↓
 ↑
Регистрация
Имя/email

Пароль

 
Войти при помощи
Размер шрифта
14px
Ширина текста
100%
Выравнивание
     
Цвет текста
Цвет фона

Показывать иллюстрации
  • Большие
  • Маленькие
  • Без иллюстраций

Парусник в тумане (гет)



Жизнь - запутанный лабиринт, из которого не выбраться. У всех есть мечты, у всех есть вопросы - и конечно, секреты. А еще у всех есть родители, понять которых иногда невозможно.
И - любовь.
QRCode
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑
  Следующая глава

Открытое окно

Лили

Лили отстраняется и смущенно вытирает слезы тыльной стороной ладони. Ей стыдно за свою слабость и ранимость, которую она зачем-то раскрыла перед Скорпиусом.

— Прости, — говорит она тихо, разглядывая его лицо. — Не мой день.

— И не мой, — отзывается он, смотря на соленое пятно от слез на голубой рубашке. — Да что день, весь месяц не мой. И год.

Лили поеживается и хмуро смотрит на дом, в окнах которого горит ровный теплый свет. Ей не хочется входить вот так, с заплаканными глазами, шмыгая носом, и садиться ужинать. Что-то объяснять родителям и братьям.

Вместо этого она разворачивается и идет по траве, цепляющейся за ноги, к тропинке, что ведет вниз, к морю.

— Ты куда? — голос Скорпиуса раздается над полем, и она оборачивается.

Он стоит чуть выше нее, с вытянутыми по бокам руками, с взъерошенными волосами, и сердце ее отчего-то накрывает нежность.

— Пойдешь со мной на берег? — спрашивает она и ожидает услышать в ответ привычное «нет», но лицо Скорпиуса сразу становится светлее.

Они идут молча, друг за другом, словно не по траве, а по снегу, два одиноких человека, столкнувшиеся в летнем сумраке. Ветер — свежий и теплый, летящий с моря, играет их волосами.

Держась за цепкий кустарник, Лили преодолевает самую крутую часть тропинки и легко спрыгивает на холодный песок. Над горизонтом, круглая и величественная, медленно поднимается луна — и ее свет рисует на воде дрожащую дорожку. Пахнет солью и выброшенными на берег водорослями.

— Это и есть твое место? — Скорпиус запрокидывает голову и смотрит в темное небо. — Мне Альбус говорил, что тебя отсюда ни за что не вытащишь. И знаешь, я тебя понимаю. Здесь не просто красиво, здесь — свободно. Жаль, я сюда не…

— Серьезно? — она подходит к нему поближе и недоверчиво вглядывается в бледное пятно лица. — Ты сейчас серьезно говоришь?

— Похоже, что я вру?

Лили приподнимает плечи и уходит к большому поваленному дереву, которое давно притащила сюда с помощью магии. На нем приятнее сидеть ночью, когда песок холодный, а морской ветер пронизывает насквозь.

— Просто я никому не нужна, — признается она, смотря на безмятежную гладь воды. — Вы все такие серьезные, важные, полезные, а я… Я лишняя. Это тяжело. Не знаю, куда идти и что делать. Остается только существовать — и фотографировать бабочек, а потом слушать насмешки от тех, кто тебе нравится.

— Это от Люпина, что ли? — Скорпиус садится рядом и бросает косой взгляд на ее профиль. — Да и черт с ним. Что он в жизни понимает? Грубость, долг и кровь.

Лили тихонечко смеется, но смех звучит отчаянно.

— Вот они мы, два идиота ночью у моря: я бросила Тедди, ты — Розу.

— Откуда ты знаешь, что это я ее бросил?

— Просто знаю, — Лили садится поглубже и несколько минут молча болтает ногами. — Вот бы проснуться утром и понять, чем я хочу заниматься, для чего я вообще живу. Тебе, конечно, не понять….

Скорпиус возмущенно хмыкает.

— Думаешь, я собираюсь всю жизнь провести в Министерстве? Да оно уже мне осточертело. Еще год — и я сбегу оттуда без оглядки. Каждый день одно и то же. Только эта история с символами — единственное интересное дело за четыре года.

Лили снова поеживается и вздрагивает, и Скорпиус, взглянув на нее, молча снимает пиджак и накидывает на ее худые плечи.

— Спасибо, — она пунцово краснеет. — Это очень…

— Брось.

Они долго сидят молча, всматриваясь в ту едва заметную линию, где море сливается с небом — и исчезает.

— Я люблю встречать здесь рассвет, — говорит Лили тихо. — И жду парус… Белый парус в молочном тумане. Он не появлялся уже пару недель, но я все равно терпеливо жду. Наверное, я в него влюблена — а я не хочу больше влюбляться.

— Почему? — в серых глазах Скорпиуса мелькает странное выражение.

— Стоит человеку сказать что-то, что меня режет, и все — я к нему равнодушна, наверное, на мне проклятие.

— Чепуха, — говорит Скорпиус громко и улыбается. — Тебя просто к неправильным людям тянет. Посмотри на себя — и посмотри на Люпина. И на этого… как там его звали — Джастина.

Лили обхватывает колени руками и смотрит на него насмешливо.

— И к кому меня должно тянуть? К тебе?

Скорпиус пожимает плечами, и Лили собирается засмеяться — но смех не рождается, утихнув в груди. Некоторое время она смотрит на его светлые растрепанные волосы, на тонкие губы и бледное лицо — и отворачивается.

— Я встретился с ними, — Скорпиус ерзает на дереве и, подняв с песка гладкий камень, бросает его в воду. — С дедом и бабушкой. Они совсем не такие, какими я их представлял. Дед очень сдержанный и замкнутый. А бабушка… она все время порывается что-то сказать, приласкать, обнять — но видно, что деду это не нравится. Он такая же вещь в себе, как и мой отец… Спасибо, что поддержала меня тогда, ночью.

