Подарок медяницы (гет)

Про рябиновское золото рассказать? И то ведь, мудрено вышло. Кому скажи, не поверят, что еще при деде моем на Рябиновке золото шло жужелками да комышками. Теперча один песок пустой. Дед мой еще успел намыть золотишка. Немного нажил — всего хватило избу поставить да лошаденку с коровенкой прикупить, а иным и того меньше везло. Так-то всяко бывало, конечно. Кому и богатство в руки падало, да все больше на беду.

Вот дед рассказывал… Жил здесь мужик один, Юрко Воропай. Ох, и хитрой был! Самой лисьей повадки мужичок, кого хошь улестить да оболтать мог. Прозванье-то свое воровское за дело заслужил. Не любили с ним дел иметь — так и норовил обмануть да кусок побольше урвать. За то, говорят, и ухайдакали его. Нашли Юрка у Рябиновки — голова в крови и рядом батожок валяется. Крепко так приложили, до смерти.

Жена его вскорости за ним отправилась, осталось двое ребятишек — сын да меньшая девчоночка. Малые еще были, старшому, Санко его звали, чуть поболе десяти годов. Их по первой тетка, Юрка сестра, приютила, да только у ней своих семеро по лавкам, где тут чужих прокормить. Вот и взъедалась на сирот, каждым куском попрекала. Девчоночка-то смирная была, а Санко, слыш-ко, совсем в другую стать. Характер колючий — без рукавиц не подойдешь. Начнет тетка его сестру чехвостить, а он не смолчит. Уж и били его, и стращали, да все без толку.

Тут объявился мужик один, из старателей, Павлом его звали. Хочу, говорит, доброе дело сделать — взять сирот на воспитанье. И вам все полегче будет, такую ораву поди прокорми. Сладко пел, Юркова-то сестра рада-радешенька, и муж ейный не против. Согласились сразу.

Он ведь, Павел-то, свою хитрость имел. Мужик с виду скромняга, а на деле, может, и пошустрее Юрка был. Недаром с ним дела вел. Про Юрка ведь по народу разговор шел, будто была у него тайная кладовуха с самородным золотом. Павел, видать, и решил, что Юрко успел сыну открыть то место. И то ведь — сначала хотел только Санка к себе взять. Тот, конечно, уперся — без сестры не пойду. Павел видит — парень кремешок, ну, куда деваться, взял обоих. Вырастил, выкормил, все честь честью. Девчоночку, как в лета вошла, замуж выдал. Ну да ему не в тягость было, хорошо жили, не охтимнешечки.

Павел это себе ладно придумал, да не вовсе. Не вышло у него с Санком. Может, тот и вправду не знал ничего, а может, не захотел открываться, поди-ко разбери. Сестра к Павлу и его бабоньке как к родным ластилась, а этот нет, все наособинку держался. Никого близко к себе не подпускал.

Ну да Павел все одно в накладе не остался. Санко работник без укора, все ему по плечу. Даром, что с виду тончавый, а вынослив на диво. Павел своего сына Андрюху тем часто корил — мол, все бы тебе прилечь в холодке, а ты на Санка глянь-ко, робит как двужильный. Андрюхе все это в обиду было. Отцу-то слова поперек не скажешь, а с Санком у него с малых лет случались драчишки. Уже оба в полную силу вошли, а враждовать не перестали. Всяк старался над другим верх взять. Но все по-честному, без подлого дела.

Их другие старатели все норовили в одну артель заманить, потому как — один другому отдыху не даст, будут стараться друг друга переробить. Они оба, слыш-ко, из удачливых были, и на работу спорые. Только Андрюха разом вспыхнет да разом и остынет, а Санко, уж ежели что ему в голову стукнет — умрет, но сделает.

Санко сперва в артелях поробил, а после стал больше в одиночку стараться. И ведь ровно чуял, где золото лежит. Другой старатель, слыш-ко, ковыряется, а все без толку, а Санко рядом копнет — у него и пойдет золотишко. Ну, другие старатели набегут туда, а Санко поробит, да и на новое место пойдет. А только слыш-ко, народ стал примечать, что как Санко с места уйдет, так и золотишко пойдет на убыль. Кто похитрее, стал к нему в друзья набиваться. Все думали, что он какую тайность знает. Да только у Санка с такими разговор был короткий. И подпоить его пытались, а все без толку. Его поить, что песок поливать. Еще и насмешничает нещадно, язык, слыш-ко, ножа острее. Ну, отстали от него до поры.

