Плохой пенс (джен)

«Так, запоминаем: сперва исчезает слух. Уши будто ватой обложило, двигателей почти не слышно. А вот чувствительность пока сохраняется, рука, зараза, ноет. Жаль, учёные, мать их, и просто любители паранормальной хрени так и не узнают, что чувствует человек, путешествующий во времени. Такое бы записать, вот только рабочая рученька подвела. Да и когда записывать? Некогда...»

Временной разрыв, переливающийся самыми немыслимыми цветами — буйными, живыми, бесконечно прекрасными, — неумолимо приближался с каждым мгновением.

Ник Хоупвелл положил здоровую руку на реостат давления и задышал часто-часто, словно пытался опровергнуть всем известную истину о том, что перед смертью не надышишься. Чистейший кислород, поступающий в маску, словно добела отмыл сознание, отчистил на нём самые темные пятна, вытряхнул из головы всю грязь и скверну.

«Вот и всё... — он мысленно повторил последние слова, что сказал Лорел перед расставанием. Ему очень хотелось напоследок потрогать пальцем свои губы, на которых она десять минут назад оставила последний в его жизни поцелуй, но снимать маску было нельзя. — Ну, хоть один-единственный раз успел признаться в любви женщине... — Дыхание стало ещё чаще и прерывистее. — Даже не верится: я — и вдруг полюбил... За один день. Отец точно не поверил бы».

Ник тихо порадовался, что в последнем их с Лорел разговоре не было ничего лишнего и по-дурацки приторного: ни витиеватого излияния, ни приоткрытого якобы от неожиданности женского ротика, ни восторженного хлопанья ресницами. Он всего лишь назвал Лорел «моей любовью» — и только. Для Ника Хоупвелла эти два коротких слова значили слишком много; ни одна из женщин, с которыми его сталкивала жизнь, так и не услышала их от него. Ни одна, кроме Лорел Стивенсон.

«Нет, я идиот... Плохие пенсы на то и плохие... Они никогда не выигрывают... Никогда...»

Переживание беспросветного одиночества сменилось острым сожалением о несбывшихся мечтах, грустью и разочарованием в самом себе, но уже через пару мгновений от всех этих незатейливых эмоций ничего не осталось: самолёт вошел в разрыв, и Ник мог чувствовать лишь всепоглощающее потрясение от ощущения превращения собственного тела в кванты энергии. Это было непередаваемо! Совсем не больно и даже не страшно! Наоборот, никогда ещё он не испытывал столь всепоглощающей радости.

«Да, теперь я знаю... Знаю, что радость — это свет! Как там его?.. Фаворский, да! Разве может быть что-либо прекраснее его?..»

Времени у него оставалось совсем чуть-чуть, краткий миг — не больше. Этого мига Нику Хоупвеллу, секретному агенту британской разведки, солдату, наёмному убийце, хватило, чтобы дёрнуть ручку реостата и спасти жизни семи человек, пребывавших в беспамятстве на борту то ли злополучного, то ли благословенного семьсот шестьдесят седьмого.

— О Всевышний! КАК ПРЕКРАСНО! — только и успел крикнуть он.

* * *

Яркое, как взрыв сверхновой, сияние, частью которого Ник ощутил себя, резко сменилось ядовито-зеленым маревом. Оно было иным — более плотным и холодным. Всепоглощающая радость улетучилась, словно её и не было, а вместо неё начала подступать безудержная паника, почти такая же, как после их первого перехода через разрыв, когда «двадцать девятый» начал снижаться навстречу неизвестности.

«Ну и что дальше? Вроде как я уже не должен ощущать себя... — думал Ник, отчаянно продираясь через ярко-зелёный туман в неизвестном направлении. — Разве я не исчез? Почему я всё ещё соображаю? Странно... Как там у Декарта? Я мыслю, следовательно, существую, вроде так».

Постепенно муть начала истончаться и таять, как дымка. Осталась лишь темнота, сквозь которую медленно просачивались расплывчатые очертания какого-то помещения.

* * *

Зрение стало началом. Все чувства, свойственные любому живому человеку, постепенно возвращались.

Ник как никто другой знал, насколько это прекрасно — ощущать, как воздух свободно проходит в лёгкие. Неважно, что сейчас тут припахивало пылью, нафталином, какими-то травами, главное, это был самый обычный воздух, которым дышат все существа на планете Земля. Или почти все.

«Я дышу и чую запахи. Я жив, снова жив! Чертов плохой пенс всё же выиграл! Опять выиграл, как тогда, под Бейрутом! — он, словно желая убедиться в невероятном, ещё раз глубоко вздохнул. — Это не самолет, но что? Другой мир? Тот свет? Может быть, на том свете тоже дышат и чуют запахи? Залежалый немного оказался тот свет…»

Постепенно возвращалось и осязание. Сперва началось лёгкое покалывание в пальцах рук; через несколько секунд оно превратилось в теплые ручейки. Эти ручейки струились по всему телу и расплёскивались внутри жаркими искрами. Спиной Ник чувствовал твердый пол, кожей — мягкую просторную одежду на теле; щеку щекотала упругая струйка холодка, каким не тянет из приоткрытых дверей в июле ни в Калифорнии, ни в Массачусетсе, ни даже в Мэне. Привычные ещё со школы очки были на месте, только сидели неправильно и неудобно: видимо одна из дужек соскочила с уха.

«На том свете меня раздели. Переодели в пижаму или в саван? Очки набекрень, а башка раскалывается, будто мне по зенкам врезали?»

Больше всего Ника поразило, что сломанная в самолёте правая рука не болела. Ни капельки.

За тактильной чувствительностью вернулся слух, и его затопили звуки, море звуков — непонятных, неприятных, действующих на нервы.

Вначале Ник явственно различил тревожный скрип старых-престарых лестничных ступеней, будто кто-то медленно поднимался наверх или спускался вниз.

«Кто-то идет, чтобы вышвырнуть меня из рая?»

Судя по шагам, человек был один. Ник осторожно повернул голову и замер: в зловещих потёмках наверх по лестнице медленно двигалась высокая фигура в странном балахоне, похожем на ку-клукс-клановский. Ник едва не окликнул незнакомца, чтобы спросить, что это за место и как можно связаться с властями («Здравствуйте, это Врата Рая? Можно увидеть вашего Шефа?»), но выработавшееся за долгие годы службы в армии и работы в разведке предчувствие опасности прямо-таки заголосило внутри, что сейчас ни в коем случае нельзя выдавать себя. Секретный агент Хоупвелл привык полагаться на него, а уж после всего, что пришлось пережить за последние сутки, игнорировать его было бы сущей глупостью.

Фигура в балахоне тем временем скрылась наверху; Ник бесшумно поднялся на ноги и, поправив очки, постарался хорошенько осмотреться впотьмах, чтобы случайно не запнуться за какую-нибудь ерунду и не наделать лишнего шума.

Дверь на улицу, как Ник и предполагал, пока не втянулся в мысли о Райских Вратах, была распахнута, а внизу у стены стояла старомодная детская коляска.

«На том свете есть и младенцы», — только и успел подумать Ник.

Сверху донёсся грохот: так, перекатываясь, падают с высоты ящики или коробки, набитые до отказа разным хламом, вроде старых книг или сломанных игрушек, а через секунду раздался женский крик, полный мольбы и отчаяния. Кажется, у нее были претензии к стражнику Райских Врат.

— Только не Гарри, пожалуйста, не надо!

— Отойди прочь, глупая девчонка... Прочь...

— Пожалуйста, только не Гарри... Убейте лучше меня, меня...

— В последний раз предупреждаю...

Второй голос — холодный, парализующий, с шипящими нотками — принадлежал мужчине, по всей видимости, тому — в балахоне. Оба говорили по-английски, без какого-либо акцента. Рассудок Ника словно откристаллизовался, настроился анализировать, действовать без промедления и ошибок. Это не Святой Петр, и это точно не Рай. И, наверное, даже не Ад.

«Если шепелявый один, справлюсь с ним голыми руками, оружие, если есть, отберу. Двое или трое — уже хуже...»

Ник уже был наверху — там, откуда доносились голоса.

Он бесшумно подкрался к двери, выглянул из-за черной спины шепелявого, оценил происходящее и услышал:

— Только не Гарри! Прошу... сжальтесь... сжальтесь… Только не Гарри! Пожалуйста — я всё сделаю…

— Отойди. Отойди, девчонка!

Перед детской кроваткой, загораживая малыша, стояла молодая, очень милая женщина. Безоружная. Мужчина же, Шепелявый, выглядел неплохо подготовленным физически. Оружия Ник не заметил, если не считать небольшой палки, занесенной над жертвой.

Женщина неотрывно смотрела на палку, мелко дрожала, но стояла как скала, не собираясь отходить от кроватки ни на шаг.

Перед глазами Ника мелькнуло личико умирающей Дайны Беллман, заколотой спятившим Туми. А ещё — растерянные мордашки трёх глупых мальчишек, которых он собственноручно застрелил в Белфасте. Им было от силы лет по десять-двенадцать, и они даже не успели осознать, что это всё — их жизнь закончилась.

Шепелявый Балахон занёс руку с палкой над женщиной, сжавшейся в комочек, и малышом.

— Ава... — договорить у него не получилось.

Агент Хоупвелл уже давным-давно позабыл, что такое реакция. При любой угрозе он действовал исключительно благодаря рефлексам. Опасность должна быть устранена — потом разберемся. Некстати мелькнули мальчики из Белфаста и тут же пропали, палка вылетела из руки Балахона прямо под ноги Нику и хрустнула под ногой, и одновременно последовал тот самый коронный удар ребром ладони по шее, о котором Ник говорил Брайану Энглу и Бобу Дженкинсу на борту «двадцать девятого».

Балахон пошатнулся и растянулся на полу, как подстреленный. Жуткое подобие лица исказила лютая злоба пополам с паникой. Тело перестало ему подчиняться — и это его напугало.

Ник, перепрыгнув через опрокинутый стул и какие-то коробки, подскочил к женщине.

Она выглядела совсем юной, а её состояние, близкое к шоку, не на шутку перепугало Ника. Черноволосый малыш в синей пижамке, стоявший в кроватке и державшийся ручками за перила, выглядел молодцом — топтался босыми ножками по матрасику, что-то гугукал и, улыбаясь всеми восьмью зубками, переводил глазищи с матери на Ника.

— Мэм, вы как? Есть здесь ещё кто-нибудь?

«Почему у меня голос так странно звучит? Как неродной?»

Женщина молчала, вытаращившись на Балахона, валявшегося на полу без движения, и не шевелилась; зубы её стучали, а тело дрожало, как в лихорадке.

— Успокойтесь и ничего не бойтесь. Повторяю вопрос: в доме есть ещё кто-нибудь?

Ответа не последовало. Она по-прежнему не отводила немигающего взгляда с поверженного врага. Из огромных глаз заструились слёзы, но она нашла в себе силы отрицательно помотать головой.

— Уверены? Так, ладно... Приходите в себя, а я пока поговорю с этим хмырём.

Ник осторожно, почти нежно, сжал плечо незнакомки, подмигнул малышу в кроватке и, подойдя к Балахону, присел рядышком на корточки.

— Простите, мистер псих, но теперь уже ничего не поделать, — пожал Ник плечами. — Вы стали овощем и останетесь им навсегда. Я, конечно, готов отвечать за причинение тяжких телесных повреждений, но, надеюсь, эта прелестная леди, — он обернулся в сторону женщины, — подтвердит, что я действовал исключительно в целях защиты. Я своими ушами слышал, что вы собирались расправиться с её ребёнком, а мадам умоляла вас убить её вместо него, видел, как она заслоняла собой малыша. Вы не оставили мне выбора, увы, но ничего, главное, я вас не укокошил, хотя мог бы.

— Что... ты... сделал?! Мои... соратники... и... последователи... отомстят... тебе... и... твоему... щенку... — через силу прохрипел Балахон; эти несколько слов дались ему с огромным трудом. Изумление на отталкивающей физиономии сменилось выражением, какое бывает лишь у безнадежно помешанных, вроде Крейга Туми.

— Соратники? Ты у нас кто? — Ник тоже решил не церемониться с Балахоном. — Дуче? Фюрер? Вождь всех времен и народов? Точно могу сказать, ты — не Кастро, не Бокасса и не Хафизулла Амин.

Балахон глухо рычал, видно, изо всех сил пытался пошевелиться, но ни руки, ни ноги и не думали его слушаться.

— Слушай, урод, ты случайно не из ИРА? — спросил Ник, наклонив голову. — А может, куклуксклановец? Мне не нравится твоя одежонка. Больно подозрительная. Что у вас за секта?

Рот у Балахона перекосило. Красные глаза закатились.

Ник поднялся с корточек и с величайшей брезгливостью приподнял вверх за худой узловатый палец бледно-синюшную руку Балахона. Она, как Ник и предполагал, со стуком упала на пол.

— Сделано на совесть, иначе не умеем. Кстати, надо бы под твою тощую жопу подложить какую-нибудь клеенку, а то обгадишься через несколько минут. Теперь в тебе ничего держаться не будет. Вот такие у тебя отныне перспективы, дуче хренов — срать и ссать под себя. Зато соратники не заскучают: их ждет почётная и приятная миссия — отскребать самое харизматичное в мире говно обожаемого лидера. Ой, мадам, — Ник обернулся к женщине, едва державшейся на ногах, и улыбнулся ей. — Простите за грубость и бестактность, всё, что я только что наплёл, предназначалось в адрес этого безобразного грубого бесцеремонного джентльмена. Ничего не бойтесь. Если вы доверяете мне, могу осмотреть ваше жилище и выяснить, нет ли здесь ещё каких-нибудь... хм... незваных гостей. Да, не подскажете, где у вас телефон? Нужно вызвать кого-нибудь из представителей власти и сообщить обо всём, что здесь произошло. Неплохо бы ещё с электричеством разобраться. Везде так темно... Наверное, этот фрукт выкрутил пробки в щитке, прежде чем напасть на вас.

— Джеймс... Джеймс... — прошептала вдруг она, сглотнув слёзы. — Его больше нет, он умер за нас с Гарри, а вы — не Джеймс... Он так не смог бы...

Совершенно бледная, она рухнула как подкошенная рядом с кроваткой. Длинные волосы, оказавшиеся огненно-рыжими, упали на её лицо.

Малыш, которому Ник навскидку дал примерно полтора года, взглянул на упавшую в беспамятстве мать, оттопырил нижнюю губёнку, словно приготовился заплакать, а потом вдруг протянул ручки к Нику.

— Па-па... Ма-ма — бух?..

Это Ника насторожило.

— Да, малыш, мама — бух! А вот с папой незадача. Куда делся, а?

Он посмотрел на женщину. Она сказала, что в доме больше никого нет.

— Па-па... — малыш продолжал настаивать на своём и изо всех сил тянул ручонки к Нику.

— Так, погоди, приятель, — Ник озабоченно запустил пальцы в волосы, — давай попробуем твою матушку привести в чувство и выясним, где папа. Папы твоего здесь быть не должно.

Тут до него дошло, что с причёской что-то не так.

Волосы под пальцами ощущались как лохматые патлы. Ник, вообще не терпевший непорядка во внешности, слегка растерялся. Он точно помнил, что перед походом к «мосту в никуда»⁽¹⁾ сделал модную и стильную стрижку в одном из самых известных и дорогих салонов Лос-Анжелеса, и даже заметил, что на борту «двадцать девятого» эта стрижка произвела какое-то странное впечатление на Лорел, будто чем-то смутила её. Прошло всего... ну, самое большое, часа три по его внутреннему времени с того момента, как они с Лорел пытались облегчить страдания несчастной Дайны. Когда отросли такие лохмы?

Когда Ник чего-то не понимал и не мог объяснить, он начинал нервничать.

— Па-па... Га-и-и — к те-бе... — не унимался ребёнок, подскакивая в кроватке, как птенчик, пытающийся взлететь.

Неожиданно в комнате раздался неприятный звук: мышцы всём теле Балахона полностью расслабились и перестали удерживать внутри содержимое кишечника. Через секунду по комнате поплыло отвратительное зловонье.

— Фу, засранец... Что снаружи, что внутри — сплошная мерзость, — сморщился Ник, беря ребенка на руки. Впрочем, Балахон, что-то тихо мычащий в потолок, его мало занимал, а вот женщина — очень даже: она единственная могла бы объяснить, что произошло, где он находится, и в какое такое время его занесло. И где этот чертов папа. — Что будем, делать, а, малыш? — обратился Ник к мальчику. — Видишь, маме плохо, а про нашатырный спирт, ты, конечно, не в курсе.

Внизу громко хлопнула входная дверь, и раздался жуткий топот.

— Джеймс! Сохатый! Ты где? Что с вами? Где Лили и Гарри?! — завопил, судя по голосу, совсем молодой парень, и Ник догадался, что этот горлопан хорошо знаком с хозяевами дома, может быть, даже их друг.

Ключевая фраза — «может быть». Кто знает, что он за тип.

Он осторожно опустил в кроватку скуксившегося от огорчения малыша.

— Тихо, малыш, хорошо? Пока помолчи.

«Пожалуйста», — добавил он про себя и, подойдя на цыпочках к двери, приготовился к встрече.

«Женщину, стало быть, зовут Лили. А вот кто такой Джеймс? Почему эта Лили перед тем, как свалиться в обморок, заявила, что я — не Джеймс? А малыш назвал меня папой...» — он недоуменно взглянул на довольную мордашку мальчика.

Ник напрягся: очередная порция норадреналина уже дозревала в надпочечниках, чтобы выплеснуться в нужный момент и заставить тело действовать как должно.

Меж тем топот, громыхание и ор внизу не прекращались. Похоже, «друг семьи» носился, как угорелый, по всему первому этажу и заглядывал в каждый угол.

— Сохатый? Сохатый! — голос парня дрожал от напряжения и тревоги. — Где ты? Почему твоя палочка валяется на диване?

«Какой-то дебил, — раздраженно подумал Ник, — или притворяется дебилом. Но рано или поздно он потащится наверх. Надо бы этого вонючку, — Ник бросил гадливый взгляд в сторону Балахона, — на всякий случай прикрыть, чтоб не отсвечивал. Или завалить чем-нибудь».

Он огляделся в поисках подходящего барахла.

— Прости, дуче, но полежи-ка пока под балдахином. Как Ленин в мавзолее, — процедил Ник сквозь зубы и накинул первую попавшуюся тряпку — какое-то покрывало — на парализованного обгадившегося Балахона. — Так надо.

Через минуту место, где лежал пускающий слюни Балахон, напоминало кучу тряпья. Малыш Гарри весело улыбался, разглядывая чудо-сооружение, наверное, предвкушал какую-то интересную игру.

Придурковатый парень, громко звавший какого-то неведомого Сохатого, отсутствующего Джеймса, Лили и Гарри, уже вовсю топал по лестнице. Ник подскочил к распахнутой двери, встал слева и сгруппировался.

— Гарри! — только и успел выкрикнуть парень, видимо, сразу же заметил малыша в кроватке. Через секунду он уже лежал на полу с заломанными назад руками, припечатанный физиономией к старому ковру.

— У-у-у... — промычал он что-то невразумительное, в то время как Ник, прижимая его коленом к полу, отбирал ещё одну палку.

«Черт! Черт! Колено! Я не чувствую диска! Оно целое!»

Отнятая палка — целёхонькая — улетела в угол, а черноволосая голова молодого визитёра оказалась в стальном захвате пальцев Ника.

— Так, уважаемый, сейчас я приподниму вашу физиономию над полом и позволю вам говорить. Обещайте, что не будете орать, рыпаться и пытаться вырваться. В противном случае я сверну вам шею без сожаления. Один уже пытался быть невежливым с дамой, за что и поплатился. Всё поняли? Если да, постучите, что ли, ногой по полу.

Через секунду раздался нетерпеливый стук ботинка о пол.

— Хорошо, сейчас вы скажете, кто вы, зачем здесь и ответите еще на кое-какие мои вопросы.

Ник оттянул голову парня за волосы назад и ослабил болезненный захват около кадыка.

— Ну, я жду...

— Со-о-о-хатый... — с трудом прохрипел парень. — Ты-ы-ы-ы... спя-я-я-ятил? Мне-е-е-е больно-о-о...

