Причина жить и повод умереть (джен)

Уинстон всегда терпеть не мог осматривать место происшествия, и не без причины. Он знал за собой зловредную привычку ухватиться за какую-то одну улику и строить вокруг нее версию, не замечая больше ничего важного. Даже к пенсии эту привычку не удалось искоренить до конца. Но сейчас от нее была сплошная польза.

Вернувшись в купе, Уинстон принялся тщательнейшим образом обыскивать его. Он пытался найти флакон из-под мятно-валериановых капель.

Или убедиться, что флакона в купе не было.

Правда, пока еще сам не знал, что это даст.

По вагону гулял сквозняк. Окно, которое открыл еще Минтон, так и не закрыли. Уинстон не обращал внимания. Он был так разгорячен, что его бросало в жар. Даже больное колено беспокоило меньше обычного.

Под опасливо-любопытным взглядом проводника он встал на один диван-полку, потом на второй. Заглянул в вечно пустующие верхние ящички для вещей (хотя как, ради всего святого, туда мог бы попасть пузырек?), но не нашел ничего, кроме мятого носового платка. Поползал на карачках, всматриваясь во все углы. Поднял сиденья диванов и тщательно изучил багажные отделения.

Ничего.

Диваны послушно и без скрипа откидывались на шарнирах. Тонкие металлические ободки полок холодили руки. На гладком сочно-каштановом дереве не было ни пылинки, ни царапинки. Лишь на полу до сих пор оставались следы порошка.

Уинстон прошелся по вагону, заглядывая, не закатился ли куда-то пузырек. Но ничего не нашел.

Проклятие. Но был же запах мятно-валериановых капель! Он не мог померещиться!

Разве что Минтон принял их утром и пролил немного на костюм…

Уинстон присел на полку-диван, размышляя. Это было вполне вероятно. Скорее всего, в этом-то и дело. Значит, искать больше нечего. Проверить еще несколько мелочей — и можно заканчивать расследование, так и не начав.

По спине потянуло холодом. Уинстон с неудовольствием подумал о приступе радикулита и закрыл окно.

Хлопок — и оно тут же открылось снова.

Уинстон налег на ручку. Та проворачивалась, но «язычок» не входил в паз. Слетело что-то? Он нашарил и нацепил пенсне, висящее на шнурке на шее.

Окно в купе было таким же, как и во всех поездах. Верхняя часть — большое цельное стекло, нижняя — нечто вроде форточки, открывающейся вовнутрь. Она-то и хлопала все это время. Закрыть ее можно было, повернув изогнутую ручку. Но сколько Уинстон ни крутил, а «язычок», приводящий в движение немудреную щеколду, не высвобождался.

А потом Уинстон понял, что и с наконечником ручки было что-то не то.

Слишком блестящий. Слишком новый.

— Мистер Холлихэм! — позвал Уинстон. — Вы знали, что здесь окно не закрывается?

— Как? — Александр сдвинулся с места, перестав напоминать статую. — Нет, ничего подобного. Может быть, мистер Минтон неудачно потя…

Тут он увидел ручку и умолк на полуслове.

— Надо же, а я и не заметил сразу. Она не такая, как остальные, — произнес он. — Что это? Что?

— Отойдите-ка, — скомандовал Уинстон. Не заметил? Или делает вид? Кто на самом деле подменил ручку? Уж не подкупленный ли проводник?

Спокойно, напомнил себе Уинстон. Это еще ничего не значит. Ручку могли заменить в депо. Вряд ли Александр в курсе таких мелочей. Ими занимаются работники Пульской железной дороги, те, кто следит за чистотой и исправностью поезда. Это ничего не значит…

Уинстон метнулся в соседнее купе. И еще в одно.

Ручки на окнах там и впрямь были немного не такие. Совсем чуть-чуть. Блестели не так сильно. Не оттого, что грязные и захватанные, а потому, что металл имел другой оттенок.

— Дайте отвертку, — потребовал Уинстон и принялся откручивать наконечник.

Ах вот в чем дело! Тот не крепился к внутреннему стержню ручки. Оттого щеколда и оставалась неподвижной. Сначала показалось, что наконечник просто нахлобучили кое-как, но Уинстону пришлось попотеть, отделяя его от механизма. Наконец он снял небольшой цилиндр размером с мизинец.

В нос тотчас ударил резкий запах мятно-валериановых капель.

