Забытые (джен)

Каменное крошево посыпалось вниз и исчезло в сумраке расселины. Александра, задержав дыхание, ускорила шаг: растягивать цепочку в таком месте было не лучшим решением.

Их крохотная группа шла по тропе шириной в три фута, не больше, шла упорно, шла с самого утра, и половину этого времени — вниз. Высоко в небе пылало белым пятном солнце, окруженное редкими облаками, и они лениво отбрасывали невесомые, едва заметные тени на горный массив, не имеющий названия ни на одной из известных карт. Впрочем, от обжигающих лучей спасали не они: над головами пересёкшей степь четвёрки нависали скалы, из разлома которых, словно из окна, разливался день.

— Ты уверен, что это верный путь?

Женщина, на этот раз оказавшаяся позади, поправила провисшую лямку заплечного мешка. Пот стекал по вискам, расчерчивая запылённое лицо причудливыми светлыми дорожками.

— Бесспорно, — отозвался командир, — всё согласно описанию Юрики. Горный хребет, после — на восток по притоку реки и вниз по каньонам.

— Если найдём безопасную площадку — предлагаю передохнуть. От этой жары я уже с ума схожу!

— Я за, — вклинился второй из мужчин, — Альхаге, а ты?

Хромающий перед ними проводник пожал плечами, одарив нанимателей мимолётным и не больно жаждущим отдыха взглядом. Его бледная кожа удивительным образом пережила четыре дня перехода под палящим солнцем, пока остальные обдирали облупившиеся носы.

Вероятно, этот молчаливый господин был магом, хотя упрямо отказывался признаваться. Исследователи из далёкой Империи не меньше десятка раз успели заверить его, что не имеют ничего против магии и тех, кто оную использует, но и это не убедило Альхаге открыться. С другой же стороны — пусть себе молчит. Обязанности он исполнял честно и даже дважды предупредил группу, на какие тропы лучше не соваться, а какие ягоды лишь похожи на съедобные, хотя мог обчистить трупы и сбежать.

За эту экспедицию ему пообещали мешочек золотых монет и койку на корабле до порта Такари. Часть суммы Альхаге сразу обменял на одежду, припасы и лекарства, хотя не выглядел больным. Уставшим — возможно, но ни одной раны Гоито, перебинтовывая по вечерам его спину и руки, так и не заметил.

— Решено! — не без радости хмыкнула женщина, в легкомысленном прыжке перелетая через трещину в камне. Она делала так всю дорогу, когда позволял ландшафт, и отвечала на вопросы «зачем?» с обворожительной улыбкой: «Ходить по трещинам — дурной знак».

Дорога сворачивала направо, не оставляя чужеземным учёным выбора. Густаф, идущий за проводником, предупреждающе махнул рукой и аккуратно глянул за поворот. Они уже были научены горьким опытом таких вот изгибов: за ними, бывало, скрывался сущий буран из пыли и песка, способный если и не сбить с ног, то лишить равновесия точно. А сейчас, когда слева от тебя пропасть, а внизу еле слышно журчит река, рисковать не особо-то и хотелось, синяками не отделаешься.

На этот раз всё оказалось в порядке. Никакого ветра, лишь только…

— Друзья, тут лестница.

Плеча начальника группы коснулась белая ладонь. Коснулась легко, почти невесомо, то ли опасаясь испугать, то ли брезгуя. Альхаге осторожно обогнул учёного и, чуть хромая, спустился по первым ступеням. Глубоко вдохнув раскаленный воздух, приподнял край рта, через плечо поглядев на троицу.

— Отдыхаем здесь, — без намёка на вопросительные интонации сообщил он, стряхивая свой мешок на хрустящие от песка и каменного крошева ступени и усаживаясь рядом. — Что будет внутри, я не знаю. Возможно, это последний участок дороги, где вообще можно немного задержаться.

— Здесь мы можем разве что перекурить, — почесав щетинистый подбородок, заметил Гоито, выглянув из-за спины Густафа, — ни палатку разбить, ни…

— Значит, посидим и перекурим, — прервал его Густаф, не оборачиваясь и ослабляя ремни своей ноши. — Полчаса. Утолим жажду, поедим и продолжим спуск. Хочу успеть до захода солнца.

Улыбка проводника превратилась в кривую ухмылку, но он смолчал. Запах табака раздражал его ноздри не больше, чем стойкий привкус человеческого пота. Его рубашка тоже пахла терпким теплом, но...

Шумно вздохнув, Альхаге расслабленно растянулся на камнях, уложив под голову мешок. Ему не хотелось пить и есть, мышцы слабо ныли, а от жары клонило в сон. Чтобы не задремать, он принялся разглядывать Александру, сидящую почти на самом повороте. Вот уж чьим рукам он предпочёл бы доверить пострадавшие части собственного тела.

— Говорят, — лениво, больше из дурного характера, чем желания предупредить, произнёс Альхаге, — что забытый храм населён духами. Сюда не приходят даже старейшины... моего племени. Только дикари. Но и они не спускаются слишком далеко. Говорят, — тише добавил он, — что первое их правило —«никогда не отходи от выхода дальше, чем твои глаза способны различать его очертания». Хотя, наверное, на их языке это звучит попроще.

Александра, распаковывая свёрток с пайком, прислонилась к тёплому камню.

— Серьёзно? — жуя подсохший хлеб с вяленым мясом, пробормотала она. Вкус здешней пищи оставался непривычным: на западе этого то ли огромного острова, то ли континента пекли совсем другие лепёшки, нежели эти, купленные в последней на их пути деревне. — А что ещё знаете об этом месте?

— Не больше, чем болван, что рассказал вам о нём, — не сдержавшись, сдавленно хохотнул Альхаге. Его руки слабо дрожали, когда он принялся доплетать начатую давно, утром, косу. Длинные светлые волосы покрывала хрустящая пыль. Как, впрочем, и одежду, и большую часть открытой кожи. — Сюда не следует ходить... людям.

— Именно с таких запретов начинаются истории великих открытий в наших краях. — Густаф, в отличие от остальных, остался стоять, прислонившись плечом к скале, глубоко затягиваясь самокруткой, наполняя жаркий воздух табачной тяжестью. Дымок, слабо различимый в дрожащем мареве, вяло вился, поднимаясь к таким же белёсым облакам. — Мартель де Сар, Антор Экзильский, Петрика Женьевская — все они путешествовали по в ту пору неизведанным землям своих герцогств, дабы заполнить белые пятна карт.

Затянувшись в последний раз, мужчина затушил и бросил недокуренные остатки вниз и долго смотрел, как этот огрызок прыгает от выступа к выступу, разваливаясь в полёте и теряя крошки.

— Святилище было построено в те времена, когда на небе горели не все звёзды. По крайней мере, так говорят. Но для кого?

— А мало ли, кому можно построить храм? Матери-земле, отцам-скалам, попутным ветрам… Язычники богаты на фантазию, — смачно плюнул Гоито за край, не удержавшись и тоже глянув на короткий полёт.

— Скалы тоже матери, — поправил неожиданно для себя Альхаге. Он не хотел встревать в разговоры, но такое пренебрежение к местной культуре неприятно царапнуло его самолюбие. Перевернувшись набок, рёбрами пересчитывая неровности старых ступеней, он поглядел на учёных и покачал головой. При ином раскладе здесь не было бы ни его, ни тем более их. — Но скалам и небу здесь не строят храмы. Зачем? Они и без того всё слышат.

Он заставил себя сесть ровно и вытащить из мешка флягу. Вода была тёплой и пахла горькой травой, но пить нужно: на такой жаре его пропавшее чувство жажды могло сыграть дурную шутку.

— Этот храм построили мои предки, — с уверенностью кивнул он, утирая губы; руки подрагивали. — Дикари так не умеют.

Густаф, наблюдавший за облаками с таким видом, будто обдумывал поэму, хмыкнул, переводя взгляд на проводника:

— Построили и бросили?

— Может, докопались до чего-то?.. — Александра спустила шляпу почти на самый лоб, прикрываясь полями от жгучего света. Её совсем разморило, и она, улыбаясь, заговорила медленнее: — Или просто решили оставить как есть? Как в монастыре Святой Майры Евникии, — проморгавшись от запестревших в глазах мушек, пояснила она для Альхаге, — это недостроенный храм в горном хребте на северо-западе от герцогства Эльно. Монахи и паства ушли, не закончив работу. Летописей о причине ухода не сохранилось.

«Дураки ваши соотечественники, вот и бросили всё на половине!» — хотел было выдохнуть насмешливый Альхаге, но в который раз прикусил язык и только повёл плечами.

