Преданья седой старины (джен)

— Когда землю Британии покидал последний римский легион, все знали, что это конец старой жизни. Кто-то с надеждой ждал будущего, кто-то оплакивал прошлое, но перемен ждали все. Все, кроме магов.

Речь Мирддина текла неторопливо и размеренно, словно широкая полноводная река несла свои воды к океану. Годрик умудрялся и записывать слова наставника, и нетерпеливо ерзать, поглядывая в сторону, откуда доносились резкие удары дерева о дерево. Впрочем, о том, какие именно каракули выводит стилус Годрика, Саласар знал не понаслышке.

— Маги точно знали, какие перемены грядут. Знали — и пытались избежать.

Глаза Мирддина потемнели, на лице резче обозначились морщины — и Саласар догадался, чье имя сейчас прозвучит.

— Вортигерн не внял словам мудрецов — и его люди были предательски убиты Хенгестом.

Годрик тяжело вздохнул и, кажется, что-то едва слышно проворчал — не иначе как печалился, что не родился в те времена.

— Амвросий Аврелиан, последний из благородных римлян, прислушался — и одержал победу. За силу и мощь он получил прозвище Арториус, и именно так его помнит народ — Арториус, победитель орд саксов и человек, объединивший грызущихся за власть вождей.

Мирддин умолк, и Саласар знал, что в эти краткие мгновения перед глазами старого мага проносится жизнь величайшего из королей Британии. Годрик опять шумно вздохнул и поерзал на скамье, за что удостоился укоризненного взгляда Ровены и насмешливого — Хельги, а Мирддин сморгнул, возвращаясь из путешествия по реке памяти, и понимающе усмехнулся.

— Но об этих временах вы уже не раз слышали от меня, — произнес он. — Сегодня же я поведаю вам о том, к чему мы с вами шли все эти долгие месяцы. Вы узнаете о самой сути магии.

Саласар затаил дыхание — именно этого момента он ждал так долго. Они все ждали. Магия! Не то примитивное колдовство, что творят знахарки, заговаривая скот или запугивая глупых поселян. Не нудное торчание над дымящимися котлами или корпение над пыльными свитками, блуждание по лесам из-за пучка перьев или ковыряние в земле в поисках корешка. О нет! Они постигнут настоящее волшебство: призывать молнии с небес, мановением руки двигать горы, ходить по воде…

— Я передам вам те знания, которыми обладаю сам. Но может оказаться так, что эти знания пригодятся вам только для того, чтобы передать их вашим ученикам.

— Но почему? — воскликнул Годрик. — Ты же говорил, что мы маги, волшебники!

— Это так, — ответил Мирддин. — Но пока не ясно, какое именно волшебство будет вам подвластно.

Теперь даже нетерпеливый Годрик слушал с вниманием, не порываясь сбежать на тренировочную площадку, выводил на пергаменте букву за буквой, строчку за строчкой, более не насмехаясь над Саласаром и не называя его «девицей на выданье». И только вечером все также тянул за собой, приговаривая, что воинская наука никогда лишней не будет.

— Глядишь, и мясо на костях нарастет! — и напоказ морщился, глядя на тонкокостного и откровенно тощего друга.

Саласар уже давно перестал с ним спорить и пытаться объяснить, что не всем дано быть такими крепышами, как Годрик, в котором очень явно проявилась кровь Милдред из народа англов бабки — даже сейчас, в старости, крепкой и осанистой .

— Глаза у нее ярко-голубые, — рассказывал Годрик, — а улыбка способна ослепить своим светом даже в самую темную ночь.

Еще Годрик говорил, что раньше у бабушки были волосы не белоснежные, как сейчас, но все равно очень светлые. У Годрика же волосы были как у всей его родни со стороны отца — огненно-рыжие, как костер или кленовые листья осенью. Зато сложением он точно пошел в бабку — высокий уже в свои неполные тринадцать, широкоплечий, обещающий в зрелые годы стать похожим на медведя.

В Саласаре же давала себя знать кровь предков-васконов: темноволосых и темноглазых, с резкими чертами, худощавых и ловких, как горные кошки. О далекой и уже почти легендарной родине предков он только слышал рассказы отца, а он, в свою очередь — от своего отца, чистокровного васкона, в поисках лучше доли ушедшего с римлянами на далекий Альбион…

Смешливая Хельга, еще одна ученица Мирддина, происходила из народа саксов, и поначалу дичилась остальных — помнила резню, во время которой погибли ее родители. Хельга спаслась только потому, что сумела сбежать в лес, именно там через несколько дней ее нашел Мирддин, привел к себе и долго врачевал раны, душевные и телесные. Годрик несколько раз дрался с мальчишками из поселка, в котором жил Мирддин со своими учениками, порывавшимися на первых порах дразнить белокурую и бледнокожую Хельгу, но когда та стала помогать Мирддину лечить скот и людей, они примолкли.

Мать четвертой и последней ученицы Мирддина, Ровены, была из бриттов, а в предках у ее отца были и галлы, и римляне. В отличие от остальных, приведенных Мирддином, ее единственную привезли родители, ибо дочь их была не по годам разумна. Так говорили все, и сама Ровена, но Саласар слышал разговор ее отца с Мирддином, и криво ухмылялся, когда слышал эти слова. Спору нет, Ровена действительно была умна и с легкостью постигала те знания, которыми делился со своими учениками мудрец, помнивший и правление Амвросия Аврелиана, и его гибель. Однако Саласар знал, что, как только наступит брачный возраст, Ровена покинет их — ибо родители уже давно сговорили ее замуж, и только обещание десятилетней девочки броситься с обрыва в море, если отец не согласится на ее ученичество у Мирддина, заставило отца Ровены дать разрешение на обучение дочери. В том, что Ровена выполнит обещанное, не сомневался никто — ибо уже сейчас упрямства в ней было столько, что хватило бы еще на двух, а то и трех взрослых людей.

* * *

Весной мудрец с учениками все чаще стал уходить в лес, но, в отличие от прошлых визитов, не искал коренья и травы, сколько рассказывал о свойствах растений и повадках животных, о том, когда, что и сколько следует брать в лесу — ведь ни одна кладовая не бывает бездонной. Он повторял это снова и снова, а потом рассказывал о Луне и планетах, показывал на небе звезды и созвездия, и снова говорил о травах и деревьях, об их связи с небесными явлениями и влиянии звезд на судьбы людей. Он щедро делился всем тем, что знал — и ученики жадно пили из казавшегося бездонным колодца его знаний.

— Интересно, когда Мирддин будет показывать нам заклинания? — вроде бы ни к кому не обращаясь, поинтересовался Годрик.

— А ты спроси, — откликнулся Саласар, не отрываясь от своих заметок.

Девушки, перебиравшие травы и споро вязавшие их пучки, переглянулись и пожали плечами — дескать, когда надо будет, тогда и покажет.

— Уже зима наступает, а мы только про звезды и травы учим, — насупился Годрик. — Вот мне и стало интересно — когда?

— Сегодня, — ответил на его вопрос неслышно вошедший в дом Мирддин. — Одевайтесь.

До зимних холодов было еще далеко, но по утрам на траве уже лежал иней, а края мелких луж схватывались тонкой корочкой узорчатого льда. Саласар, недолюбливающий холод, старательно кутался в меховой плащ — подарок Годрика, и с легким содроганием поглядывал на друга, который даже сейчас накидывал на плечи легкий шерстяной плащ и свысока поглядывал на зябнущих Саласара и Ровену. Хельга, как и Годрик, холод любила и частенько подшучивала над друзьями.

