О дворцовом заговоре (джен)

Грязь чавкала под копытами белого коня; унылые поля, покрытые мёртвой травой, тянулись по обе стороны дороги. Ветер гнал с севера низкие тучи, дул в спину. Изредка попадался росший у обочины ракитный куст, изредка конская поступь спугивала стаю ворон, и они с надрывными криками кружились над оставленным местом.

Конь поднялся на холм, и всадник выпрямился, окидывая взглядом лепящиеся на склоне домики. Потом направился ближе к ним. Высокие сухие венчики какой-то травы касались его ног.

В молчащей деревне давно уже никто не жил. Конь, понурив голову, стоял в кругу лачуг, и прямо под его копытами оказалась сорванная с петель дверь, на которой уже нельзя было разобрать никакой надписи.

Всадник развернул коня и рысью поскакал прочь.

Над мёртвой деревней медленно кружилась стая ворон.

Мост через речушку был разрушен, и Толе пришлось подобрать ноги, когда конь переходил её вброд. Снова потянулись поля, а ветер усилился. По дороге попалась ещё одна деревня, раньше бывшая больше и богаче Вепрева Болота, а теперь лежащая в пепле.

Чем дальше Толя ехал, тем чаще ему встречались люди. Оборванные, грязные, они выползали из лачуг, сараев, землянок, провожали его бессмысленными взглядами, и он втайне радовался, что их воля сломлена. Если так, то они с Гарольдом вне опасности.

Вдали показались городские стены, на зубцах которых чинно расселись вороны, по одной на каждый. Город был мёртв, но у ворот, как и в былые времена, стоял стражник с алебардой. Толя подъехал, и он заученным движением преградил ему путь.

— Кто такой, зачем едешь?

— Я королевский менестрель. А почему ты здесь стоишь?

— Потому что служба.

— А что здесь охранять? И где твой начальник?

— Нету никого. Но порядок быть должен. А порядок — это когда стоит охрана, понятно?

— Понятно, — сказал Толя. — А что случилось с… — он запнулся, не зная, про кого хочет узнать сначала, но стражник его опередил:

— Его величество король Таркмунд Второй скончался от удара в прошлом году, — скорбно сообщил он.

Толя решил не спрашивать, кто же короля ударил, хотя было любопытно.

— А замок цел?

— Сгорел замок.

— В прошлом году? — догадался Толя, вспомнив зарево на горизонте. — А про шута ничего не знаешь?

— Из окна вывалился, — равнодушно сказал стражник. — Града божьего желать не буду, шутам не полагается.

Толя хотел спросить, почему, но тоже передумал. Друга уже не вернуть.

— А принцесса?

— Ушла на юг, где тепло.

— Одна?!

— Да не… Придворные с ней пошли… некоторые.

— Что же остальные здесь делают? — Толя снова взглянул на зубцы.

— Разбойничают. Нищенствуют.

— А варвары? Они приходили?

— Были, — хмыкнул стражник. — Как пришли, так и ушли. В чистом поле им жить не по нраву. Так ты по-прежнему хочешь войти?

— Да, — вежливо сказал Толя. — Пропусти и не тревожься за меня.

Стражник шагнул в сторону, освобождая дорогу, и он медленно въехал в город. Улица была усыпана осколками стекла, посуды, валялась вытащенная из домов мебель — видимо, кто-то пытался строить баррикады. Вокруг всё было тихо, только где-то в другом конце улицы прошмыгнула кошка с крысой в зубах.

Над развалинами королевского замка одиноко возвышалась единственная уцелевшая башня. Под её крышей гнездились вороны, и, остановившись во дворе и не сводя с них глаз, Толя стянул котомку с плеча. Флейта тускло блеснула в руках, ветер налетел, растрёпывая волосы, плащ и конскую гриву. Он не знал, зачем это делает и кому это нужно. Может быть, он глупо выглядит здесь, в заброшенном городе, перед разрушенным замком. Снова перед глазами был обеденный зал с факелами по стенам, жующие придворные, раскрасневшаяся от вина принцесса, опустивший голову шут. Здесь никого не было, но он играл для них, живых и мёртвых. Ветер охотно подхватывал звуки, относил их то вверх, то в сторону — ту самую мелодию, которую принцесса так и не услышала на своём дне рождения.

Толя развернул коня и увидел человека в порыжевшем от грязи камзоле, стоящего прямо перед ним. Снизу вверх смотрело безобразное лицо, опухшее, небритое, с воспалёнными слезящимися глазами.

— Так ты… того? — прозвучал хриплый, почти неузнаваемый голос.

— Чего — того? — не понял Толя.

— Вправду колдун? — И только тут менестрель узнал гвардейца, который привёз его в город год назад. Толя посмотрел в глаза, горящие на исхудалом лице, непонимающие, удивлённые.

— А ты сам как думаешь?

Бывший офицер отступил на шаг.

— Не знаю, ты не похож на нормального человека…

— Значит, так оно и есть, — согласился Толя. — А теперь прощай.

Близился вечер. Моросил дождь, и Толя накинул капюшон. Конь неутомимо ступал по грязи. Серые тучи кружились в вышине, и менестрель подумал, что они так и будут лететь над ним, закрывая солнечный свет. Позади, на севере, остался лес, ставший почти родным. Там он прожил почти год, выздоровел, окреп, научился охотиться, читать следы, мог теперь бежать без отдыха целый час, умел сражаться мечом, палкой и врукопашную. Стыдясь и смущаясь поначалу своего голоса, он заново научился говорить по весне и рассказал Олегу, что с ним произошло. Осенью невыносимо потянуло в путь, и звание менестреля юноша принял как само собой разумеющееся…

Впереди показалась полоса леса, и через час Толя остановился перед забором, окружающим дом, во втором этаже которого горел свет. Менестрель прислушался, но шума никакого не доносилось.

— Как ты думаешь, здесь могут жить разбойники? — спросил он у Гарольда. — Вот и мне кажется, что молоточек на дверь они вешать бы не стали.

Набравшись смелости, он постучал, и вскоре за воротами послышался старающийся казаться грозным голос:

— Кто там?

— Я странник. Если бы хозяева пустили меня переночевать…

— Ты один?

— Я и мой конь. У меня есть немного денег…

Створка ворот приоткрылась, и он увидел перед собой подростка с фонарём в руках.

— Сударь, разве вы не умеете читать, здесь же написано, что это постоялый двор?

— Не умею, — признался Толя, чувствуя укол совести.

— Правда? — мальчик позабыл о роли сурового стража, и его голос зазвучал по-детски непосредственно.

— Правда, — подтвердил менестрель, спрыгивая с коня. Мальчик поднял фонарь повыше и вдруг отшатнулся с криком ужаса:

— Варвар! Язычник! Караул, на помощь!

— Что ты кричишь, я не варвар, — поморщился Толя. — Я родился в этой стране. Прекрати вопить.

Мальчик перевёл дух, глядя то на него, то на его коня.

— Простите, сударь, — заговорил он, ещё дрожа. — Нам теперь везде эти изверги мерещатся…

— Скажи лучше, что это за места?

— Это Столетний лес. За ним заканчиваются владения нашего короля и начинаются земли Хауруна Первого, — ответил слуга, запирая за ним ворота.

— Хауруна? — поразился Толя. — Я про такого не слышал.

— Проходящая мимо побирушка рассказывала, что этот великий король так боится совершить зло, что всё право управления переложил на своих министров. Сударь, у нас здесь есть конюшня, вы можете устроить свою животину. — Мальчик ласково погладил Гарольда. — Пойдёмте, я вам посвечу.

В конюшне было тепло и сено шуршало под ногами, храня душистый запах. По доносящемуся из темноты фырканью и тому, как кони переступали с ноги на ногу, Толя понял, что в стойлах находятся ещё три лошади.

— Это всё ваши? — спросил он, снимая узду с Гарольда.

— Нет, сударь. Тут неизвестно зачем приехал человек с двумя слугами, подданный Хауруна. — Мальчик поднял фонарь повыше. — Подкиньте сена в кормушку, берите оттуда. Он очень обходителен, но отвечает уклончиво.

— Ладно, посмотрим, — вздохнул Толя, глядя, как Гарольд хрустит сеном. — Что у вас на ужин сегодня?

— Жареная утка с кашей.

— Отлично. А откуда у вас утки? В лесу есть озеро?

— Ваша правда, сударь. А ещё там живёт лесник, и если бы не он, мы бы все зимой умерли с голоду.

— А сколько вас здесь?

— Я, мой брат, три служанки и хозяйка.

Они вышли из конюшни, и мальчик запер её на засов.

— И как ваши дела продвигаются?

— Плохо, сударь, странников почти нет, кому же нужно сюда? Мы проедаем больше, чем зарабатываем. Осторожно, здесь порог.

Толя вошёл в чистую просторную комнату, где посередине стояли два сдвинутых вместе стола, которые протирала тряпкой служанка в заплатанном платье. Увидев Толю, она замерла, рот слегка приоткрылся в испуге. «Варвар!» — готов был услышать менестрель, и, пока она не успела завизжать и упасть в обморок, чинно поклонился:

— Добрый вечер, сударыня.

— Ох, Господи, — выдохнула девушка, — простите, сударь, обозналась…

— Ничего, это вы простите, — и Толя последовал за мальчиком к лестнице, ведущей наверх. Ступени скрипели под их шагами. Слуга отворил дверь и спросил почему-то шёпотом:

— Устраивает?

— Вполне. А почему ты так тихо?

— Потому что там, — мальчик показал на соседнюю дверь, — тот самый постоялец. Я думаю, что он колдун…

Толя едва не расхохотался. В кои-то веки колдуном назвали не его.

— Что с вами, сударь? — перепугался мальчик.

— Ничего. Зажги свечку, пожалуйста.

Слуга завозился с фонарём.

— Всё, сударь?

— Да, малыш.

— Я подам ужин сюда.

— Да, хорошо.

— Дверь закрывается вот так, на щеколду.

— Хорошо.

Наконец Толя остался один. Медленно стянул котомку и уронил на пол. Расстегнул плащ, и тот тоже упал. Потрогал нож на поясе. Сальная свеча коптила на столе, освещая комнату неровным нервным светом. Толя устало опустился на стул, слабо улыбнулся: «малыш», а самому только восемнадцать… Потом посмотрел на огонь.

Стояла тишина, только где-то в конюшне переговаривались кони. Двигаться не хотелось, наступило мертвенное безразличие, и вдруг менестрель понял, что его окружает холод, стоит за спиной, проникает в грудь. Толя оглянулся на темноту за окном и попытался прогнать странное сосущее ощущение, потом зачем-то закрыл свечу ладонями, как будто от сквозняка, и холод немного отступил. «Ты один здесь, — сказал себе менестрель. — Совсем один. А мир слишком большой, чтобы его можно было пройти из конца в конец. Вот видишь, за лесом начинаются земли Хауруна, а ты и не знал, что на свете есть такой король…»

В дверь раздался дробный стук:

— Ужин готов, сударь!

Толя быстро поел, от усталости не чувствуя вкуса еды. От сытости потянуло в сон. Менестрель сел на застеленную постель, прикрыл глаза. Всё было тихо, и в этой тишине громко и резко прозвучал стук в дверь. Толя вздрогнул. Отодвигая щеколду, он уже знал, кто стоит за дверью, и машинально проверил, на месте ли нож, — привычка, перенятая у Олега.

Проезжий чужестранец оказался высоким худым мужчиной со строгим лицом. Его длинные седые волосы были перевязаны лентой, а одет он был в простой дорожный костюм, но всё равно по каким-то неуловимым признакам менестрель понял, что перед ним вельможа. Взгляд путешественника скользнул по Толиной одежде, цепко осмотрел комнату.

— Я прошу меня извинить, сударь, что я, не будучи знаком, позволяю себе нарушить ваш покой, но ваш внешний вид и сам факт путешествия из земель Таркмунда настолько мне интересны, что… — он замолк, ожидая ответа.

— Прошу, — Толя слегка поклонился, пропуская его в комнату. — Присаживайтесь, — он пододвинул вельможе стул. — Могу узнать, с кем имею честь?

— Меня зовут Герберт ди Магнус, — сообщил вельможа. — Я алхимик его величества короля Хауруна Первого, посол по чрезвычайным делам.

— Меня зовут Анатолий, я менестрель его величества короля Таркмунда Второго, — в тон ему представился Толя.

— Менестрель?! — глаза Магнуса расширились от изумления. — Вы?!

Толя понял: он подумал, что при дворе дошли до окончательного убожества и одеваются в шкуры.

— Да, я был менестрелем, — подтвердил он.

— Умоляю, расскажите, сударь, что происходит в ваших землях? Я боюсь ехать дальше, поэтому провёл здесь уже неделю в ожидании путника с той стороны…

Толя попытался спрятать взгляд, поняв, какой сейчас предстанет перед иноземцем его родина.

— Там только голод и разорение, везде разбойники…

— Мы слышали про нашествие варваров, — подхватил алхимик, — но вести доходят плохо. Как умер король?

— Говорят, что он скончался от удара, — передал Толя чужие слова.

— А наследница престола?

— О ней ничего не известно.

— Значит, вы бежали от варваров? Но почему так поздно?

— Я просто еду в другие края.

— Итак, — задумчиво промолвил Магнус после некоторого молчания, — король мёртв, принцессы нет, люди ходят в шкурах… — он указал взглядом на живописный Толин наряд.

— О нет, сударь, только я один во всём королевстве, остальные предпочитают простые лохмотья, — любезно заверил его менестрель.

— Так значит, это варварская мода?

— Да, — кивнул Толя, не вполне уловив, где подвох. Магнус всмотрелся в него:

— Вы, сударь, были у варваров.

— Да… Был…

— Умоляю вас, сударь, расскажите о них! Каковы они, каковы их нравы, обычаи?

Толя опять запнулся. Свою историю нельзя было выкладывать первому встречному.

— Сударь, я не хотел бы говорить это сейчас, ведь у стен есть уши…

— О да, понимаю, — закивал Магнус.

— Сударь, — понизил голос Толя, — надеюсь, после того, что я вам рассказал, вы не поедете дальше. К тому же я надеюсь составить вам компанию на обратном пути, ведь я совсем не знаю вашей страны…

— Конечно, — согласился алхимик. — Только что хотел вам предложить то же самое.

Он промолчал в ответ на искренние Толины благодарности, потом заметил:

— Вы говорили, что вы менестрель. Нельзя ли…

Сердце Толи ёкнуло. Олег говорил, что не нужно скрывать свой дар, и сейчас остаётся только достать флейту из котомки, но почему так хочется спрятать её подальше и не показывать до тех пор, пока менестрель не скроется от пытливого взгляда алхимика? И Толя стоял с флейтой в руке и не мог начать… Наконец извлёк из флейты несколько нестройных звуков и замолк.

— Простите, — извинился он, неожиданно охрипнув. — Я давно не играл…

Это было неправдой, ведь играл он только сегодня, в поле, но раз никто не слышал, можно сказать, что давно. Постепенно входя во вкус и переставая нервничать, он просвистел какую-то полузабытую деревенскую песенку, потом стал импровизировать.

В дверь кто-то громко постучал:

— Сударь, что за шум? Вы с ума сошли, все спят!

Толя понял, что извинений и упрёков ему не избежать, и открыл, всё ещё держа флейту в руках.

Первым ему в глаза бросилось платье, розовое, потёртое, с отпоротыми декоративными пуговицами. Потом он посмотрел на лицо, обрамлённое прямыми распущенными волосами с густой чёлкой. Натолкнувшись на взгляды друг друга, менестрель и девушка разом отступили и остались по разные стороны порога. Затем принцесса справилась с собой:

— Господин постоялец, вы слишком шумите, нельзя ли потише?

— Простите, сударыня, если обеспокоил вас, — поклонился Толя.

— Спокойной ночи, — пожелала хозяйка и тихим шёпотом добавила: — Выйди на крыльцо…

— Видимо, господин алхимик, сегодня… — Толя осёкся: Магнус сидел, застыв. — Что с вами?

Тот встряхнулся, вскочил.

— Да вы знаете, что это непередаваемо! Невозможно! Двор будет без ума!

Он долго жал Толе руку:

— Вы, сударь, сокровище, знайте это и гордитесь! Какая красота, какая естественность!

Он удалился к себе, пытаясь насвистывать услышанную мелодию, а Толя прислушивался, как он шагает по комнате, ложится, ворочается. Потом, накинув плащ, выскользнул за дверь.

Так же бесшумно, как и спускался, он вышел на крыльцо и увидел принцессу. Кутаясь в какой-то платок, Жанна стояла в шаге от него и бесцельно смотрела в ночную осеннюю мглу. Толя накинул ей свой плащ на плечи, и она вздрогнула, чуть не ахнула от неожиданности. Ни скрипа двери, ни шагов она не слышала.

— Не бойтесь, ваше высочество, это я.

Принцесса усмехнулась:

— Какое же я теперь высочество?

Толя помолчал, не зная, что отвечать, чувствуя свою вину в том, что с ней случилось.

— Простите…

Принцесса взяла его за руку.

— Я до сих пор не верю, что это ты.

— Это я, — успокоил её Толя. — В шкурах, но я.

Жанна едва слышно засмеялась, и Толя улыбнулся тоже, радуясь её радости.

— Пойдём на конюшню, там тепло и никто не слышит.

Толя взял фонарь и последовал за принцессой. Усевшись на сене и расправив платье, она подождала, пока менестрель повесит фонарь на крюк и сядет рядом.

— Так ты был в плену?

— Нет… Не совсем. А почему вы не спрашиваете про Хильдинга? Ведь он…

— Он не вернулся, я знаю. Если бы хотел сбежать, взял бы с собой половину казны, — прервала его принцесса. — Он гнался за тобой. Догнал?..

Толя не ждал этого вопроса, и принцесса почувствовала, как он вздрогнул.

— Меня… отбили.

— Кто?

— Один варвар. Изгнанник. Потом я жил у него.

— Тебе сильно… досталось?

Толя повёл плечами.

— Да. Несколько месяцев я боялся говорить. Лучше расскажите про себя.

— А что рассказывать? — горько спросила Жанна. — Правлю королевством Дрянного Трактира, а в подданных у меня две бывших горничных, фрейлина, паж и поварёнок… Воду таскаю на коромысле, научилась косить и шить…

«Паж, — осенило Толю, — вот почему парень показался мне знакомым, только мы оба так изменились, что друг друга не узнали…»

— Замок сгорел в ночь твоего побега. Говорят, шут опрокинул свечку. Давно его нужно было отравить… А пожар перекинулся на город. Мы думали отстроиться, но тут пришли варвары. Меня… все бросили. Остались только Ян и Александер. Вместе мы добрались сюда, здесь уже ютились девушки… Если бы не лесник, мы бы все умерли с голоду… А весной пришёл первый путник и нам поневоле пришлось дать ему приют.

Лишь тут Толя понял, что обнимает её. Подумал, что так не подобает с принцессой, но ведь Жанна не кричит, что он холоп. Пожалуй, она больше ни на кого не кричит…

— А что же остальные? Куда они делись?

— Я не знаю. У Хауруна, наверное, где же ещё…

— А почему же вы… — начал Толя и тут же понял свою оплошность.

— Ты думаешь, я способна, потеряв корону и страну, пойти просить милостыни у чужого короля? — рассердилась принцесса. — Да, мы не воюем, да, мы с Хауруном дальние родственники, но это ничего не значит!

— Вы изменились… — заметил Толя.

— А ты-то как, — съязвила Жанна. — Плащ, смотрю, остался и патлы тоже, а так и не узнать. И кем ты теперь стал?

— Не знаю. Кажется, теперь смогу постоять за себя, но назвался менестрелем, а не воином. Олег, тот варвар, дал мне на прощание свой знак…

— Какой знак?

Толя расстегнул ворот. У него на шее на одинаковых шнурках висели крест, который он носил с детства, и украшение, похожее на колесо с четырьмя спицами, загибающимися против часовой стрелки.

— Он сказал, у его народа это значит, что всё повторяется.

— Когда плохое повторяется, это я не люблю, — недоверчиво сказала принцесса.

— Да нет, он имел в виду, и хорошее тоже. Ещё на временах года объяснял.

— Варвар, — пробормотала Жанна. — И что, ты стал в это верить?

— Олег рассказал, что выкупил мою жизнь у своих богов. Он принёс им жертву и взял на себя какое-то обещание. Больше он ничего не говорил, — ответил Толя. — А я не знаю, где искать правду об этом и стоит ли в это верить.