А тут еще вот что случилось. В один раз возвращался Санко домой через лес, слышит — ребячьи голоса. Лето, известно дело — ребятишек домой не заманишь. До темноты по лесам да полям скачут, все у них игры да забавы. Санко вышел на поляну, смотрит — забава вовсе неладная. Робята камнями в змею швыряют и смеются-заливаются. Весело им. Санко приметил, что змея-то — медяница безвредная, и аж зубами заскрипел. Он, слыш-ко, хоть к людям и неласковый был, а шибко не любил, когда над животиной какой изгалялись. Прикрикнул на робят — те так и брызнули врассыпную. Побаивались его. Ну, ребятишки разбежались, а Санко остался добить медяницу, шоб не мучилась. Подошел к ней, а медяница вдруг раз — и столбиком стала, на чем только держится. Санко так и замер. Смотрит — а медяница все тянется вверх, растет, уже по грудь ему выросла. Глазки черные так и сверкают, язычок кажет — ровно смеется. На плечо ему легла, по спине поползла. А Санко даже пальцем шевельнуть не может. В ушах звенит, шумит, и словно издалека голос девичий слышится: «Возьмешь меня взамуж?»

Вдруг крик, визг раздался, с Санка весь морок и слетел. Смотрит — никакой змеи, а рядом стоит девчонка незнакомая и на него таращится. Санко ей и говорит сурово:

— Ты пошто орешь?

Она глазами так и пыхнула.

— И вовсе не ору! Ишь тебе помстилось. Гляжу — стоишь как статуй каменный, испужалась, не удар ли хватил.

Санко маленько завиноватился, но виду не оказывает. Приметил, что девчонка не из нашенских, и одета странненько.

— Из скита нешто сбежала? — говорит.

Девчонка так и помучнела вся. Угадал, значит.

— Ладно, — говорит ей, — не бойся. Твоим не выдадим.

— Я, — отвечает, — и не боюсь.

Девчонку ту Катей звали. Собою из таких… второй раз редко взглянешь. Росточку небольшого, от косы одно название — хвостик куцый из-под платка торчит, вся в какие-то тряпки закутана. Никакой, словом, красоты девичьей. Ну, Санко на нее не пялился вовсе. Шел себе молча, девчонка за ним увязалась. До деревни вместе дошли, а после Санко к себе пошел, а Катя по дворам, просилась переночевать.

Санко об ту пору бобылем жил. Как от Павла отселился, избушечку себе поставил на отшибе, небольшую, а справную. Рукастый был, говорю же. Уже в полный возраст вошел, а жениться не торопился, и из девок наших никого на примете не держал. Да и они к Санку не льнули, уж больно крутехонек был. Поди с таким уживись. Ну, он об том не печалился. Пришел, значит, Санко к себе. Присел на лавку, чует — худо ему. Про змею старается вовсе не думать, да только она из головы нейдет. Все чудится ему, что тяжесть каменная на грудь давит, и вокруг шеи холод, будто змея кольцом обернулась. Лег на лавку, да тут же и уснул.

Снится ему, что он на Рябиновке, на своем старом месте. Лежит на бережку, дремлет, глаза закрыл. Вода журчит, солнышко светит, и прямо по глазам бьет. Слышит Санко — смеется кто-то, лопочет, только слов не разобрать. Одно понятно — женщина это. Хочет глаза открыть, а веки будто чугунные, не поднять. А женщина все смеется, и звонко так, весело. Он все же глаза открыл, смотрит — перед ним на камне девка сидит. Вся как есть голышом, волосья распущены, и хоть бы что ей. Не стыдится ни капельки.

— Эх ты, рыжий, — говорит ему. — Пошто ты меня, царевну подземную, на девку конопатую променял?

Парень аж сплюнул.

— Тьфу ты, — говорит, — страмина. Царевна нашлась, голозадая.

А она хохочет, космами трясет, зубы скалит.

— Да уж не чета твоей конопатой. А не испужался бы, стал бы мне мужем, все богатства земные тебе б открылись.

— Себе оставь свои богатства, — отвечает ей Санко. — Без них проживу.

Она все смеется:

— И без жены проживешь? Тоскливо ведь, Санечко, одному век куковать.

— Кому тоскливо, а мне так — в самую пору.

