Старый дом (гет)

Утро выдалось пасмурным и ветреным. Лучики солнца едва пробивались сквозь толщу густых темно-серых облаков, рассеивая лёгкую туманную дымку, ещё с вечера затянувшую низинную местность старинной английской деревушки. Вдоль петляющей мощёной аллеи вились живые зелёные ограды и высились уютные черепичные домики, увитые плющом и диким виноградом. Тишину безлюдных улиц разбивали лишь шелест деревьев и завывание ветра внутри жестяных водосточных труб.

Они с Лорой уже почти приблизились к старому особняку Малфоев, а Гермиона все никак не могла избавиться от мыслей о ссоре с Люциусом, произошедшей несколько дней назад. И от воспоминаний, из-за чего она случилась.

— Я уже сказал тебе, что это исключительно мое финансовое решение. Продав этот впустую простаивающий старый дом, я смогу использовать средства в виде инвестиций во что-то другое. И гораздо более эффективное.

— Ненавижу, когда ты все пытаешься измерить деньгами, Люциус. А как же наше прошлое, как же быть с тем, что мы с тобой пережили и прочувствовали в том доме?

Люциус насмешливо фыркнул.

— Дорогая, твоя сентиментальность порой умиляет меня.

— Так же, как и меня порой бесит твоя приземленность, — ноздри Гермионы гневно раздулись.

— Ну-ну, не стоит воспринимать продажу этого ветхого строения как трагедию. Тем более что именно по твоей просьбе я начал подыскивать нам виллу в Испании.

— Да! Но я и не думала, что для этого понадобится продажа дома в Годриковой Впадине… — Гермиона не оставляла надежды переубедить мужа. — Если дело обстоит так, то не нужна мне никакая испанская вилла! Да черт бы с ней!

— Гермиона, — Люциус недовольно поморщился. — Я не сказал, что покупка испанской недвижимости напрямую связана с продажей этого дома. Просто благодаря тому, что занялся этим, я решил разобраться со своей недвижимостью в целом. Что-то приобрести, от чего-то избавиться. И мне более чем непонятно: почему для тебя оказалось такой важной предполагаемая продажа именно этого дома?

— Я уже объяснила! Он дорог мне. Дорог как память! И можешь считать меня сентиментальной идиоткой. Это ничего не изменит!

Она вышла из кабинета, нарочито громко хлопнув дверью, и только дойдя до спальни, не выдержала и расплакалась.

Гермиона шла достаточно быстро, но то и дело нервно осматривалась по сторонам. Стук каблучков казался настоящим грохотом, отражавшимся от каменных стен эхом и привлекающим нежелательное внимание. В который раз миссис Малфой обернулась через плечо и вздохнула, задаваясь вопросом: а не ожидала ли она увидеть разъярённое лицо собственного мужа, которого здесь и вовсе быть не должно? Едва ли он сам занимается вопросами купли-продажи, Гермиона, как никто другой, знала, что Люциус лишь отдаёт распоряжения, не выходя за пределы собственного кабинета. Одному Мерлину известно, сколько волшебников работает на него, так что никакой опасности нет. Конечно, её могут узнать, учитывая, что лицо миссис Малфой в последнее время примелькалось на страницах журналов и газет, но, в конце концов, законом не запрещено прийти на встречу к риэлтору с подругой за компанию. Говорить будет Лора, а Гермиона тихонько постоит в стороне, притворяясь, будто её здесь и вовсе нет. И всё же нервная дрожь никак не отпускала.

— Эй, с тобой все нормально? — окликнула Лора, когда старый особняк Малфоев уже показался в поле зрения. — Такое ощущение, что ты ужасно боишься чего-то. Или кого-то?

— О нет, Лора! Со мной все в порядке, — деланно улыбнулась Гермиона. — Просто не каждый день приходится покупать поместье у собственного мужа. Да еще втайне от него…

— Не дергайся раньше времени. Поместье купит наше агентство, а уже потом перепродаст его новой хозяйке. Никто ничего не заподозрит, уверяю тебя.

— Вот и славно, — пробормотала себе под нос теперешняя миссис Малфой, толкнув входную дверь, и замерла прямо на пороге.

Наваждение или просто не в меру разыгравшееся воображение? Всё здесь казалось таким же, как и три года назад — нетронутым и неизменным, время будто замерло в этих стенах. И лишь толстый слой пыли напоминал, что жизнь не стоит на месте.

Несмело, испытывая необъяснимое волнение, Гермиона сделала несколько шагов вперёд и снова остановилась у массивного овального зеркала в витиеватой серебряной оправе. Взглянув на собственное отражение, искажённое сеточками серебристой паутины, она вздрогнула и закрыла глаза. В какой-то момент не слышала ничего, кроме бешеного стука собственного сердца, а затем голос из прошлого буквально разрезал тишину:

— Мне очень жаль, Люциус, но я действительно приняла решение — у наших отношений нет будущего, — и, чувствуя, как горячий поток слёз начинает застилать глаза, Гермиона резко развернулась и стремительно побежала прочь, перепрыгивая через ступеньки.

Она не разбирала перед собой дороги, наткнулась на комод и опрокинула фарфоровую вазу с букетом душистых лилий. Осколки рассыпались по полу с оглушительным грохотом — так, что показалось, будто разбилось её собственное сердце. Перед тем, как выйти за дверь, Гермиона обернулась, замечая мужскую фигуру на нижней ступеньке лестницы. Но Люциус не бросился за ней следом, не остановил, не прижал к груди, не позволяя ей уйти — просто сдался, решив, что бороться не за что. Что же, кажется, им не суждено быть вместе…

Гермиона открыла глаза, пальцы машинально прорисовывали узкие трещинки на деревянной поверхности. Здесь ещё оставалось потемневшее пятно, место, где разлилась вода, и никто не потрудился убрать её, избавив комод от разрушительного воздействия.

Она осмотрелась по сторонам и улыбнулась, заметив, что из-под самой нижней шуфлядки выглядывает маленький фарфоровый кусочек неправильной формы. Наклонилась, подобрала его с пола и сжала в кулаке. Это странным образом придало решительности — она обязана сохранить этот дом, пусть даже будет появляться здесь не чаще, чем раз в три года. Люциус называет это сентиментальным бредом, но для неё это значит намного больше. Намного! И не только для нее, но и для них обоих.

— Дом действительно не в лучшем состоянии, — заметила Лора. — Мы могли бы неплохо сбить цену. Я не удивлюсь, если здесь найдётся немало паразитов — пикси, боггарты…

Гермиона улыбнулась и покачала головой.

— Я куплю этот дом со всеми паразитами.