— И куда ты отправишься дальше? — спросила Жанна, поколебавшись.

— Куда глаза глядят. В нашей стране делать уже нечего.

— Жил бы в лесу и горя не знал…

— А я всегда знал, что у Олега не останусь, — признался Толя. — И он догадывался, что я приду в себя, перейму его науку и пойду дальше. Дома у меня никакого нет. Тяжело, конечно, но что поделаешь… Вот и господин Магнус как раз кстати повстречался.

— И не страшно тебе?

Толя подумал, всё ли может ей рассказать.

— Страшно. Очень.

К утру дождь сменился снегом, но ветер утих. Толя сидел на крыльце и насвистывал что-то на флейте, совсем тихо, чтобы никому не мешать, но мысли его были далеко. От падающего с неба снега было светло, даже тучи не казались больше такими грозными. Снег ровным слоем укрывал землю, забор, крыши, перила крыльца, всё падал и падал, и менестрель смотрел на него с улыбкой. Потом пошёл к себе.

За время двухнедельного пути Толя, не удержавшись, рассказал Магнусу почти всё. Алхимик оказался чутким слушателем и прекрасно понимал, когда менестрель запинался на самых страшных вещах. Сам он в качестве благодарности поделился с Толей сведениями о других странах. Оказывается, мир не ограничивался маленькой разорённой страной, землями Хауруна и царством варваров на севере. С соседним королевством граничили легкомысленная Бурбония, храбрая Поляндия, суровый Хайдланд и солнечные Сафоники; через море лежала на большом полуострове Романия, в которой жил сам Святой Отец Романский, хранитель истинной веры; совсем же на северо-западе находилась на острове Великотумания, называемая ещё на тамошнем языке Мистландией. Толя жадно взялся расспрашивать об этих странах и впитывал в себя новые сведения. Бурбония оказалась законодательницей мод, Поляндия крепко держалась крестьянским хозяйством, в Хайдланде ценили воинские заслуги, но открыли помимо всего университет, Мистландия считалась хозяйкой морских просторов и кишела пиратами, романцы были страстны, но беспечны, а в Сафониках жили весёлые люди и плескалось тёплое море. Услышав это, Толя влюбился в неведомый мир и несколько дней подряд ехал с мечтательной улыбкой, ничего не замечая вокруг. Неужели он когда-нибудь увидит всю эту красоту? А Магнус, много где побывавший за свою жизнь, рассказывал ему о ласковых волнах Сафонийского моря и о крутых скалах северной Мистландии, о равнинах Поляндии и горах Бурбонии. «И я когда-то хотел умереть? — изумлялся Толя. — Я думал, что так будет лучше? Не увидев воочию всей этой красоты?..»

Путь прошёл почти незаметно, но чем ближе было к столице, Белому городу, тем мрачнее становился Магнус, и даже двое его слуг, знавшие о доброте своего господина, не решались его тревожить.

— Сударь, лучше будет, если люди станут думать, что принцесса Жанна мертва, — наконец сказал алхимик Толе. — Иначе возможно покушение на неё.

Менестрель подумал и рассудил, что он прав, недоброжелатели могли найтись везде.

— Я поговорю с теми, кому можно доверять, — продолжал Магнус. — Тогда мы найдём способ спасти её высочество… Сам я собираюсь разыграть во дворце небольшое представление, когда настанет мой черёд докладывать королю о поездке. И вы мне поможете!

Толе оставалось только согласиться.

И вот наконец вдали показались медленно приближающиеся городские стены. Вдыхая свежий морозный воздух, Толя не отрывал от них взгляд. Что перед ними были аляповатые постройки Таркмунда! Эти башни, лёгкие, островерхие, взлетали ввысь, а не лепились у земли, и он был рад, что видел хоть часть описанной ему Магнусом красоты.

Жители города казались не угрюмыми, а добродушными. Почти все носили башмаки, а кухарки, собираясь на рынок, одевались так, как в Толиной стране не одевались и на ярмарку. Сам он вдруг уловил удивлённые взгляды и вспомнил, что одет в штаны и куртку из шкур. Стражники у ворот вопреки уставу обернулись посмотреть ему вслед. Толя ехал за Магнусом и едва успевал озираться вокруг. Город вставал вокруг него украшениями на карнизах, цоканьем лошадиных копыт по булыжной мостовой, выкриками лавочников, блеском солнца на заснеженных крышах, повороты улиц вертелись в круговерти, дома становились всё выше, всё роскошнее, лепные узоры на карнизах — причудливее, и наконец Магнус остановил коня перед лёгкими решётчатыми воротами, за которыми начиналась ровная, как стрела, аллея, обсаженная по обе стороны укрытыми на зиму кипарисами, и Толя застыл: в её глубине возвышались кажущиеся невесомыми стены дворца.

— Ну как вам, господин менестрель?

— Я сплю… — пробормотал Толя и протёр глаза.

Доклад должен был состояться тем же вечером. Толя, которому отвели во дворце целую комнату с мягкой постелью, креслами и зеркалом, как было велено, поел, вымылся и никому, кроме молчаливого слуги, на глаза не показывался. Он не мог оторваться от картины укрытого снегом сада за окном, когда алхимик, наряженный в короткие штаны и длинную куртку, вошёл к нему.

— Вы готовы, сударь? — спросил он, оглядывая менестреля с головы до ног. — Взлохматьте волосы. Ослабьте шнуровку на куртке. Возьмите нож. И флейту.

— Нож? Здесь есть враги? — насторожился Толя.

— Нет, — вздохнул Магнус. — Это вызовет восторг у дам и девиц.

Почти бегом алхимик протащил менестреля по коридору, по лестнице, опять по коридору, остановился перед высокой двустворчатой дверью.

— Ради бога, сударь, помните, о чём я говорил вам по дороге: не упоминайте о том, что вы были у варваров, ничего к моему рассказу не добавляйте. Я сначала вас спрячу, вы выйдете по моему сигналу, всё поняли?

Магнус распахнул дверь и, не давая Толе ничего рассмотреть, толкнул его за пышную, в складках, портьеру, прошептал:

— Стойте тихо.

Менестрель послушно сжался в своём уголке, вздрагивая от осознания причастности к тайне. Потом, придерживая край портьеры, осторожно выглянул. Он увидел огромный зал с хрустальными люстрами под потолком, начищенный до блеска пол, зеркала и картины по стенам. Толя робел с каждой секундой, боясь даже представить себе величие обитающих здесь людей. Как раз в этот момент все двери одновременно открылись и в зал чинно стали заходить придворные. Не веря своим глазам, менестрель разглядывал сверкающих украшениями придворных: белолицых женщин с оголёнными плечами, в пышных, украшенных оборками и рюшами платьях, изящных мужчин в странного покроя костюмах, в ботинках с позолоченными пряжками. Он наблюдал, как все эти люди расхаживают по залу, бросая друг на друга томные взгляды. Отогнув другой край портьеры, он увидел в конце залы возвышение, на котором стояло массивное позолоченное кресло, и догадался, что это трон. Толя попал в сказочный мир, и что-то будет сейчас с ним, оборванцем в шкурах, в этом сверкании и царственном величии?

Постепенно в зале установилась тишина, придворные расположились ближе к стенам, оставив свободным пространство посередине зала. Раздался громкий голос, принадлежащий, вероятно, церемонийместеру:

— Правитель Приморской земли, Отдалённой земли и Чёрной земли, властелин Леомерии и Великой пустоши, сеньор Горного герцогства, покровитель Белого города, Рамменийских высот и Червонных пашен, наследник Серых скал и Рубинового феода со столицей в Берраме, военачальник Ста тысяч, адмирал Великого флота, предводитель одиннадцати крепостей, раб Божий и наместник Всевышнего на земле, сын короля Леона Восьмого и королевы Онисии, великий, ужасный и справедливый, Его Величество светлейший король Хаурун Первый!

Церемониймейстер умолк, и до обострившегося слуха Толи донёсся скрип растворяемых дверей в противоположном конце зала. А затем раздались шаги. Неторопливые, ровные, они пугали больше, чем всё остальное раньше. Затаив дыхание, менестрель вцепился холодными пальцами в край портьеры, не в силах оторвать взгляд от видимого ему пространства перед троном. Шаги неумолимо приближались, и когда ожидание стало невыносимым, Толя наконец увидел короля. Это был высокий плечистый юноша немногим старше менестреля, светловолосый, в небрежно наброшенной алой накидке. Он поднялся по ступеням возвышения и сел на трон. Длинная чёлка спадала ему на правый глаз, но он не откидывал её.

Король не спешил вольготно располагаться на троне, а продолжал оглядывать собравшихся, и Толя от его вида совсем оробел.

— Ну что, все мной восхищаются? Все трепещут? — вдруг спросил Хаурун звучным баритоном. По залу понеслись шепотки.

— Мы в восхищении, — нестройным хором заверили придворные.

— Хм! — произнёс кто-то совсем рядом с Толиной портьерой. — Новая игра!

— Следите лучше за собой, сударь, — порекомендовал другой голос. Толе они почему-то сразу не понравились, особенно второй, который казался опаснее.

Церемониймейстер громко объявил:

— Доклад первый. Докладчик — министр внутренних дел граф Фридрих фон Уиски.

Вперёд вышел тощий человечек с волосами, заплетёнными сзади в косичку, откланялся, в полной тишине шаркая башмаками по зеркальному полу. Король с кривой ехидной ухмылкой наконец-то откинулся в кресле:

— Ну, что там?

— Ваше Величество, на этой неделе я занимался тем, что проверял соответствие действительности положения номер две тысячи сто семьдесят пять Дворцового кодекса, в коем говорится о…

— Эй, — деловым тоном оборвал его Хаурун, — почему не трепещете?

С открытым от удивления ртом Толя повис на шторе. То, что здесь происходило, было определённо интереснее интриг в замке Таркмунда.

— Я трепещу, ваше величество, — полным ужаса голосом ответил министр, поспешно кланяясь. — Позвольте продолжать?

— Продолжайте, — велел король. — Только не слишком сильно трепещите, а то мало ли какая неприятность случится.

Придворные в толпе тихо переговаривались, пожимали плечами, глядя на короля.

— Кхм… кхм… положения номер две тысячи сто семьдесят пять Дворцового кодекса, в коем говорится о правилах выставления дворцовых караулов, и нашёл, что караулы должны стоять во дворце всегда, за исключением тех случаев, когда их снимает любой из министров или начальник стражи.

— По каким это поводам? — голос короля зазвучал громче и взволнованнее.

Фон Уиски заглянул в лист бумаги, который держал в руке.

— Любое из этих лиц имеет право не вдаваться в объяснение причин.

— Ну мне-то можно сказать? — формулировка вопроса была неофициальной, однако тон, каким были сказаны эти слова, вовсе не располагал к непосредственности, и Толя снова отметил напряжённость, с которой держался король.

— Простите, ваше величество, в положении стоит формулировка «имеет право не вдаваться в объяснение причин», что подразумевает и королевскую особу тоже.

— М-м-м… Проклятье… — король потёр висок и отчего-то безнадёжным голосом спросил:

— А изменить?

— Ваше величество, ведь вы же знаете, что, согласно пункту восемь дробь три приложения номер двести пятьдесят шесть к параграфу тысяча триста восемьдесят пять Юридического кодекса, изданному девяносто семь лет назад королём Урио Пятым, ни один закон не может быть изменен по воле монарха, королевы-матери, регента, первого министра…

— Подите к чёрту, — приказал король.

— А? — не расслышал граф.

— К чёрту подите!

— Осмелюсь спросить...

— Я сейчас запущу в вас туфлёй и вы сразу вспомните дорогу! — пригрозил Хаурун. — Никакого восхищения, никакого трепета, никакого преклонения! Никакого… — его голос прервался.

— Ну что с ним делать? С этими его штучками? — послышался рядом с Толей все тот же недовольный голос. Второй, холодный, звучал по-прежнему спокойно, отвечающий как будто говорил сквозь зубы:

— Да ничего с ним не делать. Особенно вам.

— Опять вы, милорд, его выгораживаете! Я давно говорил, что лучше принять жёсткие меры и раз и навсегда…

— Нижайшая просьба, сударь, не лезьте в те дела, которых никогда не поймёте, — отрезал холодный голос.

Стала воцаряться тишина, и собеседники притихли.

— Доклад первого министра, герцога Люциуса фон дер Кальтехеллера о награде особо отличившихся придворных ещё не готов, так как есть сложности с кандидатурой на присуждение ежеквартальной премии, — произнёс церемониймейстер, — и потому откладывается до следующей недели. Доклад второй. Докладчик — алхимик при дворе его величества, посол по чрезвычайным делам маркиз Герберт ди Магнус.

Толя снова чуть высунулся, не забывая при этом, что рядом с ним стоят.

Магнус прошёл широким шагом, остановился перед троном.

— Ваше величество, — твёрдым и торжественным голосом начал он. — По поручению господина первого министра я побывал на северо-востоке, в землях нашего соседа, короля Таркмунда Второго, дабы лично удостовериться, что доходящие до нас слухи истинны.

Он сделал паузу.

— Ну? — спросил Хаурун.

— Язычники пришли туда весной, сожгли каждую деревню, увели в плен всех, кто мог бы им пригодиться на каторжных работах в северных лесах. Они дошли до столицы, взяли и разрушили её. Я лично видел разорённый королевский замок. Уцелевшие жители голодают, сбиваются в разбойничьи банды, грабящие друг друга. Повсюду царит нищета и невежество.

Он замолк.

— Ну и что? — равнодушно спросил Хаурун.

Магнус как будто поразился.

— Ваше величество, я умолчал о самом страшном. Таркмунд убит, его дочь, наследная принцесса, тоже.

Хаурун нагнулся вперёд; чёлка окончательно закрыла правый глаз. Голос короля зазвучал ехидно:

— Ах, да, я понял. Ничейная земля достаётся первому, кто добежал. Нужна только моя подпись, верно? Простая, так сказать, формальность…

— Над ничейной землёй требуется установить опеку, — поклонился Магнус. — Это нужно тем более, что варвары могут подступить и к нашим границам.

Хаурун презрительно фыркнул.

— А могут и не подступить, — возразил он.

— Но вы, ваше величество, лучше всё равно подпишите документ, а то мало ли что может случиться… — послышался ещё чей-то голос из толпы придворных.

Даже на таком расстоянии Толя увидел, как побелели костяшки пальцев Хауруна, когда он непроизвольно вцепился в подлокотник.

— Господа, неподходящее время, — громко и властно произнёс рядом с Толей всё тот же холодный голос, и придворные притихли. — Проблемы с владениями Таркмунда мы обсудим на заседании.

— Это будет верное решение, — произнёс алхимик. — Со своей же стороны и в подтверждение своих слов я должен показать вам свидетеля и участника трагических событий.

Он обернулся в сторону портьеры, и Толя на мгновение сжался, надеясь стать невидимым. Но судьбу свою нельзя было обмануть, и менестрель, молясь всем богам, чтобы двое собеседников не поняли, что он всё слышал, откинул портьеру. Видя его робость, Магнус подошёл к нему, и, взяв за руку, вывел и поставил перед троном. Толя слышал биение чьего-то сердца, наверное, своего. Не смея почему-то поднять глаз, он приложил руку к груди и опустился на левое колено, приветствуя короля по обычаю своей страны.

— Ты кто такой? — Хаурун, хмурясь из-под чёлки, сверху вниз разглядывал Толю. — Встань.

— Ваше Величество, я подданный усопшего короля Таркмунда Второго.

— Подданный? Чем ты занимался?

— Я состоял при его величестве в должности придворного менестреля.

— Кого?! — поразился Хаурун, забыв хмуриться.

— Менестреля, государь. Я играл на флейте по желанию наследной принцессы.

— Вы видите, — прервал их Магнус, — этот несчастный одет в шкуры, он напуган и голоден, вы не поверите, в каком виде я нашёл его!

Король оглядывал его, удивляясь одежде, и Толя вновь поспешно склонил голову. «Всё повторяется, — подумал он. — Всё возвращается…»

— Как тебя зовут?

— Анатолий, государь.

— И ты правда голоден, напуган?

— Не совсем, государь, господин Магнус распорядился накормить меня как следует когда мы приехали сюда, что же до испуга, то мне действительно не по себе, — заговорил Толя, лихорадочно вспоминая все уроки придворной учтивости, данные ему принцессой, и думая, заметна его дрожь королю или нет.

— Как тебе удалось спастись от варваров?

— Я прятался, государь, всю зиму жил в лесу.

— Ты видел их?

— Нет, государь, бог спас меня, — ответил Толя, предупреждённый Магнусом.

— Хочешь остаться здесь, при дворе, стать моим подданным?

— Хочу, государь. — Толя поспешно поклонился; разогнувшись, встретился со взглядом серых глаз короля, в которых была задумчивость — задумчивость и ещё что-то, печаль?

— Хорошо, — Хаурун глянул куда-то в сторону. — Секретарь! Подготовьте необходимые бумаги. Моим подданным может стать любой желающий, надеюсь, к этому-то закону поправок не выходило?

Невесть откуда выскочил человечек чрезвычайно низкого роста, весь утыканный гусиными перьями, и поклонился.

Тут заговорил Магнус, всё это время наблюдавший за ним:

— Ваше величество, вы так и не дали ответ, собираетесь ли установить опеку над соседней землёй?

— Не имею полномочий, — ответствовал Хаурун. — Есть ещё доклады?

— Нет, — пискнул секретарь, высовываясь из-за чьего-то кринолина.

— Тогда всем пока, — король сбежал с возвышения, мимоходом хлопнул Толю по плечу: — Заходи, менестрель, приглашения не жди.

В тот же момент, как государь скрылся за дверью, Толю обступили со всех сторон. Дамы разглядывали его с возгласами удивления, трогали его одежду, некоторые даже прикасались к волосам. Толя терпел, не опуская глаз, только на всякий случай придерживал рукоять ножа.

К нему подошли две дамы, одна в зелёном платье, другая в голубом, обе одинаковым движением поднесли к глазам сдвоенные стёклышки.

— Покрой незатейлив, — заметила дама в голубом, рассматривая одежду менестреля.

— Да, и материал не ахти, — подхватила дама в зелёном.

— Но шнуровка придаёт эффектности, — продолжала дама в голубом.

— Несомненно, нож тоже хорошо смотрится, — похвалила дама в зелёном.

— А волосы… — томно вздохнула дама в голубом.

— А фигура… — в тон ей простонала дама в зелёном, и менестрель покраснел.

— Позвольте, милорд, скрасить ваше одиночество? — обратилась к Толе дама в голубом. — Я графиня де Рести, гоф-фрейлина.

— Маркиза д'Эльфинэ, обер-фрейлина, — представилась дама в зелёном, обе слегка присели и протянули Толе руки для поцелуя. Тот осторожно согнулся, по очереди коснувшись губами пальцев в тонких, из неведомого материала перчатках. Этот жест он подсмотрел ранее, ещё из-за занавески.

— Ах, как вы милы, — выдохнули одновременно дамы, пристраиваясь по бокам от него.

Втроём они не спеша прошлись из конца в конец залы.

— Ах, вы столько натерпелись, — жалели фрейлины менестреля, а тот изо всех сил старался не наступить им на подол. Ему пришлось рассказывать о том, как он находил пропитание себе в лесу, и на том месте повествования, где он схватился с медведем-шатуном, имея в руках одну только палку, он наступил на платье графине и услышал сзади явственное: «дурень!».

Это стало последним, что он смог на сегодня вынести. Решив, что блеска с него хватит, Толя учтиво высвободился из дамских ручек и, извинившись, поспешил к первой попавшейся двери. Постоял возле, ожидая, пока на него никто не будет смотреть, потом юркнул вон из зала.

Конечно, нечего было и думать о том, чтобы найти дорогу в свою комнату, а Магнус, который мог бы его проводить, как назло куда-то ушёл. Решив идти наудачу, только бы подальше отсюда, менестрель направился по коридорам с картинами, вазами и портьерами по стенам, отмечая, что ни в одном из них нет ни единого стражника. Примостившись на минутку на каком-то подоконнике, он увидел, что давно уже ночь, а луна стоит высоко в небе.

Стало ясно, что комнаты своей ему не найти, и Толя решил ночевать где придётся, главное, устроиться в таком месте, где его не потревожат до утра. Осторожно он приоткрывал дверь за дверью, рискуя услышать удивлённый и испуганный возглас фрейлины или горничной. «Интересно, — подумал он, — есть ли здесь шуты и живут ли они под лестницами…» От этой мысли он вдруг почувствовал необыкновенную усталость и понял, что больше никуда не пойдёт. Оглядел комнату, в которой оказался, осторожно задул свечи, закатился под резной, обитый бархатом диван и, подтянув колени к груди и обхватив себя за плечи, прикрыл глаза.

