Полиморфизм свободы (гет)

Анвил окутывала тьма. И тьма эта говорила: «Ты умрешь».

Тэль крепче сжимала в пальцах серебряный меч и ждала, когда к ней подойдет Смерть, чтобы напоследок проверить ее ранимость. А ноги погружались в текущую по улицам кровь. В крови той плавали головы горожан. И их глаза смотрели на Тэль и шептали: «Убийца, убийца».

— Тэль, Тэль, — раздался над головой голос Хасатил.

Тэль распахнула глаза, подскакивая и выдергивая из-под подушки кинжал. Хасатил хихикнула, поджимая под себя ноги и косясь на лезвие у горла. Она привыкла к ассасинским замашкам Тэль. Привыкла даже к тому, что сон охраняет призванный призрак, всю ночь пасущийся в коридоре. Или что Тэль спит по несколько часов и утверждает, что это — долго, ведь и одного часа достаточно, чтобы сбросить напряжение. Спать всю ночь — слишком расточительно для ночного охотника.

— Иди сюда, — прошептала Тэль, притягивая к себе Хасатил. Та захихикала и подалась вперед.

Но даже сейчас — сейчас, целуя податливые губы, Тэль напряженно вслушивалась в темноту — откуда придет враг. Ее колотила тревога, такая, которая никогда не давала уснуть.

Хасатил, разнеженная, довольно быстро уснула. А Тэль, вернув кинжал под подушку, вышла из комнаты и, набив трубку табаком, закурила. Все вроде было нормально — особняк расколдован, некромант упокоен, — но тревога, мешавшая уснуть, когда рядом враги, никуда не делась. В истории с домом Бенируса осталось слишком много пробелов. Тэль даже сомневалась, стоила ли ее остановка в Анвиле всей этой волокиты. С домом были одни проблемы.

Тэль стало зябко, и она разожгла камин прицельным ударом огненной стрелы. Она пускала колечки табачного дыма к потолку и пялилась на огонь, кожей ощущая, что в спину ей кто-то смотрит.

Резко дернулась, выбивая из трубки тлеющий табак в лицо предполагаемому противнику, и упала на одно колено, выбрасывая вперед руку с кинжалом. По всей логике — на пол должно было упасть бездыханное тело. Но его не было — потому что не было врага.

— Опять, — Тэль нервно хихикнула. А ведь лопатки сводило, как всегда от враждебного взгляда. — Скоро я, кажется, сойду с ума, — сообщила Тэль книжному шкафу и, подойдя, уставилась на корешки книг. О, «Похождения аргонианской девы» — почему было не написать побольше этих двух отрывков? А копируя неотцензуренную «Барензию», Тэль и вовсе хихикала, понимая, что тот самый «откровенный» том, наверное, означает, что того, кто посмел записать непотребное поведение королевы, наверняка четвертовали или сделали евнухом. Последующих героев с пристрастием к эротике не нашлось.

Взгляд соскочил с глупых, пусть и собранных для развлечения книг на дурацкий «Том нежизни». Бесполезная книга. Тэль сама не знала, почему не пустила ее на растопку. Две страницы с дурацкими картинками и отпечатками кровавых ладоней. Из существенного там были только пентаграммы, но без пояснения и заклинаний — и они не имели смысла. Самое время избавиться от книги.

Обложка была черная, из дубленой лошадиной кожи. Книга была дорогой, и Тэль стремилась понять, кому могло прийти в голову сделать такую бесполезную, но недешевую вещь? Пальцы еще раз пробежались по пустым страницам. Тэль задумалась и резанула острой кромкой листа по пальцу. Ладонь с порезанным пальцем дернулась ко рту, и капля крови упала на одну из страниц. И на ней начали выступать буквы.

* * *

Это была не первая бессонная ночь в жизни Валентайна Бернета. Но одна из самых волнительных. По дому бегали женщины, хозяина особняка могла обругать первая же кухарка, которой он помешал донести на третий этаж таз с холодной водой или полотенца.

