День за днем (гет)

Во вторник приезжаю в редакцию пораньше, дома сидеть невмоготу — хочется воочию убедиться в результатах нашей операции. Сегодня воздух дышит праздником, у меня на face соответствующий макияж, распущенные волосы струятся по плечам, на мне юбка и голубая блузка, оставившая, как говорят, след в мужских сердцах завлекательной щелкой между бортами. Сижу у себя в кабинете, пью кофе и вдруг слышу насвистывание возле самой двери. Поднимаю глаза — неужто он? И точно — в открытую дверь вплывает Антоша с красной розой в руке — как романтично. Насвистывая, он идет через весь кабинет, и я отставляю чашку в сторону:

— О, Антон Владимирович, я смотрю у вас сегодня хорошее настроение?

Зимовский идет к окну и лишь слегка кланяется, проходя мимо меня:

— Да, душа поет. Не вижу повода ей отказывать.

Он ходит туда-сюда за моей спиной вдоль окна, а я стараюсь делать вид, что меня это не касается. Даже головы не поверну в его сторону! Поставив локти на стол, кручу в руках карандаш, пытаясь сдержать волнение:

— Ну, хорошо, что зашел… Перед совещанием я, как раз, хотела с тобой поговорить!

Зима усаживается на край стола и делает удивленное лицо:

— Что, у нас совещание?

— А ты не знал?

Он цокает языком и качает отрицательно головой. Тоже мне, Актер Актерович… Врет, конечно — летучку объявил Наумыч и Люся обзванивала всех чуть ли не под роспись. Назидательно грожу зажатой в руке авторучкой:

— Мой зам., обычно, должен быть в курсе всего, что происходит в редакции.

— Извини, мой косяк. А, кстати, к чему вообще эти все совещания? Контракт подписан, Гальяно доволен.

Смотрю на него с усмешкой. Тренди, тренди, недолго осталось. Зимовский грязно ухмыляется:

— Ты шикарно поработала!

Сукин сын! Ярость заполняет мозг и приходится приложить усилия, чтобы сдержаться и стерпеть оскорбление. Ничего, я еще отыграюсь! Мое молчание еще больше его подзадоривает:

— Поработала. Сейчас можно расслабиться и отдыхать!

Он соскакивает со стола и поднимает перед собой принесенную розу на длинном стебле:

— Ой, кстати, чуть не забыл. Это тебе!

Он протягивает мне цветок, но его грязные намеки меня уже так разозлили, что хочется ответить той же язвительной монетой:

— Боже, какая прелесть! Красота. Я с твоего позволения ее в вазу поставлю!

Беру розу и, глядя Антохе в глаза, демонстративно бросаю ее в урну для бумаг возле стола.

Приятно видеть, как ухмылочка сползает с его самодовольной физиономии. Зимовский стоит, возвышаясь надо мной и сцепив ручонки на животе:

— Напрасно ты так, я от всей души.

Не души, а душонки, причем гнилой. Хмыкаю:

— Я тоже.

— М-м-м… Марго.

Он опять садится на край моего стола:

— Вот чему мне нужно у тебя поучиться… Так это самопожертвованию!

Смотрю на него и уже ничего и не жду, кроме очередной гадости. И она не заставляет себя ждать:

-. Ты так учтиво обошлась с инвестором, что это пошло на пользу всем без исключения. Пример достойный подражания. Жаль, у меня так не получится.

А ты попробуй — вдруг клюнет и получится. Стараюсь не проявлять никаких эмоций. Не трогай дерьмо — меньше испачкаешься… Лишь качаю головой:

— Далеко пойдешь, Зимовский, очень далеко.

Он мерзко ухмыляется, и я добавляю, тыча в его сторону авторучкой:

— Надо будет шепнуть Наумычу, чтобы моему заму повысили зарплату. За остроумие!

Антон вновь слезает со стола и с довольным видом идет к окну:

— Ну, это я сегодня твой зам.

Поживем-увидим. Мне хочется его немножко по провоцировать и я с ухмылкой делаю это:

— А завтра?

