Безбрежный (гет)

Это стало для нее практически ритуалом, ежедневным, необходимым. Каждый вечер, закончив хлопоты в селенье, Моана приходила к берегу и, минуя длинный ряд больших лодок-катамаранов, которых благодаря ей у племени Мотунуи теперь было великое множество, брела вдоль кромки воды к виднеющимся неподалеку скалам. Волны набегали на них в мирном плеске, когда Моана ловко карабкалась по гладким камням, нагретым за целый день и пахнущим солнцем. Маленькие крабы сновали под ногами, прячась в сырые расщелины, а юркие рыбки, пойманные после отлива скальными лужицами, блестели в них своей серебристой чешуей.

Наконец, Моана находила свое «убежище» — небольшой песчаный пляж, спрятанный от чужих взглядов. Здесь можно было не волноваться, что кто-то нарушит ее уединение своим настырным вмешательством. Моана с терпением и достоинством выполняла обязательства перед соплеменниками, но и ей был необходим отдых. Более того, с каждым днем она все сильнее чувствовала, что их общество тяготит ее, что бесконечные просьбы стали раздражать, а выполнение этих просьб не приносило никакого удовлетворения. Даже выход в море под парусом, укрощение безудержных волн больше не казалось Моане таким уж приятным времяпровождением. Все потому, что отец не позволял ей плавать в одиночку, боясь снова потерять любимую дочь и будущего вождя племени, а заниматься этим в компании других людей было неприятно и отчего-то немного стыдно, как будто они подсматривали за чем-то личным, не предназначенным для чужих глаз.

Моана считала, что с Океаном нужно общаться наедине. О тех кратких днях, проведенных ею в одиночестве посреди безбрежной голубой глади, она вспоминала теперь с ностальгией и легкой тоской. По прошествии пары смен сезонов, богатых на другие события, но недостаточных, чтобы забыть те дни, Океан представлялся ей другом, временами упрямым, желающим во что бы то ни стало настоять на своем, взбалмошным и озорным, способным шутя сбить ее с ног особо сильной волной, но гораздо чаще — мудрым, понимающим, другом, который, смыв ее с лодки, всегда тут же поддержит, вернет обратно своей ласковой и могучей рукой. Другом, которого у Моаны больше не было.

Океан перестал отвечать ей.

За всей ежедневной суетой она не сразу это заметила. Вернув своему племени дар мореплавания, Моана и сама проводила на лодке большую часть времени, не погружаясь надолго в воду. Она достигла таких высот в этом искусстве, что даже забыла, как когда-то не была способна завязать простейший узел и поймать ветер в паруса. Бороздить моря стало так же естественно, как прежде — ходить по суше, и ныне можно было лишь удивляться, как это раньше удавалось довольствоваться столь малым.

Опомниться Моану заставило понимание — теперь воды покоряются ей лишь благодаря ее мастерству, никакая иная воля, кроме собственной, не помогает ей в этом. Ужаснувшись своей догадке, Моана нырнула вниз прямо с палубы катамарана на полном ходу, заставив понервничать отца и всех остальных. Она задержала дыхание и застыла посреди изумрудно-синей толщи, изредка загребая ногами, прислушиваясь к своим ощущениям. В ней еще хранилась непоколебимая уверенность — Океан не допустит, чтобы она попала в беду, он всегда придет ей на помощь, вытолкнет на поверхность, если станет нечем дышать. Но уверенность эта таяла вместе с воздухом в легких. В груди появилось жжение, которое росло с каждой секундой, грозя перерасти в боль, однако ни один легчайший водный поток не коснулся ее тела.

Моана вынырнула на поверхность, тут же услышав взволнованные крики вернувшихся за ней соплеменников. Ей помогли забраться на палубу, обступили со всех сторон, расспрашивая о причинах такого сумасбродного поступка, а она сидела, устало закрыв глаза, и лишь стекающая по лицу морская вода не дала всем увидеть ее слезы.

Ни с кем Моане нельзя было поделиться этим горем. Кто бы понял всю степень ее утраты, кто еще познал такое всеобъемлющее единение с ожившей стихией, с божественной сущностью, и в одночасье потерял его? Любимая бабушка, возможно, могла бы утешить Моану, но ее дух больше не являлся ей, чтобы сказать свое мудрое слово.

В растерянности и обиде Моана не раз еще пыталась достучаться до отвернувшегося от нее друга, снова и снова погружаясь в безмолвные воды. Многие дни провела она, плавая среди кораллов и стаек рыб, в надежде уловить хотя бы слабое эхо того звучного голоса, что некогда, сочтя достойной, явился ей. Но все было тщетно.

За растерянностью пришел гнев. Оставаясь в одиночестве, Моана швыряла в Океан камни и сыпала оскорблениями похуже того памятного, про писающих рыб. Она кричала, угрожая заплыть так далеко, что вернуться самостоятельно у нее бы не было никакой возможности, обвиняла его в предательстве и использовании ее в своих целях.

Но и гнев тоже ушел, оставив неизгладимую печаль. Пытаясь забыться в ежедневных делах, Моана быстро поняла, что прежние радости жизни потеряли для нее все очарование. Мореходство, праздники, даже редкие встречи с Мауи — все стало рутиной, неспособной заполнить собой пустоту, оставленную в сердце морским божеством.

Племя уважало ее как героиню и как дочь вождя, однако ни от кого не могло укрыться ее странное поведение, и на Моану все чаще бросали косые взгляды. Тогда она спрятала свою тоску, замаскировала ее улыбками и показной живостью, с утроенной силой начав интересоваться делами соплеменников. Ее можно было увидеть и внимательно выслушивающей доклады рыбаков и собирателей кокосов, и смеющейся среди группки детей, она все время с кем-то говорила, стояла под парусом, — тоже непременно с кем-то — танцевала и пела.

И только на пустынном маленьком пляже, затерянном среди скал, Моана избавлялась от этой жизнерадостной маски. Придя сюда, она могла хотя бы ненадолго погрузиться в задумчивость, бросая, уже без всякой злобы, камешки в воду, слушая тихий плеск волн и крики морских птиц, вдыхая полной грудью соленый воздух. Изредка Моана входила в море по щиколотки, чтобы набегающие потоки укрыли пальцы мелким щекочущим песком, но никогда не хотелось ей зайти дальше.

Тот день не был исключением.

Она стояла неподвижно уже много времени, так что даже крохотные рыбки перестали видеть в ней угрозу и шмыгали туда-сюда прямо возле ног. Заходящее солнце уже коснулось горизонта, медленно тая на нем и растекаясь по водной глади сверкающей золотистой пленкой, красноречиво говоря о том, что Моане пора возвращаться в селение.