— Должно быть, не хватило бренного злата, — сухо предположил он, убирая флягу с последним глотком и осторожно поднимаясь на ноги. — Если хотите — сидите и отдыхайте, а я схожу посмотрю, что там внизу. — Люди, переглянувшись, поднялись, отряхиваясь и собирая пожитки, и проводник покачал головой: — Ну, как знаете...

Лестница — сорок или пятьдесят кривых ступеней — привела его на маленький выступ, открытый яркому солнцу и ветрам. Где-то совсем близко журчал родник, но Альхаге и не попытался его отыскать. В таком месте лучше не пить воду.

В таком месте лучше вообще не находиться.

Он в последний раз вдохнул так, что рёбра заболели, и тронул округлый бок тянущегося вверх камня почти на самом краю истончившейся площадки. Колонна. Когда-то ею была, вернее. Поглядев через плечо на спутников, Альхаге, цепляясь за каждую подходящую неровность, обогнул колонну и сделал осторожный шаг вперёд. Конечно, он верил, что храм и существует, и благополучно уцелел за прошедшую с его запустения бездну времени, но отчаянно не хотел его находить. Но ниша, вгрызшаяся в тело скалы, изломанная мозаика и так глубоко вырезанные узоры, что их до конца не смыло само время, подкреплённое ветрами, не оставляли никаких иллюзий.

Некогда к той стороне разлома, прямо над пропастью и рекой, тянулся мост, понял Альхаге. Поддавшись порыву, он опустился на корточки, тронув сколы камня. Жрецы вряд ли приходили сюда по выступу шириной в две ладони. Не ветер подточил внешние части храма, так землетрясения, частые в этих краях. Они разрушили и мост, и часть лестницы, и сам вход в позабытое святилище, оставив лишь узкую трещину.

Не дожидаясь нанимателей, Альхаге шагнул от обрыва и развернулся, разведя руки и касаясь пальцами стен. Солнце заливало нишу и еле видный отсюда коридор через разломы в потолке, к журчанию воды прибавился ещё один поток — где-то там, в глубине.

— Эй, — произнёс проводник негромко на шаги позади себя, замерев у самой щели, — вот вам и храм. Ждать вас здесь, или сами дорогу обратно найдёте?

По спине, игнорируя плотные слои бинтов и одежду, прокрались мурашки: из пещеры веяло холодом. Древний массив скалы, чрево которой растерзали и превратили в нечто древние жрецы, чей прах уже успел сгинуть в веках, дышал стариной и недобрым привкусом могильника. Альхаге, жмурясь, провёл по одной из стен раскрытой ладонью: неровности, крошечные углубления, кажущиеся эрозией, манящие скрытой в себе тайной. Старые письмена.

— Ты у нас проводник, — ответил неожиданно тихо Густаф. Тяжёлый вздох прозвучал так, будто историк из-за моря действительно разглядел что-то в обломках и пыли. — Да и знаешь об этих местах куда больше нашего. Веди, как и обещал, Альхаге.

— Я проводник до, — подчеркнул Альхаге, — храма, а не по нему. И я провёл вас. По болотам провёл, — повернувшись, принялся загибать он с серьёзностью тонкие пальцы, — по лесам, по степи. Но внутрь я не пойду. Это вы безумцы, не я.

— Неужели вы так боитесь старых суеверий? — обойдя мужчин и привалившись к одной из колонн, уцелевшей лишь до половины, хмыкнула Александра, глядя на Альхаге как на чужака. Её губы подрагивали намёке на улыбку, а голос звучал лукаво. — Вы же нас по лесам провели, по болотам...

— Тридцать золотых за каждые двести шагов, — перебил посерьёзневший Густаф.

Альхаге скривился и снова поглядел на трещину. Желудок неприятно скрутило, а выпитое попросилось обратно. Тоннели, ямы, пещеры... Но, с другой стороны, если он собирается поселиться в чужой стране, не имея ни связей, ни работы, золото лишним не будет. В иное время он бы думал дольше, но не теперь.

Ему оставили один путь: переплыть океан и постараться затеряться среди человечков со смешной речью... и надеяться, что его никогда не найдут. Мало что подойдёт для этого столь же хорошо, как дружба с грязекопателями из Мелхорского университета истории. Быть может, протекция Густафа Лаэрмо спасёт его и от нищеты, и от скуки, но чтобы это проверить, необходимо доставить чудака-учёного домой.

— Тридцать пять, — без эмоций утвердительно бросил он и, на несколько секунд зажмурившись, первым протиснулся в щель.

Внутри оказалось светло. Почти. Многочисленные трещины расходились по покорёженным, точно вот-вот готовым осыпаться стенам, и тонкие солнечные лучики россыпью пропарывали полумрак. Пыль, плясавшая в их свете, резала нос и горло, а воздух только пах близостью воды: слишком много сквозняков, ветра и глубоких сколов, иссушивших внутренности древнего храма. Даже для замутнённого страхом тесноты и давяще-ненадёжных потолков взгляда Альхаге стало ясно: ещё десяток землетрясений — и это место будет потеряно навсегда.

— Огонь не зажигать, рты и носы прикрыть, — велел он сипло, прислонившись к стене и стараясь дышать ровно и медленно. Он полностью осознавал, куда полез, и сделал это добровольно, но тело предавало его в мелочах, пережимая горло и делая ладони мокрыми. — Следить за входом. Не знаю, что вы хотите найти, но лучше довериться опыту улаев. Они варвары, но не дураки.

Гоито, протиснувшийся последним, хмыкнул. Из речи проводника выходило, будто он сам не из местных, но все в группе знали, что других людей на этом клочке суши нет. Произношение у него звучало чисто, и это могло бы добавить загадочности, не будь учёный дремучим реалистом. Зачем искать тайны там, где, очевидно, виновен лишь языковой барьер? Забавный всё же говор у здешних дикарей.

Качая головой и подтягивая на затылке узел смоченной тряпичной маски, он последовал за остальными, сожалея, что освещения не хватит для хотя бы нескольких набросков.

Узкий коридор, расчерченный бледно-золотой сеткой, оказался совсем коротким: уже через тридцать шагов предводитель группы чуть было не наткнулся на спину Альхаге, остановившегося перед зияющей пропастью. Переливы света создавали удивительные по красоте иллюзии и мутили взор. Несколько раз — Густаф готов был поклясться даже собственными научными изысканиями — ему казалось, что коридор начинал спуск. Но стоило оглянуться и убедиться, что выход виден ровно под тем же углом, что и прежде — и марево проходило.

Историк, выдохнув, поднырнул под локтем проводника, рискуя сорваться. За краем пропасти белел камень, тонущий в сгустившемся сумраке: кусок лестницы, искорёженный и истрёпанный столетиями, ведущий на дно пещеры и, кажется, целый от своей середины и до самого низа. Только допрыгнуть до него или проложить лестницу возможности не было.

— Альхаге, так как давно построен этот храм и, говоришь, кому?

Проводник скупо улыбнулся темноте и пустоте, делая ещё шаг и остановившись у самого края. Наклонил голову, выискивая внизу дно. Ручей шумел где-то там, среди... камней или осколков ступеней, должно быть.

От резкой смены жаркого воздуха на затхлую прохладу до сих пор передёргивало.

— В те времена, когда не все звёзды горели на небосводе, — повторил он тихо, перебирая пальцами по углу стены и жестом отказываясь от протянутой кем-то позади мокрой тряпицы. К привычной досаде, усталости и раздражению начинало примешиваться что-то вязкое и липкое. То же, что заставляло ладони потеть, а ноги — ступать невесомо и тихо. — Или и того раньше. Когда первые люди только выбирались из земляных нор, а этот мир принадлежал драконам. Ну а кому... Не повезёт — спросите лично.

Неприятно рассмеявшись, Альхаге осторожно глянул за угол, шагнул к другой стене, ощупывая носком сапога пол. По обе стороны от коридора расходился карниз, но слева едва ощутимо сквозило.

— Продолжите путь?

Густаф оглянулся на коллег.

— М?

— Идём, — незамедлительно ответила Александра, и в голосе её не слышалось страха — лишь легкое волнение, приглушённое маской. Выражение лица едва угадывалось, но нетрудно было представить, как она поджимает губы, не решив, улыбнуться или не дразнить судьбу.

— Идём, — повторил за ней Гоито, качая головой, — куда деваться. Зря приплыли, что ли?