Сам старается на нее глаза не пялить. Всем хороша девка, а все ж видно, что не людского роду-племени. Глаза, слыш-ко, чернючие, как угли, волосы аж скрасна рыжие и ярче солнца светятся. По волосам Санко и понял, что девица эта — Полозова дочка.

Она и говорит:

— Ты погоди-ко отказываться. Глянь сперва на мое приданое.

Махнула рукой — земля разошлась в разные стороны. Смотрит Санко — жилы золотые сверкают, всю землю прошивают насквозь, а где и комышки золотые видно. Глянул вниз — а там и вовсе золото россыпями, и каменья самоцветные грудами лежат. У самого царя нет таких богатств.

— Возьмешь меня замуж — все, что видишь, твоим будет, — говорит медяница.

Испытывает его, значит. Ну, Санко укрепился.

— Только то, — говорит, — хорошо богатство, что своим трудом из земли добыто. Другого мне не надобно.

Думал, осердится, а она ничего, улыбнулась.

— Редко, — говорит, — такого встретишь, чтобы на приданое мое не польстился. Хвалю тебя за это. Золота тебе, значит, не надобно, а за красоту мою возьмешь меня в жены?

Сказала — и ровно в десять раз краше стала.

Санко подумал и говорит ей напрямки:

— Всем ты хороша, только сердцу не прикажешь. Не могу на тебе жениться.

Самому боязно, конечно — что сделает. Все ж тайна сила, не простая девка.

Ну, она вздохнула печально, да и говорит:

— Давно ты мне приглянулся, Санечко. Где могла, старалась тебе подсобить маленько. Поди, замечал? Ну, раз не люба я тебе, ничего не поделаешь. А за то, что спас меня, щедро одарю, не поскуплюсь.

Потом повеселела и говорит шуткой:

— Будет тебе дорогой подарочек на свадьбу. Да гляди-ко, глазами не хлопай, а то ведь уведут у тебя конопатую.

Тут Санко озлился, аж весь страх пропал. Кричит ей:

— Сам разберусь, на ком мне жениться! У тебя забыл спросить!

Она знай себе смеется-заливается. Потом истончилась вся, руки к бокам прилипли, ноги срослись, кожа чешуей заблестела. Медяницей стала. Скользнула в расщелину, земля за ней разом и закрылась.

Тут Санко и проснулся. Смотрит — за окошком уже вечереет. Долгонько проспал.

— Привидится же такое, — говорит себе. А только дураку понятно, что не простой этот сон.

Все же Санко живет себе дальше, как жил. Поробил на прежнем месте, потом на другое подался, а там что-то не заладилось. Песок-то вовсе не блестит на смывке. Ну что же, и такое бывает. Стал новое место искать, ан и там один песок с глиной. Отвернулась, слыш-ко, от Санко удача. Ну, он подумал-подумал, да и решил в одну артель податься. Старатели его приняли с охотой. Здесь у него получше дело пошло, а все не так, как раньше. Тут Санко понял, что удача его прежняя — от медяницы была, она подсобляла. Другой бы приуныл, а Санко только озлился. «Своими силами, — думает, — справляюсь. Без змеиной помощи».

На Поскакухе, прииске казенном, он опять Катю встретил. Сначала и не признал вовсе, потом смотрит — вроде, девчонка знакомая, а вспомнить не может. Глаза ясные, лицо чистенько, только возле носу конопушки, меленькие такие. Красоты большой нет, а ничего, подходященька. Катя заметила, что он на нее пялится, и принахмурилась.

— Пошто, — говорит, — уставился? Али опять тебя удар прихватил, как тогда в лесу?

Тут Санко и вспомнил ее.

— Да вот испужался, не начнешь ли опять орать, — говорит ей. — А ты, смотрю, хорошо здесь обустроилась. Одежу себе ладную справила, хоть на девку похожа стала.

Катя еще сильней брови сдвинула.

— Некогда мне, — говорит, — с тобою лясы точить. Работа ждет.

Повернулась и пошла себе. И Санко дальше пошел. Потом еще не раз ее встречал, да все не до разговору было. Все ж на примете ее стал держать.

