Точка пересечения (джен)

Он

Ему снились огненные драконы — прекрасные ослепительные драконы, мечущиеся по Большому залу Хогвартса с яростным шипением, замирающие от восторга и ужаса студенты, визг напуганной Долорес Амбридж, и расширившиеся от страха глаза Драко Малфоя… Дым, гарь, грохот, паника. Упоение неслыханной доселе выходкой, красотой отчаянного вызова… И вдруг, мгновение спустя — сизая пелена рассеивается, туманные сгустки расползаются по углам, обнажая каменный пол с лежащими ровными рядами телами убитых. Так же искаженные ужасом лица, с той лишь разницей, что они не живые, мертвые. Те же расширившиеся от страха глаза — не живые, мертвые. И Фред… Должно быть, это не он… не может быть он. Ведь он — веселый, активный, заводила и идейный вдохновитель всех их проказ. А у этого — спокойное серьезное лицо, которое так нелепо выглядит здесь. Ведь Фред — общительный и дерзкий, а этот — немой, покорный и… мертвый. И в этот момент бледное восковое лицо Фреда оживает, пустой взгляд устремляется прямо на Джорджа, и он медленно произносит:

— Ты все пропустил, братишка! Жаль, ты этого не видел! — и смеется гулким каркающим смехом.

Джордж вскакивает в постели, делая судорожный вдох. Спазмы в горле мешают вырваться крику, и он хрипит, задыхаясь, пытаясь совладать с бешено бьющимся сердцем. Опять. Опять тот же кошмар, он не покидает Джорджа с самой смерти брата. Каждую мордредову ночь он переживает одно и то же. Полгода. Целых шесть месяцев он учится жить один, пытается быть самостоятельным. Но ведь инициатором всегда был Фред! Было так просто следовать за братом, чувствовать его поддержку. А сейчас он один, как одноногий инвалид, который вновь учится ходить с протезом. Джордж впервые задумался о том, что же чувствовал Волдеморт, когда уничтожали его крестражи. Интересно, чертов ублюдок так же страдал? Ведь близнецы всегда были крестражами друг друга, были одним целым. И даже забавные имена — Дред и Фордж — были призваны показать это. А сейчас у Джорджа вырвали половину души, причем лучшую ее часть. Как жить с половинкой души?

Сегодня он снова пойдет туда. Пойдет к Фреду, как делает на протяжении этих шести месяцев. Правда, сейчас чуть реже — магазин отнимает почти все его время. И Джордж рад тому, что может заполнить деловой рутиной пустоту внутри, создать видимость того, что он еще жив.

Она

Ей снился сад и чудесная летняя веранда с накрытым для завтрака изящным столиком на тонких металлических ножках. Белая скатерть, цветы в прозрачной вазе. Ароматы кофе и только что поджаренных тостов. Сьюзен садится, наливая горячий напиток и смакуя насыщенный терпкий вкус. Для полного ритуала не хватает лишь свежей газеты. А вот и долгожданная сова.

Большая, серая, она важно делает круг почета над хозяйкой и опускается прямо на краешек стола, сжимая в когтистой лапе свернутый трубочкой «Ежедневный Пророк».

— О, как раз вовремя! Давай-ка сюда! Вот, моя хорошая, возьми печенье, только что испекла! — угощает почтальоншу Сьюзен, принимая сверток. — Ну, что тут у нас интересненького? — разворачивает шелестящие страницы и с недоумением всматривается. — Что это? Маггловская газета, во весь разворот которой красуется броский черный заголовок: «Амелия Боунс найдена мертвой в собственном доме»… Дергается как от удара, взгляд сам выхватывает строчки: «Убита в запертой комнате…», «Зверски…», «Полиция в тупике…».

В этот момент маггловская неподвижная фотография, помещенная в левый верхний угол статьи, внезапно оживает, и Амелия Боунс, изображенная на ней, холодным голосом выносит вердикт:

— Виновен!

Сьюзен резко открывает глаза, вырывая свое сознание из кошмарного сна.

Воспоминания приносят едва успевшую притупиться боль. Ее тетя Амелия, убитая лично самим Волдемортом. Как и написали в газете — зверски. С тех пор прошло более двух лет, и горечь от утраты немного утихла. Но случившаяся полгода назад битва за Хогвартс вскрыла едва затянувшиеся раны, и боль накатила с новой силой. Почему война забирает лучших? Почему забрала ее, тетю Амелию — строгую, сильную, справедливую. Уважаемого члена Визенгамота. И оставила в живых Сьюзен — ничем не выдающуюся серую мышку? Извечное чувство вины всех выживших перед погибшими довлело над Сьюзен гранитной плитой. Надо сходить на кладбище, еще раз почтить память тети и погибших друзей, может ей хоть чуточку станет легче?

Точка пересечения

Легкий ветерок подхватывал мелкие снежинки, собирая их в небольшие стайки и рассыпая по ухоженным дорожкам и надгробным плитам старого кладбища. Каменные старинные склепы смотрели черными провалами отсыревших деревянных дверей на одинокую фигуру, стоящую у входа в один из них. Огненно-рыжие волосы молодого человека были единственным ярким пятном в безмолвном черно-белом унылом пейзаже.

Сьюзен осторожно прошла мимо, стараясь ничем не выдать своего присутствия. В этом месте каждый имел право на уединение и покой — и живые, и мертвые. Мельком взглянув на парня, она подумала, что, должно быть, это Джордж Уизли — близнецов-изобретателей магических вредилок знал всякий, кто учился в Хогвартсе. Ну конечно, он же потерял брата.

Она направилась дальше, к могиле тети Амелии. Вот и она — строгое гранитное надгробие, черный прямоугольник без каких-либо излишеств. Сьюзен рассматривала уже досконально изученные прожилки на гладком камне, и воспоминания проносились роем перед ее мысленным взором, пока она не заметила краем глаза какое-то движение. Джордж собирался уходить. Видимо, стоял там давно и порядком замерз. На несколько секунд их взгляды встретились — и никаких слов не нужно было, чтобы понять друг друга.

Сьюзен представила, как где-нибудь там, в сотнях других мирных реальностей, они могли бы встретиться совершенно при других обстоятельствах — например, ввалившись шумной толпой в магазин «Всевозможных волшебных вредилок», весело выбирая приколы для друзей, или на встрече выпускников Хогвартса, ностальгируя о чудесных годах юности… Но война все решила иначе. Две изломанные судьбы пересеклись именно здесь, в месте встречи живых и мертвых, как две перекладины крестовины в точке пересечения.

Глядя в спину уходящему Джорджу, на его опущенные плечи и усталую походку, Сьюзен отчетливо поняла, что ничто уже не будет прежним. И радость доставшейся им победы — лишь иллюзия, купленная у войны за чудовищную цену. Но все же оттого, что она разделила свое горе с кем-то другим, ей чуточку стало легче.