— Было бы гораздо дешевле договориться с Малфоем.

— Может, ты и права. Но я хочу, чтобы мой любимый упрямый супруг понял, что материальные вещи могут иметь большое эмоциональное значение.

* * *

Ещё одна ночь в одиночестве. Люциус мечтал бы запретить Гермионе работать, чтобы она день и ночь принадлежала лишь ему. Знал ли он до свадьбы, что всё сложится именно таким образом? Да. А еще знал, что любить эту ведьму будет непросто, она легко может повернуться к нему колючей стороной и шипеть, словно дикая кошка. Люциус пытался вести себя, как взрослый разумный мужчина, не проявляя внешне признаков раздражительности или бешенства, но иногда руки так и чесались отшлёпать эту маленькую непоседливую негодяйку! Она считает совершенно нормальным исчезнуть на неделю, отправив ему сову с запиской, и окунуться с головой в любимую работу на очередной конференции по защите домовых эльфов. И чёрт его подери, если он знает, в чём его вина! Гермиона ушла в глухую оборону на пустом месте, и даже не дала им шанса обговорить всё — спокойно, внимательно выслушав доводы друг друга.

Малфой долго не мог уснуть. Ему казалось, что вот-вот тихонько приоткроется дверь, Гермиона бесшумно проскользнёт в комнату, скинет с себя одежду и заберётся под одеяло, прижавшись к нему сбоку. Затем коснётся губами его шеи, прошептав что-нибудь глупое и нежное, и они либо уснут вместе в обнимку, либо займутся любовью — обычно в собственной спальне они делают это медленно, неспешно, поддразнивая друг друга дерзкими ласками. Другое дело кабинет — там он может взять её грубо, прямо на столе, задрав ей юбку и не снимая собственных брюк. А сколько же раз они делали это в гостиной: в кресле или прямо на полу у камина. Ванная комната, библиотека, столовая, беседка в саду, чёртов дом в Годриковой Впадине…

Люциус повернулся на бок, передвигаясь на другую половину кровати, где обычно спала Гермиона. От подушки пахло ею — лёгкий аромат туалетной воды смешивался с запахом фруктового шампуня и чего-то еще… по-детски невинного и безумно любимого.

«Может, и стоило уступить ей в этот раз? Хочет оставить дом? Хорошо, три тысячи в год — не такая уж и большая сумма для того, чтобы супруга всегда была рядом и не устраивала сцен из-за таких мелочей…»

На следующее утро первым делом он написал письмо в агентство по недвижимости о том, что решил отозвать собственное предложение и не продавать особняк. Но уже за завтраком пришла ответная сова с неприятным известием — покупка состоялась, а на счёт в Гринготтсе уже переведена необходимая сумма денег. Люциус мысленно выругался, но не нашёл причин для паники.

«Я запросто перебью любую сделку, следует лишь поговорить с покупателем, а там уж действовать по ситуации: заплатить, предложить другой особняк, пригрозить, в конце концов. Немаловажную роль здесь может сыграть и моя знаменитая дурная репутация...»

Велев своему человеку выяснить имя покупателя, Люциус вернулся к работе. День пролетел почти незаметно, он лишь единожды оторвался от письменного стола, чтобы пообедать, поэтому крайне удивился, обнаружив, что за окном уже стемнело. Отложив все бумаги в сторону, велел накрывать стол (этим вечером компанию ему составляли Драко со своей маглорождённой невестой, ведьмой из восточной Европы) и вызвал помощника.

— Установить имя покупателя так и не удалось, — стараясь не смотреть Малфою в глаза, быстро заговорил Шон, секретарь. — Покупка совершилась в рекордно быстрый срок, хотя это неудивительно: Годрикова Впадина считается элитным местом для жилья. Единственное, что мне удалось узнать — имя агента, который был посредником. Некая Лора Милтон, полукровка, тридцать четыре года, Хаффлпаф…

Люциус жестом остановил Шона и отпустил его. Он ожидал куда более весомых результатов, и всё же через эту Лору можно будет выйти на покупателя — метод воздействия тот же: природное обаяние, подкуп или шантаж.

Все следующее утро он провёл в поисках этой самой Лоры Милтон. В агентстве сказали, что она занята с клиентами, а предоставить конфиденциальную информацию о сделке не могут ни при каких условиях. Можно было бы махнуть рукой, но Люциуса уже охватил азарт, и он во что бы то ни стало хотел победить!

Увы, Лора Милтон, с которой ему все же удалось встретиться за ланчем, не понравилась Люциусу с первого взгляда. Это была не та женщина, на которую можно надавить, запугать или очаровать. Она стояла на страже интересов своих клиентов, словно цербер у ворот Подземного Царства Аида.

— Сожалею, мистер Малфой, но покупатель настаивал на анонимности сделки, и у него были свои причины. Я ничем не могу вам помочь.

— Возможно, моё предложение смогло бы заинтересовать вашего покупателя, миссис Милтон. А вам бы понравились проценты от новой сделки, — он протянул ей кусочек пергамента с цифрами.

Брови Лоры Милтон изумлённо приподнялись, а рот приоткрылся, в глазах появился алчный блеск, но к разочарованию Люциуса она покачала головой и сдавленным голосом проговорила:

— Боюсь, даже столь щедрое предложение не заинтересует моего клиента. Он уже начал ремонтные работы в доме и продавать его не захочет.

— Что же, в таком случае, не буду настаивать, — Люциус недовольно нахмурился. — Благодарю, что встретились со мной, миссис Милтон, всего хорошего.

Заплатив перед уходом за ланч, Малфой аппарировал в Годрикову Впадину. Если в доме уже идут ремонтные работы, то у него есть неплохой шанс встретиться с новым владельцем прямо на месте. В крайнем случае — поговорить с рабочими.

Оказавшись в особняке, Люциус ожидал увидеть кардинальные перемены, но двое рабочих лишь обновляли фасад, а рота садовников набросилась на заросшие сорняками клумбы. Малфой по-хозяйски вошёл в парадную дверь, остановившись у старого комода. Его поверхность была в мелких трещинках от так и не вытертой когда-то воды, и это моментально вызвало у него целый ряд воспоминаний — Гермиона в спешке покидает дом, опрокидывая на ходу вазу… Когда за ней закрылась дверь, он окончательно понял, что есть лишь один единственный способ удержать эту женщину — жениться на ней.

«Мерлин! Но как же я был зол в тот день. Пожалуй, в этих стенах заключено гораздо больше воспоминаний, чем мне думалось. От мысли, что кто-то другой будет спать на нашей кровати, хочется разнести здесь всё в щепки!»

