Последний суд над Кэрроу (джен)

Алекто Кэрроу всегда чувствовала, что для нее время идет не так, как для остальных: слишком медленно, слишком спокойно и размеренно. В то время как ее неугомонный старший брат несся по течению жизни, стараясь успеть как можно больше за ничтожно малый срок, Алекто не торопилась никогда и никуда и всегда успевала. Однако сейчас слишком длинное течение времени сыграло с ней злую шутку: определить то время, что она потратила в душной темной камере, не представлялось возможным. Ей казалось, что прошло по меньшей мере полгода, однако бывшая Пожирательница Смерти знала, что своим ощущениям нельзя доверять. Тем более в комнате было слишком жарко, а такая жара в Англии бывает только в июле-августе. Значит, прошла всего пара месяцев с того дня.

Сидя здесь, наматывая грязный рыжий локон на палец, Алекто прокручивала в голове тот день много раз. В памяти не осталось практически ничего, кроме попытки поймать Гарри Поттера и порадовать Лорда. Что в итоге обернулось болью от удара какой-то мелкой когтевранки, а потом она обнаружила себя связанной тугими веревками. Но самое главное — чувство позора от поражения того, под чьим началом была эти долгие годы.

Темный Лорд, как ни печально, проиграл не в первый раз. Если после Первой войны Алекто еще была хоть сколько-то удивлена, ведь они практически одержали победу, то теперь же не было никаких чувств, кроме некой обреченности. Даже без старого магглолюбца Дамблдора Орден Феникса оказался довольно силен, и, даже если бы Лорд пришел к власти, он не смог бы долго удерживать ее, какими бы радикальными методами ни пользовался. Сам по себе он был грамотным политиком, однако в последнее время перегибал палку и этим нещадно уступал "светлой стороне".

Кэрроу никогда не была рьяной сторонницей Темного Лорда, в отличие от брата. Но муки и пытки других людей ей нравились, и как минимум это послужило причиной ее вступления в отряд Пожирателей Смерти. Хоть впоследствии она и оказалась в кругу элиты, видела в этом заслугу только своего брата. Лично она практически не убивала, предпочитая Аваде Круциатус. А вот ее брат убивать любил и делал это с завидной регулярностью. И поэтому именно его суд наступил раньше.

Первое время они с братом содержались в соседних камерах, разговаривали через толстую тюремную стену, сквозь которую тем не менее было все слышно. Хоть Амикус и не был особым любителем поговорить по душам, тесные одиночные камеры всякого наталкивают на философские рассуждения, которые очень тяжело держать в себе. Особенно если рядом есть человек, которому в любой момент можно вывалить весь груз накопившихся страданий и сожалений. Однако суд над старшим Кэрроу завершился довольно быстро, а вот своего Алекто никак дождаться не могла. Ее удивляло, что их с братом судили не вместе.

Послышались шаги. Она уже давно не обращала на них внимания, ведь к ней редко кто заходил. Еду ей приносили только пару раз в день, и то совсем немного. Этого хватало, чтобы жить, однако подняться со своего насиженного места она бы не смогла. Завалившись на бок спать, утром она с трудом могла встать, а иногда ей не удавалось даже этого и приходилось лежать до тех пор, пока не прибавлялось хоть немного сил. Зато с такой слабостью никакой побег был невозможен, это уж точно.

Помимо шагов Алекто удалось распознать непривычный звук. Это было копошение, сопротивление кого-то, кого сажали в соседнюю камеру. Слов она не разбирала, однако слышала возгласы протеста. Как будто на этих чурбанов-стражников могли подействовать хоть какие-то мольбы. Диету вот бывшей Пожирательнице не изменили, хоть у нее и был гастрит.

Охранники бросили пару ругательств и, показательно громко захлопнув дверь, ушли. Алекто уже давно не слышала, чтобы поступали новые обвиняемые. Хотя и логично, что находились все новые и новые Пожиратели, однако было странно, что их не помещали сюда. Свободные камеры тут имелись: за столько-то времени можно было это заметить. Обход по всему этажу (а это комнат двадцать) проходил за пять минут. Делалось это без магии, а значит, если бы были заняты все камеры, обход длился бы дольше.