Проснулся он от дрожащего неровного света и едва слышного звона, тут же замер, ожидая, пока тело, неуклюжее и бессильное после сна, станет гибким и послушным. Потом выглянул из-под дивана.

Ранее он заметил, что в комнате есть ещё одна дверь, но к ней не подходил. Теперь возле этой второй двери на полу стоял фонарь, который освещал чьи-то ноги. Толя высунулся подальше, отметив, что сегодня ему послан день сплошного подслушивания и подглядывания. Оказалось, что ноги принадлежат человеку, закутанному в чёрный плащ с капюшоном, так что определить, кто это, оказалось невозможно. Однако понятно было, что занимается он не чем иным, как подбирает ключ. «Вор? — задался вопросом менестрель. — Или здесь интрига?» О существовании таковых он знал со времён своего пребывания при дворе Таркмунда, но там всё было куда проще.

— Простите, сударь, могу я узнать, что вы здесь делаете? — как можно более вежливо спросил Толя из-под дивана, но ответ получить ему не было суждено: человек в плаще бросился вон, звякнули оброненные ключи. «Удача!» — ёкнуло сердце Толи, но в чём она, он не мог объяснить. Ведь неизвестно, как обернётся дело, если его найдут под чужой дверью с ключами и фонарём. Впрочем, что-то подсказывало ему, что здесь нужно пользоваться любой возможностью, чтобы узнать побольше о дворце и его обитателях. В конце-концов, не станет же взломщик звать стражу…

Постоянно прислушиваясь, Толя выполз из-под дивана, взял ключи, без труда нашёл нужный, подходящий к длинной узкой замочной скважине, отомкнул дверь, поднял за кольцо фонарь.

Комната, куда он попал, была невелика и, насколько он смог разглядеть в неверном свете, скромна: стол, задёрнутая штора на окне, шкаф, камин, постель в алькове, над ней — подсвечник с догорающей свечой. А на постели, раскинувшись, с толстенной книгой на коленях спал светлейший король Хаурун Первый.

От неожиданности Толя отшатнулся, закачался фонарь в руке, и король беспокойно дёрнулся. Затаив дыхание, менестрель замер, моля всех богов, чтобы он не проснулся, но вдруг Хаурун что-то пробормотал, и его руки судорожно смяли одеяло. «Не надо… Пустите…» — явственно расслышал Толя, и мурашки побежали у него по спине: быть свидетелем чужого кошмара — это уже слишком. Он почувствовал, что король вырывается из своего сна и что сейчас произойдёт немыслимая катастрофа, ведь менестрель совершил преступление. Но видят боги, он не хотел застать короля таким…

Глаза Хауруна были широко раскрыты, и смотрел он прямо на свет фонаря. Толя трепетал от ужаса: сейчас наступит осознание и…

— Кто здесь? Отвечайте!

Сердце менестреля пронзила яркая вспышка истины: этого момента король ждал — может быть, не один год. В руке Хауруна блеснул нож, но Толя знал, что он ещё слишком слаб и страшный сон ещё довлеет над ним.

— Не бойтесь, ваше величество, я не тот, за кого вы меня приняли, — как можно мягче произнёс Толя и поднял фонарь, чтобы осветить своё лицо и не ослеплять короля.

— Ты?! -Хаурун вскочил, уже владея собой, книга упала с колен. Машинально Толя отметил, что спит король не раздеваясь, в штанах и рубашке.

— Кто тебя подослал?!

— Простите, государь, что обеспокоил вас, я просто не знал, что это ваша комната, — потупился менестрель, теперь понимая, почему в тронном зале его не оставляло ощущение, что что-то не то — вот в чём дело!

Хаурун презрительно скривился:

— Обеспокоил? Да я могу тебя убить, ты это знаешь?

— Знаю, государь, — Толя склонил голову, надеясь своей покорностью внушить королю мысль, что всё не так, как он думает.

— Говори, как ты сюда проник! — потребовал Хаурун, показывая ему нож. — Моя комната запирается, а ключ только у меня!

Толя молча протянул ему связку, король выхватил, всмотрелся, поднял на Толю дико заблестевшие глаза:

— Кто тебе их дал, говори, предатель!

— Сейчас какой-то человек пытался открыть дверь в вашу комнату, а я нечаянно помешал ему, потому что заблудился во дворце. Он бросил ключи и фонарь…

— И ты решил сам залезть сюда вместо него, правильно я понимаю? — Хаурун смотрел презрительно и подозрительно, но было в его глазах и ещё что-то, что Толя никак не мог уловить.

— Я не знал, куда иду, ваше величество, — повторил Толя, — я заблудился.

— Не притворяйся овечкой! — велел Хаурун. — Тебе кто-то указал путь сюда! Говори, кто? Зачем тебя послали? Вот я сейчас позову стражу и…

Толя решил, что настал его черёд.

— Не позовёте, ваше величество, потому что стражи во дворце нет, кто-то снял караулы. И нож — у вас кухонный, у меня боевой, так что я бы хотел просто поговорить…

Риск в этом признании был большой (ещё бы, ночью вломиться в спальню короля, да ещё и вооружённым), но менестрель уже с горечью победителя понял, что замешательство и презрение Хауруна опять становятся страхом, он больше не знает, что сказать, и его душу невидимо оплетают сегодняшний кошмар, многолетнее ожидание развязки и осознание собственного бессилия.

Стараясь не совершать резких движений, Толя поставил фонарь на стол и, не глядя на короля, почувствовал, как у того внутри всё сжалось. Менестрель посмотрел ему в глаза и понял, что недоглядел, — усталость.

— Ваше величество, не бойтесь меня, я ничего не сделаю…

— Ха! — надменным жестом король откинул чёлку со лба. — Кто тебе сказал, что я боюсь?

— Разве я не вижу? — мягко укорил его Толя. — Своих министров вы, может, и обманули бы, но меня — нет.

Хаурун смотрел исподлобья, ловя каждое движение. Наконец присел обратно на постель, делая вид, что расслабился, презрел опасность, но Толя видел, что ему просто изменили силы.

— Кто ты такой? Со мной ещё никто так не разговаривал, — голос Хауруна изменился. — Ты дьявол? Но я не звал тебя…

Толю немного обрадовало повышение из простых деревенских колдунов, но отвлекаться от разговора не стоило.

— Я странник, ваше величество, менестрель. И откуда мне знать, кого вы зовёте ночами?

— Зачем ты пришёл? — мучение проступило на лице короля, и он не смог его скрыть.

— Не затем, чтобы причинить вам ещё больше боли, чем есть. Я просто хочу знать, — Толя подбавил металла в голос, — сколько лет вы боитесь своих царедворцев? Сколько лет вы ждёте удара? И кто ещё, кроме меня, знает, что вы кричите во сне?

Хаурун потрясённо молчал, глядя на него расширенными глазами, которые в свете фонаря казались не серыми, а оранжевыми.

— Я не верю тебе, — решил наконец король. — Я никому не верю.

— Кто бы сомневался, — хмыкнул Толя. — Вообще да, но сейчас… — он красноречиво замолк.

— С чего ты взял?! — возмутился Хаурун, правильно истолковав его паузу.

— Потому что здесь и сейчас я вас сильнее. — Толя мягко улыбнулся, чтобы совсем не запугивать. — Не знаю, сможете ли вы меня когда-нибудь за это простить. За это и за то, каким я вас видел…

— Тебе-то что до меня? — высокомерно спросил король.

— Я же собираюсь стать вашим подданным, — напомнил Толя. — Мне не всё равно.

Глаза Хауруна сверкнули снова, и менестрель понял, что ошибался: силы не покидали короля, они таились глубоко внутри, под страхом и усталостью.

— Раз так, то поклянись сейчас же, что никому не расскажешь о том, что здесь видел!

— Клянусь, — не задумываясь ответил Толя, но взгляд короля оставался недоверчивым. — Я и не хотел.

Хаурун молчал.

— Я, по-видимому, должен уйти? — вежливо спросил Толя, беря фонарь.

— Останься, — велел Хаурун. Помедлил. — Это просьба…

Менестрель оставил фонарь и опустился в кресло.

— Вы разрешили мне остаться — потому, что хотите поговорить или потому что боитесь, что сюда войдёт кто-то страшнее и опаснее меня?

Хаурун гордо вскинул подбородок:

— Не твоё дело! Если я что-то разрешаю, то это моя королевская воля, а остальное тебя не касается! И развязать мне язык тоже не выйдет!

— Я не думал об этом, ваше величество, — ответил Толя. — Я по себе знаю, как страх ломает душу, знаю, как тяжело растопить недоверие… — он заметил, что Хаурун всё ещё слегка вздрагивает. — Укройтесь одеялом, ваше величество, тепло успокоит…

К его удивлению, король послушался, накинул одеяло на плечи.

— Значит, по-твоему, — в его голосе зазвучала царственная обида, — меня уже сломали?

— Я этого не говорил, ваше величество, но всё к тому идёт, — признал Толя. — Могу я узнать, чем обусловлено нынешнее положение вещей?

— Это тайна королевского двора, теряющаяся в веках, — насупился Хаурун.

— И всё же? — попробовал настоять Толя. Король оценивающе посмотрел на него, потом признался:

— Дело в одном постановлении, которое министры и советники подсунули моему прадеду Урио Пятому, когда он был пьян, и он подписал его.

— А что было в постановлении? — затаил дыхание менестрель.

— Оно ограничивало королевскую власть, — горько поведал Хаурун. — И с каждым королём этой власти становилось всё меньше и меньше…

— Но разве это… законно?

— Ха, нет ничего, что нельзя было бы оформить, — отозвался король. — Я вон как раз начал законы читать, мало ли что. — Он кивнул на книгу на полу.

— А то, как вы себя ведёте на людях?

— Прикидываюсь идиотом? — фыркнул Хаурун. — Да, потому шутов здесь и не держат, рядом со мной-то… Какая разница, менестрель? Это всё равно закончится когда-нибудь. И я чувствую, что уже скоро…

— И вы готовы? — тоном искусителя спросил Толя.

— Я не знаю, менестрель, — король впервые стал спокойным и серьёзным одновременно. — Ты вот застал меня врасплох. Я вёл список подозреваемых, а оказалось, что это перепись населения…

— А ваши родители? Король и королева? — осторожно спросил Толя и по тому, как Хаурун опустил глаза, понял, что опять нащупал больное место.

— Они погибли… Утонули на морской прогулке… — чужим голосом пояснил тот. — Да что я тебе это всё рассказываю?!

— Хотите, потому и рассказываете, — успокоил его Толя. — На то ваша воля.

Он помолчал, давая королю время прийти в себя.

— Вы пробовали что-то изменить?

— Что, менестрель? Мне постоянно суют в нос законы, и я… Я даже жениться не могу не посоветовавшись с министрами!

— Как так?! — поразился Толя.

— Вот так. До двадцати одного года я имею право сам выбрать себе жену, но она будет отвергнута, если не понравится кабинету министров. Если я никого не выберу, выбор сделают министры на специальном заседании. И если я откажусь идти к венцу, меня поведут под конвоем! Мне двадцать лет, менестрель, исполнилось в ноябре…

— Так выбирайте! — не сдержался Толя.

— Кого? Ты их видел? Ты думал, чего я удрал? У Магнуса, кстати, дочке замуж пора, вот будет номер, ха-ха-ха!

— А народ что же? — недоумевающее спросил менестрель. — Разве он не понимает…

— А что народ? — удивился Хаурун. — Народ глуп, иногда сыт, этим всё сказано…

— Ваше величество, вы не пытались бежать? — выдохнул Толя.

— Ха, бежать и зарабатывать на жизнь покраской заборов? — весело спросил Хаурун. — Я в семь лет от гувернёра убежал на прогулке, так меня потом в такую комнату заперли, что я чуть не поседел там. А что на этот раз будет, не знаю, — карцер или сразу пыточная!

Толя хотел кое-что сказать, но король не дал, поняв его мысль:

— И это пробовал. Спасли…

Менестрель в ужасе смотрел на него, тогда он добавил:

— Что, мороз по коже? — и Толя вздрогнул:

— Откуда вы…

— Ну не ты один такой догадливый, верно?

— Просто вы… — Толя перевёл дыхание. — Так спокойно об этом…

Хаурун вдруг замолк, нахмурился, поняв, что его жалеют, и раскаиваясь, что наговорил лишнего. Толя с невольной опаской посмотрел на нож у него в руке, и король перехватил этот взгляд:

— Чего, испугался, ха-ха!

— Не испугался, — смутился Толя, — просто вдруг вы…

— Глупостей наделаю, — охотно подхватил король. — Ха-ха-ха, слышали мы это…

— Не всё так плохо, — постарался менестрель его ободрить. — Вы же собираетесь драться в случае опасности?

— Ха, менестрель, кому это надо? От оружия и с оружием в руках или в петле как собака — какая разница? Просто с ножом спокойнее, вот и всё.

— Может быть, когда-нибудь вы увидите разницу, — примиряющее сказал Толя.

— Может! — воскликнул король. — Может быть, может, а может, не может, понятно?

— Понятно, — кивнул менестрель.

Хаурун гордо выпрямился и указал на Толю рукой с зажатым в ней ножом:

— А теперь расскажи без утайки, кто ты таков, откуда произошёл и как оказался в моём королевстве. Говори, не стесняйся. Должен же я хоть что-то знать о своём будущем подданном? Ты-то, — он вздохнул, — почти всё про меня знаешь…

— Без утайки? — на всякий случай переспросил Толя.

— Без утайки, — сурово повелел Хаурун.

Толя с ногами уселся в кресле, прищурился на огонёк фонаря.

— Ваше величество, это долгая история, я боюсь, вы уснёте не дослушав…

— Рассказывай, — нетерпеливо велел Хаурун. — Сегодня уже не засну.

И Толя рассказал ему всё. Он закончил свой рассказ тогда, когда и фонарь, и свеча давно догорели, а сквозь задёрнутые шторы начал пробиваться бледный зимний рассвет.

Хаурун потрясённо привстал с подушки — сна не было ни в одном глазу.

— Менестрель, покажи амулет!

Толя повиновался, и, рассмотрев диковинную вещь, король велел:

— Никому больше не показывай, про язычников не заикайся, а то на костёр угодишь. Ко мне заходи в любое время, я почти всегда тут. Стучи три раза, пауза после второго. Свою комнату на ночь обязательно запирай. Секретаря с бумагами пришлю завтра днём. Теперь… — последовала долгая пауза. — Теперь оставь меня…

Горничная, встретившаяся в коридоре, указала Толе путь в его комнату. Понимая, что пока больше ничего не может сделать, менестрель рухнул в кровать и заснул, с головой накрывшись одеялом. Фонарь и ключи он оставил там, где они и должны были быть найдены, — на полу за дверью королевской спальни. Пока всё.

Проснувшись, Толя встряхнулся, машинально отыскал нож, флейту и амулет. Вышел из комнаты. Там, в коридоре, на мягком стуле, с длинным свитком в руках сидел секретарь, которого он уже видел вчера, но только сейчас разглядел, что зубы у него сильно выдаются вперёд. Завидев Толю, секретарь вскочил.

— Сударь, я секретарь его велисества короля Хауруна Первого и прислан к вам с тем, стобы удостоверить васе подданство высеупомянутому королю. Отныне вы являетесь полноправным грашданином насего государства, кроме того, вы приписаны ко двору в касестве придворного менестреля. Расписитесь вот сдесь внису, — прошепелявил он.

Он подал Толе перо, обмакнутое в поясную чернильницу, и менестрель нерешительно поставил закорючку в указанном месте. Пусть решат, что у него такая заковыристая подпись. Немного застенчиво (притворяясь робким провинциалом, коим он, по сути, и являлся) он спросил:

— Господин секретарь, в какое время придворным полагается обед?

— В семь сясов, — важно ответил тот.

— А сейчас который? — вежливо уточнил Толя.

— Сейсяс третий, — так же важно ответил секретарь, поклонился и неожиданно убежал, громко топая башмаками.

Толя пожал плечами и отправился в ту же сторону, принюхиваясь и запоминая обратный путь. Двигаясь таким образом, найти кухню не составило труда, а познакомиться с поварятами оказалось ещё легче. Рассказ о варваре в шкурах уже достиг и этих мест.

Поев, в благодарность оставив повару рецепт ухи (о таком кушанье в царстве Хауруна и не подозревали) и в то же время приметив все предполагаемые потайные места, Толя вышел из кухни и осмотрелся. Сам по себе дворец представлял загадку, но вчерашний лоск как-то поблёк. Наугад менестрель свернул направо и взбежал по винтовой лестнице. И, проходя по коридору, услышал музыку.

Дверь он, разумеется, открыл. Не привыкать заходить без разрешения. К тому же слишком притягательны были звуки, чтобы их бояться.

В комнате стоял, как ему сначала показалось, стол, но это было явно не то, потому что сидеть за ним можно было только с одной стороны, а там были большущие зубы, чёрные и белые. За столом сидела девушка и нажимала на них, отчего из-под них вылетали прекрасные звуки. Увидев Толю, она оборвала музыку и приподнялась со стула, на котором сидела. Зашелестело платье.

Толя поклонился со всей учтивостью:

— Простите, сударыня, что нарушил ваше уединение, но вы так прекрасно играете, что я не удержался и вошёл.

— Ничего, господин менестрель, я вас узнала. Только в нашей стране знатным дамам говорят «госпожа»…

— Простите, — извинился Толя. — Впредь не буду допускать такой невежливости.

Девушка снова села.

— Вы ведь хотите послушать, господин менестрель?

— Да, миледи, — вспомнив наиучтивейшие придворные обычаи и желая загладить вину, Толя опустился на колено и осторожно поцеловал ей руку.

— Ах, что вы? — испугалась девушка. — Встаньте, у нас так не делают… — Но руку отнять не спешила.

— Как — так? — поинтересовался Толя, поднявшись.

— Так… так… романтично… то есть, как пишут в романах.

— Простите, — потупился менестрель, не совсем поняв, что значит «романтично» и что такое роман. — Я больше не буду…

— Ах, ну почему же, — непроизвольно воскликнула его собеседница и вдруг вся зарделась, оборвав себя на полуслове: — Вы хотели послушать, — и коснулась клавиш.

Облокотившись на инструмент, Толя жадно ловил каждый звук и в то же время не пропускал ни одного движения музыкантши: её пальцы порхали по клавишам, сама она мерно наклонялась всем корпусом вперёд, вьющийся локон выбился из-под заколки, а с щёк ещё не сошёл румянец смущения.

Музыка окончилась, а менестрель не мог шевельнуться.

— Что с вами? — девушка потормошила его за рукав и засмеялась, увидев его удивление. — Разве вы такой музыки раньше не слышали?

— Нет, миледи… — признался Толя. — Скажите, сколько вы этому учились?

— С семи лет.

Менестрель низко опустил голову, в горле застрял комок. Чего он теперь здесь стоит, он и его жалкая флейта?

— Скажите хотя бы… — голос чуть не выдал его. — Как называется этот инструмент?

— Это клавесин, — отвечая, девушка едва сдержала улыбку, но Толю это не кольнуло.

— Тогда не могли бы вы позволить мне… тоже попробовать… — он сглотнул. Ещё не хватало, чтобы на глазах выступили слёзы обиды.

— Конечно, — девушка подвинулась. — Садитесь. Только чур, потом и вы сыграйте на своей флейте.

— Откуда вы знаете? — изумился Толя: флейта на поясе была закрыта курткой.

— Слухами земля полнится, — девушка важно подняла указательный палец. — Теперь, господин менестрель, предоставляю вам свободу действий, только под моим присмотром!

Толя нерешительно нажал одну клавишу и прислушался. Потом — клавишу левее. Потом правее. Потом самую последнюю, звучащую как едва слышный звон хрусталя. Его предположение оказалось верным, белые клавиши располагались в зависимости от высоты звука. Оставалось разобраться с чёрными; понажимав на них, Толя определил, что они отвечают за звуки, средние между двумя белыми. Перебирая клавиши, менестрель попытался подобрать мелодию, но с непривычки нажимал то слишком сильно, то слишком слабо.

Девушка не сдержалась.

— Господин менестрель, вы знаете нотную грамоту?