Уинстон остолбенел. Это было уже из ряда вон. Ручку заменили, это точно. Но не в депо. Никому и в голову бы не пришло наливать в болванку сердечные капли.

Это было связано со смертью Минтона. Связано, черт возьми! Но как?

Разве что запахом капель замаскировали запах яда. Но… Гораздо проще было бы подлить его в сами капли, подбросить Минтону пузырек. К чему такие сложности?

— Что это? — Александр потянул носом, заглядывая Уинстону через плечо.

Тот с предельной аккуратностью спрятал наконечник в пакет, чтобы отдать экспертам.

— Вещественное доказательство. Отправляйтесь домой, мистер Холлихэм. Ваше участие больше не требуется.

— Ручка? Это часть оконной ручки? Черт, да подождите, мистер Сэйджхэм, сэр! Говорю вам, раньше этого не было! Я бы заметил! В моем вагоне все ручки одинаковые, их никто не трогал!

Уинстон всмотрелся в его бесцветные глаза и лихорадочно горящие щеки. Хочет помочь разобраться? Или отвести от себя подозрения?

— То есть вы утверждаете, что ее подменили недавно. Хорошо, давайте вспоминать. Когда в последний раз вы обходили вагон и видели, что ручка была на месте?

— Когда поезд прибыл в Пуль, — Александр кивком указал на дверь в свою каморку в конце вагона, и они неспешно зашагали туда. — Я обходил вагон, как обычно. Я всегда проверяю, никто ли ничего не забыл и вообще все ли в порядке. Конечно, я не разглядываю каждую мелочь… Но я бы заметил! Заметил бы!

Уинстон сел на полку проводника в тесной, но уютной каморке и вытянул больную ногу. Сегодня уголья не тлели в печи, и холодный воздух пах сыростью и затхлостью. Тканевая обивка полки заметно отсырела.

— Но когда вагон прибыл в Луд, вы почему-то не заметили ничего, — не сдержавшись, проворчал Уинстон.

— Так в купе покойник лежал, мистер Сэйджхэм! Мне было не до ручек…

Тоже верно…

— Хорошо. Значит, подменили ее в Пуле. Поезд стоял в депо?

— Нет. Обычно мы прибываем, пассажиры выходят, и поезд около часа стоит пустой. Я в это время прибираюсь в вагоне. Потом посадка, и мы выезжаем.

— И пока вы убирали, надо понимать, не видели в вагоне посторонних, — вздохнул Уинстон. Конечно, парень не видел. Иначе сразу же сказал бы.

Александр сокрушенно помотал головой.

— Давайте восстановим события, — спокойно и терпеливо произнес Уинстон, как делал уже сотни раз на своем веку, беседуя со свидетелями. — Началась посадка в вагон. И?..

— Я стоял в тамбуре у входа, — отозвался проводник. — Как обычно. Проверял билеты, пропускал пассажиров, присматривал за носильщиками. В этот раз не было людей, которые везли бы много багажа, так что носильщики по вагону не ходили… А! Вспомнил! Еще был парень, который расспрашивал меня о расписании. Когда выезжаем, когда прибываем, опаздываем ли. Но он тоже не входил в вагон! Наоборот, мне пришлось к нему выйти.

— Понятно, — Уинстон побарабанил пальцами по темной, с металлическим кантом, откидной столешнице. — Он вас отвлекал… если, конечно, все было так, как вы говорите. Кто прошмыгнул в вагон, пока вы были заняты, вы не заметили?

— Отвлекал? — изумленно повторил Александр и тихо выругался. — Ну конечно… Я должен был догадаться. И что теперь? Меня отправят за решетку?

— Не паникуйте, в деле еще ничего не ясно, — проворчал Уинстон и с трудом поднялся. Если так пойдет и дальше, нужно купить трость… — Спасибо, отправляйтесь домой. Надеюсь, вы сможете повторить под присягой все, что сейчас сказали.

* * *

«Любопытно, — думал Уинстон, направляясь по эстакаде от депо к посадочной станции омнитрама. — Очень любопытно. Для отравления — отличный способ. Найти яд, не оставляющий следов, и… Нет, нет, неверно, выдумка праздных ротозеев! Следы есть всегда, нужно только уметь их читать! Но почему именно мятно-валериановые капли?»

Повторный визит Уинстона в депо состоялся утром. Время шло к обеду. Уже то и дело раздавались заводские гудки, особенно громкие здесь, вдали от центра города. Вся восточная часть Луда была затянута дымом. Под эстакадой грохотали грузовозы и проносились пассажирские поезда.