В коридоре снова стало тихо, были слышны только ругательства из соседней камеры. Слов было не разобрать, но казалось, что голос принадлежал женщине. Точнее сказать, девушке, весьма молодой, однако, раз она оказалась здесь, лучшие годы жизни у нее явно прошли не сладко. Или наоборот — слишком сладко.

Услышав особо громкое ругательство, брошенное с таким отчаянием, будто это был последний шанс на выживание, Кэрроу решила позвать соседку:

— Не ругайся так громко, охранники могут лишить тех жалких крох еды, которые есть.

По ответу в духе "пусть забирают и подавятся" Алекто еще раз убедилась, что рядом с ней молодая девушка. Девушка, которой многое бы светило, не окажись она по неизвестным причинам здесь. Данное место называлось следственным изолятором, и в нем находились те, кого только подозревали в преступлении. Однако, на деле это означало, что в твоей вине были стопроцентно уверены и тянули время, чтобы найти больше доказательств и увеличить тюремный срок.

— Не думаю, что твоим родственникам хотелось бы знать, что ты тут умрешь от недоедания.

Девушка задумалась.

— У меня не так много родственников, о мнении которых стоило бы заботиться.

А у меня вот всего один. И тот в тюрьме.

— О семье стоит заботиться в первую очередь, — уверенно сказала Алекто, хотя это и было ужасным лицемерием с ее стороны. Вся ее семья, помимо брата — мать и дед —давно скончалась. И как бы кощунственно это не звучало, Алекто была только рада, что их больше не было в жизни младших Кэрроу. — Это одно из основных негласных правил каждого, особенно слизеринца.

Последняя фраза явно заинтересовала девушку. Прокашлявшись, она спросила:

— Ты со Слизерина? Давно там училась?

Ты даже не представляешь насколько, девочка.

— Раньше тебя. Ты от силы три года назад его закончила.

— В этом году, если быть точнее.

Алекто изумилась. Ведь все выпускники нынешнего года — это те, чей последний год пришелся на затяжную войну, решающее событие которой произошло в самом Хогвартсе. Никого это событие не обошло стороной, в этом участвовал каждый ученик, а особенно ученики старших курсов.

Главными в Хогвартсе были, разумеется, слизеринцы. Кэрроу следили за ними, помогали всем, чем могли. Именно они были опорой преподавателей маггловедения и ЗОТИ, ведь все остальные факультеты были против них.

А девушка за стеной обязательно должна была быть одной из ее недавних подопечных. Бывшая преподавательница маггловедения старалась припомнить учащихся единственного факультета, который помогал в наказании провинившихся. Алекто пыталась вспомнить семикурсниц, но память ее подводила. Давно она не возвращалась мыслями к обыденной жизни в Хогвартсе.

— Ваш голос мне кажется знакомым. Как будто я слышала его совсем недавно…

Возможно, это были галлюцинации, игры воображения, но Алекто тоже начало казаться, что она слышала этот голос. Но никак не могла вспомнить обладательницу.

— Где же мы могли видеться с вами? Не помню, чтобы контактировала с какими-то женщинами в последний год. Если не считать преподавателей в Хогвартсе.

Бинго! Девочка была сообразительнее своей соседки. Ее мозг еще не очерствел в этом темном месте.

— Я преподавала в Хогвартсе.

— Может, вы помните ученицу по имени Панси Паркинсон?

В те времена, когда Вторая война еще только начиналась, Алекто проводила много времени с Эйвери. Он находился в немилости у Лорда, поэтому не входил в круг приближенных, а женщинам, кроме Беллатрисы, вход туда был закрыт. Одним днем Эйвери рассказал ей о таком явлении, как "прескевю". Алекто думала, что это что-то французское, но Пожиратель объяснил, что это означало чувство, когда на языке вертится какое-то слово, которое ты хорошо знаешь, однако в данный момент никак не можешь вспомнить. Кажется, что вот-вот поймешь — а нет, прыткое слово снова ускользает, оставив после себя только легкий след, благодаря которому ты снова и снова пытаешься отгадать его.

А самое приятное, когда ты это слово вспоминаешь. Не сдерживаясь, выкрикиваешь его, хотя от тебя никто и не требовал ответа. В тот самый миг, как вспомнил, в голове словно что-то щелкает, и остается только удивляться, как же ты мог забыть такую элементарную вещь.

