Белое в белом (гет)

Сбившееся дыхание никак не желало восстанавливаться, воздух вырывался изо рта пушистыми белесыми облачками, а все перед глазами было будто бы одинаково мутным и неестественным. Элион проморгалась, потерла веки и растрепала волосы на макушке, переступила с ноги на ногу и оглянулась еще раз. Картина не изменилась, все еще представляла из себя совершенно белую пустоту, в которой не было ничего, кроме нее самой. Она не была тут ни разу, но отчего-то сразу почувствовала, что это белое нечто — и есть мифический Кондракар, спрятанный от любопытных глаз посреди бесконечности. Сестра рассказывала Элион об этом месте несколько раз, но тогда она представляла самые настоящие воздушные замки, а не ничего в прямом смысле этого слова.

Элион хотела было выругаться, даже сложила на груди руки, как обиженный в школе ребенок, вот только стоило сделать шаг — и все вокруг изменилось. Нога ее ступила на белесый мрамор бесконечно длинного коридора, и Элион задрала голову, ожидая увидеть потолок, но над головой по-прежнему ничего не было. Запоздалая тошнота подкатила к горлу, точно ее ударили прямо в живот, и пришлось взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие. Тогда-то Элион и заметила, что вместо привычной земной одежды на ней был безразмерный балахон такого же белого цвета, как и все остальное вокруг. Ноги и руки Элион тоже были белыми, высеченными из молочного мрамора, оказавшиеся распущенными волосы казались прозрачными. Извернуться, чтобы проверить все остальное, не получилось, как не вышло наколдовать зеркало, и Элион рассерженно фыркнула, делая еще один шаг и на всякий случай крепко зажмурившись.

На этот раз ее ударили в спину с такой силой, что устоять и вовсе не получилось. Элион шлепнулась на колени, едва успев выставить руки вперед, и зашипела совсем не от боли. Стоило подумать, и пришло мимолетное осознание, что ни боли, ни какого-нибудь еще дискомфорта не было вовсе, даже голова не кружилась, хотя Элион и казалось, что она буквально сходит с ума. На этот раз она стояла прямо на облаке, а вокруг расстилался огромный сад белых цветов. Ветра не было, но головки бутонов покачивались, точно переговаривались, поворачивались в разные стороны и в конце концов все обернулись к ней. Солнцем Элион не была, к тому же и цветы эти не выглядели подсолнухами с черно-желтыми шляпками, и густая волна мурашек прокатилась по коже от липкого ощущения тысячи взглядов. Они смотрели на нее, шушукались еле слышно, так что можно было подумать, что это всего лишь ветер. Но ветра не было, ни единое дуновение не трепало одежду и волосы, и Элион вдруг вспомнила книги. В книжном они тоже шелестели без ветра, шуршали страницами, а еще была старуха, протянувшая к Гидеону костлявые руки. Элион дернулась, сделала еще один шаг и снова упала, ощутив вдруг, как сводит судорогой живот.

Несколько мгновений спустя ее вырвало в нечто, отдаленно напоминающее корыто с водой. Это была висящая в воздухе миска, прозрачная, как будто несуществующая, Элион обхватила ее снизу ладонями, наслаждаясь мазнувшим по пальцам ощущением легкой прохлады. Натянутая холстом вода осталась девственно чистой, будто бы Элион тут и не было вовсе, и она, оглянувшись на всякий случай, зачерпнула немного и умыла лицо. Вода и впрямь оказалась холодной и немного колючей, сладковатой на вкус (Элион слизала несколько капелек с губы языком). Тут же захотелось еще, и она уже было навострила ладони, когда за спиной раздался предупреждающий кашель. Элион обернулась вспугнутой птичкой, вскинула руки и тут же прижала их к полу, потому что тот слишком уж неожиданно рванулся у нее из-под ног. Перед ней стояла женщина в балахоне, одновременно похожая на человека и кошку, однако подобными чудесами Элион, пожалуй, уже давно было не удивить.

— Где Аурамеры, мерзавка? — зашипела женщина-кошка, и Элион распахнула рот.

В последний год все, кто смел разговаривать с ней в таком тоне, склоняли головы к полу и просили прощения, но тогда она сидела на троне, а сейчас — на холодном полу. К тому же магия не работала, сколько бы Элион ни приказывала ей появиться, зашвырнуть эту женщину подальше и вернуть все как было. Белое оставалось отвратительно белым, и только натянутая в миске вода отражала кусочек ее перепуганного напрочь лица.

Не услышав ответа, женщина-кошка шагнула ближе, и в руках ее прямо из воздуха появилось копье. Элион пискнула, еще раз попытавшись подняться, но ноги разъезжались в разные стороны, а голова начинала кружиться, стоило ей оказаться чуть выше. Белое вокруг исходило разноцветными пятнами, мутнело и пузырилось, вот только это ни капельки не спасло Элион от ударившегося о мрамор копья и резанувших глаза ярких искр.

— Откуда мне знать! — пришлось сперва проглотить густой комок, и оттого женщина-кошка снова сделала шаг в ее сторону. — Не было тут никаких мер!