Вздохнув, она собралась было отвернуться и выйти на сухой берег, как вдруг, словно некий отчаянный порыв высвободился из самого центра ее души, с губ сорвалось горькое, едва слышное:

— Прошу тебя, вернись. Ты ведь избрал меня однажды. Пожалуйста... выбери меня снова.

Нарастающие к вечеру порывы ветра подхватил шепот Моаны, развеяв его над безучастным изумрудным морем. Ответом ей был только короткий птичий вскрик.

Иного она и не ждала. Моана вышла из воды и направилась к скалам, чтобы перелезть через них обратно на большой пляж.

Но стоило ей поставить ногу на первый камень, внимание привлек громкий всплеск.

Резко обернувшись, пораженная Моана увидела картину, которую уже отчаялась когда-либо снова наблюдать. Издалека, почти от самого горизонта, к ней приближалась волна — но не широкая, как во время смертоносного шторма, когда океан восстает от края до края, насколько хватает глаз, а будто бы направленная, устремленная прямо к маленькому пляжу. Солнце играло на ее поверхности всеми красками синего и изумрудного, и по мере того, как сокращалось расстояние между ней и берегом, волна становилась уже, при этом вытягиваясь в высоту.

То был ее Океан. Моана не могла ни пошевелиться, ни моргнуть, боясь упустить хоть единый миг этого чудесного зрелища. На глазах выступили слезы радости, губы дрогнули в улыбке, но тут же удивленно приоткрылись — докатившись почти до самого берега, волна стремительно ушла вглубь и исчезла.

Не успела Моана испугаться, что ошиблась настолько жестоко, или что Океан разыграл ее, как поверхность воды снова заволновалась. Нечто более плотное и осязаемое, нежели течение, выплывало наверх, нечто — или некто, имеющий форму.

Оцепенев, Моана наблюдала, как из глубины появляется человеческая фигура — голова, затем шея, широкие плечи, бледный торс...

Человеческая? Нет. Это определенно был не человек.

Первым, что бросилось в глаза, были его длинные волосы всех оттенков моря — от темно-синего, почти черного, как в мрачных глубоководных расщелинах, куда не достает солнечный свет, до зеленоватой лазури, что ласково плещется на отмели. В воде волосы плыли подвижным шлейфом, напоминающим хвост медузы, а когда пришелец поднялся на поверхность, стекли по его обнаженному белому телу, закрывая диковинным плащом.

И все же Моана могла увидеть достаточно, чтобы понять — представшее перед ней существо было мужского пола.

Она вспыхнула и отмерла, быстро обернулась обратно к скалам, вновь застыв в мучительной нерешительности.

Ей приходилось сталкиваться с Те Фити, богиней, в облике которой угадывались человеческие черты, но размеры ее были огромны в сравнении с простыми смертными. Мауи-полубог выглядел обычным мужчиной, пускай и небывало могучим.

Что же за создание явилось перед ней? Было ли это божество, о котором не говорилось ни в одной из легенд, или злой дух, морское чудище вроде Таматоа, пришедшее с некоей вредительской целью? Моана все никак не могла решить, как ей вести себя, приветствовать это существо или бежать от него прочь, когда по тихому плеску поняла, что оно... он вышел на берег.

Встав вполоборота, Моана несмело повернула голову... и наткнулась на теплый взгляд синих глаз. Пришелец улыбался ей ласково, словно знал ее уже очень давно, и был рад увидеть после долгой разлуки.

У него были странные, узкие черты лица, как если бы человеческое лицо истончилось, приобретя угловатость, однако Моана не могла подумать, что он уродлив, также, как не могла счесть отталкивающей его белую кожу, лишенную и капли загара; на ум пришло сравнение с луной, чей белый свет проливается по ночам на море. Вся фигура пришельца, высокая и гибкая, его наружность источали такую же прохладу и были так же необъяснимо притягательны.

Пока Моана разглядывала его, напружинившись, как маленький пугливый зверек, по-прежнему стоя возле скал, чтобы в любой момент иметь возможность убежать, он оставался возле самой кромки воды, будто бы не желая напугать, глядя на нее выжидающе и самую малость насмешливо.

— Приветствую тебя, о, дух, — с опаской произнесла Моана. — Прости мне мое неведение, но не мог бы ты назвать себя, чтобы я знала, кто почтил наш остров своим присутствием?

Улыбаясь, незваный гость вытянул вперед руку. Только теперь Моана заметила, что в ней была небольшая бело-розовая раковина — уменьшенная копия той, которую девушка оставила на вершине родного острова, покидая его вместе со своим племенем. Той, что некогда подарил ей…

— Океан? — спросила Моана недоверчиво. Пришелец кивнул, продолжая держать раковину на раскрытой ладони. Девушка увидела, что между пальцев у него сложены складками кожистые перепонки, как у морских ящеров, в изобилии водящихся на каменистых островах. Но и эта деталь не показалась Моане отвратительной, она лишь мельком подумала — с такими перепонками, должно быть, очень удобно плавать…

Природное любопытство победило робость, и Моана сделала маленький шажок вперед, затем еще один, пока не оказалась совсем рядом с пришельцем. Глаза ее впивались в бледное лицо, пока она вспоминала все известные ей легенды — ни в одной из них не говорилось о том, что морское божество может принимать человеческий облик.

Все это время он смотрел на нее с терпением и ласковой насмешкой, и постепенно в Моане затеплилось узнавание — это правда был Океан! Ее друг, ее наставник, тот, кто дал ей силы воплотить свои мечты о путешествии и открытиях, кто увидел в ней стремление к познанию этого мира и помогал в трудный час! Затрепетав от восторга, Моана ответила на его улыбку и, преодолев оставшееся расстояние, с величайшей осторожностью приняла подарок. Ракушка была гладкая и на удивление теплая, а вот кончики длинных белых пальцев коснулись ее кожи прохладой морских глубин.

Внезапный громкий оклик, раздавшийся совсем рядом, заставил девушку вздрогнуть, едва не уронив раковину. Кто-то из соплеменников звал ее с другой стороны скальной цепи; Моана в нерешительности посмотрела в том направлении и, будто очнувшись, шумно втянула воздух — она и не заметила, как настала ночь, а из-за прилива море подступило ближе и теперь плескалось возле самых колен.