У ней, у Кати-то, и вправду здесь сладилось. Она к большой артелке прибилась, народу много, а ее все ж быстро приметили. Девка крепкая, сильная и до того на работу ловкая — хоть пятерых против нее выставляй, всех переробит. Будто и вовсе устали не знала. Понятно дело, к такой работнице присматриваться начали. Парни молодые все ж браковали, потому как не больно казиста была, а которые постарше, вдовцы, те присватываться стали. Только Катя всем отказывала. Ну, подумали, что мужа своей веры хочет, отстали.

Тут Андрюха объявился. Поначалу на Катю и вовсе не смотрел, потом заприметил все же, потому как — на слуху была. О женитьбе, понятно, не думал — кто он и кто приисковая девчонка без роду-племени. Так, с шуткою подкатился. Да только Катя его скоренько окоротнула. Она, слыш-ко, строга на этот счет была. Андрюхе это в обиду — он прежде-то отказов не знал. Раззадорился, с того боку зайдет, с этого, а не подступиться. Подарков не брала, а чтобы руками — про это и думать забудь. Андрюха и не заметил, как по самую маковку увяз. Уже совсем другую песню запел, замуж позвал. Ну, Катя и согласилась. Видать, все же полюбился он ей.

Скоренько они обвенчались. Павел, отец Андрюхи, к тому времени помер от моровой лихорадки, а мать, хоть и против была, да силы над сыном не имела. Гулянку закатили знатную, Андрюха весь народ приисковый созвал. Ну, и Санко там был. Все пьют, веселятся, а он смурной сидит. Потом и вовсе встал и прочь пошел. Вдруг видит — навстречу ему женщина. Темно на улице, а ее всю до капельки видно. Та самая медяница, только одета, как девчонка обычная.

— Ротозей ты, ротозей, — говорит. — Проворонил свою конопатую.

Санко на нее так и зыркнул.

— Уйди, — говорит. — Без тебя тошно.

Медяница усмехнулась да и пропала. А Санко обратно вернулся и давай хлестать чарку за чаркой. Один мужичонка сунулся было к нему — не сболтнет ли чего спьяну, да только Санко на него так рыкнул, что мужика как ветром сдуло. Так и пил один, покуда замертво не свалился.

Скитники как прознали, что Катерина по-церковному обвенчалась, на дыбы встали. Прокляли ее и потомство до седьмого колена, нарочно подослали своих людей, чтоб это все Катерине передать. Да только она была не из пужливых. И то ведь, дело молодое, в грехах каяться не тянет, о загробном и вовсе не думается. Андрюха с Катей поначалу ладно зажили. Дом у Андрюхи справный, лошадь, три коровы, обзаведение полное. Катерина работница без укору, да и деньгам счет знала. Не давала проматывать попусту. И еще что… Андрюха парень простой, что намоет, все в контору сдает. Ну, Катерина присоветовала ему, коли хороша добыча будет, золотишко-то припрятывать, да потихоньку тайным купцам сбывать. С умом, в общем, баба была. Андрюха поначалу во всем ее слушался, потому как видит — плохого не присоветует. Стал в одиночку стараться, ну и Катя подсобляла. С тайными купцами умела торговаться — на что люди лихие, и те ее уважали. Да только пошел разговор, что у Андрюхи-то в семье баба верховодит. Старатели стали над ним подсмеиваться — мол, Катерине надобно штаны носить, а тебе, Андрюха, у печи стоять да кашеварить. Девки с бабами тоже от души зубоскалили. Давно их завидки брали, что Катерина такого парня себе отхватила, а тут и отыгрались. Дружки-приятели напевали в оба уха — когда, мол, приведешь свою бабу к порядку. Ну, Андрюха поначалу отшучивался, потом уж начал в драки лезть. Попивать стал. Катерина видит — дело вовсе неладно. Ну, она баба умная, понимает, что к чему. Уж пыталась себя смирить да потише держаться, только ведь нутро не переделать. И к Андрюхе пробовала подступиться — что, мол, слушать пустые разговоры, коли ладно живем? Он поначалу соглашался, головой кивал. Потом слушать перестал — только озлится, прикрикнет да уйдет из избы прочь. Мать Андрюхина начала на Катерину взъедаться — пошто мужа не уважаешь? Твое бабье дело маленькое, сиди себе смирно да не высовывайся. Еще то огорченье, что детей у них не было. Муж стал поругивать — пустоцвет взял, на что мне жена такая.

Катерине это все скоренько опостылело. И муж уже не мил, и все не в радость. Но укрепилась, держится. Думает — переждать надо, и полегче станет. Ну и крепко надеялась, что с дитем сладится.

