Трясина (джен)

По заявке: ГП|СС. Джен. Северитус. «Покатай меня, большая черепаха!»

Телевизор показывает какой-то нелепый мультик. Поттер сидит на ковре, пялится в экран и пытается подпевать бессмысленной детской песенке. Идиллия — можно расслабиться и в кои-то веки спокойно почитать.

Но с Поттером ничего не длится вечно:

— Покатай меня, большая черепаха!

Снейп привычно не удивляется:

— Не мешай.

— Покатай! — Поттер дергает его за рукав.

— Я сказал, оставь меня в покое!

— Покатай, покатай, покатай! — заводится Поттер и принимается хныкать.

Снейп не выдерживает и поднимает руку, чтобы оттолкнуть приставучего мальчишку, но Поттер тут же сам отскакивает и забивается в самый темный угол маленькой гостиной. Его рот уродливо кривится:

— Мама! Где мама?

Поттер скребется ногтями о стену, словно хочет выбраться наружу, слезы и сопли обезображивают и без того не смазливое лицо.

— Мамочка! Забери меня!

Снейп не выдерживает, заталкивает внутрь раздражение, подходит и присаживается рядом.

— Держись.

Поттер счастливо взвизгивает и цепляется руками и ногами за подставленную спину. Снейп встает и, пошатываясь, проделывает по комнате несколько кругов — такой вес не так-то просто на себе удержать.

«Черт бы побрал Волдеморта, — обреченно думает Снейп, — черт бы побрал Дамблдора».

— Я люблю тебя. — К его плечу прижимается чужая щека.

«Черт бы побрал этот мир, где семнадцатилетние дети сходят с ума».

Бонус

Северус открывает дверь и тут же оказывается в кольце сильных, крепких рук:

— Я так соскучился!

— Не мешайся, дай разденусь, — деланно ворчит Северус, расстегивая зимнюю мантию. — Ужин приготовил?

— Телятину со спаржей, как ты любишь. — Зеленые глаза преданно сияют.

Вечер проходит в приятной тишине — уже почти забылись те времена, когда Гарри выл, забившись под кровать. Северус и не думал, забирая к себе сошедшего с ума сына Поттера, что однажды по-настоящему к нему привыкнет, но это было так. Он привык к тому, что бывшие знакомые Гарри спрашивают у него про дела мальчишки. Он привык, что сам Гарри всегда ждет его из Хогвартса, куда он со временем вернулся на прежнюю должность. Он привык, что мальчик не умеет лицемерить, и все его эмоции можно трактовать только однозначно. Он привык, но, к своей чести, все-таки сварил то самое лекарственное зелье.

Гарри садится на пол рядом с его креслом и кладет голову ему на колени, молча требуя ласки. Северус перебирает его коротко подстриженные волосы. Тишину нарушает только тиканье часов.

Но, несмотря на все улучшения, Гарри все еще не тот, кем был до войны. Северус прекрасно знает, что Гарри боится выходить на улицу, боится посторонних людей, боится доверять кому-нибудь, кроме него, а еще — не помнит ничего до того, как он взял его в свой дом.

Гарри ловит губами его руку и нежно целует.

— Ты правда меня любишь?

И эта нездоровая потребность в чужой любви...

— Правда, — сдержанно отвечает Северус. Счастливая улыбка Гарри становится ему наградой.

— Я тоже тебя люблю, больше всего на свете, — серьезно заявляет Гарри. — Больше всего, больше всего...

Да, Гарри нуждается в лекарственном зелье. Да, и Северус его сварил. Но разве он сам не достоин награды за свои труды, за свое терпение? Не достоин жить не в одиночестве, быть центром чужого мира? Не достоин?..

— Я знаю.

Он может дать Гарри чудодейственное зелье в любой момент, только не сейчас, но немного позже — обязательно. Ибо куда вернется Гарри?.. К чему вернется он?..

А с нужного фиала пыль всегда можно смахнуть. Даже если зелье в нем хранится уже десять лет.

По заявке: СС|ГП. Преслэш, джен. «Не мелите чепухи, мне не больно и я не плачу».

Каждую ночь кто-то качается на ржавых качелях на пустыре за домом.

Скрип. Скрип.

На седьмую ночь Снейп не выдерживает и решает разобраться с нарушителем ночного покоя. На качелях качается лохматый мальчик лет четырех.

Скрип. Скрип.

Северус вскипает:

— Что ты здесь делаешь? Иди домой!

