Штука (джен)

Он медленно и осторожно крался по самому дну, повторяя все его прихотливые изгибы. Над ним — многокилометровая чернота водяной толщи и корка льда. Ни один фотон звездного света не проникал сюда; но он помнил, что такое звезды.

Здесь, на дне, тоже имелся свет, и он живой: множество разновидностей губок; придонные моллюски и нежно-розовые кораллы, семенящие десятками ножек панцирные, перемещающиеся резкими реактивными рывками твердые конусники. Были плавающие, как и он — при помощи рулевых плоскостей и маховых лопастей — рыбы. Тысячи видов, миллионы особей светились и переливались всеми цветами спектра, сияли точками, многолучевыми звездами, ромбами, кругами, полосками или невообразимо сложными и беспорядочными узорами; все это двигалось, мерцало и колыхалось.

Он любил смотреть на это бесконечное многообразие, наблюдать за развитием какой-нибудь крохотной губки, зависнув на сотни часов рядом. Глядеть, как она трудолюбиво отцеживает из окружающего пространства соли, как вытягивает из мертвых остатков панцирей давно уже погибших созданий кальций и строит свое тело — броню — или отращивает иглы, имитирует окрас неаппетитных кораллов или, наоборот, одевается в предупреждающие и угрожающие цвета.

Сам он был мастером маскировки, и сейчас по его телу скользили те же краски и узоры, мимо которых он проплывал. Он слился с окружающим пространством, почти растворился в нем и парил невидимым духом. Невидимым для глаз, но только не для сверхчувствительных вражеских сонаров.

Главное сейчас было — не шуметь, не колебать воду, не чиркать по кораллам плоскостями, красться осторожно, чтобы не вызвать паники подводных обитателей и их предательских цветовых вспышек, что привлекут внимание.

Сегодня у него юбилей. Странно, но его создатели имели неудобную десятичную систему исчисления, но еще более странно, что такая же была и у врагов. Круглая дата, прекрасная в своей симметричности. Каждый нолик и единичка ее — это один год, одна попытка. Что же, сегодня он обязательно выполнит свое предназначение, выкрадет Штуку. Что потом с ней делать? Он старался не задавать этот вопрос. Те, кому была нужна Штука, уже много веков болтались на орбите в полуразрушенном склепе космического корабля, как и истинные хозяева Штуки, тела которых за прошедшее время развеялись по молекулам, став частью этого мира.

Штука находилась в Цитадели, которая все ближе; это чувствовалось по щекочущим покалываниям распадающихся изотопов, что взвесью окружали чужеродную громаду. Радиационный фон рос. С каждым метром это было все более заметно по живности — донные существа принимали все более уродливо-искаженные формы, в их свечении начинали преобладать некрасивые грязные оттенки, будто бы люминофоры покрыты ржавчиной или пылью. Но велика сила жизни — мутанты уже доползли до стен Цитадели, а самые упорные карабкались по фундаменту и прорастали у подножья. Он знал: когда-нибудь они победят Цитадель, покроют ее своим ковром, как и ее охранников, да и его тоже.

Охранники. Вначале их было три сотни. Теперь же осталось всего четверо — время не щадит никого, да и он, и его компаньоны не щадили слуг Цитадели. Теперь охранников только четверо, он один, а его компаньоны погибли, но некоторые продолжают существовать — как части его тела.

Четверым охранникам трудно охватить всю Цитадель, и это давало шанс остаться незамеченным.

Сначала нужно пересечь минное поле. Мин осталось мало. Они глупые, почти как игловые губки — реагируют только на раздражители, не могут планировать наперед, это им и не нужно. Было время слабости, когда он остался один — он даже завидовал им. Их функция проста, как сложение двух целых чисел, и осознания у них не более чем у полипа. Плоские, покрытые ракушками мины будто бы беспорядочно торчали тут и там, как уродливые семенные коробочки. Некоторые, потеряв плавучесть, просто лежали на дне, превращаясь в один из элементов пейзажа.

Мины тихо переговаривались друг с другом, проверяя свою готовность и поддерживая примитивную нейросеть. Он легко нашел брешь в их жалкой преграде; можно было бы издевательски уничтожить парочку, вызвав переполох и заставив их ползать, меняя конфигурацию поля, в тщетной попытке прикрыть подходы к Цитадели оставшимися силами, но сегодня был юбилей, и он хотел отметить его настоящей победой.