Лили довольно улыбается, пряча руки под пиджак, пахнущий терпким мужским одеколоном. Ей хорошо и спокойно, и все волнение, отчаяние и дрожь постепенно проходят, превращаясь в сон. И даже лицо Тедди, сначала полное страсти, потом — ярости и насмешки, затуманивается дымкой и становится все менее отчетливым в памяти.

— Когда-то я думал, только начав встречаться с Розой, что если только она меня отвергнет — я умру от остановки сердца, — Скорпиус снова кидает камешек в воду. — А в итоге я сам ее бросил. Я придумал себе образ, а за ним оказалась пустота, и я любил пустоту. А оказывается, тот, кто понимает меня, совсем рядом. Но я дурак, Лили. За розой не всегда видны гиацинты.

Она не улыбается, только придвигается к нему ближе и кладет усталую голову на его плечо. Ей тепло рядом с ним, тепло — и свободно. И ощущение, что он тоже понимает ее, слегка кружит голову.

Лили проваливается в сон, не дождавшись рассвета, и не чувствует, как Скорпиус осторожно берет ее на руки и трансгрессирует прямо к дому. Кричер, который по непонятной причине терпеть его не может, недовольно отворяет дверь и впускает внутрь, а потом ведет по темному коридору до комнаты Лили.

Скорпиус мягко опускает ее на кровать и накрывает одеялом. Она сонно бормочет что-то, и ее губы приоткрываются, словно лепестки цветка, и он, не сдержавшись, зачем-то целует их.

Сквозь открытое окно в комнату льется запах сирени, и лунный свет падает на старые половицы. Скорпиус выдыхает и, выйдя в коридор, тихо прикрывает за собой дверь.

 

Скорпиус

 

— Это все документы, касающиеся ваших убийств, — Люпин кладет на стол толстую папку с пергаментными листами. — Знаете, что интересно? Все убитые когда-то имели связь с Пожирателями смерти. Лично или косвенно. Помогали или просто прикрывали.

— Даже тот уборщик? — интересуется Альбус, взявшись за папку. — Но сами они Пожирателями не являлись, верно? Просто сочувствующие, так сказать?

Люпин кивает и переводит взгляд на карту.

— И это не дает нам ровным счетом ничего, — глухо замечает он, кладя ногу на ногу. — Бесполезная информация. Советую за нее не цепляться: уведет в другую сторону.

Скорпиус поднимается со стула и рассматривает карту, по которой Джеймс уже полчаса нервно стучит пальцами.

— Лили говорила, что эти точки должны образовывать символ. Кто-то придумал, какой?

— Я, — Лили забегает в кабинет и бросает сумку на свободное кресло. Краем глаза Скорпиус замечает, как Люпин сразу напрягается, следя за ее проворными движениями. — Альбус, дай маркер.

Скорпиус протягивает ей свой, и их взгляды встречаются. Лили не краснеет, только уголки ее губ слегка ползут вверх. Сегодня на ней голубое платье с юбкой-колокольчиком и белым поясом, завязанным на спине в бант.

— Смотрите, — она быстро соединяет точки в странный символ со знаком бесконечности внизу, и крестом — наверху.

Альбус задумчиво трет виски, разглядывая его пристально, и потом произносит:

— Так это же Сера.

— Именно! — Лили сияет, возвращая Скорпиусу маркер. — Спасибо всем, кто делился потрясающими теориями, я просто взяла и собрала их в кучу — Джеймс, ты был близок, кстати. Соль, сера и ртуть — три составляющих обряда возрождения. Можно вернуть человека из мертвых — мне кажется, с кем-то мы об этом говорили. Я так понимаю, что некоторым образом вызывается дух, который потом ищет жертвы, чтобы добыть в них необходимые для возвращения элементы: соль, серу и ртуть. И на карте — именно сера, которая отвечает за возрождение Духа.

— И что это значит? — Люпин встает рядом с ней и через плечо смотрит на карту. — Что в следующий раз мы столкнемся с подобием призрака?

Лили спокойно кивает, не отстраняясь, но губы у нее вытягиваются в жесткую линию.

— Я это в министерской книге по алхимии вычитала, пока вы строили планы по прошлой теории Альбуса, — признается она смущенно. — Не уверена, что это верно, но других вариантов нет. И, думаю, Скорпиус был прав насчет Дельфини. Похоже, такая сильная темная магия — ее рук дело. Тедди, ты как мракоборец можешь выписать пропуск в Азкабан?

Люпин молчит, вытянув руки по бокам, и борется с явным желанием сказать «нет» — Скорпиус отчетливо видит это на его худом осунувшемся лице. На скулах у него ходят желваки, но он, пересилив себя, выдавливает:

— Я могу попробовать получить согласие. Только я тоже пойду.

— Выписывай на меня, — Скорпиус задирает вверх подбородок. — И Альбуса.

— А, — говорит Люпин, вкладывая в это всю свою насмешку и все свое негодование. — Учтите, просто так в Азкабан не попасть. Прежде чем мы получим согласие, может пройти дня три-четыре, может, неделя. Я не могу сам выписать пропуск, нужно идти или к твоему отцу, Лили, или к миссис Грейнджер. Альбус, где нам ждать новое нападение и сколько их осталось, до того, как что-то или кто-то возродится? Лили, ты вообще уверена в том, что прочла? Разве у нас были прецеденты такого?

— Это лучшая версия, — Джеймс ударяет ладонью по столу. — Судя по знаку, они равноудалены от этой вертикальной оси и как раз и образуют Серу. Тедди, нам нужно попробовать хоть что-то, иначе мы подставляем не только отдел, а все Министерство.

Люпин поводит плечом, неохотно соглашаясь и снова бросая взгляд на Лили.