Мирддин привел подростков к той самой поляне, с которой так хорошо было наблюдать за звездами. Саласар с любопытством оглядел ее: по краю поляны, составляя идеальный круг, были воткнуты посохи — светлые и темные, тонкие и толстые, гладкие и резные. Мирддин велел ученикам остаться на пределами круга, а сам прошел внутрь и встал в центре поляны. Подростки притихли, ожидая и немного страшась того, что должно произойти.

— Пришло время выбора, — произнес Мирддин, и его голос словно отразился от невидимых стен. — Годрик, ты старший, и ты будешь первым. Подойди ко мне.

Годрик горделиво улыбнулся и, приосанившись, пошел к старому магу, но Саласар видел, что ему боязно. Он посочувствовал другу — быть первым всегда нелегко, хоть и почетно.

— Ты должен будешь выбрать один из посохов, и этот выбор определит твою дальнейшую судьбу.

Судя по взгляду Годрика, он примеривался к гладкому отполированному посоху, по виду дубовому.

— Но этот выбор будет не только твоим. — Мирддин завязал Годрику глаза повязкой и велел: — А теперь иди.

Первые два шага Годрика были неуверенными, но он быстро справился с временной слепотой. Вот он дошел до круга посохов, протянул руку, дотронулся до первого — и тут же отдернул руку, словно обжегшись. Шаг вправо, пальцы с опаской дотрагиваются до резного дерева, еще шаг, тонкий посох, еще шаг… Годрик сделал один полный круг, а потом вновь пошел — и его пальцы легли на тонкий гладкий почти по всей длине посох, огладили едва засветившееся, словно на него упал солнечный луч, дерево и уверенно сомкнулись.

— Я почти не сомневался, — торжественно произнес Мирддин, подходя к Годрику и снимая с его глаз повязку. — Дуб. Иди, мальчик, по предназначенному тебе пути и пусть боги хранят тебя! А теперь выйди за пределы круга.

Годрик с видимой неохотой разжал пальцы и пошел к другим ученика.

— А теперь я! — шагнула к кругу Ровена. — Я хочу сделать свой выбор!

Она уверенно пошла по кругу и выбрала покрытый искусной резьбой посох.

— Хочешь сейчас пойти? — тихо спросил Саласар Хельгу, поглядывая на гордую и явно довольную своим выбором Ровену.

— А можно?

— А почему нет?

Хельга светло ему улыбнулась и чуть не вприпрыжку поскакала к Мирддину.

— Боишься? — чуть насмешливо и оттенком превосходства спросил Годрик.

— Нет, — качнул головой Саласар. — Просто вижу, как ей не терпится пройти выбор. Мой посох в любом случае меня дождется.

— Разбалуешь, — уже по доброму улыбнулся Годрик.

Саласар не стал с ним спорить. Он относился к Хельге, как к младшей сестре, всегда помогал и объяснял, если ей что-то было не понятно в речах Мирддина. Годрик же опекал Ровену, что не мешало ему подтрунивать над другом.

Хельга выбрала гибкий светлый посох с навершием в виде клубка омелы.

— Ива, — скупо улыбнулся Мирддин. — Тебе очень подходит этот посох. — Он погладил Хельгу по голове и перевел взгляд на Саласара. — Я жду тебя.

Годрик подбадривающе хлопнул Саласара по плечу и шепнул:

— Представь, что я рядом с тобой, — и слегка подтолкнул в сторону круга.

Саласар не боялся — чего бояться-то? — но волновался преизрядно, однако шаги его были уверенными (или ему это только так казалось), а напутственные слова Годрика грели сердце. Действительно, когда кажется, что рядом с тобой стоит друг, всегда легче.

Мирддин испытующе взглянул на Саласара и неожиданно подмигнул ему, а потом завязал глаза и тихо произнес:

— Ты не ошибешься, мы все верим в тебя.

Когда плотная повязка легла на глаза, мир словно мигнул и исчез, и Саласару показалось, что он висит в темной пустоте. Но вот впереди загорелись огоньки, сначала едва заметные, но с каждым мгновением они разгорались все ярче. Они манили к себе, и Саласар не стал противиться их зову. Первый огонек оказался слишком ярким, второй — слишком тусклым, третий обжег пальцы... Саласар не знал, сколько прошло времени, прежде чем зеленый огонек лег ему в ладонь, а потом впитался в руку, и от него волной прокатилось тепло, и сердце, едва только эта волна достигла его, застучало громче и сильнее.

— Орех, — послышался голос Мирддина, и повязка упала с глаз.

* * *

После церемонии выбора Мирддин велел ученикам идти домой и ждать его возвращения. Подростки шли молча, и Саласар думал о том, что они, наверное, как и он сам, пытается понять, что изменилось вокруг. Вроде бы такая знакомая тропинка, не раз виденные деревья, но мир вокруг казался более четким, словно умытым, а в негромком шелесте листьев чудились слова, понять которые пока не удавалось

По приходу Ровена с Хельгой поставили греться воду для отвара, а Годрик и Саласар стали готовиться к завтрашней охоте — охотники зазвали их пойти с ними на кабана, и Мирддин согласился с Годриком, что запас мяса лишним не будет, да и шкура пригодится…

Вернулся Мирддин уже по темноте, с удовольствием поел и, поблагодарив девушек, велел ученикам отложить все дела и слушать внимательно.

— Сегодня вы выбрали свой путь, — торжественно начал он. — Этот день определит вся вашу дальнейшую жизнь. Годрик, твое дерево — дуб. Не буду вновь говорить про его свойства, ты помнишь их не хуже меня. Я знал, что тебе предстоит путь воина, защитника — и отныне ты будешь постигать знания, которые помогут тебе в этом.

Годрик, казалось, весь светился от радости.

— Грецкий орех, — задумчиво продолжал Мирддин, глядя на Ровену. — Его плоды порой горьки, порой их невозможно добыть, но тебе, девочка, это по силам. Знания, скрытые в скорлупе неведения, упорство в их постижении, мудрость — это твой выбор. Достойный выбор.

Ровена с достоинством кивнула и гордо выпрямилась.

— Ива. Твой выбор, Хельга — это путь единения с природой. Путь, по которому шли друиды, путь тернистый, но светлый. Он подходит тебе, девочка, как нельзя лучше, ибо трудолюбие и терпение, с которым ты ухаживаешь за растениями, приносят достойные плоды.

Хельга слегка покраснела от смущения, но смотрела без робости.

— Теперь ты, Саласар, — обратился Мирддин к своему последнему ученику. — Орех. Символ постижения тайных знаний, символ мудрости и ворожбы. Следуя по этому пути можно легко ошибиться и шагнуть во тьму, но я уверен, что ты помнишь — тьма не есть зло, она суть обратная сторона света.

Саласар кивнул и довольно улыбнулся. Он уверен, что его путь — самый лучший, и что он, Саласар, не свернет с него никогда.

За Ровеной приехали под вечер. Отряд неразговорчивых всадников, вооруженных мечами и копьями сопровождал немолодого, но еще крепкого мужчину. Воины разбили лагерь неподалеку от кромки леса, а мужчина, сказавшийся дядей Ровены, остановился в доме у Мирддина.