Копье со скрипом царапнуло мраморный пол, высекло искры и пронеслось совсем рядом со щекой Элион. Дыхание застряло в горле, так что не получалось больше даже сглотнуть, ладони мигом вспотели и заскользили по полу, а сама Элион вдруг ощутила, что сердце бьется прямо во рту. Женщина-кошка сделала шаг назад, крутанулась на пятках и посмотрела на нее исподлобья, будто оценивала лживость по десятибалльной шкале. Элион наверняка тянула на двадцать, потому что глаза ее лихорадочно метались по комнате в поисках этих самых аур плюс мер, хотя она, разумеется, даже не знала, как они должны были выглядеть. Впрочем, растерянность могла и убедить женщину-кошку в ее невиновности, но для этого наверняка требовалось по меньшей мере настоящее чудо, а Элион даже ветерок призвать не могла.

Страх царапал когтями нутро, и Элион не мигая следила за чужими движениями, опасаясь удара. Представлять, как наконечник копья вспарывает кожу, совсем не хотелось, но Элион вдруг подумалось, что красный на белом наверняка смотрелся бы просто великолепно. Это наверняка было нервное, ощущение, вызванное вспарывающим горло испугом, а еще, признаться, она до сих пор не могла разобраться, что, к чертовой матери, происходит. В конце концов Элион — Королева Меридиана, а трусливое желание позвать на помощь сестру все равно оказалось ненастоящим.

— Ну-ну, Люба, прошу, — мягкий голос раздался будто бы отовсюду, и Элион вскинулась, выискивая его обладателя, — ты пугаешь нашу милую гостью. Здравствуй, Элион.

Он оказался перед ней будто из ниоткуда, протянул руку и приветливо улыбнулся, чуть наклоняясь. Одетый в балахон белого цвета, с лысой головой и узкой бородкой на по-детски гладком лице он показался Элион то ли монахом, то ли всамделишным Буддой, и она пошире распахнула глаза. Ладонь перед ее носом приглашающе качнулась, но ни один мускул на лице не дрогнул, будто он готов был ждать сколько угодно и лишь заботился о самой Элион, пятая точка которой уже успела затечь на жестком холодном полу.

— Здравствуйте, — запоздало ответила Элион, хватаясь за мягкую руку.

Мгновение, и она уже стояла на ногах посреди другой комнаты. Массивная белая дверь, снизу доверху покрытая рунами, гулко захлопнулась, и звук этот потонул в тишине безмятежности. Только теперь Элион обратила внимание, насколько чуждо звучал ее голос, как неправильно ощущался стук сердца в груди. Это место предназначалось для мертвых.

— Я правда ничего не брала.

Названная Любой женщина-кошка буравила ее неприязненным взглядом, а он все держал Элион за руку, и оттого спокойствие разливалось в груди. Элион не знала своих настоящих родителей, но, пожалуй, была бы не против, если бы этот человек или кем бы он ни был вдруг оказался ее каким-нибудь давно потерянным прадедом.

— Как ты вообще посмела войти…

— Довольно, — тяжелый окрик разнесся эхом по стенам, завибрировал в воздухе и испарился, сменяясь ласковым шелестом ручейка, — Аурамеры всего лишь отражение состояния стражниц, их невозможно украсть или уничтожить. Нам просто-напросто завязали глаза.

Густое ощущение липкого страха, успевшее упасть к самым ногам, воспрянуло, защекотало затылок, и Элион оглянулась. Белое в этой комнате тоже мешалось с белым, перетекало по воздуху и наматывалось на ладони, и из-за этого никак невозможно было понять, откуда на тебя смотрят. Элион вытянула шею, всматриваясь в высокое окно, простирающееся до самого потолка, запуталась взглядом в пустоте облаков и снова вздрогнула, когда вдалеке что-то сверкнуло. Будто собирались густые тучи у самого горизонта, и первая молния искрой разрезала небосвод.

— Ты привела с собой незваных гостей, — протяжный вздох свалился на нее с самого потолка, и Элион задрала голову, высматривая говорившего в несуществующей бесконечности.

Когда Элион опустила голову, она была у окна, стояла к нему лицом, заложив за спину руки, и тоже смотрела куда-то вдаль. Светлые кудри отчего-то показались ей смутно знакомыми, осознание приятно толкнулось в груди, и Элион отпустила держащую ее руку, рванувшись к окну. Наверное, ее магия снова работала, потому что иначе Элион не могла объяснить, как всего шаг спустя врезалась в Анну, едва не свалив ее с ног, повисла на шее и радостно рассмеялась, утыкаясь носом в пушистые волосы.

— Разве подобает Ее Величеству так носиться? — Анна насмешливо фыркнула, и прохладная ладонь коснулась спины.

Но Элион не ощущала себя королевой или какой-то важной персоной. Она будто вернулась на год назад, когда впервые зашла в книжный, познакомилась с Седриком и Анной, а еще узнала мисс-страх-на-греческом. Легкое покалывание волной прошло от макушки до пят, густое тепло поселилось в груди, и Элион мотнула головой, не желая разрывать объятия, заявив себе, что прошлое может длиться чуточку дольше. Впрочем, Анну пришлось отпустить, когда она похлопала Элион по спине, а гром жутко бабахнул у самого уха. На горизонте снова сверкнуло, на этот раз ослепительно ярко, небо и в самом деле сделалось серым, и повисла густая липкая тишина. Протяжный вздох Анны послышался скрипом метлы по асфальту, и все вдруг сделалось так же, как было.

