Стальная рука Матери (джен)

— Сплошь пацанье, — недовольно буркнул Макс, ветошью оттирая грязь с деталей разобранного дробовика.

В брюхе Перехватчика загремел железками Канистра.

— Что не так? — поинтересовалась Фуриоса. Она тоже возилась с оружием: старый карабин приходилось перебирать чуть ли не каждый день.

— Девок тоже надо учить. Лучше — всех вместе.

— Девочки слабее. Могут не потянуть.

— Ты не всегда была воином.

Фуриоса, досадуя на себя, тряхнула головой.

— А, черт. Ты прав. Но как объяснить это Матерям?

— Пацаны знают больше — научат дам обращаться с техникой и оружием. Внушить, что учить — круто. Заодно сами повторят. Девочки заработают уважение. Научатся самозащите. Научат ребят терпению. Для солдата это важно. Чтобы Даг не сопротивлялась — задобрить. Пусть иногда работают на ее плантациях. Будут знать, что еда достается не даром.

Щелкнула ствольная накладка.

— Звучит разумно, но толку с этих доводов…

Канистра высунул голову из автомобиля.

— Это чё, бабы теперича с нами вместе пахать будут?

— Что-то не устраивает? — ощерилась Фуриоса. — Я, между прочим, тоже баба.

— Минуту назад не помнила об этом, — вставил Макс.

— Начальник, я ж не против ни разу! — замахал руками Канистра. — У нас в гараже давно уж одна деваха отирается. Козявка совсем, но соображалка есть, особливо по всякой мелочевке. Ее б выучить нормально, дык ведь она к нам тайком бегат — мамки ругают, мол, нечего с железом возькаться. Да и баба моя токмо за будет. От этой мелочи на кухне беды одни.

Фуриоса установила затвор и проговорила:

— Про гаражи пока не скажу. Механиков сейчас хватает. А вот самооборона и обращение с оружием… Да, дело нужное.

— Дык ведь и машинки тоже дело нужное, — воскликнул Канистра с огнем в глазах.

— Откуда вдруг такой энтузиазм? — Фуриоса с подозрением покосилась на старика. — Странно это. Может, мне с Розалиндой об этом поболтать?

Тот сразу побледнел и тихо пробормотал:

— Неее, начальник. Не надоть. Она ж поперечная, все обосрет.

— Говори сразу — ревнивая. Ей вряд ли понравится, что старшие девушки станут мозолить тебе глаза. Ты ведь этого хочешь?

— Ну… Дык… Чо я-то сразу… Мужикам вон тоже обчества хотца.

— «Хотца» им. Тоже мне новость. А то я не знаю, что кое-кто даже на меня облизывается.

Эта реплика почему-то неприятно резанула слух. Как оказалось, не только Максу.

— А чо сразу «даже» то? Мужики знают толк в бабьих формах.

Фуриоса раздраженно поджала губы и воткнула на место возвратный механизм.

— Мужики знают, что от моих «бабьих форм» может крепко прилететь, и глазеют издали. А что будет с девушками? Они же просто не смогут дать отпор. Мне проблемы не нужны.

Щелкнула крышка.

— Если я узнаю, что твои ребята кого-нибудь обидели — кадык вырву, — Фуриоса выразительно звякнула пальцами левой руки, и тем самым дала понять, что разговор пора свернуть. Канистра взвыл, близоруко щурясь на Макса — у того на скуле как назло светился синяк, полученный в драке пару дней назад.

— Мужиииик, как ты эту монстриху терпишь? Небось, это она тебе фасад подрихтовала?

— Угу. Сапогами по роже, — Макс плеснул масла в огонь.

— Брешешь, — вскинулась Фуриоса. — Когда это я тебя по лицу била?

Макс внимательно поглядел на нее, дернул щекой — вроде как ухмыльнулся — и опять отвернулся к своему разобранному ружью.

— А, точно, — протянула Фуриоса. Видать, вспомнила момент знакомства с «дикарем в наморднике». Канистра присвистнул и с удвоенной энергией забурился в утробу автомобиля. Из-под капота тут же донеслись обрывки фраз, больше похожие на заготовки для будущих баек. Фуриоса выразительно закатила глаза, собрала принадлежность и убрала карабин, натянула ботинки, вытащила из стоящего в углу металлического ящика плащ и набросила на себя.