Ровена, едва только увидела гостя, молча пошла укладывать свои вещи, Хельга помогла собрать на стол и тоже ушла — помогать подруге, а вот Годрик и Саласар остались прислуживать за столом. Годрик при этом прислушивался к каждому слову чужака, горящими глазами смотрел на его меч и куртку с нашитыми металлическими бляхами, зато Саласару чужак не понравился, хотя толком объяснить, чем именно, он бы не смог. То ли тем, что посматривал вокруг с каким-то чересчур пристальным и даже собственническим интересом, то ли потому, что разговаривал с Мирддином с нескрываемым превосходством и насмешкой, словно тот был полувыжившим из ума стариком, то ли потому, что слишком увлек собой Годрика. Немного поразмыслив, Саласар решил, что в последнем нет его вины — Годрик был слишком увлекающейся натурой, но быстро охладевал к чему бы то ни было. Исключений до сих пор было три — оружие, магия и умение держать свое слово.

Сразу после ужина Саласар, получив дозволение учителя, отправился в лес за травами. Годрик, который еще до приезда гостей собирался пойти с другом, тоже отправился было следом, но Саласар покачал головой и сказал, что сегодня не будет далеко заходить, соберет самое необходимое и скоро вернется, а вот Годрику лучше остаться — мало ли что чужаки могут сделать… Годрик горячо возразил, что они люди честные, настоящие воины, и никаких непотребств творить не будут, но Саласар рассмеялся и заявил, что вообще-то имел в виду тренировку или «вдруг им помощь какая понадобится». Годрик укоризненно покачал головой, но остался — и Саласар знал, что непоседа Годрик сегодня только рад остаться дома.

Лес давно уже стал для Саласара вторым домом. Лесные тропы, проложенные как людьми, так и зверьми, словно сами ложились под ноги, Саласар помнил, где какая трава растет, куда лучше идти за тем или иным ингредиентом — ибо в последнее время он увлекся зельеварением. Как глуп и слеп он был когда-то! Нудное торчание над дымящимся котлом? Вот уж нет! Непостижимое таинство, когда из обыденного рождается волшебное. Сам Мирддин признавал несомненный талант Саласара и с гордостью наблюдал, как из юного недоросля рождается настоящий маг. Постиг Саласар и наслаждение от чтения древних манускриптов, от постижения мудрости уже ушедших из жизни людей, которые, тем не менее, продолжали щедро делиться с любым желающим своими знаниями.

Очень часто товарищем Саласара по шуршанию свитками была Ровена, а потом они порой до хрипоты спорили о правильности того или иного постулата, давали разные толкования какого-либо невнятного куска текста и пытались забросать друг друга аргументами. Иногда третейским судьей в их спорах становился Мирддин, но порой он предлагал задуматься над, казалось бы, неважными деталями и обратить внимание на упущенный фрагмент — и тогда спорщики примолкали, задумывались, и это, как казалось Саласару, радовало Мирддина больше всего. Хельга, как и Саласар, тоже с удовольствием возилась с растениями, но предпочитала не собирать их, а выращивать. Зато с Годриком Саласар с удовольствием сражался, как на мечах, так и магией. А в последнее время они приноровились использовать одновременно и мечи, и магию — когда сделали себе не ростовые посохи, а небольшие и очень удобные жезлы. Мирддин ворчал на такое самоуправство, но вынужден был признать, что жезлы действительно намного удобнее посохов.

Девушки сначала тоже с подозрением отнеслись к «мальчишеской придумке», но когда Саласар преподнес в дар вырезанные специально для них жезлы, обрадовались. Жезл Хельги был изукрашен затейливой резьбой с растительным орнаментом, и вышел он таким, как надо, с первого же раза. Зато с жезлом для Ровены пришлось изрядно повозиться — сломалось три заготовки, прежде чем Саласар понял, что нужен другой узор: не прихотливо обвивающие древко лозы, а ленты с листьями медвежьей лапы, перемежающиеся с ромбами. И только когда Саласар увидел свое творение полностью готовым, он вспомнил, что про похожий орнамент он читал в свитке с описанием храма Минервы. Себе жезл Саласар тоже вырезал сам — и на нем языки пламени танцевали с извивающимся змеями. Годрик свой жезл вырезал тоже сам — придирчиво искал подходящее дерево, выбирал инструмент и подолгу сидел, словно вглядывался в узоры на заготовке. А потом с гордостью показал готовый жезл — с переплетенными линиями, среди которых глаз выхватывал то стилизованное животное, то лист, то фигуру человека. Завораживающие узоры, немного похожие на те, что видел Саласар у местных жителей — и в то же время отличающиеся…

Саласар поправил жезл, с которым теперь не расставался, и огляделся. За размышлениями и не заметил, как вышел к болоту. Он сокрушенно покачал головой — еще бы немного, и шагнул в трясину. Утонуть бы не утонул, глубина тут была самое большее по колено, но перемазался бы изрядно.

Он уже собирался уходить, когда услышал негромкий стон, донесшийся из кустов. Странный, словно шелестящий, но несомненный стон. Саласару понадобилось совсем немного времени, чтобы найти источник звуков — до кустов этих было рукой подать. Он раздвинул ветви и изумленно уставился на небольшую змею, стонущую так жалобно и печально, что пройти мимо было невозможно.

— Странно, — пробормотал он. — Вроде никаких отваров не пил и грибов не ел.

— Человек, — донеслось до него. — Говорящий… Помоги…

«Не знаю, как я буду объяснять это учителю и Годрику, — думал Саласар на пути к дому, — я и себе не могу это внятно объяснить. Но бросить ее там я просто не мог!»

* * *

Ровена была спокойна, и если бы Саласар ночью не слышал, как она плачет, он никогда бы не подумал, что она совсем не рада уготованной ей судьбе.

Уже все спали, когда он пошел подогреть молока для Далинды — именно так он назвал свою змею, — когда услышал едва слышные всхлипывания, а потом тихий шепот Хельги, утешающую подругу.

— Я не хочу, — плакала Ровена. — Я видела его пару раз всего. И очень много слышала.

— Мало ли что могут рассказывать, — отвечала ей Хельга. — Про нас тоже вон много чего в деревне говорят…

Саласар, стараясь не зашуметь, прокрался на кухню — ему очень не хотелось, чтобы девушки поняли, что он стал свидетелем их разговора. Если бы хотели — рассказали бы сами, позвали, а так…

Ровена не вышла к завтраку, и Хельга сказала, что она все еще собирается. Дескать, очень много записей надо упаковать. Мирддин кивнул в ответ и, сказав, что поможет ей, отправился к Ровене, а гость лишь поморщился и заявил, что от женщины требуется уметь хорошо только две вещи — растить детей и следить за домом.

— Да?! — гневно сверкнув глазами, спросила Хельга. — По твоему выходит, что ум и знания женщине ни к чему?

Гость с жалостью посмотрел на нее и не ответил.

— Хельга права, — тихо произнес Саласар. — Если бы боги хотели, чтобы женщины были годны только для того, о чем ты сказал, то не даровали бы женщине разум.

— Разум? — удивился гость. — Ты называешь разумом то, что у них в голове?

И он пренебрежительно ткнул пальцем в сторону Хельги.

— Называю, — спокойно ответил Саласар.

— Мальчишка, не умеющий даже держать меча в руке, будет учить меня жизни? — скривился гость.

— Если ты глуп и необразован, — сузила глаза Хельга, — то неплохо бы и поучить!

— Молчи, девчонка! — выплюнул гость. — Иначе тебя поучу я! И не так как этот старик, а как следует учить таких, как ты!

Хельга молниеносно выхватила жезл из-за пояса и прошипела не хуже змеи:

— Ты думаешь, что я позволю тебе это сделать?!

Гость пренебрежительно фыркнул и сделал пару шагов к ней — и тут же отлетел к стене. Саласар с удивлением взглянул на всегда веселую и добродушную Хельгу — сейчас она казалась воплощением ярости.

