Адское пламя — лучшее зрелище, что я когда-либо видел. Завораживающий вихрь огня, сметающий всё на своём пути, безумный факир, играющий со смертью. Языки этой бури, этой фурии охватили безразличный дом. Они лизали его стены, проломили дверь, окна и ворвались внутрь, обдавая всё своим убийственным жаром. Будто бы сойдя с небес, Адское пламя уничтожает своего врага — и теперь этим врагом был Человек. Это чудо, это великолепие достигло своего апогея в тот момент, когда в доме раздался крик. Крик, полный боли и отчаяния.

Гори оно все, кричу. И смеюсь. И впервые я чувствую, что полностью управляю своими действиями. Адское Пламя – чистейшее волеизъявление. Манифест волюнтаризма. И да, я знаю эти слова.

Мелькает бледная рожа рыжего Уизли и перекошенная морда Малфоя. Винс, зовет он, Винс! Наконец-то запомнил, как меня зовут. Теперь уже не забудешь.
Огромные языки пламени с ревом пожирают реальность.

Гори оно все…

Если я ошибся, дружище Гойл, и в Адском Пламени погибнет не весь мир, а лишь бессмысленный кусок плоти, именуемый Винсентом Крэббом, то я тебе почти сочувствую. Это означает, что тащить на себе всю эту сраную реальность отныне и впредь придется тебе одному. А книжные персонажи живут, пока про них читают. Мне кажется, про нас написали хорошую книгу, а значит, читать будут долго. Может, лет сто или даже больше. Это же почти вечность, Грег.

Хорошей тебе вечности.

Девку мы выбрали неприметную, кажется, с Хаффлпаффа. Я так рассудил – если мы ее имени не знаем, значит, в нашей книге оно не упомянуто, следовательно, ее не существует, эрго, мы можем с ней делать все, что нам подскажет фантазия. Это не больше преступление, чем убить своего воображаемого друга. Подкараулили ее после зельеварения, стукнули по голове, связали инкарцерусом, притащили в старую кладовку, которой никто вроде как не пользуется – ну, судя по двухдюймовому слою пыли на полу – и сидим, думаем.

Надо, говорит Грег, ее трахнуть.

А я смотрю – сколько ей там лет, одиннадцать? Ни кожи, ни рожи. Прыщавая, лопоухая, сисек нет. Нет, говорю, у меня на нее не встает, да еще грязно тут, мерзко, и блевать опять тянет. Закрыл глаза, представил на ее месте старшую Гринграсс, роскошную блондинку, вроде дело на лад пошло – да только как глаза открыл, опять стояк пропадает. Тьфу, пропасть, хоть зажмурившись еби. А она еще очнулась и ревет, хорошо хоть под силенцио – ненавижу бабский вой слушать.
Не хочется что-то, говорю. Так что, Грег, давай-ка ты сам, дружище.
А этот урод покраснел, как девица, и опять мямлить принялся.
Мне, говорит, больше мальчики нравятся.
Ну, думаю, точно сблюю.

Сидим мы, значит, по разным углам – я, Грег и эта чикса, думаем, как дальше жить. И тут этот урод взмахивает палочкой своей и говорит так нежно – Фините Инкантатем. Девка вскочила и бегом, я еле успел ее за ногу схватить. Она и плюхнулась на пузо, да и хрясь черепом об угол.

Кретин ты, Гойл, говорю, зачем ты ее отпустил? Опять заставило что-то? А он молчит и головой мотает, что твой телок. Я тогда девку на спину перевернул – а она смотрит на меня голубыми своими глазюками, и не моргает, и рожа в кровище. И смотрит, и смотрит, и что-то у меня шевельнулось в душе… то есть, в штанах.
Гойл, выметайся, говорю, мы при тебе стесняемся.
Она же мертвая, мычит.
А то я не вижу.