Тина рожала уже седьмой час, и от ее воплей в жилах стыла кровь. По словам повитухи, крови было потеряно много, следовало готовить зелья и заклинания к развязке родов. Валентайн не смел даже попытаться ослушаться. Он дорожил женой, дорожил ее расположением и жизнью.

Поэтому он забился в супружескую спальню и возился с ретортами и перегонными кубами. Ходил по своей лаборатории, по лаборатории Тины, брался за книги, но не читалось.

Когда на глаза попался дорогущий том в черной обложке и Валентайн по инерции пролистал половину десятка страниц, до него не сразу дошло, что перед ним дневник Тины.

* * *

— Тина, аккуратней! — заорал Валентайн Бернет, однако вопль запоздал — огненный шар, который создавала Тина Дэвис и который предназначался деревянному манекену напротив волшебницы, взорвался, не долетев до цели, разбрызгивая вокруг огненные капли.

Валентайн спешно сотворил «Отражение магии» — не зря же он преподавал магию в Гильдии, — а Тина, не успевшая защититься от последствий собственного неудачного заклинания, выругалась, поднимая ладонь, и создала «Восстановление». Ожоги на плечах начали затягиваться. Поглядев на прожженные в ткани платья дыры, Тина взяла на заметку надевать броню во время занятий, потому что платье было жалко. Пусть она будет выглядеть не очень женственно — но Лоргрена здесь нет, и красоваться не перед кем.

— Третий раз за день ты теряешь контроль над чарами, Тина, — недовольно произнес Валентайн, глядя на ученицу. — Сосредоточься.

— Я плоховато себя чувствую, — ответила Тина

— Тогда заходи завтра, не будем тратить твои деньги на бесполезные уроки, — пожал плечами Валентайн. — Навести целителя, что ли.

Тина дурой не была и совет не отвергла. От целителя она вышла с пылающими щеками и нервно теребя рукава платья.

* * *

Тэль отвлеклась на то, чтобы подбросить в камин поленьев, да и страница закончилась, похоже, надо было смачивать кровью и дальше, чтобы прочитать.

— Что делаешь? — зевая, высунулась из спальни Хасатил.

— Да так, читаю, — махнула рукой Тэль.

— Что читаешь? Ты же говорила, что эта книга пустая и глупая. Ты ее вроде как сувенир оставила, — Хасатил, морщась на табачный дым, села у ног Тэль, глядя на нее.

— Смотри, — Тэль развернула к Хасатил листы.

— Это что, кровь? — подпрыгнула она.

— Ну да, я палец порезала. Она просто иначе буквы не открывает.

— Слушай, а ты точно состоишь в гильдии магии? — Тэль, опустив голову, глянула на Хасатил, но та продолжала: — По-моему, даже дурак знает, что артефакты, зачарованные на кровь, запрещены в обращении.

— Запреты? Серьезно? — Тэль резко встала. — Скажи мне, Хас, а нет ли запрета изменять мужу? Или спать с женщинами?

Хасатил побледнела, но отвела взгляд. Отношение Тэль к любой форме запрета граничило с идиотизмом, но если бы не оно — Хас жила бы сейчас в пустующем мужнином доме, наслаждаясь тем, как пират Хайнрих проводит дни и ночи в доках и абсолютно безразличен даже к тому, что Хасатил завела любовника. Но даже в объятиях любовника Хасатил счастлива не была. Когда насмешливая данмерка Тэль подошла к Хасатил на улице и ткнула носом в записку от Энилрота, все, о чем могла думать Хас, — так это о том, что собеседница на диво хороша.

Тэль заметила тоскливый блеск в глазах Хасатил и думала недолго — чуть более многозначительно улыбнулась, позволила себе невзначай коснуться ладони собеседницы, полюбовалась, как нервно сглатывает смутившаяся Хасатил, — и судьба жены Хайнриха была решена. Ее нравственность была обрушена на колени окончательно и бесповоротно.

— Уйди, пожалуйста, Хас, — произнесла Тэль, — раз уж я такая дура и должна следовать запретам.

Хасатил молча кивнула и ушла в спальню, а Тэль, тяжко вздохнув, пролистала несколько страниц дневника.