Капли. Если только с их помощью не замаскировали яд, за этим скрывалось нечто большее, но что? К тому же после заключения доктора Неттлби нельзя было даже с уверенностью сказать, что Минтона убили. Острая сердечно-сосудистая недостаточность — очень тривиальная причина смерти.

Когда Уинстон вышел из омнитрама напротив сыскного управления, он уже знал, что делать дальше.

Отдав наконечник от оконной ручки экспертам, он предоставил Натану строить и обдумывать другие версии, а сам отыскал нужный адрес и поехал в дом Минтона. Нужно было разузнать все, что возможно, о событиях накануне отбытия Минтона в Пуль. И еще связаться с пульским сыскным управлением и попросить их сделать то же самое.

Перед тем, как покинуть кабинет, Уинстон набрал номер городской квартиры его племянника. Но Чарльз Минтон не отвечал.

Пришлось отстучать звукописью телефонограмму и повесить трубку.

Дом Минтона оказался трехэтажным особняком в фешенебельном районе Луда, вдали от заводов и доков. Высокая ограда, ухоженный, но небольшой сад — все дышало добротностью и, как ни странно, скромностью. При своих капиталах Минтон мог бы отстроить хоть целый дворец, соперничающий роскошью с императорским.

Скучающий привратник открыл калитку. Уинстона встретил растерянный дворецкий. В холле сидел еще один человек — дородный мужчина лет пятидесяти в строгом черном костюме.

— Здравствуйте, мистер Сэйджхэм. Я вас ждал, — сказал он, поднимаясь с жесткой софы навстречу Уинстону. — Меня зовут Николас Лилсон, я поверенный семьи Минтон. Чарльз попросил меня поговорить с вами вместо него.

— Вот как? — вздернул брови Уинстон. Это еще что за новости?

— Дело в том, что Чарльз заболел. Сейчас он в Бате. У него обострился легочный недуг. Это фамильное. Но мне известно все то же, что и ему, — ободряюще улыбнулся Лилсон.

Уинстон даже забыл о привычке внимательно разглядывать любое незнакомое помещение.

— Фамильное?

— Ах да, вас же интересует все, что касается мистера Минтона-старшего… Пойдемте в кабинет. Чаю?

— Не нужно чаю, — отказался Уинстон. Этот поверенный с благостным мягким голосом начинал казаться ему проходимцем.

Просторный кабинет, обставленный дубовой мебелью, еще хранил запах вишневого табака. Лилтон вел себя здесь по-хозяйски. Порылся в столе, придвинул кресла, кивком предложил Уинстону сесть.

— Пожалуйста, — небольшие проницательные глаза уставились из-за толстых щек, — задавайте любые вопросы. Я вижу, вы готовы записать Чарльза в подозреваемые лишь оттого, что он уехал в такой момент? Не стоит, уверяю вас. Впрочем, вам всегда требуется убедиться лично… У Чарльза заболевание легких. Аллергическая астма. Вы слышали об исследованиях аллергии?

Уинстон настороженно кивнул. Он интересовался новыми исследованиями в области медицины, техники — всего, что могло бы сделать человеческую жизнь лучше. Аллергию стали изучать совсем недавно. Возможно, изучали бы и дальше, если бы не война.

— У Минтонов очень редкий фамильный вид аллергии, — продолжал поверенный. — Им делается дурно от мятно-валериановых капель. Даже легчайший запах может спровоцировать приступ. Чарльз начинает задыхаться, а мистер Минтон…

Уинстону показалось, что с ним самим сейчас случится приступ. Аллергия! Мятно-валериановые капли! Значит, это все-таки было убийство!

Понимание обрушивалось не сразу, волнами. Виновен кто-то, кто хорошо знал об этой особенности Минтона! Но на что они рассчитывали, помещая капли в болванку-наконечник оконной ручки? Жидкость могла попасть на костюм, когда Минтон открывал окно, но кто знал, станет ли он его открывать? Кто-то очень близкий, знакомый со всеми привычками? Или дело в другом?

— …И уже к вечеру болезнь обострилась, — голос Лилтона вторгся в поток догадок. — А лечат ее исключительно чистым воздухом. Морским или лесным…

— Постойте. Что, вы говорите, случалось с Бенедиктом Минтоном от капель? — перебил Уинстон.

