Губы должны быть всегда сомкнуты (гет)

Я чувствую её. Старость. Она, словно тень, беззвучно крадётся позади меня, невыносимо давит своей пустотой и серостью будней.

Я чувствую, как сильно состарилась за последние двадцать пять лет, но больше всего сказался послевоенный период, навалившийся на меня неотвратимостью одиночества. После войны я смогла продержаться в Хогвартсе семь лет. Семь долгих лет на посту директора, одинаково длинных, нудных, промозглых, пустоцветных, холодных дней — дней, в которых нет тебя.

Я ненавижу Хогвартс, его мрачные, искалеченные стены — воспитавшие искалеченное поколение. Но кто-то ведь должен был поднимать школу?!

Семь лет... Больше не смогла вынести весь этот груз на своих плечах.

Теперь я здесь, в старом заросшем парке, что находится возле моего серого и одинокого дома. В старом, одиноко-сером, разлагающемся, противно-коричнево-золотом парке. Гуляю, ссутулившись и опустив плечи, потеплее закутавшись в шаль, хотя на улице не так уж и холодно. Холодно внутри, холодно без тебя. В доме моем тоже холодно, и было так всегда, потому что не было тебя... рядом... никогда.

— Удивительная штука — жизнь, не правда ли, Минерва?

Я ощущаю на своем плече ладонь. От неожиданности вздрагиваю и резко оборачиваюсь назад. Этот взгляд... До дрожи знакомый взгляд... Вспомнить все.

Сердце сбило свой ритм, а дыхание, казалось, совсем исчезло — страшно сделать новый вздох. Слышу откуда-то из невообразимой дали свой и такой чужой, охрипший от волнения, голос.

— Что будет, если я смешаю вытяжку из корня асфоделя с растолченными крылышками докси?

* * *

Воспоминания. Мириады моментов хлынули волной в каждую клеточку мозга, разрывая душу на миллиарды мерцающих частичек, путаясь и переплетаясь меж собой, впиваясь в чувства и оставляя борозды на сердце. Последний Новый год в школе, как и первый, самый больной и тяжелый, впрочем, как и все остальные послевоенные.

* * *

Мой первый Новый год в восстановленном Хогвартсе в новом статусе, замок наполнен абсолютной тишиной — первый послевоенный поток студентов. В школе тогда никто не остался, ни празднеств, ни елки, ни украшений, ни глупой волны веселья. Всюду разливалась вязкая, тягучая тишина.

Стою, смотрю в окно, за которым темнеет вечер и где-то вдали, скрывая свою злобную сущность, чернеет чертов Запретный лес. Мне одиноко, мерзко, больно. По привычке кутаюсь в шаль, так хочется выпить — скоро Новый год. Наверно хочется плакать. Я хочу спорить, говорить с тобой, но Тебя рядом нет. Стоит гулкая тишина.

А потом еще шесть таких же вечеров возле окна. Стою молча, глотая соленые дорожки слез. Темнота внутри, темнота снаружи.

* * *

Мрачный обелиск погибшим на войне и твоя невзрачная могила. Конечно, Поттер постарался, снабдил достойным надгробием, хорошей оградой, удобной лавкой, посмертной наградой и восстановленным именем. Только зачем? Зачем Тебе все это теперь?!

Я хочу туда, к тебе! Хочу сквозь сугробы и вьюгу продираться к тебе! Слышишь?!

Как же хочется закричать. Прямо, как тогда, когда я потеряла Тебя, так и никогда не обладав тобою.

* * *

Холод пробирается под одежду своими мёртвыми, обжигающими пальцами. В этот год учеников тоже не осталось, как и в тот, самый первый. Сегодня я не пойду к обелиску, пойду к себе, и, наконец-то, хоть сделаю вид, что ты обо всем узнал. Просто очередная мечта.

* * *

Просто очередная мечта.

Сижу и пишу все это вам, Северус… сама не понимаю зачем. Просто потребность.

Северус, знаю, это безумство. И началось оно еще тогда, когда ты приполз к Дамблдору на коленях, валялся у него в ногах, ревел навзрыд и умолял спасти Лили Эванс. Еще совсем юный мальчишка — тощий, некрасивый, жалкий; с большим носом, спутанными волосами и лихорадочным взглядом выжившего из ума безумца. Да, я знала об этом, я подсмотрела...

Помню лишь ужасное смятение, желание помочь, но чем? Чувство вины и жгучую ненависть, потому что ты предал, предал нас и пошел на сторону Этой-Мерзкой-Твари! Мне хотелось плюнуть тебе в лицо, выцарапать глаза, но жалость перевесила все это.