Валентайн читал невнимательно. Он не хотел вникать в эмоции Тины, он и так нарушал личное пространство жены. Хотя дневниковые записи Тины Дэвис не отличались какой-то уникальностью — она была типичной магичкой, ходила с гильдейскими напарниками по айледским руинам, искала артефакты, в свободное от изысканий время тосковала по любимому Лоргрену Бенирусу, с которым встречалась уже год. Соседи намекали на свадьбу — ведь Тина часто оставалась у Лоргрена на ночь, но они предпочли отстроить особняк, а не тратить кучу денег на бесполезное и глупое мероприятие. Тем более что и Тина, и Лоргрен принадлежали к зажиточным и известным семействам, поэтому мероприятие вроде свадьбы обещало значительно затруднить некоторое время их жизни в связи со своей грандиозностью. А Тина посвящала свободное время магии, да и Лоргрен предавался каким-то научным изысканиям, правда, не особенно рассказывая о них.

Валентайн знал об этих изысканиях. Из-за них он и оказался женат.

* * *

Анвильский воздух пах морем и солью, его хотелось нарезать кусочками и есть вместо трески. Тина взяла на заметку — подумать о треске на ужин.

Но этим вечером Лоргрен носился по всему дому и, завидев Тину, не дал ей сказать ни слова.

— Свершилось! — радостно воскликнул он. — Тина, я наконец-то достиг уровня мастера.

— Может, уже скажешь, в какой магии? — поглядев на возлюбленного, поинтересовалась Тина, размышляя о том, сможет ли найти сейчас корень Нирна с лунной пылью, ведь он так замечательно подходит к салату с крысиными ребрышками.

— Только обещай, что никто не узнает, — потребовал Лоргрен.

— Конечно не узнает, милый.

— Я занимаюсь некромантией, уже три года, — глаза Лоргрена Бенируса пылали. — И вот я — мастер, а значит, смогу возродить свою душу в мертвой плоти и жить вечно! Тина, и я могу взять тебя с собой.

— Лоргрен Бенирус, — свистящим шепотом произнесла Тина, — принеси мне, пожалуйста, дымчатой говорушки и ежевики и ответь — ты выжил из ума?

— Тина, мне тесно взаперти, понимаешь? — кромсая дымчатую говорушку для салата, Лоргрен, казалось, не замечал остального мира. — Тело — живое тело — тесная клетка, оно глупо, чувствует желания, зависит от еды, воды, страдает от боли. Я хочу вырваться из клетки, понимаешь?

— Лоргрен, это же смерть. Понимаешь?

— Не смерть. Свобода, — горячо возразил он.

— Но Лоргрен, как же мы? Семья? Мы же хотели...

— Ты переродишься со мной, — Лоргрен глядел на Тину так, будто осуждал, что она не поняла этого сама. — Какие же еще варианты, милая?

— Но я не хочу умирать, — охнула она.

— Милая, это простой и глупый страх, ты не умрешь — просто переселишься в более совершенное тело.

— Но Лоргрен. Мертвые не могут создать семью...

— Глупости, кому нужны все эти ценности жизни, дети и прочее? Знаешь, мне не терпится провести ритуал, сегодня ночью я займусь твоим перерождением, а завтра — своим. Только подумай, Тина, какая жизнь нас ждет...

— Мертвая, — проворчала Тина. Она пребывала в ужасе — ей еле удалось вступить в Гильдию Магии, и тут — жених-некромант; если об этом станет известно — Тину вышибут из Гильдии, и с карьерой следует попрощаться. Как и с жизнью, которой она так хотела — семья, магия, путешествия в дальние святилища и поиски артефактов. А ведь она столько пыталась доказать родственникам, что достойна сама решать все в своей жизни, и даже в одиночку выполнила задание на вступление в гильдию — разоблачила одного из учеников, который тоже практиковал некромантию. И вот Лоргрен — которого она любила, выбор которого тоже отвечал требованиям Тины к свободной жизни, — оказывается тем, кто на корню может загубить все мечты, столь долго лелеянные. Оставались лишь надежды на реализацию в семье. Но Тина все же любила Лоргрена — и была готова поступиться карьерой во имя семьи и детей.