— Ты, маленькая гадина! — взревел гость и кинулся к ней, но его снова отшвырнуло к стене, распластав по ней.

— Ты гость, — прошипела Хельга, — и только поэтому я не трону тебя.

— Хельга, — примиряющее произнес Саласар. — Успокойся.

Она протяжно выдохнула и едва заметно шевельнула жезлом. Гость сполз по стене, тяжело дыша и с ненавистью глядя на Хельгу, Саласар же поспешил к подруге.

— Что с тобой? — едва слышно прошептал он. — Что на тебя нашло?

— Не знаю, Сал, — так же тихо ответила она. — Но мне показалось, что я… Что я вернулась в прошлое, в тот день, когда погибли мои родители.

Саласар поспешил увести ее прочь, видя, что она едва заметно дрожит. Увести и напоить отваром, и посидеть рядом до тех пор, пока она не успокоится.

Годрик, с утра умчавшийся с каким-то поручением Мирддина и вернувшийся только к обеду, сначала рассказу Саласара не поверил, но потом заметно сник.

— Знаешь, я же хотел просить Мирддина разрешить мне поехать с Ровеной, проводить ее, — тихо признался он. — И по пути поучиться владению мечом.

— Не стоит отказываться от этого, — вздохнул Саласар. — Он, конечно, Ровену не обидит, но все равно ей будет не очень приятно вот так вот сразу лишиться и дома, и друзей.

— Тогда прямо сейчас и поговорю с учителем, — кивнул Годрик и пошел искать Мирддина.

А затем выяснилось, что и Хельга хочет ехать с Ровеной, и Мирддин совершенно не против этого. Боле того, он удивился, услышав, что Саласар остается.

— Ты думаешь, что старый учитель не сможет прожить без тебя? — с заметной грустью спросил он.

— Нет, — качнул головой Саласар. — Но я не хочу ехать больше, чем хочу проводить Ровену. Я знаю, что так будет правильно.

— Упрямец, — с какой-то странной обреченностью произнес Мирддин. — Будь по-твоему.

И Саласар остался. Он помог собрать вещи Годрику, вручил Хельге сундучок с собственноручно сваренными отварами и подарил Ровене давно приготовленный именно на этот случай подарок — кольцо-уроборос из серебра.

— Будь счастлива, девочка, — пожелал на прощание Мирддин. — Несмотря ни на что, будь счастлива. Вопреки всему.

— Да, учитель, — тихо ответила Ровена и обняла его. — Буду.

Саласар и Мирддин проводили кавалькаду до леса, а потом вернулись в разом притихшее и опустевшее жилище — Годрик и Хельга должны были вернуться только весной.

Первой гостью почуяла Далинда — она скользнула с подоконника, где грелась на солнце, и, едва слышно прошуршав по полу, юркнула в щель в углу. Саласар удивленно посмотрел вслед своей любимице, и лишь потом расслышал приближающиеся к дому шаги. Раздался негромкий стук в дверь, затем она распахнулась, и в дом вошла женщина.

— Добрый день, госпожа, — не прекращая своего занятия, поздоровался Саласар.

Он не мог рассмотреть одежду гостьи — яркий свет лишь обрисовывал ее силуэт, но слепил глаза при попытке рассмотреть облик, однако сразу бросалась в глаза горделивая осанка и уверенность, с которой держалась женщина.

— Это дом мудрого Мирддина? — явно сомневаясь в том, что услышит положительный ответ, спросила гостья.

— Да, госпожа.

Саласар осторожно снял котелок с огня и поставил на подоконник — немного остыть. Гостья между тем сделала еще несколько шагов внутрь, и дверь с едва уловимым скрипом закрылась. Саласар склонился в вежливом поклоне, а потом взглянул на гостью с тщательно скрываемым любопытством. Платье с тонкой вышивкой облегало стан гостьи, густые волосы цвета меди поддерживала лента с золотым шитьем, а на изящных пальцах блестели три кольца. Гостья в свою очередь рассматривала Саласара с явной насмешкой, и было заметно, что она улыбается с надменным превосходством, причину которого Саласар не знал.

— Учитель скоро вернется из леса, — произнес он, нарушив повисшее молчание. — Не желаете ли отдохнуть с дороги?

— А что ты еще можешь предложить? — гостья едва заметно склонила голову к плечу, а в ее глазах мелькнула шаловливая искорка.

— Еды и питья, — ответил Саласар.

— И ночлег?

Она шагнула еще ближе, и на Саласара повеяло ароматом, в котором смешивалась томность летнего полудня и горьковатая сладость осени. Саласар смотрел в юное лицо гостьи и не мог оторвать от него глаз: от синих глубоких, словно омуты, глаз, едва заметной россыпи веснушек на бледной коже, манящих губ, слегка приоткрытых, от яркого локона, упавшего на лоб. «Интересно, волосы Годрика так же сияют на солнце?», — подумал Саласар. Воспоминание о друге прогнало наваждение, и теперь Саласар видел и тонкие лучики морщинок, разбегающиеся от глаз, и слегка подкрашенные губы, и искусно завитые волосы. Перед Саласаром стояла не волшебная греза, а существо из плоти и крови, прекрасная, но земная женщина.

— Если учитель сочтет это подобающим, — вновь склонился в поклоне Саласар, невольно отступая на шаг.

Гостья насмешливо фыркнула, а потом резко отвернулась, обратив свое внимание к двери.

— Нимуэ? — удивленно воскликнул вошедший в дом Мирддин. — Ты?

— Не ожидал, что я последую за тобой в эту глушь? — насмешливо спросила гостья.

Саласар поспешил взять сумку Мирддина и выйти во двор. Пусть он не мог видеть выражения глаз женщины, которую учитель назвал странным именем Нимуэ, но Саласар не раз был свидетелем того, что случалось, когда на лице Мирддина появлялось выражение едва сдерживаемого гнева. «В такие минуты я кажусь себе жалкой букашкой, оказавшейся внутри бури, — сказал как-то Годрик. — Веришь ли — тогда я боюсь нашего учителя!»

Саласар верил — пусть ему не довелось еще ни разу стать причиной недовольства Мирддина, но даже видеть со стороны этот бушующий ураган страстей…

Разговор внутри дома между тем становился все громче.

— Спрятаться здесь, в позабытой всеми глуши, — восклицала гостья, — в то время как ты мог бы быть придворным магом!

— Тебе прекрасно известно, что я признаю достойным лишь одного короля! — громыхнул в ответ Мирддин.

— Он давно мертв!

Повисла тяжелая тишина, и Саласар, уже успевший разложить все находки учителя, пошел в дом, испугавшись того, что могло произойти, но не успел он войти, как услышал причитания гостьи:

— Прости, Мерлин, я…

— Мерлин давно мертв, — глухо произнес Мирддин. — Он умер незадолго до смерти Амвросия Аврелиана, которого все называют королем Артуром. А ты, поспешившая стать ученицей Морганы…

— Прости меня.

Саласар замер на пороге. Куда подевалась надменная и насмешливая красавица? Когда успела исчезнуть прекрасная незнакомка, которую он, ученик величайшего мудреца, едва не счел феей? Перед сгорбившимся Мирддином, тяжело опирающимся на стол, стоя на коленях плакала женщина, умоляюще глядя в глаза и прижимаясь щекой к безвольно опущенной руке.

— Встань, Нимуэ, — все так же глухо сказал Мирддин. — Ты же знаешь — моя судьба предопределена, и уходить, а тем более пытаться обманывать ее я не стану.