— Вы кого-то ищете, сэр? — за спиной появился щуплый парнишка в рабочем комбинезоне, насквозь провонявшем потом.

Малфой брезгливо поморщился.

— Я хочу поговорить с хозяином дома.

— Она уже ушла, сэр.

— Она? — задумчиво переспросил Люциус, и навязчивое подозрение закралось ему в голову. — Смогу ли я застать её здесь завтра?

— Я думаю, что сможете, сэр. Она каждый день здесь проводит с утра до ночи, может, ещё вернётся и сегодня.

Люциус кивнул. Что же, он может подождать новую хозяйку здесь, и искушение было весьма велико. Чем больше он размышлял о происходящем, тем сильнее росла уверенность. В задумчивости он прошёл в кухню, остановившись у столика, на котором уже три года как пылились два бокала и так и не начатая бутылка белого вина.

Тогда они не добрались до спальни. Гермиона сдавала последний экзамен и не появлялась больше недели. Люциус же, зная, как важно для неё всё, что касается учёбы и карьеры, не настаивал. Но разлука с ней была невыносимой пыткой. Ему часто приходилось ночевать в этом доме одному: в мэноре Нарцисса раздражала одним только своим присутствием. После окончания войны жизнь с супругой стала худшим его кошмаром. Когда-то Нарцисса понимала его и поддерживала во всём, её устраивал жизненный путь, который выбрал Люциус, его убеждения и мировоззрение. Но затем она вдруг переложила на его плечи всю ответственность за ужасы, которые ей пришлось пережить. Люциус признавал свою часть вины, но выслушивать нытьё и жалобы изо дня в день больше не мог. Ни о чём же другом говорить миссис Малфой не желала.

А потом в его жизни внезапно появилась она… Гермиона. С которой Люциус забывал обо всём на свете, наслаждаясь её спокойствием, нежностью, чуткостью и отзывчивостью. Ей нравилось слушать, о чем он говорит. Она в некоторой степени даже восхищалась им — давно забытое чувство, и в её компании Люциус чувствовал себя моложе и беззаботнее. Этот дом долгое время был его убежищем, где можно спрятаться от внешнего мира. И здесь он тоже не раз предавался своим тяжёлым мыслям и воспоминаниям, напиваясь в одиночестве до бесчувственного состояния, ощущая себя потерянным, как никогда. Но с тех пор, как в нем стала появляться Гермиона, в его жизнь вернулись былые краски. Он не заметил, как погрузился в воспоминания…

— Я всё сдала на отлично! — выпалила она с порога, отряхивая снег с пушистых волос. Сегодня она не накрасилась, выглядела моложе своих лет, и Люциус боготворил эту естественность. — Представляешь, вопросы были такими лёгкими, что я всё время ждала какого-то подвоха. Ох, я так переволновалась! Они объявили результаты только после того, как ответил последний человек, и я не знала, набрала ли нужное количество баллов или нет! — Гермиона взглянула на себя в зеркало, пытаясь пригладить кудряшки, едва не смахнула локтём вазу с лилиями с комода, и снова повернулась к Люциусу. Её лицо светилось от возбуждения. — Но мне повезло, к счастью! Я набрала максимальное количество баллов, и мне уже предложили место в Отделе регулирования и контроля за магическими существами. Я сказала, что подумаю, но…

Она перевела дыхание, чтобы не запищать от восторга. Люциус видел, что Гермиону так и распирает от удовольствия, потому не мог разочаровать её. Он был искренне рад за неё и в некоторой степени горд, но в глубине души оставался неприятный осадок. Ему бы хотелось заботиться о ней, исполнять её желания, баловать, как дочку, которой у него никогда не было и которую всегда хотелось иметь. Гермиона же в который раз доказывала, что она независимая самодостаточная личность, а это означало, что она в любой момент может уйти. Она не нуждается в нём настолько сильно, насколько нужна ему.

— Я ни секунды не сомневался, что ты окажешься лучшей, — он подошёл к ней, убрал непослушную прядку за ушко и коснулся губами холодной после улицы щёчки. Гермиона потянулась в его объятия, и он охотно сжал руки вокруг её талии. — Все мечты сбываются?

— Почти все, — глухо ответила она, уткнувшись носом в его грудь. — У нас есть что-нибудь на ужин? Кажется, я не ела целую вечность.

— И не спала, судя по твоим глазам.

— А что с ними не так? — спросила она, когда Люциус, взяв её за руку, повёл следом за собой на кухню.

— Они красные, как у вампира. Садись, домовики должны были что-то приготовить.

Гермиона игнорировала стулья. Ей почему-то было предпочтительнее сидеть, забравшись на кухонный столик, и Люциусу нравилась эта её привычка. Она оторвала крупную виноградинку с грозди, лежавшей во фруктовой вазе, и продолжила рассказывать об экзамене, пока Люциус искал бокалы и доставал вино. Сама Гермиона не любила заниматься кухней, а он просто этого никогда не делал, и если бы не домовики, то они оба уже бы умерли от голода.

— Я нарежу сыр, — вызвалась она, пытаясь соскользнуть со своего места на пол, но Люциус остановил её, отвлекая поцелуем.

Семь дней он думал только об этих губах! Об этом запахе, голосе, об этом маленьком прекрасном теле, и больше не собирался ждать ни минуты. Сдерживаемая целую неделю страсть уже совсем скоро охватила обоих, и да — это было быстро, остро и болезненно прекрасно…

— Нам всё-таки нужно поесть, — наконец отдышавшись, сказала Гермиона, поправляя на себе одежду. — Или ты ужинал сегодня… дома?

— Нет. Я ждал тебя.

Гермиона кивнула и, вытащив из холодильника сыр, взялась за нож. Проще, конечно, было зачаровать его, но бытовые заклинания не слишком хорошо давались ей, потому как ими она пользовалась не очень часто. Гермиона знала, что кусочки получатся куда аккуратнее, если она нарежет сыр вручную, хотя придётся потратить больше времени.

Люциус инстинктивно почувствовал, что что-то не так. Может, он в этот раз не довёл её до оргазма? Нет, здесь ошибки быть не могло — Гермиона не умеет притворяться, а он слишком хорошо разбирается во лжи. В чём же тогда дело?

— Что-то не так? — решил спросить прямо.

— Нет, всё в порядке, — соврала она. — Как у тебя прошла неделя?

— Как и всегда, — Люциус пожал плечами, внимательно разглядывая её со спины.

— Я не понимаю, Люциус, почему ты не хочешь изменить ситуацию, которая тебе не нравится?

— Что ты предлагаешь мне изменить? Имя, фамилию, внешность?