Но и эти надежды оказались тщетны — Лоргрен намеревался лишить ее любого выбора. Как карьерного, так и семейного. Она не сомневалась, что попытайся она сбежать — и Лоргрен достанет посох, у него он был — хотя в Гильдию он так и не вступил. А у нее заклинания выходили из-под контроля. Нет, Тина не была готова сражаться, тем более с человеком, которого любила.

Поэтому она ушла в свою комнату, вылезла из окна и со всех ног бросилась к Валентайну.

* * *

Тэль зевнула от скуки. Если бы не любопытство — ведь эта книга давала шанс ответов на некоторые детали последнего приключения, — она бы уже давно, как и собиралась, истопила талмудом печь. Поначалу Тина казалась такой перспективной, идущей против ветра — мнения соседей, — живущей с любовником без свадьбы и без нее же собравшейся родить.

Но теперь все скатилось к глупым страдашкам на тему того «О, что же будет со мной после гильдии, какой кошмар — мой жених некромант».

Запрет на некромантию — отличный повод ее изучить, ведь ты будешь знать в бою что-то иное, чего не знает твой противник.

Тэль очень хотела дочитать. Хотя финал этой истории она и знала. Прах Лоргрена Бенируса она недавно смела в совочек и сделала из него яд.

* * *

Несколько дней после казни Лоргрена Тина в дневнике ничего не писала. Хотя, может, и пробовала — но вырывала страницы. Валентайн не приходил к ней в это время, давая оплакать возлюбленного. Хотя привести Тину на церемонию похорон ему удалось.

* * *

Валентайн явился, когда уже минула полночь.

— Готова?

— Да, — тихо ответила Тина, собираясь. Она даже надела серебряное ожерелье — подарок Лоргрена — и синее бархатное платье — как он и любил.

Тина молчала, глядя, как роют могилу два портовых мальчишки, промолчала, когда родители не явились на похороны опозорившего их сыночка, молчала всю дорогу до дома.

Лишь потом разрыдалась, молотя маленькими кулаками в грудь Валентайну.

* * *

Тэль покарябала пальцем страницу. Занудство и слащавость основательно начали раздражать. Хотя оставалась всего пара страниц, не дочитать книгу было бы кощунством.

* * *

Валентайн глядел на страницу и вспоминал, как ухаживал за беременной чужим ребенком Тиной, как сделал ей предложение и хотел увезти в Имперский Город. Как Тина улыбнулась и сказала, что хочет остаться в Анвиле, тем более что этот город важен для них обоих.

Дверь лаборатории распахнулась, и в дверь ввалилась кухарка:

— Родила, господин.

— Бегу, — дневник Валентайн оставил на столе. Жена не оправится сегодня настолько, чтобы ходить, и ночевать будет, скорее всего, с ребенком. — Кто?

— Девочка.

* * *

— Тина, проснись, — гладкие черные пальцы водили по ее лицу. Тина раскрыла глаз и увидела, что это не просто пальцы — а пальцы лича.

— Лоргрен? — всхлипнула она.

— Да, милая, моей воли достаточно, чтобы прислать к тебе посыльного. Но я не смогу выбраться.

— Лоргрен, прости меня, это я виновата, — зарыдала Тина, — я сделаю все, что скажешь, только бы быть с тобой.

— Мы будем вместе, милая, — прошептал голос Лоргрена, — я помогу твоей душе присоединиться ко мне. Но для начала вынь мое тело из могилы.

* * *

22 день Месяца Урожая.

«Он пришел ко мне сегодня. Темный дух. Попросил выкрасть его тело из церкви. Я плохо помню, что делала ночью, но кажется, отнесла его тело в его дом. Лоргрен сказал, что возродится, когда я убью нашего с ним ребенка и пролью его кровь на алтарь. Хорошо, Лоргрен, я все сделаю для тебя. Я не потеряю тебя. Не снова».

Тэль содрогнулась, дочитывая последнюю страницу. Тина казалась разумной. А тут — ее, похоже, одержали, и она, совершенно не замечая этого, идет убивать ребенка. Однако... Велвин бы вряд ли родился, если бы Тина осуществила начатое. Нет, однако, нужно остановиться — дальнейшее уже не смешно.