Серые тучи утонули за белыми облаками, откуда-то пробилось желтое солнце, а тишина перестала казаться липкой и оглушительной. Анна невесомо коснулась ее виска, вдруг наклонилась и прижалась прохладными губами ко лбу, и Элион вздрогнула, разом оказываясь в бесконечном лабиринте библиотеки.

* * *

Переполох в замке разрешить оказалось гораздо проще, чем переполох в отдельно взятой маленькой комнате. Чуточку магии, несколько приказов и грозный тон обеспечивали беспрекословное повиновение слуг, так что о происшествии в тронном зале мгновенно «забыли», стоило исчезнуть пятнам крови, растекшимся по полу. Схваченный стражами Седрик и вовсе не сопротивлялся, смотрел на всех сверху вниз до отвращения снисходительно и молчал, и от взгляда его у Гидеона складывалось ощущение, что скоро всех их сравняют с землей. Если начнется война, Метамур просто исчезнет, обратившись космической пылью, потому что у Элион духу не хватит выжечь род оборотней, а те не остановятся, пока жив хоть один.

— Давайте просто отдадим им змеюку, и пусть сами с ним разбираются, — одна из бывших стражниц хлопнула в ладоши, будто на ум ей пришло нечто решительно гениальное, — типа, простите-извините, мы не виноваты, он сам и мир-дружба-жвачка.

Другая девица протяжно вздохнула и покачала головой, но ничего говорить не стала. Они уже успели в пух и прах разругаться, разошлись по разным углам и теперь то и дело сыпали предложениями, от которых у Гидеона начинал дергаться глаз. Он бы давно выгнал пришелиц взашей, вот только Элион сидела на кресле, уткнувшись в собственные колени раскрасневшимся лбом, и поддержка подруг ей была просто необходима, пусть и в таком странном виде.

— Не думаю, что смерть Седрика что-то изменит, — девчушка с шоколадной кожей поправила круглые очки на носу, — подозреваю, что они планировали такой исход с самого начала.

— Тогда победим и дело с концом! — запальчиво воскликнула первая, выбрасывая кулак к потолку.

Реакцией на ее возглас послужила звенящая тишина, и Гидеон едва сдержал нелепый смешок. Сам он просматривал старые книги, пытаясь найти информацию о каких-нибудь соглашениях, контрактах или же обязательствах, но выходило так, что миледи держала оборотней в узде лишь силой собственного авторитета. До нее стычки то и дело случались, конфликты решали разными способами, так что территория леса оборотней то расширялась, то делалась совсем крошечной, и периодически проливалась кровь королей.

— Мы с одним Седриком кое-как справиться можем, — вздохнула сидящая в углу девочка с длинными черными волосами.

Вот оно. Гидеон зацепился глазами за несколько фраз, прочитал несколько раз, перелистал страницы и захлопнул книгу с раздраженным шипением. В другой оказалось решительно то же самое: все мирные договоры вязали кровью и магией. Если умирал один правитель, его соперник с другой стороны тоже должен был умереть. Однако в прошлом участь эту несли умирающие Королевы, иссушенные проклятьем и почти растерявшие силы, Короли или «лишние» дети, не унаследовавшие силу Света, а у них из королевской династии осталась одна только Элион. Гидеон бросил на Ее Величество осторожный взгляд, оглядел ее крохотную фигурку и отмел этот вариант как нежизнеспособный. В конце концов, у них не было Короля, чтобы пожертвовать Королевой в этой шахматной партии.

В воздухе витали чувства горечи и тоски, Гидеону вовсе не нужно было быть эмпатом, чтобы чувствовать их сладковатый привкус на языке. За прошедшее время Элион так и не двинулась с места, а стражницы переругивались между собой, при этом каждая из них варилась в собственной каше из густых терпких эмоций. Эрмей ушел переговорить с собственным сыном, которого Гидеон, признаться честно, видел впервые, а сам он остался и напоминал при этом себе запертого в клетке со змеями барсука. За окном быстро темнело, а обсуждение, и начавшееся-то еле-еле, давно зашло в тупик, так что Гидеон уже было решил выпроводить стражниц и отправить Элион спать, чтобы самому с головой зарыться в куда более древние и опасные книги, когда дверь в кабинет распахнулась. Эрмей оглядел всех лисьим пронзительным взглядом, зачем-то подмигнул Гидеону и пропустил внутрь сына.

— Уже очень поздно, идемте, девочки, я отведу вас домой, — голос у него оказался мягким, но твердым, и Гидеон вдруг подумал, что они с миледи могли быть друзьями, — Вилл…

— Я не хочу с тобой разговаривать, — оборвала рыжая стражница.