— О, тебя не устраивает твоя внешность?

— Гермиона, остатки моей совести не позволяют мне развестись с женой. Ты знаешь об этом.

— Знаю, — отозвалась она. — Ты прикрываешься порядочностью — и в этом твоя главная проблема. Мы в ответе за тех, кого приручили.

— А ты пытаешься давить на меня! — довольно резко бросил он.

Гермиона воткнула кончик ножа в разделочную доску, встречаясь с его взбешённым взглядом.

— Не пытаюсь, Люциус, а говорю прямым текстом! Ты можешь смириться с тем, что в твоей жизни бардак, а я не могу. Мне нужна стабильность, я хочу, в конце концов, определиться, а не гадать, каким будет следующий день. Я уже больше года живу на правах твоей любовницы, а ты даже не задумываешься, насколько унизительно для меня подобное положение. Пора бы уже что-то решить.

Малфой устало прикрыл глаза.

«Черт! Рано или поздно это должно было случиться».

— Ты тешишь себя химерами, Гермиона. Любовь — это любовь, а жизнь — это жизнь. Очень часто одно с другим категорически не совпадает. Я не могу предать женщину, с которой прожил больше двадцати лет, лишь потому, что в моей жизни появилась ты. И я не могу отказаться от тебя только потому, что женат. Чего ты хочешь? Расстаться?

— Я уже сказала, чего хочу — определиться. Как долго ещё будут длиться эти отношения? Год, два, пять? Что я вижу, заглядывая в будущее? Вовсе не то, чего хочу. Или, может, тебя устроит такой вариант событий: я выхожу замуж за любого свободного мужчину, рожаю ему ребёнка, а каждую субботу прихожу сюда, чтобы ублажать тебя. Или воскресенье? Какой день недели тебя больше устраивает?

Уже в следующий момент сильнейшая волна стихийной магии пронеслась по маленькой кухоньке так, что в окнах задрожали стёкла.

— Ты, конечно, можешь делать всё, что пожелаешь, и я не имею никакого права запрещать тебе что-либо. Но знай: как только ты решишь выйти замуж за другого мужчину, наши отношения прекратятся.

Гермиона стиснула кулачки, вплотную приблизившись к Люциусу и заглядывая в его глаза, в которых в тот момент полыхало бешенство.

— Я думаю, они прекратятся значительно раньше. Как ты не понимаешь, что делить тебя с другой женщиной — это выше моих сил?

— Ты ни с кем не делишь меня! Наши отношения с Нарциссой ушли в небытие уже много лет назад, и ты знаешь об этом! Мерлин! Я не узнаю тебя... Неужели тебе так важны формальности?

— Да, мне важны формальности! Мне важна моя жизнь, которую я растрачиваю на бесперспективные отношения. Когда-нибудь мне захочется детей и мужа — не мужчину, с которым я, прости, трахаюсь два дня в неделю, а человека, который всегда рядом!

— Стоять! — он схватил ее за руку, когда она повернулась к нему спиной и направилась к выходу. — А теперь послушай меня! И послушай внимательно! Ты — моя! Ты принадлежишь мне! Какая разница — как? Неужели тебе мало того, что ты полностью завладела мной, грязнокровка?

Звук хлесткой пощечины, казалось, эхом пронёсся по всем комнатам. Боль от нанесённого оскорбления ядовитыми зубами вонзилась в сердце.

— Какой же ты мерзавец! — прошипела Гермиона. — Я здесь по своей воле, и я не вещь, которую ты присвоил! Убери от меня руки, иначе я за себя не ручаюсь!

Но его пальцы сжались ещё сильнее. Прошла целая вечность, пока они безмолвно стояли, уставившись друг на друга обезумевшими от злости глазами. И только потом, одновременно, с губ обоих сорвалось: «Прости...»

Он видел, как ее глаза наливаются непрошеными слёзами. Она ненавидела плакать, и ещё больше ненавидела, когда кто-то становился свидетелем её слёз. Судорожно вздохнув, она приложила ладошку к его щеке, на которой оставался красный след.

— Я не хотела... — слова застревали в горле вместе со сдерживаемыми рыданиями, голос упал до шёпота. — Очень... больно?

— Очень. Хотя и не это, — глухо произнес он, уворачиваясь от её руки. — Больно другое... — они оба молчали, но потом Малфой снова заговорил: — Мне казалось, что для тебя нет ничего важнее того, что происходит между нами. Наверное, потому что сам думал так…

— Люциус, бог свидетель, что у меня нет человека ближе тебя. Я хочу провести свою жизнь рядом с тобой, каждый день делить и радость, и печаль… — Гермиона вздохнула, отводя взгляд в сторону. — Но я устала быть чьей-то тенью. Извини, у меня была очень тяжёлая неделя, я переволновалась из-за экзаменов и, наверное, мне просто нужно поспать.

— Хорошо. Иди. Но разговор не окончен, и ты должна сама понимать это... — Гермиона уже повернулась, чтобы уйти, когда ее снова развернули. Малфой прижал ее к себе и, обнимая, прошептал куда-то в пространство: — Не смей больше никогда говорить такого! Никогда!

— А ты не смей больше называть меня грязнокровкой. Из твоих уст слышать это особенно обидно.

— Глупая... Глупая маленькая девчонка... Называя тебя так, я сдаюсь тебе... сдаюсь на милость победительницы... Неужели ты и этой слабости не можешь простить мне?

Она замерла и глубоко вздохнула, будто пытаясь успокоиться.

— Я могу простить тебе почти всё, Люциус, кроме одного — неуважения. Ладно, поговорим завтра, когда я приведу мысли в порядок и отосплюсь. Я пришлю записку…

Записка! Малфой вздрогнул и вынырнул из воспоминаний. Подошёл к окну, выглядывая в одичалый сад. Это место было их первым домом, и когда-то они оба пытались сделать его уютным и пригодным для жизни. А теперь краска на рамах облупилась и выцвела, мебель покрылась пылью, а в углах поселились огромные пауки. Люциус опустил взгляд на столик перед окном и задумчиво нахмурился: два отчётливых следа отпечатались на пыльной поверхности. Это были свежие следы — какая-то дама, в этом не было сомнений, на очень высоких каблуках спешно покинула дом через окно. Может быть, она до сих пор там, во дворе? Снова ухмыльнувшись, Люциус пересёк коридор и вышел через заднюю дверь.

* * *

— И, пожалуйста, постарайтесь не испортить мебель, когда будете красить потолки.

— Да, мэм.

Гермиона осмотрелась по сторонам, как раз вовремя выглядывая через окно на улицу, чтобы заметить, как к дому приближается знакомая фигура.