— Нотную? — изумился Толя. — Нет…

Девушка быстро перелистала книжицу, стоящую над клавиатурой на специальной подставке.

— Нет, это трудно. Пойдёмте в библиотеку, если хотите, найдём ноты попроще. Там тоже есть клавесин, я думаю, библиотекарь не будет против…

Толя едва не спросил, что такое библиотека, но сдержался. Сейчас он сам всё увидит. Девушка, преисполненная важности оттого, что она кого-то учит и её слушают, бегом провела его по коридорам, по длинной винтовой лестнице.

— Ужасная лестница ведёт в библиотеку, — жаловалась она на ходу, — наверное, поэтому сюда никто не ходит.

Толкнув дверь, спутница менестреля позвала:

— Квинт Терций! Господин Квинт Терций!

— Иду! — аукнулось откуда-то из глубины комнаты, где везде возвышались шкафы с книгами и полки нависали даже над головой. В небольшом проходе показался низенький старичок, бородатый, плешивый. Он бойко катил перед собой стремянку на колёсиках.

— Здравствуйте, госпожа Лия, — приветствовал он девушку. — Простите, что задержался. Я тут, некоторым образом, разбирал астрономические справочники…

Тут Толя разглядел, что на носу у него нацеплены два стёклышка вроде тех, что он уже видел у придворных дам.

— Это новый подданный короля, менестрель, — представила Лия менестреля. — Мы пришли, чтобы поискать какие-нибудь ноты и поиграть, если вы не против.

— Конечно нет, — засуетился Квинт Терций, отодвигая лестницу. — Прошу вас. У меня, кстати, только что был герцог, брал «Теорию наследственности», некоторым об…

Лия быстро нашла нужный шкаф, набитый книжицами, что-то вытащила, пролистала.

— Вот, начнём с этого.

Мелькнула, исчезла за стеллажом. Звуки её шагов гасли в комнате, полной книг. Толя пошёл наугад. Лия была уже за инструментом, раскрывала ноты, поднимала крышку.

— Садитесь, господин менестрель.

— Так вас зовут Лия? — улыбнулся тот.

— Да, а вас — Анатолий, я про вас всё знаю.

— Скажите, госпожа Лия, — набрался смелости Толя, — почему вы… вы одна?

Девушка молчала, склонив голову, и он испугался, что сказал что-то не то.

— Простите, госпожа Лия, мне так показалось. Я, наверное…

— Нет, почему, — негромко произнесла Лия. — Вы верно заметили. Знаете, раньше у меня были друзья. Двое. Один был старше на год, другой на восемь лет. Это не мешало нам дружить, и мне кажется, что старшему даже было с нами, младшими, интересно. Впрочем, ему всё равно было больше не с кем подружиться… Он читал нам сказки. Знаете, эти народные сказки, какие рассказывают и детям крестьян, и детям господ. А придворный художник написал наш портрет втроём. Потом он, старший, уехал в другую страну учиться в университете, а вернулся через четыре года. И мы его не узнали. Он стал… взрослым. Холодный, двадцатилетний — о чём ему было с нами говорить? Мы же были ещё детьми. Так я потеряла одного друга. Может, я плохо воспитана, но мне больно, когда нужно называть его по фамилии со всеми этими приставками… Второй мой друг со временем тоже стал отдаляться, замкнулся, заперся у себя в комнате. Как же юноше близко общаться с девушкой, если они не жених и невеста? И я… одна. Со своими нотами. Грустный получился рассказ, господин менестрель. Давайте лучше играть.

Она гордо встряхнула головой и без перехода начала объяснять:

— Любая мелодия делится на такты, в каждом такте определённое количество нот в зависимости от их долготы.

Она коснулась одной клавиши и извлекла долгий гудящий звук.

— Это целая нота, она занимает весь такт. Эта вдвое короче, она называется половинной. Эта ещё короче — четвертная. Ещё короче — восьмая.

— Тогда в такте две половинных, четыре четвертных, восемь восьмых? — догадался Толя.

— Верно, — похвалила Лия. — Но это только при размере в четыре четверти. Про другие размеры потом вам объясню.

Менестрель задумался.

— А как же я раньше играл? Ну, безо всяких тактов?

— Сыграйте на флейте! — азартно предложила Лия.

Толя достал флейту и просвистел короткую трель, а девушка немедленно повторила её на клавесине.

— Восемь восьмых в первом такте и шесть восьмых и одна четвёртая во втором! — торжествующе объявила она, и менестрель уставился на флейту, будто впервые её видел. Лия расхохоталась так, что чуть не упала назад.

— Какой же вы забавный! Одно слово — самоучка!

…Через два часа занятий Толино бренчание превратилось в подобие мелодии, а сам он готов был признаться Лии, что ненавидит музыку больше всего на свете.

— Что с вами? — тормошила его девушка. — Устали? А заниматься нужно по пять часов в день! Давайте же, это не труднее, чем на флейте!

Толя на секунду прикрыл глаза, а когда открыл, его пальцы пробежались по клавишам сами собой.

— Браво, браво! — Лия захлопала в ладоши. — Если хотите назавтра продолжать уроки, я всегда готова вам помочь.

— Это замечательно, такое великодушие с вашей стороны, — искренне обрадовался Толя. — Конечно, а где мне вас найти?

— В Научной башне. Это совсем недалеко отсюда. Я живу там со своим отцом, у него там же лаборатория.

— А… А кто ваш отец? — спросил Толя, уже складывая обрывки истины в полную картину.

— Как, разве вы не знаете? — хитро прищурилась Лия. — Мой отец — придворный алхимик, господин Магнус.

Шорохи в библиотеке не давали прилечь на крышку клавесина и задремать. Наверное, это духи книг перебегали с полки на полку и шептались друг с другом. Книги, которые были мертвы для него…

— Господин менестрель?

Толя поднял голову. Рядом с ним стоял Квинт Терций.

— Молодой человек, вы спите?

— Я? Простите, господин Квинт Терций… — Вот дела, не хотел же.

— Ничего, это только поначалу тяжело, — утешил его старик.

— А вы разве играли? — вежливо спросил менестрель.

— Играл ли я? — с достоинством переспросил библиотекарь. — Ещё как играл! Я был первой скрипкой в оркестре, но потом у меня начало сводить пальцы. Профессиональная болезнь, некоторым образом… Пришлось переквалифицироваться. Кстати, не хотите ли чего-нибудь почитать?

— Я… Э… — Толя потянул паузу, пытаясь понять, тот ли человек Квинт, чтобы можно было ему признаться в своей неграмотности. — Я не умею читать…

— Тогда я обязан вас научить, — машинально сказал старик и вдруг, опомнившись, заохал: — Да как же так?! Как же?! Сколько вам лет, молодой человек?

— Девятнадцатый год, господин Квинт Терций, — потупился Толя. — Просто в тех местах, где я жил, не было школы и даже церковного прихода. Не у кого было учиться.

Библиотекарь схватился за голову:

— Тогда я должен обучить вас грамоте! Немедленно!

Не скрывая своих чувств, Толя со стоном прилёг опять на клавесин: грамоты на сегодня ему было достаточно.

Так, в обучении и осторожных попытках познакомиться с обитателями дворца проходили дни. Каждый день ближе к вечеру Толя по негласному договору тайком навещал Хауруна в его обиталище. Менестрель прекрасно помнил их разговор в первое такое посещение.

…Он осторожно постучал и дверь немедленно открылась перед ним, наружу высунулась королевская длань и втащила Толю в комнату.

— Ты где ходишь? — зашипел Хаурун. — Заставлять короля ждать — это, знаешь ли…

— Простите, ваше величество, — извинился Толя, поправляя рубашку и понимая, что король изводился от тоски и сгорал от нетерпения.

Хаурун рухнул в кресло.

— Дверь закрой и докладывай.

Толя повернул ключ и спросил:

— А что докладывать?

— Всё докладывай, — велел Хаурун, нетерпеливо откидывая чёлку с лица. — Где был, что видел.

— Сначала встретил секретаря, — припомнил Толя. — Подписал бумагу.

— Видел. Ну и каракули у тебя…

— Потом пошёл на кухню. Там познакомился с поварами, всё осмотрел попутно. — Толя поморщился. — Склянок полно, кто их разберёт…

— Ясно, я и так знаю, что не уберечься. А если попытаться отведывателя какого-нибудь назначить, то засуетятся, опять закон выдумают… — Помолчал. — А кухню помню. Я оттуда нож взял.

— Утащили?

— Не утащил, а взял, — строго поправил Хаурун. — Я король или нет?

— Король, — согласился Толя.

— Вот то-то же. Дальше докладывай.

— Потом пошёл изучать дворец, встретил девушку…

Хаурун добродушно фыркнул:

— Ну-ну, ты особо-то не балуй!

— Оказалось, что это Лия, дочь Магнуса…

Хаурун подскочил в кресле:

— Эй! Тогда тем более!

Толя сделал виноватый вид, про себя отметив: «Ага, так всё-таки неравнодушен…»

— Ладно, — махнул рукой король. — Дальше давай.

— Мы пошли в библиотеку за нотами, встретили там Квинта Терция…

— А, этого ненормального. Ты заметил, у него с головой не в порядке?

— Заметил, — подтвердил Толя, вспоминая детский букварь с картинками. — Он меня читать учит, а то я не умею.

Хаурун коротко хохотнул, потом снова стал серьёзным.

— Потом что было?

— Да ничего…

Король хлопнул ладонью по подлокотнику кресла.

— Понятно. Лия в гости звала?

— Звала, — подтвердил Толя, удивляясь королевской премудрости.

— Пойдёшь к ней, осмотришь всё потихоньку. Не кухня мне нужна, а лаборатория! — Хаурун куснул губы. — Да ты небось и не знаешь, что такое алхимия?

Толя молча помотал головой. Магнус, правда, в начале из знакомства оборонил таинственную фразу, что человеческие отношения подобны алхимии, но он не понял её.

— Это когда вещества всякие смешивают, а что в итоге получается…

Менестрель кивнул, поняв, что зря производил разведку на кухне. Хоть накормили…

— А что дальше делать? — спросил он.

— Лия тебя играть учит? Квинт читать? Ну и учись. И смотри в оба, менестрель. Мне сейчас свежий взгляд нужен. Может быть, я к чему-то так привык, что не замечаю… — Хаурун тряхнул чёлкой. — Смотри вокруг, менестрель. Если ты за меня…

…Толя уронил на пол лист бумаги и задумался. Квинт Терций велел к завтрашнему дню переписать цитату из учебника астрономии, а Лия — сочинить мелодию в тональности си бемоль, но менестрель не занимался ни тем, ни другим. Он сидел на подоконнике в своей комнате, держа на коленях нотную тетрадь в твёрдом переплёте, а в руке гусиное перо. Наконец он встал, поднял листок и сунул его в карман камзола (щеголял в шкурах он недолго, пришлось привыкать к принятой в королевстве моде и учиться завязывать чулки). Потом вышел из комнаты.

Лестница, ведущая на крышу, была круче лестницы в библиотеку, но гораздо короче, поэтому менестрель пробежал её на одном дыхании.

— Ну, пришёл? — Хаурун обернулся к нему — в правой руке шпага, на плечах всё та же алая накидка, слова клубами пара вырываются изо рта и тают в морозном воздухе.

— Да, не опоздал? — Толя поёжился, но потом вспомнил, что к холоду привык.

— Нет, — король кивнул на второй клинок, аккуратно прислонённый к дымовой трубе, сбросил плащ. — Бери и начали.

— Вы книгу-то прочитали? — спросил Толя, протягивая руку за шпагой.

— «Основы фехтования?» — ухмыльнулся Хаурун. — Давно, это ты прочитай, ты шпагой рубишь как мечом. Впрочем, и то хорошо, что ты меня заставил за это взяться.

— А вас раньше учили? — вежливо спросил Толя.

— Учить-то учили, да потом спохватились и решили, что лучше не надо, — король взял шпагу наизготовку, встал в позицию. — Отбивай!

Толя отклонился, не спросив всего:

— А с рукопашным боем у вас как?

— Мощи много и дури тоже, — серьёзно ответил Хаурун. — Так что берегись если что. Ну ты будешь драться или нет?!

От некоторых выпадов Толя просто уворачивался, зная, что бьёт Хаурун и вправду сильно. Мало того, что король был левшой, что добавляло Толе лишних проблем, так он вообще имел свойство преподносить сюрпризы. Например, Толя никогда бы не подумал, что он окажется таким проворным. Это, пожалуй, и было в схватке его козырной картой, — это и ещё то, что оружие из руки он выбивал раз и навсегда: до отлетевшей шпаги реальный противник просто не успел бы добраться. Да и стиль у короля был своеобразный.

…Внезапно Толя понял, что Хаурун раззадорился и теперь нападает почти по-настоящему. Нужно было прекращать, пока не поздно, но менестрель, кое-как отбивая удары, пятился к краю крыши, обнесённому лёгкими перилами. Прижавшись к ним спиной, он понял, что теперь король уже не шутит. Тут же его шпага зазвенела о крышу, а клинок Хауруна остриём упёрся ему в горло.

— Ну что, менестрель, испугался? — весело фыркнул король.

— Ага, — осторожно кивнул Толя. На мгновение расслабившись, он опять почуял неладное. Если бы Хаурун просто дурачился, то уже убрал бы шпагу.

— Да нет… — оценивающе прищурился тот. — Не совсем ты испугался, хотя… Может, ты просто такой зажатый, что даже страх показывать боишься?

— Может, — вежливо согласился Толя, что повергло Хауруна в безудержное веселье:

— Ну скажи же, страшно? А чего не дёргаешься тогда — хочешь приличия соблюсти? Сделать вид, что всё в порядке? Или с сумасшедшими не спорят?

Толя молчал, уже поняв, почему король так поступает. Он опустил взгляд вниз, на клинок — вывернуться, отклониться шансов не было. Хаурун же, перехватив шпагу, заговорил сдержаннее:

— Ладно, менестрель, теперь к делу. Я не доверяю тебе, а ты мне…

— А вот и нет, — перебил его Толя. — Вы мне доверяете, иначе не приблизили бы меня к себе так, как никого больше. Но сдаётся мне, что вы сейчас боитесь больше, чем я.

— Это ещё почему? — сглотнул Хаурун; шпага дрогнула в руке, оцарапав Толе шею.

— Страх выматывает, — продолжил менестрель, стараясь не двигаться. — Это я знаю по себе, а многолетний страх тем более, уж простите за откровенность. Это первое.

Он машинально обвёл взглядом крышу, но помощи ждать было не от кого.

— Второе — вы стали неожиданно доверять незнакомому человеку только потому, что он действует не так, как все, говорит не так, как другие, и внезапно испугались своего доверия, испугались, что оно приведёт вас к гибели, ведь вы так привыкли не верить никому… — Он почувствовал, что его голос хрипнет от напряжения, и продолжал уже тише и почти без выражения. — И третье — это то, что сейчас вы и хотите убить меня, и боитесь потерять. Три ваших страха против моего одного, боли и смерти, но проигрываем мы оба. Вот так.

— Ладно, — Хаурун упрямо опустил голову, потом снова посмотрел на Толю. — Ну а ты мне веришь?

— Верю, что вы не поддадитесь искушению меня убить, — улыбнулся менестрель. — Но точно не знаю.

Хаурун секунду подумал, потом отнял клинок:

— Ладно, менестрель, живи, ты мне нужен. — Отвернулся. — Мне бы твою храбрость, ты не дрогнул, я видел…

— Благодарю, но я вовсе не так храбр, как вы думаете. Просто если бы я дрогнул, шпага вонзилась бы мне в горло. Да почти… — Толя смахнул кровь, поглядел на ладонь.

— Не лги своему королю, — вымученно огрызнулся Хаурун, зачерпывая снега и прикладывая к пылающим щекам.

— Я не лгу, — Толя тоже захватил в ладони снега с перил.

Они помолчали, глядя мимо друг друга. Хаурун лениво слепил снежок и запустил им в замёрзший флюгер на бутафорской башенке:

— Ну, где ты была сегодня, киска?

— У королевы мистландийской, — улыбнулся Толя, стряхивая с себя тяжесть и боль предыдущей сцены.

Хаурун фыркнул, тоже стараясь позабыть произошедшее:

— Мистландийская королева? Ха, она моя тётка, помню, она меня лично пирожными угощала, когда я у неё в гостях был, а я у неё брошку взял поиграть, разбил и разревелся позорно… Эх, давно было… — он встряхнулся, чтобы не удариться в воспоминания. — Что нового?

Толя молча вытащил из кармана листок. Король взял, прочёл, присвистнул:

— Ого, ты пытаешься составить характеристику каждого и выяснить, кто с кем в каких отношениях?

— Да, типа того, — кивнул Толя. — Но здесь не все, конечно…

Хаурун покачал головой:

— Ты видишь то, что есть, и не знаешь того, что было, поэтому судишь неверно. Ты заметил, что госпожа Адель холодна как айсберг с господином Амикатисом…

— А что такое айсберг? — полюбопытствовал Толя.

— Большая ледышка, — отмахнулся Хаурун, — не перебивай короля — а то, что года два назад они были любовниками и рассорились из-за какого-то колье, тебе неведомо.

— Понятно… — протянул менестрель.

— Ты-то по наивности своей думал, что они просто друг друга невзлюбили? — засмеялся король. — Как же… Здесь и вражда по расчёту, не только любовь…

— Мне кажется, они все разделены, — добавил Толя, и Хаурун насторожился:

— Что значит разделены?

— Все во дворце, — задумчиво продолжал Толя, — как будто принадлежат к двум разным партиям. Только каким — не знаю.

Хаурун, прищурившись, смотрел в землю.

— Не могу тебе ничего ответить. При мне они держатся все вместе, я ничего не замечал. Но наблюдай дальше. — Помолчал. — У Лии был?

— Да, был, Магнуса тоже видел.

— А лабораторию?

— Заперта. Я просил показать, но Магнус сказал, что там ядовитые испарения и заходит он туда один в специальной маске.

— Отвертелся, подлец, — Хаурун сплюнул. — Впрочем, не знаю, подлец ли. Шансов отравить меня раньше у него было предостаточно, но он всегда был добр ко мне… Слушай, менестрель, ты во дворце общаешься с кем-нибудь?

— На кухню заглядываю иногда. С фрейлинами знакомыми любезничаю. Квинт, Лия, Магнус, — пожалуй, всё... Интерес-то уже прошёл. Да и я стараюсь не мелькать. Вы что-то хотели мне сказать?

Хаурун куснул губы, прищурился.

— Хотел. Ты просто подпись поставил тогда? Секретарь тебе больше ничего не сказал?

— Нет… А должен был?

— Про присягу они благополучно забыли, — протянул король. — Иди сюда.

Толя подошёл, смутно начиная опасаться неизвестного.

— Ты верен мне? — отрывисто спросил Хаурун. «Боится, что скажу «нет»?» — мелькнуло у менестреля в голове.

— Да, государь.

— Целуй плечо мне.

Видимо, официальная церемония принятия присяги выглядела куда более торжественно, но сейчас Хаурун наверняка обошёлся без длинного текста, который он наизусть не помнил, и напутственной речи новому гражданину государства, произносить которую у него не было ни малейшего желания.

Толя осторожно коснулся губами его плеча, и тут же почувствовал на своём затылке его ладонь. Подняв глаза, он встретил тяжёлый взгляд и потому замер, а Хаурун медленно провёл по его волосам и тихо сказал:

— Вот так. И знай, что пути назад у тебя с этой минуты нет. И если ты меня предашь… — Толя задержал дыхание, ожидая, пока упадут страшные слова. — То я убью тебя.

Менестрель подумал, что лучше было бы, если бы он, не скрывая угрозы, описывал в подробностях, что сделает с предателем, чем слышать этот спокойный, даже ласковый голос; лучше чувствовать сомкнутые пальцы на горле, чем поглаживание по затылку. Король обладал силой, подобной силе медведя, пусть и был заперт в клетке. И зря он говорил, что уже сломлен и побеждён.

Хаурун отпустил его.

— Да что вы всё боитесь, что я вас брошу, предам, покину?! — не выдержал менестрель. — Я сам себя убью, если по моей вине с вами что-то случится! Я понимаю, что это на общем фоне подозрительно выглядит, но если не умеете доверять, так учитесь!

Король ошарашенно посмотрел на него.

— Ну ты даёшь, менестрель! Только что присягу принёс и уже дерзишь государю!..

Толя промолчал, опустив взгляд, и Хаурун тоже ничего не сказал.