— Какой еще сохатый? Имя твоё как? — спросил Ник и ослабил захват ещё немного.

— Джеймс... — хрип бедняги был полон изумления. — Ты... ты... — он кое-как кашлянул. — Совсем сбрендил. Я ж думал, что...

— Что? — Ник был неумолим. — Что думал?

Парень затих и задрожал.

— Что с Лили? Она... это?..

— Леди в обмороке. Я даже восхищен ею: не всякая на её месте продержалась бы молодцом так долго. Ладно, продолжаем разговор! Имя? Спрашиваю в последний раз, потом сверну шею и переломаю руки и ноги.

— Джеймс! Ты что? Это же я — Сириус! Ты, что, совсем ослеп? Я, конечно, знал, что зрение у тебя не очень, но не думал, что настолько...

— Си-и... — пролепетал малыш и весело засмеялся.

Ребенок, похоже, знал парня и очень хорошо к нему относился. Это настроило Ника благожелательно, и он ослабил давление на спину еще немного.

— Теперь слушай сюда, Сириус... Кто тебя таким именем наградил? Я не знаю, почему вы все — ты, вот эта прелестная мадам в обмороке, один наглый урод и даже малыш — принимаете меня за какого-то Джеймса, но очень хочу разобраться в этом. А ещё хотелось бы понять, что тут происходит, в каком месте я оказался, какой сейчас год и день. Буду вежливым и представлюсь: Николас Хоупвелл. Будем считать, что я — механик её королевского величества, — Ник решил воспользоваться глупой отмазкой, которую придумал в самолёте для Брайана Энгла во время пилотирования до мёртвого Бангора. — Пока это всё, что тебе следует обо мне знать, но, вполне возможно, я расскажу подробно о том, что со мной случилось. Конечно, если будет время, и я сочту это нужным. Сейчас я тебя отпущу, а ты, не взбрыкивая и не горлопаня, встанешь передо мной и ответишь на мои вопросы. Предупреждаю, со мной шутки плохи.

Ник отпустил парня и сделал шаг назад.

Парень, назвавшийся Сириусом, медленно поднялся; тяжело дыша и всё еще кашляя, он кое-как уселся на пол и опустил голову.

— Будем говорить или как? Если «как», от души тебе сочувствую: это последняя минута, когда ты чувствуешь свои руки и ноги.

— Джеймс... Черт! Как же так?.. Ты точно не Джеймс... Куда он делся? — он закрыл лицо руками.

— Я и сам хотел бы разобраться в этом, — спокойно ответил Ник.

— Зачем ты вырвал мою палочку? — хрипло спросил Сириус.

— Затем, что очень уж она мне не понравилась: я не знаю, что это и как вы применяете её в качестве оружия. Продемонстрировать не позволю — не доверяю, скажу лишь, что один недоумок недавно пробовал махать этой херовиной и, скорей всего, очень пожалел об этом. Он угрожал вот этой прелестной леди в обмороке. И малышу. Не терплю, когда так обращаются с женщинами и детьми.

— Что?! — ор Сириуса оглушил Ника. — Здесь был этот... Был! Все-таки Питер…

— Не был, — Ник усмехнулся. — Он и сейчас здесь. И что за Питер?

— Ка-ка-ка... — заикаясь, пролепетал Сириус, выпучив глаза. Вопрос про Питера он проигнорировал.

— Да, это он обосрался. Чуешь, какая вонь? Господин в черном балахоне, — не знаю, как зовут этого красавца, он не представился, — едва не прикончил мадам и малыша; она умоляла его не трогать Гарри, просила убить вместо ребенка, но... Словом, теперь он овощ, то есть полностью парализован, не может двигать руками, ногами, удерживать в себе говно и ссаньё. Чудо, что он ещё дышит, по идее мышцы диафрагмы через какое-то время тоже должны отключиться от периферии. Хотя не знаю, может, уже скопытился, надо бы взглянуть...

— Как ты с ним справился? — наконец, выговорил Сириус.

— Секрет фирмы. Если ты друг семьи, может, поможешь привести леди в чувство?

— Я не верю! Не верю! — судя по всему, на Лили этому Сириусу было наплевать.

— Не хочешь — не верь, — пожал Ник плечами. Потом спросил: — Почему?

— Потому что невозможно осилить одного из самых могущественных волшебников современности голыми руками, без палочки! — проорал Сириус, брызгая слюнями.

— Закрой хлебало! — Ник подобрался. — Я слов на ветер не бросаю. Могу доказать и показать эту образину. Кстати, тут где-то и обломки его палки валяются... Стоп! — последние слова Сириуса с приличным запозданием догнали сознание Ника. — Ты сказал — волшебников? Ты что употреблял? Тебе Санта-Клаус еще не мерещится? На оленях?

— Я тоже могу доказать. И показать. Только палочки нет. Я не знаю, куда ты её забросил.

Малыш Гарри, несколько минут наблюдавший за бранящимися между собой дяденьками, начал всхлипывать.

— Гарри! Малыш... — Сириус ринулся к ребенку, но тотчас был перехвачен Ником за шиворот кожаной куртки.

— Куда? Еще шаг к ребенку, и я тебе руки переломаю.

— Пусти, псих... Я его крестный отец! — взбеленился Сириус. — А ты, если не веришь в волшебство, спустись вниз. Там на диване в гостиной валяется палочка Джеймса. Принеси её сам, если мне не доверяешь. Я, знаешь, тоже хотел бы узнать, как ты принял облик моего лучшего друга и устроил тут погром.

— Облик друга?.. — Ник понемногу начал догадываться, почему у него цела правая рука, не ощущается тефлоновый диск в колене, на голове вместо стильной модельной стрижки — отросшие лохмы, а главное — почему малыш Гарри простодушно назвал его папой. — Вон оно что... — протянул он задумчиво. — Ладно. Нужно сперва привести в чувство миссис... Как там её фамилия?

— Поттер. Миссис Лили Поттер.

— Что? — Ник похолодел. — Как ты сказал?

— Я сказал — Поттер. Моего лучшего друга зовут Джеймс Поттер. Место, где мы находимся — дом в Годриковой впадине, на Юго-западе Англии. Это Лили — жена Джеймса, — Сириус коротко кивнул в сторону лежащей у кроватки женщины, — и сын Гарри. А теперь, если не возражаешь, я бы взглянул на того, кто... В общем, на этого... в черном балахоне, как ты выразился. Я тоже не привык верить на слово неизвестно кому, и неважно, что этот неизвестно кто — вылитый Джеймс.

Но Ник уже не слушал болтовню Сириуса. Он стоял, опершись рукой о стену, и чувствовал, как понемногу сходит с ума.

«Значит, там, под Бейрутом, я сам себя от грузовика с взрывчаткой оттащил? Я же был там сам по себе, как Ник Хоупвелл...»

Он хорошо помнил фамилию своего спасителя. В госпитале командир рассказал ему, как один парень из Иностранного Легиона, совсем молодой, рискуя жизнью, каким-то чудом вытащил его буквально из огненного ада. После этого происшествия геройский легионер сразу исчез, и у Ника не было возможности даже просто пожать ему руку.

Звали его Джеймс Поттер.

1) Ник перед тем, как отправиться из Лос-Анжелеса в Бостон на очередное задание, был в походе в Сан-Габриэле

( https://ru.wikipedia.org/wiki/Сан-Гейбриел_(хребет)

Вернуться к тексту

— Эй!.. Как там тебя? — присвистнул Сириус. — Ты чего окосел? Обычное имя, обычная фамилия. Ты, давай, не изображай тут кладбищенскую статую, покажи того, кто угрожал Лили с Гарри.

— Слушай... — Ник вздрогнул, словно пришёл в себя. — Ты, случаем, не в курсе, что означает слово «ава»?

Тут уже пришла очередь Сириуса содрогнуться.

— В курсе. Так начинается Убивающее заклятие — Авада Кедавра. Оно относится к Непростительным, то есть за его использование можно угодить в Азкабан. Это тюрьма, — пояснил он. — Для того, чтобы убить, обязательно нужна палочка. По виду Авада Кедавра — ярко-зеленый луч. Убивает мгновенно и безболезненно, никаких следов на теле не оставляет...

— Так, хватит мне сказки рассказывать. Всю эту сказочную чушь я в гробу видел. Приведи Лили в чувство.

Сириус устало опёрся на перильца кроватки Гарри. Малыш успокоился и уже чем-то сосредоточенно занимался в кроватке — то ли теребил какую-то плюшевую игрушку, то ли пытался расстегнуть пуговицы на пижамке.

— Слушай, куда ты закинул мою палочку? Давай, докажу, если не веришь, — предложил Сириус, оглядываясь по сторонам. — Я все равно… могу это только с палочкой. Попробовать, — тише добавил он.

— Нет уж. Вдруг вы ею обучены владеть, как берсерки мечами... Ещё воткнешь в глаз. Впрочем, я в любом случае среагирую быстрее.

— Тогда чего боишься?

— Я не боюсь, я осторожен. Я всегда осторожен с тем, чего не знаю или не понимаю.

Тут послышался стон Лили.

— Гарри... Гарри...

Ник и Сириус одновременно бросились к ней.

— Лили! Я здесь! Как ты? — Сириус осторожно поднял её и усадил около кроватки. Ник присел рядом на корточки.

Лили взглянула на него и заплакала.

— Лили, ты что? Успокойся... — Сириус неловко приобнял её и прижал к себе. — Главное, ты жива, и Гарри тоже. Питер… Петтигрю здесь был?

Лили помотала головой.

— Неужели ошибся?.. — непонятно сказал Сириус. — Черт с ним… или он тоже уже…

— Сириус... Сириус... — Лили снова задрожала и перевела взгляд на Ника. — Это не Джеймс...

— Я знаю, Лили. Он сказал, что его зовут Николас. А еще он сказал, что здесь был... этот...

Лили затрясло. Она уже не плакала — рыдала в голос. Сириус кое-как пытался утешить бедняжку, но видно, его тоже, как и Ника, тихо раздражали обильные слёзы, проливавшиеся водопадами из женских глаз. Наконец Ник, для которого история становилась всё запутаннее, решил прекратить женскую истерику привычным способом.

— Так, миссис Поттер! Хватит реветь, нужно думать, что делать дальше. Вытрите слезы, сопли и объясните толково, что произошло. Почему этот урод решил расправиться с вашим ребенком? Как он собирался это сделать?

— Э-э-это всё... пророчество... — всхлипнула она.

Ник поднялся и снова запустил пальцы в волосы.

— Так, теперь и вы принялись чушь городить?

— Чушь?.. — Лили Поттер едва не задохнулась от возмущения. — Жизнь моего ребенка — это чушь?

— Жизнь ребенка — не чушь, а вот то, что вы тут на пару с этим смазливым хлыщом плетете — чушь несусветная! Он про какое-то волшебство городит, а теперь и вы туда же — пророчество!

Сириус усмехнулся.

— Лили, похоже, он был магглом. Он не верит, что магия существует.

— Конечно, не верю. Фантастику люблю, перечитал всё что можно. Фокусников видел в цирке. Хм... — Тут Ник неожиданно замолк, а после прибавил тихо, почти неслышно: — И лангольеров...

— Ха и ещё раз ха! — скривился Сириус. — Я вот тоже не верю, что он расправился голыми руками с тем самым...

— Сириус, он не сочиняет, — прошептала Лили. — Я сама видела, правда, мало что успела разглядеть — всё случилось за доли секунды. Ой, — она зажала нос пальцами. — А почему здесь так отвратительно пахнет? Гарри!.. Я совсем про него забыла! Его нужно переодеть!..

— Гарри тут не при делах, — хмыкнул Ник. — Просто пугало в балахоне обделалось по полной программе, как я и предсказывал.

Лили с трудом поднялась и наклонилась над кроваткой.

— Ма! — пискнул малыш и оживленно загугукал, оказавшись в материнских объятиях.

— Гарри, сыночек! — Лили целовала пухлые щечки ребенка, по-младенчески сдобные ручки, зарывалась носом в черные волосики, пахнущие молоком. — Я уже думала, что всё — больше никогда не увижу тебя, сокровище моё... Что оставляю совсем одного на этом свете, Пусть даже на мгновение... Я бы не пережила, если б он убил тебя на моих глазах...

Гарри что-то радостно лопотал и жмурился от удовольствия.

Из-под импровизированного нагромождения посреди комнаты послышалось слабое кряхтенье.

— Ну, давай мой убогий друг, покажемся публике, — пробормотал Ник, принимаясь раскидывать тряпки и покрывала. — Вот он, любуйся.

Сириус на четвереньках подполз к неподвижному Балахону и едва не подавился. Зрелище было неописуемым: самый одиозный и могущественный волшебник выглядел беспомощнее новорожденного; у него уже даже челюсти не ворочались, язык не шевелился, оставалось только мычать.

— Жопа Мерлина! — пораженно воскликнул Сириус. — Неужели вот это дерьмо держало в страхе всю магическую Британию? Прости, Лили, но другого слова не подберу.

— Теперь твоя очередь доказать мне, что магия существует. Только хочу предупредить: если вдруг решишь выкинуть какое-нибудь коленце, я сделаю с тобой то же самое, что с ним... — Ник мотнул головой в сторону Балахона.

— Ты же сам выкинул мою палочку, что я покажу без неё? Лили, может, лучше ты?..

Лили взглянула на Сириуса как на умалишенного.

— Нет, Блэк, — покачала она головой. — Я тоже не помню, где оставила свою палочку. Наверное, в гостиной. Я ринулась наверх с Гарри, когда... он появился. Джеймс кричал, что задержит его, но... Я едва успела добежать сюда, как весь первый этаж залило зеленью... Я поняла, что... всё... Джеймса нет, и нам с Гарри конец.

— Авада Кедавра, — прошептал Сириус и прикрыл глаза.

Ник мог бы поклясться, что парень с трудом сдерживает то ли крик, то ли рыдание.

«Зелёный свет... Я же попал сюда, продираясь сквозь зеленый туман. Сперва был яркий белый свет и много радости. Помню, как захлебывался ею... А потом... Потом, будто в болото, в эту зеленую кашу угодил...» — вспомнил вдруг Ник и нахмурился.

— Предъяви ты ему Бродягу, в конце концов, — с нервной усмешкой сказала Лили. — Только, правда, не вздумай шутить. Я видела, как он может... — она запнулась. — Движется быстрей молнии.

Сириус хлопнул себя по лбу.

— Я дурак!

— Главное — это признать, дальше легче, — хмыкнул Ник. Сириус не обратил на него внимания.

— Гарри обрадуется!..

«Да он как ребенок», — недовольно подумал Ник.

— Не вздумай мне тут шерсти натрясти, — предупредила Лили. У нее были странные реакции, Ник понял, что она еще не осознала до конца, что произошло.

— Лили, в самом деле, — скривился Сириус. — Здесь на полу минимум фунт пожирательского говна, а ты о шерсти переживаешь.

И прямо на глазах Ника превратился в огромного черного пса. Гарри засмеялся и потянулся ручками к собаке. Ник шарахнулся назад и едва не приземлился на пятую точку.

— Та-а-к... — протянул он. — Сперва наш самолёт чуть не сожрали зубастые шары на ножках, а три часа спустя на моих глазах обычный с виду парень превращается в волкодава. Будем считать, что теперь я видел всё.

— Еще не всё, — грустно прошептала Лили, нервно поводя плечами. Видно, только сейчас до неё в полной мере начало доходить, что её мужа — человека, которого она любила, от которого родила ребенка — больше нет. — Что за самолет?

— Это долгая история. Сразу не расскажешь. У вас тут есть какая-нибудь власть? Что-то вроде правительства или парламента? Нужно же как-то решить вопрос с этим... засранцем.

— Есть. И эта власть просто сложила лапки перед ним. Он всех держал в страхе, а тех, кто не боялся его и пытался сопротивляться, зверски убивал, — тихо сказала Лили.

— А ваш ребенок-то тут причём? — удивился Ник, тоже, как и Лили, начиная смиряться с Судьбой. Он привык доверять только фактам и собственным органам чувств. Если человек просто так превращается в собаку, он, Ник Хоупвелл, это видит, слышит лай и даже гладит этого пса, то есть осязает, значит, магия существует. Всё логично, черт подери.

— Это тоже долгая история.

Черный пес тем временем превратился обратно в Сириуса. Ник едва не икнул от неожиданности, но сделал вид, что почти не удивлён. В конце концов, такие подробности сейчас были неважны.

— Здесь оставаться опасно. Этот хмырь, пока еще мог ворочать челюстями, болтал о каких-то соратниках. Я не то чтобы боюсь, тем более, как я понял, вы и Сириус владеете магией...

Лили и Сириус кивнули, переглянувшись.

— Это упрощает дело, а вот то, что с нами ребенок, его усложняет. Малыш — слабое звено. Поэтому нужно срочно валить отсюда в безопасное место.

— Мы ничего не можем против его соратников, — ответила Лили и заплакала. Теперь уже беззвучно, горько, как плачут люди, осознавшие непоправимое.

— Лили, — сказал вдруг Сириус. — Петтигрю! Я примчался сюда, потому что решил, будто он вас предал: его убежище пустовало. Но раз его здесь нет, возможно, он тоже уже труп. Или — если он был здесь и сумел сбежать — сюда может явиться моя чокнутая кузина!.. И не только она. Бегите, а я попытаюсь это выяснить.

— Не вздумай, — спокойно сказала Лили. Слезы продолжали литься у нее из глаз. — Надо сообщить Дамблдору и Моуди. Министерство… заберет… вот этого...

— У него, что, имени нет? — спросил Ник.

— Имя есть, — зачертыхался Сириус, — но на него может быть наложено Табу. Заклятие такое. Если произнесешь это имя вслух, могут появиться те, кто связан с ним Темной меткой. Лучше не рисковать.

— Я сейчас... — Лили передала Гарри Сириусу.

— Вы куда? — встревожился Ник.

— Вниз, в гостиную. Там моя палочка, а она мне сейчас очень нужна.

— Я с вами. Мало ли что...

Через минуту Лили уже держала в руке палку, похожую на ту, что Ник отобрал у Балахона, только покороче и гораздо изящнее.

— Экспекто Патронум!

После того, что Ник увидел, он окончательно уверовал, что магия — обыденная вещь.

С кончика палочки пролился яркий свет, почти такой же, какой охватил Ника при переходе через разрыв. Через секунду он уплотнился, и перед ошеломленным взором бывшего секретного агента, а ныне непонятного мага по имени Джеймс Поттер появилась необыкновенно прекрасная серебристая лань — грациозная, с длинной шеей, тонкими ногами и большими глазами.

— Сообщение для Альбуса Дамблдора! Профессор, это Лили Поттер. Фиделиус пал, нас выдали, Питер Петтигрю был Хранителем, может быть, он мертв. Мы с Гарри живы. С Джеймсом всё сложно. Тот-кого-нельзя-называть в нашем доме. Он полностью парализован, не может двигаться. Нам вновь нужно укрыться, Пожиратели Смерти могут начать мстить. Я боюсь за Гарри. Ждем вас как можно скорее.

Лань молнией метнулась по стенам и выпрыгнула в окно.

— Послушайте... — Лили замялась, потом всё же решилась. — Давайте всё же попробуем кое-что сделать...

— Что? — спросил Ник, всё еще глядя в окно, в темноту, туда, куда через стекло просочилась лань.

— Возьмите-ка эту палочку, — она протянула ему палку, выструганную, скорей всего, из красного дерева.

— Зачем? Я же не волшебник.

— Джеймс был волшебником. Он из старинной волшебной семьи. Вы теперь, получается, обосновались в его теле. Посмотрим, что из этого выйдет. Кстати, как так случилось, — она смутилась, — что вы оказались в нём?

Ник покрутил в пальцах деревяшку и пожал плечами.

— Муть какая! Что мне с ней делать? — он отложил её в сторону. — Как попал, не знаю. Скорей всего, это произошло из-за перехода нашего самолёта через разрыв. Получается, хорошо, что я удачно залетел сюда, иначе вас с малышом постигла бы участь супруга.

— Так и есть... — Лили вздрогнула, вдруг осознав, что так бы и случилось. — А что это за разрыв?

