#многобуков #попаданцы #фикбук

Третья глава.

Когда затрещал будильник, я не сразу смогла открыть глаза. Уже много лет я каждое утро просыпаюсь усталая и разбитая, поэтому приходится выставлять в будильнике особые настройки, чтобы он трезвонил беспрерывно полчаса. Не открывая глаз, села на кровати и попыталась нащупать ногами тапочки. Тапочек не было, а ноги болели как после кросса. В полном бессилии я плюхнулась обратно лицом в подушку.

Звон продолжался, и через пять минут тяжёлого забыться я снова попыталась встать. На этот раз мне даже удалось открыть глаза, но я тут же поняла, что до сих пор сплю, потому что меня окружали декорации вчерашнего сна, освещённые дневным светом: гнилой сарай с мышами, паутина и оторванная дверь. И дед. Он возился у стеллажа, что-то там раскладывая.

— С добрым утром, — проскрипел он.

Я попыталась ответить, но не смогла заговорить. Состояние было привычное, так начиналось каждое моё утро — не то сон, не то явь, не то бред. Ну, от этой напасти средство только одно: ещё раз заснуть и проснуться. Я помнила, что сегодня нужно на работу, поэтому не стала выключать будильник, а просто взяла и легла.

Телефон надрывался, но мне удалось снова погрузиться в сон, или как это состояние называется. Я была полностью обездвижена. Полежав так несколько минут и прогнав остатки сновидения, открыла глаза, а вскоре смогла и сесть. Выключила орущий будильник, сунула ноги в тапки и потащилась в ванную, где обнаружила, что ноги у меня по колено в грязи. Что ж, придётся директору часок подождать.



Два дня растянулись на неделю. Наверное, каждый главбух знает, что такое «отозвали из отпуска». Это отнюдь не то обстоятельство, которое помогает радоваться жизни и внушает оптимизм. Я вертелась как белка в колесе и под конец этого марафона орала на всех подряд, включая директора, и меня боялись даже бабки у подъезда.

На дом времени не оставалось, и я жила как в хлеву. Перед выходными забыла купить хлеб и таблетки от башки. На готовку времени не было, а пельмени уже в глотку не лезли. Вдобавок из цветочного горшка, куда я машинально засунула тот жёлудь семь дней назад, полезло что-то невообразимое. За неделю оно так разрослось, что совсем задушило фиалку, которая там сидела. Я попыталась его выдернуть, но оно вцепилось в горшок словно клещами. К тому же оно требовало влаги, а я не успевала его каждый день поливать. Решение созрело мгновенно.

Обхватив потяжелевший горшок двумя руками, я вышла на площадку и постучалась к Гале из 29-й, у которой оставляю запасной ключ.

— Привет, Кристин, чё такое?

— Привет. Слушай, я в отпуск ухожу. Ты не могла бы взять на месяц мой цветок? Его надо каждый день поливать, а я, наверно, уеду… И это. Отрежь полпачки таблеток, а? Башка болит, сил нет… Спасибо. И это, Галь. Ты время от времени ко мне заходи, ладно? Газ там проверить, то, сё. На всякий пожарный. Спасибо, с меня магарыч!



Сбагрив проросший жёлудь и озаботив Галю, я вернулась к себе, выпила стакан молока и собралась уже спать. И чёрт меня дёрнул позвонить этому придурковатому психологу! То ли я хотела на нём сорвать зло, то ли уведомить, что из-за него я притащила домой этот кошмарный жёлудь (а он ещё и пророс, и что теперь с ним делать?) — но это было сделано на эмоциях. И, как и все поступки, совершённые на эмоциях, ни к чему хорошему не привело.

— Добрый вечер. Это Кристина, помните? В общем, ваша методика мне не помогла. Я по-прежнему устаю и нервничаю.

— Как хорошо, что вы позвонили! — обрадовался он. — Дело в том, что эта методика действует не сразу. Повторите сегодня сеанс самовнушения, и она принесёт плоды.

— Хотелось бы надеяться, — раздражённо произнесла я и отключила связь.

Я легла спать и представила себя гуляющей в лесу. А буквально через минуту вскочила, переоделась из ночнушки в джинсы, майку и свитер, набросила куртку, обулась в непромокаемые кроссовки, собрала туристический рюкзак, не забыв положить туда все свои документы, косметику и немножко денег — и только после этого легла на кровать, обхватив рюкзак руками. Не знаю, что заставило меня так поступить. Представляю, как глупо я выглядела со стороны, но почему-то так мне было спокойней.