Вновь обернувшись, Моана едва не вскрикнула от досады — ее Океан уже скрылся среди волн, и лишь расходящиеся по воде круги свидетельствовали о появлении морского божества… круги и маленькая бело-розовая раковина в ладони. Бережно сжав подарок, Моана стремглав кинулась к скалам. Сердце с бешеным упоенным восторгом колотилось в груди, а свежий ветер, запутавшийся в волосах, шептал: «Он вернется. Теперь он обязательно вернется».

* * *

Искавший Моану житель деревни сообщил, что вождь Туи желает видеть ее. Когда послания от отца передавались вот так, через кого-то, это означало неминуемый серьезный разговор. Вздохнув, Моана посмотрела на темные воды, отражающие свет полной луны, и направилась к своему вождю.

Оба родителя уже ждали ее, церемонно сидя в центре их жилища; мама выглядела опечаленной, и Моана помедлила, с тревогой рассматривая их лица, но потом все же заняла место перед ними, как почтительная дочь. Отец, сложив руки на покрытой татуировками груди, начал строго и торжественно:

— Дочь моя, мы долго избегали этого разговора, но пришло время озаботиться будущим твоим и твоего племени! Когда я уйду в мир духов, ты станешь новым вождем и поведешь наши лодки к неизведанным берегам, однако до этого мне бы хотелось убедиться, что ты выполнишь свой долг, обретя супруга и продолжив поколение вождей.

Оторопев, Моана слушала своего отца; с последними его словами она едва подавила желание вскочить на ноги и убежать прочь.

— Как ты можешь это говорить? — проговорила она взволнованно, почти что возмущенно. — Разве я уже не выполнила свой долг перед народом, рискнув жизнью ради его спасения? Разве я не обучила вас всех мореплаванию, чтобы вы могли исследовать новые берега, жить свободно и процветать? Свобода — вот чего я хочу, не только для Мотунуи, но и для себя!

— Речь неразумного дитя, а не будущего вождя! — спокойно ответил Туи; он явно был готов к возражениям и не собирался отступать. — Ты должна быть примером и опорой для людей, они не будут доверять той, кто не оставит после себя преемника!

Подумав, Моана решила задобрить отца небольшой уступкой:

— Возможно, когда-нибудь…

— Но свое согласие тебе следует дать уже сейчас, как того требует обычай! — прервал ее Туи. — Ты знаешь, что многие достойные мужи Мотунуи подходили ко мне, спрашивая согласия преподнести тебе цветы и жертву с охоты, и я выбрал среди них самого достойного. Завтра Куда…

— Так ты и выбор уже за меня сделал?! — не выдержав, вскричала Моана. Никогда прежде она не позволяла себе кричать на вождя племени и теперь, не обращая внимания на его рассерженный взгляд, с мольбой обратилась к хранящей до сих пор молчание матери: — Мама, прошу тебя, скажи свое слово! Ведь вы с папой выбрали друг друга, обретя любовь, разве можете вы отдать меня тому, кого я не люблю и не приму, как своего мужа?

— Ты примешь того, кого я… — грозно начал Туи, но мама положила руку ему на плечо и ласково сказала Моане:

— Твой отец когда-то точно так же обращался к моему отцу, прежде чем преподнести мне цветы, а до тех пор я почти не знала его. Куда — хороший человек, он добр и честен, к тому же, любит море не меньше, чем ты. Разве так уж плохо стать его женой, чтобы он помогал тебе вести за собой народ? Уверена, когда ты узнаешь его лучше, то согласишься, что твой отец сделал хороший выбор.

Моана поневоле задумалась над этим. Она знала Куду как действительно хорошего моряка, отважного, но в то же время спокойного и рассудительного молодого мужчину; он добивался успеха во всем, за что брался, и, вероятно, из всех мужчин племени был самым завидным женихом. Но Моане претила сама мысль о том, чтобы следовать обычаям, которые принуждают ее к чему-то, а тем более такому серьезному шагу. Она бы с большим удовольствием снова сунулась в логово чудовищного Таматоа или шагнула навстречу огненной Те Ка! По крайней мере, это был бы ее собственный выбор.

— Делайте, что считаете нужным, — произнесла она, вставая и нарочито кланяясь родителям. — Я знаю, что вы все равно дадите Куде свое согласие. Но все во мне восстает против этого, и никакие его качества моего мнения не изменят!

Сказав, Моана вышла на свежий воздух, чтобы привести в порядок мысли и хоть немного успокоиться. Будь сейчас день, она взяла бы лодку и отправилась рассекать на ней волны, однако стояла ночь, поднялся ветер и выходить в море было опасно.

Только снаружи Моана вспомнила, что по-прежнему держит в руке раковину; в течение всего разговора девушка неосознанно сжимала ее ладонью. Как могла она хоть на мгновение забыть о ней и о том, кто подарил ее? Моана улыбнулась: завтра же утром она вернется на маленький пляж и снова встретится со своим другом! Эта мысль, еще недавно столь будоражащая, показалась сейчас странным образом прохладной, как сам Океан, она остудила разгоряченные чувства и принесла неожиданное умиротворение. Побродив возле жилища еще немного, Моана вернулась и сразу же уснула глубоким спокойным сном.

Едва взошло солнце, Моана уже была на месте. Ракушка, драгоценный подарок, висела у девушки на шее — разглядывая ее с утра, она нашла в уголке небольшую дырочку, в которую вдела тонкий кожаный шнур.

Взобравшись на скалы, Моана устремила жадный взгляд в сторону скрытого пляжа — но там было пусто. С нетерпением перепрыгивая с камня на камень, она спустилась вниз и быстро побежала к кромке воды, крича:

— Океан! Пожалуйста, покажись снова! Я пришла! Океан!

Стоило ей приблизиться к морю, как воды его разошлись в стороны, обнажая песчаное дно на несколько шагов вперед. Моана радостно улыбнулась, вспомнив, как в детстве Океан играл с ней похожим образом, шажок за шажком приоткрывая завесу над своими богатствами, приглашал зайти вглубь лагуны, чтобы полюбоваться кораллами и морскими обитателями. Уже тогда в ней не было ни капли страха перед ожившей стихией, она смело принимала его условия игры, чувствуя, что ей не причинят вреда.

Вот и теперь Моана, не колеблясь, пошла вперед, и голубые волны с тихим шелестом расступались перед ней, уводя все дальше от берега. Она шагала, любопытно озираясь по сторонам, надеясь, что Океан вот-вот снова появится перед ней — в обличье ли человека, или, как прежде, морским духом. Где-то в глубине души она все же надеялась на первый вариант, столь поразивший ее вчера. Ей хотелось получше рассмотреть узкое лицо и удивительные волосы, еще раз заглянуть в синие глаза, которые, будучи абсолютно чуждыми ее миру, в то же время отчего-то показались знакомыми и родными.