Ник потер лоб.

— Даже не знаю, как объяснить. Думаю, вы должны мне поверить, раз сами являетесь частью паранормального с точки зрения обычного человека. В общем, это связано с путешествием во времени. Подробно расскажу, когда вы с малышом и мажорчик с замашками пупа земли по имени Сириус будете в безопасности.

— С путешествием во времени? — она замерла. — И из какого вы года? Полагаю, человек вполне современный, раз летели на самолете, не так ли?

— Меня больше всего удивляет, почему я оказался в Британии, если разрыв образовался над Соединёнными Штатами. Когда я улетал из Лос-Анжелеса в Бостон, стоял июль тысяча девятьсот девяностого. Какой у вас здесь год, не представляю, а вот насчет даты могу кое-что предполагать.

— Значит, из будущего. А насчет даты догадаться, в общем, несложно, — Лили оглянулась и тяжело вздохнула. — Везде тыквы. Год у нас восемьдесят первый.

— Правда? — Ник просветлел лицом. — Значит, точно! Это был я! Я сам!.. Тогда, в восемьдесят втором.

— Вы были? Где?

— Неважно. Главное, я о многом догадался.

— О чём? — Лили выглядела озадаченной.

— О том, насколько иногда причудливо Всевышний пишет для нас свои драмы — каждому свою.

— Как вы красиво сказали, — грустно улыбнулась Лили уголками губ.

— Это не я сказал, а Омар Хайям. Что мне делать с этой палочкой?

Лили, помедлив, взяла гладкую утолщенную к низу палочку и снова вложила в руку Ника.

— Обхватите её вот здесь... Сильнее. Поднимите... Да, вот так, — она явно преодолевала искушение дотронуться до ставшей теперь чужой руки, когда-то ласкавшей её. — Чувствуете, как через тело, через руку начинает струиться нечто?.. Не знаю, с чем сравнить... может быть, с ручейком тепла?

— Есть такое... — чем дольше прислушивался Ник Хоупвелл к собственным ощущениям, тем сильнее проступало на лице Джеймса Поттера выражение восторга, какое бывает только на лицах детей в минуты удивительных открытий и полного счастья. — И что теперь?..

— Сосредоточьтесь. А теперь произнесите «Люмос». Только не просто так, а как бы посылая силой воли этот ручеек в палочку.

Ник глубоко вздохнул. Если у него получится хоть что-то, это будет... невероятно!

— Давайте.

Ник зажмурился, чтобы сразу же не разочароваться в провале.

— Люмос!

Тепло устремилось через пальцы в палочку.

Ник не хотел открывать глаза, пытаясь хорошенько «распробовать» сознанием странное ощущение, но тут услышал, как Лили хлопнула в ладоши:

— Да, всё вышло!

Ник открыл глаза и увидел на кончике палочки яркий свет.

— С ума сойти! — только и сумел выговорить он.

Лили лишь грустно усмехнулась.

— Ну, вы и без этого много чего умеете.

Ник взглянул на Лили и победоносно приосанился.

— Умею. Но мочь такое — это ж... ух! — он едва сдержался, чтобы не запрыгать по гостиной как маленький ребенок.

Если бы Ник… если бы не только один он, а хотя бы треть его сослуживцев имела бы такие способности, скольких жертв можно было бы избежать?

— Так смотреть на вас... странно, — тихо сказала Лили. — Просто Джеймс... Для него волшебство было чем-то само собой разумеющимся. Не то что для меня.

— А сколько ему было лет? Верней... черт, вот ведь... — Ник не узнавал сам себя. В самом деле, не так-то просто разговаривать с юной особой, в исчезновении мужа которой повинен косвенным образом. — Сколько мне сейчас лет?

— Двадцать один. А вам? В смысле, до того, как вы оказались здесь.

— Тридцать шесть.

— Да... Не каждому так везет — мгновенно помолодеть на пятнадцать лет.

Сверху послышались шаги.

— Ой, там же Гарри! — всполошилась Лили. — Рядом с этим...

Она метнулась из комнаты. Ник засмеялся: действительно, совсем девочка. Как и этот придурок Сириус. Но, похоже, влияние Лили и Сириуса сказывалось и на нем самом: Ник отметил, что и сам ведет себя как придурок. То есть как волшебник.

— Эй, где вы там? — донёсся обиженный голос Сириуса. — Я не хочу сидеть рядом с тем... с ним... У меня уже глаза слезятся от его миазмов. И Гарри рядом с ним не место. Но есть и хорошая новость — я нашёл за комодом свою палочку.

Ник вслед за Лили вышел в прихожую.

— Этот ваш дуче жив ещё?

— Кто? — Сириус спускался по лестнице уже без Гарри. Наверное, почти спящего малыша перехватила Лили.

— Так итальянцы называли своего предводителя Муссолини. Он у них вроде вождя был.

— Гоблин его знает. Когда минуту назад я вышел из комнаты, он всё ещё хрипел.

— Жаль, — расстроился Ник.

Тут раздался хлопок, и в полутемной прихожей перед Ником прямо из воздуха возник высокий худой седобородый старец в одежде, напоминающей облачение звездочета из сказок.

Ник подобрался и отступил на шаг. Старец внимательно посмотрел на него — Нику даже стало не по себе под таким взглядом — но он не делал резких движений, вообще не двигался, только что-то шептал.

— Джеймс? — вдруг улыбнулся старец. — Где Джиллиан?

— Джиллиан? — переспросил Ник. Он не знал, как реагировать. Старику на вид было куда больше ста. То ли он выжил из ума, то ли у Джеймса была какая-то Джиллиан.

— Джиллиан, твоя сестра.

Лили что-то пробормотала за спиной Ника. Старец покачал головой.

— Вы не Джеймс? — больше утверждал, чем спрашивал он.

— Он не Джеймс, профессор. Это он… он сделал это с… — выдавила Лили. — Он там, наверху. И… и потом…

Она вдруг вскрикнула, Гарри захныкал. Старец все еще не двигался, и Ник рискнул чуть повернуть голову. Лили, ставшая похожей на призрак, не обращая никакого внимания ни на кого, повернулась, чуть не налетела на Сириуса, сунула ему в руки Гарри и с криком бросилась куда-то вглубь дома. Рыдания ее стали настолько громкими, что старец, покачав головой, прошептал что-то, и рыдания стали почти не слышны.

Гарри хлюпал носом, сидя на руках у Сириуса, и обиженно смотрел на Ника. Но как только Ник, которого вдруг клюнула совесть — ребенок же не понимает, что это не его отец — попытался протянуть к нему руку, недовольно забухтел и прижался к Сириусу.

— Дай мне Гарри, Сириус, — попросил старец. — Дай, ты же знаешь, я не причиню ему вреда. Ты нужен сейчас Лили. А вы, — обратился он к Нику, — пойдемте со мной.

Сириус осторожно прошел мимо Ника, вручил Гарри старцу. Тот погладил малыша по голове и кивнул Сириусу, который опустил голову и сразу куда-то ушел, вероятно, он догадывался, куда убежала Лили.

Старец прошел в комнату, оглянулся на Ника:

— Одну минутку, пожалуйста.

Нику показалось, что старец что-то понял. Он не доставал палочку, просто нашептывал, и из ниоткуда появлялись детский манеж, игрушки, даже маленькая горка. Гарри весело засмеялся, старец опустил его в манеж, проговорил что-то, и все засияло нежным розовым светом, а потом потухло.

— Я просто сделал так, чтобы малыш не поранился во время игры, — объяснил старец. — Почему-то я подумал, что вы бы с неприязнью отнеслись к открытому колдовству. Я прав?

Ник опешил. Все это время он думал, что будет, какова будет его собственная реакция, если старец достанет палочку.

— Да, мой друг, я не знаю, как ваше имя… Ник. Вы правы, Ник, я умею читать мысли. Но это не «сверхспособность», как вы ее сейчас назвали, этому учатся. Пойдемте. Покажете мне, где Волдеморт. Вам он пока известен как Тот-кого-нельзя-называть. Конечно, это просто предрассудки. Нельзя бояться имени — это первый страх самого его обладателя.

Ник выдохнул. Про себя он начал вспоминать все, что случилось в этом доме: так он мог и проверить этого старика, и избежать ненужных разговоров. В первый раз ему стало страшно по-настоящему.

— Он наверху? — спросил старец. — Понимаю, вы хотите, чтобы я шел впереди.

Старец и пошел впереди, изредка кивая мыслям Ника. Ник про себя чуть не обозвал его Гэндальфом, старец тихо засмеялся. На пороге комнаты он остановился и обернулся.

— Невероятно, — покачал он головой. — Просто невероятно. Знаете, что вы сделали? Кстати, я профессор Альбус Дамблдор. Но сравнение с Гэндальфом было забавным.

«Я превратил дуче в кучу», — подумал Ник.

Дамблдор с порога сделал чудо: легко махнул рукой, и вонь исчезла. Потом он зажег свет — не электрический, но в комнате стало светло. Потом опять повернулся к Нику.

— Они совсем еще дети, — пояснил он, имея в виду, наверное, Сириуса и Лили. — Знаете, как это бывает? Когда ты что-то умеешь, но часто забываешь об этом, пока это не станет частью тебя. Впрочем, вы знаете, разумеется. Они — пока еще нет.

Он подошел к валявшемуся на полу дуче Волдеморту. Внимательно разглядывал его какое-то время. Очки его загадочно поблескивали.

— Вы не смогли бы его убить, — сказал Дамблдор, выпрямляясь. — Не знаю как, но вы сделали единственно правильную вещь… этот волшебник — средоточие зла, и он, без сомнения, давно позаботился о своем бессмертии. Это мои предположения, Ник, но я редко ошибаюсь. Я стар, и я ученый, хотя из меня столько раз хотели сделать политика. Так вот — убить его вы не смогли бы, но сейчас он жив и останется жив. И, если я правильно вас понял, он останется… почему овощем?

Ник едва не рассмеялся — такой у Дамблдора был озадаченный вид.

— Овощ — это вот то тело, которое вы видите. Простите, сэр, но ему теперь нужен постоянный уход. А куда вы дели его говно?

— Убрал, — улыбнулся Дамблдор. — Интересно, вы тоже так можете?

— Наверное, — пожал плечами Ник. — Но не горю желанием. — Он помолчал. — Как вы поняли, что я не Джеймс?

Дамблдор внимательно посмотрел на него.

— Вам больше интересно, как это поняла Лили. И маленький Гарри. Я прав?

Ник кивнул. Дамблдор жестом указал ему на дверь.

— Оставим его пока здесь. — Он опять прошел вперед, Ник — за ним. — Я слышал… читал о возможности подобного явления, но никогда своими глазами не видел людей, переселившихся в чужие тела. И читал, что точные образ и подобие не воссоздаются. У вас другая осанка, другой взгляд, другая манера речи. Другое все. Нужно очень хорошо знать того, чье тело вы займете, и быть превосходным актером…

Они спускались по лестнице, и кошка, сидевшая на нижней ступени, вдруг выгнула спинку и зашипела, а потом метнулась куда-то в темноту.

— …Но обмануть детей и животных почти невозможно. Мне жаль, что так вышло, Ник, — искренне сказал Дамблдор. — Наверное, у вас там остались семья и друзья.

— У меня не было выбора, — деревянным голосом ответил Ник. — Но… сейчас он у меня разве есть?

— Если вы не стоите перед лицом смерти, выбор есть всегда. Он зависит от вас.

Лили уже вернулась. Она сидела возле манежа, где посапывал Гарри, обняв огромного плюшевого медведя. Сириус стоял чуть сзади и молча таращился на нее.

— Лили, — позвал Дамблдор. — Лили, это очень больно. Неожиданно, больно и страшно. Но это придется принять и пережить.

Лили не обернулась.

— Джеймса больше нет, — ровно и словно безучастно ответила она. — Он есть, Джеймса нет.

— Но есть ты, и есть Гарри. Ты зря обвиняешь Ника. Он спас твоего сына. Подумай об этом потом, хорошо? Когда сможешь. А сейчас тебе лучше поспать.

Лили сидела, не двигаясь.

— Возьми Гарри и ложитесь в гостевой комнате. Сириус… Сириус пока постережет Волдеморта.

Сириус издал протестующий звук, но потом вздохнул и покорно поплелся наверх. Лили поднялась, вынула Гарри из манежа и тоже ушла. Ник подумал — не владеет ли Дамблдор еще и гипнозом.

— Я не очень понимаю, что вы так называете, — ответил Дамблдор, убирая манеж одним взмахом руки, — но я могу убедить людей поступать так, как мне надо. Но делаю так очень редко и только тогда, когда это нужно им самим, а не мне. Давайте присядем, и вы расскажете мне все до конца.

* * *

— А потом я переключил реостат. Остальное вы знаете.

Ник оценил, что Дамблдор начал свою историю первым. Оценил он и то, как Дамблдор умеет рассказывать — коротко, четко, выделяя главное. Ему осталось много непонятным — пассивность министерства, глупый страх перед странным вооруженным бандформированием, отсутствие организованного и координируемого сопротивления… да и сам Орден Феникса, судя по всему, мало чем отличался от Пожирателей Смерти в смысле организации деятельности. Но потом Ник вспомнил, как вели себя Лили и Сириус и решил, что нельзя слишком много ждать от людей, которые привыкли, что за них все делает волшебная палочка.

— Что вы теперь намерены делать?

— Не знаю, — Ник откинулся на кресле. Он только сейчас осознал, как он устал. — Точнее, знаю, но… не знаю, как это провернуть. Но я должен.

— То есть вы не хотите остаться здесь как Джеймс Поттер?

Ник выпрямился.

— Нет, — твердо ответил он. — Не хочу. Если я… впрочем, это другая история. Но я должен поступить так, как должен. Наверное. Иначе ничего не произойдет.

Дамблдор задумчиво рассматривал свои руки.

— Что ж… может, вы правы, — наконец сказал он. — Вы не Джеймс, и это многим станет понятно. Но быть может, вы сами решите потом иначе. Время у вас еще есть.

Ник не успел спросить, что он имеет в виду. Дверь внизу распахнулась, Ник вскочил, но был остановлен спокойным жестом Дамблдора.

— Я знаю, кто это, Ник. Это друзья.

— Черта с два! — раздался снизу каркающий голос. — Где его тело? Альбус! Альбус! Ты где, драккл порви тебя на тысячу маленьких Альбусов?

Карканье заглушалось стуком деревяшки по полу. И карканье, и стук приближались, пока Ник не увидел седого взъерошенного мужчину с деревянной ногой и странным нечеловеческим глазом.

— Альбус! — каркнул вновь пришедший и уставился на Ника. — А ты еще что за тип?

— Это Ник, — сказал Дамблдор, — он друг. Хотя и похож на Джеймса, но это не Джеймс. Аластор, пожалуйста, будь с ним повежливее.

— Сам вижу, что это не Джеймс, — крикнул Аластор. Нику показалось, что он вообще не может говорить как нормальный человек. Глаз его бешено вращался, и выглядело это довольно противно. — Я привел авроров. Чертовы магглы все еще не спят! Придется подождать с выносом… — он замолчал, глядя на Ника. — Как ты это сделал, парень?

Дамблдор сам коротко рассказал то, что узнал от Ника. Аластор только стучал деревяшкой по полу и хмурился.

— Чертовы магглы! — сказал он. — Ладно. Ребята пытаются найти Петтигрю, живого или мертвого. Зачем эти идиоты сделали его Хранителем? В любом случае вам лучше пока оставаться здесь.

— Здесь? — поморщился Дамблдор. — Аластор, Лили будет…

— Потерпит! — рявкнул Аластор. — Я их давно предупреждал и тебя заодно, что это не бирюльки! Да, не бирюльки! В курсе только самые-самые, — недовольно пояснил он, — кого я не мог не предупредить. Пока все должно оставаться как есть. Слушай, парень, — обратился он к Нику, — шел бы ты, что ли, поспать. Мы займемся.

— Я вам больше не нужен? — светски-издевательски спросил Ник. Но он чувствовал, как сильно устал, и у него не было даже сил думать, влияние ли это Дамблдора или просто не выдерживает организм. — Мавр сделал свое дело?

— А никто тебя не просил, — огрызнулся Аластор. — Альбус, ты понимаешь…

— Понимаю, — кивнул Дамблдор. — Ник, друг мой, вам действительно стоит немного отдохнуть. Обещаю, что я буду держать вас в курсе всего.

Ник поднялся.

— Обещаете? — ухмыльнулся он. — И я даже могу вам верить?

Его вопрос так и остался без ответа. Ник вышел куда-то, открыл первую попавшуюся дверь, увидел там что-то похожее на диван, покачал головой, вздохнул, рухнул и провалился в сон.

Когда Ник проснулся, было уже светло.

По крайней мере, был день — сумрачный, ненастный, и ветер швырял в стекла пригоршни не то дождя, не то града. Ник боролся с адской головной болью и долго смотрел в окно, пытаясь вспомнить, как он оказался в этом доме…

Когда вспомнил, легче ему не стало. Тело тоже ломило, и Ник подумал, что ему или переломало кости во время этого перехода, или это какие-то последствия перемещения в чужое тело. Но все оказалось проще — он неудобно спал в одной позе. Понемногу ломота начала проходить.

Ник просидел так, наверное, с полчаса. Вспоминая и размышляя. Ни воспоминания, ни мысли не были радостными, скорее наоборот — он перестал понимать, что ему делать со всем этим. Лили, малыш Гарри, придурок Блэк… «Что-то его не слышно!» Дамблдор, Аластор. Дуче в говне.

«Перспектива», — решил в конце концов Ник.

Но главным было то, что когда-то, точнее, когда-нибудь, там, под Бейрутом, в адском пекле, его спасет Джеймс Поттер, солдат Иностранного Легиона. Парень, сотворивший чудо — неужели магией? А быть может, это просто Джеймс Поттер, совсем другой? Мало ли на белом свете Джеймсов Поттеров?

Ответов на эти вопросы у Ника не было. Зависит ли что-нибудь от него? И что делать с Лили и Гарри?

С одной стороны Ник понимал, что никаких обязательств перед ними у него нет. Он и так уже сделал больше чем достаточно. С другой — он просто боялся за психику этой девочки, а если быть до конца откровенным, то больше за Гарри. Мать, которая была, конечно, хорошей матерью, готовой ради своего ребенка пойти на крайности, отдать собственную жизнь, была также слишком молодой и неуверенной в себе матерью. Ник ее в этом не винил — он насмотрелся на молоденьких девчонок, для которых материнство было больше желанием связать себя с любимым человеком — в хорошем смысле этой связи, конечно, — но которые еще не доросли до осознания того, насколько это ответственно — быть матерью. Они и боятся не того, и игнорируют важное… сами еще дети.

Ник встал и вышел из комнаты. Ему хотелось принять душ, но он не знал, есть ли в этом доме подходящая ванная комната. Может, волшебники моются так же, как вчера Дамблдор подчистил за дуче дерьмо.

Он потыкался в пару дверей. В одной оказалась какая-то каморка — оттуда выскочила вчерашняя кошка и обшипела Ника от души. Вторая оказалась как раз нужным помещением, и следующие полчаса Ник потратил на то, чтобы привести себя в относительный порядок.

Зеркало там тоже нашлось — очень необычное, в деревянной раме, потемневшей от сырости и плесени.

Ник жадно вгляделся в матовую поверхность с едва заметным золотистым мерцанием. До этого момента он даже не думал о том, чтобы увидеть своё новое обличье, было не до того. Но как только напряжение отхлынуло, он вспомнил, что у него теперь другое тело и другое лицо.

Любопытство взяло вверх.

В зеркале отразился совсем молодой парень. Самое удивительное, что Джеймс Поттер был чем-то похож на самого Ника в молодости: те же очки, только немного другой формы, глаза тоже карие, только у Джеймса они оказались гораздо больше, такие же черные волосы, правда, лохматые, будто сто лет нечесаные. Даже в чертах лица проглядывало едва уловимое сходство.

«Наверное, это неспроста», — подумал Ник.

Единственное, что секретный агент Хоупвелл никогда не позволял себе — зарастать будто леший, в какие бы условия ни попадал. Подбородок и щеки Джеймса Поттера покрывала как минимум трёхдневная щетина.

