Хулиган (джен)

Володька проснулся поздно, летом он всегда спал до девяти, а иногда даже до десяти утра, каникулы же. Маши в комнате уже не было, ушла на гимнастику — тренировки в школе олимпийского резерва даже летом проводились ежедневно. Ну, кроме воскресенья, конечно, надо же тренерам иногда отдыхать.

Володька прислушался. Мать на кухне звенела посудой. Пахло выпечкой. «Неужели пронесло?» Вчера отчим вернулся пьяный, но, на счастье ребят, совсем поздно. Володя и Маша к тому времени уже спали. Проснулись, конечно, когда «папа», как дядя Савелий требовал себя называть, с грохотом упал на тумбу в коридоре. Но носа из своей комнаты не высовывали, лежали тихо и ждали, пока мать ласковыми словами успокоит мужа, снимет с него ботинки, одежду и отведет в постель. Вчера отчим был хорошим, он не дрался и не буянил, разрешил уложить себя и сразу захрапел. Маша тоже быстро заснула, а Володька еще долго лежал с открытыми глазами и слушал, как плачет на кухне мама. Может, оттого и проснулся позже всех.

Володя Юрковский не любил каникулы. В школе он всегда оставался на продленке, там и обедал, и уроки делал, а домой возвращался только вечером. Летом же приходилось много бывать дома, потому что маме надо было помогать, а Машка всегда ухитрялась сбежать в самый ответственный момент — то к подружке, то на тренировку, а то и просто погулять. Володя смутно догадывался, что старшая сестра старается не оставаться дома из-за отчима, и что причины у нее для этого есть, и весьма веские, но все равно обижался на нее.

Дядя Савелий не работал — он был инвалидом, потому что как-то по пьянке упал со стрелы автокрана и чудом не убился (на самом деле он не успел подняться до самого верха, потому и отделался переломами тазобедренных костей). В больнице он нарушал режим, буянил и пугал медсестер. В результате кости срослись неправильно, и отчим хромал на обе ноги. Его падение оформили как производственную травму и назначили хорошее пособие. Денег вполне хватало на всю семью, поэтому отчим уверился, что работать теперь не нужно. Поначалу он скучал от безделья, не утруждая себя ни физической, ни умственной деятельностью. Ну а последние несколько лет целыми днями где-то пропадал с собутыльниками, ругая партию за то, что рюмочные и пивные позакрывали. Где он брал спиртное, понять было невозможно. Из-за отсутствия спроса водку редко завозили в магазины, но у дяди Савелия всегда на примете были знакомые бабки, которые гнали самогон и продавали его таким, как он, — пропащим алкоголикам.

Володя оделся и, осторожно приоткрыв дверь, высунул голову в коридор. Ботинки отчима, аккуратно вымытые и начищенные, стояли на полке. Ветровка висела на крючке. «Как плохо. Лучше бы ушел пораньше». Стараясь не шуметь, он на цыпочках босиком прошел мимо родительской спальни на кухню. Мама жарила оладушки.

— С добрым утром! — сказал Володя.

— А, проснулся, Вовка! Или скорей умываться и чистить зубы, только не шуми — папу разбудишь.

Володя хотел было по привычке буркнуть «Он мне не папа», но прикусил язык, вспомнив, как болело плечо, когда дядя Савелий услышал эти слова в прошлый раз. Мама, наверное, догадалась, о чем подумал Володя, потому что перестала улыбаться и опустила глаза.

Володя вышел из кухни. Ему было очень жалко маму, что отчим бьет ее, и себя тоже жалко, что он маленький и не может их с Машей защитить. Пусть он учится лучше всех в классе и читает больше всех, и умеет собрать любую электросхему, и даже разбирается в работе электромагнитного излучателя... Все равно ему только десять, а на вид так и вообще больше восьми не дашь. И нет у него сил, чтобы один раз по-мужски объяснить дяде Савелию, что слабых обижать нельзя.

Володя задумался и случайно налетел на табурет. Да так неудачно, что тот с грохотом повалился на пол. Мальчик в страхе замер. Пронесет или нет?

— У-уроды! Поубиваю всех на хрен!