Она стояла, отвернувшись к окну и сложив на груди руки, и от нее сильнее всего исходила злая обида. Гидеон скользнул взглядом по Эрмею, слишком довольному, чтобы не заподозрить, что в ее возрасте его сын был таким же упрямым засранцем. Эрмей-младший тем временем вздохнул, потому что все остальные стражницы, будто копируя поведение предводительницы, надулись и отвернулись по разным углам. Зато встрепенулась, подняв голову, Элион, оглядела всех влажным мерцающим взглядом и опустила ноги на пол, расправив смятое платье. Взгляд ее мазнул по темному окну, голова качнулась в сторону, и Ее Величество поднялась, взмахом руки приводя себя в порядок.

— И правда давно ночь, пожалуйста, расходитесь. Идем, Гидеон, — она расправила плечи, скользнула к выходу и едва заметно склонила голову набок, — до свидания, мистер Коллинз.

Послышался шелест, стражницы несогласно засуетились, но Элион уже скрылась в темноте коридора. Гидеон едва успел вылезти из-за стола, не запутавшись в тяжелых ножках и собственных туфлях, и поспешил за ней, не обращая больше внимания ни на девчонок, ни на двух похожих друг на друга Эрмеев.

В коридорах больше не было пусто. Тут и там сновали почтительно склоняющие головы служанки, прятались в нишах и темных углах вооруженные мечами копьями стражники. Все как один они приветствовали Свет Меридиана Ее Величество Элион Эсканор, а Гидеон только шикал, давя желание заставить их всех замолчать. Элион проносилась мимо смазанным белесым пятном, и Гидеон, вообще-то, давно мог нагнать ее, ухватить в охапку и усыпить перевозбужденное тело, но отчего-то продолжал тащиться следом, как верный пес, привязанный к длинной палке вместо гибкого поводка. Совсем невовремя Гидеон вспомнил, что именно делал в спальне Элион последний раз, и воздух застрял в легких, едва не вырываясь из горла сбивчивым кашлем. Он понятия не имел, зачем она позвала его за собой, мысленно перебирал и отметал варианты и в конце концов отбросил их все размашистым смачным пинком.

В покоях Элион было темно настолько, что легко можно выколоть глаз. Судя по шуршанию платья, Элион проскользнула в сторону спальни, а Гидеон, признаться, понятия не имел, нужно ли ему идти следом. Нечто липкое толкнулось в груди, внутренний голос усмехнулся ядовитым тоном миледи, и Гидеон сделал два шага и снова остановился. Звуки из спальни исчезли, свет не зажегся, и одна за одной сладкие картинки принялись возникать под ногами. О, Гидеон отчетливо помнил любопытное лицо приказавшей ему удовлетворить себя собственной рукой Элион, помнил хрупкую ладошку, на которую она опиралась всем весом, и заструившиеся по плечам светлые волосы. Самым стыдным и сладостным воспоминанием было то, как он кончил ей прямо в лицо, а маленькая милая Элион растерла между пальцев белесое семя и осторожно коснулась его кончиком языка.

Жар пробрал его тело от макушки до пят, Гидеон содрогнулся и отступил, смущенный собственными грязными мыслями. Звуки из спальни затихли, чужие эмоции притупились, и он уже было решил, что Королева заснула, когда сдавленный всхлип будто ударил в затылок. Отерев вспотевшие ладони, Гидеон медленно выпустил воздух сквозь сжатые зубы и осторожно пошел вперед, вовсе не опасаясь напороться на какой-нибудь предмет интерьера. Мысленно он успел несколько раз вздернуть себя, отрубить себе голову и даже обратить себя камнем, а в реальности только закусил до крови губу и приоткрыл неплотно закрытую дверь.

Волна отчаяния едва не снесла его с ног, Гидеон пошатнулся, ухватился за полотно двери и, рвано вздохнув, достиг кровати одним размашистым шагом. Элион лежала, сжавшись в комок и накрывшись с головой одеялом, поджала под себя ноги и руки и напоминала больше гору подушек, чем настоящего человека. Здесь тоже было темно, однако тяжелые шторы оказались задернуты будто бы наспех, и несколько дорожек серебристого лунного света расчерчивали пол под ногами, наползали на стены и путались в гобеленах. Одна такая серебристая линия забралась Гидеону на плечи, обхватила за шею и холодом отпечаталась на щеке, и он невесомо сместился, усаживаясь на краешек королевской постели.

— Я думала, ты ушел, — Элион снова всхлипнула, однако отодвинуться не поспешила, — уходи.

— Вы же сами позвали меня за собой, — Гидеон вздохнул, протянул руку, но замер, боясь напугать.

Маленькая зверушка вынырнула из-под кровати, шустро пробежала вокруг, зацепив ногу Гидеона цепкими лапками, взобралась по нему, точно по лестнице, и принялась наворачивать круги вокруг Элион.

— Ты тоже, Соня, — куча зашевелилась, и голос ее зазвучал еще глуше, — бери его и проваливай.