Договорившись встретиться после ужина и обсудить следующие планы, они толпой выходят в коридор. Альбус, задумчиво покусывая губу, смотрит куда-то перед собой, но Скорпиус знает: он вспоминает всю ту историю с Дельфини, в которую они вляпались еще подростками.

Рыжая макушка Лили мелькает рядом, и Скорпиус невольно улыбается. И тут же испытывает острое желание пригласить ее погулять — куда угодно, только бы оказаться подальше от этих унылых серых стен. Но губы не разжимаются — он слишком боится снова просить и получать ледяной отказ. Или услышать «да» — и все равно обжечься о лед.

Лили словно чувствует — и оборачивается, но на ее лице нет улыбки, только в глазах — любопытство.

— Скорпиус! — голос отца каменной глыбой катится по коридору и едва не сбивает их обоих с ног. — Зайди ко мне немедленно.

Лили неуклюже машет ему рукой и, поправив сумку, быстрым шагом идет к лестнице. Скорпиус тяжело выдыхает, глядя ей вслед, и, сунув руки в карманы, плетется к кабинету отца. В нем привычно темно и душно.

— Что это?

Между ними — широкий лакированный стол, который кажется Скорпиусу пропастью. По ту сторону — бледный, изможденный отец, с покрасневшими глазами и яростно искривленными губами, по эту сторону — он сам, одинокий и такой нуждающийся в любви, про которую отец совсем забыл.

Скорпиус осторожно берет конверт, касаясь кончиками пальцев прохладного дерева, и вглядывается в изящно выписанное имя.

— От бабушки, — произносит он спокойно, и тут же сердце болезненно ударяется о ребра.

— Именно, — отец почти падает в кресло и закрывает лицо рукой. — Я запрещал тебе с ними встречаться.

Скорпиус спокойно обходит стол — решительно шагает через пропасть — и касается его плеча.

— Пап, я уже взрослый. И я не жалею, что увидел их, ты очень похож на…

— Я не похож на него! — отец впервые в жизни кричит так громко, что у Скорпиуса звенит в ушах, и приходится сделать шаг назад. В пропасть или на другую сторону? — Никогда не смей говорить, что я похож на этого… этого…

— Почему ты не хочешь навестить их? Хотя бы ради бабушки? — он непонимающе складывает руки на груди. — Чего ты боишься?

Отец смотрит на него исподлобья. В глазах у него разочарование, обида и злость. Скорпиус давно не видел столько разных эмоций на его лице и даже не знает: радоваться или огорчаться? Когда отец уже выберется из своего забытья?

— Уходи, — чеканит отец, отворачиваясь. — Не хочу тебя видеть. Я думал, ты верен мне, а ты плевать хотел на мои просьбы.

— На твои просьбы? Ты плевать хотел на меня, — Скорпиус гневно хватается за спинку его кресла. — Ты заперся в себе, торчишь в доме целыми днями, сидишь на работе, делая вид, что меня нет — и я оказываюсь виноват?

— Эти люди, — отец не оборачивается и стискивает зубы. — Эти люди не любили твою мать…

— Мама умерла! — Скорпиус изо всех сил сжимает кулаки. — А ты все еще оплакиваешь ее! Девять лет! А я — жив, я — рядом, но ты вечно забываешь, что я существую…

— Мама жива для меня, — отец встает с кресла и подходит к окну. — Если ты этого не понимаешь, то нам не о чем разговаривать. Считаешь, что мне на тебя плевать — Мерлина ради. Хочешь общаться с этими людьми — Мерлина ради. Только, пожалуйста, избавь меня тогда от своего общества.

Скорпиус видит, как мелко дрожат отцовские пальцы. И упрямо, как молодой неопытный олень, только что отрастивший рога, заявляет:

— Я выбираю их. Потому что им не плевать, что происходит с моим сердцем, моей жизнью и моей душой.

Отец резко, всем корпусом поворачивается к нему — а потом так же резко отворачивается. Шумно дыша, Скорпиус почти бежит через весь кабинет к дверям, спотыкаясь о зеленый ковер, ударяясь рукой о кресло, едва не опрокидывая напольную вешалку. Не оглядываясь, он бежит к лифту, отчаянно и зло жмет кнопку и, едва дождавшись, пока откроются старинные двери, выбегает на улицу.

Июнь приветственно обдает его нежным теплом, и Скорпиус прикрывает глаза, опираясь рукой о прохладную плитку здания. Темное, жгучее, неприятное чувство обиды выходит из него с каждым выдохом, растворяясь в серо-голубом небе.

— Эй, Дженкинс! — окликает он невысокого человека в зеленой мантии, курящего длинную сигару. — Скажешь, что я взял отгул, ладно? Мне нехорошо.

Дженкинс кивает, не вынимая сигару изо рта, и Скорпиус выпрямляется. Куда пойти? В парк?

И тут же мотает головой. Отцу он не нужен, Розе не нужен, никому не нужен — он ощущает свою ненужность каждой клеточкой тела, но хочет ее забыть. Не помнить. Хотя бы на несколько часов…

Толкнув дверь в «Дырявый котел», Скорпиус некоторое время стоит у порога, разглядывая паб. Душно, как в кабинете отца, пахнет старым деревом и прокисшим пивом, и пожилая женщина в грязном переднике протирает низкие столы мокрой желтой тряпкой.

Скорпиус садится за стол у окна и решительно заказывает огневиски. Говорят же, что магглы иногда так напиваются, что неделями не помнят, кто они, где живут и кого любят. Ему хочется забыться хотя бы на вечер, чтобы в голове звенела пустота, а пальцы приятно покалывало от тепла.

— Пожалуйста, — женщина ставит перед ним бокал, наполненный почти доверху. — У нас буянить запрещено, но вы на буяна не похожи.