— Но ведь это было не всё, — наконец произнёс менестрель тише, чем следовало бы, и король понял:

— Испугался что ли? Ты не бойся, я добрый. Это я так сказал. Для острастки. А что не всё — так правда. Это я к вопросу о доверии.

Стало совестно, рассудил Толя, а прощения короли не просят, значит, решил загладить вину другим способом.

— Мне нужно тебе кое-что показать, и тогда у меня тоже пути назад не будет. Сможешь прийти этой ночью?

— Этой нет, следующей, — ответил Толя, заметив, что король спрашивает, а не приказывает. — Я уже обещал Квинту помочь ему наблюдать за звёздами. — Он махнул рукой в сторону Библиотечной башни: по ночам её крыша отъезжала в сторону и из недр поднимался телескоп. — Не надо возбуждать подозрений внезапным отказом. На всякий случай… А что вы хотели показать?

— Не лезь наперёд короля в пекло, — деланно сердито нахмурился Хаурун. — Придёшь — узнаешь. Следующей ночью тогда. И не грохай в дверь.

— Вы в прошлый раз спали, когда я стучал, а я вовремя пришёл, — укорил его Толя.

— Цыц! Это моё королевское дело, сплю я или нет, понятно?

— Понятно, — кивнул Толя, оба случайно взглянули друг на друга и не смогли удержать серьёзного вида: менестрель, отвернувшись, фыркнул в кулак, Хаурун захохотал, по своему обыкновению, громогласно.

— Лучше теперь вы скажите, — отсмеялся Толя, — заседание было вчера?

— Было, — махнул рукой король. — Да что толку? Земли Таркмунда они к рукам приберут. Другое дело, ты говоришь, что принцесса жива. Вот только министры мои об этом не знают. — Взгляд короля стал мечтательным. — А что, менестрель, найти бы её да жениться к чертям собачьим, а?

— Я не знаю, — осторожно ответил Толя. — Ходили слухи о том, что она ведёт себя не так прилично и добропорядочно, как подобает девице…

— Скажи уж прямо — с половиной придворных переспать успела, — засмеялся Хаурун. — Брось, менестрель, я сам пять фавориток сменил, пока не понял, что надоели. Последнюю выгнал за дверь пинками почти голую. Вот был скандал…

— Вам можно, а то — девица, — резонно заметил Толя. — Так положено.

— Ну и почему это мне можно, а ей нельзя? — воззрился на него Хаурун, чем поверг его в замешательство. — Я прежде всего смотрю на то, что человек из себя представляет, а только потом начинаю нескромные вопросы спрашивать. — Внезапно ему в глаза прыгнула лукавая смешинка, которую он постарался до времени скрыть. — Смотри, небось и тебя принцесса вниманием не обошла! Ага, вон уши покраснели сразу, я вижу! Да чего боишься, не казню!

Толя отвернулся, но не от смущения. В сердце его что-то остро кольнуло: те же самые слова говорила ему принцесса Жанна год назад. Что же, теперь Хаурун знает о том, что между ними витали отнюдь не целомудренные помыслы, и очень странно, что не держит зла.

— Да ладно тебе, она ведь даже не моя невеста…

Король оглянулся на город, прекрасно видный с крыши дворца, на покрытые снегом холмы за ним и розовеющее бледным закатом небо.

— Приходи, менестрель, не забудь. — Тряхнул чёлкой и, боясь показаться слишком ласковым и дружелюбным, упрямо велел:

— Теперь оставь меня.

Спускаясь по лестнице, Толя на минуту остановился, глубоко дыша и понимая, что сейчас вполне мог умереть. Он обдумывал и то, что не сказал: долгие годы не имея ни над кем власти, теперь Хаурун почувствовал, что может кому-то приказывать. Пока он ещё не вошёл во вкус, но скоро может переборщить, и тогда Толино дело тактично поставить его на место.

— Так вы запомните, ваша звезда — Бета Девы, — напутствовал Квинт, провожая Толю до дверей обсерватории. — Я дам вам астрономический справочник, найдите про неё статью. Замечательная звезда, некоторым образом, лучше только королевская. Берите-берите, читайте, не пожалеете.

— Звёзды, они такие… — поёжился Толя, не зная, как сказать.

— Они дают нам понятие о бесконечности пространства и времени, — подхватил Квинт. — Вы, конечно, хоть раз да проводили ночь под звёздным небом?

— Да, приходилось, — кивнул менестрель, вспомнив своё крестьянское детство.

— Тогда вы меня понимаете, — обрадовался библиотекарь.

— И ещё их гораздо больше, чем я думал, — улыбнулся Толя.

— Стократное увеличение! Стократное! — Квинт поднял вверх указательный палец. — Такого телескопа больше нигде нет.

— Спокойной ночи, — с книгой в руках Толя вышел за дверь. — Благодарю вас.

— Не за что, — поклонился Квинт. — Приходите ещё.

На лестнице Толя с облегчением распахнул плащ. На зиму его снабдили новым, меховым, но он по привычке надевал свой старый, с которым убежал из замка Таркмунда. В обсерватории из-за открытой крыши было так холодно, что стучали зубы, впрочем, казалось, что неутомимый Квинт, наблюдая за звёздами и проводя расчёты, не замечает холода.

Менестрель взял справочник под мышку и отправился к себе. Кратчайший путь в его комнату пролегал через лестницу и два поворота, но Толя помнил, что сегодня слуги забыли зажечь канделябры в коридоре, поэтому пошёл через Научную башню. Караулов опять не было, и менестрель постарался ступать бесшумно, чтобы не нарушать ночную тишину.

— Осторожно. Фонарь держи. Ключи давай.

— А если проснутся?

Толя замер, прижавшись к стене и глядя в полумрак расширенными от ужаса глазами. Голоса раздавались совсем рядом, возле входа в башню. Очень хотелось уйти и не ввязываться, но делать нечего — именем короля придётся подслушивать.

— А если нет? Хватит гадать, лучше иди. Второй шкаф от окна. Не перепутай. Поторопись, Борзой обещал снять караулы только до без пятнадцати четыре!

Зазвенели ключи, и Толя затаил дыхание. Что он мог сейчас сделать? Раскрыв астрономический справочник на первой попавшейся странице, Толя вышел из-за поворота, и двое не сразу услышали его шаги.

— Добрый вечер, господа, — как бы нечаянно подняв глаза от книги, приветствовал он придворного гофмейстера и пажеского надзирателя, которые резко обернулись ему навстречу.

— Доброй ночи, — поклонился гофмейстер, отведя руку с фонарём.

— Что это вам не спится, господа? — продолжал Толя нарочито громко.

— А вам, сударь? — спросил гофмейстер и окрысился всеми зубами.

— О, — расцвёл Толя. — Я был у господина Квинта Терция, он мне показывал звёзды в большую трубу. Замечательное зрелище, я думаю, вам тоже надо посмотреть. Наверное, он ещё не закрыл крышу…

— Простите, господин как вас там. Нам некогда.

— Тогда, может быть, взглянете хотя бы на эту книгу, — Толя продемонстрировал им справочник. — Здесь рассказано всё про созвездия и звёзды, их составляющие, описаны их свойства и особенности, сказано, кому какая звезда покровительствует. Позвольте, я вам прочитаю небольшой отрывок…

Гофмейстер жёстко взял его за локоть, и Толя понял, что время истекло. Кстати, сколько ещё его осталось до того, как стража снова заступит на посты? Менестрель вспомнил, что уходил от Квинта в пятнадцать минут четвёртого, значит, злодеям осталось около получаса.

— Вот что, милейший, — придушенно заговорил гофмейстер. — У нас здесь дела государственной важности, а вы нам мешаете. Надеюсь на ваше понимание.

— Да, я вас понимаю, — заулыбался Толя. — У меня тоже бывают дела, срочные, важные и неотложные…

— Поэтому прошу, — гофмейстер широким жестом указал ему на коридор.

— Спасибо большое, — поблагодарил Толя. — Но я надеюсь, что в другой раз мы вместе посетим обсерваторию и полюбуемся на звёзды, ведь это так прекрасно!

Гофмейстер, не выдержав, повысил голос:

— Проваливайте, сударь!

— Вы грубы, господин гофмейстер, — обиженно заметил Толя. — Я же был с вами вежлив.

В коридоре этажом выше настенные часы мелодично пробили половину четвёртого.

— Вон отсюда!

— С превеликим удовольствием, — вконец обиделся менестрель. За углом он постоял, прислушиваясь, и, убедившись, что государственные дела откладываются на следующую ночь, шагнул в темноту: лестница, коридор, лестница, переход, анфилада, коридор, комната, дверь и стук в ритме бешено бьющегося сердца.

Самым неподобающим образом менестрель ввалился в спальню короля, поднял глаза на сонного Хауруна.

— Ну, чего там? Пожар? — поинтересовался король.

— Ещё нет, — перевёл дыхание Толя. — Но скоро. Борзой — это начальник стражи?

— Ну да, — зевнул Хаурун. — А что?

— Гофмейстер с ним. И пажеский надзиратель тоже. А у Магнуса в лаборатории спрятан яд, а они до него сегодня хотели добраться.

— А ты их, конечно, прогнал? — фыркнул Хаурун.

— Помешал им, притворился дураком и тянул время, пока они не поняли, что не успеют. А Борзой снял караулы до без пятнадцати четыре. Завтра, наверное, тоже снимет…

— И ты за этим меня будил? Ну, не обижаться, это просто я становлюсь фаталистом. Так значит, всё-таки яд…

Король подошёл к столу, достал чистый лист бумаги.

— Иди сюда, менестрель.

Обмакнул перо в чернильницу, разделил лист линией надвое, положил перед собой два прежних списка, свой и Толин. В правой части написал: «Магнус», в левой — «Гофмейстер, Борзой, начальник пажей».

— Ну, что скажешь, менестрель?

— А остальные? — уныло вопросил Толя. — Что, пойти и каждого спросить: хотите ли вы смерти короля?

— Да, остальных распределить не получится. — Хаурун куснул кончик пера. — Но можно предположить идеологическое разделение.

— Тогда одни, получается, хотят вас убить, а другие… защитить?

— Ха, менестрель, если бы меня защитить хотели, то всех, кто хотел меня убить, давно бы нашли мёртвыми в их постелях, а я жил бы поживал и горя не ведал. Нет, здесь что-то другое… Смотри: может быть, кто-то не хочет меня спасать, но и моей смертью мараться тоже. Чёрт, это я в психологию ударяюсь. Истинных мотивов мы всё равно за так не поймём.

— А если предположить, что есть некая сильная фигура? — сказал Толя.

— Сильная фигура? — задумался Хаурун. — Логично. Дворцовые сплетники и слуги отпадают сразу. Право снять караулы… Скорее всего, это кто-то из кабинета министров…

— Если не весь кабинет, — не удержался Толя.

Хаурун покачал головой.

— Не весь, менестрель, не весь… Чёрт их знает, конечно, что у них там происходит, но Люциус мне зла ещё ни разу не сделал.

— Первый министр?! — поразился Толя. — Вы серьёзно? Что же он тогда вам в открытую не поможет? Если у него есть какая-то власть, то он же может помочь? Хотя бы запретить караулы снимать…

— Не знаю… — ответил Хаурун и погрустнел. — Может, и не может. Или у него какие-то свои планы. Хотя его душа уже давно для меня закрыта. Если он вообще для кого-то её открывал… Но помощи я у него не просил. Даже когда мне угрожали напрямую, даже когда было так страшно, что боялся спать.

— Почему? — полюбопытствовал Толя.

— Не знаю, менестрель. — Хаурун поглядел куда-то в никуда, с горечью закусил губы. — Просто привык, что я один и все против меня.

— Понятно, — вздохнул Толя. — Вынужден вас огорчить, но дело в том, что вы сами построили большую часть стен, которые вас отделяют от остальных. Впрочем, дело ещё и в гордости…

— Ну спасибо, — фыркнул Хаурун.

— Подождите, — сообразил вдруг Толя. — А если Люциус вам не враг, то кто же враг?

Король подумал.

— Да вот есть у меня одно подозрение. Знаешь, кто был моим регентом?

Толя помотал головой, глядя с удвоенным вниманием.

— Его святейшество кардинал Бонифаций де Эль-Келино, — пафосно объявил Хаурун и скривился. Такой кислой физиономии Толя у него ещё не видел, — видимо, кардинал в самом деле годился на должность врага.

— А он злой? — наивно спросил менестрель.

— Как дьявол, с которым борется, — серьёзно ответил Хаурун, и Толя почувствовал, что король снова погружается в невесёлые воспоминания. — Менестрель, я его с детства ненавижу. Его втихую все ненавидят. Не знаю, как он стал кардиналом, не знаю, как ухитрился попасть в кабинет министров…

— Кабинет министров? — поднял брови менестрель.

— Да, он министр церковной политики, — подтвердил Хаурун и добавил уже тише: — Чёрт бы его побрал…

— А что он натворил? — полюбопытствовал Толя. Король хмуро взглянул на него.

— Не вздумай ничего в таком тоне о нём ляпнуть, — предупредил он. — Однажды Эль-Келино вытащил из архива какую-то древнюю бумажку, в которой говорилось, что за косой взгляд в сторону его святейшества предусмотрена смертная казнь через четвертование. И опровержения этой бумажке не нашёл даже Люциус, хотя лично не выходил из архива восемь дней.

— А вам он что сделал?

Хаурун помолчал, скривился, отвёл взгляд, потом снова, как бы оценивая, посмотрел на Толю.

— Смеяться небось будешь, менестрель…

— Не буду, — заверил его Толя, приготовившись слушать.

— Он вообще-то не только регент, он мне ещё и крёстный отец. А крёстный обязан заботиться о душе ребёнка. О моей же заботились в особенности, — с лица короля не сходила кривая ухмылка, и Толя отстранённо подумал: «Пусть расскажет. Лучше пусть расскажет…».

— Ну так вот, — продолжал Хаурун. — Когда я был маленьким, однажды вечером Эль-Келино пришёл в мою спальню с книгой в руке и прочитал мне легенду про короля Марка.

— А что это за легенда? — спросил Толя, потому что у себя на родине такой не слышал.

Хаурун помолчал, раздумывая, говорить или нет, потом всё-таки сказал:

— Страшная это легенда, менестрель. Не для ребёнка шести лет. Хочешь прочитать — найди у Квинта. Я пересказывать не буду. Короче, мораль её в том, что обиженные подданные могут сделать с правителем что угодно. А король Марк, как считается, мой реальный предок, который жил восемь веков назад.

— И вы… — осторожно начал Толя. — Вы испугались этой легенды?

— Не то слово, — признался Хаурун. — Я тогда уже примерно осознавал, что имею к ней косвенное отношение… Отметка о моих истериках по ночам есть даже в дворцовой хронике. Ну? Смеяться будешь?

— Не буду, ваше величество, — сказал Толя, вспомнив свой давний страх перед чудовищами из темноты. — Мне кажется, каждый из нас в детстве сталкивался с чем-то подобным…

Он посмотрел на стол, где лежал начатый новый список.

— Так вы считаете, что ваш враг — Эль-Келино?

— Больше некому, — серьёзно сказал Хаурун. — И, хоть его сейчас нет в стране, я вполне допускаю, что он может действовать через посредников… Ведь скоро я должен жениться, ты же помнишь. А если я умру до заключения брака, ни о какой королеве на троне не может быть и речи. И власть до избрания нового короля возьмёт в свои руки тот, кто уже раз забирал. Но на этот раз вряд ли отдаст.

Толя склонился над списком, пытаясь ещё что-нибудь сообразить, и король, воспользовавшись этим, неожиданно взъерошил ему волосы:

— Ты молодец, менестрель.

— Какой же я молодец? — возразил Толя. — Завтра они всё равно выкрадут яд. Не могу же я им мешаться каждую ночь…

— А ты и не мешайся, предоставь это Магнусу, — улыбнулся король. — Шепни ему завтра кое-что, только не всё, конечно… Особо не болтай. Если получится, будем дышать свободнее. Я тут ещё помозгую над списком…

— Тогда я пошёл? — Толя попятился к двери.

— Стой, — спокойно приказал Хаурун. — Никуда не ходи, караулы уже на местах. Ночуешь здесь. В кресле заснёшь? Могу подушку отдать и одеяло, мне для тебя не жалко.

— Не надо, — отказался Толя. — Я так.

— Как хочешь, — хмыкнул Хаурун, задувая свечу и забираясь в кровать.

Толя свернулся в широком кресле калачиком и притих, но король неожиданно позвал его:

— Менестрель?

— Да, ваше величество?

— Менестрель… — почему-то севшим голосом сказал Хаурун. — Я только что понял… Ты первый человек, которому я позволил ночевать со мной в одной комнате.

— Вы что, никому раньше не позволяли?! — поразился Толя. — Даже…

— Даже самой любимой из фавориток, — подтвердил Хаурун. — Впрочем, я вообще ни одну из них сюда не пускал. Ладно, что это я… Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — эхом откликнулся Толя и закрыл глаза, чувствуя, как в груди разливается трепетное тепло.

— Вставай, соня, вставай и служи своему королю, то бишь, мне! — Хаурун весело дёрнул его за волосы. Менестрель потянулся так, что хрустнули суставы.

— А который час? — хрипло спросил он.

— Полдень, балда! — засмеялся король. — Завтрак пополам и марш к Магнусу.

— А вы чем займётесь? — спросил Толя, облизнувшийся при упоминании о завтраке.

— Я? — Хаурун улыбнулся, глядя на него. — Ты облизываешься совсем как кошка. Хочешь меня найти — иди в Музыкальный зал. Всё-таки твоё замечание про стены меня задело…

От Магнуса Толя возвращался ободрённый: он рассказал алхимику, что ночью видел у Научной башни двух подозрительных людей, которые скрылись при его появлении. Может, то были поклонники госпожи Лии, а может, злопыхатели, мало ли во дворце неверных слуг? Магнус закивал, сердечно пожал ему руку:

— Я не ошибся в вас, вам бы я доверил свою дочь. Благодарю вас, стану лучше запираться. Заходите в любое время, господин менестрель, я всегда к вашим услугам.

Толя подошёл к резной двери с позолоченной табличкой «Музыкальный зал», взялся за ручку, но потянуть на себя не успел. Дверь распахнулась, открытая изнутри, и в коридор выбежала Лия. Толя вспомнил, как она бегом вела его по дворцу в библиотеку, но тогда она была весела, а сейчас…

— Здравствуйте, госпожа Лия, — поклонился менестрель, но девушка даже не посмотрела на него и стремительно зашагала прочь. Толя готов был поспорить, что в этот момент на её лице застыло выражение страдания. Не поняв, тем не менее, его причины и решив спросить на сегодняшнем уроке, он открыл дверь и вошёл.

— А, это ты, менестрель, — обернулся к нему Хаурун, и Толя поспешно поклонился: в комнате они были не одни.

— Добрый день, ваше величество.

Король вместе с несколькими придворными сидел за круглым столом в центре комнаты и играл с ними в карты. Толя быстро обежал взглядом лица: молодая рыжеволосая дама, рябой вельможа лет сорока с приплюснутым лицом, графиня де Рести, маркиза д'Эльфинэ, граф фон Уиски и какая-то жердь в пенсне.

— Ну, что стоишь, менестрель? — спросил Хаурун, и Толя различил смешинки у него в глазах. — Садись. В карты играть умеешь?

Толя робко взялся за свободный стул и несказанно обрадовался, увидев, что маркиза и графиня подвинули свои стулья в стороны и приглашающее улыбаются.

— Нет, ваше величество, не умею, — сказал он. — Если позволите, я просто посмотрю.

— Смотри, мне не жалко, — ответил Хаурун и вернулся к прерванному разговору.

— Ах, сударь, — зашептала Толе на ухо графиня де Рести, — удобно ли вашему естеству на этом стуле?

Толя, чуть не подавившись, изумленно посмотрел на неё, но, к счастью, сообразил, что нужно ответить.

— Очень, миледи, премного вас благодарю.

— Что же вы, господин де Кур, — говорил тем временем Хаурун, обращаясь к жерди в пенсне, — не хотите, чтобы я вам делал комплименты?

Жердь замялась.

— Ваше величество, мне, безусловно, приятно…

— Неужели вам не понравилось, что я сравнил вас с богом? — продолжал Хаурун. — С языческим богом с козлиными ногами? Он ведь так красив и резв...