Мучительно заскрипели половицы под грузным отчимом. Володя попятился на кухню. Прятаться за маму, как это обычно делала Маша, ему не позволяла гордость. Дверь в спальню распахнулась, и на пороге возник дядя Савелий. Он был в одних трусах, с красной небритой физиономией, со свежей, видимо, вчерашней, ссадиной в уголке рта. От него дурно пахло перегаром. Маленькие недобрые глазки сверлили Володю, а кулаки покраснели от натуги.

— Я тебе сколько раз говорил?! Если еще раз этот уродец что-то выкинет, я его!.. Распустила малого, на голову сел! — заорал он.

— Саввушка, успокойся, это я... Я случайно табурет уронила, Володька не виноват...

Володе захотелось крикнуть: «Нет! Мама меня выгораживает, на самом деле это все я!», но язык словно присох к небу, и Володя молчал, испуганно хлопая глазами.

А отчим вдруг шатнулся в их сторону и, несильно размахнувшись, ударил Володю по лицу. Он был все еще пьян с вечера и плохо стоял на ногах, поэтому, когда Володя с криком кинулся на него, он потерял равновесие и упал на пол, больно ударившись головой. А Володя все продолжал лупить куда попало, пока отчим не очухался и с глухим рыком не отпихнул его в сторону как котенка.

— У-убью!.. — заорал он. А мать крикнула что есть сил:

— Вовка, беги!

«Еще минута — и конец», — пронеслось у Володи в голове. Он, как был босиком, опрометью кинулся за дверь. Отчим ринулся за ним, но Вовка, конечно же, был быстрее. Он уже почти слетел вниз, перепрыгивая через четыре или даже пять ступеней, как услышал, что отчим поскользнулся и кубарем свалился с лестницы где-то наверху.

Мельком пронеслось в голове: «Не помер ли?» — но идти выяснять не было никакого желания. Он пробежал еще два квартала, прежде чем наконец остановился отдышаться. Оглядевшись, он сообразил, что оказался близ речной набережной. Вокруг было пусто.

«Что же мне теперь делать? Домой лучше до вечера не возвращаться. К бабке в деревню? Кто же меня босого и в пижаме в электричку пустит? А к Сережке пойдешь — так его мамка меня обратно домой отведет... А там отчим». Володя сел на скамейку и вдруг неожиданно для себя расплакался навзрыд. Ему ужасно захотелось, чтобы мимо прошел добрый милиционер, взял его за руку, посадил в удобную милицейскую машину (а они с Машей как-то прокатились на таком автомобиле, когда потерялись в лесу, милиция тогда их нашла только к вечеру!) и отвез в отделение. А там его бы накормили вкусной столовской едой, одели бы сандалики и проводили домой. На этой мысли Володька споткнулся. Дома жил отчим, у которого было строгое правило — никогда ни на что не жаловаться милиционерам. Непонятно, почему он их так не любил. Как по мне, думал Володя, так это самые добрые и справедливые в мире люди! Кроме, разве что, космонавтов.

Да, космос был самой большой мечтой Володи Юрковского. Он прочитал все книжки про космос в школьной библиотеке, не пропускал ни одного интервью с межпланетчиками и видел все запуски ракет прямом эфире. Мечта была совершенно несбыточной. Володя обмолвился как-то матери, что хотел бы летать к другим планетам, так она махнула рукой, не говори, мол, глупости. А отчим, который все слышал, рассмеялся. «Ну, Володька, ну, учудил! Кто ж тебя в космос выпустит-то? Не нужны там такие болваны, как ты!» Это было обидно, потому что учился Володя хорошо. Но мама объяснила, что для того, чтобы стать межпланетчиком, мало просто хорошо учиться, надо быть очень умным, таким, как, например, сын их соседки Леня Сапожников. А Володя, все-таки, если и не болван, то просто самый обычный и ничем не выдающийся мальчик.

Потом его просветили, что самая лучшая работа — это сидеть где-нибудь в конторе, считать на счетной машинке и записывать циферки в столбик в толстых амбарных книгах. И ему предстоит выучиться на бухгалтера или экономиста. Как мама и как бабушка. Потому что это спокойно и безопасно. Нет, крановщиком, как отчим, нельзя. Эта работа слишком трудная. А у Володеньки сердечко слабое и вообще со здоровьем проблемы, постоянно простужается и болеет.