Скорпиус кивает, сглатывая от мысли, что он — как какой-то маггл — запивает ненужность огневиски. Повертев бокал в руках, он залпом выпивает его и, морщась, с глухим стуком ставит на столешницу. Тело обдает изнутри горячей волной, и в груди щемит только сильнее — от одиночества и отчаяния, но голова становится ватной, а мир за окном дрожит.

— Еще! — говорит он громко и протягивает бокал подошедшей барменше. — Еще два. Лучше — три. Если есть закуска — несите.

После второго бокала ему становится действительно хорошо и тепло, а мысли улетучиваются куда-то далеко, через низкую крышу, и сильно хочется спать. И когда перед глазами вдруг появляется овальное лицо Лили, Скорпиус широко улыбается.

— Привет, — говорит она смущенно, садясь напротив него. — Ты вчера пиджак забыл…

— И ты, конечно, искала меня по всему Лондону ради пиджака, — Скорпиус смотрит на пустой липкий бокал. — Как ты вообще меня нашла?

Лили робко улыбается. Она такая настоящая, живая и наверняка горячая как огневиски. И веснушек на ее лице со вчерашнего вечера стало только больше.

— Просто угадала, — признается она и, оглянувшись на барменшу, заказывает клубничный лимонад. Потом придвигается еще ближе к Скорпиусу и внимательно вглядывается в его лицо. — Все совсем плохо с отцом?

— Отец считает, что я его предал, когда пришел к деду, — тот отодвигает бокал локтем. — Не понимаю, как можно быть настолько упрямым и замкнутым. Чувствую себя оторванным листом пергамента, вылетевшим в приоткрытую дверь. Просто сижу тут, словно посреди пустоты, пью этот мерзкий огневиски, пытаясь забыться, боюсь пригласить тебя…

Лили нервно откидывает волосы на спину, и в ее глазах светится сочувствие. Скорпиусу снова становится горячо — но не из-за напитка.

— Боишься? Наверное… после Розы, да?

— Я тебя поцеловал, — выдает Скорпиус заплетающимся языком. — У тебя тогда, ночью, губы так приоткрылись, как лепестки у цветка, и я…

Щеки Лили, едва розоватые, пунцово краснеют, скрывая веснушки. Она обхватывает ладонями холодный лимонад, но не успевает сделать и глотка, как сквозь распахнутое в дальнем конце комнаты окно влетает серая сова и садится ей на плечо.

Скорпиус осоловело наблюдает, как маленькие пальчики Лили проворно разворачивают пергамент. Она быстро пробегает глазами записку и, побледнев, вскакивает на ноги.

— Мне нужно бежать, — говорит она извиняющимся тоном, — честное слово, это очень важно. Ты любишь какао с корицей?

— Никогда не пробовал. Но звучит так, что его нельзя не любить, — отзывается он, и сердце вдруг бьется чаще, с робкой надеждой на счастье.

— Тогда ищи меня завтра в Гайд-парке днем, — Лили лукаво улыбается, но в ее карих глазах — тревога. — И пожалуйста, перестань пить.

Она легонько проводит рукой по его волосам и торопливо уходит, оставив на столе полный бокал лимонада. Скорпиус долго смотрит на него, пытаясь прийти в себя, потом придвигает к себе и нюхает. Пахнет настоящей июньской клубникой. Маленькие ярко-красные полоски ягод, смешанные со льдом, зависают в лимонаде, как в невесомости. Скорпиус делает несколько больших жадных глотков, а потом закашливается от хлынувшего в горло холода.

 

Лили

Дом тети Петунии — с образцовым белым крыльцом и старинными резными перилами прячется за сиренью, уже начавшей отцветать. Лили вбегает в холл и оглядывается по сторонам: тихо, двери в гостиную и кухню распахнуты, и салатовые занавески над белым столом бьются на ветру.

— Папа, что случилось? — она находит отца в гостиной, держащего в руках фотографию. — Где Петуния?

Отец поднимает на нее покрасневшие глаза. Волосы у него в совершенном беспорядке, и воротник рубашки загнут внутрь.

— У нее сердечный приступ, — говорит он сухо и горько. — Не довезли до больницы. Умерла по пути.

Лили медленно опускается рядом с ним на диван и машинально берет из его рук фотографию. На ней — две улыбающиеся девочки лет десяти. У одной — короткие русые волосы, у другой — копна огненных волос. Слезы горячим потоком жгут глаза изнутри, текут по щекам и капают на белоснежный ковер, так любимый Петунией. Сколько часов они провели вместе за чаем, обедом или ужином, болтая о цветах, о новых магазинах, о причудах соседей, о всякой чепухе…

— Она хотела меня увидеть, — отец проводит рукой по волосам. — Но я не успел.

— Пап…

— Знаешь, почему она хотела меня увидеть? — Отец поднимается на ноги и нервно прохаживается по гостиной. — Чтобы посмотреть в мои глаза. Они ведь такие же зеленые, как у мамы. Умирающим нужен не я — мама во мне.

Лили качает головой, смотря на фотографию — настоящую маггловскую фотографию, застывшую навсегда. Петуния, конечно, не была лучшей тетей — даже хорошей не была, но она все-таки приютила отца, дала ему крышу над головой. Лили никогда не пытается переделать людей под себя, она пытается любить каждого по-своему, и Петунию она тоже любила.

— Ты неправ, пап, — говорит она тихо. — Всегда нужно верить в людей.

Отец как-то странно хмыкает, но не возражает. Лили обнимает его за плечи, привстав на цыпочки, и целует в гладко выбритую щеку. Странно, что папа позвал сюда ее, не маму, не дядю Рона — ее. От этого ее сердце наполняется нежностью и стыдом — от всех тех мыслей о том, что родители давно о ней забыли. Ей не десять — это правда, но вот это мгновение, сейчас, в гостиной Петунии, не пахнущей ничем от невозможной чистоты, Лили понимает: отец любит ее. И доверяет ей.

