Нас больше нет (джен)

…Древние рощи веками молчат

В мире, крещённом огнём…

Ария "Крещение огнем"

…Единорог умирал. Некогда белоснежные, а ныне покрытые коркой бурой пыли, смешавшейся с полузасохшей кровью, разорванные бока тяжело вздымались в попытке наполнить воздухом пробитые стрелами легкие.

Аэдан осторожно, чтобы не нервировать умирающего зверя, приблизился, аккуратно обходя лужи крови и распластавшиеся в них трупы собак и охотников — единорог дорого продал свою жизнь. Чванливый рыцарь, считавший себя владельцем этих земель, а древний лес своими охотничьими угодьями, не убьет больше никого.

Поморщившись, друид отпихнул ногой тело последнего из охотников, лежащее на тонких ногах волшебного существа… и замер. Убитый не был охотником. То, что он поначалу принял за грубый коричневый плащ, оказалось рясой монаха. Аэдан наклонился и с усилием перевернул начавшее коченеть тело. Невесело хмыкнул. Все, как он и предполагал — это было не просто развлечением. Этот рыцарь почти наверняка считал, что идея поохотиться на волшебное существо принадлежала ему самому. Но застывшее даже после смерти в маске фанатичной ненависти лицо монаха ясно говорило о том, кто был её истинным инициатором.

Рядом неслышно возникла Кианнэйт, последняя ученица старого друида. Хотя о том, что Аэдан стар, знали немногие. Остальные видели мужчину, едва вступившего в пору зрелости — мать друида некогда заключила договор с дини ши⁽¹⁾. Побочным результатом его стало рождение сына-полукровки. Впрочем, Аэдан был не единственным друидом, имевшим родню среди сидхе⁽²⁾.

Однако теперь наличие нелюдской крови в жилах стало не благом, но проклятием. С приходом римлян, а с ними "людей креста", как называли проповедников нового бога, разлитая в мире магия стала таять, словно снег по весне. Поначалу это было незаметно, но чем шире распространялось новое вероучение, тем заметнее становился отток волшебства, ставший необратимым после того, как был побежден Цернунн, Рогатый Охотник. Аэдан сам помогал низвергнутому богу открыть врата для спасения в одном из заброшенных святилищ и сам потом закрыл от глаз людей древний кромлех. И до последних дней старался лишний раз не вспоминать о нем. Так было безопаснее. Ведь согласно новой вере право на чудеса было только у Церкви. У тех самых "людей креста".

— Это уже третий за последнюю луну, — произнесла Кианнэйт. — Неужели ничего нельзя сделать?

Аэдан вздохнул. Выход был, но не для него, и старый друид это знал. Оставалось объяснить это ученице. Но пока не время.

— Можно, конечно. Скоро Мабон⁽³⁾, тогда и начнем.

Убийства единорогов были не единственным, что тревожило друида. Ревнители новой веры срубили и сожгли священные деревья в окрестных селениях. А тех, кто пытался их остановить… Саму Кианнэйт, стоило ей появиться в ближайшем к их жилью селении, едва не подвергли "очищению водой", после которого она вряд ли выжила бы, но Аэдан успел вмешаться. Его ученица так и не поняла, насколько была близка к гибели. К счастью для девушки, влияние её наставника пока ещё было достаточно велико…

Друид глубоко вдохнул, собираясь с духом. То, что он собирался сделать, в его и Кианнэйт понимании было почти что святотатством. Но… Для выполнения задуманного было необходимо. Наклонился, сняв с пояса ритуальный серп, и отточенным быстрым движением перерезал единорогу горло, шепча что-то понятное лишь ему. Кровь залила острое лезвие и… шокированная поступком наставника Кианнэйт не поверила своим глазам — начала впитываться в наливающийся багряным светом металл.

Аэдан медленно разогнулся. Заклинание, некогда услышанное от бога, выпило большую часть его жизненных сил, разом состарив на много десятилетий. Не будь он наполовину сидхе, оно просто убило бы его.

— Зачем? — всхлипнула Кианнэйт, глядя на мертвого единорога. — Учитель, зачем?

— Так было нужно. Позже ты все узнаешь.

Спрятал едва заметно подрагивающий от переполняющей его силы серп. Его время еще придет. Аэдан принял решение и намеревался его выполнить. Даже ценой собственной жизни.