Альхаге, издав невнятный горловой звук, лишь отдалённо схожий со смехом, поманил учёных за собой и первым ступил на карниз. Первые несколько секунд он постоял, вслушиваясь, и оглаживал стену кончиками пальцев. Если бы не люди и их золото, он ни за что бы не полез в этот могильник, но сейчас, замерев так близко от выхода, но ещё ближе — к тайне, — начал поддаваться сомнениям. Под его руками поскрипывали пыльным налётом рельефы старых рисунков, под его ногами спало наследие предков.

Это было слишком давно, но Альхаге помнил, что сам считал науку высшей ценностью.

— Держит, — тихо бросил он, едва узнавая свой голос. — Надёжно. Идёмте, если не передумали.

* * *

Несколько минут они передвигались в молчании, прерываемом шипением Альхаге. Проводник то и дело замирал на краткие секунды, вздрагивал и зыркал по сторонам, не слишком-то успокаиваясь, заслышав живые шорохи мышей и гнездящихся в вышине мелких пичужек.

Окончательно остановился он так же резко, в молчании и лишь выставив в сторону руку, выдохнул и... шагнул за край карниза. Гоито сам едва не слетел вниз, а Александра подавилась вскриком: казалось, что странноватый чужеземец обезумел и решил покончить с жизнью, но белёсый силуэт завис в воздухе на ладонь ниже, чем прежде.

— Лестница сохранилась, — тише прежнего прошептал он, опасно покачнувшись и переступая с ноги на ногу. Голова попала под тоненький лучик света и вспыхнула на миг серебром. — Если повезёт, сможем спуститься и пройти напрямую до центрального зала. Я так думаю, — прибавил он, зябко передёрнув плечами. — И осторожно, ступени высокие.

— Может быть, всё-таки факел?

Гоито, скрипя ботинками по хрупкому крошеву, спрыгнул следом за Густафом и помог Александре. Казалось, он единственный из троицы, не считая Альхаге, не горел безумием научных открытий. Всем бы его здравомыслие...

— Не могли же эти улаи не использовать хоть какой-то источник света?

Сдерживая распирающее грудь дыхание, Альхаге с ловкостью кошки соскользнул ещё на несколько ступеней, нетвёрдо припадая на левую ногу, постоял, всматриваясь в камни под ногами, и хмыкнул:

— Сюда они и не заходят.

— Постоят у порога и домой пойдут? Как-то не очень похоже на паломничество.

Гоито чиркнул огнивом раз. Второй. Третий. Как ни крути, на этот раз прямого «нет» он в словах Альхаге не услышал, а если бы местное суеверие стоило хоть чего-то...

Четвёртый. Пятый. Шестой.

— Да что за... Эй, стойте! Я сейчас.

Он не прекращал попыток, и казалось, что прошла вечность: руки заныли от бесконечно повторяющихся движений, а спина взмокла сильнее, чем прежде. Гоито, спустив маску на подбородок и закусив губу, не без труда поднял голову, и перед глазами всё крутанулось. Не придержи его за ворот Александра — и добрался бы он до дна куда быстрее коллег.

— Не понимаю, — пробормотал он сипло, растерев лоб предплечьем и встряхивая головой. — Искр нет. Это как?

Ему не ответили: проводник застыл на пять-шесть ступеней ниже, поджав истончившиеся до нити губы. Со стороны казалось, что он забыл, как дышать.

Но Альхаге... слушал. И слышал. Говоря по чести, куда больше, чем люди, таращащиеся на него во все глаза. Чуткий слух прежде различал все шорохи в огромном помещении, каждый взмах крохотных птичьих крылышек — сейчас звуки затихли. Не разом. Волной.

Воздух не задрожал и молнии не забили из пустоты в нечестивцев. Но всё стало иным.

— К выходу, — одними губами произнёс Альхаге, а затем рявкнул уже во весь голос: — К выходу, недоумки!

— Чего?

Не привыкшие к таким внезапным переменам в проводнике, да ещё и не знающие его столь хорошо, чтобы доверять первому слову, заморские учёные в непонимании переглянулись. Ничего особого, на их взгляд, не происходило.

— Это почему? — попыталась дипломатически уточнить Александра. За время перехода по степи она успела понять, что Альхаге бывает слишком... щепетильным в вопросах местной культуры. Чаще всего — на совершенно пустом месте. — Мы ничего не оскверняем и плохого не делаем. Всё в поря...

— К выходу! — вдруг перебил Густаф, стоявший ближе остальных к Альхаге. То ли что услышал в его тоне, то ли и сам почувствовал. — Быстро, быстро, быстро!..

Люди двигались слишком медленно. На их месте Альхаге давно бы мчался по узкой полосе камня до площадки по ту сторону скалы, а не копался на одном месте с неуклюжими «ой» и «ай». Лишь Александра успела перебраться на карниз, её напарник — шагнул одной ногой, цепляясь за выбоины в стене, когда померк свет. Под ногами слабо задрожал камень, а с потолка посыпалась колкая и забивающая всё, что можно, мешанина из пыли и песка. Лестницу повело в сторону без хруста, словно она уже давно надломилась и ждала очередного землетрясения.

Густаф не успевал, это стало очевидным во время следующего толчка. Трещина, отделяющая ступени от выступа, расширялась быстро и почти беззвучно — или у людей без видимой причины отключился слух. Удивляться глава экспедиции не мог: сознание лишь выхватывало отдельные картинки, а тело двигалось с неловкостью тряпичной куклы. Он рванул вперёд, едва не проскочив последнюю ступень, и замер на один-единственный удар сердца, собираясь с храбростью и готовясь прыгнуть. Вероятно, последний раз в жизни, но и выбора не было. И...

Он не успел. Карниз в оглушающей тишине начал стремительно удаляться, а потолок опрокинулся под совершенно немыслимым углом. Густаф беспомощно раскрыл рот, жадно заглатывая воздух сквозь тряпичную маску и взмахнув руками, а может, всё же закричал, но сам себя не услышал. Он зажмурился, когда твёрдая, но ненадёжная поверхность окончательно ушла из-под ног. В голове вспыхнула малодушная, но слишком трезвая мысль, что смотреть на глыбы, которым суждено перебить твоё тело, слишком дурной выбор, и что лучше уж умирать в соплях и слезах, но не видя конца.

— ...ть, — выбил из него удар, но совсем не тот, что он ожидал. Камни ободрали щёку и превратили грудь в один сплошной синяк, но точно не так, как от падения с большой высоты. Густаф шевельнул руками, почувствовал, как одну что-то сдавило, а другой под пальцы попался уже знакомый рельеф стены, и выругался так, как никогда прежде.

Стена. И как он, милостью Всетворца, ухитрился перепрыгнуть без малого пятнадцать футов и не промахнуться мимо карниза?

Густаф ухватился покрепче за выступ, ёжась под чужой рукой, вжимающей его в стену, и спешно нашарил на поясе скальные крючья. Забить один стоило ему седых волос, а если бы не Гоито, вцепившийся в него, как клещ, и протянувший страховку, полёт бы точно возобновился.

— Маг?! — не оборачиваясь, крикнул Густаф, трясущимися пальцами затягивая узел на веревке и проверяя, крепко ли сидит крюк. — Альхаге?

Слова оставили гул на дёснах и языке, но потонули в чудовищном стуке крови, обхватившем виски и уши. Древний храм продолжало сотрясать, и всё то же благоразумное малодушие зашептало учёному, что глухота пошла если не всем, то ему точно во благо. Одно дело — видеть, как ползёт прямо перед носом трещина, рассёкшая скалу, и совсем иное — услышать хруст громче, чем смогут издать твои кости.

Густафа дёрнули, и он не сразу сообразил, что тянет его не Гоито. Обернувшись, он уставился на вжавшегося совсем близко от него проводника и непонимающе уставился на серое от пыли лицо. Его потянули решительнее, но не в сторону выхода, а дальше по карнизу. Тёмная щель рта раздвинулась, Густаф тоже что-то крикнул, давясь летящим во все стороны песком, но с тем же результатом. А затем его повело к краю карниза, натянулась верёвка...

На плечи навалилась тяжесть, лёгкие обожгло болью, его принялись толкать, заставляя отдаляться от коридора и трещины, ведущей наружу, Густаф засопротивлялся...

Одна из потолочных плит обрушилась на место, где несколько секунд назад замерла, вцепившись в трещины и стенные узоры, Александра. На счастье женщины, она этого уже не видела, ползущая за Гоито так быстро, как только позволял мешающий всем командир. От этого зрелища в разуме Густафа что-то надломилось, и он обмяк, позволяя толкать и тащить себя, больше не задерживая группу и только морщась от всполохов чего-то едко-белого.