— Пап, я тебя люблю, — шепчет она, прижимаясь к нему. — Я пойду с тобой на похороны, хочешь?

Он кивает, гладя ее по голове.

— Я все равно чувствую свою вину перед ней, — признается он негромко. — Хотя я был всего лишь ребенком, подброшенным Дамблдором на ее крыльцо, которое она считала самым красивым на Прайвет-драйв. Скрепя сердце, она возилась со мной сама, не нанимая няню, заходила перед сном, готовила мне макароны, которые я обожал — заботилась. Только делала она это всегда с таким лицом, с такими глазами, что я этой заботы не замечал.

— А она чувствовала вину перед тобой, — Лили вспоминает грустные глаза Петунии. — Всегда невзначай спрашивала, как у тебя дела. Знаешь, по-моему, ее очень сердило, что она тебя любит.

Отец грустно улыбается и целует ее в лоб.

— Ты моя умница, — он сворачивает фотографию и сует ее в карман мантии. — И я рад, что у тебя не вышло с Тедди. Он в другой плоскости жизни, Лили — в той плоскости, где происходит вечная борьба света и тени, где чувствам дается пять минут в день. Ты совсем другая.

Лили краснеет и отворачивается. Интересно, а что он думает про Скорпиуса? Она вспоминает отчаяние в его серых глазах и слова о поцелуе — и краснеет еще сильнее. Скорпиус — первый мужчина, который вызывает в ней любопытство. Тедди и Джастин привлекали ее внешне, но ей никогда не хотелось узнать, что они думают. Как видят мир. Что ощущают, когда в лицо ударяет ветер или дождь.

А Скорпиус… она не может забыть выражение его лица в прошедшую ночь: нежное, вдохновленное, одинокое и в то же время немножко страстное.

Лили хочется задать ему сто вопросов без страха быть осмеянной.

— Пап, — она идет вслед за отцом. На мгновение он останавливается у маленькой двери под лестницей и гладит потускневшую ручку. — А что будет с домом?

Отец проходит в кухню, распахивает старый буфет и достает с верхней полки голубую чашку с белыми горошинками.

— Отойдет Дадли, — он пожимает плечами. — Который, наверное, его продаст. Уж слишком много здесь воспоминаний.

— Тебе жаль?

— Жаль и не жаль, — отец распахивает по очереди дверцы, ища пакет или коробочку для чашки. — Приходится отпускать прошлое. Раньше смерть казалась мне страшной, мир без любимых людей — диким и пустым, но потом я понял: мы приходим и уходим, а мир остается.

Лили спускается по ступеням и оглядывается на дом. Сколько всего здесь произошло! А сколько произошло в их доме на площади Гриммо… Ей нравятся дома с историей. Они по-особенному пахнут, они живые — не то что безликие многоэтажки, клыками торчащие за Сити.

Отец тоже останавливается и поднимает глаза на второй этаж. И Лили кажется, что открытые окна дома смотрят на них в ответ и хотят что-то сказать, но не могут. Отец коротко кивает кому-то невидимому, шумно выдыхает и быстро идет к калитке.

По обеим сторонам от нее, в высоких вазах, жизнерадостно цветут ярко-красные петунии.

 

Скорпиус

 

— Малфой, вы понимаете, что портить книги безнравственно? — библиотекарша смотрит на него поверх очков в синей оправе. — Кто позволил вам прикасаться к страницам во время еды?

— Простите, — Скорпиус извиняется, сдерживая улыбку. — Не найдутся ли у вас выпуски «Пророка» две тысячи пятнадцатого года?

Библиотекарша смотрит на него неприязненно.

— К сожалению, выпуски такой давности хранятся в архиве в Отделе Тайн. Не думаю, что вас туда допустят. Вам нужен какой-то конкретный номер?

Скорпиус лихорадочно пытается сосчитать номер газеты, которая могла выйти после нападения Лестрейнджа. Искать выпуск, в котором предупреждают о его побеге — бесполезно.

— Не знаю. Осенний, может, октябрьский, — говорит он наугад, и глаза библиотекарши сразу наполняются раздражением. — Впрочем, сейчас они мне не нужны. Я просто так интересуюсь, для одного дела. Спасибо.

Библиотекарша не успевает вылить на него свое недовольство, но и улизнуть от проблем Скорпиусу не удается.

— Тебя-то я и ищу, — Люпин окидывает его насмешливым взглядом. На лице у него привычные царапины, под правым глазом — едва заметная синева. — Мне дали согласие на посещение Дельфини. Сегодня. Сейчас.

Скорпиус бросает взгляд на часы. Почти двенадцать. В два он договорился пообедать с Лили, и на эту встречу он не может опоздать.

— Альбус в курсе?

— Ждет нас в холле, — Люпин протягивает ему узкий листок пергамента. — Мне кажется, или ты вчера ушел с работы до окончания рабочего дня?

Скорпиус спокойно убирает разрешение в карман пиджака, возвращенного Лили, и кивает.

— Думаю, тебя это не касается. Или ты уполномочен следить за мной?

Люпин резко вскидывает голову с неряшливой копной черных волос.

— Я видел, как ты смотришь на Лили.

— Я тоже видел, как ты на нее смотришь, — отзывается Скорпиус, обходя его. — И мне кажется, что свой шанс ты уже упустил.

Худое, некрасивое лицо Люпина багровеет от ярости, и он невольно тянется к палочке, но Скорпиус не останавливается.

— С Розой не получилось, но ты у нас, как истинный Малфой, не отчаиваешься, — Люпин давит на больные места, но Скорпиус, сунув руки в карманы, тихонечко насвистывает незатейливую мелодию. — С одной в кровати повалялся, теперь другую пытаешься затащить?

Скорпиус останавливается и внимательно смотрит в его пылающее лицо.

