День за днем (гет)

И вот она — долгожданная суббота. Весь день с утра и до самого вечера, как на иголках — тявкаю и кусаю всех подряд… Наблюдаю, как Сомова бегает по квартире в тесной футболке с короткими рукавами, сверкая татуировками и в обтягивающих джинсах — это она так собирается на радио. Вот и хорошо, вот и правильно, давай сваливай. Я уже вовсю готовлюсь к игре: давным-давно, почти с постели, нарядился в красный спортивный костюм («Спартак» — рулит!), а теперь собираюсь подзарядиться и кофеином — открыв банку, сыплю порошок себе в чашку. При очередном Анькином забеге интересуюсь у нее:

— У вас что там, в редакции, пожар?

Анька что-то бурчит из открытого стенного шкафа, а потом идет назад к себе в комнату, роняя на ходу:

— Нет, хуже, у нас юбилейная программа!

Мне почему-то стыдно перед ней за свои тайны и я, уткнувшись носом в чашку, продолжаю хмуро ковыряться там ложкой:

— Поздравляю.

— А ты чего с таким похоронным видом?

— Да, ничего.

Сомова кричит из комнаты:

— Как ничего? Я же вижу, Гош.

Чего, чего…. Много чего. Зависаю немного, а потом, все-таки говорю Аньке:

— Да говорю же — ничего.

Сомова выходит из комнаты, практически собранная, уже с сумочкой и курточкой в руках. И направляется ко мне, с решительным видом:

— Гош, ну с каких пор у тебя от меня секреты? Давай, говори!

Пока она натягивает на себя куртку, тряся кудряшками, продолжаю мяться. Ладно, будь что будет. Бросаю чашку с ложкой на стол, встаю перед Анютой с виноватым лицом и смиренно признаюсь:

— Ань…, мы взяли деньги в редакции.

Та замирает с поднятой рукой, застрявшей в рукаве:

— Что?

— Ну, мы решили сделать ставку.

Сомова продолжает надевать куртку и от волнения никак не может с этим справиться:

— Подожди, что у вас там у всех крыша поехала?

Безропотно киваю:

— Ну, по-другому, долг не отдать. У нас нет выхода, понимаешь?

Я стою на пути Сомовой, одну руку уперев в бок, а другую положив на кухонную стойку, и жду ее приговора. Анька, наконец, влезает в свою куртку и смотрит на часы:

— Кошмар, слушай.

Вижу, как она суетливо перекладывает сумку из одной руки в другую, а потом вешает ее на плечо:

— Ну, я надеюсь, вы понимаете, что творите.

Смотрю на нее не отрываясь... Даже не знаю, чего я от нее ожидал... Поддержки? Или наоборот осуждения? Сомова еще раз смотрит на ручные часы:

— Все извини, мне пора!

Она тянется чмокнуть меня в щеку, а я в ответ чмокаю воздух.

— Все, пока!

Вся жизнь может полететь в тартарары, а она вот так просто — пока, пока, у меня свои дела!

Сомова исчезает за входной дверью, и я грустно резюмирую:

— Пока

По крайней мере, я с ней был честен и заранее предупредил.

* * *

За окном совсем темно. Все, ждать больше нечего, скоро придут мужики. По всей квартире зажигаю свет — бра, люстры, торшеры, включаю телевизор, где уже показывают заполняющийся зрителями стадион. Иду в спальню переодеваться и извлекаю из ящика красные волшебные труселя — надеюсь, сегодня электричество не отрубят, и их снимать не придется. В темпе влезаю в патриотическую футболку с российским флагом, натягиваю футбольные трусы поверх женских и вновь ныряю в шаровары. Матч вот-вот начнется, и я набираю на мобильнике номер Андрея. Почти сразу в трубке слышится его голос, и я начинаю:

— Алло!

Пока иду из спальни в гостиную, на ходу завязываю шнурки на красных труселях, чтобы не потерять их в пылу спортивных баталий, а потом подтягиваю штанцы вверх. При этом умудряюсь плечом придерживать мобильник у уха и разговаривать:

— Андрей, привет! Слушай, не будет большой катастрофой, если я сегодня не приду, а?

Мне жутко неудобно за себя, но Калуга же добрый, он меня поймет и простит.

— А что случилось?