Карниз вторил изгибам искорёженной стены и в некоторых местах растрескался так глубоко, что приходилось перепрыгивать, молясь, чтобы камень выдержал. Оглушающая тишины и вибрация, расходящаяся накладывающимися друг на друга волнами со всех сторон, дезориентировала, и следующие минуты смазались в памяти Густафа. Одним из наиболее чётких пятен стала трещина, разошедшаяся прямо под его ногой, и нечто светлое, заполнившее её, прежде чем мужчину заставили на это встать.

Выдержало.

Больше Густаф не останавливался.

Он пришёл в себя окончательно, когда группу полностью окутала тьма. Стены дрожали, но ровно, а вот внутренности скручивало и колотило, будто землетрясение так и не утихло. Единственными ориентирами оставались те же всполохи, разрывающие черноту на десяток ударов сердца, и неприятно-холодные пальцы их проводника. Густаф не знал, идут ли за ним, не слышал ни шагов, ни дыхания, и не мог обернуться, зная, что если поддастся сомнениям, то ужас поглотит его, и следующий шаг он сделает в пустоту.

Движения, ставшие опасно механическими, всё реже разбавлялись прыжками и резкими поворотами. Когда ноги вынесли Густафа на вынырнувшую из темноты площадку, мужчина с минуту царапал стену ногтями, вжавшись в неё мокрой спиной и стараясь не соскользнуть в несуществующую пропасть. Когда первая волна оцепенения схлынула, он осел на пол и схватился за горло, окончательно стянув маску и хрипло, протяжно кашляя.

Он внезапно понял, что снова слышит дыхание коллег и грохот обвала. Камни падали где-то вдалеке, но гул ввинчивался в уши и сковывал конечности.

Морщась, он посмотрел на очередной всполох: хрупкий беловато-синий свет разливался по ладоням сжавшегося в нескольких шагах Альхаге. Проводника колотило, и он не поднимал расширенных, застывших в пугающе-скорбной гримасе лица глаз, лишь перебирал пальцами, гоняя искры света. Точно дитя, играющее в колыбели после встречи с чем-то страшным.

Густаф резко выдохнул в последний раз и заставил себя обернуться. Первой он увидел Александру, прижавшуюся к гладкому, точно отполированному камню стены, без следов сколов или затёртого узора. Женщина, сворачивающая выдернутую из карабинов верёвку, попыталась улыбнуться, но её рот упрямо кривился и съезжал уголками вниз. Гоито, сидящий почти у самого перехода площадки в страшный карниз, сдвинул свою маску на лоб и перебирал резные бусины браслета. Дерево стукалось и щёлкало, сталкиваясь между собой, и почему-то этот звук стал последней каплей. Густаф отвернулся и уткнулся в грязные, ободранные ладони.

— Маг, — глухо произнёс он, когда первый приступ поутих. Не глядя на Альхаге, покачал головой и зябко сунул руки под куртку. — Ты нас спас. Спасибо.

Слова зазвучали эхом. Чётче всех, точно разбившийся бокал, звякнул голос Александры: женщина не плакала и улыбалась слишком неестественно, но казалась лишь напуганной до полусмерти, а не лишившейся разума. Когда её обнял Гоито, она закрыла глаза.

Альхаге молчал. На вид он, не позаботившийся ни о страховке, ни о защите для глаз и рта, пострадал меньше всех, но это выглядело совершенно естественным. Колдунам можно и не такое. Колдунам иначе и нельзя.

— Надеюсь, вы не зря носите всё это снаряжение, — просипел он, когда пауза стала напоминать глухоту, обрушившуюся на них во время обвала. — Если не удастся найти выход, придётся ползать по стенам.

«И лучше б я бросил вас и уже был снаружи», — читалось в его затравленном, измученном взгляде. Говорить этого проводник не стал. Стряхнув с ладони огоньки, отбросившие новые тени и осветившие площадку шире, он прижал ладонь к лицу, к носу, к ушам, будто больше не в силах чуять и слышать.

Они сидели на этой площадке, пока мышцы не перестали напоминать желе, а головам не вернулась способность ясно мыслить. Гоито, счастливец, даже задремал, и никто не посмел его будить. Он проснулся сам, задохнувшись от кошмара, и ни с кем не встретился взглядом.

Несколько минут исследовательская группа и их проводник слушали, как где-то далеко-далеко наливается яростью гроза. Или это земля вновь сотрясается, ломая древние пещеры. Но уже не в этом храме.

— Альхаге, — приложившись к фляжке и пожертвовав несколько капель воды, чтобы промыть глаза, позвал Гоито, — сможешь зажечь наш факел?

Серый в тусклом свете силуэт, так и не поменявший позы за прошедшее время, уставился на него с изрядным недоумением: Альхаге, с тихой ненавистью припоминая, с чего начались их злоключения, не нашёлся, что ответить. Разве они не видели, что произошло? Не поняли? Да как можно быть такими слепцами?..

Он открыл было рот, но чихнул и снова зажмурился. Действительно, что эти люди видели? Просто очередное землетрясение, какие случаются каждый день по всему материку. Вместо всплеска местной защитной магии — следствие шока. Они не способны чувствовать мир так, как он.

— Никакого огня, — повторил он устало. — Мы не знаем, кому принадлежит этот храм. Если живущее здесь существо разгневается, всем нам станет плохо.

— Живущее божество? — переспросила женщина, слабо шевельнувшись. Белая в холодном свете, с глубже прорезавшимися морщинками, но чуть более живая и явно вменяемая — и то благо. — В каком смысле? Здесь никого не было уже как минимум лет триста.

Отодвинувшись от Гоито, она, украдкой пытаясь потрогать ближайшую к себе искру, поглядывала на Альхаге, как он порой сам смотрел на людей. И если он считал их нелепыми и во всё сующими нос глупцами, то в ответ получил клеймо занятного язычника, поклоняющегося грому и ветру.

— Вы не местные, да и местные сюда не полезли бы, — подбирая слова, попытался усмирить эмоции и объясниться Альхаге. — В вашей стране верят в неведомого Всетворца, существование которого принимают как данность. У нас же... многое происходит.

Он с усилием поднялся. Заплечный мешок показался тяжелее в несколько раз, но, что хуже, он всё так же не ощущал жажды, хотя и чувствовал, как пересохли и истрескались губы. Вот будет потеха, если ему суждено усохнуть в этой дыре и остаться приветствовать других болванов, ищущих приключений и открытий, в роли уродливой мумии.

Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Альхаге, не глядя больше на учёных, прошёлся вдоль стены, подсвечивая путь ещё одной искрой и ощупывая поворот. В каменном косяке остались углубления, похожие на следы от дверных петель. Если здесь когда-то находилась дверь, то, возможно, дальше протянулся не просто коридор, заканчивающийся тупиком или залом для молитв.

— Вот увидь вы дракона, — махнув рукой, побрёл он в единственном доступном направлении — вглубь храма, — что бы сказали?

— А что сказать? — хмыкая, поднялся вслед за ним Густаф. Тело протестующе взвыло, защёлкав всеми суставами и перекрутив каждую мышцу. — Что-нибудь да придумали б.

Компания искателей снялась с места, не отдохнувшая, но и не расставшаяся с надеждой благополучно окончить это путешествие. Шли медленно, уже без масок, и не отрывая ладоней от стен — в надежде почувствовать новые толчки прежде, чем они обрушат на них потолок.

— Если это храм, здесь наверняка должен быть хоть какой-то механизм освещения. Язычники диковаты, но не настолько, чтобы прыгать по ступеням в темноте. — Густаф, свободной рукой придерживая лямку мешка, просунул пальцы под ворот рубашки. Кожу саднило даже после обработки мазью, но жаловаться не стоило: рёбра целы, а синяки это стали не первыми. — Мне так кажется.

— Как вы себе это представляете? — тут же буркнул, не потрудившись более смягчать речь Альхаге, ведя пальцем по одной из стен. На чуть блестящем камне, даже близко не схожем с грубой шершавой кладкой в первом зале, расцветал тоненький налёт инея, светящийся в темноте. Он быстро таял, но и этого хватало, чтобы не биться о выступы и не налетать на впереди идущих. — Большой рычаг, волшебным образом зажигающий огни в светильных чашах? Или раскрывающий потолок для солнечного света? Любят же в вашей империи сказки!