— То же, что и с Чарльзом. Он начинал кашлять и задыхаться. Но у него было довольно слабое сердце, так что приступ астмы влек за собой и сердечный.

— Вот как, — Уинстон прокашлялся и невзначай уточнил: — И многие об этом знали?

— Не то чтобы очень многие, но это и не секрет… Уж не хотите ли вы сказать, что мистера Минтона намеренно довели до приступа, чтобы убить? — Крошечные брови Лилтона приподнялись, а глаза потрясенно округлились.

— Я собираю все сведения, которые могут быть полезны, — скучным голосом сказал Уинстон. Затем извлек из кармана рабочий блокнот и принялся расспрашивать поверенного о последних днях Минтона перед отъездом. Возможно, из этих мелких и незначительных подробностей удастся извлечь крупицы чего-то важного.

Убийство… Если убийство, то нужно искать, кому оно могло быть выгодно.

А в случае с Минтоном…

Уинстон со вздохом представил себе объем работы. Деловые партнеры, недобросовестные должники, алчные родственники… Что ж, это большая удача, что можно поговорить с поверенным. И он задал вопрос:

— А как шли дела мистера Минтона в последнее время? Новые сделки? Новые партнеры? Возможно, расторгнутые договоры? А может быть, он вносил изменения в завещание?

Лилтон осекся на полуслове, не досказав историю о том, как покойный яростно отчитывал пульского управляющего накануне отъезда. Пухлая рука с полированными ногтями полубессознательно потянулась к графину с водой на столе.

— Завещание? Вы хотите свалить вину на Чарльза?

— Почему именно на Чарльза? По-вашему, у меня есть основания его подозревать? — Уинстон внимательно посмотрел в небольшие умные глаза поверенного. — Я спрашивал еще и о сделках… Рассказывайте, мистер Лилтон.

Тот сокрушенно покачал головой и встал.

— Простите. Мне не стоило вас обвинять. Но мне больно наблюдать, как из Чарльза пытаются сделать чудовище, — он грузно прошелся по кабинету, отдернул тяжелую зеленую штору, впуская в окно туманный дневной свет. — Видите ли, Чарльз — самый близкий родственник мистера Минтона по мужской линии. Состояние в случае смерти дядюшки должно перейти к нему. Но есть и другая родня. Дальние кузины, их дети… К человеку зажиточному такие всегда слетаются, как мухи на варенье. Чарльз — сын покойного брата мистера Минтона. А есть еще целая линия северных Минтонов — это потомки брата отца.

Уинстон хмурился, затрудняясь сходу представить себе ветвистое генеалогическое древо. Лилтон кивнул.

— Это не так-то сложно. Брат отца мистера Минтона. Соответственно, его дети — кузины и кузены. У них родились свои дети… Возможно, я буду груб, но все они хотели просто урвать кусок пожирнее. Особенно старшая кузина, леди Эдельберг. Она постоянно нашептывала мистеру Минтону разные гнусные сплетни о Чарльзе, которые сама же и выдумывала. А потом еще распространяла их в своем кругу. Раньше мистер Минтон верил, а потом… Он даже завещание переделал из-за леди Эдельберг!

Лилтон остановился, опершись о массивный деревянный подоконник. Уинстон приподнял брови.

— Вот как? А какие изменения он внес? Расскажите, будьте добры.

— Гм, — замялся Лилтон. — Впрочем, все равно завещание будет обнародовано… Это ведь не просочится в прессу раньше срока? Раньше все состояние мистера Минтона должно было отойти Чарльзу, а кузины получали пожизненную ренту. Дети кузин не получали ничего. Мистер Минтон считал, что взрослые люди должны сами себя обеспечивать, а не паразитировать на чужом состоянии. Потом он переделал завещание. В нынешнем варианте кузинам не достается ничего, а Чарльз получает только движимое и недвижимое имущество да еще ту часть капитала, которая не пребывает в обороте. То есть он не сможет забрать долю дядюшки из капиталов заводов и фабрик, в которые тот вкладывался.

— Но это же все равно очень много, разве нет?