Погрузившись в свои мысли, Моана не заметила, как зашла за риф, отделяющий бухту от открытого моря, и толща воды над головой превысила высотой несколько человеческих ростов. Солнце почти не пробивалось сквозь нее, мерцая далеким изумрудным светом, плавающие вокруг рыбы были намного крупнее тех, что водились у берега.

Из раздумий Моану вывел негромкий гул; с удивлением посмотрев наверх, она заметила, как волны начинают стекать вниз, возвращаясь в назначенное им природой состояние. Вода захлестнула ее со всех сторон, подбросив и снова утянув на дно. В прошлом Моана не раз боролась с течением, выбираясь на поверхность, но сейчас она даже не успела сделать вдох, лишь беспомощно взмахнула руками в попытке удержать вертикальное положение. Соленая жидкость попала в рот и нос, пробежалась холодком до самых легких — но боли не было. Моана обнаружила, что может дышать под водой, и в тот же самый момент, как она сделала для себя это поразительное открытие, из сине-зеленой глубины к ней выплыл Океан.

Поймав — или скорее создав — вокруг себя мощное течение, он двигался в нем почти как человек, только намного грациознее и плавнее, как двигался бы человек, рожденный для жизни вод водой; вытянувшись в белую линию, он лишь изредка загребал руками — перепонки между пальцев и впрямь помогали быстро менять направление. Его волосы, казавшиеся здесь, на глубине, практически черными, реяли длинным шлейфом, раскачиваясь немного не в такт движениям, словно были отдельным живым существом.

Подплыв к застывшей Моане, Океан приветственно улыбнулся и дотронулся ладонью до своей груди, потом указал на нее; она поняла, что именно подаренная им ракушка позволяет ей обходиться без воздуха, и кивнула. Океан осторожно взял ее за руку, давая привыкнуть к ощущению своей прохладной кожи, и медленно поплыл вперед. Течение, более плавное, чем то, что принесло его сюда, подхватило их обоих, Моана даже не успела испугаться, как уже парила на невидимых подводных крыльях.

Владения Океана проносились мимо нее, закручиваясь пестрым вихрем; стайки ярких разноцветных рыб, коралловые полипы, пугливо прячущие свои щупальца, черепахи, неуклюжие на суше, но столь изящные в воде, огромные царственные медузы, неторопливо шевелящие хвостами и их маленькие подвижные собратья, небольшие акулы, крабы, морские коньки — все жило собственной жизнью, скрытой от глаз обитателей суши, немногие из которых могли наблюдать за ней так далеко от берега. И вряд ли кто-либо когда-либо плыл сквозь морские глубины так, как это делала сейчас Моана — без нужды подниматься на поверхность за глотком воздуха, слившись с этим дивным миром в сопровождении самого бога моря, крепко сжавшего ее руку.

Но вот потоки воды начали поднимать их наверх. Вынырнув, Моана на мгновение сощурилась — так отвыкли от солнечного света ее глаза. Неподалеку она разглядела каменистый остров, и, следуя за Океаном, поплыла в ту сторону.

Вместе они вплыли в пещеру с высоким сводом, светлую благодаря отверстиям в бело-красной породе, из которого она состояла; берег внутри нее был пологим и песчаным, и Моана выбралась на него, чтобы немного отдохнуть.

Поняв, что стоит на песке одна, она быстро обернулась — Океан сел у самой кромки берега.

— Ты… не можешь выйти на сушу? — робко спросила Моана; она припомнила, что вчера, в их первую встречу, Океан тоже не покинул моря.

Он отрицательно покачал головой.

— И говорить тоже не умеешь?

Он улыбнулся и повел плечами.

Моана расценила этот ответ как: «Ну и что? Раньше ведь я тоже не говорил и не выходил за линию берега, и это не мешало нам общаться». В ее воображении голос Океана звучал ясно и звучно, как рокот волн в ветреный день.

— Что ж, — она села на песок в шаге от него. — Из нас двоих я всегда была самой разговорчивой. Мне бы о многом хотелось тебя спросить, например, куда ты подевался и почему не приходил все эти годы… Я ждала и чувствовала себя очень несчастной! Но, раз уж ты мне все равно не сможешь ответить, обижаться глупо. Ты ведь больше не уйдешь так надолго, да?

Океан слушал ее, чуть склонив голову набок, как любопытный ребенок, и обхватив руками согнутое колено; на вопрос он вновь ответил отрицательным движением. Благодарно улыбнувшись, Моана сказала:

— Ты развлек меня прогулкой, а я спою тебе, хочешь? У Мотунуи есть много песен о море, правда, большинство из них довольно грустные. Про тех, кто не вернулся из плавания или про времена, когда вокруг нашего острова перестала водиться рыба и нам пришлось голодать. Я эти песни не выношу — мой народ слишком уж любит обвинять тебя во всех своих бедах, согласен?

Океан рассмеялся беззвучно, глядя на нее с лукавым прищуром. Для мудрого божества, существующего бесчисленное множество человеческих жизней, он вел себя на удивление непосредственно — и Моану завораживало это противоречие.

Она редко пела, но бабушка говорила, что песня способна лучше всего передать чувства, особенно когда чувств этих так много и к ним сложно подобрать обычные слова. Вдохнув нагретый солнцем воздух, Моана запела негромко — о быстрых волнах, несущих на себе лодки ее племени, о множестве островов и населяющих их народов, благодаря мореходству связанных между собой крепкими узами. То был старый напев, почти забытый Мотунуи за времена сухопутной жизни, но заигравший новыми красками теперь, когда каждый их день проходил под раздутыми ветром парусами.

Моана, хоть и старалась, не льстила себе мыслью, что исполнение ее было сколь-нибудь выдающимся, однако Океан слушал ее с видимым удовольствием, прикрыв глаза и улыбаясь. Едва она закончила, он вновь посмотрел на нее и вытянул кверху руку, будто указывая куда-то над их головами. В тот же момент Моана ощутила дуновение невесть откуда взявшегося бриза, под влиянием которого изменили свой бег плещущиеся в лагуне волны. Шум ветра и волн завибрировал в отверстиях пещеры, создавая диковинные гудящие звуки — песню стихии, спетую Океаном для одной-единственной слушательницы.