На зов друида с небес упал ястреб. Взмахнул крыльями, тормозя падение, и осторожно приземлился на протянутую руку. Аэдан погладил гладкие перья, заглянув в глаза птице и неслышно что-то шепча. Отстранился. Ястреб встряхнулся, резко крикнул и взлетел, светло-коричневой молнией метнувшись над вершинами куда-то на восток. Друид расслабился — теперь оставалось только ждать.

* * *

Бродан из рода Белого Камня с бессильной ненавистью смотрел, как под ударами крестьянских топоров старый дуб превращается в груду дров. С противоположной стороны поляны, не скрывая торжества, на него смотрел жрец нового бога, которого он называл Христом. Бродан слышал рассказы об этом боге и искренне не понимал, как получилось, что у "доброго" божества оказались такие жестокие служители. Он молчал, когда люди забросили лесное святилище под дубом, предпочтя проповеди пришлого монаха. Не потому что смирился — Бродан был неглуп и давно понял, что открытая борьба с "людьми креста" заранее обречена на поражение. Но проповеднику, как оказалось, было мало. Он желал полного уничтожения и Бродан знал, что вскоре он умрет так же, как дуб в лесном святилище. "Люди креста" уничтожали все, что не могли использовать.

И ненавидели тех, кого не могли подчинить.

Резкий птичий крик вырвал друида из мрачных размышлений. Вскинув руку в невольном жесте защиты, Бродан увидел ястреба, летящего прямо на него. Чуть повернулся, чтобы птице было удобно сесть, и почти незаметно поморщился, когда острые кривые когти болезненно впились в кожу. С минуту смотрел ястребу в глаза, принимая сообщение Аэдана. Потом резко кивнул, подбросив посланца в воздух:

— Я согласен.

Впервые за все время прямо взглянул на проповедника. И улыбнулся. Он еще не проиграл.

* * *

Ястреб спикировал на ветку дерева на берегу небольшого ручья, возле которого расположился крупный бурый медведь. Зверь приподнялся, досадливо рыкнул, встряхнулся… и на его месте оказался рослый мужчина в простой одежде, с которой никак не вязался суковатый посох в его рост, на который и перелетела птица.

Оборотень, как и Бродан за много дней до него, посмотрел посланцу в глаза, но сразу отвечать не стал. Вместо этого повернул голову и негромко позвал:

— Беляна…

На миг напрягся, посылая еще один зов… и кивнул сам себе, получив ответ.

После недолгого ожидания кусты на другом берегу ручья зашуршали, пропуская еще одного медведя. Зверь недовольно заворчал, увидев препятствие, потом тяжело плюхнулся в воду.

— Отстала Беляна. Зачем звал, Ледогор? — прорычал он, не торопясь принять человеческий облик.

— Подожди, — волхв напряженно вслушивался. — Ага.

Но расслабиться не успел.

Вышедшая из кустов сгорбленная старуха подняла глаза.

— Не удивляйся, волхв, это я. А что до облика моего… то кара за глупость мою.

— Что с тобой произошло, берегиня⁽⁴⁾? — оборотень шагнул к ней, осторожно сжал худые старушечьи плечи.

Старуха горько усмехнулась. Вывернулась.

— Смертного полюбила. Да и он не равнодушен был. А только все печалился, что не судьба ему меня женой в дом ввести — некрещеная, мол. Тут ему черный монах крест на меня надеть и присоветовал. Дескать, никуда она от тебя тогда не денется…

— Это поправимо, — прогудел медведь и шагнул к берегине.

— Стой, где стоишь, — взгляд старухи стал тяжел, как камень. — Нельзя это исправить. Силу всю ворожейную отдашь, жизнь отдашь, суть свою лесную отдашь, а все в крест уйдёт. Сила у него такая. Там, где крест стоит, ворожба не идет, а на мне он уже поставлен. Недолго мне осталось…

— Но зачем?.. — озадачился медведь.

— Того не знаю, лесной хозяин⁽⁵⁾. Да только тебе теперь не будет покоя — ни в зверином обличии, ни в людском, — вздохнула берегиня.

— Вот поэтому я вас и позвал, — обронил волхв, осторожно пересаживая уставшую птицу на руку и вливая в неё толику своей силы.

Медведь-леший и старуха в свою очередь встретили взгляд посланца.

— Что скажете?

