Отблески забытой жизни (джен)

Венделл Уилкинс проснулся от тихого плача. Его жена Моника снова видела тот самый сон, который раз за разом заставлял ее просыпаться с криком: «Нет! Не надо!»

Венделл обнял жену и прижал к себе, тихонько укачивая ее, как маленького ребенка, и повторяя:

— Ч-ш-ш, тише, родная. Все хорошо. Я здесь, я рядом.

Моника, просыпаясь, прерывисто вздохнула.

— Наша дочь, — прошептала она. — У нас же была дочь... почему я ее не помню?

— Это просто сон, — в который раз повторил Венделл. — У нас нет детей — и никогда не было. Это все нервы. Записать тебя на прием к доктору Фицуильяму? Мне он очень помог.

— Хорошо, — Моника Уилкинс вытерла слезы. — Запиши.

Она закрыла глаза, надеясь, что увидит во сне что-нибудь обычное — жаркое австралийское лето в январе, непривычное для британцев, их маленький домик на тихой улочке, сценку из глупого дневного телесериала — что угодно, только бы не видеть их никогда не существовавшую дочь, смотрящую на родителей серьезными карими глазами. И не чувствовать, как из ее руки ускользает маленькая рука девочки, имя которой Моника никак не могла вспомнить.

* * *

Моника готовила ужин — легкий салат из свежих овощей и зеленый чай — включив телевизор. В последнее время она часто так делала — бормотание телевизора успокаивающе действовало на нее, тишина же в их маленьком домике в пригороде Мельбурна казалась абсолютно неправильной. Они с мужем жили только вдвоем, и оба очень ценили покой и размеренность свей жизни — но Монике казалось, что так было не всегда. Ей иногда смутно, на грани сна и яви, слышался детский голос, звавший ее: «Мама! Мама, посмотри, что я могу!» — а потом все снова исчезало.

— Вот так и сходят с ума, — наставительно сказала самой себе Моника. — Сначала галлюцинации, слуховые или зрительные, потом разговоры с воображаемыми собеседниками — а потом тебя поселят в уютной палате с мягким стенами по соседству с Бэтменом и Суперменом. И люди в черном будут объяснять тебе, что это был всего лишь взрыв болотного газа.

Она прислушалась — глупейшее шоу для домохозяек закончилось, и начинался блок новостей. Политика, экономика, культура… новая постановка «Зимней сказки» Шекспира в драматическом театре. Надо будет сходить с Венделлом, они оба были ценителями творчества великого драматурга и одно время даже шутили, что родившегося у них ребенка вполне могли бы звать, к примеру, Горацио, если родится мальчик. Или…

— Вот это славно, Гермиона! — раздался голос актера, играющего в пьесе — дали отрывок из спектакля в записи.

Нож выпал из рук Моники. Да, если бы у нее была дочь, ее звали бы Гермиона. Она непонимающе огляделась по сторонам, пытаясь понять, почему ей на мгновение почудилось, что ее дом должен выглядеть совсем по-другому, а за окном не Мельбурн, в котором, как шутили его жители, за день сменяется четыре сезона, а привычный дождливый Лондон… Показалось. Ей просто показалось, показалось — и ничего больше.

* * *

Она любила пешие прогулки по городу — неспешные, длительные, они позволяли скоротать кажущееся нескончаемым время и были полезны для здоровья. В центре можно было бесплатно прокатиться на трамвае — и Моника с удовольствием этим пользовалась. Нет, с деньгами у них проблем не было — но такие поездки напоминали ей студенческие годы, когда экономить приходилось на всем. Странно… она знала, что училась в университете, но не могла вспомнить, в каком. И не могла вспомнить ни одного из своих однокурсников, ни имен, ни лиц. Ни связанных с ними забавных ситуаций, которые наверняка были — но Моника их не помнила. Собственные воспоминания иногда казались ей огромными рыбинами, то плывущими у самой поверхности, так, что можно было различить блеск серебристой чешуи и стремительные юркие силуэты, то дремлющими в илистой мути у самого дна. И Моника никак не могла понять, что случилось с ее памятью, да и со всей ее жизнью.

Сегодня она остановилась передохнуть у одного из многочисленных парков. Парков в Мельбурне было полно, на все вкусы и предпочтения — от Большого Королевского и разных ботанических садов до обычных маленьких парков, окружающих школы, жилые районы, тянущиеся по берегам рек Ярры и Риверс— Паттерсон. Этот был возле начальной школы и служил излюбленным местом отдыха большей части ее учеников, да и сотрудников тоже. Вот и сейчас в тени цветущих акаций сидела девочка лет десяти и увлеченно что-то читала. Копна непослушных вьющихся волос свободно падала ей на плечи, не убранная ни в косу, ни в хвост, и девочка то и дело досадливо встряхивала головой, но читать не прекращала. Моника замерла. Сейчас девочка поднимет голову, и она увидит…

— Джин! — раздался сердитый оклик. — Джин, ты опять забыла обо всем на свете со своими книжками! Господи, что за наказание, а не ребенок! Быстро домой!

Девочка — мулатка, как оказалось, — покорно закрыла книгу, убрала ее в школьную сумку и отозвалась:

— Мам, я сейчас!

Моника почувствовала острое разочарование. Ей почему-то казалось, что девочка будет белой, с каштановыми, а не черными волосами, да и от книги ее удастся оторвать не сразу…

— Господи, — вдруг взмолилась она, глядя в равнодушное голубое небо, — господи, что со мной происходит?

* * *

Моника вошла в кабинет доктора Фицуильяма, которого давно советовал посетить ее муж, и с порога, едва поздоровавшись, сказала:

— Мне нужна помощь. Мне кажется, что я схожу с ума.