Вероятно, фон Уиски толкнул де Кура под столом ногой, потому что тот неожиданно разулыбался:

— Что вы, ваше величество, вы не так поняли. Мне очень льстит… несомненно… да…

— Господин де Кур совершенно не понимает изысканных выражений, — зашептала Толе на ухо маркиза д'Эльфинэ.

— И сам не выражается, — добавила с другой стороны графиня де Рести.

Менестрель рассеянно кивнул: он наблюдал за рябым вельможей, который в этот момент обернулся к человеку, чьё присутствие в комнате до сих пор оставалось для Толи незамеченным.

В углу зала, у клавесина, спиной к придворным стоял высокий мужчина в синем камзоле. Его распущенные волосы, очень светлые, с пепельным оттенком, опускались почти до пояса. Как будто не обращая внимания на присутствующих, он неспешно перелистывал забытые на клавесине ноты.

— А вы что думаете, господин фон дер Кальтехеллер? — спросил у него рябой, и Толя даже вздрогнул от неожиданности и внезапно подступившей тревоги: «Первый министр!»

— Простите? — И менестрель едва не ахнул вслух: во-первых, потому что услышал эти два голоса один вслед за другим и узнал их, а во-вторых, потому что Люциус обернулся.

Кальтехеллер был молод, не старше тридцати. Черты его лица казались и жёсткими, и тонкими одновременно; во всём его облике присутствовала какая-то утончённая, аристократическая мужественность, за которой чувствовалась спокойная сила, а движения были уверенными, но сдержанными. Толя смотрел на министра через плечо, дополняя детали: презрительный взгляд, гордо приподнятый подбородок, тонкие губы, нос с красивой горбинкой, на правой руке — два массивных перстня, а на поясе — затейливая пряжка.

— Простите, господин фон Якконин, я не расслышал, — холодно повторил первый министр и небрежно опёрся локтем о клавесин.

— Я спросил, что вы думаете по поводу сравнения графа де Кура с козлоногим богом?

Холодный взгляд скользнул по графу.

— Я думаю, что по форме оно неуместно, но по смыслу вполне подходит.

Хаурун фыркнул.

— Вы, Люциус, как всегда, видите самую суть, — сказал он.

Маркиза д'Эльфинэ тоже посмотрела на первого министра.

— Ваше сиятельство, но отчего же вы так погружены в воды реки задумчивости? Уж не бьёт ли там на глубине ключ печали?

— О нет, миледи, — любезно ответил герцог. — Никаких рек, никаких ключей, ведь вся вода пошла на ваше море остроумия…

— Вот это мужчина, — зашептала Толе на ухо графиня де Рести. — Умён и галантен. У него многим не мешало бы поучиться…

Рыжая дама тем временем скосила на министра глаза и томно произнесла:

— Но о чём же вы всё-таки задумались?

— Ничего особенного, госпожа фон Якконин, — ответил тот. — Госпожа ди Магнус забыла здесь ноты, и я подумал, что нужно послать их ей со слугой. Прекрасный романс она, кстати, здесь разучивала…

— О каких пустяках вы думаете, — засмеялся рябой вельможа. — А у меня вот от ваших стараний голова отяжелела…

Тонкие губы первого министра растянулись в ироничной улыбке.

— Как вы это верно заметили, господин фон Якконин…

— Вам, дорогой супруг, нужно чаще бывать на заседаниях, — поспешно произнесла рыжая дама. — Тогда вы будете всегда в курсе всех дел, и с головой вашей всё будет в порядке…

— Верно, дорогая, — улыбнулся тот. — Какой хороший совет вы мне дали!

— Я выиграл, — объявил Хаурун, бросая карты на стол. — Я молодец! Якконин, тасуйте.

Некоторое время игра продолжалась молча, а Толя следил за тем, как игроки раскладывают карты в три стопки. Последовательность он примерно понял, теперь оставалось разобраться со смыслом игры. Притворяясь, что очень в этом заинтересован, он смотрел единственно для одного, — чтобы не обернуться назад. Может быть, он просто заразился от короля паранойей, но ему казалось, что первый министр не сводит с него глаз.

— Господин менестрель, — шепнула Толе на ухо маркиза. — Не будете ли вы так любезны посмотреть, какие карты у моей сестры?

Толя заглянул в карты графини.

— Четвёрка, девятка и две каких-то картинки… — прошептал он в ответ.

— Благодарю вас, вы так любезны, — рассеянно ответила ему маркиза, внимательно изучая свои карты и выкидывая одну. — Я выиграла! — И Хаурун недовольно засопел.

— Госпожа фон Якконин, если вас не затруднит, сыграйте что-нибудь, — попросил граф де Кур.

С обворожительной улыбкой рыжая дама поднялась с места и направилась к клавесину у окна. Сев за него, она элегантным движением поправила волосы и звучным голосом произнесла:

— Простите, господа, я по памяти — не взяла с собой нот… — и заиграла.

«Аллегро, си бемоль, — машинально определил Толя. — Размер три четверти». В этот момент в мелодию ворвался какой-то посторонний звук. Скрип открываемой двери.

Менестрель не выдержал и обернулся, надеясь, что это Люциус решил покинуть их общество, но министр стоял на прежнем месте.

Дверь была немного приоткрыта, а в комнату несколько настороженно заглядывал белокурый мальчик лет семи, и Толя тут же определил его как ребёнка аристократа. Видя, что его заметили, но не прогоняют, малыш осмелел и вошёл. Поклонился заученным движением — сначала королю, потом придворным. Как раз в этот момент госпожа фон Якконин ошиблась аккордом и оборвала игру, поэтому тонкий детский голосок услышали все:

— Добрый день, ваше величество, добрый день, господа.

Хаурун кивнул, чуть улыбнувшись; де Кур, фон Якконин и фон Уиски не удостоили мальчика даже взглядом, а графиня и маркиза, напротив, сладко запели:

— Жан, дорогой, милый мальчик, идите к нам!

Тот и вправду направился к ним, и Толя заметил, что он явно робеет, наверное, застенчив от природы. Поравнявшись с Люциусом, Жан внезапно остановился и отвесил ему запоздалый третий поклон:

— Добрый день, ваше сиятельство… — и как будто сжался, ожидая, что и тут на него и не посмотрят, но министр, к удивлению Толи, поклонился, приветствуя мальчика как взрослого:

— И вам, господин фон Якконин.

«Сын рыжей дамы и рябого вельможи», — понял менестрель.

— Жа-ан! — тревожно и требовательно позвала госпожа фон Якконин из-за клавесина. — Подойдите ко мне!

Жан направился к матери, и Толя увидел, что в его движениях почти нет детской непосредственности, вероятно, обучение этикету сделало своё дело.

— Жан прекрасный ребёнок, — оценила маркиза.

— Да, — согласилась госпожа фон Якконин. — Вот только иногда не выполняет данных обещаний.

Она склонилась к мальчику и с ласковой улыбкой стала ему что-то говорить на ухо, но в первый раз Толя не поверил здешним улыбкам, зная теперь, что с ними произносятся даже самые страшные угрозы. Да и судя по тому, как мальчик виновато опустил белокурую голову, слова миледи резко контрастировали с выражением лица.

Хаурун тем временем молчал, почему-то переводя взгляд с Толи на Люциуса; графиня и маркиза с упоением рассказывали менестрелю, как в прошлом году Жан забрался в приготовленный к отправке сундук и едва не уехал в Бурбонию вместе с послами; фон Уиски, фон Якконин и де Кур взялись обсуждать породы лошадей. Наконец мать выпустила руку Жана, и он взобрался на тот стул, где ранее сидела она. Покрутил головой: справа от него сидел Хаурун, слева фон Якконин. Посмотрел на Толю, а тот на него. Вблизи Жан оказался ещё бледнее, чем казался издали, а в общем обыкновенный ребёнок: тоненькая шейка, вздёрнутый носик, громадные серые глаза, смотрящие на мир снизу вверх.

Наконец он набрался смелости и потянул отца за рукав:

— Господин фон Якконин, а я ходил гулять и слепил снеговика…

Якконин отнял у него руку:

— Жан-Амадей, вы мне мешаете. Что за привычка встревать во взрослые разговоры? — И продолжал, обращаясь к собеседникам: — Когда я в прошлом году был у господина Минка, он мне показывал чудесного жеребца пегой масти с белыми отметинами на бабках. Так вот, этот жеребец…

Госпожа фон Якконин подошла к своему стулу и взялась за спинку:

— Опять вы, Жан, брали снег в руки? Вы болели месяц назад! Куда смотрела нянька, когда с вами гуляла?

— Тётя Ксандра помогала мне лепить… — протянул мальчик, и Хаурун, не сдержавшись, фыркнул, а миледи спокойно произнесла:

— Вам, Жан, давно уже нужен хороший строгий гувернёр. Он отучит вас от этих глупостей.

— Милена, дорогая, — обернулся к ней фон Якконин, — уведи его в детскую наконец.

Та взяла Жана за руку и заставила сползти со стула. Когда мать и сын скрылись за дверью, графиня и маркиза хором извинились:

— Просим прощения, что покидаем вас… — с двух сторон чмокнули Толю в обе щеки и выпорхнули за дверь.

— Пойдём и мы, — поднялись со своих мест де Кур, Якконин и фон Уиски. — Будьте здоровы, ваше величество…

Лишь тогда Толя позволил себе обернуться, но первого министра у клавесина уже не было. Менестрель понял, что не слышал, как он ушёл, и это прибавило ему тревоги.

— Ну что? — Хаурун откинулся на спинку стула, сцепил пальцы на затылке. — Что скажешь?

Толя задумался, закусив палец.

— Не все хитрят, — наконец сказал он. — Но все что-то недоговаривают. И поди разбери, где тут хитрость, а где непроходимая глупость… — Помолчал, добавил: — А мальчика, по-видимому, не очень любят…

— Ты прав во всём, менестрель, — признал Хаурун. — Но сдаётся мне, стену между мной и остальными строил всё-таки не я…

Помолчал, глядя в противоположную стену.

— Тошно мне после них, менестрель. Сыграй что-нибудь…

— Заходи.

Дверь в спальню не была заперта. Одетый Хаурун сидел на постели.

— Плащ тёплый взял?

— Да, — Толя машинально запахнулся.

— Это тёплый? — иронично спросил король. — Впрочем, твоё дело. Замёрзнешь — пеняй на себя. Ну так что? Ничего не заметил странного?

Он выжидательно посмотрел на менестреля, и тот огляделся по сторонам. В комнате ничего не изменилось, разве что кресло было сдвинуто.

— Ну неужели ничего? Вот ты меня ожидал найти, когда зашёл впервые? Не задумывался, почему я живу именно здесь?

— Не до того было, — признался Толя. — Я просто подумал, вы хотите быть подальше от всего этого, поэтому выбрали такое место.

— Не только. Бери свечу и ставь на пол, — приказал король. — Вон туда, у кресла.

Толя повиновался, пригляделся к пламени, передвинул свечу сначала левее, потом правее. Потом выпрямился, глядя на Хауруна с ужасом и восхищением одновременно (тому выражение его глаз явно польстило).

— Ваше величество…

Король торжествующе улыбнулся, гордо подняв голову.

— Что, а ты бы и не догадался, если бы я не подсказал? Я, менестрель, эту комнату с тринадцати лет искал, а в шестнадцать только нашёл, вот так-то.

Он спрыгнул с кровати, поддел ногой ковёр.

— Скажешь кому — придушу собственноручно, — пообещал он. — Теперь запирай дверь, гаси свечу и люк за собой закрыть не забудь.

Хаурун спускался первым, Толя, кончиками пальцев касаясь холодных стен, — за ним следом. Спрашивать он ничего не решался, но секрет у короля и вправду оказался знатным. Долго же тот мучился, прежде чем раскрыть его…

— Я не предам вас…

— Что? — не понял Хаурун.

— Далеко спускаться, говорю.

— А мне другое послышалось, — фыркнул король. — Ну это уже как судьба решит…

Он остановился, налёг плечом — дверь наружу распахнулась, отодвинув в сторону часть сугроба. Хаурун выглянул наружу.

— Давай за мной.

Толя огляделся. Эта часть дворца выходила в сад. Хаурун смотрел на небо:

— И моли бога, чтобы снег не прекращался, пока мы не вернёмся назад, — Толя машинально коснулся амулета у себя на шее, как бы проверяя: поможет или нет? Хаурун уверенно зашагал по аллее.

— Стражи нет, не бойся, только у ворот.

— А мы разве не к воротам идём? — наивно спросил Толя, и Хаурун остановился постучать ему по лбу:

— Сдурел, менестрель, какие ворота? Дырка в заборе — вот наша с тобой участь!

Перебравшись напрямик через кусты, он остановился:

— Ч-чёрт, заделали! Полезли так!

Толя с изумлением следил, как король карабкается по решётке, перекидывает ногу, спрыгивает вниз. Сам он перелезал куда более аккуратно.

— Боишься?

— Осторожничаю, — признался он. — Вдруг кто-то из нас ногу подвернёт?

Хаурун оценивающе взглянул на него:

— Ну я-то тебя дотащу, а вот ты меня… Ладно, хватит слов, больше дела, надевай капюшон и пошли.

Город спал. Король уверенно проходил по тёмным улицам, сворачивал в переулки, и Толя старался не отставать. Всё же он не преминул спросить:

— А мы не заблудимся? — на что получил ответ:

— Ты что, менестрель, я тут каждую собаку знаю. Это ты из дворца не вылезаешь!

— Ну ладно, а здесь опасно? — тревожился Толя.

— Не опасней, чем дома. — Хаурун остановился, сплюнул: — На меня пару лет назад тут напали неподалёку двое…

— И что с ними стало?

— А ты как думаешь?

— Хотите об этом рассказать? — осторожно подступился Толя, сообразив, что вряд ли кроме него об этом кто-то знает.

— Не сейчас.

Он шагнул в проулок, увлекая за собой менестреля: по мостовой цокали копыта ночного патруля.

— Придётся немного помёрзнуть на улице, чтобы не мелькать в нужном месте, — зашептал король. — Пойдём после полуночи.

— А как мы узнаем время?

— Слышал звон вдалеке? Это часы на ратуше. Нет? Эх ты, балда. Половина двенадцатого…

— Славная погодка, — заметил король через некоторое время, вышагивая по пустому бульвару с едва различимыми за пеленой снега фонарями по обеим его сторонам.

— Славная? — не понял Толя.

— Ну да, а что ты удивляешься? Ненавижу когда солнышко и птички поют, фу…

— Правильно, — согласился менестрель, заставляя себя начать думать и чувствовать. — Вы любите ветер, дождь, снег, а когда над городом проходит гроза, идёте любоваться ею на крышу дворца.

Хаурун схватил его за плечо:

— А ты откуда знаешь?!

— Догадался, — ответствовал Толя, но короля это не удовлетворило.

— Да ты колдун что ли?! — воскликнул он. — Тебя так и называли — за дело?

— Я не колдун, — вздохнул Толя. — Но, наверное, за дело…

Король огляделся по сторонам, прислушался.

— Замёрз как собака, чёрт побери…

Толя примолк, наклонив голову и глядя в сторону.

— Ну не так уж вам и холодно, ваше величество, — наконец сказал он. — Вам жжёт грудь; я в таких случаях расстёгиваю ворот и холодный ветер остужает боль. Только не простудитесь. А от непогоды лучше всего будет укрыться в церкви.

Хаурун отступил на шаг, завязнув в сугробе:

— И ты говоришь, что не колдун?! Так я тебе и поверил! Не зря ты носишь свой амулет! Сразу видно, что ты язычник и колдун!

— Я что, опять прав? — улыбнулся Толя.

— Ты попал в самое яблочко, — мрачно поведал Хаурун. — Мало того, откуда-то ты знаешь, что по секретному делу мы идём в городской собор! Просто нужно подождать, пока не кончится ночная месса. Смотри у меня, менестрель, министры скупы на награды, но если я им намекну, что надо кого-нибудь замучить, они это сделают с радостью!

— Ну ваше величество, вы же обещали, что будете мне верить, а не подозревать меня в шпионаже на каждом шагу, — укоризненно сказал Толя. — И учтите, проводить дознание вам придётся лично за неимением палача…

— Ай да менестрель! — воскликнул Хаурун, хлопая его по плечу. — Отовсюду вывернешься! Чёрт с тобой, дарю тебе жизнь опять, пошли дальше!

В соборе было так же холодно, как и на улице. Свечи перед иконами и на громадных люстрах под потолком не давали тепла. Толя поднял голову посмотреть на колонны, поддерживающие свод собора, но взгляд утонул в темноте, в которой отдавались осторожные шаги менестреля и короля.

Ночная месса ещё не закончилась, но прихожан не было. Органист перебирал клавиши (Толя навострил уши), хор с высоты негромко тянул псалом, священник замер у входа в алтарь. Молодая монахиня не спеша обходила иконы и обирала огарки свечей. Хаурун потянул Толю к пустым скамьям.

Месса закончилась через десять минут, и во всё это время Хаурун и Толя не сказали друг другу ни слова. Из-под капюшона Толя следил, как священник подзывает монахиню, как она идёт сначала к нему, потом к ним.

— Отец настоятель спрашивает вас, — голос тих, глаза опущены вниз, — хотите ли вы остаться в храме ещё.

— О сестра моя, — таким Толя голос короля ещё не слышал, — скажи ему, что мы пришли сюда, чтобы молиться всю ночь, и будем рады, если он позволит тебе остаться с нами читать нам Библию, ведь ты лучше знаешь, что читать в том или ином случае…

— Пойдёмте. — Чёрное одеяние двинулось назад по проходу, и Хаурун, не сводя с него взгляда, поднялся со скамьи. Шагая вслед за королём, Толя молился всем богам, чтобы его предположение оказалось неверным. Хотя это было слишком похоже на Хауруна…

Священник вручил монахине ключи:

— Когда закончишь читать, дочь моя, убери книги куда следует и замкни врата за прихожанами. Бог в помощь, а я пойду спать.

Король, менестрель и монахиня остались в соборе одни. Девушка робко замерла с толстенной книгой в руках, переводя взгляд то на Толю, то на Хауруна. Где-то закрылась дверь за священником, и король опустился на переднюю скамью.

— Читай нам священные слова, о сестра моя… — и менестрель не стал больше надеяться.

Медленно, как во сне, монахиня открыла книгу наугад и стала читать:

— На это было сказано: истинно, истинно говорю вам: Я ничего не могу творить без человека, и через человека творю Я, ибо что творит человек, то и Я творю также. — Она подняла голову, обвела глазами храм: — Он ушёл?

— Да, не бойся.

Монахиня прижала книгу к груди:

— Кто это?!

— Он мой друг, вернее него никого нет.

Подойдя, король отнял книгу, положил на кафедру; откинув капюшон, обернулся к Толе:

— Стой здесь и читай вслух. Если кто-то войдёт, замолкай.

Король и монахиня скрылись в темноте за алтарём. Толя взял книгу, откашлялся, посмотрел вдаль, на входную дверь. Забавно выступать в роли священника и стоять здесь, под символом креста, но языческим символом на груди.

— Ибо Я люблю человека и творение его, и будут те творения преумножены так, что не будет им равных. — Говоря, Толя сошёл с кафедры и направился к органу в углу собора; косясь в книгу, поддел крышку — заперто. — Ибо, как человек творит что бы то ни было вокруг себя, так и Я творю, и как творю Я, так творит и человек… — Толя вытащил из-под плаща нож, ведь другого случая может и не быть. — Не дивитесь сему: ибо наступает время, когда все станут свидетелями и не останется равнодушных. — Он положил книгу на крышку, сунул кончик ножа в замок, но повернуть не получалось. — Я ничего не могу творить Сам от Себя. Как слышу, так и…

— Ты чего делаешь? — Хаурун стоял позади него. — Пойдём.

Толя оглянулся в темноту: там виднелся белый овал лица с чернотой глазниц.

— Ваша воля, — менестрель захлопнул книгу, положил на кафедру. Всё-таки занятная штука эта святая книга. Вроде бы обыкновенными буквами написано, а ничего не понятно.

За дверями храма Хаурун метнулся туда-сюда как потерянный, рванул ворот плаща.

— Пойдём отсюда, скорее!

Толя встревожился не на шутку. Видимо, дело действительно плохо. На ходу Хаурун бросил ему:

— Ты ждёшь объяснений?

— Не знаю. Хотите — сами всё скажете.

— Не юли! У тебя от любопытства слюни текут! Ты такой же как все! Потешаешься небось: король влюбился в монахиню! О боже, какой я дурак! — Хаурун рванул себя за чёлку, и Толя не выдержал, схватил его за плечи, встряхнул, хотя король был на полголовы выше.