Сложно было сказать, кому именно предназначалась последняя фраза, и потому Гидеон и зверек переглянулись, словно самые настоящие заговорщики, и остались на своих местах. Элион в груде одеял тоже затихла, протяжно всхлипнула и икнула, попытавшись отползти подальше от обоих незваных гостей. Соня поймал ее первым, с тихим писком нашел дыру в одеялах и забрался внутрь. Послышалась возня, Элион зашипела, хихикнула, кокон ее затрясся, и из-под него показалась и тут же исчезла голая пятка. Гидеон прикинул, где в этом месиве одеял располагается голова, мысленно попросил прощения и защиты у всех богов, которых сумел только придумать, и навалился на Элион сверху. От собственной наглости сердце в его груди громыхнуло, и Гидеону почудилось, что Элион может услышать, как оно бьется. Может, было и так, но на несколько долгих мгновений повисла ласковая шероховатая тишина, а потом кокон в его руках надрывно заплакал.

— Я боюсь, — всхлипнула Элион, зашевелившись, и Гидеон поспешил отпустить ее, — что не смогу никого защитить.

Она села, закуталась в одеяло так, чтобы торчали только глаза и кончик аккуратного носа, и уставилась прямо на Гидеона, то ли ища поддержки собственных слов, то ли — одобрения ее как правительницы. Серебристая полоса лунного света свилась вокруг ее головы изящным венцом, а другая такая же высекла искры у ее ног. Забравшийся в кокон Соня высунул нос и снова исчез, махнув на прощание пушистым, угольно-черным в ночном полумраке хвостом.

— Я тоже, — Гидеон облегченно вздохнул, провожая белым платочком миновавшую бурю, — боюсь еще кого-нибудь потерять, боюсь не справиться. Еще боюсь мотыльков. И миледи тоже боюсь, даже больше, когда она стала такой.

На откровенность стоило отвечать откровенностью, а вовсе не пропитанными пылью нравоучениями, и Гидеон сбросил доспехи, практически оголился и даже зажмурился, осторожно приоткрыв один глаз. Он всегда считал, что бояться совершенно нормально, вовсе не собирался отступать от собственных убеждений и сейчас надеялся только, что Элион поймет его мысли. Потому что вокруг нее клубились страх, обида и ревность, но и было еще немножечко белого-белого искристого чувства, похожего на упавшую с самого неба снежинку. Элион глянула на него недоверчиво, фыркнула и скорчила рожицу. Забравшийся к ней под волосы Соня зашевелился, и она захихикала, пытаясь, не раскрывая собственный кокон, заставить его успокоиться.

— Ты боишься сестру? — Элион фыркнула, оттянула одеяло и спихнула прилипший к ее губам хвост. — Никогда не поверю!

От возни лицо ее раскраснелось; Элион снова фыркнула, отплевываясь от шерсти. Бриллиантовые капельки все еще блестели в уголках ее глаз, а на щеках не успели высохнуть пролитые слезы, растрепанные волосы лезли в лицо, и в целом Ее Величество Элион можно было принять за испуганное маленькое привидение, заблудившееся в коридорах. Гидеон глядел на нее исподлобья, сидел на той же кровати, поджав под себя одну ногу, и старательно вслушивался в размеренное дыхание, перебиваемое смешками и шорохами. От града эмоций больше не подступал к горлу ком, и Гидеон тоже наконец-то смог нормально дышать.

— Ты просто не знаешь, какая она страшная, когда злится, — он понизил голос до заговорщицкого шепота, подался вперед, — только и думаешь, глядя на нее, прилетит или не прилетит.

— И часто тебе прилетало? — Элион тоже зашептала, втянула голову в плечи.

Густые смешинки рождались у нее в груди, но грусть все равно обвивала запястья холодным металлом. Гидеон вглядывался в почти черные в темноте глаза, то и дело отвлекался на полоску серебристого лунного света на ее голове и очень хотел найти какое-нибудь заковыристое заклинание, чтобы миледи и впрямь оказалась жива.

— Седрик звал меня везучим шутом, — Гидеон гоготнул, припомнив совершенно другое слово, — в какой-то момент я заработал достаточно авторитета, чтобы зваться миледи названным братом. Разумеется, в шутку.

Запрокинув голову, Элион рассмеялась. Капюшон ее кокона съехал, открывая растрепанную макушку и белую шею, и пополз еще ниже, цепляясь за острые локти, и Гидеон сглотнул, вдруг снова вспомнив все то, что пришло ему в голову в темной гостиной. Полоска лунного света мазнула по ее лбу, покрывая кожу искорками серебра и, стоило Элион слегка податься назад, очутилась у нее на шее подобно великолепному ожерелью. За окнами клубилась глубокая темная ночь, но это была совсем не та тьма, которую боялась миледи. Неосязаемая и неживая, она ложилась на плечи и целовала виски, вила тонкие ниточки и шептала на ухо, подталкивая прохладными ладонями в спину.

— Сестра тоже чего-то боялась? — голос Элион дрогнул на первом же слове, и она запрокинула голову еще сильнее, не позволяя слезам сорваться с ресниц. — Не могу даже вообразить.

Тихонько зашелестело сбрасываемое окончательно одеяло, зафырчал оказавшийся в ловушке Соня. Гидеон моргнул, сбрасывая с себя наваждение, и махнул рукой, открывая тяжелые шторы. Впрочем, так стало лишь хуже, теперь вся Элион будто светилась, сделалась совсем уж ненастоящей сияющей в лунном свете фарфоровой куколкой или стеклянной лилией из взращенных миледи волшебных цветов.