Я даже жмурюсь от удовольствия, представляя, что будет завтра. Даже чуть высовываю язычок, представляя себя кошкой, играющей с глупым толстым мышом:

— Откуда столько амбиций, Зимовский?

Улыбаясь, автоматически вожу ручкой по лежащему передо мной листу, выписывая каракули. Антон оборачивается:

— Хе….У меня, некоторые считают, есть еще и талант.

Смеюсь, стараясь не глядеть в его сторону. Я даже знаю, кто так считает — сама писала сценарий! В смысле сам.

— Ха-ха… Это кто? Твои родственники или девочки, которые хотят на обложку?

Антон смеется, чувствуется, что мои слова его задели за живое. Ясно сейчас мстить начнет — снова гадости говорить. Он наклоняется надо мной, опираясь одной рукой о стол, а другой — на спинку кресла.

— Маргарита Александровна.

— Что?

— А может вы, все-таки, расскажете?

Поднимаю голову и смотрю на него, чуть улыбаясь. Как же ты Антоша предсказуем.

— Что именно?

— Ну, как вы с Гальяно, фью-ю-ю…

Он делает весьма наглядное движение нижней частью своего туловища. Видимо очень ему хочется вывести меня из себя, оскорбить, а тем для этого явно не хватает.

— Фью-ю-ю….На лопатки уложили… Он же гад, контракт, совсем подписывать не хотел.

Вот мерзкое насекомое, до чего же надоедливое и противное. Ему что, доставляет удовольствие унижать женщин? Урод! Хочется вцепиться ему в рожу, но нельзя…. Чуть подаюсь вперед:

— Слушай, ты…

— Маргарита Александровна, ну что вы…

Зимовский прикладывает указательный палец к своим губам:

— Тихо, тихо, тихо…

Он делает противное лицо и смачно выговаривает:

— Просто сплетни разные ходят, слухи. А мне хотелось бы, как говориться…

Противно чмокает губами, вытягивая их трубочкой:

— Из первых уст.

Любопытство значит разбирает? Чуть усмехаюсь. Я уже знаю, как осадить хама, ответить ему его же монетой и не потерять достоинства:

— Подробности хочешь?

Лицо Антона складывается в гаденькую усмешку:

— Желательно.

Снова начинаю размахивать авторучкой перед носом Антона:

— Ну, ты же у нас мальчик талантливый.

Вижу, как усмешка на его лице сменяется непониманием, и он ожидающе поднимает брови. Помолчав, добавляю:

— Фантазия должно быть богатая. Я думала — уже сам все представил.

— Нет, времени не было.

— Ну-у-у…

Смотрю на часы на руке:

— До совещания еще полчаса, так что можешь пойти фью-ю-ю… пофантазировать!

Мило ему улыбаюсь. А он квохчет, изображая смех… Хотя понятно сравнение с блудливым подростком ему не по нраву. Но держится — видимо не знает, чем ответить. Отрывается от моего стола и идет к выходу:

— Хо-хо- хо… Ну да, кстати, пойду фьююю… пофантазирую…

— Иди, иди…

— Вот молодец, а… Молодец!

Как только он уходит, улыбка сползает с моего лица. Вот странно — когда про Гошу такое бы сказали, что он с какой-нибудь инвесторшей кувыркался ради контракта…, тот бы гордился, рисуя новую звездочку на фюзеляже. И ржал бы вместе с Зимовским… А тут от одних намеков противно, будто в дерьмо вляпался. Трешь, трешь, чтобы очиститься, а только сильнее размазываешь. В чем-то прав Андрюха….

* * *

В полдень собираемся на летучку — Наумыч, видимо, решил добавить свой пинок творческому процессу. Егоров замирает во главе стола, я сижу по левую руку, сцепив пальцы и гадая, что же учудит будущий суперглавный редактор всех времен и народов Антоша Зимовский. Здесь же рядом сидит Калугин, напротив Эльвира, за нашими спинами у стены торчат Галя с Валиком, Антон пристроился у окна, и изучает какую-то свою бумагу. Наконец Наумыч призывает к вниманию и радостно вещает:

— Ну что, марксисты-ленинисты, расчетные листки все посмотрели?