Он чувствовал взгляды чужеземцев, но не задавался вопросом, так ли они лояльны к тем, кого не обделили магическими умениями, как утверждали сами. Пока он им полезен, никто его не тронет. Даже если очень захочется.

— По крайней мере, это было бы удобно, — после долгой паузы, точно переварив слишком уж неприкрытую насмешку, отозвалась вместо начальника Александра. Женщина, не отводя взгляда, как от последнего их шанса на спасение, наблюдала за искристыми зеленовато-голубыми переливами волшебного снега.

Нутро храма, приметное пока лишь непроглядной тьмой и заботливо затёртыми стенами без единого узора, ввинчивалось в скалу всё глубже. Единственными отчётливо ощутимыми вещами осталась тупая боль, дёргающая мышцы, да непроходящее ощущение тошноты от едва заметного уклона пола. Изредка казалось, что и у стен есть слабый-слабый, едва заметный поворот, но уверенности не было. Хуже того, после нескольких попыток осветить место кратких привалов Альхаге зарёкся делать это вновь: всякий раз свет выхватывал совершенно одинаковые куски стен, плиты без швов и сколов под ногами и ровный, как стрела, путь в черноту. Не было ни поворотов, ни ответвлений, ни комнат. Не ощущался даже сквозняк, сочащийся из щелей и тайных панелей. Темнота, как надеялись все они, поглощала звуки, кроме шагов и дыхания, но разум знал: здесь больше ничего и нет.

В старых сказках, которые с детства слышали трое учёных, часто рассказывали о старых языческих культах с их жуткими верованиями о трещинах, расколовших земную твердь до самого центра, и о тропах в царство мёртвых. Они, конечно, не верили, но Густаф, начавший запинаться о собственные ноги и ни на миг не отрывающий ладонь от небывало-гладкой стены, перебирал про себя варианты фраз, которыми можно упрашивать тёмного привратника вернуть их в мир живых.

Он не спрашивал остальных — и рта не открывал, боясь вновь понять, что оглох, — но отчего-то думал, что и они размышляют о чём-то подобном.

Время растворялось, как и весь мир за границами пустоты в толще камня. По остаткам внутреннего чутья и реакциям крепко побитого тела выходило, что плетутся они не меньше двух часов, и в весьма приличном темпе, только вот была одна странность: пусть коридор и, возможно, складывался в огромную, незаметно поворачивающую спираль, но вниз уходил слишком заметно. И для такой глубины дышалось им очень уж свободно.

Прежде их команда облазила десятки древних развалин, и в каждой находилось своё подземелье. Однако и в подвалах, едва скрытых под землёй, и в многоуровневых пыточных казематах архитекторы прошлых столетий предусматривали систему вентиляции. Где-то это были воздуховодные трубы и ниши, где-то — отдушины. Но в храме на далёком то ли острове, то ли континенте на это не было ни намёка. Разумеется, трезвомыслие говорило, что это лишь возносит архитектурное искусство улаев, но нет-нет, а проскакивала мыслишка, что дело в магии.

«Я не буду спешить с выводами, — насильно повторял Густаф, заглушая голоски ужаса в своей голове и уставившись на окончательно истончившуюся полосу инея. Носок сапога в очередной раз зацепился за ногу. — Я буду мыслить здраво. Я буду наблюдательным, хладнокровным и бесконечно выдержанным, как старое вино... Бесконечно. Бесконечно выдержанный грязекопатель в бесконечном коридоре, начало которого уже затерялось, а конца, может, и вовсе не существует».

Горло сдавило, пережимая судорожный вздох, но Густаф не закричал. Выдержка, о которой он просил себя, роли не сыграла: его просто опередили.

— Лучше бы я подох на поганом болоте! — хрипло взвыл резко остановившийся проводник, стряхивая на пол тощий заплечный мешок. На него налетела Александра, и он отпихнул её, замахнулся кулаком, но ударил в стену, да так, что хрупнули пальцы. — Лучше бы в горах, в бою, лучше бы меня сожрал этот ублюдочный коротышка! Да что угодно, милостью Праматери, но не здесь! Как крыса! В сраной старой норе!

Взвившийся вверх голос хлестнул по ушам и сорвался в хрипы и надсадный кашель. Густаф замер: в темноте, поглотившей их, когда волшебный иней совсем пропал, этот голос показался ему стонами раненного животного, отгрызающего себе лапу, чтобы выбраться из ловушки. Только вот Альхаге бежать некуда.

— Остановись, — хотел оборвать он самоистязания, но сказал это чуть слышно, не перекрыв стука крови в ушах. На счастье, Гоито и Александра не нуждались в командах, но остановили скулящего мага слишком поздно.

— Альхаге, Альхаге, прекрати истерику! Достаточно!

Александра, ухитрившаяся повалить проводника и теперь сидевшая на нём, пока Гоито держал руки, охнула: Альхаге лягался и изворачивался как кошка. Истерика — самое верное слово, чтобы охарактеризовать творящееся с ним безумие: он сипло визжал, кусался, сопротивлялся всем попыткам себя утихомирить и бранился, перескакивая с языка на язык и срываясь в жуткое шипение. Лишь несколько минут спустя, перемазавшись кровью и наставив учёным новых синяков, он, утомившись, обмяк и забормотал, что не хочет сгнить под землёй и что даже золото не стоит таких мучений, а затем вдруг замолк, задышал ровнее и медленно-медленно распрямил один из пальцев, сощёлкнув маленькую искорку света.

— Кто шаги считал? — сумрачно, но без намёка на припадок спросил он, облизывая растрескавшиеся губы. Пошевелив ладонями и создав ещё десяток искр, поглядел на перекошенное лицо нависшего над ним Гоито. Гоито на несколько томительных секунд застыл, позабыв моргать, и медленно разжал пальцы.

— Шесть с лишним тысяч. Плюс-минус. А ты...

Густаф с присвистом вдохнул. Захотелось засмеяться так, чтобы вытолкнуть из горла комок спазмов, и повторить трюк Альхаге с превращением рук в кровавую кашу. А затем упасть на месте.

— Привал, — тихо прошептал он, поднимая руку и закрывая глаза. В ушах ещё звучало эхо воплей, а кожа почти не чувствовала прикосновения. — Разложить вещи. Гоито, посмотри раны Альхаге. Будет плохо, если наш проводник подхватит какую-нибудь древнюю заразу.

Не дожидаясь исполнения, учёный отошёл на несколько шагов вперёд и сел. В тот же миг тело словно превратилось в студень, и он с протяжным вздохом привалился к стене. Заболело всё, на что сегодня он падал, и это было почти приятно.

* * *

Альхаге сидел молча, позволив себя раздеть и ощупать. Не повезло ему и на этот раз: Александра растянулась около Густафа, а за рёбра и ладони хватал их коллега с медвежьими лапами. Жаловаться не на что, даже с измочаленной косой, мешающей бинтовать, обошлись бережно, не говоря ни о чём ином.

Кивком поблагодарив Гоито, накинувшегося на галету сразу, как убрал медицинские принадлежности, проводник пересел поближе к женщине. Раньше за ним такого не водилось.

— Госпожа, — обратился он как можно учтивее, уложив на колени аккуратно замотанные ладони, — какие сейчас настроения в вашей стране? Насколько там безопасно?

— Настроения? — повторила Александра немного заторможенно, приоткрывая один глаз. На фоне серого, запорошенного пылью лица он показался тёмным провалом. — Всяко лучше, чем здесь.

Смешок прозвучал не слишком-то весело. Перекатившись набок и уложив голову на руку, учёная уже нормально поглядела на Альхаге, остановилась на несколько секунд на следах ногтей, расцветивших шею, и уставилась в стену за его плечом. Ни тени прежней легкомысленности.

— Понимаю, что вас беспокоит. Вы ведь поэтому молчали о своих силах, верно? Мы не одни такие, — суховато хмыкнула она, пытаясь лёжа покачать головой, — это прежде магия была не в почёте, но не теперь. Мы куда более... прогрессивны. Не знаю, что вы слышали, но почти всё это байки прошлых лет: синод обещал, что никогда более не вернётся к охоте на магов. Ну а касательно всего остального — то чем дальше вы от границы, тем безопаснее живётся. Если, конечно, вы не подумаете об использовании ваших талантов, — неловко приподняла она край рта; Альхаге запустил под потолок ещё несколько «огненных» шариков, и она залюбовалась холодными переливами зелени и бледно-голубого. Сложно отвести взгляд. — Мелхорский университет готов щедро платить тем, кто может принести реальную пользу, а вы... — Александра прерывисто вздохнула и вновь перелегла на спину. Руки дрожали, когда она ослабляла шнуровку под горлом. — Я так думаю: вы ловко прикидываетесь нелюдимым дикарём, верящим в злых духов, прячущихся по развалинам, но не более того. Вы умны, возможно, получили образование, сравнимое с нашим. И Всетворец свидетельствует — какое у вас чутьё!..