Раз Андрюха пришел домой вовсе запоздно. Катерина видит — пьяный, разговор заводить не стала, молча на стол собрала. А он смотрит искоса, ухмыляется.

— Что, — говорит, — не найдешь для мужа ласкового слова? Не люб тебе стал?

Катерина ему отвечает:

— Не ко времени этот разговор. Давай-ко спать лучше.

Андрюха по столу кулаком грохнул.

— Сам решу, что мне делать, без твоего наказу! Взяла моду мной вертеть!

Катерина испужалась маленько. Прежде он хоть и ругался, никогда руки не распускал. А сейчас видит — уж больно зол.

— Как скажешь, — говорит.

Андрюха рассмеялся.

— То-то же! Как скажу, так и будет. Захочу — тебя, бабу неплодную, прочь прогоню да другую возьму.

Катерину обида взяла, не смолчала.

— Что детей нет, так на то божья воля, не моя вина, — говорит.

— Все от того, что скитники тебя прокляли, — говорит ей Андрюха. — Знать, не будет у тебя детей вовсе, у проклятой-то.

Катерина усмехнулась.

— Прокляли-то они меня и потомство до седьмого колена, так что робята должны быть. А ты нешто испужался? Знал, поди-ко, что проклятую берешь.

Тут Андрюха ей по уху и съездил. В полную силу ударил, Катерина наземь повалилась.

— Давно, — говорит он, — надо было тебя проучить, да все рука не поднималась. Дураком был. Теперча смотри мне, хоть слово поперек скажешь, всыплю так, что долго встать не сможешь. Поняла ли?

Катерина поднялась, хоть и с трудом — сильно приложил-то, посмотрела на него.

— Поняла, — говорит. — Как не понять.

Ну, Андрюха спать отправился и ей велел. Катерина улеглась, а заснуть не может, до того ей горько да тошно. Дождалась, пока Андрюха с матерью уснут, оделась да и вышла прочь из избы. Идет себе и идет, куда глаза глядят. Вокруг темень, а места-то все исхоженные, не заблудиться. Деревню миновала, до лесу добралась. Лето — волков можно не бояться, а лихих людей у нас тогда не водилось. До Рябиновки дошла, села на берегу. Всплакнула маленько.

«Нешто и вправду, — думает, — проклятая я?» До того ей жизнь опостылела, что готова было головой в воду. Потом одумалась все же. Сидит, решает, что дальше делать. К мужу возвращаться не хочет, в скиты опять же не тянет. Придумала здесь ночь переждать, а утром идти, куда глаза глядят. Земля большая, где-то и ей место найдется. Так придумала да и успокоилась разом. На берегу прилегла, руку под голову подложила и заснула до утра.

На рассвете глаза открыла, смотрит — а берег не глухой, кто-то здесь старается. Яма вырытая, и как только в нее по темени не угодила. Катерина скоренько встала, хотела уйти, чтобы с кем из деревенских не повстречаться. Смотрит — а ей навстречу мужик идет, и не разминуться с ним. Ну, она идет себе, как так и надо. Издалека узнала, что Санко это, по волосам-то. Рыжий он был, приметный. Подивилась еще себе, что на его место забрела. Санко ее тоже заметил, спрашивает:

— Ты чего тут забыла?

Катерина отвечает:

— Травы нарвать хотела, насушить да от сухотки заваривать.

Он видит — руки у ней пустые.

— Отчего ж не нарвала?

— Не нашла, что искала, — говорит. — Придется ни с чем уйти.

Санко спрашивает с шуткой:

— Муж не заругает ли?

Потом увидал, что на лице синяк, принахмурился.

— Куда собралась?

Катерина отвернулась.

— Не твоего ума дело.

Хотела уйти, да он за руку удержал.

— Ты вот что, слушай, — говорит ей. — Вижу, что с Андрюхой у тебя не сладилось, да и не мудрено. Не такой тебе мужик надобен.

Катерина ему с насмешкой отвечает:

— Нешто себя предлагаешь?

А он смотрит сурьезно, взгляд не отводит.

— А коли и так, — говорит. — Давно я тебя приметил, да вот промешкал. Второй раз не упущу.

Катерина зарделась, а все ж не спешит соглашаться. Разуверилась, вишь-ты, в мужиках.