Эльвира со своего места кивает:

— Угу.

— Вижу, ознакомились…. И это только начало! Так что спасибо скажем господину Гальяно за новую эпоху в работе нашего издательства.

Всплеснув руками, Егоров складывает ладошки вместе, словно в молитве и аж подскакивает на месте. Кривошеин пытается шутить:

— Интересно, а сам господин Гальяно спасибо нам сказать не хочет?

Но Егоров не расположен к юмору:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как, он же с этого договора тоже что-то поимел?

Мне уже везде мерещатся накаты, и я пожимаю губы, косясь в сторону Зимовского. Сейчас этот урод опять вылезет выяснять, кто кого и сколько раз поимел. Но Антон стоит, отвернувшись, и не обращает на нас никакого внимания. Видимо накаты не только мне мерещатся, потому что Андрей, обернувшись, прерывает Кривошеина:

— Валик, я думаю, мы сегодня собрались не по этому поводу.

Бросаю на Калугу благодарный взгляд, а Егоров начинает махать рукой и грозить Валику пальцем:

— Вот! Прав Андрей Николаевич!

Видно, все же, чувствует неудобство от своего участия в подставе и старается лишний раз не вспоминать.

— Я хочу сегодня обсудить совершенно другой вопрос. Основное — это так сказать перспективы нашего издательства.

Он обходит вокруг стола и встает позади меня. Не очень удобная позиция — крути теперь башкой ловя умные мысли начальника. Валик опять вылезает за подробностями:

— То есть?

— Ну, то есть, примитивным русским языком…

Чувствую его руки на своих плечах и задираю голову вверх, внимая шефу. Тот заканчивает:

— Как говориться появилось много бабок и надо подумать как их эффективней использовать! Ха-ха-ха.. Вот... Ну, какие соображения?

Егоров с довольным видом продолжает смеяться, а потом начинает крутить головой, выискивая источник креативных идей:

— Антон!

— М-м-м... А? Что?

— Какие предложения?

— Вообще-то, есть одно.

— Давай, озвучь.

— Ну, взять какую-нибудь базу отдыха на пару дней с шашлыками, баней, и выжрать там литров десять какого — нибудь качественного коньяка.

Егоров смеется шутке и наклоняется ко мне. Эльвира заливается, словно колокольчик. Я тоже чуть улыбаюсь — думаю, самое забавное еще впереди.

— Хорошая шутка, да... Э-э-э... Да, Антон, ты знаешь, я вначале тоже точно также подумал.

Зимовский стоит, облокотившись руками на председательское кресло, и Наумыч приобнимает Антона за плечи:

— Но там такое количество бабок, что никакого здоровья не хватит. Ха-ха-ха!

Все-таки, старик хочет услышать что-то конкретное и позитивное… И у меня такое, кстати, есть, но я молчу — пусть Антоша выговорится до конца. И тот не подводит, продолжает развивать свою тему:

— Да? Ну, тогда можно позвать рабочих с типографии, у них его точно хватит.

Егоров перестает смеяться и это плохой знак — походу градус его терпения резко пошел вниз.

— Я понял, что у тебя хорошее настроение, я понял…. Предложения, какие будут. Антон?

— Борис Наумыч, что вы все заладили — Антон, Антон!

Он обходит Егорова и подступает ко мне:

— Как будто я здесь в редакции один работаю! Давайте послушаем, вот например, Маргариту Александровну.

Он склоняется надо мной, и мы смотрим друг другу в глаза.

— В конце концов, договор с Гальяно — это во многом ее личная заслуга!

Егоров не дает ему продолжить:

— Антон Владимирович!

— Да?

У того вдруг начинает трезвонить телефон в руке, и он отвлекается на него, прикладывая к уху:

— Алло… Здорово!

Честно говоря, перевожу с облегчением дух — не хотелось бы сейчас получить очередной заряд грязи, да еще при всех. Антон начинает громко что-то вещать радостным голосом, совершенно наплевав на растерянного Наумыча:

— Ну как вы там после вчерашнего, а?

Он идет к окну, бросив по пути оторопевшему Егорову:

— Извините, Борис Наумович… Ха-ха-ха… Ну-ну-ну… А потом куда двинули?... Оппаньки!