Чёртов психолог. Ну зачем я его опять послушалась? Зачем второй раз наступила на те же грабли? Как будто кто-то меня заставлял заниматься этой «методикой»! Можно же было плюнуть и послать его. Но нет, моя привычка доводить каждое дело до конца сыграла со мной злую шутку.

Закрыв глаза, я велела себе расслабиться и стала самовнушаться. «Я гуляю по лесу. Я представляю вокруг себя деревья. Я не нервничаю». Видимо, я уже поднаторела с прошлого раза, так как аутотренинг получился сразу, с первой секунды — вот только представила я себя почему-то не в лесу, а в гадюшном сарае того деда, приснившемся мне на прошлой неделе. Так же, как и в том сне, я лежала на узенькой грязной койке, но не в рубашке, а в полной экипировке, и в руках у меня был рюкзак. Стояла ночь. Я встала, с трудом отворила наружную дверь и вышла.



Передо мной простиралась уже знакомая деревня с низенькими кривыми избушками, покрытая клочьями тумана. Пахло гнилым деревом и землёй. Сил на ночную прогулку не было, и я вернулась в сени. Дверь полностью закрыть не осилила, оставив здоровенную щель, села на койку, собираясь улечься прямо в одежде, но тут в доме послышались шаги и стук клюки, звякнула щеколда, и в сени вышел дед с самодельной лампой.

— Хто тут колобродит? — злобно спросил он. — Пристрелю!

— Это я. Кристина.

Он посветил мне в лицо.

— Неужто вернулась? — изумился он. — И чем тебе наши Гвоздыри полюбились — ни работы, ни женихов, народу три калеки. Небось йисть хочешь?

— Хочу, — призналась я и пожалела, что не положила в рюкзак ничего съедобного. Неудобно получалось: припёрлась без приглашения, да ещё буду объедать хозяина. Но потом вспомнила, что нахожусь во сне и условности не имеют значения.

Дед позвал меня в дом. Жилая часть выглядела ещё хуже, чем сени, и я поёжилась от отвращения. Из бревенчатых стен торчала пакля, посреди комнаты стоял колченогий стол и две лавки, а в углу замурзанный дедов топчан. От облупленной голландской печки исходило тепло и запах дыма.

Я присела возле стола на край лавки. Дед со стуком поставил передо мной прямо на столешницу две нечищеные варёные картофелины, соль в спичечной коробке и краюху хлеба, а сам сел на вторую лавку.

— Угощайся.

— Спасибо. Дядь, а как вас звать-то?

— Евсеичем зови. Рассветёт, поищем тебе жильё. И чего тебе в городе не сиделось? Я ж вижу, ты городская.

— Да вот, — ответила я, очищая липкую картофелину.

И ведь были у меня тогда сомнения: есть или не есть это чудо кулинарии. Где-то в подсознании во все колокола била мысль: «Не прикасайся! Если ты съешь здесь хоть что-нибудь, то не сможешь вернуться и останешься в этой деревне навсегда!» Но поскольку мысль была бредовая и безосновательная, а голод — реальный и ощутимый (хотя для сновидения это было странно), я её отбросила, посолила картошку и откусила кусочек. Картошка как картошка. Даже не прокислая.

Без хлеба было невкусно, но уровень дедовой гигиены не позволял мне взять хлеб из его рук даже во сне. За дверью в сенях что-то скреблось и поскуливало, и Евсеич сгрёб в горсть мои картофельные очистки.

— Пойду отдам, — сказал он и вышел. Я услышала чьи-то прыжки и чавканье, а потом скрип двери. — Ты ж не закрыла, — упрекнул меня вернувшийся хозяин. — Вот они и лезут. Теперь можешь спать спокойно, я его выгнал.

— Спасибо. Спокойной ночи, — сказала я и вышла в сени.

Чтобы не ложиться головой на телогрейку, я надела капюшон. Между делом отметила, что уже второй раз ночую во сне на этой мерзкой кровати. «Надеюсь, что в последний, — подумала я и дала себе слово больше никогда не заниматься аутотренингом. — Завтра с утра закажу билет в турпоездку по ближайшим городам. Отдых должен быть активным. А то уже чёрт знает что снится».