Посланник (джен)

Среди розоватых облаков занималась заря. Солнце вспыхнуло алым, норовя ошеломить, испугать, затем окрасилось в огненно-рыжий и постепенно начало светлеть, готовясь вернуться к привычному ослепительно-желтому обжигающему сиянию.

Город отсчитывал последние мгновения тишины, а я наслаждался этой тишиной и мечтал о полете. Взвиться в небо, рассекая воздух могучими крыльями, чтобы алый свет отразился в белых перьях и окрасил их в розовый, — это ли не счастье? Однако я чувствовал, что неминуемо запутаюсь в бесконечных переплетениях проводов и обрушусь на землю, а крылья мои покроются грязью и кровью.

Я был всего лишь человеком. Но и им я не являлся.

Не было близких, не было знакомых, не было друзей. И меня тоже не было: ни на бумаге, ни в чьей-то жизни. Я не существовал в мире людей, лишь жил среди них.

Крылья, лук и стрелы — всё моё облачение. Меня всё равно не увидят. Только почувствуют неожиданную боль в сердце, когда туда вонзится моя стрела.

Когда-то я наслаждался этим, наблюдал, верил, а ныне я почти равнодушен. К людским страданиям, к судьбам, к чувствам.

Я лишь посланник и мне неведомо, куда примчатся мои собственные гонцы, какие нити переплетут, чьи судьбы свяжут.

Небо из розоватого стало сизым, по нему потянулись голубые полосы, а поверху, словно кто-то рассыпал горсть серебристо-белых облаков, похожих на хлопья снега.

Город, словно просыпающаяся красавица, зашевелился, вздохнул и с сожалением стряхнул с себя сладкую негу.

И я простился с ней до следующего рассвета, когда мир вновь погрузится в тишину и полудрему, а я смогу наслаждаться ими, предаваясь бездумным мечтам.

…А теперь очнись, красавица! Открой свои глаза, взгляни на меня, а я спою тебе свою песню.

Ведь я лечу по твоим улицам, легкий, веселый, беспечный. Мне интересная вся ты, я найду в любом твоём недостатке чудо и красоту. Посмотри на меня, как я исследую самые потаенные твои места, услышь меня, почувствуй мое нетерпение и любопытство, отзовись!

Смотри, как я шучу с твоими поданными, твоими жителями, как я краду их сердца и подбрасываю другим. Я веселю тебя, я это умею. Рассмейся же своим теплым грудным смехом, ободри меня.

Посмотри на них, как они мечутся, как обретают счастье, как познают нечто новое. Тебе не стыдно подглядывать? Мне тоже не стыдно.

Хочешь, я расскажу тебе о них? Ты ведь любишь мои рассказы: они отвлекают тебя от серости и тусклости, дрязг и ссор. И ты расцветаешь от моих слов, забываешь цинизм своих детей и их жестокость. Давай! Давай я расскажу о том, что видел вчера и сегодня.

Только улыбнись мне, прошу!

Я видел девушку, которая розовеет от одного лишь обращения к ней «милая». Я видел юношу, который ещё не твоё дитя, но который мечтает прильнуть под твоё крыло. Ты ведь примешь его, не прогонишь, правда?

Не прогоняй, прошу! Я ведь уже успел связать их судьбы. Не злись на моё самоуправство, ты ведь любишь своих детей, а они любят тебя, как мать.

Ещё я видел пару, немного странную, но нежную и живую. Они так счастливо смеялись сегодня, но тихо, боясь потревожить тебя и разбудить прежде времени.

Я видел пожилую чету: их души по-прежнему были светлы и чисты. Они шли медленно, с трудом, но все же легки и невесомы были их шаги, словно ноги их не касались земли.

Были и потешные случаи. Представь, я влюбил двух братьев в одну девушку, и они так забавно боролись за её любовь, а она давно уже отдала сердце третьему — с ним и осталась.

Мои стрелы летят далеко, но я никогда не ведаю, куда они попадут.

Одна из них, я знаю, нечаянно задела сердце одного мальчишки, которому и пятнадцати ещё не исполнилось. Однако непонятно мне, вскользь ли она прошла или же ранила его по-настоящему. И радостно мне, и жутко от этого: нити уже сплелись, их без боли не разорвать.

А что такое боль я знаю.

Ты озорно смеешься и осыпаешь меня холодными каплями дождя.

Небо теперь рыхлое, тяжелое, похожее цветом на мокрый пепел. Словно все души, погубленные мною, плачут над моей головой, а я бегу, бегу из-под этих обжигающих капель, в каждой из которых таится яд, разъедающий мою кожу, но ускользнуть не в силах.

Ты любишь дождь: он омывает тебя, делает чище, свежее. А для меня он подобен аду.

Моё сердце начинает зудеть и биться с неистовой силой, просясь на волю. О, кто бы знал, как тяжело мне сдерживать его, и как больно. Как часто я срываюсь: выхватываю собственную же стрелу и вонзаю в себя же, стремясь насадить на неё своё свободолюбивое трепещущее сердце, заставить его замереть хоть на мгновение. Но и это не приносит облегчения — лишь агонию.

Прошу тебя, красавица, позволь мне взлететь. Я хочу хоть на миг оторваться от земли и взмыть в небо, стать свободным. Я не улечу далеко — паду переломанный и смиренный к твоим стопам, я знаю это. Ведь мои крылья слишком слабы, чтоб удержать меня: я никогда не поднимался к небесам.

Так не держи же меня, позволь уйти. Я всё равно вернусь. Тебя невозможно забыть.

Истерзанный, сломленный, бессильный, я возвращусь к тебе, как ребенок, что в минуту горечи всегда льнет к матери. Я растворюсь в твоих теплых объятиях и забуду про свои беды, ты укутаешь меня в одеяло ночной темноты и, прижав к себе, уснешь.

Поутру мои крылья вновь станут белыми, а я буду любоваться тобой спящей и беседовать с предрассветным дымчатым туманом, грезя о том, чего никогда не знал.

И однажды мои перья окрасятся в розовый цвет под теплыми лучами рдяного солнца.