— Слушай, Люпин, — говорит он отцовским тоном, слегка растягивая слова. — Как забавно, что тебя интересует моя половая жизнь. У тебя, наверное, своей нет?

В звенящей тишине, полной презрительных взглядов, они спускаются в холл и, кивнув друг другу, трансгрессируют.

Ветер — страшный, колющий ветер — едва не сбивает с ног, и Скорпиус поеживается, оглядываясь по сторонам. Они — на большом высоком утесе, окруженном яростным морем и серым небом. Остро и едко пахнет тиной и отчаянием. Альбус переступает с ноги на ногу и дует на замерзшие ладони.

Люпин, не говоря ни слова, идет по тропинке вниз, к воротам, и Скорпиус, переглянувшись с другом, следует за ним.

— Не думал, что увижу ее еще раз, — признается Альбус громким шепотом. — Интересно, какой она стала?

Скорпиус пожимает плечами. Ему почему-то не стыдно за все, что они с Альбусом натворили. Как раз из-за тех приключений он и стал собой — настоящим.

В тюремном коридоре, темном и сыром, холодно и страшно. Если в нем страшно сейчас — каково же было здесь при власти дементоров? Дед был здесь пару месяцев, но и в его глазах навечно остались отголоски этого мрачного места.

Комендант громко стучит о толстую стальную решетку и звенит длинными ключами.

— Дельфини! К тебе посетители!

— Неужели? — хриплый глухой голос раздается по всему коридору, и Альбус нервно проводит рукой по волосам. — И кого занесло в эту чертову дыру?

— Привет, Дельфи, — Скорпиус заходит в камеру первым и сглатывает.

На него смотрит исподлобья девушка с длинными черными волосами, змеями вьющимися по плечам и груди, с горящими темными глазами, узким овалом лица, тонкой линией носа и красными шелушащимися губами.

Она красива — дьявольски красива, и Скорпиусу хочется сбежать от этой чертовой красоты.

Их взгляды встречаются — и она надменно приподнимает брови. Потом замечает за его спиной Альбуса и через силу улыбается.

— А, мальчики, — зубы у нее ровные и белые. — Соскучились?

— Это ты отправила Лестрейнджа к нам? — Скорпиус берет стул и садится напротив нее. — Тринадцать лет назад. А потом делала вид, какая ты прекрасная подруга.

Дельфи кривит губы, пряча лицо. Может быть, ей плевать — а может, она давно раскаялась, но слышать о преданной дружбе ей очевидно неприятно. Каждому неприятно знать о себе правду.

— Детский лепет, — Люпин закатывает глаза, подходя к ней ближе. В его карих глазах светится ненависть, и Скорпиус вспоминает, что мать Дельфи убила Нимфадору — убила специально, хладнокровно, с наслаждением — и сейчас на лице Люпина выступает желание отомстить. — У меня с собой сыворотка правды.

Скорпиус поднимается и уходит к окну, не желая смотреть на то, как Люпин подходит к Дельфи, обездвиживает ее, зло запрокидывает ей голову и с силой вливает сыворотку в рот.

Скорпиус прикрывает глаза. Тот осенний вечер, когда родители уехали в Министерство, вдруг вспоминается так ярко: мама еще жива, и печенье Элизы пахнет шоколадом, в гостиной жарко натоплен камин, и в воздухе витает счастье…

— Кто убивает людей и оставляет символы?

— Я не знаю.

— Отвечай, — Люпин повышает голос, но Дельфи яростно сверкает глазами.

— Я не знаю! — хохочет она громко, смотря на него с триумфом. — И вы так и будете терпеть неудачи. Раз за разом. А ты… ребенок оборотня и сумасшедшей девки… Нравится тебе твоя одинокая жизнь?

Люпин, теряя самообладание, яростно замахивается на нее, но Альбус хватает его за руку.

— Прекрати, — говорит он твердо. — Дельфи, зачем человек использует символы?

— Чтобы воскресить сущность, — вяло отвечает она. — Этот человек должен использовать черные и серебряные свечи перед исполнением ритуала. Когда то, что убивает людей, получит Соль и Серу, останется только Ртуть. И тогда эту сущность уже будет сложно победить обычными заклинаниями — она станет воплощенным Духом, которого можно даже потрогать. Правда, разум у этого Духа не будет подчиняться тому, кто его вызвал, чем он и смертельно опасен.

— Признайся, что это ты совершила ритуал! — волосы Люпина становятся красными.

— Зачем мне ритуалы? — Дельфи снова улыбается. — Отца я уже не смогу вернуть, это слишком трудно, учитывая, что я заперта в тюрьме, без книг и палочки.

Скорпиус бросает взгляд на бледного Альбуса и опускается перед ней на корточки.

— Что произойдет, когда этот Дух получит последнюю жертву?

— Он заберет себе самое дорогое, что есть у создателя ритуала, только, к сожалению, создатели этого не знают, — Дельфи кривит тонкие губы. — В книгах об этом специально умалчивают. Заберет — и медленно убьет его, забирая все жизненные силы.

— Можно этого Духа уже сейчас найти?

— Можно попробовать, если вы знаете, кто исполнил ритуал, — Дельфи нарочито зевает. — Без этого затея абсолютно бесполезна. Никакое поисковое заклинание не сработает, потому что это не мертвец и не живой — а сущность, живущая между мирами.

Они выходят из тюрьмы, оставив ее в полумраке и сырости, и мрачно переглядываются.

— Чертова девка, — волосы Люпина от негодования становятся зелеными. — Я уверен, что это она все затеяла. Только каким-то образом сыворотка правды на нее не действует.

Альбус недовольно хмурится.

— Брось, Тедди. Как она может противостоять сыворотке? Она же не каждый день ее пьет, чтобы получить иммунитет. Нет, я не думаю, что это она. Может быть, это Пожиратели пытаются вернуть Волдеморта? Кто по спискам еще жив и не заключен в Азкабане?