— Змей никогда в этом не признается, но я расскажу только тебе по секрету, — Гидеон зашептал, потому что не смел говорить в полный голос, — однажды я видел, как она плакала у него на руках.

— Врешь! Это уж слишком! — наваждение рассыпалось искорками, Элион фыркнула, отталкивая Гидеона ладошками.

Не удержавшись, он завалился назад, и теперь она нависала над ним. Заплаканная, растрепанная и раскрасневшаяся, с искусанными налитыми кровью губами, со сверкающими в лунном свете глазами и белой кожей. Гидеон смотрел на нее, не смея даже моргнуть, не то что взгляд отвести, и в животе у него свивалось нечто отчаянно жадное. Он хотел разом сказать столько всего, но язык прилип к его небу, не позволяя рассмешить или успокоить, словно бы стоит только пошевелиться, и все на свете исчезнет, обратившись кошмаром. Гидеон распластался в кровати, а Элион нависала над ним, и длинные волосы ее щекотали ключицы, лунный свет подсвечивал ее образ, точно нечто волшебное, и сама она капельку улыбалась.

Между ними были тысячи законов и правил, сковывающих руки и ноги, но на то Королева и была Королевой, чтобы эти правила нарушать.

— Эй, Гидеон, — голос ее тоже был тихим, едва различимым, — можно я сделаю кое-что очень-очень неправильное?

Гидеон не успел ответить, что все ее действия и решения будут безоговорочно правильным, успел только удивленно вздохнуть, и она наклонилась, окончательно занимая собой весь его мир. Мягкие теплые губы коснулись его в невесомом прикосновении, таком легком и осторожном, что свело горло. Это не было похоже на поцелуй, скорее на легко мазнувшее по коже тепло заходящего солнца, и Гидеон потянулся за ним, жадно распахнул рот, перехватывая инициативу, и резко поднялся, усаживая Элион себе на колени. Жадный узел завязался крепче, сдавил его горло, Гидеон рвано вздохнул, отрываясь лишь на мгновение, и Элион прижалась к нему и обхватила руками за шею. Лунный свет бил в глаза и подсвечивал кожу, они целовались жарко и рвано, упиваясь друг другом, а завтра, Гидеон был в этом несказанно уверен, все останется в этой комнате, поселится в самом углу, точно забытая горничной пыль, и будет множиться и расти, пока не взорвется.

* * *

Повсюду валялись попадавшие с полок книги, раскрытые посередине, заломанные и перевернутые, покрывали пол неровным слоем кое-где рваной бумаги. Полки, до этого заставленные доверху, были пусты, и только теперь Вилл поняла, почему это Коллинз вызвался лично развести их всех по домам. Найти ту самую книгу, активирующую переход, представлялось решительно невозможным, и потому вчера они очутились в старом доме Браунов, а не в книжном. Хотелось собрать тут все и расставить по полкам, любовно вытереть от пыли каждую книжечку, и Вилл представляла, что могла бы застрять в книгах навеки. Не то чтобы она когда-то всерьез любила читать, но отчего-то именно эти страницы представлялись ей сборищем волшебных миров, по которым она могла добраться до самого верха. Восхищало и будоражило, вот только не представлялось возможным, и Вилл лишь смотрела на горы распахнутых книг да осторожно собирала те, что попадались ей под ноги.

С Коллинзом она больше не разговаривала. По-детски упрямо и глупо, но Вилл чувствовала себя всерьез обманутой, брошенной в самый неподходящий момент, когда внутри нее только-только начала натягиваться тонкая ниточка. Конечно, она не собиралась рассказывать маме, которая и вовсе понятия не имела о волшебстве, да и препятствовать их отношениям теперь было бы глупо, но себя Вилл отрезала. Приняла решение, что будет вежливой и приятной, но уж точно никогда не подпустит к себе грязного лживого лицемера, который и решился-то все рассказать после вопроса в лоб. О том, что Коллинз мог и не рассказать, и она продолжала бы теряться в догадках, Вилл решила не думать, запихав еще несколько сомнительных мыслей подальше в подкорку. Он ведь мог убить ее еще тогда, когда они сражались с Фобос, потому что Вилл понятия не имела, на чьей Коллинз был стороне. Она вовсе о нем ничего не знала, но и спрашивать не желала упрямо, кусала губы и забивала голову ненужными мыслями, напрочь забывая о главном.

Старуха похитила Мэтта прямо у нее из-под носа, устроила переполох в книжном и скрылась, а Вилл так ничего и не сделала. Проблемы сыпались одна за другой, Меридиан вновь привлекал их внимание, Элион тоже нужна была помощь. Там грозила развернуться война, а Вилл зло думала, что они и так всю жизнь прожили в этой самой войне, так что можно было сначала помочь ей. В кои-то веки, думала Вилл, кто-нибудь должен был помочь ей, а не она — бросаться на помощь по первому зову. К тому же она больше не стражница, у нее не было Сердца, бьющегося в ладонях горячим хрустальным шаром, а на Кондракаре и вовсе обещали справиться без нее.