Мальчик от неожиданности вздрагивает и падает с качелей прямо в сухую грязь. Качели бьют его по затылку, на его глазах выступают невольные слезы. Северусу становится одновременно жалко и противно:

— Вытри сопли, ты же не девчонка.

— Не мелите чепухи, мне не больно и я не плачу, — вдруг совсем не по-детски огрызается мальчик и забирается обратно на качели.

Скрип. Скрип.

Мальчик поднимает взгляд. Ярко-зеленый цвет глаз виден даже в темноте.

Северус, не сдерживаясь, бежит домой, запирает дверь, без сил приваливается к стене коридора. Остановившийся взгляд младенца Поттера, которого он в бешенстве и отчаянии отшвырнул от мертвой Лили три года назад, прожигает закрытые в изнеможении веки.

Он никогда себя не простит. Мертвый мальчик никогда его не простит. Как искупить вину?

Скрип. Скрип.

По заявке: СС/ГП, преслеш, NH! Смотря в зеркало обычно видишь себя. Но можно ли быть уверенным что это ты?

В первый раз он видит в зеркале чужое лицо спустя месяц после победы.

Фред смотрит на него пустыми, мертвыми глазами, и бритва больно режет кожу заоравшего от ужаса Гарри.

А потом разверзся ад.

Зеркало смотрит на него остановившимся взглядом Ремуса, Беллатрикс, Тонкс, Колина Криви, кровавым взглядом Волдеморта. Они ничего не говорят, не двигаются, не моргают. Они смотрят. И Гарри чувствует, как потихоньку сходит с ума.

Гарри уничтожает все зеркала в жилых комнатах на Гриммо, боится пойти на улицу, в гости, в общественный туалет. Живущие нормальной жизнью друзья не понимают, знакомый колдомедик в ответном письме осторожно интересуется, не употребляет ли мистер Поттер наркотики, книги не дают спасения. Помощи нет.

Когда мертвые глаза начинают глядеть на него со всех отражающих плоскостей, страх и отчаяние толкают Гарри к Темзе. В непроглядной темноте Гарри летит туда, где ожидает найти успокоение от раскаяния, депрессии и вины. И в последнее мгновение выбравшаяся из-за тучи Луна освещает черные, гневные глаза глядящего из глубины человека, протянувшего руки, словно для того, чтобы поймать самоубийцу.

«Он никогда раньше не приходил», — успевает подумать Гарри и погружается в холодную, удушающую пустоту.

В палате маггловской больницы, куда отвезли выловившие Гарри спасатели, зеркальный потолок. Но Гарри не боится на него смотреть: черные глаза ненавистного профессора затягивают, будто в омут. Гарри знает, что может в любую минуту аппарировать домой, но покорно лечится от пневмонии и глотает антидепрессанты. Черные глаза сердятся, насмехаются, окидывают его презрительным или равнодушным взглядом и никогда не теряют живой блеск. Гарри думает, что, может быть, уже сошел с ума, потому что глаза настоящих людей вокруг кажутся лишь нелепыми подделками. Гарри ждет, когда Снейп заговорит, а время все течет и течет в никуда.

Пролежав в больнице неделю-месяц-год, Гарри без предупреждения аппарирует из больницы и запирается на Гриммо. Теперь он не один — бывший профессор стал самым верным спутником, не дающим скатиться в бездну безумия («Или утаскивающий все глубже», — в минуты просветления думает Гарри). Профессор так и не произнес ни слова, но его манеры изменились: он уже не скрещивает руки на груди, не хмурит лоб, а рядом с ним в один прекрасный день появляется вторая фигура. В которой Гарри с изумлением узнает себя.

Зеркальный Гарри улыбается, машет ему и, что самое удивительное, обнимает Снейпа. Один раз настоящий Гарри (а кто из них настоящий?) застает их целующимися, но это его ни капельки не удивляет.

Гарри чувствует тревогу, только когда его двойник откровенно манит его подойти ближе к восстановленному в ванной зеркалу. Гарри приближается, и Снейп вдруг хватает его сильной рукой и тащит, тащит в зеркальную пустоту, к хохочущему двойнику.

Гарри снова разбивает зеркала и чувствует, что теряет рассудок.

Гарри запечатывает на Гриммо свои боль и страх и возвращается к друзьям.

Потому что надо оставить мертвых мертвецам.

Потому что. Надо. Продолжать. Жить.

По заявке: СС/ГП. Слэш, преслэш, джен. G — PG-13.