«Чёрт!»

— Сейчас сюда войдёт человек и будет интересоваться мной, — быстро заговорила она, лихорадочно пытаясь сообразить, что делать. — Скажешь, что я уже ушла и не вернусь.

— Да, но…

Гермиона махнула рукой, не слушая возражений.

«Ради всего святого, что Люциус делает здесь? Он ведь продал дом, не собирается же он вернуть его обратно!»

Добежать до задней двери она уже не успевала, и потому метнулась влево. Гермиона в панике ворвалась в кухню, краем сознания отмечая пару стоящих на столе бокалов и бутылку вина, затем буквально взлетела на кухонный шкафчик, вцепившись в ручку окна. Ветхое и иссохшее, оно, казалось, вот-вот рассыплется прямо в руках, и было непонятно, почему оно никак не хочет открываться. В прихожей раздался его голос, Гермиона в отчаянии приложила все силы, дёрнув окно вверх, и выскользнула в удивительно узкую щель, по-кошачьи опускаясь на карниз с другой стороны. Снова опустив раму вниз, она рискнула достать палочку, закрывая окно на защёлку, а затем осторожно спрыгнула в заросшую сорняками клумбу, приземлившись на носочки новеньких туфелек.

Кажется, всё было тихо, за исключением какой-то разошедшейся не на шутку собаки — заливистый лай эхом разносился по улице. Гермиона огляделась по сторонам, пытаясь отыскать среди высокой травы узкую тропинку, ведущую к живописному уголку дикого сада. Раскидистые ветви деревьев надёжно скрывали одинокую женскую фигурку от взгляда из окон, Гермиона знала это, потому что часто смотрела в окно второго этажа, размышляя о том, как сложится её жизнь. Она не думала тогда, что станет миссис Малфой, хотя в душе очень на это надеялась.

Внезапное появление крупной непуганой белки прямо под ногами вырвало Гермиону из транса. Рыжая, пушистая, с огромным мохнатым хвостом, она уставилась на гостью маленькими глазками-пуговками, подозрительно принюхиваясь.

И снова Гермиона буквально впала в прошлое, живые образы плясали вокруг неё — была зима, особенно холодная в тот год. Вечер. Большущие снежинки медленно крутились в воздухе, свежий снег сверкал в свете фонарей и хрустел под ногами. Гермиона, сгорая от нетерпения, спешила в дом номер семнадцать, чтобы поскорее согреться в объятиях любимого мужчины. Да, именно в тот день она осознала, что полюбила Люциуса Малфоя всем сердцем. Дорожка вильнула влево, и внезапно у обочины Гермиона увидела маленького раненого бельчонка. Сердце сжалось от жалости, и она аккуратно подняла зверька, завернула в шарфик и, чувствуя, как слёзы накатываются на глаза, побежала к дому. Весь вечер они потратили на то, чтобы вырвать его из лап смерти, и оставили заботам домовиков на несколько недель. Гермиона присела на корточки, внимательно рассматривая белку перед собой — на спине у неё была длинная чёрная полоска, совсем как у того спасённого малыша.

Это было как раз в ту зиму, когда она стала дипломированным специалистом и серьёзно задумалась: а что же дальше?

Гермиона сама не заметила, как добрела до мощного столетнего дуба с толстыми раскидистыми ветками, к одной из которых были прикреплены верёвочные самодельные качели. Коснувшись подгнившего сиденья, она грустно улыбнулась. Каждая вещь здесь хранила свои воспоминания, и даже эти старые качели, которые теперь едва ли выдержат даже её небольшой вес. Гермиона осторожно присела на край, проверяя их на прочность — верёвки неприятно заскрипели, но не порвались. Она тихонько оттолкнулась от земли, легонько закачавшись в воздухе.

И задумалась, что Люциус, быть может, не так уж и не прав. В последние дни по какой-то причине здесь вспоминалось только самое плохое. Например, тот вечер, когда они впервые поссорились, а она его ударила. Гермиона помнила этот вечер так, будто он был вчера. И боль, которую причиняли его слова, разочарование, обида — он говорил, что любит её, но не желал разводиться, предавать женщину, которая не понимала его, изводила изо дня в день и винила во всех грехах. Нет, конечно, Малфой совершил немало ошибок в силу своего непростого характера и чистокровного воспитания — он не признавал слабость, компромиссы, снисходительность. И всё же, наверное, следовало ждать большего понимания от женщины, с которой провёл более двадцати лет в браке. Она никогда бы не стала заводить разговоры о разводе, если бы знала, что после войны Люциус счастлив с Нарциссой. От неприятных воспоминаний лицо исказила болезненная гримаса.

Гермиона вернулась домой с тяжелым сердцем и гудящей головой. Такое ощущение, что она только что участвовала в боевых действиях и исчерпала все свои силы. Опустошение и горький осадок — всё, что осталось у неё на душе в тот вечер. И несмотря на то, что они расстались мирно, попросив друг у друга прощения, добравшись до собственной кровати, она заплакала. Запоздалые слёзы градом хлынули из глаз. Гермиона свернулась калачиком, обняв подушку, и накрылась одеялом с головой.

Она любила Люциуса и знала совершенно точно, что никогда больше никого не полюбит так. Всё, чего она хотела — быть рядом с ним и день и ночь, рассказать о своем счастье друзьям и врагам, не прятаться больше в особняке в Годриковой Впадине. Они ведь ни разу не появлялись в обществе вместе, всё, что у них было — старый дом. Он значил для неё гораздо больше того места, где Гермиона выросла, пожалуй, даже больше Хогвартса. Там она чувствовала себя хозяйкой, женой, любимой — только там. Будто приходя туда по вечерам, попадала в параллельный мир. Но реальность оставалась реальностью, тут Люциус прав — нужно отделить мух от котлет, то есть, любовь от реальной жизни. Как долго ещё сможет она терпеть это? Знать, что после их безумных ночей он возвращается к собственной жене. И пусть они не делят постель, пусть они даже не разговаривают друг с другом, но Люциус Малфой принадлежит Нарциссе, а не ей, Гермионе! Всё зашло слишком далеко, эмоциональная связь между ними становится сильнее изо дня в день, и чем дальше, тем сложнее будет её разорвать. Но если ничего не изменится, то придётся это сделать! И уж лучше сейчас, когда в жизни наступил новый этап, когда Гермиона начнёт трудиться, займется карьерой и сумеет закрыться работой, как щитом, оставляя для страданий лишь ночь.