— Ну, чего уставился? — раздался гнусавый голос из зеркала. — Да, ты похож на мартышку. Забыл, где у тебя бритва?

Ник подскочил.

— Кто здесь?

— Совсем одичал! — лениво протянул тот же голос. — И не только внешне. С волосами, понимаю, бороться бессмысленно, но борода тебе зачем? Ты такой хорошенький без неё!..

Ник с трудом сообразил, что с ним разговаривает зеркало.

«Так... спокойно... Человек-собака — это хуже, а тут просто зеркало болтает. Наверное, у них это в порядке вещей — держать в домах такие штучки».

— Где бритва-то? — решил он подыграть стекляшке.

— Шкафчик справа, третья полка, красавчик.

«Права была миссис Поттер, когда после проделки этого оборотня Сириуса сказала, что я видел не всё. Факт. Боюсь думать, что ещё увижу».

К счастью, зеркало заткнулось, а смеситель и унитаз даром речи не обладали. Ник быстро принял душ, побрился, косясь на разговорчивый предмет. Но, видимо, зеркало или обиделось, или у него кончился запас магии на сегодня.

Нику хотелось переодеться, желательно во что-то нормальное, не в подобие того, что было на нем: не то пижама, не то халат, не то цирковые тряпки, как у Дамблдора. Нику было и досадно, и смешно одновременно, и он погрозил зеркалу кулаком и прошел в ту комнату, где Дамблдор вчера сотворил детский манежик.

Лили не было, Сириуса тоже, но на диване сидел парень лет двадцати, вид которого Ник определил как «сильно поношенный». Касалось это не только его одежды. Казалось, что поношенное у него все, от лица до кончиков пальцев, и был он какой-то уставший — не от физического труда, а словно от жизни.

— Здравствуйте, сэр, — вежливо сказал поношенный парень и встал.

— Добрый день. — Нику он не очень понравился. Было в нем что-то настораживающее — такие виноватые глаза встречаются у не слишком хорошо обработанных новичков, неофитов-террористов. Которые сами еще не решили, надо им это или нет.

— Я Ремус Люпин, — представился парень. — Лили… сказала, что вы не Джеймс, но все-таки вы очень похожи.

— Вы наблюдательны, мистер Люпин, — ответил голодный Ник. — А где сама Лили и Гарри? Где мистер Дамблдор?

Люпин виновато посмотрел на Ника.

— Профессор Дамблдор скоро появится. Он попросил меня кое-что вам передать. — И замолчал. — Все так нелепо получилось. Особенно с Хранителем. Мне до сих пор неудобно смотреть в глаза профессору.

Ник припомнил историю, рассказанную самим Дамблдором в двух словах. Лили и Сириус были еще скупей на выдачу информации, но главное Ник уяснил: было какое-то пророчество, из-за которого дуче в дерьме решил, что годовалый ребенок несет в себе угрозу его существованию. А глупые дети, Лили, Джеймс и Сириус, которые по приказу Дамблдора прятались под специальным заклинанием, сделали Хранителем Питера Петтигрю, а не Сириуса Блэка, как сказали Дамблдору, и не самого Дамблдора, как тот предлагал. Последнее Ник и почтенный профессор выясняли уже совместно.

— На месте профессора, — сообщил Ник сухо, — я бы вас троих выпорол. Вместе с этим Петтигрю.

— Петтигрю мертв, — грустно поведал Люпин, почему-то смотря куда-то в сторону. — Профессор Дамблдор решил, что вам будет интересно именно это… Неизвестно, почему Петтигрю не сбежал сразу, но на него устроили облаву, и он ранним утром попался на глаза Сириусу, который увязался с аврорами и сотрудниками отдела Магического правопорядка. Стал кричать, что это Сириус предал Лили и Джеймса, Сириус вспылил, но сделать они оба ничего не успели, потому что авроры под мантиями-невидимками убили Питера и обездвижили Сириуса. Страшно, когда слугам закона разрешают пользоваться Непростительными заклятьями, но они решили сделать все быстро, пока магглы ничего не поняли, и не пришлось массово стирать им память. Сириус сейчас в больнице, он сильно ударился головой.

Ник хмыкнул. Замечание про стирание памяти ему совсем не понравилось. Не то чтобы он посчитал это умение негуманным, но здорово царапнуло именно отношение к тем, кого Люпин, а до него и Лили, и Сириус, назвали «магглами». К тем, какой была Лорел. И сам Ник когда-то.

— И это он еще легко отделался, — заметил он. — А где дуче? Ну, Волдеморт.

Люпин вздрогнул.

— В… как вам это объяснить? Его тело забрали авроры. Дамблдор мне не сказал, что с ним будет. Возможно, он сообщит об этом вам.

— Он вам не доверяет?

— У него есть на это основания. Мы все — я, Джеймс, Сириус, Пи… Петтигрю полагали, что он не знает, что они втроем — анимаги.

— Кто? — удивился Ник, но потом догадался. — Человек-собака?

— Лили знала, что Сириус анимаг, — не очень довольно пояснил Люпин, — только потому, что Сириус неосторожно превратился однажды, чтобы повеселить Гарри. Но она не знала ни про Джеймса, ни про… — тут он уставился на Ника.

Нику захотелось почему-то дать ему в морду. За намеки и такое выражение лица, словно весь мир ему был обязан сострадать.

— В кого превращался Джеймс?

— В оленя.

— В оленя? — рассмеялся Ник. — Тогда даже не просите меня пробовать. Совершенно бесполезный навык. А Дамблдор, значит, про ваши проделки знал, — уверенно добавил он.

— Незаконные проделки, — тихо признался Люпин. — Да, знал. И он сообщил, что Петтигрю может быть крысой… Это слишком долгая история, мистер…

— Просто Ник.

Люпин вздохнул. Нику он все больше напоминал какой-то унылый персонаж из старого мультфильма.

— Слишком долгая, Ник. И вышло так, что именно я предал его доверие.

Нику откровения унылого Люпина не были интересны. Сам Люпин так, однако, не считал.

— Я был на севере, когда мне сообщили про Джеймса и Сириуса… Я даже про Питера ничего не знал.

— Неудивительно, что вам не доверяли, — оборвал его Ник. — Вы настолько упиваетесь несуществующей виной, что выболтали мне что нужно и что не нужно. Раз вы здесь, Дамблдор вам доверяет, вот только зачем вы здесь? Лили сейчас самой нужна поддержка, так что понятно, почему она сбежала и не стала выслушивать ваше нытье.

Люпин посмотрел на него взглядом, полным ничтожного превосходства, и сел.

— В этом доме есть что пожрать?

Люпин пожал плечами. Было похоже, что он и есть считает ниже своего достоинства. Ник плюнул на него и отправился искать кухню. Он ориентировался на запахи — не прогадал: он решил, что Лили вряд ли что-то ела, но кошачий корм пах вполне однозначно.

Выяснилось, что миссис Поттер не баловала мужа разнообразием еды. А быть может, они получали свежий провиант каким-то способом, а не хранили запасы в холодильнике. Ник нашел только молоко и немного хлеба, пару яиц и уже собрался было сделать себе подобие завтрака, как пришлось ненадолго прерваться.

— Миссис Поттер, не нужно так подкрадываться ко мне. Хорошо, я запомнил звук ваших шагов, в противном случае ваша назойливость могла дорого вам обойтись.

Лили смутилась на мгновение, но быстро взяла себя в руки и, вздёрнув подбородок, менторским тоном произнесла:

— Я просто хотела узнать, что вы будете на завтрак и обед. У вас есть какие-то предпочтения в еде?

— Буду то же, что и остальные. Я неприхотлив и ем всё, что может перевариться — от папайи до жареной саранчи.

Лили боролась с собой несколько секунд, потом всё же спросила, стараясь говорить как можно суше:

— Наверное, вы захотите переодеться. Я могу кое-что подобрать из чистой одежды Джеймса.

Ник подошёл к ней ближе.

— А где Гарри?

— За ним пока присматривает моя хорошая знакомая, Алиса. Она — аврор, и у неё малыш точно такого же возраста, как Гарри.

— А вы чем занимаетесь?

— Тут… скоро опять будет куча народу, нужно всех накормить... Я думаю...

Ник сделал еще один шаг и буквально навис над Лили. Она облизнула губы, глаза её заблестели.

— Хм... — он криво усмехнулся. — А вот я думаю, что самое правильное — убрать вас с ребёнком отсюда в надежное убежище, о котором никто не знает. Да, повезло вам и вашему мужу с этим дурацким пророчеством, как утопленникам. Как видите, оно не исполнилось. Не пророчество, а профанация здравого смысла.

— Профанация? Это еще почему? Или вы думали, что раз я волшебница, не пойму смысла этого слова? Я, между прочим, из семьи магглов… — она чуть не подавилась, настолько расстаралась выдать всё скопом и как можно возмущеннее.

— Это видно.

— Что видно?

— Что вы не принадлежали к волшебному миру изначально.

— Что?!

— Ничего, — он усмехнулся. — Забудьте. А от своих слов не отказываюсь — профанация и есть. Уцепились все за этот бред, как за непреложную истину, и до вчерашнего дня даже не предполагали, что может быть иначе. А вы... Вот и сейчас себя ведете странно: знаете, что на свободе осталась куча соратников этого вашего супермена, что они спохватятся и начнут искать своего предводителя, но всё равно продолжаете расхаживать тут, как ни в чём не бывало, и изображать пламенного борца со злом, вместо того, чтобы думать о малыше и его безопасности.

— Но Дамблдор…

— Что — Дамблдор? Он — господь бог? Со всеми справится?

— Тут не только он, но и куча авроров. А профессор Дамблдор — самый могущественный волшебник.

Ник только хлопнул рукой по лбу. Дужка очков больно ударила по переносице.

— Ладно, я понял... При нём храбриться очень удобно. Да, вы, кажется, что-то говорили насчет чистой одежды.

— Да, — она оживилась. — Принести?

— Да уж несите, что с вами делать, — он снисходительно улыбнулся.

Лили поджала губы.

— Не смейте относиться ко мне, как к глупой девчонке! Джеймс никогда бы...

— Миссис Поттер, вы для меня и есть глупая девчонка. А я, представьте себе, не Джеймс! Даже малыш Гарри это понял. Даже ваша кошка. Я — не ваш муж, и чем скорее вы примете это для себя, смиритесь с неизбежностью, тем лучше.

Она оперлась спиной о дверь, и в глазах её заблестели слёзы.

— Вам наплевать, что я чувствую... Я любила Джеймса, а он любил меня. А теперь…

Ник вздохнул и подошёл к ней.

— Лили, прекратите этот спектакль, — он почти по-отечески положил руки ей на плечи. — Меня не проймешь юностью, веснушчатым носиком и влажным блеском зелёных глаз, но где-то вас я понимаю...

— Неужели? — Лили неимоверным усилием воли сдерживала слёзы оскорбленной гордости.

— Да. Я сам во время того рокового полёта познакомился с удивительной девушкой. Она невероятна — храбра, отзывчива, самоотверженна, у неё доброе сердце. Так уж случилось, что для спасения жизни оставшихся пассажиров, в том числе и Лорел, я согласился на то, чтобы перейти через временной разрыв бодрствующим, хотя знал, что для неё и вообще всей той реальности сгину бесследно. А ведь мы уже собирались пойти на свидание…

Лицо Лили скривилось от злости, и она резко занесла руку.

Отменная реакция Ника сделала своё дело.

— Миссис Поттер, никогда так больше не делайте. Запомните, я не из тех мальчиков, что со школы бегали перед вами на задних лапках и заглядывали вам в рот! Никаких пощёчин ни от вас, ни от кого-либо другого я не потерплю.

— Не говорите ерунду, никто мне в рот не заглядывал…

— Ой ли? Что на вас нашло такое, что вы как с цепи сорвались?

Лили вырвала руку из стального захвата Ника и принялась растирать пострадавшее запястье.

— Запомните, пока вы еще здесь, не смейте... даже не думайте... произносить губами Джеймса Поттера при мне имя другой женщины! — воскликнула она с придыханием и, эффектно развернувшись, выбежала из кухни.

Дверь хлопнула.

Ник только помотал головой.

— О-о-о, разошлась дурёха, — он улыбнулся. — Дамблдор был прав: вроде уже мать, а по сути — дитё дитём. Ничего, выбора насчет меня у неё всё равно нет.

Позавтракав, Ник начал подумывать, что стоит как следует осмотреть весь дом. Мало ли укромных местечек могло найтись в волшебном жилище, куда тайком любой мог подсунуть какую-нибудь магическую гадость, вроде подклада с порчей. Он много слышал о таких штучках от товарищей по службе, не раз бывавших в самых горячих точках африканского континента и порассказавших кучу всякой всячины о колдунах вуду. Тогда Ник лишь посмеивался, иногда крутил пальцем у виска и, естественно, не верил ни одному их слову. А тут вон какие дела! Оказывается, магия существует, и не где-то у зимбабвийских или либерийских чертей, а прямо здесь — в самой что ни на есть цивилизованной Британии. Мало того, он не только видит колдовство собственными глазами, но может ощущать магию и даже пользоваться ею: одно заклинание уже получилось — пусть простенькое, зато с первого раза. Ник понимал, что не смог бы самостоятельно обезвредить чей-нибудь вражий «подарочек», но разве сейчас есть кому дело до возможных неприятностей? Всех волновал только этот дуче Волдеморт, превратившийся в развалину, и возможное открытое нападение его сторонников. Ладно, если найдется что-то подозрительное, позвать опытных волшебников недолго. Ник подозревал, что в доме их уже набилось не меньше десятка — откуда-то доносились голоса, но его никто не звал.

«Тот... предатель... теперь уже покойник... как его? — Питер, кажется... Он, скотина, точно мог устроить какую-нибудь пакость, подкинуть что-нибудь скукоживающее или мозговыносящее. Говорил же этой... Лили, чтобы мотала отсюда с ребёнком подальше и залегла на дно, но разве такие маленькие остолопки слушаются взрослых? Они всегда всё лучше знают».

Ник бесшумно выскользнул из кухни и осмотрелся по сторонам: ему совсем не улыбалось столкнуться с кем-нибудь из своих новых знакомцев или с какими-то там аврорами, о которых болтали Аластор и Лили. Палочка Джеймса Поттера, вспомнил Ник, была где-то в гостиной, но ему совершенно не хотелось идти туда. Там было слишком много народу.

Он заглянул под лестницу и увидел странную дверь — рассохшуюся, немного скособоченную, покрытую облупившейся краской. Дверца была приоткрыта и вела куда-то вниз. Ник облизнул губы и, недолго думая, распахнул её шире.

«Ну и темень... Как там наша хозяюшка учила?.. — Ник, согнувшись почти пополам, начал осторожно спускаться по земляным ступенькам. — А, вспомнил...»

Но палочки не было, и Ник просто пошарил рукой в поисках выключателя.

Рука едва не задела каменную кладку над головой. Вспыхнул слабый свет. Видно было плохо, но уже не было риска свернуть шею.

Ник очутился в полутемном сыром коридоре и наугад двинулся налево. На пути с обеих сторон то и дело попадались ответвления — ещё более темные, таившие в глубине скрытую угрозу. Ник понимал, что нужно бы осмотреть их все, хотя боялся даже предположить, куда они могут завести. Он никогда не считал себя трусом, но здесь, в средоточии неведомого, непостижимого, его прочно и ладно склеенный ум начал давать слабину: везде мерещились потусторонние силы, и ему, не раз побывавшему в смертельно опасных ситуациях, сумевшему улизнуть от Пожирателей времени, то и дело становилось не по себе. Подвал смахивал на лабиринт, в котором наверняка схоронено немало страшных тайн, да и весь коттедж Поттеров напомнил Нику мотель Бейтса из старого хичкоковского фильма. Коридор всё тянулся, тянулся и, похоже, не думал заканчиваться; стены его пропахли плесенью, а ботинки Ника начали понемногу увязать в чавкавшем от влажности земляном полу.

«Ну и дыра!.. Наверху вроде всё путём, а заглянешь за кулисы этого театра абсурда, обосрёшься от страха: точь-в-точь, дом с привидениями и разными мистическими прибамбасами».

Наконец, коридор как-то слишком резко вильнул вправо, и Ник очутился рядом с низкой обитой железом дверью. Она была приоткрыта, и неизвестное помещение явно не пустовало.

Там разговаривали двое — мужчина и женщина.

Ник, почти не дыша, прижался спиной к холодной липкой стене. Лампочки здесь горели через пять на шестую, и Ник сейчас этой полутьме только порадовался.

Голоса принадлежали Лили Поттер и субъекту с кислой виноватой рожей — Ремусу Люпину.

— Вот... Прости, здесь не слишком уютно, но ничего другого предложить не могу.

Послышался шумный дрожащий вздох.

— Лили... Это просто роскошно... Отлично... Главное, пол мягкий, и стены не очень твердые. Да, и за приют тоже спасибо. Как вспомню, что приходилось сидеть без работы, месяцами жить впроголодь и мотаться неизвестно где, да ещё и у магглов. Я... Я даже не знаю, как тебя благодарить.

— Пустое, Ремус... — Лили помолчала. — Кстати, в одном из прошлогодних номеров «Практики зельеварения» я вычитала одну очень интересную статью.

— Что за статья? — голос у Люпина звучал устало и обреченно.

— О-о-о... Статья замечательная. Автор — Дамокл Белби. Кажется, у нас есть возможность хоть как-то помочь тебе.

— Только не говори, что он создал лекарство от моего недуга.

— Нет, это, наверное, невозможно, а вот зелье, способное здорово облегчить трансформацию и сохранить оборотню человеческий разум после неё, уже есть. И оно успешно испытано.

— Мерлин! — вопль Люпина эхом раскатился по подземелью. — Это правда? Нет, настолько хорошо просто быть не может!.. И в журнале есть рецепт?

Ник поморщился.

«И чего разорался? Какое-такое зелье ему понадобилось? Вон, Сириус этот чокнутый... Обернулся собакой в один миг и без всякого зелья...»

— Рецепта не было, но, думаю, есть человек, который знает его назубок. Не считая самого Белби, конечно.

Люпин, видно, сник. Теперь Ник едва различал его слова в гулкой тишине подвала.

— Это Снейп, да?

— Ну что ты, как ребенок, Ремус. Он — не единственный зельевар на всю магическую Британию. Я уверена, что Дамблдору этот рецепт прекрасно известен. Не говоря уже о профессоре Слагхорне!

— А если нет?

— Глупости. Конечно, они его знают. А по рецепту сварить я и сама смогу. Не глупее некоторых, разберусь.

Они помолчали.

— Ты так и не простила его, Лили?

— Не знаю. Может и простила, но всё равно не хочу его видеть. И общаться с ним тоже не желаю. Пусть у него всё будет хорошо, пусть он будет счастлив, если только вообще умеет и хочет быть счастливым, но...

— «Но» — что?

— Подальше от меня, Ремус.

— Ты же знаешь, как он к тебе относился, как боготворил... — голос Люпина снова скатился к виноватому тону.

— Ремус, умоляю тебя, не городи ерунды. Просто Сев в детстве сотворил из меня для себя сказочную фею и тешился, пока не повзрослел. Потом он сделал свой выбор. Да и я...

— Что?

Она вздохнула.

— Я не знаю, смогу ли когда-нибудь забыть Джеймса. Я очень любила его, Ремус. Очень. А он меня.

Люпин, похоже, долго мялся, не зная, с какой стороны начать нужные увещевания. Его виноватые вздохи и мыканье могли вывести из себя кого угодно. Не дождавшись поддержки Люпина, Лили снова тяжело вздохнула: ей, видимо, нужно было выговориться. То, что Люпин мог быть отличным слушателем и кивать, как китайский болванчик, в ответ на любую фразу, Ник уже убедился.

— Мне плохо, Ремус. Нет, я, конечно, счастлива, что жива, что Гарри со мной, но... Знаешь, я очень боюсь, что этот тип умотает в неизвестном направлении... — с этого момента Ник начал прислушиваться с особым вниманием. — Он слишком независимый и сумасбродный, это чувствуется. Такой же, как Сириус, только взрослый.