— Тогда я останусь с тобой, — не поднимаясь с колен, произнесла Нимуэ.

— Это твой выбор.

Мирддин отвернулся от нее и, видимо только сейчас заметил Саласара.

— Встань, Нимуэ, и я познакомлю тебя с одним из моих нынешних учеников. Моим последним учеником, которому еще только предстоит пройти испытание величием.

* * *

Нимуэ осталась с ними. Ходила в лес за травами и грибами, готовила еду, ухаживала за садиком Хельги и недовольно поджимала губы при виде Далинды. Змея, впрочем, тоже недолюбливала Нимуэ, старалась не показываться на глаза, и Саласар пристально наблюдал за женщиной, то ли предчувствуя что-то, то ли просто не доверяя — он сам не мог этого понять. С деревенскими она держалась со спокойной гордостью, с ним самим — с насмешкой и жалостью, а рядом с Мирддином — почтительно и любезно. Саласару казалось, что она чего-то ждет, и он оказался прав.

Мирддин в тот день пошел принимать роды в соседнюю деревню, Саласар — на охоту с местными, но вернулся уже к обеду: подвернул ногу почти в самом начале и похромал обратно, кривясь от боли. Подходя к дому, он заметил, что дверь слегка приоткрыта, а, приблизившись, унюхал незнакомый приторно-сладкий, какой-то тягучий аромат и увидел дымок, извивающийся шустрой змейкой, прежде чем раствориться в воздухе. Саласар, стараясь не шуметь, открыл дверь и заглянул внутрь.

Нимуэ стояла у стола, ее губы шевелились, а глаза были закрыты. Перед ней стояла узорчатая чаша, и именно из нее тянуло запахом трав, благовоний и почему-то болотом. Саласар замер на пороге, не решаясь ни войти в дом, ни выйти за дверь. Нимуэ между тем воздела руки и выкрикнула что-то низким гортанным голосом, от которого по коже пробежали мурашки. Над чашей взвилось густое облако дыма, сначала полностью окутав женщину, а потом словно впитавшись в нее. Нимуэ слегка покачнулась и вскрикнула.

— Госпожа? — тихо окликнул ее Саласар.

Ответа он не получил. Нимуэ замерла, лишь ее грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Саласар решился подойти почти вплотную.

Глаза Нимуэ были открыты, но вряд ли они видели стоящего перед ней юношу. Расширенные зрачки смотрели куда-то вдаль, изредка сужаясь, чтобы потом снова почти заполнить радужку. Саласар стал потихоньку пятиться прочь и почти достиг двери, когда Нимуэ громко и жалобно застонала и, выкрикнув: «Мирддин!», стала оседать на пол, заваливаясь на сторону.

— Госпожа Нимуэ! — бросился к ней Саласар, забыв про больную ногу, и тут же застонал сам от резкой боли.

Он, сцепив зубы, поднял бесчувственную женщину и, взгромоздив ее на лавку, похромал за заживляющим зельем.

Нимуэ пришла в себя как раз тогда, когда Саласар с блаженным вздохом закончил втирать мазь — боль уже почти исчезла, оставив после себя лишь легкий зуд где-то внутри мышц.

— Воды, — прохрипела Нимуэ.

Саласар исполнил ее просьбу, лишь сейчас заметив, как резко постарела и подурнела обычно обворожительно-прекрасная колдунья: глаза запали, морщинки, едва заметные лишь на солнце, стали глубже, черты лица заострились, и теперь Нимуэ больше всего была похожа не на фею, а на ведьму из страшных сказок. Видимо, Саласар чем-то выдал себя, и Нимуэ криво усмехнулась:

— Что, страшно стало?

— Нет, — качнул головой Саласар. — Просто неожиданно.

— Воды дай, — она протянула дрожащую морщинистую руку.

— Я помогу.

Саласар присел рядом с ней и, приобняв за плечи, поднес к губам Нимуэ ковшик с водой. Нимуэ принялась пить жадными глотками, прижмурившись и едва слышно постанывая.

— Еще дай, — велела она, вытирая подбородок.

Саласар заметил, что часть воды пролилась на платье, и теперь на груди Нимуэ расплывается темное пятно.

— Что, хороша? — заметив его взгляд, вновь усмехнулась женщина.

Сейчас она уже не выглядела старухой — скорее, зрелой женщиной, лишь стоящей на пороге увядания.

— Как обычно, — буркнул смутившийся Саласар и сделал попытку встать, однако Нимуэ с неожиданным проворством дернула его, заставив вновь сесть.

— Глупый ты, — произнесла она, извернувшись так, чтобы оказаться к нему лицом к лицу. — Такой непростительно молодой и обольстительно глупый!

— Я…

— Молчи!

Она впилась в губы Саласара поцелуем, бесстыдным и жадным, и стала гладить его по плечам и спине, прижимаясь все теснее. Саласар попытался отодвинуться, но руки Нимуэ были неожиданно сильными, а губы отнимали силу, делая тело неповоротливым и непослушным, туманили разум и увлекали его в темный омут. Словно сквозь толщу воды Саласар видел, как Нимуэ встает и с низким смешком скидывает с себя одежду. Он хотел встать и даже качнулся вперед, но Нимуэ положила ладони ему на грудь и прошептала:

— Ты не сможешь мне противиться, мальчик. Потому что я женщина, а ты всего лишь глупый мужчина…

Она уселась к нему на колени и тесно прижалась, вновь целуя.

* * *

Мирддин вернулся к обеду следующего дня. Вошел в дом и светло улыбнулся, глядя на Саласара, кинувшегося к учителю навстречу.

— Я скучал по дому, — отдавая сумку, произнес Мирддин.

— Голоден? — спросила Нимуэ, выходя из комнаты.

— Я…

Мирддин нахмурился, глядя на нее, а потом перевел тяжелый взгляд на Саласара. Тот заметно смутился — слишком свежи были воспоминания о вчерашнем дне.

— Ты посмела нарушить свое слово, — глухо проговорил Мирддин. — Уходи.

— Мирддин, нет! — тихо откликнулась Нимуэ. — Я все объясню.

— Уходи, — качнул головой Мирддин.

— Пожалуйста, — прошептала Нимуэ.

Дальнейшего разговора Саласар не слышал, предпочтя выйти во двор.

Ему было безумно стыдно — и когда он думал том, что произошло между ним и Нимуэ, и когда он понимал, что эти воспоминания будоражат его, наполняя тело теплом и истомой. Он проворочался всю ночь, пытаясь уснуть, одновременно желая и боясь того, что Нимуэ может прийти, и сил оттолкнуть ее у Саласара не будет. Не теперь, когда он помнил горячее дыхание Нимуэ на своей коже, ее руки, губы, ее гортанные вскрики и тяжесть ее тела, прижавшееся к нему в немой благодарности.

Саласар помотал головой и, повесив на крюк у двери сумку Мирддина, которую он не додумался оставить в доме, побрел в садик Хельги — нащипать травок для отвара.

— Миррдин разрешил тебе проводить меня, — произнесла неслышно подошедшая Нимуэ. — Да не вздрагивай ты так, я к тебе не буду притрагиваться.

— Просто неожиданно, — ответил Саласар, выпрямляясь. — Я травы отнесу и плащ возьму, тучи натягивает.

— Дождя сегодня не будет, — криво улыбнулась Нимуэ. — Ветер все разгонит.

Мирддин, сгорбившись, сидел за столом. Услышав вошедшего Саласара, устало взглянул на него и глухо произнес:

— Прости меня, мальчик. Я надеялся, что ее слова будет достаточно, и не предупредил тебя.