«А как же папа?» — спрашивал Володя. Его настоящий папа работал физиком-ядерщиком. Он погиб, предотвращая аварию, спас целую тысячу человек! Он был настоящим героем. Но мама хваталась за сердце, когда Володя говорил, что тоже хочет работать на атомной станции, и шепотом, чтобы не услышал отчим, объясняла ему, что и эта работа не для него: не справится Вовка, далеко ему до папы.

Володя утер нос грязным кулаком, подобрал с пола палку и принялся ковырять ею песок. Сначала он нарисовал птицу. Одно крыло у нее получилось больше другого, поэтому Володя стер ее босой ногой. Потом он подумал и нарисовал звездолет, а рядом — маленькую фигурку. Он решил, что человечек — это межпланетчик Краюхин, который сейчас заберется по трапу в рубку и полетит покорять Солнечную систему.

— Чего ты тут сидишь в одних труселях? Опять батя лютует, из дому гонит? — Володя от неожиданности вздрогнул и обернулся.

Мальчишка был на две головы выше Володьки, широкий, чумазый и угрюмый. В зубах он держал сигаретный окурок. Мальчишку этого звали Илюхой Киреевым, а среди местной шпаны он был известен как Богатырь. Так повелось потому, что родом он был из Мурома. Папаша его «мотал срок на зоне», как с гордостью говорил Илюха, а мать лишили родительских прав за пьянку. Илья попал в детский дом, сбежал оттуда, был возвращен, но по весне снова отправился в бега. И с тех пор каждое лето он ухитрялся сбегать из-под надзора и бродяжничать в разных городах, умело скрываясь от милиции, а зимовать возвращался обратно в Муром. Богатырь был головною болью милиции и грозою всех городских мальчишек. Володю он почему-то привечал и жалел. «Нет у меня меньшого брательника, дай хоть тебя, шпану дворовую, воспитывать буду!» — говорил он и по-хозяйски трепал Володьку по волосам.

Илюха деловито сдвинул Володю на край лавки и устроился рядом.

— Жрал сегодня? — спросил он.

Володя замотал головой. Вытер нос грязной ладошкой и сбивчиво начал рассказывать:

— Я ж ничего... Он вчера пьяный опять пришел, а я разбудил. Случайно. А он на мамку полез ругаться. Ну и... в общем, он меня хрясть! Ну а я — его. Он за мной, а я вниз. Ну и навернулся он с лестницы. А я — сюда.

Илюха одобрительно улыбнулся.

— Так ему и надо, извергу! Что на мамку — это плохо. Женщин вообще обижать нельзя. Запоминай, шалопай. Вот я б твоего Савелия!

Володя вздохнул.

— Он сильный, знаешь, какой?

— Ладно, не сопи. Я тоже не стеклянный! Еще успеем поговорить. Вставай давай, накормлю тебя.

На завтрак сегодня была речная рыба. Ну, то есть, сначала — рыбалка, а потом уже рыбка. Илюха поймал одну, а потом всучил удочку Вовке, а сам разлегся на траве отдыхать. Клевало хорошо, и после жирного окуня, пятого по счету, Илюха поднялся и объявил, что пора бы и подкрепиться. Жарили рыбу за заброшенными гаражами, недалеко от бывшего силикатного прудика. До Володиного рождения, еще в мамином детстве, этот прудик был очень грязным — сюда сливал отходы приборостроительный завод. Но потом завод демонтировали, производство перенесли на лунную базу, а пруд очистили. Популярностью у жителей он, по старой памяти, не пользовался, все-таки за городской чертой было много куда более интересных мест для отдыха, а вот подростки окрестности пруда облюбовали, а среди заброшенных гаражей даже устроили лагерь.

Мальчишки тут обитали самые опасные в городе — хулиганы и сорвиголовы, все как один бессовестные двоечники да прогульщики. И заправлял этой ватагой, конечно же, Илюха-Богатырь. Городские старательно обходили гаражи: днем насмешники не пропускали мимо ни одного «ботаника» или смазливой девчонки, а вечером попросту выдирали сумки у зазевавшихся прохожих прямо из рук.

