Красные листья, чёрные паруса (джен)

— За что ты любишь Старков?

— Я… хотел быть одним из них.

— Хотел — и не мог.

"Танец с драконами, Переметчивый"

* * *

В Богороще душно и влажно. Это чужой край, но Старые боги не покинули его безвозвратно, они услышали молитвы и подарили ясный день, возможно, последний на долгие годы вперёд. Солнце обнимало Робба, согревало, как поцелуи невесты, и если она будет так же добра к нему, как небесное светило, он попытается её полюбить.

Краснодрева сверкали вокруг, будто были объяты пламенем. Оно капало вниз с тихим шорохом или стекало алым водопадом, когда с запада налетал ветер, а затем застывало под ногами гостей яркими багровыми каплями.

Время повернуло вспять, и в Речные земли вернулось лето. Оно хлынуло в Риверран, изгоняя призрак зимы.

Снег, пришедший с северянами, таял, превращаясь в русалочьи слёзы на смолянисто-зелёной траве.

Серый Ветер тревожно ворчал.

— Этому волку не место на юге, — заметил Эдмар.

«Как и мне», — сказал себе Робб.

Он стоял под развесистым Сердце-древом. Мысли его бродили в иных местах, где не рос красный лес, не пахло полевыми цветами, и солнце едва ли ласкало гвардейские сосны, серо-синие, как небо над Винтерфеллом. Там не пел пересмешник, не звенели голубые ручьи.

Вода в Богороще была чёрной. Чёрной, как смола и холодной, что стены крипты, где спали короли и королевы зимы, где однажды уснёт он сам — Король Севера, лорд Винтерфелла.

Он снёс бы сотню, тысячу львиных голов, чтобы снова стать просто Роббом, бегать по двору родного замка, дразнить сестёр и драться с Джоном на деревянных мечах.

Робб Старк воровал печёные груши у кухарки и слушал скабрезные шутки Фарлена, он купался в запруде и бегал к девушкам-хохотушкам в Зимний городок.

Робб тоже хохотал, когда они его целовали. Об этом знал лишь Грейджой, ни отец, ни — Боги упаси — мать, только Теон, но он молчал и улыбался так, что и без слов всё становилось ясно.

Он улыбался, когда мать вернулась из Близнецов, объявив условия старого негодяя Фрея. Оглушённому новостями Роббу хотелось ударить Теона, стереть дурацкое веселье с его красивого лица и посмотреть, приглянётся ли он девушкам без своей белозубой улыбки.

Теон улыбался и сейчас.

Он смахивал листья, падающие на его чёрно-жёлтый плащ, будто Старые боги возлагали руки ему на плечи, а Теон отказывался, не желая их объятий.

— Никогда ещё в Красном Зубце не видали кракенов, — проворчал Чёрная Рыба.

— Мне это не больше по вкусу, чем тебе, — ответил Робб.

Пожалуй, кораблей с чёрными парусами и впрямь многовато, и названия у них столь же ядовиты, как язык у Бейлона Грейджоя. Роббу до сих пор не верилось, что Пайк заключил союз с северянами.

Грейджой вернулся с добрыми вестями и сотней кораблей с Железных островов.

— Подарок от Короля Соли и Камня Королю Севера! Мы заплатили за него железную цену, — сказал Теон, положив перед троном знамя Ланниспорта. В тот миг Робб любил его, почти брата, всем сердцем. — Говорят, в замке Кастерли есть зверинец, скоро мы посадим в его клетки всех Ланнистеров.

— Барды будут воспевать этот бой тысячу лет, — громыхнул Большой Джон.

«Хорошо, что ты в это веришь», — думал Робб, глядя на него. Придётся штурмовать замок. Оплот Ланнистеров был крепок, а его стены сулили долгую осаду, хоть союзников у северян значительно прибавилось.

Казалось, даже в Богороще слышался плеск могучих вёсел, а от некоторых гостей так разило водорослями, рыбой и смолой, что хотелось заткнуть нос.

«Может, поэтому мать так бледна? Скучает по Брану и Рикону или грустит из-за живущих в тени краснолесья детских воспоминаний?». Даже королю не под силу изгнать их из её головы.

Робб почувствовал, как ветер запустил руку ему в волосы, растрепав их, как, бывало, делал отец после охоты, когда они с Джоном, взмокшие после хорошей драки, перепачканные и довольные, выбегали ему навстречу.

Их крики и детский смех слышал весь замок. Каждое утро они рубились на мечах (обычно под присмотром Джори или сира Родрика), но только в Богороще притворялись кем-то другим и переставали быть сыновьями лорда Старка.

Теон же был старше и выше, деревянный меч держал лучше, но он редко приходил в Богорощу, его не прельщали ни их молитвы, ни забавы. И лишь однажды Теон вступил в игру.

— Сдавайся, и я пощажу тебя! — кричал Робб, делая выпад.

— Не дождётесь, лорд высокой башни! — вопил Джон. Его меч вырезали из железоствола, и дерево казалось раскалённым, будто вышло из-под молота Миккена. — Я рыцарь радужного меча! Рыцари не сдаются!

— Нет, ты Флориан-Дурак!

Последний удар Робба оказался слишком сильным. Джон охнул и потёр плечо, болезненно занывшее под стёганой безрукавкой. Брат не преминул воспользоваться этим и пошёл в атаку.

Они долго катались по земле, набивая синяки, и наскакивали друг на друга подобно молодым поджарым волчатам.

Внезапно Робб ощутил, что его потянули за ворот вверх. Теон приставил меч к горлу Джона и толкнул Робба так, что тот чуть не расшибся о камни.