— О чем? — не дождавшись дальнейших объяснений, спросил Саласар.

— О том, что не следует поддаваться ее чарам, — нехотя ответил Мирддин. — Нимуэ может забирать силы у мужчин, сокращая их жизнь — так, как это делала Моргана.

— Но я…

— Посмотри на свое отражение, мальчик, — усмехнулся Мирддин. — А еще скажи мне, сколько Нимуэ лет?

— Ну, — задумался Саласар, — Она гораздо старше меня, но намного моложе вас, учитель.

— Она почти моя ровесница, Саласар, — качнул головой Мирддин. — Иди, посмотри на себя.

Саласар достал из сундука маленькое зеркальце, оставшееся после отъезда девушек. Он опасался увидеть старика — после намеков Мирддина, — однако его отражение с последнего раза почти не изменилось. Прибавились разве что почти зажившая ссадина от ветки на щеке да едва заметные морщинки у глаз, появляющиеся у того, кто часто щурит глаза от яркого солнца.

— Ты за один день повзрослел на пару лет, — вздохнул Мирддин, поняв, что Саласар не видит перемен. — А теперь иди, проводи… ее.

Саласар кивнул и вышел к ожидающей во дворе Нимуэ.

Сначала шли молча. Первой заговорила Нимуэ.

— Что, Мирддин рассказал все про меня?

— Нет, только то, что ты крадешь у мужчин их жизнь.

— Беру как плату за доставленное удовольствие, — скривилась она так, словно вместо спелого яблока укусила незрелую вишню. — И не всегда, только когда мне это необходимо. Как вчера.

Саласар угрюмо молчал. Удовольствие он вчера получил, это точно, но теперь оно отдавало горечью.

— Могла бы сказать мне.

Нимуэ покачала головой, а потом стала рассказывать, кривя губы в усмешке.

— Я любила Мирддина. Я полюбила его, едва только увидела — когда была еще совсем юной, а его все именовали Великий Мерлин. Но он не замечал меня — его глаза видели только короля, которому он предано служил, покой которого оберегал и славу которого он преумножал. Я решила стать его ученицей, ведь он, в отличие от многих говорил, что талант и сила даются не только мужчинам, но и женщинам. Я потратила почти три года, три тяжелых года, но добилась своего — Мирддин счел меня достойной его мудрости и внимания. Меня и эту выскочку Вивиану!

Это имя Нимуэ выкрикнула, и Саласар заметил, как сжались ее кулаки.

— У меня был талант, а у нее только смазливое личико да умение обратить на себя внимание. Впрочем, кое-каким даром она все же владела — привораживать мужчин, например. Однако Мирддин стал моим — не взирая на ее чары, на ее уловки. Моим и короля, — ее улыбка стала печальной. — Точнее, он был в первую очередь чародеем короля и уже во вторую моим возлюбленным, потому что Мирддин по-прежнему видел сначала его, а потом уже всех остальных.

Нимуэ замолчала, в ее глазах блестели слезы.

— Вивиана отравила Мирддина, когда поняла, что ее чары бессильны. Я в то время была… больна. Я родила Мирддину сына и меня не было рядом на том пиру, когда эта гадина подсыпала ему в вино отраву — но я смогла спасти его. В последнюю минуту.

— А дальше что? — Саласар с интересом слушал рассказ о жизни учителя. Ничего этого он не знал, ибо Мирддин никогда не делился своим прошлым.

— Я отомстила, — в голосе Нимуэ слышались торжество и боль. — Для всех Мерлин умер, он сам так решил. Сказал, что так он сможет попытаться обмануть судьбу, ожидающую короля, но не смог этого сделать. Король погиб, и Мирддин ушел прочь, особенно когда понял, что я стала учиться у Морганы.

Теперь улыбка Нимуэ была нежной и ласковой.

— Именно Моргана помогла мне отомстить Вивиане, научив кое-чему из того, чем владела сама. И это оттолкнуло от меня Мирддина, даже наш сын не смог удержать его. Он стал все более отдаляться от меня, а я не замечала этого. Я поняла, как это бывает — видеть сначала одного, а потом остальных. С Мирддином все было не так — я любила его, но он не был для меня всем.

— Моргана? — спросил Саласар, хотя уже сам понял это.

— Да. Но я все еще любила Мирддина, и когда увидела, как он постарел после смерти короля, предложила помочь ему. Дать часть своих сил, поделиться с ним своей жизнью — чтобы он смог снова видеть свет. Но он оттолкнул меня, назвал ведьмой и ушел.

Нимуэ замолчала, опустив голову, и Саласар не смел задавать вопросов. Наконец она вновь заговорила:

— Я и сейчас хотела его спасти, но он сказал, что тьма никогда не несет блага. Глупец! — она коротко рассмеялась. — Когда вернешься к нему, собирай все то, что дорого тебе и прячь так, чтобы огонь не повредил. Совсем скоро мы увидимся вновь, и это будет наша последняя встреча. Успей собрать!

Нимуэ достала из поясной сумочки уже знакомую Саласару чашу на высокой ножке и протянула, а потом, коснувшись губами его щеки и резко повернувшись, пошла прочь.

— Спасибо, — произнес Саласар.

Нимуэ обернулась, махнула ему рукой, а потом исчезла с тихим хлопком.

Беда пришла откуда не ждали — вместе с весенними оттепелями и мором. Сначала стал заболевать и умирать скот, а потом пришел черед и людей. Болезни выкашивали целые деревни. Поползли слухи, что виной всему ведьмы и чародеи, дескать, они отравляют воду и насылают на людей хвори. Мирддин, слыша это, лишь качал головой и вздыхал.

Он стал редко появляться дома: то ездил по селам, лечил людей и скотину, то пропадал в лесу и на болотах, собирал травы. Сам он заметно осунулся, словно потемнел лицом, но это не мешало продолжать обучение Саласара в нечастые и кратковременные приезды. Они вместе собирали травы, сушили их, готовили снадобья, и Мирддин вновь уходил, не забывая напоминать Саласару быть настороже и беречься от чужаков. Саласар кивал, дескать, все понял и стерегся. А еще, помня слова Нимуэ, потихоньку стаскивал книги, вещи и припасы в ухоронку на болотах, устроенную еще в то время, когда учеников у Мирддина было четверо. Годрик с радостью помогал Саласару, посмеиваясь и подтрунивая над другом. Саласар постоянно вспоминал друга и тяжело вздыхал. Он понимал, что увидит Годрика совсем не скоро.

В тот навсегда запомнившийся Саласару вечер Мирддин вернулся уже в сумерках. Вошел, тяжело ступая, и осел на табурет, привалившись спиной к стене. Саласар кинулся к нему, подхватил почти пустую суму, с которой обычно Мирддин отправлялся в свои странствия. Звякнуло несколько пустых склянок, и Мирддин очнулся.

— Сходишь на болота, набери побольше аира и… да, сабельника. Белокрыльника еще поищи — может пригодиться. И обязательно асфоделя.

Саласар молча вытаращился на учителя. Если для сбора аира и сабельника было самое время, то белокрыльник собирается осенью, и Мирддин это прекрасно знает. Тогда зачем говорит про белокрыльник?

— Иди, мальчик, иди, — махнул рукой Мирддин. — Надо пополнить наши запасы…

— Хорошо, — согласился Саласар. Запасы аира и сабельника у них действительно почти закончились. — Сейчас, ужин только…

— Не надо ужина, — Мирддин улыбнулся неожиданно тепло и светло. — Корней принеси побольше. И не спеши.