— Красиво, — прошептала Моана. В звуках можно было угадать мелодию, переменчивую, как само море, но, подобно любой песне, рассказывающую некую историю. Простой смертной не услышать и не понять самой ее сути…

Увидев тень на лице Моаны, Океан опустил руку и знаком предложил ей вернуться. Она согласилась, тем более, что прошло уже много времени, и в селенье наверняка заметили ее долгое отсутствие.

Обратный путь они проделали гораздо быстрее; Моана и не заметила, как стремительное течение принесло ее обратно к острову Мотунуи, так была она поглощена пролетающими мимо нее подводными красотами. В чувство ее привел поток, довольно ощутимо подтолкнувший в спину возле самого берега — Океан разжал ладонь, всю дорогу удерживавшую девушку рядом с ним, и Моану вынесло на сушу, обдав напоследок водой с ног до головы. Прямо как в старые добрые времена!

— Эй! — воскликнула она, подскакивая и убирая с лица мокрые пряди волос. Ей показалось, что среди волн мелькнуло смеющееся бледное лицо. — Можно было бы и поласковей!

Но губы сами собой растянулись в улыбке, а на душе осталась легкость, которую Моана не ощущала уже очень и очень давно. Чувствуя себя легкой и беззаботной, словно маленькая птичка, она вспорхнула на скалы и остановилась на вершине, мечтательно вглядываясь вдаль. Одежда ее высохла за считанные минуты, и только после этого Моана вернулась в селенье. Чудесное настроение не смогли испортить даже оставленные у порога жилища цветы — первый из подарков ее будущего жениха.

* * *

Могла ли подумать Моана, что маленький пляж, на котором она привыкла прятаться ото всех, закутываясь в свое одиночество, символ ее отчаяния и потери, превратится однажды в место абсолютного, безграничного счастья? Следующим же утром она летела сюда, как на крыльях, отделавшись от соплеменников парой фраз — в конце концов, могла она хоть иногда побыть легкомысленной и подумать о собственных интересах!

Океан уже ждал ее, и не один. Моана радостно засмеялась, увидев, что возле него, совсем близко к берегу, плещется несколько игривых дельфинов. Они то подплывали, доверчиво подставляя спины под его ладонь, то ускользали обратно в сторону открытого моря, словно торопя последовать за ними.

Моана в нетерпении кинулась к воде, которая, в отличие от вчерашнего дня, не расступилась перед ней, а приняла в свои прохладные ласковые объятия. Нырнув, девушка поплыла вперед, и знакомое течение тут же подхватило ее, унося в зелено-синие глубины. Океан вновь плыл рядом, сжав ее руку своей рукой, бережно поддерживая и уверенно направляя вперед; пускай у Моаны не было перепонок между пальцев и рождена она была скорее ходить по земле, нежели плавать, она быстро училась искусству скольжения в подводных потоках и сегодня делала это уже гораздо увереннее, чем вчера.

Дельфины сопровождали их, кружа рядом, то и дело подныривая снизу или наоборот проносясь над их головами, изредка устремляясь к поверхности, чтобы выпрыгнуть над водой, но все так же не отставали, будто это была игра в догонялки. Моане уже доводилось принимать участие в этой игре, но тогда она стояла на палубе управляемого ею катамарана, а дельфины неслись возле самого его носа, неизменно опережая мореплавательницу. Теперь же они были наравне, и дельфины радовались этому единению не меньше самой Моаны, проносясь вместе с ней сквозь водную невесомость, в которой растворялось, теряя всякое значение, проходящее время.

Но всякому человеку, даже тому, чьим спутником стало морское божество, нужен отдых — сегодня таким местом стал большой коралловый риф; дельфины, попрощавшись звонким щебетаньем и плеском хвостов, умчались дальше, а Моана выбралась из воды, осторожно усаживаясь на острые края рифа и переводя дух. Океан расположился чуть ниже, чтобы касаться волн, и казалось удивительным, как его длинное сильное тело, кажущееся на суше немного неповоротливым, могло уместиться на совсем небольшом выступе. Синие волосы обрамили лицо, легли на плечи, спадая до самой воды и сливаясь с ней всеми своими богатыми оттенками.

Осмелев, Моана потянулась вперед, проводя пальцами по этим диковинным прядям, прикоснуться к которым ей захотелось едва ли не с первого взгляда. Цвета в них смешивались, постоянно перетекая один в другой, и, хотя ей представлялось, что волосы Океана должны быть мягкими на ощупь, в действительности они были жесткими и упругими, как косточки в рыбьем плавнике.

Переведя взгляд, девушка смущенно заметила, что Океан наблюдает за ней с насмешливой улыбкой, и тут же отдернула руку. Как бы ни наслаждалась она их морской прогулкой, как бы ни ликовала от вновь обретенного чувства защищенности и безграничной свободы рядом со старым другом, Моану не оставляло острое, волнующее понимание — перед ней уже не бесплотная сущность, но мужчина, который, несмотря на свою непривычную наружность, будил в ней новые непонятные переживания. Стыдливость более не позволяла ей вести себя с Океаном, как раньше, и эта смутная тревога заставила ее сцепить руки, неловко переминаясь на краешке рифа.

Океан, похоже, понимал ее состояние; как и в первую их встречу, он не стремился приблизиться к Моане, словно опасаясь напугать — и, вскоре вернув девушку домой, даже не проводил ее озорным шлепком волны.

Моана брела домой, погрузившись в туман собственных мыслей, даже не замечая встречавшихся ей по дороге соплеменников. Только когда один из них встал прямо перед ней, преграждая путь, она очнулась и подняла голову — это был Куда.

— Моана! Я искал тебя повсюду, — молодой мужчина старался говорить уверенно, ведь сам вождь племени дал согласие на то, чтобы он ухаживал за Моаной, однако в голосе его слышалось сомнение: невеста до сих пор не выказала ни намека на благосклонность и сбегала из селенья при любом удобном случае. — Завтра важный день, и я…

Куда говорил, а Моана вглядывалась в его лицо — так, будто увидела его впервые.

Еще пару дней назад она сказала бы, что Куда хорош собой. Он был высок ростом и широкоплеч, в племени не было мужчин его возраста, чье тело покрывало бы столько же татуировок — несомненного признака стойкости и мужества. И все же…

Все черты его, как и черты остальных Мотунуи, больше не казались Моане сколь-нибудь привлекательными. Они выглядели грубыми, приземленными, слишком телесными. Иной облик стоял у нее перед глазами, фигура, с легкостью парящая в морской глубине, тонкое лицо со взглядом одновременно лукавым и мудрым; от него веяло прохладой и неясным обещанием, сути которого Моана пока не могла постичь. Одно девушка знала точно — призвав Океан, она навсегда изменила свою жизнь, и ничто уже не могло стать прежним, к добру это было или к худу.

