Зеркала (джен)

Я люблю тебя давно,

Впрочем, это все равно.

Все равно ты не поверишь,

Как я жду тебя давно.

Шла я девочкой по саду,

Помню детскую досаду:

Дождь пошел, дед ушел, -

Сразу все нехорошо!

Кто-то встал надо мной,

Засмеялся передо мной:

"Что ты плачешь, слезы тратишь,

Слезы льются, как вода...

Ты не вырастешь, завянешь,

Ты красивою не станешь,

Я не встречусь тебе,

Не женюсь на тебе!"

Отрывок из рассказа Романа Подольного "Скрипка для Эйнштейна"

Под ногами у Марата был деревянный пол, покрытый сшитым из разноцветных кусочков паласом, и мальчик напрасно пытался уловить закономерность в смене цветов: тёмно-синие восьмиугольники окружали центральный жёлтый или красный, но в какой-то момент тёмно-синих не хватило и их заменили зелёными, беспорядочно вплетая в узор. Марат тёр палас носками новых кроссовок, которые подмигивали ему красными огоньками встроенных в ободок лампочек, но от этих прикосновений зелёные восьмиугольники не меняли свой цвет, и с синими спорить тоже было бесполезно. Над головой у Марата был не менее интересный обшитый фанерой потолок, узоры на котором при внимательном рассмотрении сплетались в изображения туманных гор, облаков и даже лица людей, но мальчик не рассматривал потолок — он недовольно пинал ногой не правильный палас и прислушивался к доносящемуся из соседней комнаты разговору. Там за стеной взрослые в очередной раз, не спросив, решали его судьбу, громко спорили, будто считали, что он может не слышать.

— Мама, без ножа режешь. Мы столько времени ждали этой возможности, а теперь... Ну, куда мы денем его?

— Послушай Маша, я вас понимаю, и ты меня пойми: куда мне шестилетний ребёнок здесь? В его возрасте детишек в летние лагеря отдают, к школе готовят, а что я с ним буду делать?

— Мама, он самостоятельный, он уже бойко читает, считает до двадцати. Игрушки мы привезём, ты только накорми, напои. Ну, неужели тяжело?

Нет, с Маратом было не тяжело, и он это твёрдо знал, но сейчас ему отчаянно захотелось, чтобы это было не так. Марат со злостью пнул палас, но тот не захотел сворачиваться от удара и даже весьма чувствительно дал сдачи, едва не сбив рассерженного ребёнка с ног. Нет, лучше бы сейчас Марату повалиться на спину, уронив при падении вон тот небольшой столик с вазой, больно удариться и разреветься, потому что реветь без травм Марату уже нельзя — он для этого слишком взрослый.

Марату очень хотелось разреветься:

— Я хочу домой! — он наступил на порог и сиротливо прижался к косяку.

— Чем тебе не дом, Маратик? Смотри, какой большой и красивый. Побудешь с бабушкой, пока мы с папой будем в отъезде.

— Вы уедете, а я останусь один в квартире.

— Марат, не говори глупости, — даже глупости говорить Марату не полагалось, и он пристыжено замолчал.

— Маратик, останешься со мной, — Марат так и не понял, что заставило эту называвшую себя его бабушкой женщину подойти к нему, положить одну руку ему на плечо, а другой приподнять его опущенную голову за подбородок и ласково посмотреть в глаза. — Здесь у меня большой дом, а сад — это почти квартира, только значительно больше. Вот, забор — это стены.

— Спасибо, мама! Спасибо! — мама Марата весело побежала из дома прочь, и ребёнок напрасно ждал, что она оглянется и посмотрит на него.

— Мама, ты куда? — нет, Марат не смог удержаться от того, чтобы выкрикнуть это убегающей вслед, хотя такому большому, как он, этого и нельзя было делать.

— Маратик! — нет, он даже побежал маме вслед, вырвавшись из бабушкиных объятий, догнал беглянку на крыльце и вцепился в её одежду, как пятилетний... Его мама обернулась, улыбнулась, опустилась на колени и нежно обняла.

— Ты уже большой и должен понимать... Нам с папой очень повезло найти эту работу. Пару месяцев поживёшь с бабушкой на свежем воздухе, а мы приедем и купим тебе всё, что захочешь.