Моё безумство усилилось и переплелось с ненавистью к Альбусу, который сделал вам больно, когда сообщил о ЕЕ смерти... Все, что я помню — это нечеловеческий крик, бешеный ритм моего сердца, чёрного человека, старческую ладонь на его плече и тихую речь Альбуса.

Я знала, что это утешительное вранье, и хотелось выцарапать глаза уже ему.

Я помню время удушающей тишины, может несколько дней, а может, и лет... Скорее дней, потому что я увидела Того-Зельевара-Которого-Знала все эти годы. Холодного и такого обжигающего, надменного, невозможного, резкого, жестокого, но варящего лекарства для больничного крыла, нелюдимого. Но я знала, что за всем этим стоит — трагедия, сломленная душа, боль. Вы и не пытались подняться с колен, но гордость не позволяла, чтобы вас видели в таком виде, профессор Снейп.

Сердце рвется наружу. Как же хочется вас прижать к груди!

Безумством были все эти годы рядом с вами — спорить из-за учеников и счета в квиддиче, о нормах поведения и беспалочковой магии. И совершенно не иметь возможности прикоснуться, даже думать об этом в вашем присутствии. Ибо я много старше. Мерлин, как глупо!

Безумством было видеть, в год поступления мистера Гарри Поттера, вашу ненависть к нему и предвзятое отношение. И так хотелось обнять тебя, а не его.

Молчаливая боль, вечные перепалки с тобой... больное чувство... Темный, язвительный, сильный, но влюбленный в НЕЕ.

Предатель и ублюдок, убивший Дамблдора! Все-таки, он пытался тебе помочь! Как? Как ты мог???

Наступили темные времена. На самом деле я знала, что ты все равно делаешь все возможное, максимально возможное, чтобы дети не пострадали. Одинокий и вечно хмурый директор Хогвартса. Я находилась в замешательстве, мысли смешались, и я думала, что сойду с ума! Мне нужно что-то делать, что-то решать, чем-то заниматься, помогать детям.

Представьте мое ликование, когда я вызвала тебя, нет, Вас на дуэль! По сути тот же спор, что и раньше, только ставки выше и серьезнее, «господин директор». Невероятная страсть и огонь, хищный азарт в ваших глазах и позорное бегство из школы... И только один вопрос, стучавший в висках: «ЧТО же Я наделала?!»

* * *

Долгая серая пустота, может месяцы, а может и годы. На самом деле — несколько часов... словно несколько прожитых жизней...

Выродок мертв, Поттер победил?

А что с тобой?! (Сердце затрепыхалось в предчувствии чего-то плохого.)

От Поттера я и узнала То ужасное известие.

П-О-Г-И-Б от укуса змеи Ублюдка. Бессмысленно.

Я оглохла. Я не верила. Меня тошнило и виски ломило. Поттер показал ваши воспоминания.

Что было после этого — я не помню. Как дошла до кабинета директора — я не знаю. Дойдя, я повалилась на пол и закричала.

— Мерлин! Как больно! Альбус Дамблдор, я ненавижу тебя!

Я стояла на коленях посередине кабинета и кричала. Вокруг были все эти приспособления, так любимые директором, я хотела их разнести, выпотрошить, переломать.

— Альбус, ответь мне! Как можно было искалечить столько судеб ради одной партии? Стоила ли эта победа такого? Объясни, как можно просить другого убить себя? ДОГОВАРИВАТЬСЯ О СМЕРТИ, ставя её, как спектакль? Ты когда-нибудь, вообще, думал о том, что испытывал он?!

Северус, твоя сила, на самом деле — твоё уязвимое место, это всего лишь одна из ниток в руках кукловода…

А-а-арх!

Я до сих пор не жалею, что сломала раму с портретом Дамблдора в кабинете. В других частях замка портреты остались, но не в кабинете.

— Незачем остальным знать о моих личных счетах с этим изображением!

Северус, о чем вы думали в стенах этого помещения? Почему, скажи, почему я не должна была всего этого знать?! За что? Северус!

Да, Я тебе чужая!

Да, Я — выжившая из ума старуха!

Да, ты никогда бы и помыслить не мог, но, черт подери, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

И пусть ты всегда любил не меня, но у меня есть мечты! Пусть ты не знал о моей любви, но у меня есть мечты! Ты не имел права молчать! Слышишь?!

P.S.: Я люблю тебя.

От боли и горя сломала перо.

— Мне так плохо без тебя. Я просто хочу, чтобы ты жил. Чудо, чудо! Маглы — идиоты, если верят в эту чушь! Я хочу к тебе.