— Наверное... — пробормотал Люпин. — Мне показалось, что наш мир ему не нравится. Он ведь маггл?

— Да. И, видно, магглом был очень крутым. Вот только теперь он в теле Джеймса и может распоряжаться им по своему усмотрению. Меня это убивает, Ремус. Как представлю, что этот... Ник уедет... Ведь тогда он будет жить, как хочет, делать, что вздумается...

— Начнёт знакомиться с другими женщинами, да? — Люпин, несмотря на реноме кающегося грешника и внешность хронического девственника, оказался на редкость проницательным.

Лили, чувствовалось, не на шутку разозлилась.

— Мог бы и промолчать! Больно догадливый!

— Лили, успокойся. Ты же понимаешь, что это не Джеймс.

— Да, понимаю, да — не Джеймс. Но он выглядит, как Джеймс! И пахнет, как он... Эти руки не должны обнимать другую женщину, не должны!

— Лили, послушай... — видно, бедняга не знал, как успокоить разъярившуюся приятельницу. — Да, пусть это тело Джеймса, но он — другой, и этот другой не любит тебя! Это... очень заметно.

— Да! — нервно взвизгнула Лили. — Он говорил о какой-то там Лорел.

— Вот видишь... — тихо, грустно и опять виновато пробормотал Люпин. — Отпусти прошлое, Лили. Ты заслуживаешь самого лучшего настоящего. И дела по душе, и искренней любви сына, который будет расти тебе на радость и напоминать о Джеймсе. Гарри ведь так на него похож. Не важно, что он ещё младенец, порода — налицо.

Ник скривился, услыхав, как Лили скрипнула зубами.

— Думаешь, этого хватит молодой женщине двадцати с хвостиком, оставшейся ни вдовой, ни замужней?

И опять этот тяжёлый вздох покаяния.

— Лили, ты же знаешь...

— Что? — она часто задышала. Ник не переносил таких глубоких частых вздохов от женщин. Они означали, что дама близка к истерике.

— Тебя нельзя не любить... — голос Люпина — мягкий и всепрощающий — лился как мёд. — Ты как солнышко. Да я уже счастлив одним тем, что могу находиться рядом с тобой и буду защищать вас с Гарри.

— Ты — это ты, — Лили смягчилась. — А вот тот же Сириус... Почему он-то не такой?

— Он — Блэк, а все Блэки шебутные. Нашего пёсика не удержишь на привязи. Залечит голову и снова куда-нибудь ускачет, чтобы в очередную историю вляпаться. Ладно, он-то не пропадет, главное, что вы с Гарри невредимы. Да, Лили... Я хотел спросить...

— О чём?

— Как и когда ты догадалась? Ну, обо мне. О том, что я — оборотень.

Лили усмехнулась.

— Ремус, ну я же не слепая и не дурочка. Думаешь, я не волновалась из-за твоих ежемесячных отлучек? Долго думала над ними и над тем, что после них ты выглядел ужасно. Потом, на старших курсах, сообразила, что ты всегда отсутствовал по полнолуниям...

— И ты ничего никому не сказала?

— Ремус, — твердо и уверенно произнесла Лили. — Ты — друг Джеймса и Сириуса. Ты — мой друг. И просто хороший добрый человек. Я никогда бы так не сделала и не побежала трезвонить об этом направо и налево. К тому же ясно, что если в Хогвартсе учится оборотень, то профессор Дамблдор в курсе и предпринял все меры безопасности. Он всегда знает, что делает.

Ник навострил уши: такая информация заслуживала внимания. Неплохо бы чуть позже хорошенько обдумать всё, о чём эти двое тут болтали. А Дамблдора они и впрямь считали за полубога.

— Без Дамблдора я так и остался бы неучем, к тому же совсем одиноким, без друзей. Я ему обязан слишком многим. К тому же я всё время боялся за родителей, каждый раз трясся, что отцу с мамой в одно ужасное полнолуние достанется от меня... Мама очень переживала, часто плакала надо мной, — он глубоко вдохнул. — В марте прошлого года её не стало. Сердце не выдержало.

— Соболезную, — Ник про себя отметил, что говорила Лили нелицемерно. — Слушай, Ремус, я тоже хочу спросить тебя кое о чём.

— Да? — теперь напрягся Люпин.

— Просто я думала над тем, как же так получилось. Всё пыталась представить, как и когда тебя укусили. Я же знаю, что ликантропия передается только с укусом.

— Я был совсем маленьким. Мне было около пяти...

— Боже мой! Совсем кроха! Чуть постарше Гарри, — голос Лили дрогнул. — Но как же так вышло? Ведь оборотни не живут рядом с волшебниками... — Лили, казалось, искренне недоумевала. — Правда, я слышала про одного... Он совсем... — как бы это сказать? — в общем, невменяемый и, говорят, даже в человеческом обличье такой же страшный, как и в волчьем.

— Фенрир Грейбек, — процедил сквозь зубы Люпин. — Он меня и укусил. Это он так моему отцу отомстил.

— Нет! — в голосе Лили застыли слезы. — Не нужно дальше... Не говори больше ничего. Страшно даже слышать про такое... Не представляю, как ты выжил.

— Чудом.

— Бедный ты, бедный, — горестно протянула Лили. — Но ничего, если мы узнаем рецепт того зелья, будет гораздо легче, вот увидишь.

— Ох, Лили... Ты чудесный человек и, вообще, самая лучшая девушка на свете. Только... Я не хочу подвергать вас с Гарри опасности. Лучше уж здесь пережидать. Я знаю, что такое ответственность, но боюсь, что просто могу забыть выпить это пойло.

— Ничего, — Нику показалось, что Лили улыбнулась. — У меня не забудешь.

«Вот за кого этой Лили нужно было замуж идти, — подумал Ник. — Чудная парочка, главное, гармоничная — мать Тереза и страдалец. Отлично дополнят друг друга, — усмешка у него вышла злой. — Так, этому их... Дамблдору ничего говорить не стану, наверняка дед в курсе. Небось эти рассусоливания им и устроены. Как он там сказал? «...Я могу убедить людей поступать так, как мне надо. Но делаю так очень редко и только тогда, когда это нужно им самим, а не мне». Молодец старик, ничего не скажешь: сразу сообразил, что со мной такой номер не пройдёт, значит, проще убрать меня подальше от своих дрессированных подопечных. Ну, как хочет, пусть возится с этой великовозрастной детворой, если нравится, а у меня дел и без них по горло. Поскорей бы обычные документы получить — и сразу же в Легион».

Ник решил, что не услышал и не узнал ничего путного, пора бы и обратно. Коридор, которым он пришёл сюда, заканчивался дверью, за которой разговаривали Лили Поттер и Ремус Люпин, значит, дальше двигаться было некуда. Дорогу он более-менее запомнил — профессиональный навык. Главное, на обратном пути никуда не сворачивать и не пропустить лестницу наверх. А ещё не смотреть по сторонам. Чутьё подсказывало, что тайны туннелей лабиринта, то и дело мелькавших справа и слева, пока ему не по зубам.

«Чёрт! Не помню, с какой стороны лестница наверх!»

Ник резко остановился и, прикрыв глаза, начал прикидывать в уме решение самой что ни на есть простой топографической задачки: через сколько ответвлений или футов сворачивать и, главное, куда.

«Такое ощущение, что не обратно возвращаюсь, а откуда-то с другой стороны захожу».

Лампочка впереди начала мерцать. Ник почувствовал, что это неспроста, и глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки, понимая, что магия в теле Джеймса Поттера взбаламутилась именно из-за его собственных эмоций и смятения.

«Такой же мандраж, как в Бангоре... После слов Дайны о нехороших звуках».

Издалека донеслись короткие восклицания Люпина и немного нервные смешки миссис Поттер: видно, они тоже возвращались к выходу и заплутали точно так же, как и он. Ник не мог понять, откуда слышатся голоса: такое впечатление, что они раздавались и сверху, и одновременно — отовсюду разом.

«Подождать их, что ли? Здесь к выходу другого пути нет».

Тут он вспомнил о том, что когда спустился с лестницы, идти можно было как налево, так и направо. Он пошел... А куда он пошёл? Ник не мог точно установить, в какую сторону его понесло. Ещё неизвестно, как до той каморки добирались Лили и Люпин, может быть, путь справа был короче...

Лампочки вдруг совсем погасли, и Ника со всех сторон обступила шипящая холодом тьма.

«Генератор накрылся».

Вздох. Ещё один. И ещё... Вот так...

Но в этот момент лампочка снова слабо вспыхнула.

И тут...

«Нет... Нет... Этого не может быть!»

Ник никогда в жизни не немел от ужаса. Никогда еще... до этой самой минуты. Нервным и впечатлительным не место в MI-5, но это...

Дыхание прервалось. Ник чувствовал, как по спине водопадом льется холодный пот, а лохматые волосы встают дыбом.

Прямо перед ним стояли они.

Те самые ребята. Трое застреленных им мальчишек — один русоволосый и двое рыжих. Русый подкидывал в руке гранату...

Всё, как в далёком восемьдесят третьем.

Нет, этого не может быть. Здесь и сейчас пока восемьдесят первый. Это еще не случилось!.. И мальчишки должны быть на два года младше!..

Да и никакая это не граната! Картошка же! Самая обычная картошка. Ему, не просыхавшему три дня, сослуживцы рассказали, чем баловались маленькие ирландцы, воспитывавшиеся в неприязни к англичанам с младенчества. Тогда эта троица просто решила взять на понт ненавистных английских вояк, разбиравшихся с взрывом в лондонском универсаме, ну и... простилась с жизнью.

Ник ущипнул себя и, вытянув вперед руку, сделал шаг им навстречу.

Мальчишки никуда не исчезли: они продолжали бесстрашно смотреть ему в лицо и злобно ухмыляться.

Нервы Ника не выдержали, и он закричал.

Громко, надрывно, призывая Всевышнего, как во время перехода через разрыв.

* * *

— Мерлин! Кто это? Откуда они тут?

Взвизг Лили выдернул Ника из пучины самого большого кошмара прошлого.

Он даже не успел подумать, в какой момент юная миссис Поттер очутилась рядом с ним, как мальчишки, расстрелянные им просто так... только потому, что опасность всегда должна устраняться без промедления, исчезли, растворились в мутной заплесневелой тьме, а на их месте появился...

Нет! Опять галлюцинация?! Конечно, галлюцинация, потому что и этого тоже не могло быть!

На Ника и стоявшую чуть впереди Лили Поттер бесшумно двигался... дуче Волдеморт. Здоровёхонький, занёсший над головой волшебную палочку, в том же дурацком балахоне и с тем же жутким выражением на полумертвом уродливом лице.

— Отойди прочь, глупая девчонка...

Слова те же, а вот голос...

Он не мог принадлежать человеку. Это был даже не голос, а вибрации, издаваемые чем-то запредельным, потусторонним — шелестящие, пробирающие до мурашек.

Лили едва не рухнула прямо на пол, но Ник успел схватить её за шиворот.

— Нет... нет... — зарыдала она, закрывая глаза ладонями. — Только не снова, только не Гарри...

Сзади раздались быстрые шаги. Ремус Люпин выпрыгнул вперед и загородил незадачливую парочку.

— Закройте глаза!

Ник в первый момент послушался, но любопытство всё же победило. Он, всё еще придерживая полубессознательную Лили, выглянул из-за спины Люпина.

Над ними висел яркий серебристый шар.

— Риддикулус! — крикнул Люпин, направив палочку на шар, и тот тотчас превратился в какое-то маленькое существо, скорей всего, в насекомое. Света было мало, и Ник не разглядел мелкую тварь, с едва слышным бормотанием растворившуюся в воздухе.

— Миссис Поттер, — Ник тыльной стороной кисти осторожно коснулся щеки Лили. — Всё закончилось, придите в себя. Это была какая-то зараза, превращавшаяся в разную ерунду. Жутко, конечно, что и говорить...

— Обычный боггарт, — кротко произнёс Люпин. — Что-то вроде привидения. Превращается перед волшебником в его самый большой страх. Побеждается смехом. Для этого нужно то, чего ты боишься больше всего, представить в виде чего-то смешного. Ну и, конечно, произнести заклинание...

Ник зябко передёрнул плечами.

— Видел... Интересный у вас страх.

— Да... — Люпин замялся. — У вас тоже.

Он явно хотел спросить, что это были за дети, но не решился.

— А вы знаете, во что превращался боггарт перед Джеймсом?

— Не знаю и знать не хочу, — отрезал Ник. — Нужно выбираться отсюда.

— Зато я хочу, — заплетающимся языком пролепетала Лили. — Кстати... Мистер... простите, мне сложно обращаться к вам так официально... Как вы здесь оказались?

— Решил проверить дом на предмет разных пакостей. Профессиональная привычка — знать, с чем имеешь дело, и контролировать ситуацию.

— И как далеко вы зашли?

«Выкусите, детишки! Ничего не слышал, ничего не знаю».

Ник еще помнил о возможностях волшебников подчищать память «магглам» и, наверное, даже друг другу. Он не был уверен, что на подобное способны эти дети, но решил перестраховаться.

— Спустился пять минут назад. Сунулся в одну дыру, потом в другую... Жутко тут у вас, миссис Поттер, — уверенно ответил он, даже глазом не моргнув.

«Как же эти двое предсказуемы! Да даже палочек их лишить — проще простого».

— Что есть, то есть, — кивнула Лили, внимательно разглядывая в слабом свете мужское лицо; ещё вчера днем бывшее таким родным, любимым, сейчас оно пугало её именно потому, что выглядело чужим, безразличным. — Ремус, так чем становился боггарт Джеймса?

Люпин пошевелил едва заметными жидкими усиками над верхней губой.

— Ну... Это случилось здесь, в этом доме, перед седьмым курсом. Прямо в комнате Джеймса. Бродяга тогда плевался дальше, чем видел.

— Вот как? — Лили уже почти пришла в себя. — И что же это было?

«Ох, ну и дитё же она...» — уже который раз подумал Ник.

— Неужели не догадываешься?

Лили помотала головой. Люпин неожиданно широко улыбнулся.

— Ты и Северус... Вы целовались взасос, да ещё и успевали расстегивать друг на друге одежду.

Лили вытаращила глаза.

— Фу, какая гадость! Понимаю Бродягу. Даже представить не могу, как Джеймс с ним расправился.

— А как справляются с боггартом? — Люпин улыбнулся еще шире. — Джеймс просто представил своего соперника в одежде...

— Чьей? — хмуро пробормотала Лили.

— Матушки Фрэнка Лонгботтома.

Тут Лили звонко и заливисто расхохоталась.

— Знаешь, это очень оригинально, — она вздохнула. — Вот этим он меня и покорил... Своей оригинальностью. — Она всхлипнула.

— Ладно, леди и джентльмены! — Ник хлопнул в ладоши. — Хватит томных воспоминаний, пора уже валить наверх. Тут сыро, грязно, не счесть всякой пакости, к тому же, если мне не изменяет память, у миссис Поттер есть маленький ребенок, за которым нужно приглядывать, не так ли?

Лили фыркнула и прошла вперед походкой королевы, идущей на эшафот.

— Он сейчас… в другом месте, — не оборачиваясь, напомнила она.

Ник и Люпин двинулись за ней.

— Люпин, — шепнул Ник, — мне тут очень интересно...

— Что? — Люпин вдруг сжался и испуганно взглянул на Ника.

— Этот самый... как его?.. Боггарт, да?

— Боггарт, — подтвердил Люпин, облегченно выдохнув.

— Точно! — Ник прищурился. — Скажите, а его могут видеть обычные люди, не волшебники?

— Да, могут, — ответил Люпин, искоса взглянув на Ника, — если обладают хорошим воображением. Моя мама, например, не волшебница, обычная женщина, но она боггарта разглядела, когда столкнулась с ним в лесу. Сперва, конечно, очень перепугалась, но всё закончилось хорошо. Благодаря ему мама познакомилась с отцом. А почему вы спросили?

— Так... — задумчиво пробормотал Ник. — Просто так.

* * *

— Это была не самая хорошая идея, Лили.

Ник проморгался после темноты подвала. Дамблдор стоял в коридоре рядом с дверью и качал головой. В руках он держал палочку и что-то еще.

— Все-таки в доме ребенок.

— Сэр… — заблеял Люпин.

— Вы знаете, где и как можете переждать нужное время, — сурово продолжал Дамблдор. — Вы больше, чем кто бы то ни было, сейчас нужны Лили, но — не опасным. Не подводите меня, Ремус.

По виду Люпина было понятно, что он готов раствориться, слиться со стеной или просто побиться головой об эту самую стену.

— Идите, Лили. Идите к гостям, — попросил, хотя больше скомандовал, Дамблдор. Ник подивился таким полковничьим ноткам. — И вы, Ремус, тоже.

Лили и Люпин переглянулись, посмотрели на Дамблдора, на Ника, но ослушаться не посмели. Дамблдор смотрел им вслед очень внимательно и, как показалось Нику, что-то прошептал.

Но он не был в этом уверен.

— А вы, — Дамблдор обернулся к нему, — вы… я думаю, вы поймете верно то, что я вам сейчас скажу.

И с этими словами он вручил Нику палочку и — паспорт. Самый настоящий паспорт. Почти новый.

Ник открыл его на нужной странице — с фотографии смотрело его новое лицо. Джеймс Поттер, место и дата рождения. Двадцать седьмое марта тысяча девятьсот шестидесятого года.

— Он настоящий, — успокоил его Дамблдор. — Поверьте, нужды нашего Министерства требуют подобных контактов. Это не подделка, не морок, не иллюзия, это самый настоящий паспорт. Джеймс Поттер был магом, но вы теперь — подданный ее величества.

Ник молчал и рассматривал паспорт. И вздрогнул — где-то истошно закричала Лили, потом поднялся гул голосов. Ник не успел даже сделать и шаг, как Дамблдор положил ему на плечо тяжелую теплую руку.

— Не надо сейчас туда.

Нику показалось, что он ожидал и крика Лили, и его реакции.

— Она считает, что вы умерли. У нее просто шок.

— Вы…

— Да, — безжалостно прочитал его невысказанную мысль Дамблдор. — Да. И так считают все, кто находится в той комнате. Лили, Ремус… Даже Сириус. Мне пришлось его навестить. Только Аластор, я и Миллисент знают, что вы — это не Джеймс. Нам нужно было немного обезопасить себя самих.

— Зачем это все? — не понял Ник. — Вы убили меня для всех, но дали мне паспорт? Иными словами, вы меня отпускаете. От вас я подобного не ожидал.

Дамблдор беззвучно засмеялся.

— Волшебники из семей магов могут учиться дома, но магглы… в общем, тоже, но считается, что этого не происходит. Хотя многие родители отказываются отправлять детей учиться. Как правило, это не приносит вреда, если ребенок растет в любви, потому что его магия просто успокаивается. Гораздо хуже, когда ребенок подавляет в себе магию страхом… — он почему-то помрачнел. — Давным-давно такой несчастный чуть не стер с лица земли целый огромный город. Но дело не в этом. Взрослый никогда не примет волшебный мир. И нередко волшебники, родившиеся в семьях магглов, рвут все связи со своей семьей. Даже Лили. Ее сестра, знаете, все равно скучает по ней…

Нику стало противно.

— Понимаю, — кивнул Дамблдор. — Так вот, вы себя выдадите. Вы и так себя выдаете. И поэтому так будет лучше для всех.

— У меня нет ни пенни, — Ник ухмыльнулся. — Вы об этом подумали?

— Я родился и жил среди магглов. — И Дамблдор сунул руку в карман своего расцвеченного балахона. — Кажется, этого должно вам хватить. Не волнуйтесь, это взято из вашего сейфа. То есть сейфа Джеймса Поттера.

Ник посмотрел на несколько стофунтовых купюр.

— Здесь их ровно двадцать, — пояснил Дамблдор. — Вам должно на первое время хватить.

— На билет точно хватит, — Ник спрятал деньги и паспорт в карман. Подумал и сунул за пояс палочку — она жутко мешала. — И что дальше?

— Джеймс Поттер погиб, исчез, превратив Волдеморта в бессловесное и немощное нечто. Жаль его, он был хорошим парнем, хотя и без недостатков. — Дамблдор был совершенно серьезен. — Джеймс Поттер свободен, как я и обещал.