На кухонном столе уже приготовлена корзинка с бутылками пива и винищем. Одну бутылку беру в руки и оглядываюсь на экран телевизора, где футболисты уже выходят на поле….

Так, собраться! Надо что-то такое придумать…. Необидное.

— Ну, даже не знаю, как тебе сказать.

— Как есть, так и скажи.

Как ему объяснить, что футбол с друзьями для Гоши — это святое. Да еще такой, где решается судьба целой кучи бабла. Вытаскиваю из корзинки еще одну бутылку, зажимаю в руке сразу два бутылочных горлышка и собираюсь отнести в гостиную…. Хреново конечно, но придется врать:

— Ты понимаешь …Дело в том, что у Ани проблемы с Маратом, и я тут нужна, просто как психолог.

— А-а-а… Понятно.

Иду в большую комнату, ставлю бутылки на стол, а сам присаживаюсь на диван:

— А ты уже много наготовил, да?

Вдруг скажет «стол уже ломится и ждет тебя»? Черт, как неудобно-то. Надо было договариваться на воскресенье. Слышу чуть расстроенный голос Андрея:

— Да нет, только начал.

Ну, и, слава богу! Значит, совесть не будет меня сильно грызть. Мысль перенести все на завтра растворяется, так и не родившись — смотрю, не отрываясь, на экран, а там уже судья дал свисток, и началась суетливая беготня. Я автоматически продолжаю оправдываться:

— А... ты… извини, мне самой даже неудобно.

— Да понятно, понятно. Это жизнь, все ясно, все нормально.

В дверь звонят, я вскакиваю с дивана и смотрю в сторону двери:

— Ой, извини, мне надо закругляться!

Чуть не теряя тапки на ходу, спешу открывать.

— В общем, этот придурок, он в дверь барабанит, Аня сидит вся в соплях, ты понимаешь, в общем, давай в другой раз, ладно?

Голос Калуги тухнет:

— Давай, пока.

Я же, наоборот, с воодушевлением прощаюсь с ним:

— Пока, пока!

Захлопнув телефон, отсекаю все мысли об Андрее. Все потом! Открываю входную дверь, запуская внутрь Валика с Зимой и кучу наших общих проблем.

— Салют!

Сразу бегу назад в гостиную к телевизору. Мне вслед несутся в разнобой голоса:

— Чего так долго то?

— Куда ставить?

Еще пиво? Кричу из комнаты:

— На бронепоезд!

Валик уже где-то рядом:

— Какой бронепоезд?

— Ну, ставь на стол тогда, чего ты спрашиваешь.

Я весь уже там на стадионе. И только краем глаза отмечаю передвижения моих сотоварищей с сумками вокруг стола. Буквально на ощупь извлекаем из принесенных емкостей снедь к пиву и фанатские причиндалы — болеть, так болеть. Голос Антона зудит возле уха:

— Давно идет?

Не отрывая взгляд от экрана, а руки от сумки с едой, бормочу:

— Только-только началось.

Антоха уже тоже на стадионе:

— Вон, вон, вон…

* * *

Начало матча действительно оказывается боевым. Я даже не заметил, когда Антон с Валиком успели нацепить красные шарфы с шапками, кто из нас наливал пиво, а кто раскладывал по тарелкам сухарики, рыбу и соленые орешки. Вроде не я... Опасный момент! Мы с мужиками даже привскакиваем с мест, Зима тянет руку к экрану, Валик свой кулачок, а я кружку с темным пивом:

— Давай, давай!

Мимо! Хором плюхаемся разочарованно назад на диван. Поджимаю обиженно губы, комментарии невозможно удержать в себе и Антон орет:

— Козлы, ну!

А потом, оглядываясь на Валика, качает головой:

— Сказал бы кто, что два фаната ЦСКА будут болеть за спартачей.

Не отрывая глаз от экрана, бормочу:

— Ничего, ничего... Против немцев все наши.

Валик, с кружкой светлого в руках, гундит сбоку:

— Слушайте, может, надо было, все-таки, на «Баварию» поставить?

Может, конечно, и так, но теперь-то чего стонать? Быстро нахожу аргументы, как убедить его, да и себя, в правильности выбора:

— Ты чего, дурак? У «Баварии» пол команды травмированных! Тренер вчера в интервью плакался.

Антон тоже не слишком жизнерадостно настроен к моей команде:

— Спартаковцы сейчас тоже не в ударе… Ну-у!