Вполне искреннее восхищение смазалось зевком. Кривовато ухмыльнувшись, Альхаге отодвинулся, задержал дыхание, поднапрягся и встал на ноги.

— Ну конечно... Я подумаю. Отдыхайте, госпожа.

Он оглядел место их остановки и шёпотом пообещал Гоито, что подежурит. Если бы не внушительная сумма, и без того гарантированная словом Густафа Лаэрмо и честью целого заведения любителей грязи и старых камней, он, чтобы набить цену, помахал бы руками, поколдовал для вида, как колдун из сказок, и сообщил о незримой защите. Увы, совесть или усталость тому виной, но Альхаге ограничился кривоватым ковылянием туда-сюда и уверением, что здесь нет крыс.

Ни у кого не хватило решимости сказать вслух, что это не лучшая новость.

Учёные заснули быстро, и Альхаге, устав ходить, сел неподалёку. Щурясь, он разглядывал лица спящих, смотрел то в потолок, то в пол, лениво и без особой охоты жевал полоску вяленого мяса и думал. В красках вспоминал вспышку позорного страха, заставлял себя представлять, как стены и вправду сжимаются, и бил по щекам, приводя в чувства, чтобы смотреть на реальность здраво, а не через призму паники. Пусть и слабо, но это помогало: голова кружилась чуть меньше, дышалось — чуть легче. Наверное, при должном старании он сумеет разрушить толщу скалы и пробиться к поверхности, да только знать бы, как глубоко они спустились...

«Я буду прямо как червяк», — беззвучно хмыкнул он, подняв руки. Разбитые костяшки нещадно зудели. Спина болела. Даже от необходимости продолжать существовать мутило, несмотря на перспективы навсегда оставить дом, постараться забыть об унижениях и изгнании и, быть может, обрести занятие по душе. Совместить деньги, уважаемую должность и науку — прекрасный способ скоротать оставшийся срок.

Не без некоторого труда припоминая рассказы, услышанные за время пути, Альхаге позволил себе невиданную роскошь: погрузился в мечты. Полуразрушенные подвалы (изрядно скромнее того, в который он влез на этот раз), позолоченный солнцем кабинет с рядами книг на полках и вежливое «господин маг» увлекли его, вырвав из реальности на несколько прекрасных часов. Он даже попытался придумать себе фамилию на манер имперской аристократии, но шевельнулся и едва не взвыл от боли в накрепко затёкшей ноге. Давясь шипением, Альхаге отлип от стены, скривился пуще прежнего и следующие минуты, не идущие в сравнение с затраченным на сладкие грёзы временем, разминал и разгибал себя, силясь встать. Перекосило его знатно, и, чтобы случайно не наступить на кого-то из группы, если снова подведут ноги, он похромал прочь, но не вниз, а обратно.

Его чуткие глаза едва-едва различали очертания стен, и удушливый ужас, загнанный подальше, вновь начал просачиваться в разум. Выдыхая, как учил его Гоито, Альхаге вскинул руку и резко сжал пальцы. Боль хлестнула до позвоночника, но в трясущейся, обессиленно раскрывшейся ладони задрожало пламя. От него по бинтам расползался иней, холод проникал под кожу, крутя суставы, но отнимая чувствительность у отёкшей кожи — и он разгонял тьму. В отличие от глупых светлячков, показывавших другим ровно то, что видел сам Альхаге, его ледяное чудо светило, раздвигало монолит стен и... и было настоящим.

В пустоту истощение, решил Альхаге, раз всё одно здесь подыхать. Кривя губы в сардонической усмешке, он сделал нетвёрдый шаг вперёд, повернулся глянуть, как там его наниматели — и не успел задавить вскрик: стена по левую руку исправно отражала свет везде, кроме узкого прямоугольника, тянущегося от пола до потолка. Тьма, поселившаяся в нём, пожирала отсветы...

Он рванул назад так, будто не его мышцы закостенели, а конечности и торс принимали удары пуховых подушек, а не камней. Альхаге не успел поразмыслить над этим: его несчастное тело хлопнулось на колени и принялось тормошить поочерёдно поганых заморских приключенцев.

— Вставайте, — шипел Альхаге, морщась от отбивающихся рук. — Встать, ну же! Ну!

После он, поразмыслив, признал, что не гордится: вместо красноречивой речи или хотя бы внятного «я обнаружил нишу в стене, идём посмотрим» он выдал поток сознания на дикой смеси двух языков, шипения и ругани, бешено вращая глазами и размахивая «горящей» рукой. Александра, спавшая тяжелее всех и не успевшая прийти в себя, слушала его, отупело хлопая глазами, но Густаф и Гоито, кажется, что-то да разобрали.

— Какой, чтоб его, выход? — возмущался младший исследователь, растирая лицо и лохматя бородку трясущимися с недосыпу руками. Начальник тем временем собирал пожитки, покачиваясь и то и дело промахиваясь, хватая воздух. — Какой, к демонам, вход?

— Тёмный, — выдохнул Альхаге и понял, что за такой ответ его больше прежнего хотят стукнуть по голове и упасть спать обратно. Язык и мозги стали работать чуть чётче. — Выше этого места, прямо в стене, и клянусь чешуёй Праматери, что в той, которую я же и трогал, когда шёл. Возможно, это ловушка, а возможно, и нет. Но там колдовство, и я не знаю, надолго ли оно открыло эту дыру.

— И ты настаиваешь...

Он едва не хлопнул в гневе ладошами, но вовремя остановился.

— Да, — прошептал Альхаге, неловко помогая Густафу и немного встряхнувшейся Александре собирать вещи. — Может, это наш последний шанс не умереть от жажды и голода в бесконечной каменной кишке. Но если вы не хотите...

— Как мы можем не исследовать таинственный проход, если нас туда буквально зовут? — бледно улыбнулась Александра, поднимаясь и забрасывая за спину изрядно отощавший мешок. Альхаге подняли в четыре руки, морщась от вновь накатившей темноты и морозца, разошедшегося волной, когда потухло нервно дрогнувшее «пламя». — Вы ведь сможете нас спасти?

На этот раз смех прозвучал бодрее. Альхаге, так и не сумевший понять, как вообще может что-то различать без источников света, сощурился.

— Я попытаюсь, — сказал он без особой уверенности. Стало противно: рядом с человечками, говорящими, придерживающими его горячими руками, расходился в стороны страх. Утешала лишь мысль, что с ними разум понимает: начни стены сдвигаться под покровом тьмы — он сперва услышит крики.

Чуть переведя дыхание, Альхаге вновь заставил пальцы вспыхнуть льдом. Зрачки сжались, стоило подзадержать взгляд на белом пламени, заныло в голове, а по перетянутой спине прокатился озноб. Одно хорошо: будь огонь огнём, им вскоре перестало бы хватать и этого чуть спёртого воздуха. А холод... Можно и потерпеть.

— Я готов. Но на месте того, что там может прятаться, я бы уже напал. От напряжённого ожидания мы не становимся вкуснее.

— Ты ведь просто пытаешься убедить нас не отказываться от этой безумной затеи, Альхаге? — нашёл силы растянуть губы в почти пристойной улыбке Густаф, во все глаза любуясь настоящей магией. Не выдержав такого внимания, проводник и сам ухмыльнулся:

— Если вас утешит, я всё ещё не чую крыс.

Он поплёлся по показавшемуся слишком уж наклонным полу, приволакивая ноги и норовя поджать руки к животу. Если бы не Густаф, поддерживающий его под локоть, коротенький отрезок пути стал бы куда неприятнее. Внутри всё цепенело: стоило только подумать, что ход лишь пригрезился, как холодок, схожий с тем, что лизал пальцы, расползался в груди. Бывает же, что засыпаешь стоя, так отчего бы не вздремнуть на ходу?

Учёный вовремя шагнул ближе, придержав, когда Альхаге едва вновь не завопил, качнувшись на подгибающихся ногах: свет пламени в отражении стен точно ножом рассекли. Только в этот раз бедняга, не бросившись прочь в ту же секунду, увидел слабый-слабый блик в глубине хода. Там, где, по логике, предполагалось быть одной из боковых стен.