— Знаешь, поди, что Андрей тебе не спустит, — говорит. — Да и про меня разное болтают — и что пустоцвет я, и что проклятая. Пожалеешь ведь, начнешь меня корить, а мне того не надобно. Ступай себе мимо.

Санко ей отвечает:

— Андрюхи я никогда не боялся и теперча не испужаюсь. И тебя в обиду не дам. Пусть-ко попробуют хоть слово про тебя сказать — не спущу. Что скажешь?

Катерина крепко призадумалась. И то ведь — одной без денег да без крошки хлеба невесть куда идти боязно. А Санко парень молодой да видный, работник справный, и знает ведь про него, что языком попусту не болтает. Коли уж пообещал чего, так сделает. Все ж решила довериться ему. Глаза опустила и говорит тихонько:

— Коли старым не попрекнешь — согласная я.

В народе как узнали, что Катерина от Андрюхи к Санку-то ушла, поначалу посмеивались. Мол, Андрюхиного тумака не стерпела, барыня, а от Санковых колотушек куда теперь побежит? Думали — Санко ее поколачивать будет, с его-то норовом. А у них сладилось все. На людях не миловались, а все ж видно было, что по-хорошему жили. По-церковному никто б их не обвенчал, конечно, да их это не печалило.

Андрюха шибко на Санка озлился. Подрались они сильно, бока друг другу намяли. Ну, Санко не лыком шит, от души наставил ему тумаков, за Катерину-то. Андрюха все ж отстал от них со временем. Другие косо поглядывали, а тронуть не смели. С Санком-то связываться — себе дороже. Прожили сколько-то спокойно, Катерина на сносях ужо была. Потом кто-то все же подпалил им избу. Все сгорело, с тем только и остались, что успели вынести. На Андрюху грешили, а он отпирался. И впрямь, не таков был мужик, чтобы втайне подлость учинить. Видать, кто другой постарался.

Санко тут про медяницу вспомнил.

«Таков от тебя, — думает, — подарочек мне на свадьбу. Удружила так удружила».

Они тогда с Катериной у Санковой сестры жили. Санко тогда еще думал избу отстроить, да только вскорости им ночью ворота разломали. Он и понял — не будет тут житья. Говорит Катерине:

— Пора нам отсюдова уходить. В Сибирскую землю подадимся.

Она по бабьему своему делу всплакнула — что-то будет, Санечко.

Он ей отвечает:

— Земля большая, людей на ней много, на тутошних свет клином не сошелся. Свою долю найдем.

Все ж дожидались, пока Катерина родит, да дитенок маленько окрепнет. Девчоночка у них родилась.

Санко все ходил на свое старое место стараться. Неплохо золото шло, хоть и малость против прежнего, а на хлеб хватало. В один день пришел, смотрит — а там медяница его дожидается. Глядит суровенько, говорит ему:

— Пошто на меня напраслину наводишь? Нешто вправду думаешь, что я тебе избу спалила?

Санко повинился.

— Прости, — говорит, — за дурные мысли. Виноват.

Она лицом посветлела.

— Ладно, — говорит, — зла таить не стану. А подарок будет тебе, я свое слово сдержу.

Сказала и пропала. Санко себе дальше старается. Повезло ему в тот день так повезло — нашел слиток золота с ладонь величиной. Еле утянул. Ну, Санко рад-радешенек — все не с пустыми руками уходить. В контору сдавать не стал, сбыл тайному купцу. Все ж разговор пошел, что отрыл Санко отцовскую кладовуху. Дескать, в ней таких слитков немеряно. Стали за ним следить, а что толку? Санко робит себе и робит по-прежнему.

Тут девчоночка их подросла маленько, они и собрались в дорогу. Все ж увязались за ними. Думали — уж с собой-то возьмет из кладовухи, тут место и узнаем. Санко видит — идут следом, начал петлять по лесу. Оторвались ненадолго, да с дитенком малым не потаишься. Заголосила на весь лес, тут их и нашли снова.

— Стой! — кричат. — Не то хуже будет.

Вовсе их догнали, а тут вдруг Санко с Катериной ровно сквозь землю провалились. Были — и нет их. Ну, еще сколько-то побродили по лесу, покричали, да без толку. Так и не нашли никого, только друг друга чуть не потеряли.

Санка с Катей в наших местах так больше и не видали. Может, в Сибирь они ушли, а может, еще куда подались, кто ж знает. А золото на Рябиновке с тех пор и вовсе пропало.