Чего же хотел Марат? Марат хотел... рассказать матери о том, как Молния Маккуин обгоняет другие тачки, он хотел показать ей, как проходят гонки на той волшебно-красивой трассе, которую он видел в витрине магазина, он хотел... Только без мамы с папой все его желания теряли смысл... Даже гонять на новом велосипеде, когда никто не смотрит, было бессмысленно. Только вот Марат был слишком мал, чтобы объяснить это родителям. Бабушка стояла в прихожей, не желая мешать ребенку прощаться с матерью, и от того Марату было ещё сложнее отпустить ткань материнской юбки.

— Ну, Маратик, здесь очень-очень хорошо, тебе понравится, вот увидишь, — мама ещё раз клюнула в щеку, погладила по голове и, опровергая все свои утверждения, слишком быстро и радостно поспешила к калитке.

Марат сидел и ковырял вилкой овощи в тарелке, слезы отчаянно просились в глаза, и он иногда украдкой смаргивал их, подсаливая непривычную для него пищу.

— Маратик, не расстраивайся так, родители скоро приедут и заберут тебя, — бабушка, должно быть каким-то чудом, заметила его настроение. — Кушай, ну, что ты не ешь? Не вкусно? — щедро сдобренные кетчупом кабачки были склизкими, падали с вилки и плохо лезли в рот, а их вкуса Марат вовсе не чувствовал. — Маленький, завтра схожу в деревню за парным молочком, сделаю тебе на завтрак тюрьку, только сейчас покушай. Ну, давай!

Марат набил рот до отказа и теперь давился непрожеванной пищей, а бабушка только всё с большей жалостью смотрела на него, заставляя ребёнка из последних сил подавлять желание по-отцовски стукнуть кулаком по столу и убежать, — только вот бежать Марату было некуда. Его уже, цепко удерживая за руку, провели по окруженному высоким непрозрачным забором участку и на вопрос "А что там?" ответили "Соседи", пояснили, что, как и в многоквартирном доме, к соседям соваться не стоит. Он уже попытался полить из тяжёлой лейки огурцы, посмотрел, как растут помидоры, и под чутким присмотром, орудуя секатором, срезал тот самый такой склизкий теперь кабачок.

Марат даже не возражал, когда его раньше обычного без положенных к вечеру компьютерных игр с отцом уложили спать на высоком топчане и объяснили, что ходить ночью он будет, как маленький, на горшок.

Нет, игровая приставка осталась с папой, а папа уехал и вернётся точно не скоро, кто бы что не говорил. Марат выплакался в подушку и заснул.

Разбудило Марата заигравшее зайчиками по стенам, никак не позволявшее заслонить от своего слепящего света глаза солнце. Под одеялом стало внезапно душно, и Марат вскочил на ноги, по привычке звонко крикнув: "Мама!" Ему не ответили, и, опомнившись, Марат стал спускаться вниз со второго этажа, но и там никого не оказалось. Марат прошёл в прихожую, которую бабушка называла тамбуром, и дёрнул за ручку двери — дверь была заперта, Марат остался один.

Ещё отчаянно борясь с навязчивым щекотанием в носу, Марат оглядел: перед ним стояло огромное поблекшее от времени, покрытое выщерблинами и разводами зеркало. Марат оглядел себя в зеркале — оно отразило маленького мальчика в клетчатой пижаме: одна штанина задралась до колена, другую мальчик топтал босой ножкой, рукавчики рубашонки висели вразнобой, а застёжка из пуговичек сбилась на одну сторону. Да, оставленный в запертом доме, никому не нужный ребёнок был жалок, и от этой жалости Марат потёр глазки и тихо заплакал.

— Хнык... хнык, — Марат вытер мокроту под одним глазом, потом под другим, протёр тыльной стороной ладони под носом и удивлённо уставился в зеркало — за то время, пока он утирал набежавшие слезы, его отражение в зеркале изменилось, и сейчас там стояла рыдающая в три ручья девочка.