Но руки вместо того, чтобы захлопнуть книгу, вновь вернулись к странице с пентаграммой. Кровь, рука... Окровавленный палец прошелся по одной из пентаграмм.

И пентаграмма начала наливаться неясным красным светом. Инстинкты запоздали, заорав, что артефакты, подпитывающиеся кровью, вряд ли являются невинными.

«Я творю глупость», — подумала Тэль, но рука уже вовсю скользила по остальным трем пентаграммам, обводя их кровью. Руки не подчинялись. Книга нагрелась и выпала из ладоней Тэль, а на нее саму навалилась давно не привычная слабость.

«Спасибо, милая, — раздался шелестящий голос в висках, — читая мои воспоминания, подпитывая их своей кровью, ты лишь шире открывала мне дверь в свое тело. Теперь — я найду тело для Лоргрена, и мы с ним воссоединимся снова. Как я того и хотела». Последним, что увидела Тэль, было то, как ее руки вынимают из ножен меч и она входит в спальню, в которой, все такая же разнеженная и безалаберная, спит Хасатил.

* * *

Валентайн ворвался в лабораторию в подвале дома Бенируса, когда Тина уже воздела нож над малышкой, лежащей на алтаре. Три удара молнии сожгли призрака, рванувшегося навстречу Валентайну.

— Тина, стой! — крикнул Валентайн, сжимая пальцы на почти разряженном посохе. — Мы же еще можем быть вместе, можем быть счастливы.

— Ты убил его, — засмеялась Тина, — с тобой мне счастья не будет. Я не люблю тебя, Валентайн.

— И ты убьешь свое дитя?

— Так нужно. Для Лоргрена.

— Тина, очнись... — но Валентайн увидел тусклые глаза одержимой и понял, что надежды нет.

И тогда он резко взмахнул ладонью, и младенец перелетел к нему на руки.

— Отдай! — взревела Тина, ее глаза наливались кровью.

Но Валентайн уже не хотел с ней говорить. Отступая к двери лаборатории, он нараспев читал заклинания переселения души. Черный Камень Души лопнул под пальцами, высвобождая необходимую энергию, последняя ледяная молния ударила в грудь Тины, и душа, задержанная энергией камня, зависла в воздухе. Валентайн подхватил черную книгу с алтаря с телом Бенируса, и душа Тины впиталась в страницы книги. Тина пыталась вырваться — на страницах ползли изображения, которых никто не наносил. Валентайн спешно вычертил закрепляющие пентаграммы.

Затем, прихрамывая, подошел к дочери Бенируса, завернул девочку в покрывало и вздохнул.

— Я любил твою мать, ясно? — малышка гугукнула.

— Ну что ж, давай сделаем вот что, — Валентайн отсек от тела Лоргрена кисть руки, — покуда нет цельности тела — твой отец не возродится. Чтоб не возродилась твоя мать, мы, пожалуй, оставим книгу в склепе. Увы — любые магические чары-запоры предусматривают ключ. Моим ключом станешь ты. Отныне освободить Лоргрена Бенируса и Тину Дэвис сможет лишь прямой потомок. А уж я постараюсь сделать так, чтобы тебе этого не захотелось.

* * *

Хасатил ждала этих шагов с начала вечера. С того самого момента, как только увидела в руках у Тэль проклятую книгу, по страницам которой эта воинственная идиотка размазывала свою кровь. Все носится со своей свободой, и вот пожалуйста — ее одержал дух древней книжонки. Дед Валентайн не зря говорил — кровью ни за что платить нельзя.

— Ты станешь вместилищем великого человека, дитя, — раздался шепот над затылком. Знакомый голос, но незнакомые леденящие интонации, — а потом погибнет этот город, что убил меня, убил.

Если чему Хасатил и научилась у Тэль — так это тому, что оружие всегда должно быть серебряным, иначе нежить не убьешь. И бить нужно по горлу. А исцеляющие зелья под кроватью. Главное — убить нежить, а не того, кого она захватила.