Ник не припоминал такого обещания дословно, но оно его больше чем устраивало.

— А что с этим дуче?

— Ничего. — Дамблдор улыбнулся. — Никто этого точно не знает, но Аластора устроил результат. У всех, кто был причастен к Пожирателям Смерти, метки стали очень забавными — как грубая… как это? Рисунок на коже.

— Татуировка? — удивился Ник.

— Да. Именно. Бэзил Смрнорфф, один из авроров, по происхождению русский. Он очень смеялся, когда они задержали возле дома Лонгботтомов нескольких Пожирателей. Темные Метки у них остались, но превратились в… как же он это сказал? — Дамблдор засмеялся. — Зэ-ки ла-гер-ные. Я мог неправильно его расслышать. Кажется, это что-то связанное с пивом, но я так и не понял, при чем здесь пиво.

— Наверное, он имел в виду «лагеря», — вспомнил Ник. — Это как наши тюрьмы, но в Союзе они другие… да, я слышал, что там заключенные любят себя украшать разными надписями.

— И мы поняли, что план сработал… — Дамблдор опять улыбнулся. — Волдеморта нельзя уничтожить — его можно отправить в небытие.

Ник напрягся. Он подумал, что, если он сам попал сюда, умирая, то очень может быть, что…

— Да, да, возможно. Возможно все. Но в нашем мире его больше нет. А выживет ли он где-то еще… я не знаю.

У Ника перехватило дыхание.

— Вы понимаете, что вы натворили? — заорал он, но не услышал собственного голоса. И чуть ли не впервые ему стало страшно. Этого человека он боялся… Дамблдор был всегда на шаг впереди.

И шевелиться Нику было очень трудно.

— Я не могу облагодетельствовать весь мир, — сухо сказал Дамблдор. — И я не один принимаю решения. А теперь, если вам нечего больше сказать, я хотел бы пожелать вам удачи. И, если вы пообещаете мне вести себя разумно, я сниму с вас заклинание.

Ник обругал про себя Дамблдора последними словами. А потом решил, что у него все равно нет выбора.

— Хорошо.

— Всего доброго, Ник. Я искренне желаю, чтобы вам все удалось.

Ник, все еще ощущая скованность, повернулся и пошел по коридору прочь, к кухне.

— Черный ход — там, вы идете верно, — донеслось ему вслед.

На деревянных ногах Ник покинул странный, проклятый дом и странный, проклятый мир. На улице было морозно, и Ник подумал, что стоит купить, пожалуй, куртку. А потом — в аэропорт.

Он еще раз достал паспорт и, несмотря на просьбу уйти как можно скорее, а точнее, запрет оставаться здесь, долго всматривался в свою фотографию.

— Они идиоты, — пробормотал он.

Идиоты-маги, которые оставили выжившему покойнику его настоящее имя.

А значит, это все закольцовано. Джеймс Поттер, появившийся из ниоткуда и исчезнувший потом в никуда, человек, который погиб в одном мире — точнее, для одних людей, — и увидевший мир другой. Волшебник, который им не был. Или был? Ведь Дамблдор передал ему палочку…

Это Нику еще предстояло узнать.

19 сентября 1982 года, Западный Бейрут, лагерь палестинских беженцев Шатила

Жара стояла страшная...

И всё вокруг было страшным. Нику Хоупвеллу в свое время посчастливилось не увидеть всего того кошмара, что творился на улицах Западного Бейрута на том самом месте, где еще несколько дней назад был лагерь палестинских беженцев Шатила⁽¹⁾. Тогда ещё слово «смерть» для Ника было просто словом: убить кого-то — значит сделать свою работу на совесть. Сердце не сжималось, тошнота не подкатывала к горлу, внутренности не взбаламучивались от отвращения к себе и к тем, для кого он должен был убивать. Всё изменилось после того страшного дня в Белфасте, но до него еще должен был пройти год.

Да, еще была Дайна Беллман, помочь которой Ник оказался не в силах, и девочка тихо скончалась на руках у Лорел Стивенсон. До заколотой Крейгом Туми несчастной Дайны и лангольеров оставалось ещё больше — целых восемь лет.

Здесь и сейчас молодой капрал Иностранного легиона Жак Клеман, бывший до получения анонимата⁽²⁾ Джеймсом Поттером, британцем по происхождению, успевший за минимально короткий срок доказать свою незаменимость и продемонстрировать высочайший профессионализм, шел по залитым кровью улицам, вооруженный до зубов, с САРПАКом⁽³⁾ на плече, и внимательно смотрел по сторонам. Карие глаза за прямоугольными стеклами роговых очков казались потухшими, обсыпанными пеплом, и если бы кто-то вздумал внимательно присмотреться к нему, заметил бы, что его черные, коротко остриженные виски, не скрытые беретом, седели на глазах.

Всюду валялись смердевшие, начавшие разлагаться трупы. Прошло уже почти два дня, как здесь были вырезаны сотни ни в чем не повинных женщин, стариков, детей... Мусульманский обычай требовал, чтобы покойники были захоронены в день смерти, но мало кто, памятуя о наставлении Аллаха, отважился сразу же покинуть случайные укрытия и предать земле родных и близких, прочитать над ними заупокойную молитву. Многие были умерщвлены целыми семьями. Жак, покрытый гарью и пылью, остановился около девочки лет десяти.

По щеке скатилась скупая слеза, а кадык предательски дернулся.

Малышка, одетая в простую красную кофточку и клетчатую юбочку, лежала среди обломков в странной позе ⁽⁴⁾, как будто спала. Одна ручонка, покрытая засохшей кровью, была прижата к голове, а вторая беспомощно откинулась в сторону. Юбчонка задралась, а у него не было ничего, чтобы прикрыть окровавленные ножки, уже покрытые трупными пятнами. Ещё одна жизнь оборвалась, не успев начаться... Жак знал, что он не повинен в гибели этой крохи, но душа... Душа извивалась, будто еретик, прикованный к огненному столбу, корчилась, просила о пощаде. Хотелось кричать, сыпать проклятиями, ругаться самыми непристойными словами. И по-английски, и по-французски...

От беспомощности, от того, что этого он изменить не в силах.

Но те трое малолетних дурачков... Нет, они будут жить, чего бы ему это ни стоило! Он уже придумал, как оставить их невредимыми и в то же время сделать так, чтобы Ник Хоупвелл поверил, что они мертвы.

Он точно знал, что Ник поверит. Иначе бы его — неважно, Джеймса ли Поттера, Жака ли Клемана — тут не было.

Он оглянулся еще раз и быстрым шагом направился вслед за товарищами к выходу из Западного Бейрута. Жаку было известно то, о чём Ник Хоупвелл знать не мог: какие грузовики израильтян с боеприпасами взорвутся и во сколько. Взрывчатки у боевиков из Организации Освобождения Палестины после убийства Башира Жмайеля и ещё двадцати семи человек осталось предостаточно, и действовали они вызывающе. Клеман знал, что эти грузовики охраняли американские морские пехотинцы, среди которых был и Ник Хоупвелл. Как и когда палестинцы ухитрились установить взрывные устройства, до сих пор оставалось загадкой.

«Сколько этому болвану сейчас лет? Двадцать семь!.. Всего двадцать семь!.. С ума сойти!»

Жаку Клеману было двадцать два года, но он сам себя ощущал так, будто прожил две жизни подряд, и обе не сам, а по сценарию каких-то неведомых высших сил.

«Та, что длится сейчас, подарена, чтобы исправлять все косяки в первой. Теперь я знаю, что мы — сами себе ангелы-хранители... Только что потом? Куда? Зачем?..»

В последнее время он всё чаще задумывался, что зажился, верней, смертельно устал.

Солнце стояло в зените и пекло нещадно. Жак остановился, вскинул руку и взглянул на часы: грузовик должен был взорваться ровно через пять часов пятнадцать минут.

Через ткань рубашки Клеман нащупал на обратной её стороне закрепленную в петле палочку из красного дерева длиной примерно одиннадцать дюймов.

Без неё Ника Хоупвелла будет не спасти.

* * *

Ник часто думал, правильно ли он тогда поступил.

Ник Хоупвелл, теперь уже официально числившийся Джеймсом Поттером, вышел, стуча зубами от холода, на дорогу в Годриковой впадине и начал оглядываться по сторонам в поисках автобусной остановки.

«Если есть проезжая часть, значит, тут должен ходить хоть какой-то транспорт. Который, интересно, час? Должно быть, уже полдень, если не больше».

Кругом было пусто, мрачно, тоскливо. Над огромными холмами, среди которых, как в котловане (одно слово — впадина!), притаилась деревушка, висели низкие тяжелые тучи. Куда ни кинь взгляд, всюду лишь поля, припорошенные снежком, да редкие голые деревца вдоль дороги.

«У кого бы спросить о расписании?»

Ник, верней, Джеймс не чувствовал рук. Пальцы, сжимавшие волшебную палочку, отданную Дамблдором, заледенели до синевы.

«К черту эту палку идиотскую! На кой хрен она мне сдалась?»

Он бросил ненужный ему кусок красного дерева на землю.

В ту же секунду раздался жуткий рёв мотора, и из ниоткуда на него вылетел огромный автобус фиолетового цвета.

Новоиспеченного Джеймса Поттера спасла лишь молниеносная реакция, доставшаяся от Ника Хоупвелла: он отскочил назад и шлепнулся в жидкую ноябрьскую грязь.

Автобус представлял странное сооружение: три этажа, слепящие фары, для чего-то включенные среди бела дня, и золотистого цвета надпись на лобовом стекле — «Ночной рыцарь».

— Это что ещё за херня? — пробормотал Ник, оглядывая себя. Ну вот, весь уделался, да так, что стал похож на бездомного, которого ни в одно приличное место не пустят. Тем более в магазин одежды. Про аэропорт и говорить нечего.

Дверь открылась, и на ступеньках входа показался странный мрачный тип лет тридцати в красном форменном балахоне, похожем на тот, что был на Волдеморте.

«Наверное, кондуктор», — подумал Ник-Джеймс в замешательстве.

— К вашим услугам «Ночной рыцарь» — автобус для ведьм и волшебников, попавших в трудное положение! — монотонным голосом прогнусавил краснобалахонщик давным-давно заученную фразу. — Взмахните палочкой — и добро пожаловать в салон: мы, то есть водитель Эрни Прэнг и я, кондуктор Курт Акерли, домчим вас куда угодно!

— Охренеть! — только и сумел выговорить Ник-Джеймс, глупо хлопая глазами. — А откуда вы взялись?

Устало-сумрачное настроение этого самого Акерли резко прыгнуло за отметку «взвинченное».

— Дурак или прикидываешься? Сам же палочку перед собой бросил! Ну, чего расселся? — злобно прошипел он, разглядывая Ника. — Шевелись, у меня еще пять доставок, и одна, между прочим, в Тимбукту!

— Куда? — если б Ник не был в очках, его глаза выпрыгнули бы на лоб. — Ты хотел сказать, в Томбукту.

— Мне по барабану! Знаю, что где-то в Африке, а это — не ближний свет. Катить придется полчаса!

Ник, забыв о ветре и холоде, расхохотался.

— Спятил? В Африку, в Мали? На автобусе? Полчаса?

— Это ты спятил, — едко выдал Акерли. — Или шутишь по-дурацки. А мне не до шуток. Садишься или нет?

Ник поднялся, отряхивая грязь замерзшими пальцами, и мучительно прикидывал, как ему поступить. С одной стороны, это заманчиво — домчать на автобусе (дурдом — на автобусе!) до Франции, с другой — это было опасно. Положим, кондуктор не знал, кто такой Джеймс Поттер, и никогда его не видел, но ведь в автобусе могли быть волшебники, которые были знакомы с Джеймсом или даже дружны. Или с кем-то из его семьи. Это уже хуже. Да даже если хотя бы встречали хоть когда-нибудь этого Джеймса.

— Кто там у тебя? — спросил Ник, превозмогая дикое желание шмыгнуть носом.

— А ты что, от любовницы сбежал? — заржал Акерли. — Или дядьку родного запытал до смерти? Одни старухи. Одну в Эдинбург нужно подкинуть, вторую — в Дублин, третью — в Оттери-Сент-Кэчпоул, четвертую — туда... ну, в Африку. Еще две карги собрались в Голландию, в Амстердам, за пыльцой каких-то там гребаных тюльпанов. Им, видите ли, она нужна позарез для одного секретного зелья. Подозреваю, что... — Курт поманил пальцем Ника и понизил голос. — Старые дуры собрались омолодиться, чтобы завлечь к себе в кроватку какого-то олуха из одного очень почтенного семейства... Для чего только? — он скривился. — А ты чего в одном джемпере? И как тебя зовут?

— Слушайте, мистер Акерли, — трясясь от холода, выдавил Ник. — Я... не знаю, как сказать… Я как бы волшебник, но узнал об этом совсем недавно.

— Да ну? — удивился кондуктор. — Обычно об этом узнают гораздо раньше. Если до одиннадцати лет в человеке не проявилась магия, то можно и не ждать. Получайте обычного маггла или сквиба.

— А у меня вот сейчас проявилась. В двадцать один.

— Странно, — пробормотал Акерли, — очень странно. Как ты сказал, тебя зовут?

«К едрене-фене! Вот влип!» — Ник был обескуражен, но вслух произнес спокойно и уверенно:

— Я не говорил, но сейчас говорю: я — Альберт Косснер.

«Отлично придумал... Наш скрипач в этом времени совсем ребенок, да еще и американец. Кто проверит!..»

— Из магглов, что ли? Ну, не волшебников?

— Вроде того. Похоже... — Ник мучительно придумывал, как выкрутиться, потом вспомнил историю родителей Люпина. — Словом, маман — совершенно обычная особа, а вот родной папаша точно колдун. Мамаша была не в курсе. Словом, не знаю, что там и как... Я считал отцом другого.

— Бывает! А откуда палочка?

— Мне посылкой прислал папаша. Наверное, совесть заела, черт знает... — воображение и, главное, умение без сучка и задоринки корректировать по обстоятельствам легенду разведчика очень пригодились Нику и здесь.

— Вот чума! Учиться тебе, конечно, поздно... — Акерли наморщил лоб. — Слушай, а ты вообще ничего не умеешь? И даже не представляешь, как колдовать?

— Ну... — Ник долго мялся, потом прикинул, что у этого кондуктора можно кое-что разузнать. — Только Люмос. И всё.

— Откуда узнал про Люмос-то?

— В письмишке было. В том, что с палочкой пришло. Типа, сын мой, попробуй взять палочку, чего-то там представить... И скажи «Люмос». Если загорится огонек на кончике палочки, ты волшебник, моей крови. И ла-ла-ла и бла-бла-бла.... Я так и сделал.

— И получилось?

— Да.

Акерли вдохнул.

— Ладно. Забирайся. Куда тебя везти?

— Слушай, — у Ника уже зуб на зуб не попадал, — ты пошутил насчет Мали?

— Чего?

— Ну, государства в Африке. Где город Томбукту.

— Ничуть. Это старая Абине туда намылилась. Приходится какой-то там дальней родственницей Шеклболтам, правда, хрен знает, каким боком. Да, и про Голландию тоже говорил серьезно. Говорю же, «Ночной рыцарь» может доставить пассажира в любую точку мира, главное, чтобы она находилась на суше.

— А во Францию можно?

— Чего бы нет, после Голландии и заскочим.

— Офигеть!

— Только это дорого.

— Сколько? — Ник едва не свалился со ступеньки. Неужели денег, что милостиво выдал ему Дамблдор, не хватит.

— Шесть галлеонов. И не кнатом меньше.

— Галлеонов?

— Это гоблинская золотая монета. Ты ж из магглов, откуда тебе знать.

— Гоблинская?

— Конечно. У нас же гоблины банк держат и всеми финансами ворочают.

— А фунтами никак не расплатиться?

— А сколько у тебя есть? В «Гринготтсе», вообще-то, можно обменять... Хотя зачем менять? Я ж полукровка, маггловскими магазинами пользуюсь, а там всё гораздо дешевле.

— Ну, могу дать сто фунтов... — тихо сказал Ник, прикидывая, что ему делать, если этот чертов кондуктор не согласится.

— Сто фунтов? Это же… двадцать галлеонов! Ну, парень... Как там тебя?

— Альберт. Альберт Косснер.

— Ну, Альберт, за эти денежки домчим тебя до Парижа с ветерком, — он закатил глаза и прикинул. — Через полчаса будешь пялиться на ту самую башню! И даже грелка тебе перепадет. Какао не предлагаю, потому что ты его не выпьешь.

— Не выпью? Почему? Очень даже выпью. Я околел до полусмерти.

— Не выпьешь — выльешь на себя. Мы ж летаем так, что... Словом, узнаешь. И ещё, — Акерли радостно потёр руки, — могу составить тебе приятную компанию и научить каким-нибудь простецким заклинаниям, если хочешь.

— Конечно, хочу.

— Тогда залезай. Только палочку не забудь. Всё ж папашин подарок.

«Знал бы ты, что это за папаша», — мрачно подумал Ник, подбирая палочку и молясь, чтобы никто из старух, о которых говорил Акерли, не узнал в нём Джеймса Поттера.

— Стой! Экскуро! — Ник почувствовал легкое дуновение и с удивлением ощутил, что вся жидкая грязь с одежды словно куда-то высасывается из ткани. Оказалось, в палочку кондуктора. — Чтобы сиденье не вывозил.

Он наклонил голову как можно ниже и уселся в кресло, что показал ему Акерли, с видимым удовольствием крутивший в пальцах новенькую хрустящую купюру с изображением Елизаветы Второй. Шестеро глубоко пожилых особ, приходивших в себя после езды, по счастью, не обратили на него никакого внимания, а двое из них вообще дремали.

— Держи грелку! Эрни, трогай!

Грелка была очень кстати. Не успел Ник сжать странный, наполненный горячими углями чугунный диск, как автобус резко дернуло, и только колоссальным усилием воли Ник сдержал себя, чтобы не выблевать всё, чем он позавтракал в негостеприимном доме Поттеров, в салон.

— Ничего. Привыкнешь. Посиди пока. О! Мы уже в Оттери!

— Как в Оттери? Это где?

— Южное побережье Англии.

— Э-э-э… Но ведь прошло всего… ну, полминуты.

— Да. А ты чего хотел? Чтобы «Рыцарь» как флоббер-червь ползал? Ладно... Во Франции выкрою для тебя минут пятнадцать: пока перекусываю круассанчиками и бриошками, покажу кое-что... Слушай, а больше у тебя нет фунтов?

Ник подумал.

— Если выкроишь не пятнадцать минут, а полчаса, дам еще столько же.

— Не вопрос, Косснер! — обрадовался Акерли. Он чувствовал себя, как ни в чём не бывало. Похоже, его совсем не укачало.

«Денег, конечно, жаль, но я должен научиться замораживать огонь. Без этого никак. Чувствую, что волшебники это умеют. А ещё хочу перемещаться в пространстве так же, как Дамблдор и остальные маги. И ещё мне нужен боггарт. Позарез. Я должен знать, где его раздобыть к нужному моменту».

* * *

Акерли не подвел.

До первого нужного момента оставалось пять часов... и уже четырнадцать минут.

1) Резня в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила в Западном Бейруте произошла 16-17 сентября 1982 года силами боевиков ливанской фалангистской партии Катаиб в отместку за гибель президента Ливана Башира Жмайеля.

Вернуться к тексту

2) Новые имя и фамилия, присваиваемые легионеру, измененные дата и место рождения, а также имена родителей

Вернуться к тексту

3) Противотанковый гранатомёт производства французской компании Hotchkiss-Brandt http://shooting-iron.ru/load/225-1-0-837

Вернуться к тексту

4) Тело этого ребенка действительно запечатлено после массового убийства в Сабре и Шатиле.

Внимание: нервным, беременным и просто чувствительным не смотреть: много трупов. http://foto-history.livejournal.com/2776703.html

Вернуться к тексту

— Клеман? Вы не слышали? Или забыли, что любое слово старшего по званию — закон! И оно не обсуждается! Я, кажется, дал приказ готовить оборудование для разминирования вверенной нам территории. Что вы прилипли к американцам? Почему крутитесь около этих грузовиков? Вы забыли устав легиона?