В жизни возможны только две трагедии: первая — получить то, о чем мечтаешь, вторая — не получить. (с)

— Лили! Лили! — мечется на кровати Снейп, и в его натужных хрипах иногда проскакивают такие высокие, почти женские нотки, что в любой другой ситуации это было бы даже смешно.

Гарри промакивает Снейпу влажной тряпкой лоб — колдомедик дала какой-то особый жаропонижающий раствор. Мутно-желтоватые струйки бегут по желтовато-белой коже висков, и Гарри подавляет очередной приступ тошноты.

— Лили! — почти воет Снейп, и бинты на шее снова окрашиваются кровью. — Лили!

— Тихо, тихо, — смущенно уговаривает Гарри и обновляет освежающие воздух чары: в палате стоит невозможная духота. — Все хорошо, все хорошо.

Эти слова кажутся нелепыми ему самому. Какое к черту хорошо, если Снейп конвульсивно цепляется за простыни обломанными ногтями с черными ободками, а его кашель и крики, наверное, слышны по всему Мунго. Колдомедик сказала: «Кризис, надо просто ждать», и Гарри в сотый раз думает: ну почему он? Почему из всех людей в эти, возможно, предсмертные минуты Снейпа именно он накладывает на бывшего профессора очищающие чары — он, которого Снейп всегда ненавидел, пусть и защищал? «Когда узнает — убьет», — раздраженно обрывает свои мысли Гарри и смывает пот со Снейпова лица. Больше всего на свете ему хочется сбежать из этих пропахших близкой смертью четырех стен, но Гарри знает — он останется. Если не ради Снейпа, то ради себя.

Снейп снова сбрасывает с себя одеяло и Гарри невольно отводит взгляд от костлявых ног с узловатыми коленками и какими-то детскими синяками — наверное, Снейп их посадил, когда выползал из Хижины. Гарри с бессознательной брезгливостью пытается натянуть хоть немного ниже задравшуюся к самому животу больничную ночнушку — неизвестно, сколько еще ему тут сидеть, а на Снейпово белье он точно смотреть не готов.

— Лили! — стонет Снейп, и Гарри чувствует, как давит на плечи безысходность. Что он может сделать?

— Лили! — как-то особенно страдальчески зовет Снейп и хватается за бинты. Гарри тут же перехватывает его руку:

— Успокойтесь, все будет хорошо, — и пытается отвести от раненой шеи костистые пальцы. — Все будет хорошо.

Внезапно черные глаза открываются. Гарри вздрагивает и невольно подается назад, но теперь уже его руку удерживают даже сейчас на удивление сильные пальцы.

— Лили? — вдруг спрашивает Снейп. — Лили, это ты?

Гарри охватывает нерациональный страх, и он готов плюнуть на все, выскочить за дверь, выбраться на воздух, когда Снейп снова с безумной мольбой в голосе повторяет:

— Это ведь ты?

— Я, — с ужасом слышит Гарри свой собственный хриплый голос, но отступать уже некуда. — Здравствуй, Северус.

На тонких губах с обкусанной сухой кожей расцветает почти идиотская улыбка. Гарри передергивает.

— Я так ждал тебя, так ждал, — шепчет Снейп и пытается погладить его руку. — Я так ждал...

— И я пришла, — через силу улыбается Гарри, подавляя нестерпимое желание немедленно выдернуть ладонь, сбежать отсюда и никогда не возвращаться. — Теперь все будет хорошо. Тебе только надо успокоиться и поспать.

— Но я хочу быть с тобой! — капризничает Снейп, и Гарри не может не усмехнуться иронии ситуации — видел бы злобного слизеринского декана сейчас Хогвартс.

— Когда ты поспишь, — Гарри уже начинает это надоедать.

— Хорошо, — Снейп явно не желает терять «Лилину» благосклонность и вдруг резко садится на кровати. — А ты не уйдешь?

Гарри насильно укладывает его обратно:

— Не уйду.

— Обещаешь?

Гарри смотрит в полные отчаянной надежды черные глаза и обреченно говорит:

— Обещаю.

Снейп послушно закрывает глаза и уже через минуту засыпает, даже во сне продолжая улыбаться своей жуткой улыбкой. Гарри облегченно вздыхает. Но он знает, что передышка ему дана ненадолго — еще предстоит провести тяжелые дни с очнувшимся Снейпом, вытерпеть его придирки и неприязнь, самому пересилить свою собственную застарелую ненависть. Потому что еще он знает, что не солгал. Он не оставит его. Только не сейчас.

А жизнь пока может подождать.