Тридцать капель для маэстро (джен)

Милко лихорадочно рылся в обрезах ткани, наваленных на рабочем столе:

— Нет, это не то! И не это тоже... Олечка!!!

— Что ты такой дёрганый сегодня? — Ольга Вячеславовна не спеша отыскала нужный лоскут шёлка и подала его дизайнеру. — Девочки придут... — она глянула на часы, — через двадцать минут, ткани...

— Олечка, ты не понимаешь, — трагическим шёпотом заявил Милко и картинно, прикрыв ладонью глаза, опустился на диван. — Она хочет... — ладонь Милко, как будто сама по себе, переместилась на губы и мелко задрожала. — Она хочет...

На глазах Милко выступили настоящие слёзы, одна, особенная крупная, скатилась до выступающего подбородка. Ольга Вячеславовна поняла, что дело серьёзное. Кроме того, великий дизайнер два раза подряд употребил слова «она хочет» и при этом ни разу не возмутился.

Ольга Вячеславовна уселась на краешек дивана рядом с начальником.

— Милочка, дорогой мой, что случилось?

Милко, продолжая глотать слёзы, сразу привалился к её плечу.

— Она хочет, чтобы я женился! — трагизм в голосе Милко достиг невероятной глубины.

Ольга Вячеславовна безмолвно уставилась на макушку дизайнера, мелко подрагивавшую у неё перед носом, а Милко тем временем принялся всхлипывать и тихонько подвывать.

— Кто хочет, чтобы ты на ней женился? — Ольга Вячеславовна попыталась вспомнить, куда поставила запасную бутылочку с валерьянкой.

Милко вскинул голову:

— Не она! Она не хочет, то есть не может... она хочет... Олечка, ты совсем меня заплутала!

— Запутала, — машинально поправила она. — Милко, да говори ты толком!

Милко опять уткнулся носом в тёплое плечо.

— Олечка... — продолжить он не успел, так как в мастерскую бочком, почти не потревожив занавеси, заменяющие двери, просочилась невысокая худенькая женщина. Была она не молода, одета прилично, но без изысков. Сурово оглядев композицию «страдающий гений и его муза на диване», посетительница без приветствий и прелюдий громко заявила:

— Милко, эта нам не подходит! — в голосе женщины слышался небольшой акцент, выразительности краткому выступлению добавляли её руки, повелительным жестом вытянутые в сторону Милко и его помощницы.

Ольга Вячеславовна от удивления открыла рот, а Милко плотнее прижался к ней и задрожал крупной дрожью.

— Плохая женщина, отстань от моего мальчика! — закричала незнакомка, сердито сверкая глазами.

— Олечка, поможи мне! — удивительно тоненьким голосом проговорил Милко.

— Помоги, — автоматически произнесла Ольга Вячеславовна.

— Помоги? Помоги? — незнакомка кинулась к парочке и вцепилась в плечи Милко, стараясь стащить его с дивана.

Милко заверещал что-то на непонятном языке, женщина, не отпуская его, быстро и громко начала что-то отвечать. Ошалевшая Ольга Вячеславовна молча откинулась на спинку дивана: шум эти двое подняли такой, что она подумывала стукнуть незнакомку по голове тяжелым портновским утюгом — собственного начальника бить было немного жаль, да и голосил он, и это было удивительно, значительно меньше и тише, чем его... кто? Пока Ольга Вячеславовна думала над этим вопросом, крики прекратились, Милко крепко обнял незнакомку, которая головой доставала ему лишь до середины груди, и торжественно заявил:

— Олечка, позволь представить тебе матерь свою!

— Мать твою, — непроизвольно вырвалось из уст очень-очень интеллигентной Ольги Вячеславовны.

— Мать мою, — послушно повторил Милко и широко улыбнулся, хотя голос его заметно дрожал: — Она приехала в Москву меня женихать!

На этот раз речевая ошибка проскочила незамеченной — Ольга Вячеславовна мучительно пыталась вспомнить, сколько у неё в шкафчике осталось бутылочек с валерьянкой.

* * *

— Милко, так что же, ты совсем ничего своей семье не сказал? — шепотом спросила Ольга Вячеславовна часом позже, наблюдая, как Милана Момчилович кружит возле сбившихся в стайку в центре мастерской испуганных моделей. Выражение лица мамочки великого дизайнера было хищным и жадным. Она внимательно оглядывала тельца несчастных в данный момент девушек, иногда выдёргивая зазевавшуюся из группы ей подобных. Раздувая ноздри породистого носа, Милана оглядывала жертву с ног до головы — Ольга Вячеславовна всё ждала, что госпожа Момчилович потребует открыть рот и показать зубы — а потом отпускала и принималась осматривать следующую.

— Олечка, — так же шёпотом ответил Милко, — ну как я ей скажу, что девушки мне не нравятся, если она только и говорит, что о невестке и внуках? Папу одного оставила, в Москву примчалась! А ведь она самолётов боится!

— Но ты же не можешь жениться!

— Но и сказать ей, что не могу, я тоже не могу! — Милко от досады топнул ногой. — Мама не поймёт, скажет: «что за глупости, Мили» и пойдёт выбирать дом для моих жены и детей.

— Мили, они нам не подходят! — закончив осмотр, безапелляционным тоном заявила Милана и подозрительно покосилась на Ольгу Вячеславовну.

Милко объяснил матери, что «Олечка, это такой ангел, без неё я ничего не могу творить», но, видимо, ни возраст помощницы, ни объяснения сына бдительную мать до конца не убедили.

— Мой сын не будет жениться на тощей лахудре! — громко объявила Милана и начала подталкивать небольшое стадо «рыбок и бабочек» к выходу из мастерской. Милко в очередной раз застонал, а девушки с явным облегчением поторопились скрыться за занавесями.

— Милана, вы так хорошо говорите по-русски, — Ольга Вячеславовна пыталась не вмешиваться в процесс выбора невесты для своего начальника, но «лахудру» в исполнении зарубежной гостьи она не выдержала.

Милко, с тоской глядевший вслед своим моделям, встрепенулся и гордо произнёс:

— Моя мама...

— В семье Момчиловичей... — перебила его Милана.

Что хотели сказать славные представители сербской семьи, Ольга Вячеславовна узнать не успела, так как в этот момент в мастерскую проскользнула Катя Пушкарёва.

— Здра... — успела сказать Катя.

— Вот! — закричала мама-Момчилович, хватая её за рукав мешковатого коричневого жакета. — Сын мой, я нашла тебе невесту! Какая девочка, погляди! Одета скромно, глазки умные... В очках! Мамино сердце не обманешь! Мама с первого взгля...

Застывшая в изумлении Ольга Вячеславовна услышала сзади странный полузадушенный писк и, быстро развернувшись, слабо охнула, глядя, как великий дизайнер бледнеет и с грохотом падает в обморок.

— Да где же эти капли, а?