Саласар вздохнул, собрал все нужное — лопатку, мешки и прочее — и, пробормотав про то, где стоит ужин, вышел из домика и пошел в сторону леса.

Мысли о том, зачем собирать белокрыльник именно сейчас, настолько занимала Саласара, что опомнился он лишь услышав хлюпанье — поглощенный размышлениями, юноша не смотрел, куда ставит ноги, и со всего маху наступил в стылую весеннюю воду. Бродить по болотам ночью? Он не сошел с ума, в самом деле. Да и Мирддин тоже…

«Когда вернешься к нему, собирай все то, что дорого тебе и прячь так, чтобы огонь не повредил, — прозвучал в ушах голос Нимуэ. — Совсем скоро мы увидимся вновь, и это будет наша последняя встреча».

Огонь. Последняя встреча.

Саласар вздрогнул, повернул обратно и сначала пошел, а затем побежал к дому. И опоздал.

Еще издали он увидел, как яркое пламя с гулом пляшет над крышей, жадно облизывает сухое дерево построек, нетерпеливо плюет искрами. Гул толпы был отчетливо слышен, и сердце Саласара тревожно забилось. Мирддин там один, совершенно один, и эта толпа… Он уже слышал пару раз гаденький шепоток за спиной, дескать, идет выкормыш колдуна, и оба они еще получат свое.

Саласар, закрыв глаза, потянулся туда, к горящему дому, потянулся всем сердцем, желая увидеть то, что творится там сейчас и, если будет в его силах, помочь. Сначала он услышал, как рокот толпы резко стих, словно разом исчезли все звуки, а потом раздался оглушительный раскат грома, и в ярком, болезненно-белом свете появилась Нимуэ. Ее длинные волосы с каждым шагом шевелились словно змеи, и толпа в ужасе расступалась перед ней. Она шла к лежащему ничком Мирддину. Его седые волосы разметались вокруг головы, образуя светлый, почти белый ореол. Люди, еще недавно громко вопившие и готовые убивать, съеживались в попытке сделаться как можно незаметнее.

— Глупцы… — в негромком голосе Нимуэ слышались боль и печаль. — Он лечил вас. Он всегда желал вам только добра…

Она склонилась к Мирддину, ласково отвела волосы с его лица, а потом выпрямилась.

— Неблагодарное стадо! — теперь ее голос хлестал людей словно плеть. — Бегите, прячьтесь, пока можете. И молитесь, чтобы вас не настиг мой гнев!

Толпа, растерявшая последние крохи ранее объединявшего ее гнева, бросилась прочь от женщины. Она подняла руки, и сгущавшуюся ночь разорвал еще один раскат грома.

Саласар навсегда запомнил эту картину — воздевшая к небесами руки Нимуэ и лежащий у ее ног Мирддин.

* * *

Вслед за голодной весной пришло дождливое лето. Саласар обустроил свое новое жилище и понемногу готовился к еще такой далекой зиме.

Первое время ему часто снился Мирддин — таким, каким его видел Саласар в последний раз: отдыхающим после возвращения домой, перед самой смертью. Иногда его сон словно раскалывала яркая вспышка молнии, и тогда юноша просыпался с громким криком. А еще ему снились друзья: рассудительная Ровена, смешливая Хельга и вспыльчивый Годрик. Саласар отчаянно скучал по ним, но надеялся, что в эти места друзья не вернутся никогда, ибо ничего, кроме гибели их здесь не ожидало. Каким бы хорошим воином ни стал Годрик, насколько умелыми магами ни были друзья — против толпы они бессильны.

Большую часть времени Саласар посвящал совершенствованию в сотворении зелий. Свое первое новое снадобье он приготовил в самом начале лета, и с грустью подумал о том, что Мирддин наверняка был бы доволен — оно получилось именно таким, каким его Саласар и задумал. Шел он к нему долгим путем, несколько пробных зелий пришлось вылить подальше от дома, но оно того стоило!

— Как мне тебя не хватает, учитель, — прошептал Саласар.

В ответ Далинда тихо зашипела и обвилась вокруг руки хозяина, словно желая утешить. Теперь лишь она была его единственной собеседницей, ибо Саласар опасался приближаться к человеческому жилью, бродил либо по лесу, либо по болоту. И жалел, что очень многого не успел перетащить в ухоронку, ставшую его новым домом. Он надеялся, что жилище Мирддина не выгорело полностью, что хлынувший после исчезновения Нимуэ ливень затушил пожар, но пока не осмеливался сделать вылазку в те места. И опасения Саласара оказались не напрасными.

Болота Саласар успел узнать хорошо, прекрасно помнил, где самые топкие трясины, а куда можно идти почти без опаски. Почти — потому что из-за дождей даже еще недавно безопасное место может стать ловушкой. И в такую ловушку Саласар и попал.

Он как раз потянулся за василистником, когда его отвлек чей-то оклик. Саласар невольно вздрогнул, и, оборачиваясь, поскользнулся и рухнул в ярко-зеленую траву. В каком-то десятке шагов стоял, опираясь на крепкий посох, Колдер — один из тех, с кем Саласар когда-то ходил на охоту. Один из тех, кто пришел к дому в тот день, когда погиб Мирддин. Саласар оперся на кочку, пытаясь встать, но рука погрузилась внутрь мокрого клока мха.

— Что, проклятый подкидыш, попался наконец? — с нехорошим интересом глядя на Саласара, произнес Колдер. — Я так и знал, что ты никуда не ушел…

Саласар, почти распластавшись по поверхности, молчал, а Колдер, глумливо ухмыляясь и опираясь на посох, подходил к нему.

— Колдун не взял меня в ученики, сказал, что толку от меня не будет. Зато учил тебя, отродье пикси! — Колдер уже стоял над Саласаром и кривил губы в брезгливой гримасе. — Жаль, уехали остальные его выкормыши. С каким бы удовольствием я поглядел на то, как вы все подыхаете! — теперь Колдер кричал. — Это я подговорил людей против старика! Сначала мне не верили, когда я говорил, что он травит скотину, насылает на нее болезни своим колдовством, что он убивает людей! Но я говорил это долго, и мне поверили!

— И ты знаешь, что это ложь, — с ненавистью глядя на него, тихо произнес Саласар.

— Да! Я мог бы стать его лучшим учеником — а стал простым охотником. Но я отомстил! Колдун умер тогда, а сейчас умрешь ты.

И Колдер поудобнее перехватил посох, явно намереваясь ткнуть им Саласара.

— Подыхай!

Внезапно Колдер захрипел, его глаза выпучились, а затем он рухнул лицом вниз, обдав Саласара брызгами.

— Собаке собачья смерть, — презрительно произнес Годрик, одним резким движением вбрасывая меч в ножны. — Держи, — и протянул Саласару конец посоха Колдера.

Саласар чувствовал, как медленно и неохотно трясина выпускает его из своих смертоносных объятий.

— Благодарю, — произнес он, оказавшись на тропе. — Сам бы я…

— Не выбрался,- согласно кивнул Годрик и крепко обнял. — Я рад, что нашел тебя. И что это случилось вовремя.

— А уж как я рад, — пробормотал Саласар. — Ты вернулся?

Годрик мотнул головой.

— Я приехал за тобой. Как только до меня дошло известие о смерти учителя… — Он замолчал, еще раз мотнул головой, словно отгоняя кого-то или что-то, и продолжил: — Надеюсь, ты сможешь быстро собрать вещи?

— Да.