Слушаю эту белиберду, чуть ухмыляясь, и кажется только один из всех понимаю, что происходит. Зимовский делает шаг к выходу из зала:

— А вот это уже интересно, да!... Слушай, подожди секунду, я сейчас выйду, а то тут галдят….

Антоша с наглой мордой оглядывается на Наумыча:

— Извините, звонок срочный…

— Зимовский!

— А?

— Ты cебе отчет отдаешь?

— Борис Наумыч, по поводу отчетов, так это к Эльвире Сергеевне.

Все дружно смотрят на Мокрицкую, ожидая видимо от нее отчета, но та с ошарашенным видом только таращит глаза и шлепает губами. Зимовский уже не обращая внимания ни на кого, устремляется к выходу:

— Да, да,,да…. Слушай, ага… Ха-ха-ха!

Я осторожно, чуть опустив голову, наблюдаю за реакцией Егорова. Уверен — такого обращения Наумыч Зимовскому никогда не спустит. Роет себе могилу Антоша, роет. Не лопатой, экскаватором. Чуть усмехаюсь — мстя моя будет страшна... А Егоров, чувствуется, в полной прострации вперемешку с гневом. Мокрицкая, наконец, оживает, тянет руку и слегка привстает:

— Борис Наумыч, не обращайте внимания — он сегодня какой-то не такой с утра, вот.

Я уже не могу сдержать улыбку — ну до чего веселое кино получилось! Егоров одергивает на себе пиджак:

— Плевать мне! Совещание окончено!

Он идет прочь из зала, весь клокоча от бешенства. Отлично!

* * *

Судя по всему Антоша и правда повелся — после летучки его нигде не видно. Видимо поехал осваивать новое место работы. Пару часиков спустя, уже у себя в кабинете, звоню Оксане:

— Ну, как? Приезжал? Похоже, все получилось?

— А, то! Все подписал! Автомобиль представительского класса и четыре бесплатных авиабилета в год сразили беднягу наповал.

— Жадность фраера сгубила, замкнула все предохранители.

— Маргарита, так что, наша миссия закончена?

— М-м-м…, посидите еще. Дождитесь меня или Аню.

— С вами было приятно работать!

— Взаимно. На всякий случай не прощаюсь.

Захлопываю крышку мобильника и расслаблено откидываюсь на спинку кресла. Хорошо-то как! До меня вдруг доносится усиливающийся гул бубнежа сотрудников в коридоре и я даже, кажется, узнаю крикливый голос Зимовского. Когда шум достигает высшей точки, не выдерживаю, встаю из-за стола и все-таки иду к жалюзи, подсмотреть что же там такое творится. Приоткрыв створки, наблюдаю за триумфальным уходом Зимовского из «МЖ». Мне лучше сейчас не светиться перед ним и перед народом — если эта крыса опять начнет меня унижать, могу ведь не выдержать и проболтаться сгоряча. Сквозь стекло вижу, как Антоша подходит к Люсиной стойке, хватает бумаги и швыряет их в воздух. Пробивается голос:

— Ну, что кукла как дела?

А вот, подходит Андрей и что-то спрашивает. И снова глухо слышится:

— Со мной все в тако-о-ом порядке, ты даже не представляешь! Ну, что господа лузеры, как говориться arrividerchi! Ухожу я!

Общий гам и громкий Антошкин голос:

— А туда, где по достоинству могут оценить мой талант!

Валик что-то бубнит про зарплату и тут же следует ответ:

— Ты карлик даже не представляешь такую комбинацию цифр.

Толпа вокруг Зимовского все растет… Калуга снова трогает Антона за локоть и тот срывается на счастливый ор:

— Какие шутки господа бандерлоги, какие шутки.

Он задирает голову вверх:

— Я ухожу-у-у-у-у! Все слышали? У-хо-жу! Ясно? Я устал работать в конторе по производству глянцевой туалетной бумаги!