— О нет. Мистер Минтон не позволял деньгам лежать мертвым грузом. Он пускал в оборот буквально все. И Чарльзу было известно, что в случае смерти дядюшки капитал остается в распоряжении тех предприятий, в которые он был вложен, на двадцать лет, после чего уходит на благотворительность. С леди Эдельберг случилась истерика, когда она узнала о новом завещании. Но Чарльз отнесся спокойно. В последнее время мистер Минтон наставлял его в ведении собственного дела. Чарльз владеет долей в предприятии паромобилей «Генрис»…

— Вот как, — повторил Уинстон. И подумал, что на месте Чарльза он счел бы бессмысленным убивать дядюшку ради наследства. Версию, конечно, следовало проверить, но Уинстону уже заранее не верилось в нее. Леди Эдельберг? Ее дети? Им не доставалось и вовсе ничего. Хотя… Это могла быть месть.

— А давно мистер Минтон изменил завещание? — поинтересовался Уинстон.

— Больше пяти лет назад, — последовал ответ.

Уинстон только крякнул. Бывает, конечно, отсроченная месть… Глупость какая. А впрочем, убийство вообще глупость. Столкновение амбиций, которое глупец разрешает, устраняя противника. Жестокий и уверенный в безнаказанности глупец…

Исчерпав запас вопросов, он распрощался, заручился уверениями в том, что Лилтон готов встретиться снова в любое время и повторить показания для протокола, и отбыл обратно в сыск.

За разговорами он и не заметил, как пролетел день. Спускались синие сумерки, щедро проливая на город разведенные чернила. По одному зажигались газовые фонари. Уинстон дошел пешком до остановки омнитрама и влез в полупустой вагон. В хвосте вагона полыхала жаром угольная печь, приводившая в движение мотор.

Уинстон устроился на засаленном сиденье. Омнитрамы в этом районе не пользовались спросом. Большая часть его обитателей, подобно Минтону, были люди зажиточные, которые могли позволить себе личные паромобили. Омнитрамы предназначались для работников и прислуги. Так что он смог вольготно вытянуть ноги и прикрыть глаза, сопоставляя данные.

Зачарованное семейство. Смерть дядюшки не была выгодна никому из них. По крайней мере, напрямую. И еще этот странный способ убийства. Расчет на то, что умысел останется незамеченным? Могло и получиться. Если бы не тонкий, едва уловимый запах на обшлагах рукавов…

По вечерам в сыскном управлении кипела деятельная жизнь. Многие сыщики как раз возвращались с новыми порциями сведений; к следственному зданию прибывали врачи, закончившие изучать тела тех, чью смерть расследовали в зданиях этой площади-колодца; гудели клаксоны паромобилей, дребезжали телефонные аппараты… Уинстон на миг задержался под входной аркой. И улыбнулся. Пожалуй, до сих пор он не понимал, как ему недоставало всего этого на пенсии.

В кабинете неожиданно обнаружился целый консилиум.

Напротив Натана за его столом сидел Эдвард Палмер — эксперт, который изучал наконечник от ручки. Рядом на массивном вычурном стуле, принесенном непонятно откуда, восседал сыскной автомеханик. Уинстон помнил только, что его звали Джим. В потемневших от машинного масла и угольной пыли пальцах тот вертел злополучный наконечник. Натан и Эдвард негромко переговаривались.

— И что это значит, джентльмены? — поинтересовался Уинстон вместо приветствия.

— А, мистер Сэйджхэм! — Джим вскочил. — Садитесь, садитесь! Что это значит? Самому интересно! Меня попросили осмотреть этот предмет…

— Палмер? Уж не готовите ли вы себе смену? — хмыкнул Уинстон.

— Это не просто полый наконечник. Это механизм, — сообщил эксперт. — Вот я и позвал специалиста по механизмам. — Он неловко улыбнулся. — На самом деле я понял, как это работает, но не представляю, что это и зачем нужно. Вот, решил спросить у человека, который знает больше меня.

— Механизм? — Уинстон протянул руку, и Джим вернул ему металлическую вещицу. — Пожалуй, вы правы… Я тоже впервые вижу подобное. И что это?

— Внутри — конструкция с крошечным насосом. Насколько я понял, он срабатывает от перепада температур. В резервуар заливают некую субстанцию… возможно, те же мятно-валериановые капли… охлаждают все устройство и герметически закрывают. Если оно окажется в тепле, то через час-два воздух нагреется настолько, что сработает пульверизатор и вытолкнет содержимое наружу. Но до сих пор я ни разу не видел ничего подобного.

— Я тоже, — вмешался Джим. — Понятия не имею, есть ли название у такого устройства.

— Гм, — крякнул Уинстон. — Не исключено, что эту штуку сделали специально. Для одной-единственной цели. Простите, Джим, но я знаю человека, который разбирается в этом лучше вас.