— Альхаге, — встряхнул Густаф задержавшего дыхание мага, не зная, что спас этим от нового приступа, — а ведь и правда — вход.

— И там есть нечто, мешающее мне колдовать. Или перекрывающее, — с присвистом поправился тот. Сглатывая и особо не чувствуя на языке слюны, проводник осторожно-осторожно, бочком, шагнул к нише, вытягивая «горящую» руку. Холодное свечение не погасло, но дрогнуло. Альхаге обернулся: — Надолго моего «светильника» не хватит, но вместе с тем, если подумать, это хороший для вас знак: мы приближаемся к святилищу. Навряд ли древние стали бы охранять так тщательно что-то ещё.

— Вероятно, — согласился Густаф, жестом велев остальным ближе не подходить, и сам встав у Альхаге за спиной. С такого расстояния «пламя» осветило узкий коридор, делающий поворот шагов через пятьдесят от начала, с такими же гладкими стенами и потолком. — Мне сейчас интереснее, что его открыло. Ты, Альхаге? Твоя магия? Наше присутствие? Может, стена открывается сама через определённые промежутки, и мы прошли мимо десятка таких? Или рядом нужно было поспать? — Хмыкнув, он тронул мага за рукав: — Гаси, не трать силы. Здесь обойдёмся простым огнём.

На огниво, извлечённое из внутреннего кармана куртки, Альхаге уставился с нескрываемым ужасом.

— Чем бы это ни было, — хладнокровно прибавил учёный, выдержав его взгляд, — оно не огонь не любит, а лёд.

— Когда началось землетрясение, я не колдовал, — огрызнулся Альхаге, огромным усилием не позволяя себе скатываться в истерику. Человеки... — Всё началось с появлением огня. Или непоявлением, если вам так будет угодно. И здесь-то нам прятаться особо негде. Подумайте хорошенько, — почти зашептал он, по привычке взмахнув пустой рукой, но покривившись и пряча во избежание новых травм за спину, — не лучше ли вернуться наверх? В пустоту храм, мы и так весело прогулялись. Спустимся в дыру, после проползём по стенам, как дикие жуки, и выберемся. Ну же, — выдохнул он, заметив сомнение в глазах Гоито, да и Александры, хмуро взирающей на лаз, — подумайте, пока не поздно. Во имя Праматери, у вас и без того множество материалов для ваших книг — одни колдовские двери чего стоят.

— Может, ты и прав... но я себе не прощу, если мы остановимся в десятке шагов от последних следов древней культуры. — Густаф, тронув проводника за плечо, обернулся: — Голосуем. Александра? Гоито?

Не было нужды оборачиваться, Альхаге уже знал, как эти дурни поднимают ручонки, не задумываясь, на что подписываются. Впрочем... раз они переплыли с одного материка на другой ради надежды найти старинную нору, чего ещё ожидать? Благоразумия?

— Вперёд, — буркнул он, не дожидаясь, когда Густаф скажет это сам. — Навстречу приключениям.

Его снова хлопнули по плечу, но возмутиться Альхаге не успел: рука принадлежала Александре. Женщина кивнула:

— А вы начинаете проникаться, да?

* * *

Крик продолжал звенеть в ушах.

Лаз, вопреки самым страшным предположениям, первые триста шагов вёл себя пристойно и не чудил, но когда за поворотом впереди заметно посветлело, под ногой Гоито громко хрустнул камень. В следующий миг крупная лапа рванула Альхаге к стене, а Александра точно так же схватила беднягу-художника. Несколько секунд они, вжавшись в стену, вслушивались, пытаясь за стихающим визгом услышать зарождающийся грохот обвала.

— Плита просела? Нет?.. Да чтоб вас, почтеннейший, — прошептал тихо-тихо Альхаге. Плохо управляясь с рукой, он обтёр лоб, отчётливо вдруг осознав, как выглядел сам в несколько схожей ситуации. Правда, у Гоито поводов было больше. — Всем бы так верещать.

— Моя младшая вопит хуже, — поддержал его таким же сдавленным шёпотом Густаф, ногой пробуя пол. Копья не повылетали, камни не покатились.

— Это потому что она маленькая, — сглотнув, шагнула за ним Александра, тайком проверяя, продолжает ли на неё поглядывать Альхаге. Не то чтобы это действительно становилось проблемой, но отчего-то смущало. — Подрастёт — научится.

Упражнялись в остроумии они до тех пор, пока не прекратили дрожать колени, да и после лишь сбавили обороты. Учёных бодрило всё: и неспешно приближающийся свет, и гаснущее под действием неведомой силы колдовство Альхаге, и близость тайны, до которой у них, как оказалось, есть все шансы добраться. Подлило масло в огонь замечание проводника, что ход, открывшийся им, больше похож на жреческий, а не коридорчик для просящих и молящихся. А что хрустнуло — так не накрыло, и благо.

— Погодите, — поднял ладонь Альхаге, прервав весьма изящную шутку Гоито, остановившись перед очередным поворотом. Оглядевшись, глубоко вдохнул. — Так не бывает. Пахнет... лугом?

— Не чую, — признался Густаф, а Александра шумно принюхалась, прикрывая нос рукой.

— Можжевельник, кипарис... — Она вышла чуть вперёд Альхаге. — Вода. Слышите?

— Подземная река? В этих краях такое возможно?

— Мы ушли далеко, — повёл плечом проводник, нервно щёлкая пальцами. Искры потухли быстрее, чем прежде. — Кто знает, но здесь, верно, не только река, но и лес с полем, полным цветов и благодати. Ну зачем я сюда полез...

Позади него хихикнули, но не слишком уверенно. Все они обрадовались бы и хорошему, и плохому, лишь бы не шататься по узким коридорам, влезая в новые узкие коридоры и возвращаясь обратно. Путь в таинственные святилища и не должен быть лёгким, но чтобы настолько странным...

Вскоре они увидели первое пятно влажной плесени, и чем дальше — тем гуще она расползалась по всем доступным поверхностям, слабо мерцая и напоминая мох, населённый светлячками. Скромную арку, выходящую в полутёмный зал, она облепила полностью.

Альхаге вышел первым и зябко поёжился: тусклое мерцание уходило далеко вперёд и вверх. Он, помедлив, плеснул вверх ледяным пламенем, потухшим через доли секунды, не выдержав напора остаточной магии этого места, и успел лишь разглядеть высоко поднимающиеся колонны впереди и куполообразный потолок. В самом верху, как ему показалось, блестело что-то безумно похожее на стекло, но он не посмел тешить себя надеждой.

После стен, лишающих возможности полностью развести руки, пространство зала оглушало. Запахи трав и молодой коры кружили голову, шум воды разносился с обеих сторон от арки, и разыграйся воображение ещё немного — покажется, будто лицо обдувает свежий ветерок.

— Добрались?..

Голос Александры дрогнул, и женщина до хрипоты раскашлялась. Не оборачиваясь, Альхаге зашагал прочь от арки, прочь от людей, озираясь и напрягая зрение, оборачиваясь вокруг себя и стараясь вложить в память каждую деталь. В верхней части храма и стены, и пол казались обычной каменной кладкой, по пути вниз — полированным камнем, но ни там, ни там они не напоминали дорогой мрамор. Пол и вовсе не имел швов и казался чёрным, опалённым и превратившимся в стекло. Ни разводов, ни потёков.

— Нужно зарисовать, ну хотя бы несколько набросков, вы погодите, погодите, я сейчас... — бормотал далеко позади Гоито. Когда Альхаге в который уже раз обернулся, учёный суетливо рылся в мешке, то и дело вскидывая голову и очарованно разглядывая огромное чёрное храмовое нутро. Не отходящие, не спорящие и не менее удивлённые Александра и Густаф, едва не склеившись боками и накрепко схватившись за руки, запрокинули головы.

Это оказалось много большим, нежели всё, что они ожидали увидеть.

— Люди так не могут... верно? Верно?

— Я хочу, чтобы вы запоминали каждую трещинку, — растягивая слова, произнёс Густаф, когда Альхаге, оправившись от неожиданности, повернул назад. — Света мало, но это всё, что мы можем сделать. Если Гоито сделает хоть какие-то зарисовки, то, думаю, они станут единственными изображениями этого места за последние несколько сотен лет. Если вообще есть какие-то другие. А мы осмотримся. Александра, мы же...

— Маски.

На Альхаге поглядела только женщина.

— Вы наденете маски, если у вас есть ещё, — повторил проводник, обходя их по широкой дуге. — Не знаю, чем мы сейчас дышим, но если эта поросль рассыпает споры, то вам не захочется глотать их и дальше. Да и запах этот...