— Прав чужеземный волхв. И задумка хорошая. Да только цена велика. Шутка ли — жизни свои положить… — с сомнением протянул леший.

— Жизнь так и так сложить придется. Не сам, так княжьи дружинники порешат. Чай не впервой им, дело уже привычное. После Нового-града-то — пожал плечами Ледогор. — Я-то готов, а вы? Готовы ли покинуть родной дом в поиске лучшей доли?

Берегиня усмехнулась, на миг показавшись такой же юной, как была прежде.

— Мне, положим, идти теперь некуда. Но других предупредить могу. Пусть сами решают.

— Если то, что сказал чужеземец, правда, те, кто останутся, потеряют свою суть, когда Сила совсем рассеется, — задумчиво проворчал леший. — Я передам.

Встал на задние лапы, замер. Волхв успел осторожно пересадить ястреба обратно на посох и приставить его к развилке дерева, так, чтоб не потревожить усталого посланца, развести небольшой костер, зачерпнул вытащенной из котомки железной посудиной воды из ручья, подвесил над огнем, когда леший зашевелился и опустился на четыре медвежьи лапы.

— Теперь они знают, — устало промолвил он. — Но решать каждый будет сам за себя.

В берег ткнулась полуобгорелая коряга. Беляна сощурила потерявшие прежнюю зоркость глаза… и вскрикнула, прижав сухой кулачок ко рту.

— Ледогор… там…

Оборотень отложил мешочек с травами и присмотрелся к коряге.

— Смотри, лесной хозяин, — мрачно подозвал он лешего. — Внимательно смотри.

— Чернобогово⁽⁶⁾ семя, — прорычал тот, разглядев, на что указывал волхв.

Деревянную поверхность покрывала резьба, большей частью уничтоженная огнём, но все ещё различимая. Ещё совсем недавно коряга была изображением какого-то бога. Очень старым и, судя по вконец отрухлявевшей древесине и поясу горелого мха возле изножья, давно забытым.

Трое переглянулись. Находка говорила сама за себя: покачивающемуся на воде идолу оставались считанные седмицы, если не дни, прежде чем его, упавшего наземь от старости, укрыла бы палая листва, даря долгожданный покой. Но… тот, кто нашёл заброшенное святилище, решил иначе.

— Они ведь не остановятся… — прошептала берегиня.

— Черные монахи? — шумно вздохнул медведь, — нет, не остановятся. И это, — кривые когти царапнули горелый бок идола, прочертив глубокие борозды во влажном трухлявом дереве, — то, что они нам уготовили. Позор и огонь.

— Позор и огонь, — тихо повторила Беляна, рассматривая свои иссохшие руки.

Волхв повернулся к сидящей на посохе птице.

— Передай: пусть идут. Мы пойдем следом. Но своим путём.

Ястреб пронзительно крикнул и, сорвавшись с навершия посоха, скрылся над вершинами деревьев.

* * *

Аэдан понял руку, принимая посланца, влил в него еще толику своей жизненной силы и снял с ястреба чары. Все, что нужно он уже знал. За эти дни он постарел еще на несколько лет — убивать неповинную птицу он не хотел. Пришлось делиться жизненной силой, что на расстоянии оказалось не самым простым делом, и помощь далекого оборотня пришлась как нельзя более кстати.

Кианнэйт за это время не сказала наставнику и десятка слов. Убийство единорога она могла бы простить, если бы Аэдан объяснил, что к чему, но старик предпочитал отмалчиваться, не желая пугать ученицу раньше времени.

Все эти дни они не сидели на месте. Аэдан направлялся к старому святилищу, тому самому, через кромлех которого почти столетие назад ушел Цернунн, а за ним и другие боги, справедливо рассудив, что там, где ткань мира была пронизана единожды, переход будет гораздо легче. На это же рассчитывал и Аэдан.

Возле святилища их уже ждали. Бродан, такой же полусидхе, как и сам Аэдан, только головой покачал, увидев, насколько состарился его давний друг. Две друидки — Лиадан и Сайл, тоже выглядящие юными не по летам — поприветствовали прибывших короткими кивками. Были и другие, друид не знал всех. Да это и не было нужно. Все, кто пришел, знали, зачем они здесь, и сделали свой выбор.