— Я Принц Железных островов, — смеясь, объявил Грейджой, — и только что взял в плен рыцаря кривого меча и сразил лорда убогой башни!

Он хохотал, стоя над ними, как безумный, пока яблоко не угодило в его пустую глупую голову.

— А я королева Нимерия! — взревела Арья. Подол её юбки был полон зелёных яблок. — И я только что убила Принца ржавых островов!

Робб посмеялся, если бы мог, если бы рёбра так не болели.

Мейстер Лювин хлопотал над ним трое суток, и ещё столько же в покоях разило лечебным отваром. Старк не плакал, хотя в груди всё ломило, вздохи с болью слетали с губ, а Грейджой не просил прощения.

На второй день он принёс Роббу бруснику в сахаре. Столько ягод, сколько помещалось в руках.

Может, Теон и не стал бы это делать, если бы Сноу не разбил ему нос…

Джон. Как его не хватало!

Даже королю не отменить клятву дозорного.

Говорят, слова — ветер, но только пока боги их не услышали...

Флажки разлетались пёстрыми летними бабочками. По знамёнам шла рябь.

Бран назвал бы всех, будь он здесь, каждого лорда, великого и малого, что собрались в Риверране на свадьбу.

Душно.

Душно!

Отчего так душно, точно тело сковали путы? Каждый вздох как сквозь толщу воды. Серый Ветер возбуждённо оскалился, и под его неумолчное ворчание Лотар Фрей вошёл в Богорощу, ведя под руку ту, что Королю Севера предстояло назвать женой.

Старые Боги милостивы. Лорда Уолдера сразила подагра, и он не присоединился к своему семейству. Роббу хватало остальных. Старик отправил целый отряд своих дочек и внучек в надежде, что хоть одна из них придётся по вкусу Талли.

Рослин — его любимица. Она совсем юна, её кожа бела, как у снежной девы, и Робб боялся, что жена вот-вот растает. Драконий зев и золотарник украшали её волосы, но ей больше подошли бы розы, синие розы, что росли в Винтерфелле.

Робб произнёс свои обеты, поклялся её беречь, накинув свой плащ ей на плечи. Это послужит доказательством его слов.

Робб дал слово полюбить жену и сразу сдержал обещание, стоило Рослин вложить свои ладони в его. Он поцеловал её и глубоко вдохнул воздух. Воздух юга, аромат цветов. Но ощутил только запах кислой морской соли.

Загремела музыка. Гости ликовали, занимая места за столами.

Лишь лик Сердце-древа оставался печальным.

Старые боги не улыбаются, за них это делает Теон.

Лорд Амбер повёл леди Кейтилин танцевать. Лакомый кусок для певцов, чтобы вспомнить о медведе и прекрасной деве.

— Большой Джон заставит мать забыться хотя бы на пару-тройку минут…

— Пару-тройку? — переспросил Эдмар. — Они будут танцевать пока Стена не растает! Он оттопчет ей обе ноги, она проклянёт его, но будет при этом смеяться.

— У леди Кейтилин доброе сердце, — проговорила Рослин, зардевшись после поцелуев.

«Это так, — согласился Робб, помрачнев, — доброе к Цареубийце, но не к бастарду».

Кухонные девки распахнули окна, и из замка потянуло подслащенным мясом и свеклой.

Лукас Блэквуд вынес бочонок вина и под одобрительный рёв принялся наполнять Арборским заздравные чаши.

— Лучшее вино из погребов Ланниспорта, — провозгласил Грейджой, поднеся Роббу кубок. — Ещё один подарок от моего отца, леди Рослин.

Говорили, нет вина крепче Арборского, нет ягод слаще винограда Редвинов. Роббу же чудилось, что от вина несло тиной, и каждый глоток обжигал горло сильнее морской воды. Боги праведные. Тело стало жидким, как вода, земля зашаталась под ногами палубой корабля, и морские чудища выпрыгнули из тени.

Ни вздохнуть, ни устоять, ни сдвинуться с места, а в ушах зазвенел то ли женский крик, то ли волчий вой. Колени подкосились, пальцы ослабли, и Робб выронил чашу. Она покатилась к Теону, как когда-то отрубленная голова дезертира.

Бочонок упал и лопнул, когда Дагмер Щербатый бросил в него топор. Щепки посыпались вниз вместе с отсечённой рукой сира Блэквуда.

Эдвин Фрей, едва держась на ногах, устремился к замку, но один из Харлоу вогнал нож ему в спину. Кинжалы и тяжелые железные молоты сверкали на солнце, вздымаясь и опадая. Оно, безразличное, обнимало всех одинаково, что зарезанного Талли, что его убийцу с кракеном на груди. Вино и кровь текли по земле, и багряные листья становились чёрными, а пальцы Старка красными.

Чьи-то руки помогли ему подняться. Робб яростно схватился за ствол Сердце-древа, пустого внутри, бездушного.

Это чужой край.

Старые боги его покинули.

Листья, будто перепачканные брусничным соком, падали и падали, под ногами уж целое море, так много, что не видно земли. Не видно снега, не видно Севера.

Ветер дышал с юга — в сторону Винтерфелла, надувал паруса кораблей.

Казалось, в Богороще слышался плеск могучих вёсел.

Страшное чувство пронзило Робба золотыми щупальцами. Он зажмурился крепко-крепко и вцепился в плечо того, с кем вместе вырос, с кем сбегал в Зимний городок и бился в Шепчущем лесу. Пусть не Старк, но почти…

— Брат.

— Нет, — тихо ответил Теон, — мои братья умерли, когда мне было десять.

Он не улыбался, когда вонзал меч в сердце Короля Севера.