И именно это сейчас почувствовала Алекто. Ведь вспомнить эту девушку не составляло никакого труда: на седьмой курс в Хогвартсе осталось не так много учеников, и чем больше проходило времени, тем большее количество детей покидали стены учебного заведения. Многих девушек забирали родители, и на Слизерине оставалось буквально три-четыре девушки-старшекурсницы. А уж из них в первую очередь должна была прийти в голову Панси Паркинсон.

Она была рьяной активисткой, помогала всем, чем могла. Амикусу она, кстати, понравилась, и он доверил ей самолично наказывать провинившихся учеников. Мисс Паркинсон хоть и не была такой красивой, как ее сокурсницы, однако брала другим: была достаточно хитра и коварна. В то время как остальные девушки боялись надвигавшейся войны, Панси уверенно жила, в результате чего стала одной из первых учениц школы. Она помогала Кэрроу руководить, ведь остальные учителя этого не делали. Для них с Амикусом она стала просто незаменимой, и ей прощались многие неудачи в учебе. По ЗОТИ (а если быть точнее, непосредственно по Темным Искусствам) у Панси всегда автоматом стояли высшие баллы. По многим другим предметам учителям приходилось идти на уступки, ведь за каждую плохую оценку мисс Паркинсон сильнее издевалась над младшими студентами. Даже Макгонагалл не оставалось ничего иного, кроме как смириться и выставлять средние оценки.

Паркинсон соглашалась на ночные дежурства и исправно патрулировала коридоры. На ее дежурствах было поймано больше студентов, чем при других учителях. Сразу было понятно, что лучше всех ловить нарушителей может только такой же нарушитель, как они сами.

Хотя на вид Панси и казалась сильной и уверенной, проблемы не обходили ее стороной. Как-то раз, во время совместного с ней дежурства Алекто увидела ее, отлынивающую от работы. Она стояла у широкого окна, прислонившись к нему лбом. Преподавательница собиралась окликнуть ее, как вдруг увидела ее отражение в стекле. По щеке ползла аккуратная слезинка, которая медленно приближалась к сжатым губам.

После такого Алекто не решилась ее ругать.

— Мисс Паркинсон, с вами все хорошо? — она ненавидела выказывать сочувствие. Однако сейчас хотелось проявить участие к хоть и сильной, но все же девочке. Ей ведь всего семнадцать, она только подросток, а какой подросток может жить без проблем? Тем более в период войны, когда плакать на людях уже не кажется чем-то позорным.

Панси сморгнула слезы. Она в пол-оборота посмотрела на свою наставницу, бросив взгляд на ее левое предплечье. Хоть в замке и было холодно, Кэрроу из принципа не надевала мантию с длинными рукавами. Чтобы все видели ее метку. Чтобы знали, кто тут на самом деле главный.

Ученица долго смотрела на знак. Она больше не плакала, дорожки слез высохли, и теперь ее глаза казались неясными и мутными.

— Ваш Лорд почти убил моего отца.

Девушка сказала это не с горечью, не с презрением, даже не с гневом, которого можно было ожидать. Она будто зачитывала новость из Ежедневного пророка: без эмоций, спокойно, как будто просто хотела донести эту информацию и сразу же о ней забыть.

Алекто не нашла, что ответить. Паркинсоны не входили в «Священные двадцать восемь»* и не были первыми, кого Темный Лорд призвал на службу, однако мистер Паркинсон — один из самых влиятельных людей магической Британии, имел большие средства, а также являлся одним из директоров больницы святого Мунго. Такие связи были очень важны для Лорда, и вскоре он захотел завербовать Паркинсона. Тот дал свое согласие поддерживать Лорда, однако в ряды Пожирателей Смерти отец Панси не вступал. И неизвестно, чего это ему стоило. Но ясно было то, что безнаказанным это остаться не могло.

— Отец отказался помогать вам. Теперь его место придется занять мне, — медленно проговорила Паркинсон и прикрыла глаза. Ее ресницы легонько подрагивали, а Алекто только и оставалось, что смотреть.