…Они уходили. Добрые и злые, прекрасные и уродливые. Бэньши, анку⁽⁷⁾ и ланнан ши⁽⁸⁾ верхом на кельпи⁽⁹⁾ и брэгах⁽¹⁰⁾, тоскливо мяукающие кайт ши, похожие на огромных кошек. Сидхе и фоморы⁽¹¹⁾, забыв давнюю вражду, вместе уносящие яйца и новорожденных драконят — старые драконы решили остаться, слишком мал для них оказался проход… подгорный народ… единороги… Все, в ком была волшебная сила, кто жил ею и нес в себе, покидали этот мир, в котором люди не оставляли им места. Уходили, чтобы спастись. Аэдан держал разрыв из последних сил, чувствуя, как с каждым уходящим слабеет поток волшебства и один за другим, отдавая последние крохи собственных сил, умирают те, кто пришел к нему на помощь.

Бродан вдруг пошатнулся и осел на землю, почти мгновенно превратившись в обтянутый высохшей кожей скелет. Плачущую Кианнэйт давно унес кто-то из дини ши — благо, нелюдской крови в девчонке было лишь немногим меньше, чем в них самих. Упала Лиадан, не успев даже вскрикнуть…

Резкий порыв ветра едва не сбил его с ног.

"Тебе не справиться, друид, — мысленно пророкотал приземлившийся рядом с кромлехом дракон, складывая крылья. — Никому из вас не справиться".

Аэдан кивнул, стискивая зубы. Все силы уходили на то, чтобы не дать сомкнуться вратам. Сайл, стоявшая рядом, со стоном опустилась на колени, царапая скрюченными пальцами дёрн, но… продолжая держать. И держаться.

Огромная голова ящера, словно вытесанная из серого камня, опустилась на землю, почти касаясь обоих друидов.

"Держите", — пришла короткая мысль.

И на Аэдана обрушилось небо. Задыхаясь в потоке дарованной драконом силы, старик услышал протяжные крики оставшихся друидов, испытывавших то же, что и он, осознал, что, как и Сайл незадолго до того, стоит на коленях, вонзив сведённые судорогой пальцы в землю… а в резко расширившийся проход уже бегом устремляются те, кто ещё не ушёл, и влетают немногие всё же решившиеся в последний момент уйти сородичи их нежданного помощника.

— Уходи, — произнёс друид, обращаясь к дракону, когда они остались одни.

— Поздно, — еле слышно выдохнула Сайл. — Посмо… три сам.

Аэдан осторожно скосил глаза. Показалось? Или шкура дракона действительно стала больше походить на камень, чем раньше?

Проход в другой мир резко сомкнулся, породив волну, повалившую огромные камни кромлеха, как ветер пригибает траву. Старый, хотя теперь уже дряхлый, друид попытался подняться с колен и не смог — сил не хватило. Огляделся… и улыбнулся. Все, кто решил уйти — ушли. Те, кто решил остаться… они в своем праве. А кромлех… не страшно. Даже к лучшему. Его, Аэдана, серп, напоенный кровью и магией единорога и послуживший ключом к вратам, давно рассыпался в прах. И сам он остался один, остальные уже мертвы. Кроме него, здесь больше некому ворожить, а его время почти истекло.

Аэдан устало привалился к окаменевшей драконьей морде. Серое веко медленно, с заметным усилием приподнялось, открывая потускневший жёлтый глаз. И с тихим, но явственным каменным скрежетом опустилось обратно. Дракон тоже все ещё был жив. Пока.

"Ещё не все", — мысленный голос дракона теперь тоже казался каменным. — "Им ни к чему преследователи".

Преследователи? Никто не сумеет догнать ушедших. Сейчас не захотят, торопясь отпраздновать победу, а после — не смогут.

"Рабы креста не отступят, друид. Нужна печать".

А ведь правда… "Люди креста" или "рабы", как их назвал дракон, не отступят…

Что ж, они пока живы. И с помощью дракона у него хватит сил, чтобы запереть захлопнувшуюся за ушедшими дверь. К тому же, увидев, как к полуразрушенному кромлеху торопливо подъезжает небольшой отряд, возглавляемый немолодым человеком в светлой рясе с нашитым на ней черным крестом, подумал друид — это их точно убьёт. Что намного лучше, чем попасть в руки "людей креста".