Решившись, она вынырнула из-под одеяла, глотая свежий воздух. Слёзы на лице постепенно высыхали. Она не представляла, как будет жить без Люциуса Малфоя, но здравый смысл подсказывал, что время пришло.

Отправить записку Гермиона не решалась половину дня. Она была уверена, что не следует с ним встречаться. Это трусость, низкая и подлая, но сказать ему, глядя в глаза, что уходит, было выше её сил. Гермиона смутно представляла, как оскорбит Люциуса подобное «прощальное письмо», но догадывалась, что разговор тет-а-тет станет невыносимой пыткой для обоих, а она так и не решится прекратить всё.

Ответ пришёл почти моментально. Люциус просил… нет, он требовал! Требовал, чтобы она немедленно явилась в дом в Годриковой Впадине, иначе он придёт к ней сам, и будет только хуже. Чувствуя, что сделала огромную глупость, Гермиона всё на той же записке отправила всего одну фразу «Я скоро буду», и, скрипя зубами от беспомощности и немалой доли ужаса, начала одеваться. Что же, похоже, всё-таки придётся встретиться с ним лицом к лицу, и лучше бы ей держать себя в руках, притворяясь хладнокровной и безразличной.

«Либо он разведётся и будет со мной, либо это — конец. У подобных отношений будущего нет».

Люциус ждал её в холле второго этажа. По его лицу было невозможно что-либо понять, но Гермиона была уверена, что он в бешенстве. Не зная, с чего начать разговор, она вздохнула, констатируя факт:

— Ты хотел меня видеть...

— Никогда не подозревал, что представители славного Дома Гриффиндор могут быть настолько трусливы, — его ноздри слегка раздувались, Малфой и не думал сдерживать ярость.

Ей казалось, что эта ярость жжет его изнутри. О, да… Гермиона догадывалась, что, как никто другой, может сделать ему больно. По-настоящему больно. И не знала, что ответить.

«Он прав. Он тысячу раз прав — я трусиха! И даже не могу предъявить ему свой ультиматум: либо я, либо Нарцисса…»

— Так ты о трусости хотел поговорить со мной? — глядя на расстёгнутый воротник его рубашки, тихо спросила она.

И тут же испугалась, что желание причинить ей сопоставимую боль захлестнет его. Что он прокричит ей в лицо нечто ужасное и обидное. Что-то вроде того, что плевал он на ее ультиматумы! Что она ничего не значит для него, что он всего лишь хотел ее трахнуть и сделал, черт возьми, это! А когда увидела, как Люциус уже открыл рот, мучительно сглотнула, отворачиваясь и глядя куда-то в сторону. Но с губ его слетело нечто абсолютно противоположное:

— Что же ты делаешь с нами, дурочка?

— Я… — голос задрожал в самый неподходящий момент. — Я написала тебе сегодня днём. Мне не нужны отношения, в которых я не являюсь номером один. Я хочу знать, что значит — быть женой и матерью. Я хочу пройти весь путь целиком, а не по частям. То, что происходит между нами — это не для меня, Люциус. Мне стыдно за то, что я связала себя отношениями с женатым человеком…

— Не ты ли говорила мне, что любишь? Что я — центр твоей личной вселенной? Или это было лишь отголоском оргазмов, которые ты научилась испытывать только со мной? — с едким сарказмом усмехнулся он.

Гермиона вскинула голову, её глаза сузились, а на место щемящего чувства вины начал приходить праведный гнев.

— Ах, вот оно, значит, что! Видимо, я настолько неопытна, что спутала любовь со страстью. Может, ты и прав. И это лишний раз доказывает, что наши отношения — фикция. Потому что любящие люди готовы идти на жертвы ради друг друга, а всё, что ты можешь мне предложить — это короткие встречи два раза в неделю!

— Не такие уж и короткие! — тут же рявкнул в ответ Люциус. — Я на сутки выпадаю из жизни дважды в неделю — потому что не могу оторваться от тебя! Тебе этого мало?

— Да, мало! — прокричала она. — Я хочу тебя каждый день и каждую ночь, а не два раза в неделю! Я хочу ходить с тобой на дурацкие приёмы, в театр и рождественские балы! Я хочу, чтобы мои дети носили твою фамилию, Малфой! Чёрт возьми, я хочу, чтобы единственной причиной наших споров был вопрос, на какой факультет распределят нашего ребёнка! Тебе ясно?!

— Предельно ясно! Но хотелось бы задать вопрос: никто вас не учил, мисс Грейнджер, что ультиматумы и шантаж — это не самый удачный способ добиться желаемого? Особенно от слизеринца! — он замолчал, и только желваки играли на его скулах. — Не надейся переиграть меня на этом поле.

— Я и не надеюсь. Если бы надеялась, то не решила бы от тебя уйти. Мне тоже всё предельно ясно, Люциус. У нас одна проблема, и её зовут Нарцисса. Я не шантажирую, я всего лишь ставлю тебя перед фактом… — и с криком добавила: — С МЕНЯ ДОВОЛЬНО!

Тогда она еще не знала, что ему ужасно хотелось схватить ее за плечи и, вытрясая дурь, проорать: «Чего довольно?! Чего? Того, что сегодня я объяснился с женой и подал срочное прошение о разводе? Того, что я не могу жить без тебя? Или того, что сегодня вечером хотел предложить тебе стать миссис Малфой, а получил эту гребанную записку?!»

Об этом ей предстояло узнать намного позднее… Потому что в тот момент Люциус сдержался. И лишь холодно произнес:

— Если ты приняла решение, то не смею тебя больше задерживать.

— Мне очень жаль, но я действительно решила, что у наших отношений нет будущего… — и, чувствуя, как горячий поток слёз начинает застилать глаза, Гермиона резко развернулась и стремительно побежала прочь, перепрыгивая через ступеньки.

Тогда она не разбирала перед собой дороги, наткнулась на комод и опрокинула фарфоровую вазу с букетом душистых лилий. Осколки рассыпались по полу с оглушительным грохотом, так, казалось, разбилось её собственное сердце. Перед тем, как выйти за дверь, Гермиона обернулась, замечая мужскую фигуру на нижней ступеньке лестницы. Он не бросился за ней следом, не остановил, не прижал к груди, не позволяя ей уйти — он просто сдался, решив, что бороться не за что.

«Что же, кажется, нам не суждено быть вместе...» — было последней мыслью, мелькнувшей у нее тогда перед тем, как выбежала на улицу.