Он остановился у края площадки и побрёл вдоль него к стене с аркой. Весь зал, насколько хватало глаз, рассекали по обе стороны два глубоких жёлоба. В стену они вгрызались огромными отверстиями: когда-то, должно быть, в каменных руслах бесновались полноводные потоки, но ныне по ним бежали ручьи. Тянуло водорослями и мокрым песком, но никак не цветами.

— И молю, — не решившись кричать, повысил он голос, — не пытайтесь отколоть камешек на память. Только нового обвала нам не хватало.

«И контакта со здешней дивной растительностью, без которого можно обойтись...»

Он боялся закрыть глаза. Боялся зажмуриться. Только чёрные стены отделяли его от уверования в то, что они выползли на поверхность. После пыльной прохлады подземелья нереальность ощущений сбивала с ног.

— Альхаге, сопроводите меня? — разбивая хитросплетения разбушевавшейся фантазии, с неизменной вежливостью окликнула его Александра, шаркая по зеркальному полу стоптанными подошвами. Кроме маски она нацепила очки, несомненно стянутые из алхимической лаборатории: на одну линзу опускались увеличительные стёклышки. — Я хочу осмотреться, пока Густаф удерживает Гоито от лобызания каждой неровности, но опасаюсь на что-нибудь наступить.

— Отчего же не сходить?

Они пошли вдоль одного из ручьёв, договорившись повернуть обратно у первых колонн. По ногам сквозило, журчание воды умиротворяло почти так же, как могло бы на поверхности, и единственным, что сбивало с толку, было чувство оглушающей пустоты. Альхаге, заложивший руки за спину, чувствовал, как нелепо-дружелюбно растянулись его губы.

— Зачем вы приплыли сюда, госпожа? — поинтересовался он через несколько минут молчания, понизив голос. Предосторожность казалась напрасной: звуки терялись в этой громадине, не желая отражаться от удивительных гладких пола и стен. — На вашей земле тоже хватает малоприятных и провонявших невесть чем нор.

Александра крепче вцепилась в лямку своего мешка, тоже улыбнувшись за тканью, скрывшей рот и нос, но покачивая головой. Глядя под ноги, призадумалась и нехотя пожала плечами.

— Мне кажется, что в это место меня вела целая череда невозможностей и случайностей. Портовый городок, в котором я росла, старые байки, долг в сотню монет, вынудивший отправиться не в столицу, а в библиотеки древнего, но куда менее престижного Мелхорского университета... — Голос становился ровнее и размереннее. Не решаясь перебить, Альхаге чуть замедлил шаг: до колонн оставалось всего ничего. — Там я снова повстречала сказки из детства, но называли их уже не стариковскими глупостями, а песнями былых времён. Не знаю... Глупо прозвучит, но когда я нашла их, внутри всё запело. Я грезила выжженной солнцем степью и красными скалами, резьбой на раскалённых камнях и людях, носящих имена звёзд. Когда Густаф стал собирать группу, — остановившись, обернулась она к Альхаге, — я не дала себя опередить. Никому. Как видите, степь, резьбу и звёздного господина я нашла. Ну а вы?

Смешок вырвался против воли. Проводник крепче стиснул запястье, болью приводя себя в чувства, и привалился к колонне боком. На этой громадине, отполированной до неизменной зеркальности, не цвела светящаяся плесень, а слабые отсветы той, что осталась позади, не разгоняли темноту.

— «Звёздный господин», — невесело ухмыльнулся он, сдувая волосы с лица. — Да... Хорошо звучит. Я старший сын старого рода, такие имена — традиция. В сказках моего народа древние, наши предки, были способны гасить звёзды и поглощать миры, пронзая пустоту между ними подобно вашим вестницам. Не буду врать, мне бы польстило узнать, что моя никчёмная кровь могла обратить на себя внимание Праматери, или что мне уготовано нечто невероятное, но я давно не дитя. И если вас сюда вело провидение, то я бежал к этой помойке сам, подгоняя себя своими же ошибками. Впрочем, если эта встреча позволит уплыть отсюда и мирно жить отпущенные годы, я с готовностью уверую и в судьбу, и в магию имён. Не снимайте.

Александра, севшая на край жёлоба, виновато поглядела на него сквозь линзы очков и вернула маску на место. Голос Альхаге и шум воды нагоняли на неё покой и податливую мягкую сонливость, и она, растирая ноющие запястья, сложила заплечный мешок и со вздохом легла, уложив на него голову. Обернувшись, смотрела, как Альхаге обходит колонну, возвращается и замирает на краю, там, где бок тёмного каменного ствола пересёк край русла, выйдя за него боком, как проросшее на берегу дерево.

— Нам толком ничего не известно про улаев. Даже то, кому именно они поклонялись и строили ли храмы, подобные этому, где-то ещё. Кто знает, Альхаге, вдруг и вас сюда привели ради великой цели? Я открою тайны этого места, а вы узнаете историю своего народа.

Постояв у обрыва и поковыряв несуществующую ямку в полу, Альхаге подошёл к учёной и сел рядом. Он хромал и даже дышать старался не в полную силу, казался неуклюжим и измотанным, но ухитрился опуститься на каменный пол с поистине нечеловеческой грацией. Белки светлых глаз влажно блестели.

— Подумайте сами, госпожа, — пробормотал он, зевая в предплечье и испортив такой красивый, обводящий всё вокруг жест, — способны ли люди сотворить подобное? Улаи кажутся вам загадочными дикарями, но они люди. Смертные, как и вы. — Потерев наиболее уцелевшим пальцем пол, Альхаге поморщился. — А это творения драконов.

— Это может быть драконьей усыпальницей? — помолчав и взвешивая все доводы в пользу того, что Альхаге лишь неудачно пошутил, спросила Александра. Пол под её спиной не имел ни щербинки, чтобы и правда махнуть рукой и заявить, что это лишь гений человеческого трудолюбия. — Или дворцом? Или... кладбищем? Что они вообще делали с телами мёртвых? Об этом где-то написано?

— Вы так любознательны, — вздохнул с присвистом проводник, пытаясь поколдовать. Искорки затухали, теряясь в живущей в зале пустоте, а стараться в полную силу не больно-то хотелось. — Но разве ответ не очевиден?

Наслаждаясь мастерски изображённым ожиданием, он сощёлкнул с ногтя ледяную полоску, влив в неё достаточно сил, чтобы она успела долететь до ручейка, и не менее мастерски выдержал паузу. Зловещая ухмылка, растянувшая губы, вышла более чем пристойно.

— Они их... съедают.

Он клацнул зубами и картинно, хоть и не слишком громко, расхохотался. Она прижала ладонь к груди и горестно простонала «о ужас!». Общий смешок прозвучал почти одновременно и вполне удовлетворённо.

— А вы шутник, — протянула Александра, садясь и похрустывая суставами. Альхаге ответил ей улыбкой, и гораздо более дружелюбной, нежели на всём пути до того.

— Ни в коем случае, госпожа. Именно так они и делают, клянусь крыльями их вождя. Ну что же, — предложил он, поднимаясь и протягивая ладонь, — пойдёмте дальше? Или вернёмся?

— Да... нет, постойте, — ухватившись как можно выше бинтов, встала и исследовательница, — погодите немного.

Альхаге, помедлив, повернулся, пытаясь отследить её взгляд. Кивнув, неспешно обошёл колонну, снова сощурился и, растерев пальцы, сосредоточился. Давление остаточной магии неприятно прокатилось по позвоночнику, но запущенный на другой «берег» огонёк благополучно долетел и разбился о стену. Примерно в шаге от арки, утонувшей в густых тенях. Глаза успели разглядеть резьбу и короткий коридор, сворачивающий в сторону. Точно не тупик.

Правильнее всего было увести женщину, взывая к разуму и объясняя, что путь к святилищу любого храма, если его строили не блаженные, точно не прячется в непонятных кривых коридорчиках. Помешали две вещи: осознание, через какой кривой коридорчик пришли сюда они сами, и любопытство. Альхаге просто надышался ароматной плесени до безумия, а может, заразился им от этой троицы.

— Не хотите перебраться через бушующую воду, дабы осмотреть загадочные помещения, сокрытые в глубинах древнейших подземелий? — поинтересовался он тоном, подходящим имперскому аристократу, а не дикарю из далёких земель. Александра, не сводя глаз с черноты, затопившей вожделенную арку, изобразила неглубокий реверанс и подтянула перчатки.

— Если вы приглашаете, господин Альхаге, — ведите.