На следующий день отец не дал Моане ускользнуть из дома. Крепко обняв дочь, Туи велел ей надеть бело-красные обрядовые одежды и украшения и прийти к ритуальной хижине. Именно туда Куда, отправившийся с утра на охоту, должен был принести свою добычу — второй из традиционных даров будущей жене.

Раздосадованной Моане не оставалось ничего иного, кроме как исполнить родительское требование. Так вот о чем вчера говорил Куда — хотел удостовериться, что она исполнит свою часть ритуала! Одеваясь, Моана фыркнула: ее жених слишком уж много говорил и слишком мало понимал… в отличие от того, кто, оставаясь молчаливым, видел ее насквозь.

Она тряхнула головой и, желая поскорее покончить с формальностями, пошла встречать Куду с охоты. Моана беспрестанно повторяла себе, что пройдет еще какое-то время, прежде чем над ними совершат брачный ритуал, что все происходящее неизбежно, однако внутри нее уже скручивался тугой жгучий комок и все восставало против этого принуждения.

Когда Куда появился в селенье, неся на плечах дикого вепря, мужчины Мотунуи приветствовали его одобрительными кличами, следуя за ним к ритуальной хижине; в день свадьбы все они сойдутся в танце, прославляющем супругов, желающем им долгих дней и плодовитости. Пока же племя лишь торжественно наблюдало, как Куда кладет добычу у ног Моаны.

До этого момента можно было убегать, препираться, сколь угодно не замечать очевидного — но не теперь, когда на нее смотрели десятки пар глаз, ее народ, ожидающий ответа. Зная ее свободолюбивый нрав, Мотунуи всерьез переживали за исход дела, и переживание это было написано на их лицах. Оглядев их, Моана посмотрела на Куду — тот стоял перед ней, напряженно сведя брови, все еще покрытый кровью жертвы, грязью и потом, но почти не запыхавшийся после переноски тяжелой туши, и ждал ее слова.

В голове звучали слова отца о долге вождя перед племенем, о том, что в ней хотят видеть пример и надежную опору; и вот они все устремили на нее вопросительные взгляды, и, хотя прошло всего несколько мгновений, ей казалось, что она медлила целую вечность…

Сглотнув, Моана сделала небольшой кивок — на большее ее бы сейчас просто не хватило. Но Мотунуи и не ждали большего; племя разразилось ликующими криками, а Куда, судя по виду, только каким-то чудом сдержал облегченный выдох. Наверное, он правда сильно нервничал.

Умчаться прочь прямо сейчас было бы неприлично, и Моана, не зная, куда ей деться среди всех этих торжествующих улыбок и веселья, глянула вниз, на возложенную у ее ног дичь. Вепрь ощетинился, обнажил клыки в предсмертном оскале, его остекленевшие глаза все еще сохранили выражение ярости и стремления биться до последней капли крови. Этим вечером его зажарят и съедят всем племенем, восхваляя охотничьи способности Куды.

Выждав еще немного, Моана, как была, в обрядовой одежде, ушла в сторону дальних скал.

* * *

Когда она спустилась на маленький пляж, Океан не появился среди волн, а она и не стала его звать. Просто села на песок, обхватив руками согнутые колени и уставившись перед собой. Сколько она просидела так, слушая плеск воды у берега? Морю была неведома ее печаль, его волны всегда продолжали свой размеренный бег вне зависимости от людских бед, маленьких ли, больших — и так будет всегда.

Опомнившись, Моана потянулась снять украшение из бело-красных бусин, которое успело изрядно натереть ей шею; наклонив голову, она пропустила момент, когда над водой показалась бледная высокая фигура.

Океан вышел к берегу с улыбкой, однако, увидев тоску в глазах Моаны, обеспокоенно нахмурился. Приблизившись, насколько это было возможно, он протянул к ней руку, всем своим видом умоляя подойти к нему.

Моана встала, давая возможность рассмотреть свой наряд. Пытливо всмотревшись в его прекрасное лицо, она сказала горько:

— Хотела бы я знать, почему ты пришел ко мне именно в таком виде, но ты этого никогда не объяснишь, да? Ты нем — как рыба.

Океан продолжал стоять с вытянутой рукой, бесхитростно, открыто.

— Я думала… — она запнулась. — Думала, когда ты вернешься, все встанет на свои места, но стало только хуже. Все потому что ты… похож на человека, и все же совершенно другой.

Преодолев в несколько шагов разделяющее их расстояние, Моана наконец взяла его широкую ладонь и, посмотрев снизу вверх, продолжила:

— Отец хочет выдать меня замуж. Ты понимаешь, что это значит? Мы не можем больше видеться, потому что ты… такой.

По его склоненной набок голове она увидела, что он не понимает. Усмехнулась — морю чужды такие условности.

— Сегодня Куда ходил на охоту и принес мне добычу — у нас так принято. Мотунуи связаны с водой, но охотиться жених ходит в лес. Конечно, ты ничего об этом не знаешь, ты же никогда не видел леса…

Искра осознания вспыхнула в глазах Океана, и тут же губы его сжались, а тонкие ноздри раздулись гневно, даже свирепо. Ревность исказила неземные черты, и Моана успела испугаться при виде этого нового жесткого выражения, как вдруг Океан, резко притянув девушку ближе к себе, положил ее ладонь на свою грудь.

С суеверной дрожью обнаружила она, что внутри у Океана бьется живое сердце. Та же мощная пульсация, которая чувствовалась от сердца Те Фити, сейчас отдавалось в руку Моаны.

Собственное сердце сбилось на мгновение с ритма, а потом против воли подстроилось под это сильное размеренное биение. Задохнувшись, Моана разом ощутила все вокруг себя ярко и полно, как никогда прежде: гладкость кожи под своей ладонью, ласку волн, облизывающих приливом ее ноги; но самым пьянящим — и пугающим — открытием была близость к Океану, синева, которая медленно приближалась к ее лицу, затопляя собой все вокруг…

Лишь каким-то чудом она смогла отпрянуть назад; щеки ее горели. Каждый шаг давался с неимоверным усилием, но Моана все же, пошатываясь, отошла от кромки берега. Отошел и Океан — бросив на нее последний взгляд, он отвернулся и нырнул в воду.

Колыхнувшийся воздух огладил щеку Моану, растрепал волосы; на море поднимался ветер.