Я шла, кутаясь в шаль, опираясь рукой о стену, молясь ни с кем не встретиться на своем пути, держа это послание за пазухой.

— Я хочу быть рядом с тобой, отдать свое письмо, а не просто смотреть из окна на тебя.

Вдруг стена как будто стала мягкой, дрожащей, как желе. Я провалилась, провалилась в стену! Это же... это же... Выручай-комната? Вся пропахла гарью, выжженная, с обуглившимися стенами и ворохами золы.

Я сползла по стене вниз и села на пол, долго плакала, потом так же долго смотрела в черную горелую пустоту. Достала письмо. Волна иссушающей злобы поднялась — на себя, свою старость, жизнь, Альбуса, потаканию ему, на этого чертового Снейпа! Скомкала листы и швырнула комок вглубь черной кучи золы.

— Открою традицию снова натаскивать сюда всякий хлам!

Поднялась с пола и, громко хлопнув дверью, вышла. Немного пройдя, я остановилась и позволила себе минутную слабость, прислонившись горячим лбом к прохладе каменной стены, прошептала: «Я просто хочу, чтобы ты жил». Тяжело вздохнув, отправилась спать.

* * *

И вот сейчас. Этот взгляд... такой знакомый взгляд. Я вспомнила все. За какие-то секунды все пронеслось у меня в голове. Сердце сбило свой ритм, дыхание сбилось и страшно сделать новый вздох. Слышу, откуда-то, чужой-свой, охрипший от волнения голос.

— Что будет, если я смешаю вытяжку из корня асфоделя с растолченными крылышками докси?

Словно в замедленной съёмке, вижу, как вскидываю руку с палочкой и целюсь меж бездонных черных глаз...

Усмешка.

— Простейшее средство от мигрени.

Передо мной стоял ОН!..

Немного постаревший, с легкой проседью в волосах, с уродливым шрамом через всю шею, один уголок рта немного опущен ниже другого, но все такой же — бесконечно любимый и ЖИВОЙ!

Я кинулась к нему, прикоснулась к волосам, лбу, глазам, носу, губам, плечам, прижалась к нему и услышала бешеный ритм его сердца. Смогла только выдавить из себя:

— Но... как?

ОН просунул руку внутрь мантии и вынул мятые листы бумаги, все в копоти и разводах. Моё письмо из Выручай-комнаты! Я в испуге подняла глаза и постаралась смотреть поверх стекол очков, лишь бы не видеть этот взгляд. Я не могла поверить, что это не сон. ОН слегка обнял меня за плечи, и почти шепотом, заговорил:

— Это случилось, когда ЗОТИ пригласили преподавать Люпина. В тот год, как ты хорошо помнишь, и как помнят все выжившие после войны студенты, был очень популярен боггарт Лонгботтома.

Родные язвительные нотки в голосе, как в старые времена. Я слегка вздохнула, в этом весь наш душка-зельевар — помнит вот такие мелочи. Я слегка улыбнулась своим мыслям.

— Настолько популярен, что директор нахлобучил себе на голову эту невероятную шляпу, да еще и меня хотел заставить! Я вскочил из-за стола, двинулся, куда глаза глядят. Во мне все клокотало. Я разозлился на весь белый свет, проклиная Хогвартс, Поттера, Люпина, Дамблдора, Лонгботтома с его нелепыми страхами, снова Поттера, день, когда пришел преподавать. Я бродил по коридорам школы в полном одиночестве, наедине сам с собою. Хотелось нормальной человеческой жизни. Чтобы, как у всех — праздник, камин, подарки, семья, уютный дом. Но пора было возвращаться. Я остановился и прислонился к стене, как вдруг провалился в стену! Передо мной стояла невысокая, наряженная елка, теплый камин, с аппетитно жующим дрова огнем. На полу лежал мягкий ковёр, рядом с камином стояло мягкое кресло. Это была Выручай-комната. Под елкой лежала коробка в оберточной бумаге темно-зеленого цвета и серебристым бантом. Я бережно развернул обертку, открыл коробку и нашел это.

Я прижимаюсь к нему крепче, чтобы всегда помнить этот момент. Самый счастливый момент в моей жизни! Стараюсь запомнить все свои ощущения от тяжести его рук, глубины дыхания, ритма его сердца, тембра голоса, его запаха. Ведь это чудо вряд ли повторится вновь…

Но тут я чувствую, что объятие усилилось, и легкий, почти невесомый поцелуй в висок. Хочется глупо улыбаться…