Я буквально влезаю в экран носом, следуя за перемещением мяча в штрафной у немцев:

— Давай!

Блин, опять мяч потеряли. Оглядываюсь на Антона и пытаюсь добавить ему оптимизма:

— Ну, ничего, на международные встречи они собираются в последнее время.

Антоха плюет через левое плечо и стучит себя по голове — не сглазить бы. Снова слышу со стороны Кривошеина гнусавое гунденье:

-Не знаю, не знаю. Какое-то у меня дурацкое предчувствие.

Я его уверенно затыкаю:

— Забудь!

Есть у меня один тайный аргумент. Железный!

— Ха, откуда такая уверенность?

Откуда, откуда… Я сегодня подготовился, вот откуда. Встаю и, не отрывая глаз от экрана, молча стягиваю вниз треники, демонстрируя особо недоверчивым волшебные красные труселя. И упираю руки в бока:

— Да, вот, откуда!

Потом подтягиваю штаны назад.

— Я когда их одеваю, «Спартак» всегда выигрывает!

Проверено неоднократно. Смотрю на Антона с Валиком, какая-то у них неадекватная реакция — кажется, они мне не верят?

— Что?…Что?…

Антон тянет:

— Да, нет, ничего. У Гоши — такие же.

Естественно. Убираю назад волосы и утвердительно киваю:

— Ну, все правильно, мы с ним вместе покупали.

Снова острый момент и мы вновь на стадионе, и снова привстаем со своих мест, и я барабаню ладонью по крышке стола:

— Ну, давай, давай, давай!

Блин, ихний защитник отбивает мяч.

* * *

Игра идет и идет, пива все меньше и меньше, а результата как не было, так и нет — вязкая тупая суета, ни огонька в глазах, ни острых моментов у ворот. Сборище беременных тараканов. Честно говоря, мы тоже сникли — на лицах уныние и проступающая безнадега. Я уже давно скинул куртку, оставшись в патриотической маечке, и засучил штаны до колен — от такой игры душно, жарко и клонит в сон. Уже не дергаюсь при каждой атаке — сижу, уперев задратые ноги в стол, волосы свисают лохмами, шарф болтается унылой тряпкой, тяну руку к экрану и переругиваюсь с игроками на поле:

— Что ты тащишь этот мяч по флангу? Ну, отдай ты в центр, ну!

Зима сидит полу развалясь рядом, на диване, сложив руки на груди и, нахохолившись… Молча пялится в экран. У него уже и слов нет. Очередной рывок по флангу кончается аутом. Оглядываюсь на Антона и комментирую:

— Уперся рогом, козел! Бежит — ничего не видит.

С рычанием еложу по дивану, пытаясь удобней угнездиться — тем более, что мяч вкидывается из-за боковой, и атака, меняет направление в нашу сторону. Это уже опасно и я напрягаюсь. Рядом со мной, Зима и Валик тоже принимают более собранное положение, и даже начинают издавать подобие человеческих звуков:

— Ну, ну…. Тьфу!

Слава богу, отбили. Плохо, что на угловой. Антоха чуть ли не матерится:

— Ну, чего ты лупишь, ну!? Слушай, за это деньги платят?

Валик из угла подвякает:

— Там рикошет был, угловой.

— Да вижу, что угловой… Угловой, угловой…

Баварец разбегается у углового флажка и готовится к удару. Не отрывая взгляда от экрана, пытаюсь заткнуть спорщиков в столь напряженный для наших момент:

— Тихо, тихо, тихо…

Валик стонет:

— Ребята, у меня хреновое предчувствие.

Зима боится смотреть и, как страус в песок, закрывает глаза руками:

— Нет, нет, нет.

Рявкую на Кривошеина:

— Валик, еще одно слово и будешь в туалете смотреть!

Навес на ворота…. Удар головой и мяч влетает в сетку «Спартака». Ка-пец…. Ощущение грядущей катастрофы наваливается на меня и я, шлепнув рукой об руку и обиженно сморщив лицо, откидываюсь на спинку дивана. Ка-пец… Закидываю руки за голову, а потом безвольно роняю их вниз, хлопая по коленям. Вижу, как Антоха тоже отворачивается, скривившись, словно от зубной боли:

— Твою!

Бледный Валик валится на спину, хватаясь за сердце. Походу мы в глубокой заднице….