Похоже, у Антохи от счастья совсем крыша поехала. Вижу, как Эльвира с несчастным видом что-то ему говорит, а тот хватает Валика за плечи, за лицо, трясет за щеки. Жаль не слышно, но вылезать из укрытия не хочется. Снова доносится:

— Наверно в прошлой жизни собачкой был, таксой, тапочки хозяину носил?

Зимовский так разбушевался, что волосы свалились на глаза и мотаются по лицу. Красава! Ухмыляюсь — такого эффекта я точно не ожидал. Галя подскакивает к Антону, хватает его за локоть и разворачивает к себе. Тот, видимо, бормочет в ответ гадости, и приходится вступиться Калуге. Достается и ему:

— О, рыцарь нарисовался! Защитник всех угнетенных и прыщавых! Ты, ладно, иди лучше свою начальницу окучивай! Носится тут с фотоаппаратом, работу имитирует.

Откуда-то сбоку доносится голос Егоровой:

— Андрей, может мне охрану вызвать?

Антоша тут же набрасывается и на нее:

— А как ты ее вызовешь? Ты же двух слов связать не можешь! Тебе в курятнике с наседками только разговаривать.

— Так, еще одно слово…

— И что? Папе пожалуешься? Ой, папа, там взрослые дяди про меня правду говорят, да! Что ты тут стоишь, ресницами своими хлопаешь как корова!? Давай, вали, веди сюда своего кучерявого старпера!

Зимовский оглядывает толпу и напоследок вещает:

— Ох… Cкучно мне с вами, вы не представляете с каким кайфом я отсюда сваливаю. А вы давайте, оп!

Он шлепает стоящую рядом Люсю по заду и та аж подпрыгивает с открытым ртом.

— Трудитесь, давайте, работайте марксисты- ленинисты. Работайте! Производите эту туалетную бумагу!

Он неспешно удаляется в сторону лифта, а я отпускаю створки жалюзи — спектакль окончен. Иду назад к своему рабочему месту и беру мобильник со стола — хочется побыстрее позвонить Сомику и поделиться новостями. Пока жду ответа, выуживаю розу из ведра. Наконец подруга откликается.

— Алле.

— Алле Ань, капец, все идет как по маслу!

Подношу цветок к носу и вдыхаю его аромат.

— Этот придурок тут та-а-акой концерт закатил!

— Так он, все-таки, ушел?

— Ушел, не то слово! Он за собой все мосты сжег.

— Yes, мы его просчитали, ну, пусть идет, мы его уже тут ждем.

Мы его сделали! И все Анька! Я расплываюсь довольной улыбкой на физиономии.

— Анечка, я тобой горжусь!

— Я тобой тоже. Все давай, пока.

Захлопываю мобильник, прицеливаюсь и кидаю розу обратно в ведро.

* * *

Теперь пора приступать к завершающей стадии. Сажусь за свой компьютер, лезу в online — bank, проплачиваю сумму аренды до текущего часа и транспорт. По договору эта лавочка уже сегодня вывезет на склад свое барахло, будто его в нашем «офисе» никогда и не было. Через час терпения сидеть на работе уже нет — хватаю сумку, Антошкину розу и спешу на выход. Народ в редакции продолжает болтаться в холле и гундеть по поводу странного ухода Зимовского — всем не до работы. Звоню Сомовой прямо из машины:

— Ань, ну как там?

— Полным ходом. Через полчаса даже лампочки вывернут, не говоря об остальном.

— Оперативно. Правда, за форс-мажор, пришлось накинуть 10%.

— Гош, ты давай тоже оперативно.

По пути останавливаюсь у цветочного киоска с желанием купить дешевенькую вазу — на прощание дорогому другу ничего не жалко. Выбираю высокую, с узким горлышком — пусть любуется на досуге. Наконец, я у знакомого дома. В окнах уже полумрак, поднимаюсь по лестнице на мансарду и застываю, сокрушенно качая головой — как тут сразу все опустело, вещи все вывезли, даже присесть негде. Анька набрасывается с упреками:

— Ну, где ты потерялась?!

— Вазу покупала.

— А это зачем?

— Как зачем? Надо же поздравить старого друга с новым местом работы.