— Малфой-старший, — усмехается Люпин и тут же добавляет, увидев их лица: — Шутка. Так сходу и не вспомню. Многие, у кого была Метка, погибли в Битве за Хогвартс. Остальные и те, кто следовал за Риддлом без метки, сейчас заняты в самых разных сферах. Нужно свериться с реестром. Завтра с утра сообщу. Что решил Джеймс насчет предполагаемых мест нападения? Скольких выставим на дежурство?

— По три человека на точку, — Альбус снова дует на замерзшие ладони. — Думаю, этого достаточно. С одним Духом, которому осталось еще два убийства до обретения полной силы, трое должны справиться. Что скажешь, Скорпиус?

Тот вздрагивает, опуская рукав рубашки и пряча часы под ткань. Без четверти два. Лили, наверное, уже ждет его, и Скорпиус нервно отзывается:

— Согласен. Сколько дней у нас в запасе?

— Две недели.

— Отлично, — он плотнее запахивает мантию. — Думаю, у нас еще будет время обговорить план, тем более, нужно посоветоваться с Джеймсом. Не забывайте, что ваших сотрудников еще оформить как-то на это дело нужно. Бюрократию никто не отменял, как говорит Роза. Я на обед отлучусь, ладно? Встретимся в зале заседаний около четырех.

 

 

Сейчас, в обеденное время в середине рабочей недели, Гайд-парк практически безлюден и одиноко шелестит листьями, и солнце гладит лучами дорожки, посыпанные красноватым гравием. Скорпиус глубоко вдыхает июньский воздух, пахнущий цветущим жасмином и розами, украшающими жизнерадостные лужайки.

Он подходит к схеме Гайд-парка: в разных его уголках спрятаны кафе и ресторанчики, но где окажется Лили? Он быстро обегает карту глазами: фонтаны, манеж, мемориал… а, вот, небольшой домик и кафе рядом — Рыбацкий уголок. Там можно взять напрокат лодки и уплыть на островки Серпентайна.

Решительно выпрямив плечи, Скорпиус разворачивается и шагает по гравию строго на юг. За Рыбацким уголком, рядом с причалом, в кустах белой сирени прячется маленькое кафе с террасой, смотрящей на озеро. Резные белые стулья и голубые столы с маленькими вазочками выглядят воздушными и ажурными в теплом воздухе лета.

Лили сидит спиной к нему, за самым дальним столиком на самом краю террасы, подперев голову ладонью.

— Привет, — говорит он тихо, боясь ее напугать. — Я не опоздал?

Она медленно поворачивает к нему веснушчатое лицо. В ее светло-карих глазах светится изумление и восхищение, а губы расплываются в улыбке. На ней снова то самое желтое платье цвета солнца, а рядом, на стуле, лежат соломенная шляпка и белая сумочка.

— Как ты меня нашел? — спрашивает она, протягивая ему руку, и Скорпиус крепко ее пожимает.

— Черт его знает, — он пожимает плечами и садится напротив нее. — Что закажем? Какао? Лимонад?.. Лили, что с твоими глазами? Ты плакала?

— А, это, — она неловко машет рукой и ерзает на стуле. — Долгая история. Тетя Петуния умерла, почему вчера пришлось бросить тебя в «Дырявом котле»… А что с твоим лицом? Как будто ты… Ты был в Азкабане? С Альбусом?

— И Люпином, — Скорпиус спокойно кивает, раскрывая меню. — К дьяволу Азкабан. Что ты хочешь? Может быть, мороженое? Или что-нибудь посерьезнее?

Они заказывают пасту, лимонад и мороженое в высоких креманках и молча едят, разглядывая друг друга. Скорпиус пытается придумать разные темы для обсуждений, но слова сопротивляются.

— Как вода красиво искрится, — замечает он и чувствует себя полным дураком, но Лили сияет.

— Ты тоже это видишь? — спрашивает она восхищенно. — А если посмотреть на цвет, какой замечаешь?

— Голубой, желтый… нет, бледно-желтый и слегка розовый, — Скорпиус вприщур рассматривает воду, тыча шоколадное мороженое пластмассовой ложечкой. — И зеленый, такой спокойный цвет. У тебя, кстати, есть с собой какие-нибудь колдографии?

Лили отодвигает тарелку и тоже берется за мороженое — фисташковое вперемешку с ванильным.

— Нет, но мы можем сделать, — говорит она просто и смотрит на него совершенно серьезно. — Мне так свободно с тобой. Можно болтать обо всем и не думать, что живешь по расписанию. Ненавижу расписания.

— Мы с тобой лишние люди, — замечает Скорпиус, и шоколадное мороженое тает на языке. — Как только разберемся с этим делом, я, пожалуй, все брошу и уеду. И, наверное, мне нужно съехать от вас.

Лили хмурится и заправляет прядь волос за ухо.

— Зачем?

— Я и так у вас полмесяца живу.

— Ерунда, — она улыбается, но в глазах светится тревога. — Не уезжай, пожалуйста.

Он долго смотрит в ее лицо с пляшущими веснушками, и ему кажется, что он только начинает жить, что все, что было раньше — сон. Местами — плохой, местами — хороший.

— Ради тебя, — говорит он тихо и внезапно для самого себя накрывает своей ладонью ее маленькую руку. — Ради тебя могу и остаться.

Оставив кафе за спиной, они спускаются к воде и садятся на нагретые доски причала, свесив ноги над темной водой. Редкие лодки, проплывающие мимо, бросают на воду разноцветные отражения. Пахнет деревом и водой, и Лили, достав колдоаппарат, делает несколько снимков.

А потом она поворачивается к нему — и улыбается. И глаза ее тоже улыбаются. Живые, полные смешинок ореховые глаза. И ее губы что-то говорят, но Скорпиус не слышит. Он просто смотрит на нее не в силах отвести взгляд.