— Простите, сэр, не прилип!.. И никак нет, сэр, не забыл! — Жак рапортовал четко, ясно, и никому в голову не пришло бы, что сердце у него заходилось от волнения, нервы дребезжали, а адреналин внутри клокотал похлеще лавы в кратере вулкана. Капрал Клеман не сводил глаз с лица командира, а сам горячо молил про себя всех известных ему богов, чтобы чертов сержант отвязался, чтобы оставил его в покое хотя бы за минуту перед тем самым мгновеньем «Х». Клеман знал, что когда Ника Хоупвелла взрывной волной отбросит прямо в огненный круг, счёт пойдет на секунды. Он, Жак Клеман, при этом должен быть полностью сосредоточен и не упустить миг, когда можно будет, не привлекая внимания мечущихся в панике людей, наколдовать «Глациус» и пройти сквозь пламя. Сержант Этьен Дельмас ещё что-то выговаривал ему, приказывал вернуться в расположение подразделения. Какое там... Капрал Клеман будто не слышал приказов, а на его лице застыло выражение непримиримой внутренней борьбы, когда любое возможное решение может оказаться неправильным и привести к чему угодно.

Он один знал, что через семь минут вокруг будет ад.

Он знал, что у него все получится, но это знание не успокаивало, напротив.

— Вы забываетесь, капрал! — рявкнул Дельмас. — За неподчинение приказу командира в условиях повышенной опасности и боевой обстановки...

Жак Клеман вздрогнул; игнорируя устав и субординацию, принял положение «вольно», после чего помассировал натертую очками переносицу и потёр лоб, будто мучительно раздумывал. Дельмас едва не подавился воздухом от такой наглости.

— Капрал! Что на вас нашло?! Перегрелись? Или выпили?

— Простите, сэр, у меня нет другого выхода.

Жак оглянулся вокруг и, убедившись, что никого из сослуживцев нет поблизости, расстегнул три пуговицы на рубашке и достал из-за пазухи...

— Это что еще за штука?.. — недоуменно пробормотал Дельмас, вытаращившись на странную, украшенную резьбой в виде паутинки палочку, очень похожую на барабанную.

Сейчас Жак рисковал сильнее, чем должен был рисковать через семь минут: Дельмас мог среагировать по-разному. Например, так, как когда-то Ник Хоупвелл — на палочку дуче Волдеморта.

И тогда — тогда бы, конечно, все получилось в любом случае, но неизвестно, как и какой ценой. Ник Хоупвелл не мог знать всего.

— Простите... — ещё раз совсем не по-военному пробормотал Клеман, в отчаянии поднимая палочку и одновременно почти с ужасом глядя на часы. — Я знаю, что это неправильно, и я, правда, не хотел этого... Но по-другому никак.

— Да что вы себе... — Дельмас уже собрался действовать, но не успел.

Иностранный легион проигрывал MI-5.

— Конфундус!

Дельмас пошатнулся, а глаза его забегали из стороны в сторону.

— Немедленно уводите всех своих подчиненных, кроме меня, как можно дальше отсюда. Выполняйте!

Чёрт! Жак Клеман сейчас ощущал себя Ником Хоупвеллом, которому было безумно противно за то, что он «вынудил» бывшего члена Ордена Феникса Джеймса Поттера докатиться до столь нечестных манипуляций с магглом, но раздумывать было некогда. Ещё в бытность Ником Жак твердо усвоил, что опасность должна быть устранена немедленно и любыми средствами. Да, Конфундус — не слишком правильная с этической точки зрения штука, но сейчас с её помощью удалось спасти минимум десяток жизней. А ещё Клеман помнил, что кроме Ника Хоупвелла пострадал ещё один парнишка, тоже американец. Ник запомнил его, когда лежал в госпитале с контузией: его тоже спас Джеймс Поттер. Правда, двадцатилетний Кайл Мур успел получить ожоги рук второй степени, но это мелочи, главное, остался жив.

Как только Дельмас, петляя из стороны в сторону, как подвыпивший, убрался, Жак спрятал палочку, застегнул каску и принялся внимательно осматриваться в поисках укрытия. Ник Хоупвелл не должен был его увидеть и запомнить. Ник Хоупвелл его не видел и не запомнил, говоря точнее.

А вот самому Жаку Клеману очень хотелось взглянуть на свою первую ипостась. Сейчас он не понимал, для чего ему после Фольклендов, закончившихся длительным лечением пулевого ранения колена, вздумалось подписать контракт с американцами. Сколько тогда в нём было дури и восторженной уверенности в непогрешимости всего, что он делал. Хорошо, что «навсегда» не бывает: через год эта уверенность пошатнется и даст трещину.

«О, черт! Черт! Это же он! Это же... я... Дьявол, точно, я тогда здорово хромал, колено после операции заживало хреново».

Жак Клеман, спрятавшись за первой попавшейся полуобвалившейся стеной, наблюдал за высоким симпатичным молодым человеком в форме американского морского пехотинца. Ник патрулировал вверенную ему территорию и должен был следить, чтобы никто из посторонних не болтался рядом с грузовиками, нагруженными боеприпасами. Глаза Жака, скрытые тонированными стёклами очков, напряженно всматривались в себя самого, верней, в того, кем он был когда-то, и при этом невольно выхватывали незначительные на первый взгляд детали в обстановке: как стоят грузовики, на каком расстоянии друг от друга, какие в них боеприпасы. Любая мелочь могла пригодиться.

Тут мимо грузовиков пробежал оборванный сопливый мальчишка арабской внешности примерно лет семи-восьми, секунду помедлил около грузовика, рядом с которым с другой стороны прохаживался Ник, затем что-то бросил под колёса (не видно, что... чертово зрение!), после чего дал дёру со всех ног. Жак заметил, что маленький араб кривился от боли: мелкий щебень и острые камни наверняка до крови резали босые пятки.

«Значит, этот шкет и устроил инферно... Ты болван, Николас... Да-да, болван... Проморгал ребенка. Сейчас этот грузовик рванет! — он взглянул на часы. Оставалось всего полминуты, может быть, меньше, погрешность примерно в десяток секунд Жак предусмотрел. — А от него — остальные! Нужно вспомнить, в какую сторону меня тогда унесло взрывной волной... Черт, вот дерьмо, беруши забыл! — он спешно полез в нагрудный карман. — Лишь бы успеть вставить! Хреново будет, если и меня контузит. Ещё и грёбаную каску расстегивать. А потом застегивать».

Успел Жак в самое последнее мгновенье. Расчет оказался удачно неверен: всё случилось на двадцать секунд позже. Видимо, часы Ника Хоупвелла, на которые ориентировался Жак, остановились не в момент взрыва, а спустя эти самые секунды.

Когда раздался взрыв, он видел всё происходящее, как в замедленной съёмке...

Страшной силы поток сжатого раскаленного воздуха едва не подхватил Жака из-за стены и не откинул назад. Впрочем, от стены ничего не осталось: она в мгновение превратилась в крошево, растерлась в пыль этой самой волной. Самого капрала Клемана уже в который раз спасла молниеносная реакция: он успел опередить взрывную волну на десятую долю секунды и упал на живот, подставив ладони под лицо: не хватало еще разбить очки и остаться слепым. Жак не слышал свиста осколков, грохота крупных обломков, но кожей ощущал их движение, верней, горячую, почти обжигающую траекторию.

Наконец, он решился поднять голову и обернуться.

Всё вокруг полыхало, и Жак не мог сообразить, где Ник, куда его отбросило. Единственная возможность спасти его и себя заодно — вспомнить всё. На это — три... ну, пять секунд — максимум.

Он поднялся на ноги и потряс головой: мозги на месте, очки не сломались, правда, здорово запылились и сразу же начали «коптиться» из-за густого едкого дыма, обволокшего всё вокруг.

«Дым — это очень кстати... Думай... Ник, думай... Куда ты улетел тогда?»

Он выбежал вместе со всеми, стараясь не дышать, чтобы не наглотаться дыма и пороховых газов. В искорёженном остове грузовика то и дело что-то искрило и взрывалось; наверное, это были снаряды или боеприпасы к автоматам или ручным пулеметам, но точно не гранаты и не мины, иначе всё было бы гораздо хуже. Звуков взрывов Жак не слышал. Он, мельком заметив, что пламя подбирается к следующему «Ошкошу», выбежал на то место, где за несколько секунд до этого прохаживался Ник, и в отчаянии начал крутиться на месте, пытаясь прикинуть траекторию отброшенного взрывом тела взрослого мужчины.

Жаку очень мешал страх за него и люди, в ужасе носившиеся туда-сюда, не понимающие, что стряслось, и кто виноват. Жак напомнил себе, что он спас Ника Хоупвелла, несмотря ни на что. Адреналин схлынул, уступив место логике и холодным рассуждениям.

«Где огонь вкруговую, там и он...»

Взгляд сразу же уперся в пару полуразвалившихся ящиков. Подбежав, Жак заметил, что в ящиках, оказывается, был... тротил.

«Срань какая, точно, как же я забыл!.. Повезло мне тогда, несказанно повезло!.. А если бы там были пули? Да они, взрываясь, превратили бы меня в дуршлаг... А тут... Ну, загорится тротил, но без детонатора не взорвется. А горит он... Правильно, ищем ровное желтое пламя. Тот огонь цыплячьего цвета был последним, что я запомнил... О! Вот... Точно!..»

Жак подбежал к груде ящиков, отнесенных взрывом метров на пятнадцать влево и образовавших нечто вроде атолла. Тротил отлично занялся и горел ровным высоким пламенем, за которым было прекрасно видно ноги в высоких берцах.

Жак оглянулся: никто не обращал на него внимания, все бегали, кричали, пытаясь выяснить, кого не хватает и кто пострадал.

— Хоупвелл! — крикнули сзади, и Жак невольно обернулся. — Ник! Он же рядом был!

— Хана ему! Ищите, парни, куски от него, чтобы было что папаше в Англию отослать!

«Суки!» — подумал Жак, доставая палочку. Хорошо еще, что она была гибкая и потому уцелела при взрыве.

— Глациус! — проговорил он сосредоточенно, направив палочку на огонь.

Удивительно, но жар сразу же как будто уменьшился в разы, а когда Жак проходил сквозь пламя, ощутил лишь легкое тёплое дуновение.

Ник лежал без сознания, заваленный полупустыми ящиками и тротиловыми пакетиками.

— Вингардиум Левиоса! — один ящик отброшен, затем второй... Черт, до чего же это здорово — мочь такое! Недаром Жак, тогда ещё Джеймс Поттер, представившийся Акерли Альбертом Косснером, по буквам записал каждое заклинание, тщательно зарисовал каждое движение палочкой. Тогда он раскрутил незадачливого кондуктора более чем на два десятка чар и уже потом, в легионе, тренировался по ночам украдкой до изнеможения.

Жлоб Акерли положил в карман почти восемьсот маггловских фунтов, но оно того стоило.

Первый же «Конфундус» Ник и отработал на нем и, кажется, у него получилось.

— Окулюс Репаро, — произнес напоследок Жак, заметив разбитые очки Ника.

Жаль, что «Мобилликорпус» применить было нельзя. «Придется волочь этого барана на себе. Это похлеще чем у Распе будет... Мюнхгаузен сам себя за волосы вытащил, а вот переть на себе самого себя — такое даже ему не довелось».

Снова Замораживающее заклинание, и вот уже сквозь закоптившиеся стекла очков Жак видел, как к нему бегут парни, бывшие когда-то его сослуживцами. Жак сунул палочку за пазуху. Вообще в последнее время он начал привыкать к этой деревяшке.

— Хоупвелл! Он жив?

— Жив! Только контужен здорово! В госпиталь его, ребята. Срочно!

Подоспели носилки; бесчувственного Ника положили на них и понесли в сторону медпункта.

— Где он был?

— Там, — Жак махнул рукой. — Отлетел вместе с ящиками с тротилом, его и завалило.

— Там же огонь стеной. Как ты прошел сквозь него?

— Будем считать, что мои предки поклонялись саламандрам, — устало буркнул Жак, потирая лоб.

— Ты же легионер, — изумленно пробормотал командир Ника, не понявший шутки. — Откуда тут взялся? И говоришь по-английски так, словно... Ты что, англичанин? Шотландец?

— Неважно, кто я. Главное, взялся.

— Как тебя хоть звать-то?

Жак уже давно знал, какой ответ даст.

— Поттер. Джеймс Поттер. Я англичанин.

— Ты ж салага совсем!.. — изумился командир. — И уже капрал?

Слева послышались жуткие вопли боли и ужаса и ор одного из пехотинцев:

— Парни! Помогите кто-нибудь! Тут Мур!.. Ему сейчас трындец придет! Он, бедняга, заживо жарится!

— Простите, сэр, я должен помочь! — Жак ринулся туда, где раздавался полный муки крик.

Хорошо, что на торчащую из-за пазухи палочку командир, изумленный и счастливый тем, что обошлось фактически без потерь, не обратил внимания. А если бы обратил... Ну, что ж, был бы ещё один Конфундус.

«Нужно спешить... Скоро рванет еще один грузовик. Потом еще... Это только начало».

Будучи Ником, он никогда не задумывался, как выглядел со стороны. Сейчас он понимал, что все эти парни — просто мясо. Фарш для чьих-то политических игр, начинка для чьих-то сейфов.

— Отойдите!

Это совсем не МИ-6, они просто хотят жить. Жак понимал это и этим пользовался.

Он не мог достать палочку, на нее обратили бы внимание. Бедный парень орал, когда Жак подбегал, но потом затих. Потерял сознание, понял Жак, чуть вытащил палочку, сжав изо всех сил, и прошептал одними губами:

— Глациус.

Проверять, получилось или нет, уже не было времени. Жак просто знал — получилось.

Кто только не вспомнился: и Будда, и Иисус, и Аллах и даже — чушь какая! — Мерлин с Морганой, коих то и дело поминали — а быть может, и не поминали — обитатели и посетители коттеджа Поттеров в далекой Годриковой впадине. Это место стало точкой отсчета: именно оттуда начался очередной виток странного, необъяснимого с точки зрения науки и здравого смысла существования Николаса Хоупвелла в теле волшебника Джеймса Поттера, принявшего в Иностранном французском легионе имя Жака Клемана. Да, это было лишь существование, но рано или поздно все миссии, возложенные высшими силами на Ника, будут выполнены, и тогда он будет свободен! Тогда, наконец-то, можно начинать жить! Только до благословенного освобождения от всех долгов прошлого пока далеко! Восемь лет!.. Ещё восемь долгих лет ему предстояло мотаться по всему земному шару, участвовать в боевых операциях, находиться в постоянной боевой готовности. Ещё восемь лет его семьёй будут лишь товарищи по легиону и командиры, а все бонусы — это служба, приказы, а еще — кровь, смерть, потери... Этого и в прежней жизни было сколько угодно, но Джеймс Поттер ощущал всё гораздо острее, чем Ник Хоупвелл. Может быть потому, что Джеймсу Поттеру, верней, Жаку Клеману и лет было больше, несмотря на более молодой календарный возраст, и испытания ему выпали более суровые.

А всё началось с того самого рейса Лос-Анжелес-Бостон. И с лангольеров — пожирателей времени. Они уничтожают его абсолютно безвозвратно, но он стал исключением. Ему выпала возможность прожить лишние девять лет. Кто знает, какая участь постигла тех, кто не спал во время первого перехода. Исчезли они без следа или тоже, как и он, должны были выполнить какие-то миссии в других мирах?

Душой Ник уже начал принимать тот факт, что он теперь не Николас Хоупвелл. И даже не Джеймс Поттер. Он — просто мессия во времени, уроборос, кусающий свой хвост, замыкающий события на себе.

— Жив! — раздались крики. — Живой! В госпиталь, ребята! Да займется кто-нибудь уже этими чертовыми машинами?

Ник, верней, Жак, воспользовавшись всеобщим замешательством, ухмыльнулся, покачав головой, и пошел к своим.

Почему он снова летит через этот разрыв? Ведь это уже было! Давно... Два года назад... Или ничего не было, а всё, что с ним случилось — последние попытки неприкаянной души, затерявшейся во времени, зацепиться за жизнь? Нет же, было... Ясно, что было. И Годрикова впадина была, где он стал Джеймсом Поттером — волшебником двадцати одного года от роду. И безумная езда на «Ночном рыцаре». Потом он завербовался на пять лет в Иностранный легион... И взрыв того самого грузовика, когда он спас самого себя, тоже был. Это же ясно. Черт, откуда опять этот свет? Жутко слепит, и никакой радости, как тогда... Какая боль, господи! Отчего настолько больно? Всё тело — сплошной сгусток боли! Или у него уже нет тела, а это душа... В аду жарится. Да, наверное, так. Он не успел! Он не успел в Белфаст! Эти ребята погибли! Его душа заслужила корчиться в вечных муках...

И снова это барахтанье. Черт возьми, до чего противно; в тот раз была ярко-зеленая обволакивающая субстанция, а в этот... Почему тут столько грязи? Черной грязи... Вонючей, липкой... И что это за лава несется навстречу? Нужно убегать... Скорей... Как можно скорей... Только куда?

Лава меж тем ослепляющей густой массой подступила со всех сторон и навалилась, поглотила, облепила. Теперь даже боли не стало — прошла, растворилась... Стало холодно и тоскливо.

Из пустоты послышался голос. Обычный, человеческий, говоривший на французском языке.

— Удивительно, просто удивительно... Ожоги третьей и четвертой степени почти семидесяти пяти процентов кожи. После такого выжить — большая проблема, а он... Посмотрите, регенерация идет полным ходом. Такое ощущение, что заживает всё как на собаке. Смотрите, вот здесь. Тут кожа была практически обуглена, а теперь — как новенькая.

Говоривший прищелкнул языком.

«Нет, и господь, и сатана вряд ли докатились бы до разговоров о медицине и дурацкого цоканья. Я всё ещё здесь, на грешной земельке. Интересно только, в чьем теле — Ника Хоупвелла или Джеймса Поттера? Впрочем, раз говорят по-французски, значит, ответ ясен».

Другой голос — женский, чуть дрожащий — тихо ответил:

— С ума сойти! Доктор Лерон, вы же сами говорили, что нет никакой надежды и что пора отключать систему жизнеобеспечения. А потом вдруг передумали и даже стали настаивать, чтобы юноша получал всё необходимое лечение в полном объеме.

— Мадемуазель Гардье, если человек хочет жить, медицина бессильна. Это общеизвестный факт. Говорить-то я говорил... И не просто говорил, а действовал: уже собирался узнавать его настоящее имя, чтобы поискать родных и сообщить им о смерти. Если честно, думал, что так и будет. Он был в коме почти два месяца. Настоящее имя его неизвестно, вы же в курсе анонимата у легионеров. Знаю только, что парень из Британии, но откуда, не представляю.

— И с чего вдруг вы передумали?

— Во-первых, он совсем молодой, всего-то двадцать три года. Жалко стало мальчишку. К тому же организм крепкий, оставалась крошечная надежда, что выкарабкается. Во-вторых, легионеры — на полном обеспечении государства, и за каждого пациента платят немало и не жадничают. В-третьих, он — герой, спас из огня шесть человек, так почему бы и ему не дать шанс.

Женщина усмехнулась.

— Я так понимаю, есть и «в-четвертых»?

— Есть, мадемуазель Гардье. Мне самому стал очень интересен этот пациент.

— С чего бы вдруг?

— Знаете, — зашептал доктор, — каждое дежурство я захожу к тяжелым и коматозникам проверять приборы жизнеобеспечения и записываю показания. Чистая формальность, но так полагается.

— Знаю. И что?

— Просто... Не знаю, как и сказать, — он кашлянул. — Только не подумайте, что я спятил. Словом, когда я подходил к Клеману, мне постоянно чудилась какая-то чертовщина...

— Чертовщина? — женщина, видно, едва сдерживалась, чтобы не посоветовать коллеге посетить еще одного коллегу — психиатра.

— Словом, я несколько раз видел какой-то странный свет...

— Свет? Над ним? Вокруг него? — Ах, сколько недоверия в голосе! Сколько скепсиса и уверенности в том, что если что-то науке неизвестно, значит, этого нет и быть не может.