— Ты куда? — всполошился Макс. Оставаться с болтливым и любопытным Канистрой ему не хотелось. Тот уже сделал несколько попыток расколоть таинственного чужака.

— На смотровую. В караул.

— С тобой пойду, — он моментально увязал в тряпку детали обреза, прихватил плед.

Цитадель уже засыпала. В мастерских уже ничего не шумело, только в пищеблоке гремели посудой да изредка проносились мимо стайки неугомонной ребятни. Вдвоем они прошли через затихший гараж, полный темных силуэтов машин — над ними мрачной королевой нависала только что восстановленная Военгрегат. В тусклом свете обогревателя механики вполголоса травили байки, изредка вспугивая тени на стенах громовым хохотом. В дальнем конце гаража вдоль стены тянулась железная лестница, жалобно заскрежетавшая под ногами. Лестница вывела в длинный узкий тоннель, в конце которого сумеречным опалом светилось пока еще беззвездное небо.

На смотровой была одна из Матерей и Чидо, которая, увидев Макса, улыбнулась и хотела поздороваться с ним, но погрустнела, когда он покачал головой — мол, держим дистанцию.

Фуриоса тут же присела женщинам на уши, излагая им новые идеи. В глазах читалось, какой бы вердикт не вынес Совет, она все равно поступит по-своему. Мать неодобрительно качала головой, Хрупкая ковыряла ногтем засохшую коросту на ноге и, казалось, не слышала, что ей говорят.

— Не сделают ли такие тренировки из детей фанатиков-варбоев? — прогудела утробистая Мать Клаудия.

— Именно этого я и хочу избежать.

— Девочки не должны рисковать собой в битвах. Они — будущее Цитадели.

— Никто не должен. Но когда придут банды, драться придется всем.

— Мы не хотим, чтобы девочки стали такими, как ты. Согласись, все же ты не нормальна как женщина.

Фуриоса скрипнула зубами.

— Я поддержу тебя, Фуриоса, — вдруг сказала Чидо. — Я была бесполезной обузой во время бегства…

— Это не так.

— …и будь я одна — я погибла бы. Если бы мы учились хоть чему-нибудь полезному, всем было бы проще, а вышло так, что вы вдвоем тащили нас на себе. Цитадель в одиночку ты не защитишь. Хоть у меня нет права голоса, но я могу поговорить с Даг.

— Почему у нее нет права голоса? — задал вопрос Макс, когда Чидо и Мать Клаудия ушли, сдав дежурство.

— Чидо была женой Джо только на словах.

— Остальные?

— Даг скоро родит, так что она входит в Совет. Кейп и Тост сейчас живут не в Цитадели.

— Тогда… Получается, что ты…

— Формально я не в Совете, — перебила она собеседника. — Но кого это волнует? Им приходится полагаться на мой боевой опыт. Мне только приходится держать их в курсе дел.

— Политика… — с отвращением фыркнул Макс, зарядив наконец-то собранный обрез, потом выключил фонарь и устроился на краю смотровой.

— Завтра в полдень я поведу в Газтаун Военгрегат… — сменила тему Фуриоса.

— Нет.

— …и тебе придется отбиваться от Совета вместо меня. Конечно, тебе помогут. Справишься?

— Ты не поедешь.

Фуриоса резко повернула голову в его сторону. В протезе что-то тихо щелкнуло.

— Не тебе решать.

— Ты хотела отлежаться.

Еще один щелчок в ответ.

— Дорога в Газтаун мне знакома.

— И?

— Я поеду вместо тебя.

Она помолчала немного, потом сказала:

— Никогда не смей указывать мне, что делать. Хватит с меня этого дерьма.

С этими словами Фуриоса подошла к обрыву и носком ботинка стала сбрасывать вниз по одному мелкие камушки. Макс покосился на ее силуэт, четко вырисовывающийся на фоне гаснущего заката, и недовольно заворчал. Фуриоса вскинулась:

— Еще что-то хочешь сказать?

— Требуешь субординации.

— Да.