Гермиона не заметила, как за пеленой собственных воспоминаний раскачалась так сильно, что взлетала едва ли не до небес. Поздно спохватившись, попыталась затормозить ногами, но каблук вдруг зацепился за выпирающий корень, и она кубарем свалилась на землю, не успев выставить перед собой рук. Удивительно, но крик ужаса принадлежал действительно ей. В какой-то момент показалось, что она просто рассыпалась на части, и теперь не знала, как себя собрать. Боль сосредоточилась сразу в нескольких местах, и Гермиона от досады громко всхлипнула, пытаясь подняться хотя бы на четвереньки.

— Надеюсь, у тебя есть этому разумное объяснение, — услышала она голос собственного мужа и тут же пожалела, что не свернула себе в полёте шею.

— Сейчас всё объясню, — пробормотала она, чувствуя себя до крайности глупо. — Только выплюну землю изо рта…

Люциус обречённо вздохнул, опускаясь рядом с ней и помогая подняться. Гермиона закусила губу от резкой боли в бедре.

— Позволь спросить, какого черта ты здесь делаешь? — он поднял ее на руки и направился к дому. — Ты ведь только завтра должна была вернуться.

Гермиона крепко обняла его за шею, наслаждаясь близостью, и вздохнула: придётся признаться, такого шила в мешке не утаишь.

— Я купила наш старый дом, Люциус.

— Да я, собственно, уже понял это, — Гермиона со страхом ждала продолжения, но он замолчал и просто нес ее к дому, крепко прижимая к себе.

— А где гром и молнии? — робко спросила она, нежно лаская пальчиками его затылок.

— Что я слышу? Неужели ты их боишься? — ухмыльнулся Малфой и посмотрел на нее. — С каких это пор?

— Ну… — протянула она, — ты ведь так трепетно относишься ко всему, что касается денег. К тому же я взяла кредит на покупку в банке, и… Люциус, если ты на меня сердишься, то лучше скажи прямо, чтобы я не изводила себя неведением!

Он помолчал, прежде чем ответить:

— Я не сержусь, поверь. Я и сам многое вспомнил о том времени... — он еще крепче прижал ее к себе. — Пока ты была якобы на конференции в Копенгагене, я пытался отменить сделку, но твоя Лора оказалась крепким орешком. Да и сегодня притащился сюда, чтобы встретиться с новым владельцем и вернуть дом обратно. Хотя уже и подозревал, кто именно встал у меня на пути.

Гермиона ощутила небывалый прилив нежности, теснее прижимаясь к мужу.

— Я хотела устроить тебе сюрприз, сделать всё так, как здесь было в тот день, когда ты впервые привёл меня в этот дом. Мерлин, как же много он значит для меня! Для нас… — Гермиона замолчала, они вошли в кухню, и Люциус усадил её на кухонный столик, предварительно смахнув с него пыль заклинанием, а затем склонился над её разбитой коленкой. — Ай!

Гермиона вскрикнула и зашипела от боли, когда он попытался дотронуться до ноги.

«Чёрт, не могла же я сломать её! Только этого не хватало!»

— Где больно?! — резко вскинулся Малфой. — Нога? Или еще что-то? — только этой напасти не хватало ему сейчас!

— Всё… всё в порядке, — едва дыша от боли, проговорила она, но Люциус посмотрел на неё таким убийственным взглядом, что Гермиона решила частично сознаться: — Коленка… и бедро. И ещё лодыжка немного…

— Какого черта ты села на эти качели? — он судорожно поднял юбку и, увидев на бедре уже наливающийся синяк, выругался сквозь зубы: — Мерлиновы яйца! Думаю, нужно аппарировать в Мунго.

— Это вовсе ни к чему, — запаниковала Гермиона. — Пожалуйста, только не в Мунго! Это всего лишь синяки и ссадины, ничего серьёзного. Там на полке в самом крайнем шкафчике у двери когда-то был экстракт бадьяна, он быстро всё залечит.

Метнувшись в указанном направлении, Малфой достал флакон с целительным зельем и быстро обработал ссадину на коленке и синяк на бедре. Лодыжка же продолжала стремительно опухать.

— Гермиона, бадьян здесь уже не поможет.

— Всего лишь ушиб, — беспечно отмахнулась она. — И даже не болит уже… почти. Мне нужно смыть с себя грязь и наложить тугую повязку. Если проводишь меня в ванную — я буду тебе очень благодарна…

— Ты можешь отблагодарить меня прямо сейчас, в ванной... — он уже снова подхватил ее на руки и понес к лестнице на второй этаж. Поднимаясь по ступенькам, Люциус почувствовал, как она возбужденно шепчет ему на ухо:

— С удовольствием.

Уже позже, лёжа в кровати, когда Гермиона лениво выводила пальчиками замысловатые линии по его груди, она вдруг вспомнила последнюю ночь, которую они провели здесь, прежде чем Люциус привёл её в Малфой-мэнор...

Это был первый Рождественский приём, на который Гермиону пригласили уже как работника Министерства. Скрывая грусть за громким смехом и шутками, Гермиона Грейнджер очень быстро вошла в круг «старожилов». Её уважали за живой ум, отзывчивость и исполнительность. Для молодых работников она стала приятельницей, человеком, который всегда готов помочь и развеять печаль. Никто не догадывался, какая тяжесть лежит на её собственной душе, и, что приходя домой, она неизменно плачет. Она уже знала, что Люциус Малфой — её Люциус! — развёлся, но так и не пришёл к ней. Она ему не нужна, и, возможно, у него уже появилась другая любовница.

Как и каждая сильная женщина, Гермиона скрывала свои проблемы не только за улыбками и напускной весёлостью, но и за яркими нарядами. Её вечернее платье было куплено в эксклюзивном бутике в Милане — во время первой же деловой поездки. Это был достаточно смелый наряд из натурального шёлка дымчато-белого цвета. Платье обтягивало фигуру, словно вторая кожа, и длинный разрез от бедра выставлял напоказ стройную ножку, упакованную в тонкие чулки и туфли на высокой шпильке. Волосы Гермиона подняла наверх, почти вызывающе демонстрируя обнажённую спину. Она надеялась, что попадёт в объективы фотокамер, а в утреннем выпуске «Пророка» Малфой увидит её и будет кусать себе локти от досады.

Не учла одного: даже в самых страшных своих кошмарах она не могла представить, что Люциус Малфой появится на этом балу сам. Лишь присутствие двух коллег удержало от постыдного бегства, но Гермиона перестала слышать, что ей говорят, просто улыбаясь и время от времени вставляя короткие фразы: «Да», «Вы очень любезны» и «Благодарю».

Он заметил её не сразу, но этот момент Гермиона не упустила — Люциус уставился на неё через весь зал, его губы медленно расплылись в злорадной, как ей показалось, ухмылке, и одному Мерлину известно, о чём он подумал.