Они успели. Дракон, отдав последние крохи силы, поддерживавшей в нем жизнь, рассыпался грудой обломков серого камня, но Аэдан был ещё жив, когда монах, спрыгнув с лошади, прошелся туда-сюда вдоль оставленных следов, словно бы невзначай пнув труп одного из друидов.

— Ушли, — зло произнёс кто-то из вновь прибывших.

— Догоним, — рассеянно отозвался монах. — От верных слуг Господа нашего никому не скрыться. Однако ныне нам надлежит очистить это место от языческой скверны. Помолимся же, дабы наш Господь даровал нам силу для очищения…

Торжествующий — победили, изгнали! — он поднял в привычном жесте руку… и испуганно застыл, ощутив вместо давно знакомого прилива "благодати" бездонную пустоту…

А в следующий миг за спиной монаха раздался смех. Тихий, сиплый, почти сразу перешедший в жестокий кашель, но самый настоящий человеческий смех.

— Ты-ы! — монах прыжком оказался возле лежащего на груде камней друида и схватил его за грудки, тряся безвольное тело, как тряпку. — Что вы сделали? Отвечай!

Старый друид только смеялся, держась слабой рукой за грудь, разрываемую нарастающей болью. Он был счастлив. Кто мог предположить, что ненависть их врагов обернётся против них самих? И хотя ему не хватало воздуха, а горло рвал кашель, он не мог перестать смеяться.

"Что мы сделали? Ушли. Не этого ли вы хотели? Вы же так настойчиво понуждали нас к этому. Вырубленная и сожжённая священная роща, затравленный и утыканный стрелами единорог, ребёнок человеческой девушки от сидхе, утопленный вместе с матерью во время "очищения водой от скверны" — такие намёки трудно не понять. Что ж, мы ушли. Так чему же ты не рад? Ведь нас больше нет!" — Аэдану казалось, что он почти кричит это, но монах в беззвучном шевелении губ разобрал только последние слова.

Встряхнул обвисшего с запрокинутой головой друида… и разжал руки. Старик был мёртв. Остальные, кто участвовал в ритуале — тоже. Умерли.

Ушли.

И Аэдан тоже ушёл. Уходя, он видел, как в такие же врата — разные по виду, ведущие в разные миры — торопливо прыгают оборотни-волки, медведи и многохвостые лисицы, как влетают в них огненные птицы, шагают берегини, древесные девы и озорные сатиры… и многие другие, чьих имен он не мог знать, а если бы знал, не смог бы выговорить… как закрывают и запечатывают за собой разрывы в грани мира уходящие боги, так легко преданные людьми, впустившими на их землю чужого, пришедшего в поисках новых рабов… и как тает теперь видимая для него прозрачная завеса волшебства, рассеиваясь, точно дым над кострищем, где дотлевают последние уголья…

1) Дини ши (ирл.) — существа, обитающие в одноименных холмах, в пещерах, или на чудесных островах в океане. Героические фэйри, то ли прообраз, то ли аналог эльфов. По преданиям некогда были богами, потом стали витязями, которые ни в одной битве не потерпели поражения. Ведут образ жизни средневековых рыцарей, проводя время в пирах и сражениях

Вернуться к тексту

2) Сидхе, сиды (ирл.) — то же, что и дини ши

Вернуться к тексту

3) Мабон — неоязыческий праздник. Название использовано для обозначения дня осеннего равноденствия.

Вернуться к тексту

4) Берегиня (праслав.) — а) русалки б) лесные божества, славянский аналог греческих нимф и дриад в) духи-защитники (от "беречь") охотников и путешественников

Вернуться к тексту

5) Лесной хозяин — леший

Вернуться к тексту

6) Чернобог — древнеславянский бог холода, уничтожения, смерти и безумия, воплощение всего плохого

Вернуться к тексту

7) Бэньши (баньши) и анку — предвестники смерти

Вернуться к тексту

8) Ланнан ши — дух в виде прекрасной женщины, пьющий кровь молодых мужчин; аналог древнегреческой ламии

Вернуться к тексту

9) Кельпи — волшебное существо в виде водяной лошади

Вернуться к тексту

10) Брэг — оборотень. Является в виде лошади, теленка или осла

Вернуться к тексту

11) Фоморы — древнейшие обитатели Ирландии и Британии в виде исполинов и монстров-оборотней, непревзойденных в магии. Здесь — великаны

Вернуться к тексту