Дети этой войны сильнее, чем прошлой. Они могли принимать такие решения, которые не смог бы и взрослый в более мирные времена.

— Можете рассказать мне о вашей работе? — не открывая глаз, проговорила Панси. И было понятно, что говорила она вовсе не о работе учителя.

— Это не работа, за нее никто не платит.

— Кроме нас самих, — тихо подтвердила та.

В последующие дни Алекто рассказывала ей о жизни Пожирателя Смерти. Поначалу она рассказывала только самое простое для детского понимания, однако по взгляду видела, что ей не верят и ждут большего. Постепенно она перешла на более важные темы, заходя все дальше «в глубь» Пожирательского лагеря. Она рассказывала о многом из их жизни, избегая только тем, закрепленных Непреложным Обетом. Панси была внимательной слушательницей, иногда Кэрроу даже забывала, что она вообще здесь.

Однако их встречи продлились недолго. Буквально через месяц началась битва за Хогвартс, и до сегодняшнего дня они больше не виделись.

— Алекто Кэрроу, преподавательница маггловедения, если ты помнишь.

Секунда молчания.

— Конечно я вас помню, мадам. Без вашей помощи мне пришлось бы тяжело в последний год.

Алекто думала, что это ей было бы тяжело без помощи Паркинсон, а не наоборот. Без этой девушки не получилось бы добиться порядка.

— Как окончила школу?

Снова молчание.

— Не очень. Думаю, это и так понятно.

Конечно понятно. Без власти волшебника, которого все боятся, не добиться послушания от преподавателей Хогвартса. Поэтому, как только Лорда не стало, они вернули прежние порядки, не давая спуску детям Пожирателей.

Кэрроу прокашлялась, собираясь с силами, чтобы задать самый интересующий ее вопрос:

— Как ты здесь оказалась?

— Отец. Снова приходится его защищать. Как вы говорили, наш долг — во что бы то ни стало защищать свою семью, рискуя и совершая страшные поступки. Ему и мне обещали помилование, если я докажу, что не служила Тому-Кого-Нельзя-Называть и предоставлю министерству нужную им информацию об одном из Пожирателей Смерти.

Алекто ждала продолжения, но его не было.

— Но не сложилось?

Панси снова немного помолчала.

— Можно и так сказать.

Бывшая Пожирательница решила не продолжать расспросы.

— Какова она — послевоенная жизнь? Сейчас всем Поттер руководит?

Паркинсон усмехнулась.

— Поттер только и делает, что бегает и ловит Пожирателей по первому зову. Как привык делать все для других, так и продолжает. А рулит сейчас всем один чернокожий гад — хоть и чистокровен, а не имеет никакой толерантности к братьям по крови. Такое чувство, что сейчас дискриминация чистокровных — под следствием каждый человек с несмешанной кровью. Кроме, разумеется, Лонгботтома и Уизли. Эти тоже на побегушках, но рады этому, как будто что-то важное делают. Ума как не было, так и не прибавилось. Самой умной грязнокровка оказалась — заняла себе удобненькое креслице в Министерстве и теперь там работает. Герои войны быстро по карьерной лестнице продвигаются.

Алекто не могла не согласиться с этим. Пока их не забыли, героям необходимо было быстро воспользоваться своей наградой, просить всего, чего захочется. Хотя знала она об этом только понаслышке, ведь сама никогда не оказывалась в победителях. Даже в школе всегда находился тот, кто был на несколько шагов впереди нее.

Пока она размышляла, из соседней камеры послышалось сопение. До Кэрроу только сейчас дошло, что Паркинсон наверняка устала, ведь день у нее явно был насыщенным. А она бестактно полезла к ней утолять свое любопытство и скуку.

Алекто решила тоже лечь спать, однако вышло у нее это далеко не сразу. Ей предстояло еще многое обдумать.

* * *

Прошло еще около недели. Однако это время было лучшим за все пребывание в изоляторе. Теперь Алекто дни напролет развлекалась не собственными думами, а разговором с настоящим, еще не сошедшим с ума человеком. Если бы Панси не оказалась здесь, Алекто бы точно скоро лишилась рассудка.