— Хватит закатывать истерики, ваше величество! Что у вас проблемы, я уже понял! А теперь пойдём обратно во дворец, пока снег не кончился, а разговаривать будем потом!

Хаурун отдышался, болезненно оскалился:

— Ты прав, менестрель, спасибо, что привёл в чувство. Пойдём, уже второй час.

Хаурун рухнул в кресло, не снимая плаща; устало прикрыл глаза рукой. Толя зажёг свечу, оставил на столе.

— Дай законы, — вдруг приказал король. — Под подушкой.

Толя подал ему книгу, тот раскрыл, перелистал.

— Посвети… Нашёл. «Ежели же духовное лицо женского полу уличено в прелюбодеянии будет, то пороть плетьми до смерти, а ежели же чадо во грехе возымеет, то сжечь на костре вместе с чадом оным»… Поправок нет.

Толя приложил руку тыльной стороной ко лбу.

— Она беременна.

— Ты даже не спрашиваешь… — усмехнулся король и вдруг вскинулся: — Это я виноват, из-за меня она умрёт, моими руками будет сожжена! Да будь я проклят!

Решив не обращать внимания на его вопли, Толя присел на край стола:

— Нет никого, кто мог бы её спрятать?

Хаурун притих, покачал головой:

— Она сирота. Да и за укрывание преступника тоже несладко приходится… — Взгляд блуждал по стенам. — Пойми, менестрель, у нас обоих никого нет, мы оба взаперти… О менестрель! Если бы я мог ей помочь! Если бы ты…

— Не паникуйте, — Толя отнял у него книгу, силой стащил с него мокрый плащ. — У нас есть ещё время, чтобы всё обдумать…

— Какое время?! Менестрель, скоро это будет заметно и я потеряю её навсегда!

— У нас достаточно времени, чтобы устроить революцию, не то что побег женщины из монастыря, — отрезал Толя, стараясь казаться спокойным.

— Революцию? — осклабился Хаурун. — Это ты на убийство короля и смену правящего режима намекаешь? Заметил, что я забыл о себе, и решил напомнить?.. Впрочем, не в этом дело. Что ты имеешь в виду, когда говоришь о побеге?

Толя покусал губы.

— Ей нужно уйти, но не одной, а с кем-то ещё, с кем она будет в безопасности.

— Ты и я — все наши возможности, — убито сказал Хаурун. — За мной отправят в погоню всю действующую армию. Ты… — он оглядел Толю.

— Я вас не брошу, — заверил менестрель. — Ваша жизнь…

— Менестрель, а ты не подумал, что другого наследника у меня может не быть? Как и женщины, которую я полюблю?

— Значит, я поеду с ней, а вас оставлю?

Внезапно ему в голову пришла неожиданная мысль:

— Гарольд, мой конь! Он же может отвезти её сам!

— Твой волшебный конь? — переспросил Хаурун. — Но куда он её отвезёт? Впрочем, не всё ли равно, лишь бы она была в безопасности…

— За ним никто не может угнаться, его не остановит патруль, и он знает все дороги… — Толя примолк. — Но двоих он не выдержит… Монахине придётся ехать одной.

— Изольде, — машинально поправил Хаурун.

— Ладно, нет так нет, — твёрдо сказал Толя, видя, что он колеблется. — Я придумаю что-нибудь ещё.

— Сейчас ты скажешь, что нужно её пристроить к бродячим актёрам: они, мол, всегда вне закона, патруль их не трогает и тому, кто что-нибудь натворил, они завсегда помогут. Только вот я её этой швали не доверю!

— Ваша воля, — кивнул менестрель. Больше ему нечего было сказать.

— Мы с тобой мыслим не так, понимаешь! — Хаурун снова отчаянно рванул себя за чёлку, посмотрел на Толю сверкающими глазами: — Если ты мне сейчас скажешь, где здесь корень зла, я тебя пожалую орденом Почётного Легиона! Ну?

Толя отстранился от ситуации, всё происходящее представляя как будто в более мелком масштабе.

— В постановлении Урио Пятого.

Хаурун хлопнул в ладоши:

— Молодец, орден потом отдам, в комоде валяется. Теперь слушай. — Задумался, помолчал. — Само постановление я видел всего один раз, но оно должно храниться где-то во дворце. Взломать королевский архив я ещё не пробовал, но если мне не смогут в следующий раз показать эту бумажку по первому требованию, то победа моя.

«Если вас не решат тогда убить немедля ввиду чрезвычайных обстоятельств», — подумал Толя, но вслух ничего не сказал, надеясь, что король и сам догадается.

— …Тогда я отменю все законы — ну ладно, половину — и построю Изольде дом на лугах. И никто её пальцем тронуть не посмеет!

Хаурун перевёл дух.

— Если сегодня им не удалось добыть яд, Борзой снимет караулы снова. У нас есть шанс, — заговорил Толя, решив не давать ему задумываться над тем, легко ли двор сдаст свои позиции.

— Хорошо, — король поморщился, видимо, мысль о фатальном исходе уже посетила его. — Будешь наблюдать за караулами. Когда их снимут — скажешь мне.

— А где мы ключи раздобудем? — напомнил Толя.

— Действительно. Не бить же по голове хранителя ключей. Он очнётся и поднимет тревогу. Хотя в принципе я и придушить могу. — в голосе короля появились кровожадные нотки.

— Давайте без убийств! — отшатнулся Толя. — Я, конечно, понимаю, как вам хочется стать свободным, но…

— Что «но», менестрель? — тяжко вздохнул Хаурун. — Ты не даёшь мне права играть по их правилам? Но ведь мы уже по ним играем!

— Нет, — резко ответил Толя. — У нашего лекаря есть сонные капли?

— Должны быть, — припомнил Хаурун. — Попроси как будто для себя, ладно? Стоп… Мы же не знаем, когда именно караулы будут сняты. Ты что, проследишь за этим, а потом пойдёшь к ключнику и попросишь его выпить капли?

— Ну… Можно просто усыпить его и снять копии с ключей, а потом сделать в городе дубликаты… — робко подсказал Толя.

— Ха, а деньги ты где возьмёшь? У меня лично нет ни гроша, всё в казне. У тебя, как я понимаю, тоже. Я, конечно, покажу, где лежит столовое серебро, но, — Хаурун усмехнулся, — продавать на базаре ложки с вензелем королевского двора я бы не рискнул на твоём месте, — усмешка сменилась гримасой боли. — Менестрель, если бы ты знал! Ведь когда-то всё было по-другому, а теперь встало с ног на голову, и вот я сижу здесь и гадаю, откуда взять денег и как обхитрить своих министров, говорю «надо выкрасть», «надо пробраться»! О менестрель! Если бы ты мог себе представить, как это больно! Что-то не то, понимаешь, что-то случилось с нами или со временем, в котором мы живём…

Толя молчал, искренне пытаясь понять его и осознавая, что ещё многого не знает о стране, в которую попал.

Хаурун замолк, оборвав речь, полную горечи, и вновь вспомнил про дело:

— Ключи можно просто украсть. Понятно, что поднимется переполох, но… И всё-таки… я не буду спокоен, пока Изольда не покинет эти места. Я не хочу, чтобы она видела то, что здесь будет, когда я получу свободу…

На Толю вновь начала наваливаться тяжесть, поэтому он понял не спрашивая, почуяв призраки будущих смертей. Площадь будет залита кровью, а дворец опустеет…

— Ваше величество, прошу вас, не делайте этого! Отправьте всех в ссылку…

Хаурун пронзительно взглянул на него:

— Ты разве не знаешь, что врагов нельзя оставлять в живых? Тем более тех, кто так долго тебя унижал…

— Месть не принесёт вам облегчения, вот увидите, — предсказал Толя.

— Это почему? — прищурился Хаурун.

— Потому что вы не смогли их простить.

— А что, я их ещё и прощать должен?! — взвился король, даже оскалился. — Они захлебнутся в собственной крови так же, как я захлёбывался в собственных слезах!

Толя печально наклонил голову.

— Ваша воля, но это вас только ожесточит, я уже вижу эту жестокость… Вы живёте обидой…

— Это моё дело! — резко оборвал его Хаурун. — Я за тобой тоже кое-что замечаю…

— Например? — дерзко спросил Толя, позабыв, с кем разговаривает.

— Что ты за меня готов убить кого угодно — думаешь, я не вижу? Ты тихоня, а в тихом омуте, сам знаешь, много чего бывает! Думаешь, я не вижу, как ты ко мне привязан, думаешь, я… — осёкся, добавил совсем тихо: — Дураки мы с тобой оба, менестрель…

— Да, ваше величество, — устало согласился Толя, и король расхохотался:

— Что, уже от себя мало что получается говорить, только поддакивать?

Менестрель посмотрел на него почти яростно, и тот фыркнул снова:

— Ага, вот, вижу, злишься, не всё ещё потеряно!.. Просто я вправду не хочу, чтобы ты стал рабом. Подобострастием я уже сыт по горло… Так что прости, если обидел.

— Вы ничем меня не обидели.

— К чёрту тебя, менестрель, если ты опять так разговариваешь!

— …И сделать меня рабом у вас по-любому не получится.

Хаурун аж подавился:

— Считай, что я тебя уважаю как своего, менестрель! Ты гордый, совсем как я!

— Ладно, ваше величество, не забывайте, что речь не об этом. Заснуть сможете?

— Тебе-то что за дело?

— Вы сейчас слишком взбудоражены, а завтра нужно действовать на свежую голову. Я схожу к лекарю за каплями. Скоро вернусь.

Пришёл Толя и вправду скоро, бесшумно открыл дверь.

— Времени пятый час. Караулов нет, — сообщил он. — Лекарь хоть и обругал меня, но капли всё-таки дал.

Хаурун посмотрел на пузырёк у него в руках:

— Слушай, а ты уверен, что это то, что нужно? — подозрительно спросил он, наблюдая, как менестрель капает лекарство в стакан с водой.

— Пополам, — лаконично ответствовал Толя.

— Ха-ха, ну ты даёшь, менестрель! А не боишься?

— Что вы про страх всё время? — поморщился Толя. — Как будто сравниваете, кто боится больше.

— Понятное дело, что я, — погрустнел король. — Лучше скажи, что всё обойдётся, что мы спасём Изольду… Только вот я её больше не увижу…

Толя внимательно посмотрел на него; не сводя глаз, отпил из стакана первым.

— На мяту похоже. Вы, ваше величество, устали и издёргались, а потому начинаете ныть, так что лучше пейте капли и ложитесь спать, утро вечера мудренее.

— За это тебя и люблю, — устало улыбнулся Хаурун, беря у него стакан.

— За что?

— За то, что королю приказываешь и не краснеешь!

…Толя бродил по дворцу, внимательно присматриваясь к окружающим и мучительно пытаясь заметить что-нибудь подозрительное, но ничего не находил.

В Музыкальном зале несколько дам и кавалеров столпились вокруг небольшого столика, а с балкона свешивался виолончелист королевского оркестра и, глядя в театральный бинокль, громко комментировал:

— Белый король мечется на нескольких клетках, королева стоит в углу в проигрышной позиции, ладья с риском для себя находится в стане чёрных, офицер выжидает, а чёрные продолжают наступать. Белый конь защищает свою королеву, а ладья, метнувшись через всю доску, встаёт перед королём, но королева гибнет, и чёрные вот-вот…

— Доброе утро, господин менестрель.

Дивясь комментарию, Толя не заметил, как подошёл алхимик.

— А, здравствуйте, господин Магнус, рад вас видеть. Как здоровье госпожи Лии?

— Прекрасно, — Магнус наклонился к самому его уху. — Вы, сударь, оказали мне большую услугу. Дело в том, что сегодня ночью кто-то пытался проникнуть в лабораторию, но я был начеку благодаря вам.

— Вы им помешали? — обрадовался Толя.

— Да, я вышел со шпагой и они убежали, но боюсь, если так будет продолжаться, придётся на ночь запирать вход в саму башню, — вздохнул алхимик.

Толя сделал вывод, что гофмейстера и надзирателя он не рассмотрел.

— Скажите лучше, как ваши дела, — продолжал алхимик. — Слышали, что скоро будет праздник?

— Конечно, — кивнул менестрель.

— Королевский оркестр хочет ввести некоторые новшества, только пока есть затруднения, какие именно, — алхимик бережно взял его за локоть. — Вы уже знакомы с господином Амикатисом?

— Нет. Это руководитель оркестра?

— Верно, — ответил Магнус и тонко улыбнулся: — Флейты у нас ещё не было…

Хаурун ждал Толю в своей комнате, нетерпеливо листал свод законов при свете единственной свечи; вопрошающе взглянул на вошедшего. Толя вытащил из кармана связку ключей, глаза Хауруна жадно блеснули:

— Это они! А хранитель?

— Спит как сурок. Служанка оставляет ужин у него под дверью. Я бухнул в вино весь пузырёк. Дверь открыл ножом. А теперь, — голос Толи стал тише и напряжённее, — собирайтесь, ваше величество, караулы сняты…

Хаурун бросил законы на стол, замахнул чёлку назад.

— Я готов. Стой. — Вытащил из-за кровати шпагу. — Теперь готов.

— Наденьте плащ, — посоветовал Толя, но Хаурун презрительно фыркнул:

— Я не вор и не буду красться и прятаться в собственном дворце! Я король или кто?

— Король, — согласился Толя, понимая, что он накручивает себя перед опасным делом: знает, что их могут убить, если государственный переворот сам поплывёт в руки. — Пора, пойдёмте.

По объятому сном дворцу король пробирался на удивление бесшумно.

— Не отставай, менестрель…

Дверь в архив оказалась тяжёлой двустворчатой дверью, обитой железом, и с тремя замками.

— Посвети, — приказал король, доставая ключи.

— Не этот ключ, побольше. Нет, другой, — подсказывал Толя; Хаурун, стараясь не звенеть, перебирал связку. Менестрель то и дело оглядывался: коридор был тупиковым, но никаких шагов пока не слышалось. Наконец король потянул дверь на себя.

В архиве было прохладно. Толя поднял фонарь повыше и огляделся. Тяжёлые дубовые шкафы с ящиками стояли по стенам, такие же в три ряда посередине. Висели зачем-то и зеркала.

— Как же мы его найдём?! — ахнул менестрель.

— Спокойно. — Хаурун подошёл к первому шкафу. — Свети. «Земельные постановления». Я знаю дату. Каждый ящик подписан, нужно только искать.

Они переходили от шкафа к шкафу, и встревоженному Толе казалось, что прошёл уже целый час, что караулы уже заступили, что…

— Вот он! — Хаурун выдвинул ящик, стал рыться в бумагах, но Толя с первого взгляда понял, что постановления там нет.

— Нет, — убитым голосом подтвердил король.

— Оно может быть где угодно, — Толя обвёл фонарём помещение, блики заиграли на резьбе шкафов.

Хаурун бросился открывать каждый ящик, остановился, обернулся к Толе.

— Менестрель, я не хочу, чтобы она умерла. Я не хочу убить её. Если можешь, помоги мне. Прошу тебя.

Толя медленно выдохнул, сливаясь со стенами, окружающими его, чувствуя их холод, чувствуя, как память о событиях вливается в него. Потом пошёл наугад, ткнул в одно из зеркал:

— Здесь что-то есть. Не знаю, как сказать…

Опытный в дворцовых делах король ощупал раму, чем-то щёлкнул, зеркало отъехало в сторону, открыв крохотную квадратную дверцу в стене.

— Ключ!

Подошёл лишь последний, самый маленький; открыв, Хаурун сунул руку внутрь углубления, вытащил обитую бархатом шкатулку.

— Там его нет, — шепнул Толя. Но и в его сердце закралась на мгновение безумная надежда.

Внутри шкатулки лежал тонкий серебряный обруч, украшенный мелкими красными камешками, с четырьмя шипами, выходящими из одного места и образующими четыре луча звезды.

— Ваше величество, это же…

— Это корона, — спокойно подтвердил Хаурун, вынимая обруч из углубления. — Подержи шкатулку. — Осторожно надел, повернулся к зеркалу, рубины завораживающе блеснули в свете фонаря, короткий нижний луч звезды лёг на переносицу, длинный верхний вознёсся надо лбом. Залюбовавшись, Толя даже забыл, зачем сюда пришёл.

— Здорово, правда? Я девятый король, что надевает её… — Хаурун не отрывал взгляда от зеркала, и Толя вдруг подумал, что покрасоваться во всём царственном величии ему довелось разве что в день коронации, в вечер которого ему жёстко и просто разъяснили его положение. — Что, мне идёт? — лукаво улыбнулся король.

— Очень, — искренне сказал менестрель. Хаурун действительно шикарно смотрелся: встрёпанный, с румянцем волнения на щеках, со сказочно красивым обручем, охватывающим лоб.

— На, примерь, — предложил он вдруг.

— Кто, я?! — отшатнулся менестрель.

— Ну да, ты. Надевай, разрешаю!

Толя не без робости повиновался, взглянул в зеркало.

— Тебе тоже ничего, — после долгого созерцания сказал Хаурун. — Эх, менестрель, будь я собой, пожаловал бы я тебе Червонные пашни и короновал бы тебя как герцога…

Толя оглянулся на бесконечные шкафы.

— Но мы не нашли его…

— Я вижу, — горько подтвердил Хаурун. — Поэтому я вернусь сюда завтра…

— Нет! — воскликнул менестрель. Помолчал. — Его здесь нет, я чувствую. Давайте положим корону на место и пойдём отсюда. Время позднее. Мы сделали всё, что могли.

— Да, — необычайно тихо ответил Хаурун. — Но вот только корону я им не отдам. Не хочу, чтобы величайшую драгоценность страны разломали и переплавили, когда кому-то не хватит денег… Мне есть где её спрятать. Закрывай тайник, менестрель, и пойдём.

— Ваша воля.

Шкатулку с короной Толя спрятал себе под плащ. Они вышли из архива, и едва за ними закрылась дверь королевской комнаты, как пробило три часа ночи и под сводами залов раздались приглушённые коврами шаги стражников.

— Менестрель… Менестрель… — позвал Хаурун, но ему нечего было сказать. — Я не знаю, что делать…

Толя взглянул на него: он опять был в короне, не в силах с ней расстаться.

— Что смотришь? — перехватил Хаурун его взгляд. — Это моё проклятие и с ним мне умереть…

Менестрель послушно склонил голову, соглашаясь. Хаурун внезапно судорожно подхватился с кровати, пересел к столу, откопал в завале вещей чистый лист бумаги, что-то написал, зачеркнул, скомкал, отбросил.

— Вы что-то придумали? — не выдержал Толя.

— Придумал… Ничего я не придумывал. Может быть, это давно нужно было сделать! — с какой-то злостью сказал король, доставая новый лист и склоняясь над ним. Перо в его руке скрипело, выводя строчки. Наконец Хаурун выпрямился, протянул листок Толе.

— Читай.

Толя поднёс листок поближе к свету свечи.

"Если Вы можете, если ещё хоть что-то помните, то я прошу Вас о помощи".

Две строки были написаны корявым взволнованным почерком, в одном месте перо от нажима порвало бумагу, а вместо точки осталась клякса.

— Герцогу?! — выдохнул Толя.

— Как ты догадался? — скривился Хаурун. — Отнеси сейчас, на стражу не обращай внимания. Если они хоть немножко его боятся, то должны насторожиться, узнав, что ты курсируешь от моей комнаты до его кабинета. Левое крыло, третья дверь справа от Библиотечной башни.

Менестрель стоял на месте.

— А вы уверены, что нужно дать ему понять, что вы бессильны и смертельно напуганы? — медленно произнёс он и поразился тому, что глаза Хауруна сверкнули подобно рубинам на короне.

— А ты так наивен, что думаешь, что он этого не видит? Не было ещё ощущения, что он взглядом просвечивает тебя насквозь? — придушенно спросил король, и Толя не знал, что ему ответить. — Иди и проси написать ответ.

Стоя на пороге, менестрель оглянулся на Хауруна: тот был суров как никогда; исподлобья смотрел он на Толю, а драгоценный обруч вокруг лба только добавлял величия.

…Толя видел, что в щель между дверью и порогом пробивается свет, но долго боялся постучать. Не то чтобы страшился отрицательного ответа, но само воспоминание о ледяном презрении в серых глазах нагоняло робость. Он несколько раз заносил руку для стука, несколько раз зачем-то трогал ручку двери, несколько раз прошёлся почти по всему коридору, чувствуя, как ладонь от волнения становится мокрой, и боясь, что расплывутся строки. Потом, представив, как Хаурун в тишине своей комнаты сидит и ждёт, сто раз уже успев раскаяться, что написал записку, и сто раз понадеяться, что она изменит его судьбу к лучшему, — потом всё-таки постучал.