— Почему бы нам снова не сделаться стражницами, — вошедшая самой последней Хай Лин махнула рукой, и беспорядок исчез, — ну, ненадолго? Поможем Элион, разберемся с той старухой и вернем все обратно?

Голос ее звучал неуверенно, и Вилл скептически хмыкнула. Книги бесконечной вереницей разметались по полкам, собрались в стопки и башнями встали у стен, открывая скопившийся на полу толстый слой пыли. Пыль взметнулась следом едким серым клубком, забилась в горло, мешая дышать, и Вилл закашлялась и замахала руками, стараясь разогнать воздух хотя бы перед собой. Хай Лин пискнула, извинившись, и порыв холодного ветра едва не сбил ее с ног, но зато вымел всю пыль без остатка в приоткрытую дверь.

— Ну не знаю, — Тарани фыркнула и чихнула, уселась на стул у кассы, — вряд ли кто-то станет нас слушать. Типа, эй, мы сами от всего отказались, но дайте нам чуть-чуть обратно, мы попользуемся и вернем. Вилл?

Все взгляды скрестились на ней, и Вилл пожала плечами. Магия постепенно возвращалась к каждой из них, они уже обсуждали это несколько раз, но никто из них и вправду больше не был «стражницей». Клуб «Ведьма» распался с победой над Фобос, они сами сложили оружие, предпочтя спасению мира нормальную жизнь. Они не были на Кондракаре с того самого дня год назад, но отчего-то совсем недавно, едва стали возвращаться силы, Вилл стали посещать странные сны.

— Тебе же снится сердце Кондракара, да? — Хай Лин осторожно вытянула в ее сторону шею. — Та бесконечная, подхваченная ветром свобода, свистящая в ушах!

Она крутанулась на пятках, взмахнув руками, и ветер взметнулся, образовывая крошечное торнадо посреди магазина. Снова зашелестели едва расставленные по местам книги, Корнелия взвизгнула, отскакивая от окна, и ветер разбился о заклеенное темной пленкой стекло. Хай Лин, сложив руки, виновато потупилась, и Ирма обхватила ее за плечи и усадила на стопку книг. Повисла гулкая тишина, в которой никто не хотел себе признаваться, и Вилл почувствовала, как азартом застучало ее собственное сердце. Да, она видела Сердце в своих руках, такое теплое и ластящееся, безграничное, иногда безразличное, сидела на самой вершине белоснежного замка и смотрела на всех сверху вниз. Во снах Вилл было тепло и спокойно, а внизу проплывали тысячелетия жизней, на которые стоило посмотреть.

— Я вижу воду, — призналась Ирма, — лежу спиной на воде и смотрю на солнце, а вокруг больше нет ничего, кроме спокойного моря.

— У меня лес и поле белых ромашек, — Корнелия отвернулась, сложила на груди руки.

— Огромный костер, у которого я грею руки, — Тарани вскинула руку, как на уроке.

Они все признались, выдернули из себя самое сокровенное, вырезали наживую, не ожидая ни осуждения, ни похвалы, и Вилл тоже следовало сказать что-нибудь, потому что теперь девочки смотрели, не отрываясь. Она повела плечами будто бы зябко, раскрыла рот и шумно вздохнула, пожевала губу и все же решилась, отступая на всякий случай на шаг ближе к незапертой двери.

— Мне кажется, сердце Кондракара зовет меня, — Вилл опустила глаза на собственные руки, и на мгновение ей показалось, будто в ладони мерцает розоватый обжигающий свет, — словно я должна что-то сделать, прийти к нему, явиться на зов и выполнить предначертанную миссию. Но я не понимаю, как это может быть, потому что та женщина сказала, что стражниц больше не будет «до самого конца бесконечности».

Нечто гулкое толкнулось в груди приятно и тяжело, и все впятером они вздрогнули, откликаясь на зов. Стоило только озвучить сокровенные, странные мысли, и все стало предельно понятным — эту магию они не заимствовали, она всегда была их. Силу нельзя дать и отнять, лишь пробудить и усилить, и теперь им нужно было всего-то принять себя и опять перевернуться с ног на голову. Проблема по мнению Вилл заключалась лишь в том, что ее силой было само Сердце, чужое, которое она отдала своими руками, и теперь забрать его никак не получится.

— Тогда давайте не будем «стражницами», — Ирма хихикнула и нарисовала пальцами кавычки, — назовемся как-нибудь по-другому, от этого суть не изменится.

— Но сердце Кондракара мне все равно нужно, — Вилл упрямо мотнула головой, и рыжие волосы на мгновение застили глаза.

Это больше не было ее эгоистичным желанием. Сердце Кондракара нужно было Вилл, чтобы жить, как воздух, вода, земля и огонь, как ее собственная слабая суть, внутри которой мерцает вселенная. В самом деле ведь, конец бесконечности мог оказаться не так уж и далеко.

— Украдем его? — глаза Корнелии подозрительно засверкали.