Они разговаривали о многом, и Алекто казалось, что не она здесь старший товарищ, а девушка за стеной. Ее рассуждения были такими зрелыми и логичными, что Кэрроу невольно заслушивалась. Она как раз переваривала информацию о запрете использовать дементоров в Азкабане и на судебных процессах, а также про использовании сыворотки правды только в особо сложных случаях, как Панси стала рассуждать уже на следующую тему. Она вспоминала мамины украшения — семейные реликвии — и вдруг прервалась.

— Мадам Кэрроу, а у вас есть свои артефакты?

Алекто усмехнулась. Кэрроу хоть и не были столь богаты и известны, как Малфои, однако тоже входили в "Священные двадцать восемь". И у них, как у любой другой чистокровной семьи не в первом поколении, были свои фамильные реликвии и артефакты. Амикус на цепочке носил фамильный перстень, а у Алекто на видном месте всегда лежал золотой браслет. Теперь, конечно, его не было — при аресте все изъяли. Но это были не единственные артефакты. Большинство из них хранилось так далеко, что Алекто так ни разу и не аппарировала, чтобы посмотреть на них.

— Точнее, я понимаю, что они есть, однако имеете ли вы к ним доступ? Ведь теперь вы — единственная Кэрроу, а значит, наследуете все состояние ваших предков.

— У меня есть старший брат, — напомнила Алекто.

— Он в Азкабане и не может распоряжаться фамильными драгоценностями.

— Но ведь я тоже в тюрьме.

— Еще нет, — Алекто почувствовала улыбку говорившей. — Миру еще нужны люди с чистой кровью, они не могут так просто разбрасываться "Святыми двадцатью восемью".

Алекто не удержалась и засмеялась. От стольких голодных дней голос стал совсем хриплым, а смех выходил и того хуже, однако она не могла остановиться. А ведь она думала, что мисс Паркинсон не наивная маленькая девочка.

— Ты думаешь, они оправдают меня из-за моей крови? Не мели чепухи, ты же сама говорила, что они угнетают чистокровных.

— Но ведь не убивают. Даже не сажают в Азкабан. Малфои, к примеру, на свободе, хотя у всех, кроме Нарциссы, есть метки. Вы не совершили ничего ужасного. Все, что вам нужно — просто попросить. Напомнить о своих артефактах и о том, что без вас они будут утеряны и совершенно бесполезны.

Доля истины в этих словах была. Действительно, не могло же министерство оставить артефакты бесхозными — каждой вещи необходим владелец. А фамильными богатствами может обладать только тот, в чьих жилах течет кровь хозяина.

Они переговорили с Панси о реликвиях друг друга, девушка рассказала, что немногочисленные артефакты семьи Паркинсон были отданы, и благодаря этому Панси получила шанс на искупление. Алекто погрузилась в раздумья.

Прошло много времени. Она так крепко задумалась, что не заметила, как у ее дверей раздались шаги. Очнулась она только тогда, когда ее дверь бесцеремонно распахнули. Время было не обеденное, и не обязательно иметь "Превосходно" по прорицаниям, чтобы понять: час икс настал.

Алекто видела троих. Один из них — самый молодой, на вид лет двадцати-тридцати, направлялся к ней. Двое постарше стояли у входа, на случай, если бывшая Пожирательница захочет сбежать.

Как будто с тем количеством еды, что они выдавали, возможно было шагать, не то что бежать.

Освободив Кэрроу от наручников, мужчины взяли ее под руки и грубо повели на выход. Хоть они и делали это молча, их лица были такими самодовольными и ликующими, что не оставалось никаких сомнений, что час суда для неё пробил.

Алекто попрощалась с Панси. За это короткое время та стала ей настоящим другом, отдушиной перед погружением в пучину Азкабана. Если бы не она, бывшая Пожирательница не смогла бы посмотреть на охранников тем дерзким взглядом, что был присущ ей в далекие годы юношества.

— Вот и твой час настал, сучка. Как избавились от твоего братца, так избавимся и от тебя, — не выдержал молчания один из охранников.

Упоминание брата — единственного, кого она любила — было неуместным в данный момент. На оскорбление своей персоны она отреагировала спокойно, однако на оскорбление Амикуса не могла смолчать.