Наш траур прерывает звонок на мобиле Зимовского. Оглянувшись на нас, он вытаскивает телефон из кармана и прикладывает его к уху:

— Алле… Олег, по-моему, сейчас не время!

Со злым лицом он нажимает кнопку отбоя и бросает телефон на стол.

— Урод!

И так понятно кто это, но я на всякий случай переспрашиваю:

— Барракуда?

— Он самый.

Умирающий Валик стонет с дивана:

— Чего хотел?

— Да, пошел он!

Взмахнув руками, в отчаянии кричу туда, в экран:

— Ну, ребята! Ну, давайте, соберитесь! Ну, е-мое, а?

Тряхнув головой, вяло откидываю рукой назад волосы и замираю, вглядываясь в экран в надежде на чудо — кажется, новая атака, и теперь уже наша… Мы начинаем что-то бормотать, выкрикивать, подбадривать, превращая наш хор в шум и гвалт:

— Ну-ка, ну-ка, ну-ка… Давай, забегай! А-а-а…

Удар и мяч летит в верхний угол.

— Го-о-о-ол!!!

Мы уже там, на стадионе, радуемся со всеми вместе. Вскакиваем, вскидывая руки вверх, орем, я кружусь и скачу на одной ноги от счастья и радостного возбуждения. Эмоции взлетают к потолку и я вместе с ними, запрыгивая Антохе на коркушки и размахивая спартаковским шарфом. Этого не передать! Ору, как оглашенный:

— Го-о-ол! Го-о-о-о-ол!

Валик стоит рядом с нами и тоже кричит, потрясая поднятыми вверх кулачками. Мы хором скандируем:

— А-а-а….Россия-я-я-я-я! Чемпио-о-о-он!

Наконец, соскакиваю с Антона, мы плюхаемся втроем на диван, вопя и размахивая шарфами. Не-е-е, мужики, футбол — это почти секс, а уж когда мяч влетает в чужие ворота — настоящий оргазм. Сейчас я готов расцеловать весь мир — мы обнимаемся с Зимой и, хохоча от радости, заваливаемся на диван.

* * *

А во втором тайме снова тягомотина на полчаса. Теперь уже и я не в силах сидеть и полулежу, развалясь на подушках. Валик тоже сник в уголке, откинув голову на спинку дивана. Только Антохе не сидится и он, уже без шапки, в расстегнутой до пупа рубахе, бродит позади дивана и бросает злобные взгляды на экран. Я его понимаю — там идет вялая перепасовка в ожидании финального свистка. Что-то гундосит занудный комментатор и Зимовский бросает взгляд на ручные часы:

— Ну, все, хана. Сейчас пенальти будут.

И точно, судья останавливает игру. Молча, отпиваю пива из кружки. Пенальти — это лотерея. Но шанс есть! Валик приподнимает голову:

— А как в Германии сыграли?

Порадовать его нечем:

— Тоже по разам.

— Черт, эти пенальти как рулетка.

Зима за диваном мечется как раненый носорог. Все его эмоции выливаются в одно слово:

— Козлы!

Сижу, кусаю губы. Наконец, судья определяет ворота и очередность подходов. Теперь все зависит от одного единственного точного удара. И вот, понеслась…1:1, 2:2, 3:3, 4:4... Наш Плетикоса встает в ворота, а мяч на 11-метровой отметке устанавливает Мюллер. Валик нервно засовывает горстями в рот чипсы. Антон усаживается рядом со мной на диван и весь тянется к экрану. Замерев, гипнотизирую игрока и молю бога, послать ему мгновенное расстройство желудка, хромоту и резь в глазах. Удар и мяч в руках у Плетикосы! Мы подпрыгиваем на месте, воя от восторга и хлопая в ладоши.

— Ну, видели? В угол угадал! Угадал. Ура! Тихо, тихо….

Перекрикиваю гвалт:

— Теперь нам надо забить. Тихо!

В самый напряженный момент раздается звонок во входную дверь. Блин, Сомова, как всегда, не вовремя! Сморщившись, рычу, хватаюсь за мобильник и нажимаю кнопку номера в записной книжке телефона. Когда на том конце что-то булькает ору:

— Алле, Ань, ключи забыла? Ну и что, дверь открыта! Мы тут…, давай быстрей у нас пенальти, блин!