— А-аааа, а-аааа... — девочка отчаянно тёрла глазки кулачками — не по очереди, а одновременно сразу оба — и сопровождала слёзы отчаянным воем.

— Ты чего ревешь? — Марат забыл испугаться от неожиданности и даже уже не хотел плакать, но девочка в зеркале, осознав, что за ней наблюдают, только удвоила усилия. — Не реви! Ты маленькая, что ли? — Марат попытался успокоить страдалицу, прикрикнув на нее, но та не пожелала обратить внимание на замечание и только шире распялила рот в рёве. — Да, не реви ты! — Марат подошёл к зеркалу вплотную и схватил девочку за руки, пытаясь оторвать кулачки от её лица. Прикосновение заставило плаксу вздрогнуть. — Ты зачем ревёшь? — спросил Марат.

— Я не реву, — ответила девочка и икнула, — я плачу. А ты кто?

Марата учили не разговаривать с незнакомыми людьми, и, хотя девочка не предлагала сладкого или прокатиться на машине, он не был склонен сразу же раскрывать ей свою личность и знакомить с родителями.

— Я первый спросил, — ответил Марат.

— Меня забыли, — ответила девочка и опять потянула ручки к лицу, — оставили одну и дверь закрыли. Здесь у меня гроза и так страшно. А-аааа…

— Меня тоже забыли, — проговорил Марат, он прежде и не представлял, что это так ужасно звучит, — но грозы здесь нет и мне не страшно.

— Тебе не страшно? — удивилась девочка, всхлипнула и недоверчиво посмотрела Марату в лицо. — Значит, ты смелый?

Марат почесал затылок, а потом приосанился и ответил уверенно:

— Мне не страшно, потому что я очень смелый! А как тебя зовут?

— Стася, — ответила девочка, подавив икоту, и вытерла лицо. — А если тебе не страшно, то, может быть, ты посидишь со мной?

— Посидеть с тобой? — Марат в нерешительности огляделся, а потом, вспомнив о взятых на себя обязательствах, шагнул в зеркало.

Перед его глазами вместо деревянного тёмного низкого тамбура оказалась опрятная прихожая городской квартиры, новая, будто недавно купленная мебель, оклеенные обоями с ненавязчивым цветочным рисунком стены, и девочка в опрятном сером тёплом платье.

— Ну, и чего ты тут боялась? — удивился он и едва не подпрыгнул на месте от внезапно прорезавшей светлой вспышкой темноту за окном молнии; вслед за вспышкой света последовал оглушающий удар грома. Марат положил руку Стасе на плечо и прошептал: «Это гроза».

Стася испуганно пискнула, вздрогнула и, позабыв всякое смущение, о котором она возможно ещё не знала, спрятала лицо на плече у добровольного помощника.

— Включи телик, — проговорил Марат, подавив дрожь. — А игровой приставки у тебя нет? — телик и игровая приставка были главными, на взгляд Марата, способами побороть страх. В конце концов, в любимых папиных фильмах звуки были не менее громкими, чем этот гром.

— Я не умею, — всхлипнула Стася, повернула заплаканное лицо, чтобы посмотреть своему гостю в лицо, и тут же спряталась обратно.

— Чего не умеешь? — удивился Марат. — Телик включать?

— Я боюсь, — ответила Стася.

— Телик включить? — нет, Марат теперь чувствовал себя, в самом деле, очень смелым рядом с такой боякой. Впрочем, очередная вспышка молнии заставила его вспомнить страх.

— Там темно, я не могу зайти в тёмную комнату, не могу переступить порог, — Стася сдавлено вскрикнула, опять спрятавшись от грома на плече у Марата, и тихим шёпотом попыталась объяснить. — Свет горит у меня в комнате и здесь. Я побежала сюда, когда услышала, что за мамой захлопнулась дверь, а теперь, чтобы вернуться, надо пройти через тёмную гостиную.

Марат повернул голову налево и вгляделся в открытый дверной проём: темнота, плотная, вязкая и живая, заполняла собой просторное помещение гостиной, вибрировала на границе светлого прямоугольника двери и тянула свои щупальца к обнявшимся детям.