У неё перехватило дыхание. Боже, до чего же он хорош! В этой строгой мантии, с убранными в хвост волосами, высокий, широкоплечий, мужественный — она хорошо помнила, как от него пахнет, знала, насколько гладкая и упругая у него кожа, крепкие руки, проникновенный взгляд, мягкие дразнящие губы, твёрдый…

«Возьми себя в руки, Грейнджер! Перестань пускать слюни по мужчине, который тебе не принадлежит».

— Гермиона, вы прелестно выглядите! — коллега из юридического отдела, молодой волшебник по имени Марк Осборн галантно поцеловал её руку, пытливо заглядывая ей в глаза. — Могу я просить вас оказать мне честь и подарить следующий танец?

— Конечно, Марк! — рассмеялась она его витиеватой речи, с нечеловеческим усилием стараясь не смотреть в ту сторону, где видела Малфоя. — Не ожидала, если честно, что здесь будет столько людей, — они уже вошли в круг танцующих.

— Вы правы, кого только не приглашают! Я даже Малфоя видел.

Гермиона напряглась.

— Люциуса?

— Да, старшего. Развёлся и теперь, видимо, высматривает очередную жертву.

Гермионе стало горько от злости, которая звучала в словах её партнёра.

— Да, я тоже слышала, что он развёлся, — тихо ответила она.

— Ещё бы! Об этом слышали все. А я вёл дело и знаю всё из достоверного источника. Он заплатил огромную сумму, чтобы немедленно расторгли его брак, и всё было сделано буквально в рекордные сроки — за шесть часов.

— Что?! — изумлённо воскликнула Гермиона, ощущая неприятное покалывание по всему телу. — Когда это было? Марк! Ты помнишь точную дату?

— Конечно! Седьмого декабря…

Гермиона резко выдохнула, чувствуя, что ей не хватает воздуха.

«Чёрт! Это было на следующий день. Когда я, дура, написала ему ту проклятую записку!»

От осознания, что собственными руками сломала себе жизнь, Гермиона едва не закричала.

— С тобой всё в порядке? — она почувствовала, как рука Марка скользнула вниз по её обнажённой спине, а пальцы вдруг легонько сжались на ягодицах.

Гермиона была так возмущена, что не сразу нашлась, что сказать. Или сделать. Ошеломляющая новость и нахальное поведение Марка буквально выбили её из колеи, и, кажется, она так бы и стояла с открытым ртом, если бы вдруг рядом с ними не возник Малфой.

— Осмелюсь прервать ваш более чем неприличный танец, — сквозь зубы прошипел он, рывком притягивая Гермиону к себе. — Мне нужно срочно обсудить с мисс Грейнджер нечто крайне важное!

Не обращая внимания на оторопевшего юриста, он обратился к ней:

— Для тебя прием окончен! Следуй за мной.

Гермиона опомнилась, когда он протащил её уже почти через весь зал. Преодолев желание пнуть его по ноге, она попыталась выдернуть руку, но пальцы клешнями вцепились в её запястье.

— Люциус… остановись, не надо… Пожалуйста! — он будто не слышал её, целеустремлённо направляясь к выходу. — Если ты меня не отпустишь, я закричу! Люциус… ты меня пугаешь.

Дверь захлопнулась за их спинами, и последние слова эхом разнеслись по пустому коридору.

Он развернулся и больно схватил ее за плечи, крепко тряхнув при этом:

— Какого черта ты, мало того, что выставляешь себя напоказ перед этой министерской швалью, так еще и позволяешь им лапать себя?!

Гермиона несколько раз моргнула, прежде чем её губы помимо собственной воли расплылись в улыбке.

«Он ревнует меня! Я ему небезразлична!»

— Я не позволяла! Я как раз собиралась влепить Марку пощёчину, когда ты появился, словно из преисподней.

Закончить она не успела — Малфой уже жадно впился в ее рот: Мерлин! Это было бы чудесно, если бы не было так больно... Он словно наказывал ее... или хотел пожрать... Прошла секунда-другая, и она начала привычно отвечать ему — да, да — чудесно! Слегка притупившиеся за время разлуки ощущения, по которым она так тосковала, уже охватили ее, когда Люциус отстранился и негромко, но категорично произнес:

— Никто больше не смеет до тебя дотрагиваться. Я запрещаю.

— Запрещаешь? — прищурилась Гермиона, стараясь не обращать внимания на радостный трепет в груди. — На правах бывшего любовника?

— Ну уж нет, негодница! На правах мужа, а значит твоего повелителя и господина... — Люциус уже склонился к ее шее, договаривая это. — И ты будешь помнить об этом всегда, Гермиона.

Она задрожала всем телом, когда губы Малфоя коснулись её кожи. Руки сами сжались на его крепких плечах, а пол начал уходить из-под ног. Но пока она окончательно не потеряла связь с реальностью, необходимо было сделать ещё кое-что…

— Люциус, подожди. Я… должна сказать тебе что-что важное,— она с трудом заставила его смотреть себе в глаза. — Я хочу извиниться за то, что едва всё не разрушила. Ты нужен мне… очень нужен, — голос надломился. — Пожалуйста, скажи, что простил меня!

— О, нет... — он слегка качнул головой, — ты еще долго, очень долго будешь выпрашивать у меня прощение. Ты сделала мне очень больно, девочка. И испортила сюрприз, который я готовил для тебя.

— Значит, буду выпрашивать, — кротко согласилась она, целуя его в подбородок. — Каждый день, каждый час… — она кончиком языка коснулась его губ. — Я люблю тебя, Люциус Малфой. А сейчас, пожалуйста, отведи меня в наш старый дом, чтобы я могла показать — как сильно!

Счастливо улыбнувшись, она вернулась в настоящее и взглянула на мужа: тот лежал с закрытыми глазами и умиротворённым выражением на лице, но когда она коснулась губами его шеи, тоже улыбнулся.

— Я скучала по тебе. И по дому.

— Я тоже скучал по дому, — он ухмыльнулся. — Мой дом — это ты, не забыла?

Гермиона тихонько рассмеялась, потершись щекой о его грудь.

— Насколько сильно скучал? Так же, как в те дни, когда я от тебя ушла?

Люциус покачал головой:

— Сильнее. Так уж получилось, что сейчас я люблю тебя ещё больше.

Она запечатлела на губах мужа долгий поцелуй, но сил на продолжение не осталось, и поэтому, положив голову ему на плечо, закрыла глаза, погружаясь в спокойный сон. Думала ли она тогда, три года назад, что её безумное чувство к Люциусу Малфою — это еще не предел?..