Володя в этой шайке давно стал «сыном полка»: ребята постарше принимали и понимали его, ведь каждый второй мог рассказать историю о вечно пьяном отчиме, побоях и ругани в собственном доме.

Сегодня народа «на гаражах» было немного: Димка-Кисель, Пашка с Паровозной, Диньяр-Татарин, Илюха-Богатырь да Володька. Димка и Пашка когда-то учились в одном классе с Машей Юрковской и в начальной школе были прилежными, милыми и доверчивыми малышами. Но когда Пашка учился в пятом классе, его мамаша начала пить. Остановить ее было некому — отца у них не было, а бабка с дедом давно померли. Мальчишка то и дело оставался голодным, и соседи подкармливали его из жалости. Он сдружился с Димкой, отца которого зарезали в пьяной драке, и вместе они начали прогуливать школу и подворовывать в магазинах. Из школы их перевели в интернат для сложных подростков и поставили на учет в детской комнате милиции. Дважды им угрожала тюрьма, но оба раза спасал возраст. Диньяру-Татарину жить было негде. Никто не знал, откуда он взялся в городе, и есть ли у него дом. Спал он тут же, питался чем попало. Специализировался на продаже наркотиков и мелких кражах и еще ни разу не попадался. Илюха, как самый сильный и самый старший, быстро взял власть «на гаражах» в свои руки. Сам он не брезговал ничем — ни грабежом, ни кражами, ни мелким воровством. Придерживался только одного правила — не обижать женщин и детей.

— Ну, шпана, жратва пришла! Валите сюда! — пробасил он и, отвесив подзатыльник Володьке (мол, иди, вари уху), согнал Диньяра с прогнившего дивана, давным-давно выброшенного кем-то на улицу.

Минут через сорок пацаны уже завтракали: кроме ухи на «столе» появился хлеб ("Не ворованный, честно купил!«— похвалился Димка), тушенка, два шоколадных батончика и пара бутылок пива. Алкоголь пил только Илюха: Димка и Пашка не переносили даже запаха спиртного, Володя был еще маленьким даже по Илюхиному мнению, а Диньяру пить не позволяла религия.

— Ишь ты, мусульманин выискался! — смеялся Илюха. —У людей добро отнимать, значит, тебе религия позволяет, а как бухать, так праведником заделываешься!

— Я добро отнимаю у тех, у кого и так хватает! — наставительно отвечал Диньяр, — Я им в райские кущи помогаю попасть!

— И как же ты вчера Очкарику помог? — «Очкарик», запуганный студент-первокурсник, которого еще со школы третировали хулиганы, вчера неосмотрительно попал в поле зрения Диньяра, за что и поплатился парой синяков и имуществом.

— Э, брат! Так бы жил себе и жил твой Очкарик, а пришел Диньяр, отобрал кошелек, отобрал ботинки, — он выставил вперед ноги в начищенной и явно новой обуви. — Ну и выходит, что поделился богатый Очкарик с бедным Диньяром! Как бы доброе дело совершил.

— Как бы! Вот оно тебе и «как бы»... — Илюха не любил искать себе оправдания и от других этого не терпел.

— Пацаны! Гляньте, какой мажорик идет! — крикнул вдруг Пашка, который сидел так, чтобы иметь возможность просматривать улицу.

Шайка повскакивала на ноги, и Володька вместе с ними. Илюха рукой отстранил ребят и вышел вперед.

«Мажорик» был один. Он легко вышагивал по пыльному горячему асфальту: легкая льняная рубаха, простые серые брюки. Постарше Володи, смуглый, тонкий, высокий. Незнакомый.

Илюха нарочито вразвалочку вышел на середину улицы. Небрежно, нахально оглядел паренька с ног до головы.

— И что это за птицу это к нам занесло?

Димка, Пашка и Диньяр, у всех руки скрещены на груди, выстроились на полшага позади с угрожающим видом. Володя, не зная, как поступить, пристроился за спиной у Богатыря. Незнакомый паренек, не сбавляя шага, подошел к Илюхе и остановился только на расстоянии вытянутой руки. Володя знал, что сейчас у Богатыря в глазах пляшут искорки. Шальные, дикие, опасные. Паренек не убегал, поджав хвост, не прятал взгляда, не улыбался заискивающе. Смотрел прямо, правда, без вызова, без нахальства. Как-то задумчиво смотрел. «Да ведь он нас изучает!» — подумал Володька и представил, как они выглядят со стороны: оборванные, грязные, злые. Стая собак, а не люди.