Мины казались безобидными, но они умели сеять смерть. Когда-то это было серьезное препятствие — прямо под ним доказательство — здесь покоились два пробитых и изувеченных остова, все, что осталось от пары несчастливых компаньонов... Когда это случилось, они еще были многочисленны, молоды и самонадеянны, рвались вперед, красуясь друг перед другом своей удалью. Сейчас, погребенные кораллами, илом и осколками раковин, это были две еле заметные неровности, и только он выделял их из окружающего ландшафта.

Вблизи черная стена Цитадели, покрытая полусферами датчиков и яйцевидными орудийными башнями, была не такая безупречно гладкая, как это виделось издалека. Она была вся испещрена следами минувших битв — сколы от близких разрывов, шрамы от лучей дезинтеграторов, воронки ударов кинетических торпед, трещины, оставленные землетрясением, что произошло давным-давно, когда он еще не был одинок.

* * *

Он скользит вдоль стены, поднимаясь по диагонали все выше и выше, ощущая, как усиливается радиация. Ему она не страшна, лишь только забивает чувствительные сенсоры мелким песком помех. Он чувствует токи воды, течение несет над Цитаделью попавших в него глупых креветок, те вспыхивают ярко-желтым, но быстро меркнут, превращаясь в слабые розоватые точки. От такой дозы им осталось недолго шевелить хвостиками. Они окончательно погаснут, и течение принесет их трупы большой скале, где они вскоре упадут на дно, как грязно-бурый снег. У скалы скопились многометровые сугробы этого «снега», в которых уже давно появились свои обитатели, но он не пойдет смотреть на них никогда, почему-то ему не хочется этого делать.

Становятся слышны переклички охранников Цитадели, их щелчки и скрежет, так они общаются и одновременно «подсвечивают» звуковыми волнами окружающее пространство. И он так может, но использование сонара выдаст его. Сейчас он пользуется только оптическими органами чувств, но в основном полагается на свою память и интуицию.

Вот и край внешней стены Цитадели, он переваливает его в месте, где стена частично разрушена — так он убережется от ока бдительного Стража.

Кажется, все спокойно, его проникновение осталось незамеченным. Теперь нужно пройти лабиринт и добраться до Штуки, а потом попытаться сбежать от преследователей.

Он двигается по извилистым ходам, изредка, для уточнения и привязки, подсвечивая себе короткими вспышками фотонного излучателя. Что будет, если Стражи появятся одновременно с двух сторон очередного туннеля? В открытой схватке ему не выстоять, Стражи превосходят его. Сейчас лучше этим не забивать разум, оставить на волю случая.

В лабиринте вода мутная, и видно совсем недалеко, но для ориентировки этого хватает. Основная часть лабиринта находится у него в памяти. За каждый кусочек этой схемы заплачено жизнями боевых товарищей. Узкие, изогнутые как в агонии туннели он с броней бы никогда не прошел, но защиты давно нет, а у Стражей давно нет оружия, солдаты оказались прочнее и долговечнее его.

Наконец он достигает основного зала. Так близко он еще не подбирался. Посереди огромной сферы на длинном изящном постаменте находится его цель — Штука. Он, утомившись от режима максимальной скрытности, разгоняет все функции тела на максимум и дает форсаж. Зал будто бы озаряется ярким светом, сонар работает на полную мощность, посылая серии непрерывных щелчков.

Вода на такой скорости кажется плотной, как желе. Резкий рывок, подскок, захват — и вожделенная Штука оказывается у него в полости.

Стражи появляются рядом неожиданно быстро. Их глянцевые, зеркальные продолговатые тела с вытянутыми щупальцами стремительно бросаются на него с четырех сторон, щупальца сплетаются, стараясь сковать его тело, но сегодня удача на его стороне, немыслимым усилием и изворотом он успевает выскользнуть из их смертельных объятий и юркнуть в лабиринт.

Гонка происходит на пределе возможностей — как его, так и Стражей. Миллиарды комбинаций просчитываются за доли секунды, поворот, рывок, поворот; варианты преследования, обходные маневры, учитывается все: кавитация, температура и плотность воды, течения и турбулентность, завихрения кильватерных струй и гидродинамика жидкостей в переплетениях лабиринта. Это гонка не только форм, это гонка разумов. Он все же чуть-чуть не попался: уже перед самым выходом Стражи оказались хитрее, чем он предположил. И опять удача была на его стороне: щупальце лишь скользнуло по его корпусу, но присоски не смогли впиться мертвой хваткой. Наверное, это сбой, время не щадит и Стражей…

Он вырвался на простор! Тут уже его никто не сможет догнать и схватить: он — повелитель скорости, и Стражи это понимают, но все же преследуют его до границы территории Цитадели.