— Но Совету — не подчиняешься.

— Не подчиняюсь.

— Тогда… в чем разница?

— Совет не хочет слышать мое мнение.

— Может, не так говоришь?

Фуриоса повернулась к Максу. Жаль, не было видно выражения ее лица.

— Может быть, — согласилась она, и, подумав, добавила. — Хорошо. Фуру поведешь ты, — затем, отойдя подальше от края и сняв протез, она улеглась прямо на камни и пробормотала, — Когда взойдет луна, разбуди меня и сам иди спать.

Обычно на смотровых Цитадели устанавливали прожекторы, чтобы ночью можно было отследить каждое движение вероятных противников, но сейчас солнце садилось позднее, а когда темнело окончательно, тут же появлялась огромная луна, поэтому энергию предпочитали лишний раз не тратить. Дежурившие по ночам в это время страдали: продуваемая всеми ветрами площадка на высоте посреди остывающей пустыни совершенно не похожа на курорт, тем более, когда нет возможности погреться у раскаленных светильников.

Фуриоса знала об этом и поэтому оделась потеплее, но ее все равно знобило. Беспокоила никак не заживающая рана. На людях женщина старалась игнорировать боль, только из-за вынужденных резких движений швы порой расползались. Сегодня обошлось, но все равно она долго не могла уснуть. Когда это все-таки удалось, пришли кошмары. Воспоминания, от которых она избавлялась, чтобы нормально жить и не оглядываться на прошлое.

Бойцы из ее конвоя, которыми она пожертвовала ради мести и призрачной мечты; окровавленная Ангарад с раной на животе; Несмертный без нижней челюсти, вместо верхней — лошадиные зубы респиратора. Валькирия со сломанной спиной — ее тело нашли во время рейда за автомобилями. Смутный образ мамы. Они просто смотрели на нее, разные чувства отражались в их глазах: обида, сочувствие, гнев, боль, нежность… Общим у них было одно — источаемый ими липкий потусторонний холод, сковывающий тело и ползущий между лопаток. Она пыталась заговорить с ними, но слова звучали слишком тихо и хрипло — они не слышали ее.

Потом возник лоскут тьмы, шершавым крылом коснулся ее лица и окутал теплым и почему-то колючим облаком, укрыв ее от взглядов тех, кто уже за гранью, и подарив ей спокойствие.

Дождавшись, когда Фуриоса заснет, Макс вытащил из-за пазухи обрывок тряпки, лупу и иголку и в тусклом свете керосинки стал наносить новые отметки на свою карту. Иногда он замирал, бросая взгляд в пустыню и чутко прислушиваясь к миру, но камни не двигались, а тишину нарушало только мерное сопение спящей женщины, — и тогда он вновь возвращался к своему занятию.

Вскоре безмолвие ночи нарушилось — Фуриоса вдруг задышала часто и тяжело, и Макс быстро спрятал карту, но, не успев обернуться, услышал, как она что-то пробормотала тонким, ломким голосом.

Женщина съежилась под своим плащом в позе эмбриона, лицо исказило болью, но она не просыпалась. Приснившийся кошмар стер с ее лица года, превратив воина в хрупкую девочку. Макс уже видел ее такой, и это ему очень не понравилось.

-Эй…

В ответ она опять что-то невнятно сказала. Прикосновение к ее лбу обожгло ладонь.

Макс засуетился, разворачивая принесенное с собой армейское шерстяное одеяло. Укутывая им спящую, он тихо говорил с ней, прекрасно зная, что она все равно не слышит.

— Жар у тебя, что ли... Нельзя же так. Еще в караул пошла в таком состоянии. Ну и кто из нас двоих олух? Неважно, что очередь твоя. Поменялась бы с кем-нибудь. И за бензаком собиралась… У вас тут медик хоть есть? Этого, слюнявого урода, я больше не видел. Ну и черт с ним. Придумаю что-нибудь. Спи спокойно, спи. Все хорошо. Спи.

Пока ее лицо не разгладилось и дыхание не выровнялось, он сидел рядом, положив ладонь на ее плечо, а потом вернулся на прежнее место и добросовестно вглядывался в горизонт до зари, пока не пришла смена.