Сердце морского бога еще билось в самых кончиках ее дрожащих пальцев, и, сжав ими снятое с шеи украшение, девушка направилась обратно к скалам. Перелазила она через них медленно, давая себе время восстановить дыхание — и охватить умом произошедшее, принять это неожиданное знание о том, кого оно всегда считала другом и наставником, но никак не…

Тогда почему же она испытала такой укол сожаления, когда он ушел?

Едва преграда, отделявшая ее от привычного мира, осталась позади, Моана услышала крики, доносящиеся со стороны селения. Это не было похоже на праздничные возгласы, поэтому она бросилась туда со всех ног — что могло случиться, пока она отсутствовала?!

Встреченные соплеменники были настолько ошеломлены, что не могли ничего толком объяснить, лишь указывали в направлении другого пляжа, скрытого за широкой, поросшей редким лесом косой.

Продравшись через растительность, Моана выскочила на пляж. На длинную песчаную полосу, выходящей к открытому морю, обрушивались серые пенные волны, небо над ними стремительно темнело, как перед наступающей бурей — но не это заставило всех Мотунуи застыть пораженно.

Их было не меньше десятка — выброшенных на берег зверей, блестящих чернильно-черной шкурой. Кто-то по незнанию мог бы принять их за крупных дельфинов, но то были опасные хищники, нередко нападавшие на оказавшегося в открытом море человека.

И теперь они лежали на песке, развалившись на нем, приоткрыв полные острых зубов рты; некоторые еще были живы, и из дыхательных отверстий на головах вырывались шумные булькающие звуки, а вместе с ними сочилась красная пена.

— Моана! — девушка вздрогнула, когда сзади к ней подошел отец. — Не бойся, это не какой-то недобрый знак. Такое уже случалось раньше. Мы скоро уберем их, тебе не о чем беспокоиться.

— Что произошло? — спросила она слабым голосом. Туи пожал плечами:

— Битва за охотничьи угодья, возможно. Кто знает наверняка?

Он пошел вперед, чтобы дать указания мужчинам — тела уже умерших животных следовало разрезать, и то, что не годилось в пищу, нужно было увезти подальше от острова. Такое количество крови, попав в море, могло привлечь в здешние воды еще более грозных хищников.

А Моана осталась стоять на месте, прижав руку ко рту. Она могла ответить отцу, кто знал наверняка о причинах этого странного явления. Вот только слова его натолкнули на мысль, от которой девушка похолодела и еще долго не могла пошевелиться.

Охота, да…

Перед ногами ее лежала добыча, принесенная в дар морским божеством. Жертва, как часть традиции, о которой Моана сама поведала ему.

* * *

Всю ночь ее мучили кошмары.

Во сне Моана плыла среди бескрайних морских вод, тщетно пытаясь найти сушу, а рядом с ней парили мертвые черные косатки. Кровь текла из их ран, окрашивая воду, и сквозь этот багрянец невозможно было различить направление. Внезапно тела животных начали расползаться, разваливаться на отдельные части, и из них появлялись цветы — всех мыслимых красок и оттенков, но лепестки их были гладкие и кожистые, а прожилки пульсировали, как вены. Зловещие цветы шевелились, подплывая все ближе и облепляя Моану со всех сторон.

На следующий день небо с самого утра было затянуто облаками. Дул сильный ветер, и вождь Туи велел всем подготовиться к надвигающейся непогоде, хотя до сезона дождей оставалось еще два полнолуния.

Пока в селенье спешно прятали провизию, Моана помогала перегонять большие лодки в дальнюю безопасную бухту, откуда их не вынесет сильным штормом. До прихода дождей Мотунуи планировали перебраться на другой остров, защищенный высокими горами, однако, раз на то была воля богов, они готовились встретить стихию на нынешнем месте.

Видя их тревогу, Моана и сама ощущала подступающий страх. Но чего же она так боялась? Неужели своего друга, которому в прошлом нередко доверяла собственную жизнь, который за все эти дни показывал ей только заботу и ласку? И который, несмотря на все различия, позволил простой смертной прикоснуться к своему сердцу — такому же живому, как и ее. Так ли уж немыслимо, чтобы Океан желал ее, в том простом человеческом смысле? Потому что Моана — и это вдруг стало ей ясно, как день, — желала его всем сердцем, любила его столько, сколько себя помнила.

Как только она прозрела, приняла это за непреложную истину, простую и в то же время такую невероятную, ноги сами понесли ее к месту их встречи.

Непогода будто бы оставалась не властна над маленьким пляжем; за скальной грядой уже вовсю свирепствовали волны, здесь же море по-прежнему мягко целовало песок. Океан не появился, тогда Моана вошла в воду, нырнула и поплыла.

На глубине было сумрачно и тихо, почти все морские обитатели попрятались из-за надвигающегося шторма. Моана двигалась вперед, всматриваясь в темную толщу, силясь разглядеть что-то либо вдалеке. Обычно бледные очертания Океана сразу бросались ей в глаза, но сейчас его нигде не было видно. Моана даже не знала, как позвать его тут, под водой, настолько привыкла, что он сам всегда ее находил.

Внезапно снизу ей померещилось некое движение; синева вод медленно наливалась подступающей с самого дна чернотой, и вот уже вокруг ничего нельзя было разглядеть, только ракушка на груди девушки продолжала белеть тусклым светом.

Подавив панику, Моана решила всплыть на поверхность и развернулась, сделав первый толчок ногами, но вдруг слабый поток коснулся ее голени. Девушка ощутила, что вокруг нее зарождается течение, словно она оказалась в центре водоворота, а в следующее мгновение забурлившая вода огладила ее тело, пройдясь по животу и бедрам.

Моана охнула против воли, отчего из ее рта вырвались пузырьки воздуха, и попыталась уплыть, однако течение сделалось сильнее, удерживая ее на месте — но в то же время будто бы лаская. Невидимые руки то касались ее шеи и скользили по груди, то гладили линию спины, спускаясь к бедрам. Когда поток воды настойчиво раздвинул ее ноги, устремляясь наверх по их внутренней стороне, Моана с силой сжала колени, развернулась рывком, чтобы пробиться сквозь бурлящий водоворот — и тут же взгляд ее уперся в пятно голубоватого света, миг спустя принявшего человеческие очертания.

Океан застыл напротив нее в водной невесомости, его кожа мерцала среди окружающей темноты, как полная луна на ночном небе. Длинные волосы реяли вокруг, разделившись на отдельные пряди — и шевелясь, подобно морским змеям или щупальцам. Они устремились к Моане, и она испугалась было, что они схватят ее, обхватив за руки и ноги — но волосы лишь подтолкнули ее ближе к Океану.