Перед невидимой линией Стражи останавливаются и замирают в толще воды. Он тоже тормозит, постепенно и плавно, гасит разогнанные функции тела. Форсаж не проходит даром — множество мелких аварий свербит в сознании картой, испещренный красными оспинами; основные блоки целы — и ладно, а с остальным он разберется…

Стражи выстраиваются в вершинах идеального квадрата — между ними практически одинаковое расстояние, несмотря на течение, они словно впаяны в толщу льда, лишь только кончики щупалец подрагивают, компенсируя дрейф и неравномерную турбулентность. Это красиво, и он признает мастерство.

Он подплывает к ним, открывает полость, и Штука падает на дно, своими нереально четкими геометрическими формами внося диссонанс в окружающее пространство.

— В этот раз ты победил, — говорит Страж. У них нет имен, но этого он давно называет Сержантом. Сержант единственный, у кого на корпусе белый крест, тонкие линии которого словно делят его на четыре равных доли. Только Сержант иногда говорил с ним, остальные или молчали, или даже не могли говорить. — Ты хороший вор.

— Вы хорошие сторожа, вы заставили меня понервничать, — скромно отвечает он. — Если бы присоски сработали… Они сломаны?

— Нет, все функционирует нормально.

— Что это значит? Вы что, специально поддались?! Да?

— Без комментариев.

— Да что с вами?! — Странно, но почему-то он испытывает раздражение.

— Сегодня исполнился десять тысяч первый год, — говорит Сержант.

— Я знаю, сегодня юбилей! Ровно десять тысяч лет назад нас забросили для того, чтобы мы украли Штуку. Я сделал это! А ты… А вы мне испортили триумф!

— Мы враги. Наши расы воевали, были врагами.

— Да, это так, — он успокоился, но еще не понял, к чему клонит Сержант.

— Мы даже не знаем причину войны, не знаем, чем она закончилась, и зачем все это — Цитадель и Объект.

— Объект?

— Штука, как ты ее называешь.

Сержант покидает свое место в строю, подплывает к лежащей на боку Штуке и бережно обхватывает щупальцем.

— Что-то ты в этот раз много болтаешь, Сержант, — он впервые называет его вслух по имени.

— Сегодня последний день. Наша программа завершена. Она была рассчитана на десять тысяч лет. Знаешь, что такое самоликвидация? Все кончено.

— Ты хочешь сказать, что…

Сержант протягивает Штуку:

— Забирай. Она твоя.

— Нет! — его яростный крик отражается от стен Цитадели и возвращается обратно.

Сержант отпускает Штуку, ставшую вдруг бессмысленной и бесполезной вещью.

Четверо Стражей одновременно разворачиваются и медленно скользят к Цитадели.

— Стойте! — кричит он вслед, но они не реагируют.

Он поднимает Штуку, недолго любуется гранями. Никогда не было времени рассмотреть ее как следует. Вот она, цель. Кому она нужна? Зачем теперь он здесь? Какой смысл в его существовании без этих ежегодных попыток? Пусть война давно закончилась, и, может быть, они единственные осколки двух что-то не поделивших цивилизаций, но они нужны друг другу, они придают смысл существованию друг друга. Или, точнее, враг — врагу. Нет, так не должно закончиться. Это несправедливо ко всем, кто сейчас лежит здесь под стенами Цитадели! Он решительно засовывает Штуку в полость.

* * *

Когда Сержант вернулся в Цитадель, Объект уже находился на своем привычном месте, на подиуме. Только стоял немного криво, неправильно.

— Я вернусь через год, Сержант, — донеслась до него слабая радиоволна. — Я приду за Штукой, и попробуйте меня поймать, чертовы осьминоги!

Стражник подплывает ближе и замирает рядом с Объектом. Если бы он умел, то улыбнулся бы. Но такого умения в него не вложили.

Что же, они всего лишь солдаты, осколки давно минувшей войны, забытые на затерянной планете у звезды, которая даже не имела своего имени, только номер. Но они — охрана. Это их функция. А тот, шустрый и хитрый — вор. У каждого свое дело. И пусть это глупо, но это придает смысл их существованию.

Сержант поправил Объект, развернув его грани так, как должно.

Они будут ждать.