* * *

Саласар был уверен, что соберется он быстро — много ли у него вещей? Но на самом деле сборы заняли почти всю оставшуюся часть дня. Незаметно для себя Саласар обзавелся множеством вещей, без которых он теперь вряд стал бы чувствовать себя уютно. Он никак не мог оставить собранные и высушенные травы, чувствовал необходимость тщательно разместить готовые зелья. А еще оставались котлы, котелки, котелочки, ступки и ступочки, горшочки, прочая утварь… Годрик сначала молча наблюдал за метаниями друга, потом начал ухмыляться, и под его взглядом Саласар все чаще и чаще ронял то несомое на упаковку, то полуупакованное, а затем просто уселся посреди комнатки и уставился в угол, сузив глаза и сжимая кулаки.

— Тебе помочь? — Годрик подошел и, не переставая улыбаться, заглянул в глаза Саласару.

Тот молчал, усмиряя свой гнев, а потом процедил сквозь зубы:

— Да.

— Все просто, — Годрик поднял тючок, из которого торчала большая деревянная ложка. — Бери с собой только то, без чего ты действительно не сможешь обойтись. Что вот из этого тебе очень нужно?

Саласар встал и стал развязывать на совесть затянутый узел.

Только к вечеру ему удалось, наконец, собрать самое необходимое. В сумку на длинном ремне поместилось с полдюжины пустых бутыльков и с дюжину заполненных зельями, тючок трав, небольшая, но увесистая ступка с пестиком, чаша Нимуэ, к поясу Саласар прицепил котелок, устроил за пазухой Далинду да набросил на плечи теплый плащ. И, конечно же, не забыл магический жезл. Погладив его навершие, Саласар в последний раз оглядел свое жилище, тяжело вздохнул и вышел к ожидающему его Годрику.

— Скажи, мы сможем по пути побывать… тут, неподалеку живет одна женщина. Я хотел бы увидеть ее.

— Женщина? — нахмурился Годрик, и в его взгляде проскользнуло что-то, чего Саласар не смог опознать. — Что за женщина?

— Жена одного охотника, Мадауга, — пояснил Саласар. — Гленду называют ведуньей, порой готовит кое-какие отвары от болезней… Хочу, чтобы она забрала из моего дома все, что ей может пригодиться.

Он умоляюще взглянул на Годрика, ожидая его ответа.

— Не в деревне?

— Нет, — резко мотнул головой Саласар, и темные пряди хлестнули его по лицу. — Я… — его рука непроизвольно потянулась к жезлу, — я не пользовался им с тех самых пор, как вы уехали, даже в тот день его не было со мной. Но я помню, что с его помощью можно сотворить.

Годрик молча кивнул и взял жеребца под уздцы.

— Показывай дорогу. А потом мы уедем отсюда, — он отвернулся, но Саласар отчетливо услышал, как Годрик скрипнул зубами. — Иначе я тоже могу не сдержаться.

И Саласар пошел к дому Мадауга и Гленды, прекрасно поняв, что именно хотел сказать ему Годрик. Жеребец, на которого Годрик погрузил всю поклажу, шел, порой едва слышно всхрапывая — и это да топот его копыт по тропе нарушало вечернюю тишину. Так они и дошли до дома охотника.

— Саласар?

Гленда вышла на порог, услышав их приближение, и была заметно встревожена, ибо Саласар никогда раньше приходил без серьезной причины.

— Что-то случилось?

— Я уезжаю, навсегда. Ты же знаешь, где мой дом?

Гленда едва заметно улыбнулась и ответила, что Мадауг уже давно об этом знает — а значит, знает и она.

— Мы никогда не верили, что… — она быстро взглянула на стоящего в стороне Годрика, — что ваш учитель мог причинять кому-либо зло. И я знала, что рано или поздно ты уедешь отсюда.

Гленда выслушала Саласара и заверила, что его дар будет принят с благодарностью. Еще она вручила еды в дорогу, с хитрой улыбкой заметив, что вряд ли двое здоровых мужчин смогут насытиться тем, что есть в их поклаже.

— Эй, леди, — с тихим смехом ответил ей Годрик, принимая мешок, источающий аппетитные запахи копченого мяса, — неужели вы думаете, что мы настолько никудышные охотники, что не сможем прокормить себя в пути?

— Вам нужно спешить, — голос Гленды из звонкого стал звучным и глубоким, а глаза посветлели. — Беда уже идет за вами по пятам, но вы сможете обмануть ее, обогнав.

Саласар успел подхватить ее под руку и помог усесться у стены.

— Спешите, мальчики, — прошептала она. — Я редко вижу будущее. Видимо, вам уготована особая судьба, раз боги посылают видение специально для вас.

— Благодарю вас, леди. — Годрик склонился перед ней в изящном поклоне. — Пусть боги будут милостивы к вашему дому.

Он, более не мешкая, вскочил на жеребца и протянул руку Саласару.

— Поедем вдвоем — мой Аделбалд спокойно нас увезет.

Последнее, что видел Саласар, это Гленда, машущая им рукой.

* * *

Конь осторожно ступал по лесной тропе, легко неся своих седоков. Они молчали уже долго — с тех пор, как домик Гленды исчез за поворотом и Годрик уточнил, правильно ли они едут. Саласар пытался представить, что ему теперь делать — когда нет привычного дома и обжитой землянки, когда все имущество помещается в суме. И когда вся его семья — змейка, пригревшаяся за пазухой, да Годрик, за пояс которого он держится.

Такой знакомый — и в то же время чужой, но не чуждый. Не мальчишка, который когда-то уехал в поисках нового, оставив за спиной старого учителя и друга. Теперь же это был воин. И Саласар был уверен, что Годрик с одинаковой сноровкой владеет что мечом, что жезлом. Пусть внешне он изменился не очень сильно — основные перемены ощущались в другом. Годрик окончательно определился со своим выбором, наметил цели и уверился в том, что путь его правильный. Оставалось только понять, что это за путь.

Об учителе они заговорили на второй день, когда болота и знакомый лес остались позади. Все это время они двигались — то верхом, то спешивались и Годрик вел своего жеребца в поводу, давая ему отдых. Теперь же, на привале, после того, как был набран хворост и от костра тянуло живым теплом, Годрик спросил, что же произошло тогда, как погиб Мирддин. Саласар сначала неохотно отвечал на вопросы, а потом… Потом он стал рассказывать обо всем, что случилось со дня отъезда Годрика. Порой у него перехватывало горло, и он замолкал, но потом продолжал свой рассказ.

— Я ненавижу их, — тихо закончил Саласар свое повествование. — Глупые люди…

— Мне кажется, Мирддину не понравились бы твои слова, — столь же тихо произнес Годрик. — Потому что он научил нас самому главному — понимать, что есть зло и добро и отличать одно от другого.

— Жители деревни творили зло или добро? — угрюмо спросил Саласар, глядя на пляшущие языки огня.

— Зло, — твердо ответил Годрик. — И дело не в том, что они убили Мирддина. Они не сумели увидеть, что отвечают злом за добро…

Саласар взглянул на него и тихо спросил:

— И что теперь?

— Теперь? — переспросил Годрик. — Думаю, теперь мы должны стать такими же мудрыми как наш учитель. И сделать так, чтобы наши ученики никогда не ошибались в том, что есть добро и как его отличить от зла. — Он улыбнулся Саласару и спросил: — Ты со мной?

— Да, — твердо ответил Саласар.

На рассвете они снова двинулись в путь на север, в Шотландию. К замку Ровены с крылатыми вепрями.