— Пошли, — проговорил Марат, хватая Стасю за ворот платья, — она испуганно пискнула, но послушно сделала шаг. Марат давно не боялся темноты, но эта темнота отличалась от всех прежде виденных им — она будто бы отказывалась впускать его, давила на поверхность кожи. — Бежим! — Марат протащил попискивающую от страха девчонку через тёмную гостиную и перепрыгнул через порог детской. Не поспевающая за ним Стася поскользнулась и щучкой растянулась на полу. — Ударилась? — Марат бросился поднимать недотёпу.

Стася потёрла ушибленную коленку и проговорила, глядя Марату в глаза:

— Ты, в самом деле, очень смелый. Скажешь мне, как тебя зовут?

— Марат...

Марат оглядывал пространство детской. Нет, здесь не было ни телика, ни компьютера с игровой приставкой — девчачий белый шкафчик, столик с зеркальцем, пышная кроватка в розово-белых тонах под кружевным балдахином, полки с книгами, мольберт, по полу разбросаны разнокалиберные банки из-под красок и растворителя. Обладательница этой комнаты должна была оказаться ужасающей занудой, и единственным, что нарушало эту атмосферу, была прикреплённая к стене шведская стенка с кольцами.

— Ничего себе, — проговорил Марат, цепляясь за перекладины, — а я думал, что девчонки играют в куклы.

— Это совсем не интересно, — заметила Стася.

— Гляди, как я могу! — Марат забрался по лестнице на самый верх, повис на руках и принялся раскачиваться как обезьянка.

— Какой ты сильный, — Стася всплеснула руками, — а я не могу лазить по этой штуке.

— Это очень просто, — ответил Марат, — я тебя научу, лезь ко мне.

Тяжёлые красные занавески надёжно заслоняли детей от вспышек молний, гроза утихла, или дети просто привыкли к звукам грома. Стася, попискивая от страха, висла на перекладине и не решалась оторвать ноги от лестницы.

— Ой-ой, здесь так высоко, я упаду...

— Даже если упадёшь, ничего не случится.

Марат разжал руки и легко спрыгнул на пол, Стася кулем свалилась следом, сбив его с ног. Дети лежали на полу, смотрели друг на друга и смеялись.

— Тебе больше не страшно? — спросил Марат Стасю.

— Совсем нет, — ответила она, — даже темнота ушла.

Марат не заметил, но на улице действительно развиднелось, сквозь занавески пробивалось солнце, а гром больше не гремел.

— А ты знаешь, у меня есть черёмуховый торт, черноплодка и мармелад, — проговорила Стася и вскочила на ноги.

— Где? — спросил Марат в предвосхищении.

Стася без слов схватила его за руку и потащила за собой, дети миновали гостиную и замерли в прихожей, услышав, как в замке проворачивается ключ.

— Ой, мама, — пискнула Стася. Марат подпрыгнул на месте и исчез в зеркале.

— Ой, Маратик, ты уже проснулся? Испугался? — бабушка вошла в дверь с трёхлитровой банкой парного молока. — Я в деревню пошла, а там с бабой Надей разговорилась, а она как начнёт языком трепать, так сам знаешь, — Марат не знал, что бывает, когда баба Надя треплет языком, но не собирался открыто демонстрировать свою неосведомлённость. — Ну, пошли, кушать будем. Проголодался? Соскучился? — Марат взял из рук бабушки банку с молоком и потащил в комнату. Через несколько минут он пил парное молоко из старой с выщерблинами огромной чашки и заедал чёрным хлебом, чувствуя, что никогда не ел ничего вкуснее. — Ах, какой ты молодец, внучек! Какой ты уже большой!

Остаток дня Марат машинально делал то, о чём просили, ел то, что давали, не помышлял о машинках и паровозиках, о мультиках и компьютерных играх… Все его мысли вились вокруг... черёмухового торта и черноплодки. Они были также загадочны и притягательны как темнота, как шведская стенка и гроза за окном.

— Баба, а ты умеешь готовить торт из черёмухи?

— Из черёмухи, внучек? Нет, не умею. Ну, ты знаешь, он такой терпкий на вкус, горьковатый... Тебе не понравится.

Марат недоверчиво хмыкнул:

— А черноплодка у тебя в саду растёт?

— У меня нет, Маратик, а вот у Александра Фёдоровича, нашего пасечника, точно есть. Он меня к себе приглашал, кстати. И если ты меня отпустишь, то я принесу тебе черноплодки и ещё медку прикуплю. Хоть что-то сладенькое будет.

Марат не возражал ни против черноплодки, ни против сладкого, ни даже против того, чтобы бабушка оставила его одного, но терпеть до завтра ему не хотелось. Марат лежал в заставленной спеющими на деревянных решетках помидорами мансарде без сна и вглядывался в ночь — нет, темнота здесь была совсем другой, лёгкой, как занавеска из органзы, почти невесомой, прозрачной...

Марат поднялся и стал осторожно спускаться по скрипучей деревянной лестнице. На цыпочках, чтобы не разбудить бабушку, он преодолевал ступеньку за ступенькой, — его осторожности позавидовала бы любая дикая кошка, сидящая в ожидании дичи в засаде или готовящаяся к прыжку. Марат осторожно открыл дверь в тамбур, придержал, чтобы та не стукнулась о стоящий прямо за дверью стол, вышел, встал перед зеркалом и позвал:

— Стася!

— Марат! — ответ был настолько скор и внезапен, что Марат вздрогнул на месте.

Девочка стояла прямо перед ним в лёгкой белой украшенной кружевами ночной рубашке и держала в руках фарфоровую тарелку с куском чёрного пирога и веткой чёрных ягод.

— Возьми, — проговорила Стася, — спасибо, что посидел со мной сегодня.

Марат принял тарелку и рассмотрел.

— Тебе не страшно? — спросил он, и Стася отрицательно покачала головой.

— Меня оставили с дедой, он крепко спит, а мама ушла к папе.

— А как же темнота? — недоверчиво хмыкнул Марат.

— Она так испугалась тебя, что больше не придёт, — ответила Стася, и Марат удовлетворённо улыбнулся.

— У меня есть молоко в холодильнике, а ещё машинки и паровозики... Ты не хочешь?

— Молоко? — переспросила Стася и огляделась, но Марат уже схватил её за руку и перетащил на свою сторону, он сейчас чувствовал себя очень смелым.

— Тиш-шшш... — он поднёс палец к губам и зашипел на гостью.

— Это твой дом? Какой большой и интересный, — Стася даже не думала о том, чтобы понизить голос, и беспечно делилась своими впечатлениями.

— У меня бабушка спит, — одёрнул её Марат и указал на старый венский стул. — Садись сюда.

Марат открыл холодильник, достал трёхлитровую банку, которая всё ещё на половину была заполнена молоком, наполнил две крынки с выщербленными краями, но девочка в ожидании не желала сидеть спокойно.

— Они на нас смотрят, — воскликнула Стася и ткнула пальчиком в потолок.

Марат поддел торт и, недоверчиво поморщившись, отправил в рот. Вкус был точно таким, как описала бабушка, но Марату понравился: щедро налитая сверху белая глазурь была кисловатой и одновременно приторно сладкой; напитанный ею корж и вправду слегка горчил; а попадавшиеся там твёрдые кусочки семян хрустели на зубах. Марат быстро справился с угощением и посмотрел своей гостье в лицо.

— Они на нас смотрят! — взгляд Стаси был наполнен предвосхищением новой тайны, и Марат впервые поднял глаза к потолку. — Вон там тётенька, а там дядя...

Приложив определённые усилия, Марат и вправду различил на потолке то, о чём говорила гостья, но она не желала останавливаться на достигнутом.

— Что у тебя там? — она указала на потолок. — Чердак?

— Мансарда, — недовольно отозвался Марат.

Стася прихлебнула молоко и слезла со стула:

— А над мансардой чердак?

— Наверно...

Будучи уверена в своих выводах наперёд, Стася не ждала ответа и уже подошла к лестнице:

— Мы будем прятать там клад и играть в пиратов. А там у тебя что? — Марат не успел подойти к гостье, как она уже сбежала с наполовину преодолённой лестницы, залезла обратно на стул и прижалась лицом к чёрному стеклу.

— Сад, — ответил Марат и поморщился.

— Там мы будем играть в путешественников: собирать ягоды, коренья и искать новые земли...

— К соседям ходить нельзя, — уверил гостью Марат, но она не ждала объяснений.

— Надо обязательно нарисовать карту. Мы нарисуем несколько карт, и только одна будет настоящей. Часть карт будет у тебя, а часть — у меня, и мы никогда и никому не скажем, какая настоящая. А ещё у нас обязательно должен быть шалаш.

— Шалаш? — удивился Марат.

— Лучше, если он будет на дереве, — от земли холодно, — ответила Стася.

— Я лучше покажу тебе свои машинки, — после сладкого с молоком Марата потянуло в сон, а его гостья разошлась не на шутку.

— Пойдём! — Стася легко согласилась.

— Ты только тиш-шшшш... — Марат в очередной раз приложил палец к губам.

— Как же у тебя интересно, — Стася, судя по всему, плохо понимала такие знаки.

Взявшись за руки, дети поднялись по лестнице, где между решётками с помидорами Марат с трудом притулил главное своё сокровище — коллекцию машинок.

— О-о-о! — Стася издала крик восхищения, и Марат не нашёл в себе сил, чтобы её утихомирить. — Какие машинки!

— Это всё моё! — произнёс он, не скрывая гордость, а его гостья, казалось, была готова оценить его сокровища. — Это Молния Маккуин, она самая быстрая.

— Папа подарил мне на день рождения машинку, но мама сказала, что девочкам нельзя играть таким и заставила выбросить.

— Играй, — согласился Марат, — пока я смотрю.

Стася с благоговейным трепетом взяла красную машинку в руки и принялась водить её по бокам спеющей помидоры:

— По кочкам, по кочкам...

— Эту тачку нельзя возить по кочкам, она должна летать...

Дети играли в машинки, пока Марата не сморил сон, но проснулся он на топчане один.

— Маратик, вставай! Позавтракаем, да я к Александру Фёдоровичу пойду. Маратик! Ты полуночничал у меня сегодня, мой маленький? Чего же не разбудил? Совсем не спалось? Молочко пил... А что за тарелка стоит на столе, как будто не наша, — Марат недовольно перевернулся на другой бок. — Ну ладно, досыпай, — милостиво согласилась бабушка. — Я тебе еду на столе оставлю. Золотой ребёнок...

Только начавшийся к полудню дождь заставил Марата подняться с постели: капли барабанили по покрытой железом крыше, и казалось, что тысячи птиц пытаются пробиться внутрь. Марат испуганно сбежал вниз по лестнице, выскочил в тамбур и, едва поравнявшись с зеркалом, закричал:

— Стася!

Девочка появилась в зеркале и удивлённо заморгала глазами:

— Ты боишься?

— Нет, — соврал Марат и протянул к зеркалу руки, Стася покорно вложила в его руки свои пальчики, и Марат облегчённо выдохнул — теперь он и вправду не боялся. — Выходи! — проговорил он.

Стася вылезла из рамы и рассмеялась:

— Я хотела тебя увидеть, — Марат тоже ответил ей смехом. Стоящий камнем у него в груди страх растаял.

— Пойдём! — Марат потащил Стасю за собой. — Нас атакуют хищные птицы, но мы улетим от них на машине.

— Нам обязательно нужно собрать пожитки в путешествие, — Стася рванулась к столу, и Марат не стал ей мешать.

Стася вслед за Маратом забралась на высокий узкий топчан.

— Быстрее! — прикрикнул на Стасю Марат. — Я завожу двигатель, и не забудь пристегнуться!

— А мы далеко полетим? — спросила Стася.

— Разве об этом сейчас надо думать?! — воскликнул Марат. — Лучше пригнись, а то тебя ударят клювом.

— Ой! — пискнула Стася и спрятала голову у Марата на плече. — А если нам не хватит еды?

— Что ты взяла? — спросил Марат.

— Бутерброды с колбасой и сыром...

— Мы уже летим...

* * *

Марат очень устал — он только что увёл Молнию Маккуина от тысячи хищных птиц. Марат жевал бутерброд с колбасой и сыром, а Стася рядом рисовала карту сада химическим карандашом на старой пожелтевшей бумаге.

— Нет, здесь яблоня, а заросли смородины здесь, — поправлял девочку Марат, время от времени заглядывая в рисунок.

— Смородиновый лес... — подтвердила Стася.

— Шалаш будет здесь, под виноградом... Слушай, разве ты ничего не видела?

— Я зажмурилась, — ответила Стася. — Я боюсь высоты.

— Ты не видела, какие виражи я закладывал? — Марат был разочарован.

— Нет, — Стася стыдливо потупилась.

— Ладно, — смилостивился Марат. — Ты скоро привыкнешь к полётам. А есть ещё что поесть?

Стася поднялась и пошла вниз за едой, а Марат рассматривал её рисунок: за лодкой Весёлого Роджера был Яблоневый пик, кострище и Смородиновый лес...

Стася вернулась с хлебом и остатками молока. Дети быстро на двоих прикончили еду.

— Надо проверить, правильно ли нарисована карта, — проговорила Стася, оглядывая завершённый рисунок.

— Надо, — подтвердил её слова Марат.

Дети спустились вниз и торкнулись в запертую дверь.

— Запасные ключи? — спросила Стася.

— Запасные... — удивился Марат и побежал в бабушкину спальню...

Связки ключей нашлись в прикроватной тумбочке, и, пока Марат подбирал ключи, Стася за его спиной что-то тихо напевала и строила рожицы перед зеркалом.

— Какой же из этих? — Марат был уже готов предаться отчаянию, когда дверь открылась сама.

— Маратик! Прости меня! — бабушка опустилась перед ним на колени и обняла за плечи. — Так надолго тебя оставила. Этот дождь, я без зонта, а Александр Фёдорович не пускает... Маленький... — Марат огляделся — за его спиной никого не было. — Испугался? Проголодался? — Марат уронил голову бабушке на плечо и горько заплакал. — Мой хороший. Прости. — Бабушка не унималась следующие полчаса, и вскоре Марат, опустив голову, сидел за накрытым деревенскими лакомствами столом: творог, горячий хлеб, мёд в сотах. — Внучек, покушай. Ты у меня такой молодец, такой смелый, такой самостоятельный. Правду твоя мама говорила. Просто золотой ребёнок! — Марат ронял слёзы прямо в тарелку. — Я не оставлю тебя больше так надолго. Успокойся маленький, мне надо в парнике огурцы полить. — Марат вскочил на ноги и решительно вытер слёзы рукавом. — Что ты? — испугалась бабушка.

— Когда огурцы будут? — спросил Марат.

— Как только до потолка теплицы дорастут.

— Пошли поливать! — проговорил Марат.

Сад после дождя был влажен и свеж, все запахи обострились, и Марат оглядел новым взглядом Смородиновый лес, Яблоневый пик, кострище, Малиновый бурелом, Цветочную горку...

— А кабачки обязательно готовить? — спросил он, забирая у бабушки из рук тяжёлую лейку.

— По-моему, так вкуснее.

— Ты научишь меня разводить огонь?

— Ты хочешь костёр жечь? Ты под корень поливай, чтобы на листья не попадало, и по кругу так, чтобы землю из-под корней не вымывало.

— Костёр жечь хочу, — твёрдо сказал Марат, стараясь точно выполнять инструкции.

— Ах, помощник! — бабушка всплеснула руками. — Но сегодня всё сырое, поэтому не получится.

— Костёр можно жечь только, когда всё сухое? — спросил Марат с серьёзным видом.

— Ну да, иначе не разгорится. А потом, как прогорит, можно в угли картошку закопать, она испечётся и будет очень вкусной.

— А где картошка? — спросил Марат, с серьёзным видом протопал к Неизвестному полю, на которое указала бабушка, и склонился над ярко-зелёными кустами. — Она готова?

Бабушка рассмеялась:

— Картошку надо выкапывать, и выкапывать её рано, кусты должны высохнуть...

Весь вечер Марат вместе с бабушкой обходил сад — он узнал, какие ягоды растут в саду, какие плодовые растения, корнеплоды, и заснул в полном изнеможении, а ночью ему снились клады, сражения, крутые тачки и шалаш под старыми разросшимися виноградными лозами.

Утром он послушно встал, позавтракал творогом с мёдом и отчего-то виновато смотрел в пол, пока бабушка мыла посуду.

— Маратик, — бабушка по-своему толковала его молчаливость и задумчивость, — я совсем ненадолго: только в магазин за продуктами схожу. У меня в деревне много подруг, а они, как трепаться начнут...

Марат покорно поднялся со стула и проводил бабушку в прихожую, но та не торопилась уйти, как-то виновато посапывая и беспокойно оглядывая ребёнка. Марат тоже чувствовал себя не в своей тарелке, переминался с ноги на ногу и смотрел в пол.

— Внучек... — жалобно протянула бабушка.

— Послушай, — Марат перебил её, — ты не против, если я останусь жить здесь, у тебя под виноградом...

— Маратик! — бабушка в очередной раз опустилась перед внуком на колени, обняла того, поцеловала и продолжала говорить, поглаживая по голове. — Зачем же под виноградом? Живи в доме, сколько хочешь. Я же просто привыкла одна, у меня свой распорядок дня, подруги, дела, а то, что с собой не беру, так тут идти два километра, ты только устанешь...

— Значит, ты не против? — Марат так явно обрадовался, что бабушка отпустила его и поднялась. — Спасибо! — душевно поблагодарил ребёнок. Бабушка отвернулась, прошептала "Несчастный!" и по виду утёрла слёзы. Марат догнал её в дверях и дёрнул за одежду. — Не закрывай дверь, пожалуйста, — попросил он. — Я хочу без тебя по саду погулять.

— Хорошо, мой маленький, хорошо, — в словах бабушки звучали плохо сдерживаемые рыдания.

Шаги бабушки растаяли за порогом — Марат стоял и смотрел в зеркало — захлопнулась калитка, и Марат позвал:

— Стася!

Девочка в красном в белый крупный горох платье протянула руки из зеркала и улыбнулась.

— Пойдём! — Марат залез в кроссовки и заставил гостью надеть старые бабушкины галоши.

— Баба не против, чтобы мы жили под виноградом, — проговорил Марат, едва его спутница, приволакивая ноги в сношенных галошах, спустилась вслед за ним с крыльца. — Смородина кислая, хороша в чае или в варенье... Яблоки не спелые, но так даже вкуснее. Я пробовал. Кабачки можно есть и сырыми. Скоро будет вишня, а крыжовник хотя и колется, но очень вкусный, — Стася не поспевала за его широким уверенным шагом, по мере сил ускоряла шаг и врезалась в спину мальчика, когда он резко останавливался, чтобы обратить её внимание на очередной предмет.

— Пастушья сумка! — вскрикнула она, склонившись над сорняком, и сорвала несколько плоских округлых маленьких плодов, ошелушила в руках, положила себе в рот и угостила Марата. — А это флоксы! — Она сорвала один цветок из соцветия и принялась покусывать ножку цветка.

Марат повторил за Стасей, вырвал один цветок из соцветия, пососал ножку цветка и улыбнулся:

— Сладко!

— Нам здесь будет хорошо, — уверила его девочка. — А где будет шалаш? — Марат подвёл Стасю к зарослям винограда, и они вместе полезли под образованный переплетением лоз и крупных листьев полог. — Хорошая крыша, — прокомментировала Стася, — набросаем на пол травы, а недостающую стену сделаем из полыни. Здесь хватит места даже для машинок.

— Тачки будут с нами, — безапелляционно заявил Марат.

* * *

Марат и Стася отдыхали на крыльце, а сад был надолго избавлен от сорняков и некоторых других растений. Платье Стаси было перепачкано травой, а белые колготки поменяли свой цвет на земляной и протёрлись на коленках.

— Когда ты переедешь? — спросил Марат.

— Мне надо взять несколько платьев и зубную щётку, — ответила Стася.

— Я не люблю ждать...

Стася поднялась и стала подниматься вверх по лестнице, Марат нагнал её в дверях, когда она уже подходила к зеркалу. Дети обнялись, а потом какое-то время стояли, держась за руки, и смеялись...