— Закройте свои поганые рты, жалкие прислужники. Только и умеете, что водить туда-сюда арестованных. А ведь даже они добились больше вашего.

Такие речи не понравились бы никому, однако реакция была довольно спокойной. Лица троих мужчин скривились, но не более — никто из них даже не ударил ее. Казалось, они были слишком рады ее скорому заточению и не обращали внимание на грубость. Какая разница, что говорил тот, кто скоро будет приговорен пожизненно гнить в Азкабане.

Шли они долго, плутали этажами, и это порядком выводило из себя и напрягало. Хотелось уже быстрей выслушать свой приговор и навечно отправиться к остальным Пожирателям.

То, что они приближались к цели, было понятно по доносящемуся шуму — глухому, будто звук шел через какую-то бутыль. В детстве у Амикуса был красивый синий корабль в прозрачной закупоренной бутылке. Гости часто смотрели на этот сувенир из магической Италии, однако впервые Алекто подумала, каково бы было людям, обитающим на этом самом кораблике. Все, что бы ты ни делал, будет видно сквозь тщательно протираемое стекло бутылки. Жители не будут знать, почему все на них смотрят, ведь через прочное стекло ничего не слышно, а если что и слышно, то понимается совершенно по-иному.

Охранники переговаривались с четырьмя коллегами, стоявшими у больших темных дверей. Шум достиг своего апогея, и Алекто знала, что как только двери откроются, ее жизнь сильно изменится. От проснувшегося внезапно волнения Пожирательница стала разглядывать серебряные весы, каждая чаша которых находилась на своей половине дверей, а стержень прямо посередине затрагивал обе створки.

От нервозности во взгляде пришлось избавиться, когда один мужчина стал открывать входные двери, а все остальные встали по обе стороны от подсудимой, направив свои волшебные палочки прямо ей в спину. Кэрроу не могла не понимать, что на собственном суде нужно вести себя уверенно, твердо, как будто не ее обвиняли, а она обвиняла.

Как только дверь открылась, шум толпы стих, однако сразу же возобновился с удвоенной силой. Засверкали вспышки колдофотоаппаратов, и это её разозлило. Она догадывалась, что будут журналисты, однако и подумать не могла, что их будет так много. Верно Панси подметила: со времени ее ареста многое изменилось.

Пока вели подсудимую, каждый журналист пытался написать свою, самую оригинальную статью, подметить больше деталей, нежели конкуренты. Однако Алекто сомневалась, что у них это получится — может, у кого-нибудь вроде Риты Скитер, а все остальные слишком недавно в этом деле и не смогут переплюнуть великую составительницу клеветы и лжи.

Гомон смолк только тогда, когда руки Алекто были прикреплены наручниками к подлокотникам стула. Хоть стул и был ужасно жестким, для человека, который полулежа провел несколько месяцев в скрученном положении, это было верхом желаемого комфорта.

С места встал высокий плотный мужчина. Шум в зале сразу же стих.

— Алекто Кэрроу, вас доставили в Совет по магическому законодательству, чтобы вынести приговор. Вы обвиняетесь в деятельности группировки под названием "Пожиратели смерти", а также в многократных пытках несовершеннолетних волшебников, будучи на посту преподавателя школы чародейства и волшебства Хогвартс.

По залу прокатился шелест протяжных и удивленных охов. Как будто эти притворщики не знали, в чем ее обвиняют. Алекто не нравилось все здесь происходящее, бывалый когда-то дух бунтарства не покидал ее.

— Вам есть что сказать в свое оправдание?

Оправдание. Обычно говорят "в свою защиту", однако теперь не приходилось сомневаться, что защититься ей никто не даст. Все было решено заранее, и ее мнения никто не спрашивал.

— Только то, что те мелкие гады заслуживали своего наказания. Мои методы были истинно верными, детей баловать нельзя, из них вырастают такие же неженки, как здесь сидящие.

И снова охи. Хотя возможно, что такого все-таки никто не ожидал. Если бы не разговор с Паркинсон, она бы молча сидела на стуле, даже не поднимая головы. Однако эта девчонка пробудила в ней вкус к жизни, чувство справедливости. Кэрроу хотела оставить последнее слово за собой, хотела, чтобы суд над ней запомнили.