Этого человека знал не только Уинстон. Правда, обращаться к нему по служебной надобности еще не приходилось.

В прошлом году муж сестры отмечал юбилей. Мэделайн долго трясла Уинстона, выспрашивая, что лучше подарить, но отвергала совет за советом. В конце концов она оставила его в покое и нашла мастера, у которого заказала забавную вещицу — машинку для набивки папирос. Туда требовалось только вставлять бумагу да засыпать табак. Муж Мэделайн хохотал до упаду, но с подарком с тех пор не расставался.

Тогда Уинстон и узнал имя Антонио Климетти.

* * *

Мехмастер жил в центральном районе Луда, но вдали от главных магистралей: в одном из тех заулков, что всегда лепятся к обратной стороне любого блестящего столичного пейзажа. Небольшие старые домишки, узкие улочки, два-три фонаря и деревянные тротуары. Изредка здесь проезжал паромобиль-другой. Городской гул доносился чуть приглушенно, гасимый зданиями и расстоянием.

Уинстон поднялся на крыльцо, невольно залюбовавшись бронзовой ковкой металлических кружев, украшавших перила и козырек, и дернул за цепочку звонка.

Открыли не сразу. Из дома доносились неясные голоса. Наконец кто-то сказал: «Ох, все это не наше дело!», и дверь распахнулась. На пороге стоял паренек лет шестнадцати.

— Вы позволите войти? — Уинстон сдернул берет и шагнул в полутемное помещение, пропахшее тавотом. — Мне нужно поговорить с мастером Климетти.

— О, — промямлил парень. — Видите ли… э-э…

Негромко пыхнул газ, и рожок на стене вмиг разгорелся ярче. Из боковой комнаты появился еще один юноша в широком фартуке поверх плотного костюма.

— Видите ли, мастер Климетти мертвецки пьян, — сообщил он. — Но если вы все равно хотите с ним говорить, я проведу вас.

Брови Уинстона поползли вверх, но он лишь сдержанно кивнул.

Стоило войти в квартиру на втором этаже, как в нос ударили сивушные пары. Знаменитый мехмастер лежал в одежде на постели и не двигался. Окно было закрыто, у кровати стояли и валялись темные винные бутылки, на столе горела газовая лампа. Пить мастер Климетти начал явно не сегодня.

— Пожалуйста, — сухо бросил подмастерье-провожатый. — Когда наговоритесь, кликните меня, я закрою дверь.

И он вышел.

Уинстон пододвинул себе стул, задумчиво покатал в кармане наконечник от оконной ручки и потряс мехмастера за плечо.

— Что? — простонали из-под спутанных волос, спадающих на глаза. — Дайте мне спокойно умереть…

— Почему вы собрались умирать, мистер Климетти? — невозмутимо поинтересовался Уинстон.

Тот завозился и сел, тряся головой. Осмотрелся, уставился на Уинстона. Взгляд постепенно делался все более осмысленным. Вот глаза Климетти чуть заметно блеснули — он заметил сыщицкую звездочку на лацкане пальто Уинстона.

— Чем могу быть полезен?

Речь звучала чуть замедленно, растерянно, но голос казался трезвым. Видно, подмастерье погорячился, говоря «мертвецки пьян».

— Скажите, вам не знаком этот предмет?

И Уинстон извлек из кармана наконечник. Он хотел попросить мехмастера подойти к лампе или включить ночник — в комнате было довольно темно. Но освещение не понадобилось. Климетти жадно схватил устройство, глядя на него так, словно встретился с призраком.

— Да… Да, знаком! Откуда это у вас? Откуда?!

Он вскинул горящие черные глаза. Взгляд стал совершенно безумным. Уинстон осторожно отодвинулся.

— Идет следствие, — сказал он. — Мы изучаем вещественное доказательство. Так, значит, вы видели эту вещь раньше? Кто изготовил ее? С какой целью?

Мехмастер долго молчал, опустив голову и опершись локтями о колени.

— Ее изготовил я, — наконец произнес он. — Выходит, маркиз де Лакруа использовал ее для какого-то преступления? Я чувствовал! Мадонна, я чувствовал!..

— Маркиз де Лакруа? — изумился Уинстон. Встал, подошел к окну и распахнул его, впуская пропахший влагой и дымом воздух. Дышать алкогольными парами становилось решительно невозможно. — Рассказывайте по порядку, сударь.