Захлопываю мобильник и погружаюсь в экран. Теперь в ворота встает Бутт, а к мячу направляется наш Бояринцев. Звонки в дверь продолжаются. Да что ж такое с ней? Открыть не может? Я тяну руку в сторону нашего игрока и умоляю его не торопиться:

— Блин! Подождите, подождите!

Пятясь задом, ползу в прихожую к входной двери. Антон советует Денису:

— Аккуратно в угол положи и все!

Валик бормочет:

— Не забьет.

Я ору на этого паникера:

— Все, Кривошеин, ты труп!

Мне уже не видно телевизор. Не глядя, щелкаю замком и бегу назад, успев крикнуть невидимой Аньке:

— Заходи, заходи!

Возвращаюсь к кульминации, к моменту удара, к моменту триумфа. В нетерпении чешу пузо. Мяч влетает в ворота!

— А-а-а-а-а-а-а-а-а!

5:4! Руки взлетают к потолку. Я знал, я знал, я знал! Мои волшебные труселя сработали! Мы орем и скачем как безумные. Как стадо пьяных гиппопотамов! Обнимаемся втроем и размахиваем шарфами. Победа!!! Деньги!!! Барракуду в жопу!

Валик снимает штаны и демонстрирует поверженным врагам свой тощий зад, Антон вообще изображает что-то неприличное нижней частью тела… Я тоже не в силах удержать ни капли эмоций, ни грамма восторга. Они захлестывают и возносят меня на сто седьмое небо! Я скачу на одной ноге и кружусь, как коза, размахивая шарфом, словно платком. Иллюминация и салют из тридцати орудий!

А потом словно пыльным мешком по голове, словно все вокруг тускнеет. Останавливаюсь, судорожно поправляю растрепавшиеся волосы и смотрю на Андрея, стоящего возле нас. И никак не могу понять как он тут оказался… Зачем он тут? Он совсем из другой жизни, из жизни Марго, а здесь и сейчас территория Гоши! Растерянно молчу, под скептическим взглядом Калугина… Блин, ты все испортил! Ну, на хрена ты приперся? Я все поправляю и поправляю дурацкие волосы…. Гоша отступает, прячась за Антоху, и мне ужасно стыдно перед Калугой, за себя, за свое вранье, и за весь бедлам стоящий вокруг. Калугин хмыкает:

— А вы… Извините, я звонил, звонил, а вы так орали, что...

Заикаясь и кося на него глазом, пытаюсь выдавить из себя хоть какие-то слова:

— А-а-а… э-э-э… Андрей, это вот сейчас не то, что ты подумал…

— А я еще ничего не подумал.

Чувствую, как мой голос заискивающе дрожит:

— А мы тут матч смотрим… Вот, «Спартак» играет.

— Да, я понял.

Он крутит в руках пакет, а потом приподнимает его, демонстрируя:

— Я тут мороженного купил.

Он делает шаг к столу и ставит на него свою ношу. Антон, растерянно кивает. Они с Валиком стоят, как нашкодившие мальчишки, пойманные учителем. И я наверно не лучше выгляжу. Блин, ну почему на свете все так паршиво устроено, а? Вот и Калугу ни за что, ни про что, обидел... И кажется сильно. Поджав губы, он бормочет:

— Ну, как раз, чтоб остыть. Пока!

Разворачивается и быстро идет на выход. Черт, так неправильно! Оглядываюсь на своих собутыльников, а затем кидаюсь вслед:

— Андрей, подожди!

Но он даже не оглядывается:

— Всего доброго, все в порядке.

Он уходит прочь, а я уныло застываю в коридоре. Такое отличное настроение было. Ну, зачем, зачем он пришел, а? Трескал бы свое мороженное вместе с Егоровой…. Да... Нехорошо получилось с этим враньем. Блин, как же я не подумал, что он может припереться! Целый день же был, на отмазку. Дура, тупая! Курица! Антон с Валиком переглядываются, и Валик начинает оправдываться:

— Чего я сделал-то?

Честно сказать, я растерян и огорчен. И не знаю, кого ругать сильнее — себя за вранье, ребят за то, что втянули меня в дрязги с Барракудой, Аньку, которая смылась и мне не подыграла, Калугу за его мороженное не к месту. Остается чесать репу и надеяться, что наша дружба с Андреем выдержит этот удар, и завтра он меня простит.