— Ваши методы воспитания противоречат мировым общепринятым нормам гуманизма! Будь у вас свои дети, мисс, вы бы точно так не говорили. Ваше заявление на смягчение вины отклонено.

Как будто она вообще собиралась смягчать вину.

— Ваш почивший брат, к слову, говорил точно так же. Яблоко от яблони, мисс Кэрроу.

Почивший. Алекто не слышала, что сказали потом. Она пыталась убедиться, верно ли она поняла. Возможно, судья имел в виду что-то другое, чего из-за переутомления она сразу не уловила.

— Брат?.. Что с ним?

Голос отказал Алекто. Если до этого она держалась твердо — даже покойный Лорд был бы ею доволен, — то теперь организм предал ее. Голос стал хриплым, выдавая слабость после многих месяцев, проведенных за решеткой. Ноги задрожали, и если бы она стояла, то непременно упала бы.

— Мы не обязаны разглашать…

— Он мой брат! — выкрикнула она.

Судья вздохнул.

— Ваш брат, Амикус Кэрроу, умер во время заседания по его делу десятого июня тысяча девятьсот девяносто восьмого года при объявлении окончательного приговора. Причиной смерти послужило отравление неожиданно образовавшимся в помещении газом.

Неожиданно образовавшимся газом. Этот ублюдок-судья врал и не краснел. Знал ведь, прекрасно знал, что дым напустил кто-то из находившихся в зале. Вероятно даже по его команде.

Алекто с ненавистью посмотрела на людей на трибунах: тут и там торжествующие лица. Тоже понимали, что неспроста газ появился. И, вероятно, готовили что-то подобное снова — вон как коварно улыбались.

Не улыбался только Гарри Поттер. Алекто аж передернуло, когда она посмотрела на него. Видимо, рассказы о том, что он побывал на том свете, правдивы — парень действительно выглядел как не от мира сего. На первый взгляд в нем все было будто бы нормально. Однако пробыв с Темным Лордом достаточно долго, Алекто научилась чувствовать ауру людей — у Гарри она была темной, как у любого, кто пришел с того света. Внешне, конечно, парень так не выглядел — он почти не изменился с той встречи в гостиной Когтеврана. Однако война, через которую он прошел, оставила заметный след. Как на нем, так и на всех участвовавших.

— Где он теперь? — тихо спросила Алекто. Весь ее запал пропал, оставив ту обреченность, что была у нее до прихода Паркинсон.

Ее вопрос проигнорировали. Вместо этого заседатель задал свой:

— Кстати говоря, раз уж речь зашла о роде Кэрроу... Вы теперь его единственная представительница. Единственная наследница. И только вы знаете, где хранятся фамильные реликвии.

— Как будто я вам что-то скажу, убийцы, — со злостью выплюнула она. Если она и собиралась им что-то рассказать, то теперь ей напрочь расхотелось это делать. И пусть ее сокровища останутся далеко-далеко, где никакие сволочи их не достанут.

Судья улыбнулся.

— Точно не хотите с нами сотрудничать?

— Катись к черту!

— Как знаете, — усмехнулся мужчина. — Не то чтобы нам необходимо было ваше сотрудничество…. Всю информацию, что нам была нужна, мы уже получили.

Блеф. Никто не мог рассказать им того, что знала только она.

— Перейдем к свидетельствам против вас. Первый свидетель — герой магической Британии Невилл Лонгботтом, лично присутствовавший при пытках в школе чародейства и волшебства Хогвартс и самолично подвергшийся издевательствам. Экспертиза подтвердила, что большинство ран на теле мистера Лонгботтома получены из волшебной палочки мисс Кэрроу. Также многие другие учащиеся того года подтвердили, что пытки имели место быть, и проводила их именно мисс Кэрроу на пару со своим братом.

Алекто посмотрела на пухлое лицо Лонгботтома и в который раз пожалела, что в ту ночь тысяча девятьсот восемьдесят первого года Беллатриса и остальные не запытали его до смерти.

Судья называл фамилии и зачитывал показания, однако Алекто не слушала. Она даже не помнила имен всех тех, кого наказывала. Ей было все равно, а им — нет.