 

С этого счастливого дня ему не хочется отходить от нее ни на мгновение — хочется идти за ней, шаг в шаг — смотря на ее тонкую фигурку, залитую красновато-золотыми лучами, на рыжие волосы, развевающиеся на ветру, на руки, нежно касающиеся колосков пшеницы в поле, где они гуляют на закате. Иногда Скорпиус будит ее перед рассветом, стуча в приоткрытое окно — и они, сонно зевая и поеживаясь от утренней прохлады, любуются восходом солнца.

Они не говорят о том, что чувствуют друг к другу. И Скорпиус позволяет себе только взять Лили за руку — и повести за собой. И она идет, смущенно и радостно улыбаясь.

Сейчас, в этот жаркий вечер, Лили первая бежит с пригорка вниз, через ряды колосьев, залитых закатными лучами солнца, через цветущие ромашки и васильки, маки и колокольчики. И все эти краски — красные, фиолетовые, белые и синие — отражаются в ее глазах.

Скорпиус смотрит на нее сверху, застыв на мгновение — а потом легко шагает следом, вдыхая воздух полной грудью.

Лили стоит перед ним, задыхаясь от бега, вся наполненная светом — и поднимает на него глаза.

Скорпиус мягко привлекает ее к себе — и она не отстраняется. Только в глазах у нее прыгают искорки.

Тогда он наклоняется к ее нежному лицу, к манящим губам — и целует. И, целуя, чувствует, как ее маленькие руки обвивают его шею, а дыхание становится горячим.

Шляпка Лили падает в пшеницу.

Глава опубликована: 23.09.2017
Отключить рекламу

Предыдущая главаСледующая глава
20 комментариев из 81 (показать все)
Lira Sirinавтор
JulsGarter
Глава будет к выходным(
Lira Sirinавтор
Дорогие читатели, прошу прощения за долгое ожидание! Глава точно будет к этим выходным - меня догнали дела в реале(
ОЧЕНЬ ОЧЕНЬ ЖДУ!
2 недели ожидания еще больше подогрели интерес
Ааааааа, какой конец нежный, аааа! Аааааа!
(Я пока на более внятно не способна, сори :)))
Lira Sirinавтор
WIntertime
Приходите еще) интересно ваше мнение)
Ооочень интересный фанфик. Когда читаешь,волнуешься за каждого героя!!! Советую прочитать, не пожалеете.
Волшебно! Немного грустно, но при этом светло. Как наблюдать за улетающей бабочкой....
Not-aloneбета
Цитата сообщения Severissa
Как наблюдать за улетающей бабочкой....

Очень красивое сравнение.
Я снова тута :))
Я вот подумала о том, чего мне не хватило в истории (чего хватило и что понравилось можно расписывать долго, но невнятно, потому что это попадание в хэдканон, а логичного объяснения "почему Скорпиус должен быть таким, а Астория - такой" у меня нет).

Вот мне не хватило именно развития отношения Скорпиуса и Астории. То есть, было "мне не хватает мамы и папы, вот я ищу их у своих девушек", потом идёт изящный поворот сюжета, где Скорпиус получает семью - бабушка-дедушка, и даже отец, которого он, развивая отношения, понимает и принимает. А с Асторией получается резкое отсекание: "А, нет, это не мама, это призрак, мама умерла, нуок, зато у меня Лили есть". То есть, вот он, уже с Лили и уже понимая, как много она для него значит, ещё тоскует о матери - и тут вдруг видит ее (уже не ее) призрак... И ничего.

У него не возникает даже мгновения страданий, мимолетного желания поддаться призраку, воссоединиться с матерью. Такое ощущение, будто он призрак Дамблдора увидел - кого-то известного, но незнакомого. Понятно, что уже в пещере ему не до материнско-сыновьих отношений, но мне не хватило именно этого переходного момента, когда Скорпиус осознаёт не просто, что призрак - не его мать (это, в общем-то, он давно знал), а что мать его не вернуть и нужно оставить ее воспоминанием.

Показать полностью
Lira Sirinавтор
WIntertime
Спасибо! Пожалуй, я с вами соглашусь - правда, я все же писала, что вот ему очень хотелось увидеть мать - а потом он отпустил. Может быть, я распишу подробнее потом)
Огромное спасибо!

Как неожиданно закончилось произведение, думала еще произойдет парочка непредвиденных обстоятельств и сюжет затянется) Надеюсь, в будущем вы напишите интересные шедевры!
Это немного не то, что я ожидала, но дочитала до конца и даже в конце не удержалась и пустила слезу. Спасибо автору.
Lira Sirinавтор
Цымоха
Спасибо! А что вы ожидали?)
Lira Sirin
Ожидала больше романтики. Романтика присутствует конечно, но скорее драматичная, хоть и с хэ.
Lira Sirinавтор
Цымоха
Аааа) ну, у меня почти все такое, романтика с ангстом
Lira Sirin
Да все отлично у вас получилось, просто настроение было такое. Романтики, любви неземной вдруг захотелось))) Не обращайтесь внимание)))
Очень красиво. Очень чувственно.
Я очень люблю импрессионизм, и, теперь, кажется, могу объяснить почему.
Это жизнь, как я люблю - красивая, солнечная, осмысленная.

Спасибо. Это было красиво
Одна из любимых моих работ по Лили и Скопиусу !
Сильнейшая вещь по эмоциям. Здесь есть все. Яркие Краски и туман, любовь и её видимость, детектив и романтика. Просто жизнь и ее подобие. Все разное и живое. Как Лили
Lira Sirinавтор
Уралочка
Большущее спасибо!!! Еу очень рада отзыву и тому, что вам понравилось!
Чтобы написать комментарий, войдите

Если вы не зарегистрированы, зарегистрируйтесь

Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑
  Следующая глава
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх