Осколки Войны (джен)

Он бродил по стране, не разбирая дороги, неизменно сжимая рукоятку сакабато одной рукой, и атласный шарф, фиалкового цвета, пропахший запахами цветущей сливы и крови. И шёл бесцельно, куда глядели стальные безразличные глаза. Война, революция Мейдзи, закончилась для Японии, но не для него.

Он шёл по дороге и лесом, не стремясь попасть в селения. Там, были люди. Но его имя слишком громко гремело отзвуками совсем недавно закончившейся войны. Его знали все, благодаря слухам, которые так любили в Японии. Его знали, как демона, скрывавшегося в ночи, в тенях, поджидавшего в засадах, и забиравшего жизни людей, повинных лишь в том, что верны присяге. Его знали, как рыжего Хиттокири, безжалостного убийцу, воюющего против сторонников сёгуната, на стороне изменников-экстремистов, без рода и чести, называющих себя революционерами, и поддерживающих императора. Его знали, как Баттосая, великого воина, мастера меча и стиля школы Хиттен Мицурюги Рю, а так же техник молниеносного бескровного убийства Батто, проложившего для нового правительства Мейдзи путь в новую эру, в будущее. Путь, проложенный трупами верных присяге, традициям, стране и сёгуну людей. Люди помнили, и, увидев шрам крестом на щеке и рыжие волосы — гнали его. Ведь почти в каждом селении был хотя бы один человек, близких людей которого он убил. «Убийца!» — кричали ему вслед, забивая камнями. «Демон!» — называли его, и проклинали, проклинали, проклинали…. И он уходил, не пытаясь обманывать ни себя, ни людей. Он — убийца. Хиттокири однажды и навсегда.

Как она могла полюбить его?

Нет, были и те, кто был рад ему. Правительство то и дело подсылало своих людей, предлагая ему высокопоставленные должности, в обмен на его силу и верность. Но нет, не за это он сражался и… убивал. Были и те, кто был обязан ему жизнью. Он ведь не только убивал сторонников сёгуната, но и защищал своих единомышленников, сторонников Исин Сиси, самое разношёрстное объединение восстания Сонно Дзёи. Только он никогда не имел друзей. Его слишком сильно боялись даже свои. Благодарны были, готовы были помочь, но предпочли бы не иметь с ним дел. Слишком силён, слишком искусен, слишком опасен он был. На всю Страну Восходящего Солнца было лишь считанное по пальцам рук количество людей, которые могли бы посоперничать с ним. Слишком быстр и ловок для пистолетов, и даже пулемётов. Его считали непобедимым, неуязвимым и свои, и противники. Но разве он был таким? Наверное. Раз враги решили подослать к нему женщину, ненавидевшую его за убийство жениха, и уничтожить его, воспользовавшись слабостью мужчин.

И им почти удалось. Если бы…. Если бы она его не полюбила, не спасла ценой своей жизни…

Он спал сидя, прислонившись спиной к вертикальным поверхностям, чтобы на него не могли напасть со спины, и неизменно держал в руках меч, чтобы быть наготове, по старой военной привычке. Да, чтобы быть готовым в любой момент нанести удар. Смертельный удар. И во сне, так же как и наяву его преследовали призраки людей, убитых им. Призраки людей и запахи войны. В том числе… её запах. Запах цветущей сливы для него навеки стал запахом прошлого, так же как горьковатый запах пороха, пряный — оружейной смазки, железистый — крови, и омерзительно-сладковатый запах разлагающихся тел. Эти запахи были всюду вокруг него. Или он пропах ими?!

Но почему столь дорогой для него запах цветущей сливы, её запах, был столь же ненавистен ему, как запах гниющей плоти?!

«Убийца, вызвавший кровавый дождь». Так она его называла, и совсем не боялась, как другие. Она его ненавидела, но как ей удавалось скрывать это ото всех?! Во время войны, а точнее времени открытых противостояний, всё было хаотично. И люди всех воюющих сторон боролись за то, что было в сердцах. У всех были разные причины для борьбы. Кто-то хотел изгнать иностранцев, и отомстить сёгунату за неравноправные договора, лишающие японцев последних прав, последних крох. Кто-то боролся за возвращение власти императору. Кто-то воевал за присягу, и потому что приказали. Кто-то воевал за перемены, которые приходили вместе с влиянием запада. А кто-то воевал против этих перемен. И со всех сторон было полно предателей и шпионов. Не понять было, кто за кого. Даже его Томоэ была засланным агентом, как сейчас бы сказали. Его таинственная, нежная, утончённая Томоэ тоже воевала. Воевала за своего жениха, охранника одного из чиновников сёгуната, которого убил на улицах Киото Хиттокири, убийца на службе у сторонников императора, человека Исин Сиси. Убийца, вызвавший кровавый дождь.

Так как же она могла простить его? Как совершила то, что ему было не под силу? Он не мог простить себя за то, что убил её, свою Томоэ. А она простила его и за смерть жениха, и за свою смерть.

На её могиле он поклялся, что после окончания войны оставит катану, и больше никого никогда не убьёт. Он знал: она очень хотела бы этого. И он это сделал, оставив меч, который убивал. В юности он этого не понимал. Но теперь знал: мастер был прав. Меч — это оружие, а искусство владения мечом — это искусство убивать. И он был одним из лучших в этом искусстве, и всё равно смог оставить катану. Катану, но не меч. Что ещё он мог, кроме как сражаться? Он и на войну-то вступил, ещё мальчишкой, учеником мастера одного из сильнейших стилей кендо, потому что верил, что сможет проложить своим мечом дорогу в мирное будущее. Мастер его предупреждал, что он станет убийцей, что в войне нет ничего благородного. Но он верил и сейчас в то, что поступил правильно, и приблизил мечом начало новой эры. Пусть и ценой своей души. И он это сделал, проложил дорогу…. Осталось только не забыть, за что они сражались на войне, и защищать мир, который они создали. Пусть и мечом, но таким, которым, как считалось, невозможно было убить.

Кажется, она для этого и спасла ему жизнь, для этого встала между ним, и сторонником сёгуна, зная, что он уже не сможет остановить атаку, которой целил во врага. Она погибла, сдержав атаку противника, чтобы он, будучи ослабленным из-за неё, смог одолеть врага. Она знала, что погибнет, и всё равно спасла ему жизнь. Неужели она всего лишь не хотела видеть, как второй её возлюбленный умирает у неё на глазах? Нет, не такой она была. Её жертва была ради мира, который он пытался приблизить тогда, и защищал теперь.

Он больше не убивал, скитаясь по Японии и защищая тех, кто не мог защититься себя сам, защищая мир, который создал своим мечом, ничего не требуя взамен. Ронин, самурай без хозяина, скитался, но лишь потому, что так его ничто не связывало с кровавым прошлым. Ничто, кроме её атласного шарфа фиалкового цвета, пропахшего запахами цветущей сливы и крови. Он скитался, пытаясь найти мир для своей души, души человека, убившего не только сотни людей, но и свою возлюбленную ради мира. Мира, который настал для японцев, но для него, осколка войны и её пережитка, так и не наступил. И, похоже, никогда не наступит.

А может, это и было её местью?

Бесцельного бредущего человека птицы и звери не боялись. Они подбегали близко, или садились на плечи или голову, в поисках тепла или еды, или из любопытства. И, кажется, они совсем не чувствовали запаха крови, который преследовал его. Он был бродягой, изгнанником. Но изгнал он себя сам. Бегал ли он от своего прошлого, или от самого себя? Он не знал. Он просто шёл, делая вид, что не замечает тени Бродячей Кошки, что словно послушная жена, следовала за ним…

Она оставила его, но и никогда, ни на миг не покидала, его Томоэ…