— Следующий свидетель: выпускница школы чародейства и волшебства Хогвартс, на момент преподавания мисс Кэрроу учившаяся на седьмом курсе факультета Слизерин. Мисс Панси Паркинсон!

Упоминание той, кого Алекто могла бы назвать подругой, заставило ее отвлечься от своей скорби по брату. Ей было интересно: неужели эта молодая девушка вступилась за нее? Странно, ведь в тюремной камере она ничего не говорила об этом.

— По показаниям мисс Паркинсон выходит, что пытала подсудимая не только учащихся факультетов Гриффиндор, Пуффендуй и Когтевран, но и учеников своего родного факультета — Слизерина. Детей, которые учились вместе с детьми Пожирателей Смерти. Тот-Кого-Нельзя-Называть наказывал взрослых, что не подчинялись ему, а мисс Кэрроу наказывала их детей. Проверив нескольких из них, экспертиза выявила, что к ним действительно была применена магия палочки Кэрроу.

У Алекто даже расширились глаза. Не оттого, что эта информация была ложной, а оттого, кто именно ее преподнес. Она буквально час назад разговаривала с Панси — милой и очень умной девушкой, которая дала ей множество полезных советов. Она даже в ответ на откровения Алекто поделилась своими фамильными секретами и рассказала много волнующих тайн.

Взгляд подсудимой, бездумно блуждавший по залу заседания, зацепился за черноволосую девушку на последнем ряду. Хоть они давно не видели друг друга, Алекто все равно узнала ее. Недавно она была заперта в камере, теперь же она выглядела чистой и опрятной. Все, что было сейчас в голове Алекто — это шум. И внезапное острое осознание. Единственная, кому Кэрроу рассказала о местонахождении артефактов — это Панси. Остальными темами Паркинсон не очень интересовалась, однако про артефакты настойчиво спрашивала. Алекто рассказала и где хранятся артефакты, и сколько их, и какие именно. Даже сказала, как получить туда доступ. Тогда заключенная и секунды не думала, что эта информация может уйти дальше их камер. Она верила Панси, и, хотя сейчас все было очевидно, все равно не могла полностью принять случившееся.

В голове всплыли ее слова об отце. Люди готовы на все ради семьи. На любое предательство, на любую ложь. Кэрроу никогда не пытала учеников Слизерина — такого приказа ей не было отдано. А магия, которую нашли на них, была целительная. Алекто была защитницей слизеринцев, на которых отыгрывались все остальные факультеты. Она помогала им залечивать раны, однако теперь все они свидетельствовали против нее. Алекто бы злилась на них, если бы не понимала всей сути защиты близких. Она понимала, что ради брата и сама бы оклеветала любого, как бы близок он ей ни был.

Однако ей было немного больно. Разом на нее навалились и известие о смерти брата, и предательство. Все это подкреплялось полными ненависти взглядами, которыми награждали ее со всех сторон.

— За содействие следствию по делу мисс Кэрроу мисс Паркинсон официально признана невиновной и после окончания заседания может быть свободна.

Женщина не могла понять: все те мучения и лишения, что Панси переживала в тюрьме, были только для того, чтобы выведать информацию об артефактах? А если бы Алекто не сказала? Ей что, пришлось бы ждать? Это ведь могло занять месяцы.

Но как бы Кэрроу не было больно, она не могла винить Панси. А тот факт, что она неделю провела в тюрьме ради отца, характеризовал Паркинсон только с хорошей стороны.

— Подсудимая имеет право на последнее слово. Мисс Кэрроу, хотели бы вы что-то прибавить к предыдущим показаниям?

Хотела бы. Но, разумеется, не стала. В груди вдруг что-то невыносимо заныло, слов судьи было не слышно. Ее тошнило и казалось, что еще немного и ее вырвет на свои же колени.

— Ставлю решение обвинения на голосование. Господа присяжные, кто за Азкабан, прошу…

Сердце забилось как сумасшедшее, все симптомы резко обострились. Слов совершенно не было слышно, все звуки перекрывало бешено стучащееся сердце.

Через несколько минут стало ясно, что из "Священных двадцать восемь" придется исключить еще одну фамилию.

* Священные двадцать восемь — это справочник истинно чистокровных семей Великобритании начала 30-х годов XX века.