КотоМилли (гет)

Учиться ей всегда было непросто, но хуже всего было на третьем курсе.

Собак она ненавидела — а что такое волк? Большая, да, к тому же, ещё и дикая собака. А волк-оборотень — всё то же самое, но ещё и одержимое жаждой убийства. Правда, только людей — но Миллисента очень привыкла к своей анимагической форме и относилась к существам того же вида с большой теплотой, а эта тварь в полнолуния разорвала бы любое из них.

К счастью, тварь оказалась то ли крайне невнимательной, то ли просто очень тупой — и понятия не имела, кто учится у неё в классе. И даже тот дурацкий урок с боггартом не помог — все так впечатлились сперва превращением оного в одного из профессоров с дурацкой шляпкой на голове, а затем в дементора (тут, конечно же, вновь выделился Поттер), что её боггарт, принявший облик большой злобной собаки, ни на кого не произвёл никакого особого впечатления. Правда, после над ней ещё подшучивали в гостиной, что, мол, Милли боится больших собак, ав-ав-ав, но она привыкла к дурацким человеческим шуткам — и даже по-своему их ценила, потому что тоже со временем научилась шутить таким образом и так стала ещё больше походить на людей. Это было несложно: просто взять чью-нибудь слабость или неприятное происшествие и с глупым смехом об этом напоминать. Ха-ха-ха, Милли боится собак! Ха-ха-ха, Малфой испугался гиппогрифа! Подобным образом можно было использовать и некоторые особенности внешности — правда, понять, почему некоторые упоминания такого рода вызывают смех, а некоторые считаются неприличными и глупыми, Миллисенте оказалось очень непросто. Потому что с точки зрения кошки оттопыренные уши являются такой же особенностью, как, к примеру, цвет кожи, но над упоминанием первого люди почему-то смеются, а второе вызывает недоумение и считается крайне невежливым — и почему это так, Миллисента так и не сумела понять. В конце концов, отчаявшись что-либо понять, Миллисента просто выучила, что смешит людей, а что — нет, и теперь над её шутками тоже смеялись, хотя и считали их злыми, а саму её стали называть стервой.

И часто отвечали ей: «А ты — толстая». Это была правда: её анимагическая форма была почему-то довольно пухлой. Почему — Миллисента понятия не имела, ведь кошкой она была вполне обычного телосложения. Однако так было с самого начала, и она давно перестала об этом задумываться — зато в какой-то момент усвоила, что иногда люди в ответ на такие слова лезут драться, и начала делать так же. И поскольку она была, всё-таки, прежде кошкой, и лишь потом человеком, оказалось, что в драках у неё есть огромное преимущество в виде никем не ожидаемой от такой… крупной девочки быстроты реакции, скорости ударов и бесстрашия. Когда однажды Малфой сказал ей что-то вроде: «Поттер хоть дементоров боится — они, по крайней мере, и вправду опасные. А ты — каких-то дурацких собак! Словно маггла!», — Миллисента, не раздумывая, дала ему две быстрых пощёчины, вмиг украсив его белое личико (которое, если она правильно понимала, большинство людей полагали привлекательным) восемью огромными, тут же налившимися кровью царапинами. Малфой разорался, конечно, а старшие студенты тут же их залечили — однако с тех пор и сам он, и никто другой не осмеливались больше впрямую обижать Миллисенту, пусть даже это происшествие и закрепило за ней репутацию «бешеной стервы».

Но главной проблемой в учёбе были для неё уроки по уходу за магическими существами, многие из которых чуяли её истинную природу и не желали подпускать Миллисенту — так, например, феи устроили форменную истерику при её попытке взять одну из них в руки, а о краппах и говорить было нечего. Зато гиппогрифы её совсем не боялись, так же, как и единороги — потому что какое им дело до кошки, в каком бы обличье она ни была? Но, в целом, уроки эти Миллисента не любила, и потому успевала по этой дисциплине еле-еле.

Зато с трансфигурацией у неё всё было отлично — так же, как и с отношениями с преподавателем и, по совместительству, деканом Гриффиндора. Та была, если можно так выразиться, обратным анимагом — человеком, превращающимся в кошку — и хотя про Миллисенту она, разумеется, ничего знать не знала, они обе с первого взгляда почувствовали друг к другу симпатию. А уж когда у Миллисенты обнаружились явные способности к трансфигурации, она и вовсе стала у суровой шотландки почти любимицей, даже несмотря на свою принадлежность к враждебному факультету. Миллисента даже дополнительные задания у неё брала — а вот на факультатив по анимагии ходить, конечно, не стала.

Хотя и думала иногда, что бы сказала МакГонагалл, если б узнала правду.