Вначале ответа не было, но потом спокойный голос спросил:

— Кто там?

У Толи от испуга пересохло в горле, но, сглотнув, он сумел сказать:

— Менестрель его величества!

Через секунду в замке повернулся ключ. «Тоже запирается», — успел подумать Толя, прежде чем Люциус открыл дверь. Он ожидал услышать резкость в голосе министра, но тот произнёс просто и едва ли не мягко:

— Добрый вечер, господин менестрель.

— Добрый вечер, ваше сиятельство, — робея с каждой секундой, пролепетал Толя, не смея поднять взгляда: вдруг Хаурун прав и министр по глазам действительно может прочитать самые сокровенные мысли?

— Его величество шлёт вам записку и просит ответить как можно скорее…

Менестрель с удивлением и досадой увидел, как дрожит протянутый листок в руке, и попытался совладать с собой, но получилось плохо. Люциус взял у него записку, и Толя опять машинально отметил два тяжёлых перстня. Министр посторонился:

— Прошу вас. Я отвечу немедленно.

Толя вошёл, лихорадочно оглядывая кабинет и думая в первые же секунды выделить опасность среди повседневности, но ничего опасного найти не смог. У стены стоял массивный дубовый стол, заваленный бумагами и огрызками перьев, в середине комнаты — ещё один, на котором лежали ещё бумаги, распечатанные письма, несколько книг. Окно было завешено чёрной бархатной шторой. Горели свечи в трёх канделябрах: двух настенных над письменным столом и одном на столе.

— Прошу вас, садитесь. — Люциус указал менестрелю на стул, сам сел на своё место, развернул листок. Толя случайно взглянул на противоположную стену: там висела единственная в комнате картина, на которой были изображены трое детей — хрупкий подросток с книгой в руках и мальчик и девочка примерно лет пяти, смотрящие на своего товарища. Взгляд менестреля опустился ниже, на второй стол, и внезапно Толя вздрогнул, углядев, наконец, настоящую опасность. Среди писем и книг на столе лежал хлыст. Хорошо ещё, что не настоящее оружие! Впрочем, не думал же он, что во дворце можно быть беспечным?

Менестрель медленно поднял глаза на министра, боясь встретить ответный взгляд, но Люциус читал письмо, вернее, перечитывал его уже наверняка в десятый раз. Толя почувствовал, как заныли шрамы на спине, и уставился в пол, решив больше ничего не разглядывать. Он не шевельнулся даже тогда, когда министр протянул руку к перу.

Ответ был совсем коротким, не длиннее, чем просьба. Люциус свернул листок по сгибам и протянул Толе, который поспешно встал, ожидая, когда его выпустят. Министр проводил его до двери, повернул ключ в замке.

— Доброй ночи, господин менестрель.

— Доброй ночи, ваше сиятельство… — Толя нечаянно встретился с ним взглядом, но испугался не спокойного выражения в серых глазах, а того, что посмел посмотреть. Не дожидаясь, пока министр закроет дверь, он бросился прочь и нёсся не останавливаясь до самой комнаты короля.

— Ну?! — подскочил Хаурун. Толя согнулся, держась за грудь и не в силах отдышаться.

— У тебя такой вид, будто он за тобой погнался.

— Я… Я очень его боюсь, — признался менестрель.

— Ну это ты брось, не дури, — сердито сказал король. — Ответ принёс?

— Принёс… Боги, я чуть не умер от страха в его кабинете…

Хаурун отнял у него бумажку, стал разворачивать.

— У него… у него хлыст на столе… — зачем-то добавил менестрель. Король хмыкнул:

— Ну и что? Он ездит на лошади каждый день, а ты чего подумал?

— Я ничего не подумал! — поглядел на него Толя. — Я вспомнил, как меня… — он осёкся, замолк, даже закусил рукав рубашки. — Что в письме?

Хаурун поднёс письмо к свече, и они с менестрелем склонились над бумажкой.

Ровный красивый почерк с завитушками, ни одной помарки:

"Я делаю всё, что в моих силах. Остальное пусть идёт как идёт".

— Ах, вот как… — протянул Хаурун.

— Получается, он за нас, — облегчённо выдохнул Толя. Даже холодные серые глаза не казались ему теперь такими страшными.

— Пусть идёт как идёт, — повторил король и хлопнул ладонью по столу. — Ну так что же — пусть идёт! — воскликнул он. — Я не верю в то, что Люциус знает про Изольду, — продолжал он уже сосредоточеннее. — Если знает, то он дьявол, в честь которого его назвали. А если он не дьявол, то мы с тобой, менестрель, делаем то, что должны, — спасаем Изольду.

— Как вы смотрите на то, чтобы послать госпоже аббатисе приглашение на праздник? — спросил Толя.

— От королевских приглашений отказываться не принято, — хмыкнул явно ободренный Хаурун. — К тому же я знаю, как подчинённые теряют бдительность, когда начальства нет на месте… — Подумал ещё немного, заговорил повелительно: — Завтра поедешь в монастырь, отвезёшь приглашение и заодно свидишься с Изольдой. Расскажешь, что мы придумали, и про коня. Я же хочу на него посмотреть.

— Так вы выбрали Гарольда? — переспросил Толя.

— Я не выбирал, выбора не было, — ответил король; ни тени смешинки в глазах. — Изольде передашь вот что. Что в ночь праздника ты поедешь за ней в монастырь. Думаю, что ворота сторожить не будут, если не так, действуешь по обстановке. Изольду посадишь на коня и… — Хаурун тяжко вздохнул. — За ночь до этого я пойду прощаться. Один. Ты выступаешь в оркестре?

— Да, в первом отделении, — припомнил Толя. — Есть алиби и много времени, чтобы незамеченным уйти и вернуться… А вы в свою очередь займите чем-нибудь госпожу аббатису.

— А то бы без тебя не догадался, — вяло огрызнулся король и вдруг вспомнил: — Завтра возьми у Изольды её чётки, из зелёных камешков. Я-то знаю, что когда она пойдёт на встречу со мной, их наверняка не возьмёт…

— Да, государь.

— Прекрати, — поморщился король. — Не на приёме. Теперь марш спать.

Сворачиваясь в кресле, Толя не думал ни о чём. Боялся думать.

Утром в конюшне Толя шептал Гарольду на ухо:

— Послушай… Мой король любит даму, но ей угрожает опасность. Её нужно увезти отсюда очень далеко. Вся надежда только на тебя. Ты один знаешь все дороги. Но не вези её в земли Таркмунда или к язычникам, потому что там она пропадёт…

Конь слушал внимательно, не фыркал, не хватал Толю за руки, ища горбушку хлеба, и тот понял, что он согласен выполнить просьбу.

— Спасибо, Гарольд… Через неделю. А сейчас едем навестить её, только чур, всё в большом секрете, мы как будто везём письмо её начальнице… — Конверт с приглашением аббатисе лежал за пазухой.

Возвращаясь через два часа и въезжая в ворота, Толя сразу заметил Хауруна: одетый в меховую куртку и ушанку, король прогуливался по главной аллее в сопровождении секретаря, казначея и министра внешней политики, которые держались поодаль. Менестрель остановил коня на почтительном расстоянии, спрыгнул, поклонился:

— Ваше величество, госпожа аббатиса шлёт вам ответ.

Подал конверт с печатью монастыря святой Луизы. Король зубами стащил варежку, сломал печать.

— Обещается быть, — сказал он и, умоляюще взглянув на Толю, выдохнул: — Ну?..

Тот молча снял с запястья чётки и подал ему так, чтобы со стороны не было видно. Пальцы Хауруна судорожно пробежались по зелёным камешкам.

— Спасибо, менестрель.

— Не за что.

Совладав с собой, король обернулся к Гарольду:

— Это и есть твой конь, который спас тебя?

— Да, ваше величество.

Хаурун потянулся погладить Гарольда, и тот наклонил голову. Король удивлённо взглянул на Толю:

— Это он кланяется?

— Не знаю, — ответил менестрель, сам поражаясь.

Хаурун шепнул что-то на ухо Гарольду, как будто проверяя, и тот, соглашаясь, кивнул головой, подогнул передние ноги. Серые глаза короля наполнились удивлением ещё большим, чем прежде.

— Он понимает человеческую речь!

— И летит так, будто у него не четыре ноги, а восемь, — улыбнулся Толя.

— Ладно, — вздохнул Хаурун. — Позвал бы с собой погулять, да эти… — он кивнул на свою свиту. — Ты сейчас куда?

— На репетицию.

— Заходи после.

— Как пожелаете, ваше величество.

— Тьфу на тебя, верноподданный!

…Прошла неделя. Толя и Хаурун больше ничего не предпринимали, с какой-то покорностью ожидая назначенного часа. Толя видел, что Хаурун старается не думать о предстоящем, — ни о судьбе Изольды, ни о своей собственной. Сам он тоже пытался не нервничать. Прося помощи у высших сил, пошёл однажды в собор, но больше слушал музыку, чем вникал в слова, к тому же в соборе было слишком холодно, слишком сурово и осуждающе смотрели святые со стен, так что Толя сбежал, не дождавшись причастия.

С высочайшего позволения, точнее, по высочайшей просьбе, ночевал он теперь постоянно в комнате короля, как кот сворачивался под пледом в кресле. Понимал: Хауруну спокойнее, когда рядом сопит кто-то чуткий с боевым ножом за поясом. Так он стал ещё и телохранителем.

…Толя помнил ту ночь, когда бледный Хаурун застёгивал плащ, собираясь идти прощаться с Изольдой, как менестрель сидел, ожидая его, глядя на огонёк свечи, со скованной усталостью душой. Как вернулся король, с омертвевшим взглядом, побелевшими губами, сел, закрыл лицо руками, а слёзы упрямо текли между пальцев…

В Театральном зале при свете тысяч свечей, в шелесте платьев и гуле голосов стоял менестрель, не видя лиц и сжимая флейту в опущенной руке. Он знал, что в первом ряду сидит Хаурун, слева от него — нарядная Лия, справа — Люциус со своей неизменной ледяной полуусмешкой. Чувствовал направленные на него взгляды. И зачем Амикатис сделал его солистом? Только в первом отделении, но всё же — если бы выучил больше партий, если бы были готовы новые варианты исполнения, то Изольда бы погибла. О, что будет, если он ошибётся одной нотой! Что будет, если он ошибётся одним шагом!

После торжественной речи, произносить которую выпало королевскому секретарю, что он с честью для себя и выполнил, грянула увертюра, и, играя, Толя вдруг понял, что это именно он ведёт мелодию за собой. Впрочем, это было не так уж и важно. Главное — незамеченным выскользнуть из дворца. На короля он не смотрел, чувствуя только, как замерли все в зале. Увертюра закончилась и несколько секунд стояла полнейшая тишина, а потом раздались оглушительные аплодисменты. Толя перевёл дух: впереди ещё три произведения.

…Быстро и осторожно падали мелкие нотки, отдавались у менестреля в голове, когда он проходил по опустевшим коридорам и ритм его шагов совпадал с ритмом музыки и биения сердца, создавая новое произведение, остро отпечатывающееся в каждом нерве. «Великолепно!» — чувствовалось на плече похлопывание Амикатиса. «Всё в твоих руках», — обжигал взгляд короля. Толя зажмурился, стиснул руками виски, ритм сбился, кровь гулко запульсировала в ушах. У двери спальни он выровнял дыхание.

Налегке он спустился вниз, в сад, оглянулся на освещённые окна дворца. Заранее осёдланный Гарольд ждал на конюшне, и стражник у ворот, завидев всадника, бросился открывать. «Всё повторяется… Всё возвращается…», — подумал Толя, приникнув к шее коня. И от мысли этой ему стало совсем муторно.

Зная дорогу, Гарольд быстро добрался до монастыря окраинами города, а глухая зимняя полночь скрадывала поступь коня и очертания всадника.

Ничто не шевельнулось у ворот монастыря. Спрыгнув с коня, Толя приложил ухо к воротам с внешней стороны и ничего не услышал. Наставал назначенный час; менестрель, замерзая, попрыгал на снегу. Переодеваться в привычные шкуры было некогда, он отправился в том, в чём выступал. Ног своих в чулках и башмаках он уже почти не чувствовал. Оставалось проклясть того, кто придумал такую моду в королевстве, что он и сделал, отчего почему-то замёрз ещё пуще. Гарольд стоял тихо, изредка поводя мордой. Из-за облаков выглянула плывущая высоко в небе луна, резко очертила тени на снегу, залила всё скупым серебром, и менестрель инстинктивно отступил в тень под арку, сжал в кулаке амулет: «Пожалуйста, луна, уйди, не мешай…», — морозный пар клубом вырвался изо рта, луну закрыло облако, и Толя перевёл дух. Время отщёлкивало бесшумные секунды у него в мозгу; тревога начинала доходить до гнетущей, обессиливающей тоски.

— Пожалуйста, прошу вас, — молил Толя своих богов. — Помогите Изольде выбраться. Пожалуйста. Я узнаю ваши имена, я отдам вам всё, что вы захотите…

Он мёрз, наверное, уже час, судорожно дышал на окоченевшие пальцы, да и Гарольд начинал беспокоиться. Решившись на последнее средство, Толя снял с пояса моток верёвки, встал Гарольду на спину; размахнувшись, забросил верёвочную петлю на зубец монастырской стены, благо было невысоко. Вскарабкался кое-как, от холода потеряв привычную ловкость, напрягся, подтянулся. Гарольд печально смотрел наверх, а Толя уже зорко вглядывался в темноту двора: не мелькнёт ли где чёрное одеяние на фоне снега? Скорчившись верхом на стене, он сидел подобно тем воронам, что видел в разрушенном замке Таркмунда.

Наконец хрустнул снег под чьей-то ногой, Толя вскинул голову, непроизвольно вцепился в ворот плаща. По двору быстро шла монахиня. Толя потянул за верёвку, чтобы перекинуть её внутрь и в случае чего прийти на помощь. Во рту появился сухой металлический привкус, и менестрель подумал, способен ли он на убийство ради своего господина. Если нет? А если да — что страшнее?.. Но времени размышлять над этим не было: монахиня скрылась в арке внизу.

— Ага, попалась, греховодница! — гулко грохнул там мужской голос, и у Толи, сидящего верхом на стене, потемнело в глазах. Из арки за монахиней бросились двое; менестрель дёрнул верёвку, с ней в руках прыгнул вниз. Во дворе Изольда отчаянно боролась с двоими, схватившими её, но менестрель больно приземлился в сугроб под стеной и охнул, чуть не подвернув ногу, а когда поднял глаза, было уже поздно. Девушка лежала на снегу, и музыка у Толи в голове превратилась в страшную тишину.

— Ты что наделал, её не велели убивать!

Вновь появилась луна, осветив двоих над телом монахини.

— Ты её так в висок хватил, что… Ой, кровищи-то, прости господи!

— Меня тошнит… — И из двоих один резво бросился прочь.

— Эй, куда? — заорал ему товарищ. — Тьфу, пойду матушке Евфросвинье скажу…

…Толя метнулся вперёд единым броском. Изольда лежала на боку, с приоткрывшимся ртом, а лицо и снег вокруг головы были черны от крови. Менестрель сунул ледяные пальцы ей под воротник — ни одна жилка не дрожала на тонкой шее. И у Толи тоже сердце на секунду замерло. «Выбирайся», — подсказал кто-то. Луна скрылась вновь. Издалека послышались голоса, и Толя не помнил, как забрался на стену снова. Он сидел там, до крови кусая онемевшие пальцы, дрожа и не в силах уйти, надеясь, что другие-то увидят его ошибку, увидят, что Изольда на самом деле…

Такого ужаса он, пожалуй, никогда ещё не испытывал, даже когда смерть подбиралась к нему совсем близко. Никогда ещё не видел, как убивают человека, никогда не думал, как легко отнять жизнь.

Второй вернулся не один, с женщиной.

— Преступница, продажная, — донеслось до Толи. — Где садовник?

— Да ему плохо стало…

— Он правильно поступил, что избавил наш монастырь от дьявола. Во имя господа бога. А на исповедь пусть придёт в воскресенье. Посмотри-ка, она точно мертва? Может, святой водой окропить?

— Мертвее мёртвого, матушка Евфросвинья. Что мы госпоже аббатисе-то скажем?

— Ох, не знаю, Жак, как бог… Пойди-ка за ворота посмотри, не ждёт ли её там кто!

Сторож направился к арке. Толя смотрел бессмысленно, и только когда луна вышла из-за облаков снова, готовая предать и его, нашёл в себе силы задвигаться, соскользнул вниз по верёвке.

— Быстрее, Гарольд, скачи отсюда! — исступлённо повторял Толя, слыша свой шёпот как будто издалека, а конь в неистовой скачке нёс его окраинами города. Наконец остановился в каком-то проулке; Толя сполз с седла к его ногам, не разбирая, шепчет или кричит:

— Гарольд, что же я… что же сделал — я, это же я! О боги! Боги, услышьте меня!

Стоя на коленях, Толя отдышался, облизал губы, и в голову ударил тупой и страшный тошнотворный вкус.

— Боги… боги… — в последний раз повторил он и посмотрел наверх: там, в разрывах облаков был виден Млечный Путь — звёздная дорога неведомо куда.

Менестрель вполне понимал, что после смерти возлюбленной Хауруна уже ничто не удержит на этом свете. За плечами стояли холод и тяжесть, и Толя закрыл глаза, пытаясь собрать внутри себя всё светлое, что в нём ещё оставалось. Потом из последних сил бросил сгусток света в возникший в сознании образ короля. И внезапно со всех сторон обрушился на него морозный воздух, боль в искусанных пальцах, серебряная луна. Дыша часто и тяжело, менестрель поднялся, держа Гарольда за узду.

— Мне будет тяжело, Гарольд… мне тяжело сейчас… Но я спасу его. Только бы он не увидел правду в моих глазах! Пожалуйста, Гарольд…

Толя обнял коня, не в силах продолжать, но тот понял и так.

— Прости, Гарольд… Ведь Изольда должна была уехать с тобой… Прости, я никогда не забуду, как ты спасал мне жизнь! — Толя понял, что срывается на крик. — Иди… Найди нового хозяина…

Гарольд отступил, и Толя поклонился ему:

— Спасибо тебе… — а когда поднял голову, никакого коня перед ним уже не было.

— Магия, колдовство! — отшатнулся менестрель. — О боги…

Вскоре пошёл снег, и Толя заторопился обратно во дворец. Быстро проходил он по городу, сливаясь с темнотой в переулках и подворотнях. Так получилось, что кратчайший путь лежал через площадь, и Толя остановился у подножия громады собора — посмотреть на башни, на невидимую в ночи готическую розу. Потом сорвал с шеи крест и швырнул его на заметённые снегом ступени.

Толя потерял зрение и провалился в гулкую темноту. Он уже не помнил, упал ли он на ковёр или Хаурун успел подхватить его. Было всё равно. Только бы не сказать в бреду…

— Очнись, менестрель!

Если он узнает — что сделает? Лишит жизни неверного вассала прежде чем убить себя? Или платить придётся самому?

— Менестрель, что с тобой? Говори же! Что с ней? — Король встряхнул его, не давая проваливаться в морок.

— Она жива… — через силу прошептал Толя.

Он открыл глаза и с трудом поднял руку, чтобы посмотреть на неё и удостовериться, что он ещё в своём теле, но всё плыло перед глазами.

— Эй, ты ещё умереть не вздумай! — Хаурун судорожно ощупал его, боясь найти рану, потом от души залепил ему пощёчину. — Я же у тебя в долгу… — Его голос сорвался, и он завозился с застёжкой Толиного плаща, тяжёлого, напитавшегося растаявшим снегом. Лишь тут менестрель осознал, что лежит на постели короля. Ощущение реальности стало немного более чётким.

— Бросьте… — прошептал Толя. Усталость и безразличие навалились свинцовой тяжестью. Лишь бы не сказать во сне. Лишь бы аббатиса…

Вскоре Толя расслабился, забылся под тёплым одеялом. Убедившись, что его дыхание выравнивается, Хаурун сел в кресло, не сводя глаз с догорающей свечи. Вскоре огонёк погас вовсе, и очертания неподвижного государя скрыла тьма.