Паренек все смотрел, чуть склонив голову на бок. Наверное, он был не местный, этот смуглый стройный «мажорик», иначе бы понял сразу, что лучше бежать, так быстро, как умеешь. А не умеешь — так сам виноват. Рука у Богатыря тяжелая. А уж вчетвером-то...

— Чего молчишь-то, язык прикусил от страха? — сказал наконец Илюха.

— А о чем с вами говорить? — произнес «мажорик». Голос был хрипловатым, ломающимся. Он совсем не боялся.

— Ну, мало ли. О погоде. Жарко сегодня, не правда ли?

— Мне нормально. А кому жарко — вон пруд есть. Суешь голову в воду — может, там и прояснится что-то.

— А что это ты такой смелый? Советы направо-налево раздаешь, кому как поступать следует. Не многовато ли берешь на себя, мажорик?

Илюха сделал знак рукой и Пашка с Димкой начали обходись «мажорика» слева и справа, беря в круг.

— Я-то смелый? Это ты, я смотрю, смельчак редкий. Столько помощников — и все на одного — молодец, герой!

Володя не знал, что ему следует делать, и на всякий случай изобразил на лице грозную гримасу и потряс кулаком. Паренек удивленно взглянул на него и хмыкнул, а потом неожиданно подмигнул Володе. И тогда Илюха напал.

Все закрутилось очень быстро. Илья пер на «мажорика» с кулаками, как танк. Димка и Пашка вертелись вокруг, пытались вцепиться в руки, повалить на бок, а Диньяр, не влезая в драку, между делом пытался вырвать у паренька сумку. Тот все время умудрялся увернуться в последний момент, то резко пригибаясь, то отпрыгивая в сторону, при этом не забывая блокировать удары ногами и руками. Володька смотрел на него, открыв рот от удивления. Он еще ни разу не видел, чтобы кто-то так хорошо дрался. А ведь «мажорик» только защищался! Он еще ни разу не нанес ни одного серьезного удара, хотя и было понятно, что, захоти он уложить хулиганов, он сделал бы это в два счета.

До Богатыря начало доходить, что он выбрал себе соперника не по силам, но признать это — означало подписать приговор своему будущему. Его же перестанут уважать! А у Илюхи Киреева были серьезные виды на место главаря преступной банды. Поэтому он дрался, все больше распаляясь и зверея. Краем глаза он отмечал, что Пашка уже выдохся и теперь вытирает разбитый нос и с опаской поглядывает на противника, а Димка, наоборот, лезет в драку с удвоенной энергией.

Неизвестно, чем бы закончилась драка, если бы со стороны микрорайона не послышался вой сирены. Кто-то вызвал милицию!

— Атас! Менты! — крикнул Пашка, которому уже надоело драться — и кинулся в кусты. Диньяра уже давно и след простыл, он смылся первым. Димка, Илюха и «мажорик» как по команде остановились, переводя дух. Причем первые двое тяжело дышали, а их неудавшаяся жертва выглядел как тренер после открытого урока. Ну, если не считать пыльных брюк и крови на скуле. На лице Илюхи отразилась сложная гамма эмоций, от «не хочу терять лицо, готов встретить опасность» до «надо бежать, менты!». В конце концов Димка, изучающий смену настроений Богатыря, не выдержал первым и исчез вслед за Пашкой. У Илюхи же вторая мысль окончательно победила первую и он, показав «мажорику» на прощание средний палец, исчез в кустах.

А Володька остался стоять, открыв рот от удивления и часто моргая. Мажорик осмотрел себя, стряхнул пыль с коленок. Извлек из кармана платок и брезгливо протер руки.

— У тебя еще кровь на лице, — сказал Володя.

Мажорик внимательно посмотрел на Володю. Мальчику показалось, что паренек изучает его, оценивает, как на экзамене, поэтому Володя незаметно подобрался и распрямил спину.

— Меня Богданом звать! Мы только на прошлой неделе переехали сюда с родителями. Покажешь мне город? — сказал «мажорик», и Володька радостно закивал головой.