Ирма расхохоталась и ткнула подругу под ребра, и Вилл тоже фыркнула, не сразу осознавая, что книги куда-то исчезли. От яркого белого света на мгновение заслезились глаза, от тишины закружилась голова и подкосились колени, и Вилл едва не упала, вовремя цепляясь за бортик фонтана. Воды внутри не было, ничего не журчало, но холод мрамора все равно обжег пальцы зло и колюче, будто специально отталкивая подальше. Вилл фыркнула и отошла, когда смогла нормально стоять на ногах, огляделась и протяжно вздохнула. Грудь заполнило сладкое ощущение безмятежности, медленного спокойного счастья и сахарной ваты на палочке, которую мама последний раз покупала Вилл еще в детстве. Она очутилась в том самом мифическом Кондракаре посреди бесконечности как раз тогда, когда думала о его Сердце. Будто оно само ложилось в ладони ласковым светом, забиралось под кожу и становилось частью ее маленькой воображаемой силы.

Женщину у большого окна Вилл заметила не сразу, как не обратила внимания и на очутившегося прямо у нее под носом Оракула. Пискнула, едва заметно подскакивая, ойкнула, старательно вспоминая, что именно хотела сказать, запуталась и вдруг испугалась, что никто не станет ей помогать.

— Здравствуй, Вилл, — женщина вдруг оказалась совсем рядом, ласково коснулась щеки Вилл прохладной ладонью, — ты что-то хотела спросить?

Вблизи она казалась совсем молодой, девчонкой, едва окончившей школу, но черные глаза ее завораживали, и Вилл совсем потерялась бы в них, если бы Оракул не кашлянул. Тогда женщина медленно отстранилась, мазнула по щеке Вилл до самого уха, запуталась пальцами в волосах и насмешливо фыркнула.

— Я, — Вилл запнулась, перевела взгляд с женщины на Оракула и обратно и выпалила на одном дыхании, совершенно не думая о смысле получившейся фразы, — могу я ненадолго одолжить ваше Сердце?

Вилл не знала, почему сказала именно так, и краска стремительно затянула ее лицо, будто в самом деле прозвучало что-нибудь непристойное. Сведенными от ужаса пальцами она вцепилась в подол колючего свитера, уставилась себе под ноги мутным взглядом и мотнула головой, стараясь отогнать шум крови в ушах. Вилл правда хотела попросить по-другому, но язык решил сам, и теперь она пятилась шаг за шагом, пока не уперлась спиной в злополучный холодный фонтан. Наверняка она должна была что-то сказать, объяснить ситуацию, в конце концов оправдаться, но язык намертво прилип к иссохшему небу, совершенно не желая ворочаться.

— Это…

— Нет.

Жесткий отказ разлетелся эхом по залу, и Вилл вскинула голову. Черные глаза женщины смотрели на нее не зло или раздраженно, но плескающееся в них безразличие укололо так больно, что на мгновение стало невозможно дышать. Горло сдавило болезненным спазмом, слезы потекли по щекам, и Вилл и впрямь разрыдалась просто-напросто оттого, что ей отказали.

— Послушай, Вилл, — теплая ладонь Оракула легла на ее плечо успокаивающе, — сердце Кондракара не то, что можно так просто…

— Подождите, Оракул! — Вилл дернулась, сбрасывая его руку, и сделала два шага вперед. — Почему мне нельзя? Я знаю, что это не игрушка и все такое, обещаю вернуть в целости и сохранности, но мне нужно помочь Мэтту и Элион, и…

Взмах ладони заставил ее замолчать. Губы буквально слиплись между собой, и теперь Вилл могла только мычать. Женщина устало склонила голову набок, так что кудрявые волосы ее закрыли половину лица, и тонкие губы ее разомкнулись. Впрочем, Вилл была абсолютно уверена, что говорить ей было совершенно необязательно, потому что слова громом прозвучали прямо в мозгу:

— Я уже сказала, что нет.

Еще один взмах ладони, и она исчезла, оставив Вилл в компании Оракула и пустого фонтана. Слезы душили, но рот все еще не разлипался, и Вилл задушено промычала, спрашивая у всего мира, что же ей делать теперь.

— Послушай, Вилл, — снова сказал Оракул, склонившись перед ней и обхватив ее плечи руками, — я понимаю, что Сердце тебе очень нужно, но ты сама вернула его.

На мгновение Вилл показалось, что в окне за его правым плечом сверкнула ярко-желтая молния, но небо тут же стало таким же ослепительно-белым. Где-то вдалеке наверняка занималась гроза, вот-вот должен был грянуть гром, а она стояла здесь, неспособная говорить, и выслушивала всякую ерунду. Словно в подтверждение ее нерадостных мыслей Оракул ткнул пальцем ей в грудь, и сердце Вилл подскочило к самому горлу.

— Ты не можешь забрать сердце у Кондракара по своей собственной прихоти, — Оракул ласково улыбнулся, прижал ладонь к ее груди совсем мимолетно и отстранился, — но я могу дать тебе это.

Это был просто камень. Дурацкий розовый камень на длинной цепочке из серебра, такой же, какой раньше был татуировкой на голове у Оракула, но Вилл все равно приняла его, покачала в ладонях. В груди растеклось тепло, занялся костерком стыд, а еще и впрямь громыхнуло. Девочки набросились на нее кучей, принялись визжать и расспрашивать, а Вилл прижала камень к груди и крепко зажмурилась.

— Это мое.

У нее в руках было ее собственное волшебное сердце.