Быстро обходим опустевшие комнаты. Анюта кивает на бумажный мусор на полу:

— Как видишь, все готово для встречи.

Ставлю вазу посреди «директорского кабинета» и втыкаю в нее цветок.

— Последний штрих.

— Давай на выход, не ровен час столкнемся. Хотя, скорее всего, он только завтра расчухается.

Боюсь у Антошки сейчас такой зуд, что не выдержит, прибежит отметиться. Качаю головой:

— Кто этого упыря знает.

— Тогда, может, посидим в машине, подождем, досмотрим кино?

— Боюсь, это зрелище не для слабонервных, а я ужастики не люблю.

— Ну, тогда домой?

— Да, только шампанское по пути купим. Кутить, так кутить!

* * *

Пока едем домой, травим себя байками, живописуя, на каком седьмом небе от счастья будет сегодня Антоша. Когда поймет, как облажался. Уже у подъезда возле дома терпения не хватает, и мы открываем шампанское, устраивая ночной салют для соседей. Пьем из горла, обливаемся и ржем, как оглашенные — вот оно счастье! Даже войдя в квартиру, корчусь от смеха до коликов в животе, представляя рожу Зимовского. Бросаю ключи на полку и вытираю рукавом мокрые от шампанского губы:

— Фу-у-ух.

Следом вползает Сомова на полусогнутых от хохота, и я приветствую ее появление радостными возгласами:

— О! О-о-о! О!

Она включает свет в коридоре, размахивая бутылкой, и, глядя на подругу, у меня снова начинается приступ гогота. Так шатает от смеха, что я даже приседаю и, не удержавшись, упираюсь рукой в пол, чтобы не упасть, а потом шлепаю по нему ладонью. Это вызывает новый взрыв нашего с Анькой веселья и я гогоча, шлепаю по полу ладонью. Сомова сгибается пополам, стуча себя кулачком по грудине, и ржет:

— А… Ой, как мы его сделали, а? Как пионера!

Ползем по-прежнему на полусогнутых к кухне с бутылками открытого шампанского в руках. Включаю и там свет. Анька давясь от смеха добавляет штрих в картинку:

— Просто прибежал, как миленький…, с вот такой губой раскатанной!

Анюта так наглядно крутит перед собой рукой, изображая скатанную в рулон губищу, что я опять корчусь от смеха. Господи, так и описаться недолго… Все так же стоя на полусогнутых, хлопаем ладонью о ладонь друг друга — мы его сделали! Сомова снова сгибается пополам , а я, наоборот, хохоча, задираю голову вверх. А потом добавляю Аньке креатива для новой порции:

— Слушай, надо было там камеру поставить, чтобы хоть одним глазком посмотреть на его рожу!

— Ну!

Поднимаю свою бутылку:

— Давай!

Анюта сквозь смех выдает тост:

— Давай! За нас, за женщин.

Она стучит своей бутылкой по моей, чокаясь, а я, усмехнувшись, выпячиваю чуть удивленно губу:

— М-м-м…

— А?

В общем-то, сейчас мне по фигу, я переполнен смехом. Но мне любопытно. Я уже не хохочу, только улыбаюсь — «за нас, за женщин», даже не знаю, как реагировать. С одной стороны не поспоришь, а с другой — как за это пить? До Аньки, наконец, доходит, что же она такое ляпнула, но она только хохочет и хохочет, и крутит рукой в пространстве, пытаясь помочь своему нетрезвому языку выразить сложную конфигурацию моего женского существования.

— Ну…, ну…

Для меня она сейчас тоже сложная. Даже после шампанского…. А, на фиг, заливаюсь смехом тоже и машу рукой, соглашаясь сегодня на любые оговорки:

— Ну, ладно-о-о, за баб, так за баб!

Чокаемся бутылками снова. От удара шампанское выплескивается. Прямо мне на волосы и я счастливо воплю:

— О-о-о!

И приглаживаю свои чудные локоны, смахивая с них искрящиеся капли. Пусть весь мир сейчас сияет красками! А потом прикладываюсь к горлышку и пью из бутылки шампанское. Я счастлив! Или счастлива, коли пьем за баб.

Конец 1-ой части