Беря лицо Моаны в свои прохладные ладони, он улыбался, почти как прежде, однако источающие синий свет глаза его казались холодными. Океан склонился к ней, и в голове Моаны зашелестели собственные слова, произнесенные на закате несколько дней назад.

«Выбери меня снова».

Всего несколько слов — и ответ Океана на ее вопрос вдруг возник из ниоткуда в сознании, словно был там всегда.

Моана стала его избранницей, и он не желал делиться ею с людьми. Ей предстояло уйти вместе с ним в тот чудесный мир, который он показал ей — уйти добровольно и с радостью, ведь его человеческого облика будет достаточно, чтобы унять тоску по старому и привычному, по родному племени.

Водоворот окружил их, разрастаясь ввысь и вширь до подводной бури, когда Океан мягко надавил губами на ее губы — так, как это делают люди и никогда не делают боги. Он был готов побыть для нее человеком, дать ей то, что может дать лишь человек — а с полнотой божественной сущности ей еще предстоит столкнуться.

Отголосок этих его эмоций, захлестывающих, перебивающих друг друга, успел коснуться Моаны — а потом что-то подхватило ее, дернуло из его рук, стремительно увлекая наверх. Искаженное яростью лицо Океана потерялось в темноте, все вокруг закрутилось водяным вихрем, бледнеющим с каждым мигом до светлой голубизны, и Моану вынесло на поверхность. Тут же обдало холодом — над бешено ревущими волнами проносился ураганный ветер, две стихии ударяли друг в друга со всей своей свирепой силой.

Только оказавшись над водой, Моана сумела посмотреть вверх — чтобы увидеть исполинскую птицу, бережно сжавшую ее в своих когтистых лапах. Это был Мауи! Это он вырвал ее из темной пучины и теперь нес на берег острова!

А позади них вскипало море, поднимаясь огромным пенным валом. Едва опустив Моану на песок, птица бросилась обратно и, сложив крылья, на огромной скорости влетела в бурлящие воды. С неба ударили молнии, хлынули потоки дождя — все смешалось, вода и воздух, свинцовые облака и морское дно, сталкиваясь в безумной схватке, которой не было видно конца.

Моане оставалось метаться на берегу под ливнем, пытаясь разглядеть хоть что-то и предугадать исход этой внезапной битвы. Изредка через ураганный рев до нее доносились воинственные кличи Мауи, которому отвечал холодящий душу клекот. Ей показалось, что очередная ярчайшая вспышка молнии высветила сквозь толщу восставших волн два силуэта, но свет погас, и мир вокруг снова погрузился во мрак.

Все закончилось так же внезапно, как началось; воды рухнули вниз, отступая, грозовые чернильные тучи рассеивались на глазах, оставляя над головой усталое серое небо. По нему, взмахивая крыльями, к Моане летел Мауи-полубог.

Коснувшись земли, он обернулся собой, могучим, покрытым татуировками с ног до головы — и небывало сердитым. Однако, увидев, как дрожит Моана, он смягчился и раскрыл руки для объятий.

Только оказавшись в них, девушка дала волю своим чувствам. Горячие слезы брызнули из глаз; Моана, задыхаясь и всхлипывая, с трудом выговорила:

— Это ведь не был он? Океан бы никогда не стал забирать меня у людей, ставить перед таким выбором…

Мауи помедлил, подбирая слова.

— Это Океан, — отозвался он наконец. — И в то же время нет. Это его темнейшее воплощение. Тот, кто налетает штормом на лодки, разбивая их, утягивает людей течением на самое дно. Тот, кто создал Таматоа и других чудовищ. Да, Океан… может быть прекрасен — и жесток. Все это равные стороны его природы. Ты должна была это знать, — добавил Мауи с мягким укором.

— Но он мог быть и другим…

— Не в человеческом виде. В нем он подвластен алчности, и ревности, и жестокости. Или откуда, по-твоему, вы, люди, унаследовали все эти черты?

Отстранившись от него, Моана повернулась к морю. Сквозь облака пробивались оранжевые лучи закатного солнца, и волны под ними плескались мирно, будто и не существовало ничего, что могло бы потревожить их покой.

— Я буду рядом с тобой… какое-то время, — сказал Мауи за ее спиной. — Не выходи без меня в отрытое море.

— Не выйду, — эхом отозвалась Моана.

«Какое-то время». Должно быть, человеческая жизнь казалась полубогу кратким мигом, и он мог позволить себе провести этот миг рядом с ней.

А она… стоя на твердой земле, на острове ее племени, которое ей предстояло повести за собой, Моана смотрела на солнце, оплакивая свою потерю.

Она узнала своего бога, и знание это было настолько тяжело, что тянуло вернуться обратно — на глубину.

Скалы возвышались над волнами, величаво глядя на их извечный бег. На севере новый остров Мотунуи сплошь состоял из высоких утесов, лишь с юга находилась бухта, в которую они могли завести свои катамараны. Юг был плодороден, север — каменист и безжизнен.

Пожилая женщина карабкалась по острым камням, взбираясь на вершину; каждое движение отдавалось болью в ногах и спине, но она упрямо продолжала свой путь.

В селенье осталась ее семья: дети, внуки, правнуки… Кое-кто из них жил на соседних островах, потому что племя Мотунуи процветало и расселялось, дабы не стеснять себя в пространстве. Всех их вел новый вождь, полный энергии и сил, и никто по-настоящему больше не нуждался в маленькой седовласой женщине, что ушла от них на закате. Она была уверена, что о ней будут вспоминать с любовью, благодарностью и уважением, и этого было вполне достаточно.

Поднявшись на самый верх отвесной скалы, старуха без колебаний подошла к ее краю. Далеко под ее ногами водные потоки разбивались о камни, и падение с такой высоты привело бы к неминуемой гибели. Но за всю ее долгую жизнь она прошла через столько опасностей, что больше не испытывала ни капли страха. Она просто ждала, спокойно глядя вниз из-под тяжело набрякших старческих век.

Из груди ее вырвался вздох, когда волны, замедлившись, начали расти, сливаясь в единое целое и вырастая ввысь до тех пор, пока не достигли вершины скалы. Тогда женщина шагнула вперед, и бледные руки, появившиеся из морской пены, приняли ее в кольцо своих объятий, чтобы унести обратно вниз, в безбрежные сине-изумрудные глубины.

Время пришло.