— Внутри, мадемуазель Гардье, внутри.

Она закашлялась.

— Ладно, доктор Лерон, мало ли, что могло показаться с недосыпа. Давайте лучше взглянем на факты.

— Хорошо! Факты так факты, — он зашуршал какими-то бумагами. — Вот, взгляните, мадемуазель Гардье: это фото повреждений, когда Клемана практически при смерти доставили в госпиталь. А вы ведь понимаете, что Бейрут и Воклюз находятся друг от друга не на расстоянии вытянутой руки. Во время транспортировки он и впал в кому. Болевой шок, скорей всего. И заражение.

— Ладно, и что дальше?

— А теперь посмотрите сюда... — Жак Клеман чувствовал, как до него аккуратно дотрагиваются пальцы в резиновой перчатке. — Видите? Кожа как у младенца — ровная и без каких-либо намёков на шрамы. Как вы это объясните, а?

«Магия. Меня спасла магия, — подумал Жак, силясь улыбнуться. — Что же такое со мной случилось? Как вышло, что я чуть не спёкся?»

Воспоминания нахлынули внезапно — вначале рваные, смазанные, в виде кусков паники, ужаса и обрывков боли; постепенно они обрели целостность и четкость.

Это случилось двадцать третьего октября восемьдесят третьего⁽¹⁾, в половине седьмого утра, когда на территорию штаба французских миротворцев в Бейруте, где квартировала часть второго инженерно-сапёрного полка Иностранного легиона, ворвался «Мерседес-Бенц», груженый минами. В этот день террористы из Организации объединения Палестины на таком же заминированном грузовике атаковали и американцев. Взрыв на территории Бейрутского аэропорта, где располагались морские пехотинцы США, случился секунд на двадцать раньше. Он разбудил многих, в том числе и Жака, и это спасло им жизни. Американцам повезло меньше, хотя пожар во французских казармах бушевал не менее яростный. Жак лично вынес шесть человек из огня, и был бы седьмой, восьмой, девятый, но... Палочка, без которой Клеман уже не мыслил себя, сломалась, когда он неудачно перебросил через плечо бесчувственного товарища. Через пылающие обломки они выбрались чудом, горя заживо. Жак не знал, выжил ли тот, кого он пытался спасти, или умер от ожогов, но ему самому повезло.

«Или не повезло, смотря как посмотреть... Впрочем, Брюно, похоже, тоже задержался на этом свете, раз эти двое о шести спасённых говорили».

Жак знал, что Ника Хоупвелла уже не было в Ливане. Он к восемьдесят третьему вернулся в Британию и поступил на службу в САС⁽²⁾.

«Черт! Точно! САС! Нужно узнать, какое сегодня число! Я же должен быть там... В Белфасте! Мальчишки! Они же погибнут!..»

Превозмогая страшную слабость, Жак с трудом поднял запекшиеся веки.

— Пить! — хрипло прошептал он, ослепленный ярким светом.

— Мадемуазель Гардье! — крикнул доктор. — Смотрите! Клеман пришел в себя!

Тотчас рядом с ним оказалась невысокая полноватая женщина лет тридцати с белесым пучком на голове.

«Странно, — подумал Жак, — я представлял её более... хм... симпатичной... Пока не увидел».

— Мсье Клеман? Как вы себя чувствуете? Что вы помните? Я должна проверить ваше дыхание и сердцебиение лично... Скоро перевязка, и должна сказать, что регенерация тканей у вас просто удивительная...

— Какое сейчас число?

— Что? — она слегка опешила.

— Какое сейчас число?

— Двадцатое декабря⁽³⁾. Вы пробыли в коме почти два месяца. Ой... — Гардье, заметив, что пациент побледнел и снова словно бы потерял сознание, отшатнулась и прикрыла рот ладонью. — Что с ним, мсье Лерон? Что я такого сказала?

— Наверное, остаточный шок. Или может, у него с этой датой было что-то связано, кто знает.

Они заспорили и не заметили, как из-под крепко зажмуренных век Клемана заструились слёзы.

* * *

Самым трудным после полного выздоровления для Жака Клемана было смириться с тем, что мальчишки погибли. Он же всё продумал тогда!.. Даже специально выпросил три дня отпуска, по документам Жака Клемана прилетел из Авиньона в Лондон и там ночью, в укромной подворотне вызвал «Ночного рыцаря». Акерли был просто счастлив: во-первых, он искренне рад был повидать старого знакомца, а во-вторых, с ним опять светило неплохо заработать. Всего-то делов — найти боггарта. Чего проще? В Лютном такой дряни пруд пруди, за полтора кната можно раздобыть совсем молоденького и свежего призрака, а вот Косснер (Жак не забыл, чьим именем назвался этому хапуге, когда ещё был Джеймсом Поттером) пообещал отвалить за него пятьдесят галлеонов, верней, двести пятьдесят фунтов. Это вам не книзл начхал! В автобус Жак не полез: хоть он и здорово изменился за полтора года, но мало ли что... Рисковать, особенно сейчас, было глупо. Разговаривали они около пяти минут, затем «Рыцарь» умчался, а уже через час Акерли прикатился, как тыковка, — довольный, сияющий — и передал Жаку запертый на замок ящичек с боггартом.

Боггарта пришлось проверить, а то мало ли что прохвост Акерли мог всучить под шумок и спешку. Призрак оказался что надо и по-прежнему показывал тот же самый страх. Жаку снова, как тогда, в подвале коттеджа Поттеров, было так же больно видеть их — троих ухмыляющихся мальчишек в замызганных курточках с картофелинами, раскрашенными под гранаты, в руках.

— Это что за детвора? — спросил Акерли, сразу же отвернувшись. Видно, ему очень не хотелось светить перед «Косснером» свой самый большой страх.

— Неважно. Забудь, что видел их.

— Странный ты какой-то, — Акерли отвёл взгляд и полез в автобус. — Дети как дети... Чего их бояться? Кстати, влепи-ка ты ему Конфундус по первое число и потребуй, чтобы в ящик забрался, иначе эту тварь не поймаешь, а за новым я в Лютный не поскачу. Ну, бывай.

Жак даже не обратил внимания на рёв мотора исчезнувшего во тьме «Ночного рыцаря». Он продолжал пялиться на мальчишек, а в мозгу билась одна мысль:

«На него можно наложить Конфундус! И тогда я могу приказать ему не рыпаться и держать образ только моего страха, чтобы всё дело не испортить. Да и не хочу знать, чего больше всего боялся до Белфаста. Не хочу».

* * *

После госпиталя Жак не знал, куда идти и что делать. В то страшное октябрьское утро огню не удалось сжечь его тело, но душа... Она напоминала пепелище — тихо дымилась внутри и воняла гарью. Это отвратительное зловонье было единственным, что заполняло пустоту внутри. Он сто тысяч раз спрашивал себя, почему судьба не позволила использовать ему уникальный шанс — предотвратить преступление, за которое он продолжал расплачиваться и в этой жизни. Спрашивал и не находил ответа.

Это стало ещё одни самым большим его страхом — понимать, что против судьбы не попрёшь.

Ну, почему глупые дети должны были погибнуть из-за того, что его чуток подкоптило? Осознавать это было невыносимо. Почему всё случилось именно так, а не иначе? Это тоже было неведомо.

Последнее, что ему оставалось — выполнить обещание, данное Брайану Энглу Ником Хоупвеллом, и выучиться на пилота.

А ещё Жак вдруг осознал, что со страшной силой тоскует по Лорел. Ему часто снились её глаза, темные волосы, мягкий нежный взгляд, который она обращала на раненую Дайну, руки с легкими пальцами. Он засыпал с её именем, а просыпался с ощущением последнего поцелуя Лорел на губах — страстного и в то же время трепещущего, с горчинкой обиды и досады из-за того, что выбор Ника — высшая несправедливость и самая неправильная вещь на свете. В тот миг они оба были уверены, что никогда больше не увидят друг друга, но ведь всё изменилось. Ему опять выпал выигрышный билет — шанс увидеть её, встретиться с ней там, во Флутинге. Уж его-то он не упустит, и к черту все обстоятельства непреодолимой силы. Если понадобится, свернет горы и укротит торнадо. Это была последняя ниточка, связывавшая Ника-Джеймса-Жака с прежней судьбой, с прежней жизнью. С собой настоящим. И с первым истинным чувством. Жак был уверен, что Лорел не лгала Нику перед расставанием и рано или поздно появится на Хай-стрит, чтобы найти его отца. Он не знал, не представлял, что скажет ей, как посмотрит на неё, каким образом будет убеждать в том, что он — это и есть Ник, но был абсолютно уверен, что увидит нового, переродившегося человека.

До Флутинга оставалось долгих шесть с половиной лет.

Как их прожить, Жак не представлял. У него почти ничего не осталось: ни себя, ни умения делать хоть что-то, кроме как воевать, ни волшебной палочки.

«Наплевать на конспирацию. Я полечу к тебе, мама... Опять, как тогда, приду к тебе с маргаритками и попрошу прощения за всё, что делал не так. Ты — это ты, и с небес узнаешь меня в любом обличье».

* * *

1990 год, Великобритания, деревня Флутинг

Жак Клеман приходил к дому папаши Хоупвелла вот уже вторую неделю и торчал неподалеку, стараясь оставаться незаметным.

Лорел пока не было, но Жак чувствовал, знал, что она придет. Он плохо представлял, в какой день вернулись семеро выживших в том злополучном противостоянии с лангольерами, но предполагал, что они приземлились в Лос-Анжелесе в самом ближайшем будущем, на следующий день после вылета.

Этот день — двадцать восьмое июля тысяча девятьсот девяностого года — Жак Клеман и взял за отправную точку.

И уже двадцать девятого он впервые за много лет увидел дом, где вырос, где сделал свой выбор, откуда навсегда ушёл в никуда.

И отца.

Папаша Хоупвелл сильно постарел и сдал, но в его светло-карих, почти выцветших глазах, как и много лет назад, по-прежнему полыхали непримиримость и упрямство.

Жак совсем недавно вышел в отставку в чине сержанта. Ему повезло: за спасение жизней шести легионеров во время взрыва в Бейруте Франция милостиво предоставила ему гражданство, а на счету скопилась кругленькая сумма. Жалованье у него было приличным, и он почти не тратил денег. Еда, жилье, одежда — всем этим обеспечивал Легион, а большего ему и не требовалось.

После Бейрута Жак не участвовал в каких-либо серьёзных боевых операциях: почти все шесть лет его второй инженерно-сапёрный полк находился в месте постоянной дислокации — в коммуне Сен-Кристоль, в департаменте Воклюз, неподалеку от Авиньона. В мирное время любой легионер мог приобрести гражданскую специальность, и Жак без раздумий схватился за возможность стать пилотом. Инструкторы поражались его рвению, неплохим теоретическим знаниям основ лётного дела и даже специфических терминов и словечек, вроде «брехающих псов». Когда Жак впервые самостоятельно поднял в воздух легонькую учебную «Сессну»⁽⁴⁾, его охватило давным-давно позабытое чувство звенящей колокольчиком радости, и он едва не рассмеялся, как маленький ребенок.

«Это почти так же классно, как колдовать».

Жак не мог лгать самому себе: он скучал по этому потрясающему ощущению, когда через руку, легко щекоча плоть изнутри, в палочку устремлялся теплый мощный вихрь, и в результате получалось... чудо.

Пусть простое, совсем незамысловатое, но всё-таки чудо. Увы, оно стало для него недоступным после того взрыва в Бейруте. Где и как приобрести палочку, Жак не представлял.

* * *

На девятый день перед домом папаши Хоупвелла остановилось лондонское такси. Жак напрягся. Внутри всё обожгло, а сердце часто забилось. Ещё не видя пассажиров, он почувствовал, что это Лорел.

Через минуту из такси вышла она... Лорел Стивенсон — точь-в-точь такая, какой он запомнил её после подаренного ею на прощание поцелуя.

Он едва не ринулся ей навстречу, но усилием воли сдержался.

И хорошо сделал.

За Лорел из такси показался... Брайан. Вот кого меньше всего ожидал увидеть Жак, так это его. Энгл без всяких околичностей обнял Лорел... его Лорел... и поцеловал в губы. И она ответила на поцелуй.

После чего нежно провела маленькой ладонью по щеке Брайана и направилась по вымощенной камнем дорожке в дом.

Жак прикрыл глаза и сжал зубы. Внутри всё бушевало, а на улице вдруг ни с того, ни сего поднялся ветер и прошвырнулся порывом по кустам жимолости. Магия вместе с порушенными надеждами неистово бесновалась внутри.

Он понял, что плохой пенс снова проиграл.

Ему больше нечего было делать ни во Флутинге, ни в Англии.

Он знал, что больше никогда не вернется сюда.

1) https://ru.wikipedia.org/wiki/Взрывы_казарм_миротворцев_в_Бейруте

Вернуться к тексту

2) Британский спецназ https://ru.wikipedia.org/wiki/Особая_воздушная_служба

Вернуться к тексту

3) Семнадцатого декабря 1983 года в столичном универмаге «Хэрродс» бомба ИРА убила 5 человек и ранила 90. На зачистку террористов в Ольстер был сразу же послан спецназ. По всей видимости, эти мальчишки были убиты во время одной из зачисток 18-19 декабря 1983 года.

Вернуться к тексту

4) Самый массовый в истории авиации лёгкий самолёт https://ru.wikipedia.org/wiki/Cessna_172

Вернуться к тексту

1993 год, Дижон, Франция

— Так, Клеман, на сегодня пока только одна семейка, — администратор отдал Жаку карту полета. — Туристы из Британии. Облетишь город полностью на обычной высоте, а над герцогским дворцом снизишься до двухсот метров, так, чтобы англичане смогли разглядеть эту средневековую труху — башню Филиппа⁽¹⁾. Ну и над Святым Венигном и Шармолем тоже пониже лети.

— Слушаюсь, шеф, — угрюмо буркнул Жак, в последний раз проверяя приборы и основные узлы своего «Пайпера Чероки»⁽²⁾.

— О, вот и они...

Рядом с самолётом остановилось почтенное семейство: отец, мать и девчонка лет тринадцати-четырнадцати с пышными каштановыми волосами.

— Разрешите представить, мсье, мадам и мадемуазель Гранжер, — администратор развернулся к Жаку. Тот лишь усмехнулся, слушая, как начальник коверкает английские слова. — Ваш пилот и экскурсовод — Жак Клеман. Ваше время в небе — сорок минут.

— Огюст, давай лучше я. По крайней мере, это мой родной язык, — сказал Жак по-французски, после чего обратился к туристам: — Прошу в самолет. Мы с вами осмотрим местные достопримечательности с высоты птичьего полета: знаменитый дворец герцогов бургундских, готический собор Святого Венигна, церкви Нотр-Дам и Сен-Филибер и картезианский монастырь Шармоль.

Мужчина и женщина, озираясь, полезли в самолет, а девочка продолжала стоять неподвижно и внимательно смотрела на Жака.

— Что, мисс? Что-то не так?

— Простите... — она запнулась. — Вы точно из Британии?

— Да, это моя родина, но я долгое время служил во Французском Иностранном легионе и теперь гражданин этой страны. А в чем дело?

— Нет... Просто странно...

— Что?

— Вы так похожи на одного моего знакомого. Моего одноклассника, если говорить точнее.

— Вот как? Ну что ж, бывает.

— Нет, вы не понимаете... Вы с ним просто одно лицо! Вы — вылитый он. Или наоборот. Только глаза у него зеленые, как изумруды. Если бы я не знала наверняка, что его отец погиб, я бы подумала, что вы — это он.

Жак едва не поперхнулся воздухом. Внутри заструилась магия, почти не дававшая знать о себе долгие три года. Вот так номер! Девчонка знает того самого Гарри Поттера, которого он с матерью спас от верной смерти двенадцать лет назад. Зеленые глазищи малыша он всё ещё помнил отлично.

— Гермиона! — крикнула из самолета женщина. — Что ты там копаешься? Залезай скорее и не задерживай мистера Клемана!

— Подожди, мам, я сейчас!..

— Гермиона? Какое странное имя... Вроде так звали дочь царя Спарты Менелая и Елены Прекрасной.

Девочка наклонила голову и ощупала цепким взглядом каждую черточку его лица.

— А вы начитанный, мистер Клеман.

— Приходится. К тому же учиться — это очень интересно, мисс.

— Вы правда так думаете?

— Конечно.

— Я тоже, — она улыбнулась, и Жак невольно улыбнулся в ответ при виде её крупноватых верхних резцов.

Она посмотрела на него ещё раз внимательно и поставила ногу на ступеньку.

— Мисс Гранжер...

— Грейнджер, — поправила девочка. — Ваш коллега не в состоянии представить, что ударения в словах бывают не только на последнем слоге. Так что, мистер Клеман?

— Скажите, а что это за школа, в которой вы учитесь?

Большие карие глаза юной англичанки забегали из стороны в сторону.

— Случайно, не Хогвартс? — спросил Жак шепотом.

— А если и так, то что? — с вызовом выпалила она, вздёрнув подбородок, и осеклась.

— Не переживайте и не пугайтесь, мисс... Поверьте, я рискую не меньше. Просто вы единственная, кто мог бы мне помочь.

— Помочь? Каким образом?

— Дело в том, что я — такой же, как и вы. Раз вы учитесь в Хогвартсе, значит, вы волшебница. Я прав?

— Гермиона! — отец девочки уже начал нервничать. — В чем дело? Не задерживай нашего пилота, пожалуйста.

— Не переживайте, мистер Грейнджер, — откликнулся Жак. — Сорок минут пойдут только с того момента, как мы наберем высоту.

— Вы тоже учились там? — спросила Гермиона едва слышно.

— Нет, не учился. Я вообще колдовать выучился только к двадцати одному году. Это мне здорово помогало, когда я служил в Легионе. Но потом... Словом, у меня сломалась палочка во время одного неприятного происшествия. А я хочу колдовать, очень. Мне этого страшно не хватает. А где здесь, во Франции, купить палочку, я не представляю.

Гермиона стояла, открыв рот, словно не верила ушам. Этот молодой симпатичный мужчина с седыми, как снег, висками, стал волшебником в двадцать один год? Как такое возможно?

— Вы мне не верите?

— Почему, верю... — пролепетала она. — Давайте поступим вот как... Вы дадите мне свой адрес, а я постараюсь разузнать, где можно купить палочку здесь, во Франции и подробно напишу вам, как попасть в магическую часть Парижа. Вроде бы у нашей хогвартской целительницы есть здесь какая-то родня.

— А вы не могли бы купить мне палочку там?

— Нет, мистер Клеман. Палочка сама должна вас выбрать. Но как же вы выучились колдовать?

— О, это долго рассказывать, мисс Грейнджер. Десятка два заклинаний я точно освоил и отточил почти самостоятельно.

— Вот это да!.. Знаете, на следующий год на каникулы мы с родителями поедем в Авиньон. Я очень хочу познакомиться поближе с культурой трубадуров. Если бы вы могли туда приехать... Я бы привезла вам кучу учебников. И мы вместе могли бы позаниматься.

— Авиньон? Замечательно. Ведь я там прослужил почти девять лет, если не считать пребывания в горячих точках. Конечно же, я приеду, только нужно будет согласовать время ваших каникул и мой отпуск. Ну а пока, мисс, добро пожаловать на борт.

Гермиона Грейнджер смотрела на него во все глаза, понимая, что что-то тут не то. Этот Клеман — загадочная личность. Недаром она слыла самой умной студенткой на курсе. Умение анализировать и решать сложные задачи — её конёк, и эту загадку она непременно разгадает.

А Жак Клеман впервые за много лет был счастлив. Наконец-то у него появится палочка, и он снова будет колдовать!

Он так давно мечтал научиться самому удивительному заклинанию — Экспекто Патронум.

1) Самая высокая башня дворца герцогов бургундских, построенная при герцоге Филиппе III или, как его называли, Филиппе Добром

Вернуться к тексту

2) Легкомоторный цельнометаллический четырёхместный самолёт https://ru.wikipedia.org/wiki/Piper_PA-28_Cherokee

Вернуться к тексту