На спор (джен)

— Зассал, Титя? — презрительно протянул Рыжий.

— И ничего не зассал! — запальчиво выпалил Макс Титов, кличку "Титя" люто ненавидящий. — Самому слабо, да?

— А не я проспорил, — издевательски ответил Рыжий, — а ты! Ссыкло!

— Сам ссыкло! А я смогу!

Язык у Макса всегда раньше головы вступал, еще бабушка говорила. Вот и сейчас сработал, не отбрехаться.

— Все слышали? — победно повернулся к одноклассникам Рыжий. — Титя подписался, что всю ночь в подвале просидит.

— И чего? — удивлённо спросил Радик. — Делов-то?

— Да не в своём, — ликующе пояснил Рыжий, — а в школьном!

— Да ну, — не поверил Радик, — гонишь!

* * *

Школьный подвал был местом жутковатым, про которое в их городке только глухой никаких баек не слышал. Ну, или совсем уж дурной на голову.

Новую школу затеяли строить сразу после той, Московской, Олимпиады, когда не то что Макса, его матери ещё и в проекте-то не было. Проект здания задумали шикарный, не хуже, чем в Москве — с бассейном, кинотеатром, танцевальным классом и даже зимним садом, что для маленького рабочего городка было делом немыслимым. Максовы бабка с дедом, тогда ещё совсем молодые, надеялись, что их дети обязательно пойдут в новую красивую школу и одобрительно глядели, как бойко строители корчуют лес и роют большой котлован — сначала под мастерские, которые планировали сделать отдельным корпусом.

По осени котлован заполнился водой — и там по пьяному делу утонул Шкалик, местный пьяница. "Место-то проклято!" — зашептались было бабки, но на дворе была советская власть, насквозь атеистическая, и шепотки быстро поутихли. Воду из котлована откачали, начали делать фундамент, и тут кто-то наверху решил, что задрипанному городишке такое роскошное здание не по чину. Проект школы взялись пересматривать и удешевлять, и строительство опять застопорилось.

За пару лет строители успели возвести мастерские и главный корпус, отринув излишества вроде зимнего сада или танцевальных классов (бассейн и кинотеатр будущий директор, выучивший в своё время половину городка, ценой второго инфаркта всё же отстоял), и тут пришла Она. Перестройка.

Страна с упоением бросилась в водоворот перемен, в котором не нашлось места для недостроенной школы где-то ровно посередине советской географии, и стройку законсервировали "до лучших времен". Максова мама и её ровесники пошли в старую школу, в которой учились в две смены, по сорок человек в классе и по восемь классов в параллели.

А недостроенная школа стала любимым местом для ребятни, экстремалов всех мастей и головной болью для городской милиции.

Первым звоночком стал пятиклассник, на спор полезший на крышу — и сорвавшийся оттуда прямо на торчавшую за каким-то чёртом ржавую арматурину. Сторожу, не углядевшему за объектом, дали два года условно, мальчишку торопливо похоронили, а его семья уехала подальше от проклятого места — окна их квартиры как раз на стройку и выходили.

На стройке убивали, грабили, калечились — и доведённый до ручки начальник милиции во всеуслышание орал, что когда-нибудь проклятые развалины взорвёт к чёртовой матери. Но и чёртовой матери до школы тоже дела не нашлось.

Страна разваливалась на куски, как выброшенный из окна телевизор, похоронив под собой миллионы ненужных ей людишек, что уж там говорить о какой-то школе? Старый заслуженный директор умер, так и не дождавшись открытия своего детища, городские власти с трудом справлялись с обрушившимся на них хозяйством — государство избавлялось от обузы, перекладывая спасение утопающих на них же самих...

И вот, спустя тридцать лет, где-то наверху вспомнили о злополучном долгострое. В щерившейся выбитыми окнами школе замелькали говорившие на южном языке Равшаны и Джамшуты, и страшноватые развалины снова стали обретать пристойный облик.

Пока, около года назад, не приняли "первозданный" вид. И в новую-старую школу пошли уже не дети, а внуки тех, кто так ждал её открытия.

Новый директор, молодая и прогрессивная, перед открытием школы пригласила священника, чтобы освятить здание. "От меня не убудет, — сказала она, — а людям всё будет поспокойнее".

* * *

Ночевать в подвале Макс решил через день, когда мать в ночную смену уйдёт. Предупредил её, что из школы вернётся поздно, потому что репетировать будут, и замотанная мать только кивнула. Вранья за Максом отроду не водилось, а проверять взрослого парня — одиннадцать скоро будет! — мать не хотела.

Он сунул в рукзак учебники с тетрадями на два дня вперёд, порадовавшись, что сегодня была физра, и можно будет переодеться, чтобы не спать в форме. Подумав, положил полковриги чёрного хлеба (он сытнее) и пластиковую бутылку для воды.

Забрать после уроков курточку в раздевалке тоже было плёвым делом — и Макс, торопливо засунув её в мешок с физкультурной формой, пошёл обратно — под пристальными взглядами Рыжего и его компании.

— Мы тебя по телефону отследим! — прошипел Рыжий. — Чтобы не вздумал свалить, Титя! — и глумливо захихикал.

— Мне к классной надо, — сказал Макс вахтёрше Ольге Петровне, — я деньги на обеды забыл отдать!

И нырнул под закрытый турникет.

Подвалы в школе были огромные — "партизанский отряд Медведева укрыть можно", — как однажды странно пошутил историк. Макс тогда ничего не понял — вроде Медведев же этот... Путина заместитель, чего ему в партизанах-то делать? Но, с Медведевым или без него, в подвалах спрятаться было несложно. Макс выбрал закуток за мастерской, куда старшеклассники затащили прихваченную в вестибюле скамейку, и устроился делать домашку по русскому — света из окна под потолком вполне хватало.

Он сделал и русский, и математику, и даже английский до того, как стало темнеть. Сначала в школе было нестрашно — шли репетиции к КВНу, потом переговаривались уборщицы (Макс насторожился, но прибирать в подвале никто и не подумал), а затем наступила полная тишина.

В животе у Макса заурчало, и он достал хлеб и бутылку с предусмотрительно набранной в фонтанчике водой. Поел, торопливо, почти на ощупь переоделся, жалея, что не додумался ни фонарик с собой взять, ни свечку — только зажигалку и старенький телефон, но толку-то от них? Он покосился на окошко, подумав, поднялся по лестнице на первый этаж до туалета и быстро вернулся назад, в сомнительную безопасность своего закутка, где ждали его рюкзак и курточка, и решил поспать. Лег, положив вместо подушки рюкзак, укрылся курткой, и сам не заметил, как уснул.

* * *

Проснулся он от острого ощущения опасности, от которого у него все поджилки затряслись, как говорила бабушка. Рядом кто-то был. Кто-то страшный до такой степени, что Макс чуть не завыл от ужаса.

Некто шёл по коридору, сильно приволакивая ноги, с хлюпаньем, будто набрал полные ботинки воды, и тяжело, с хрипами и присвистом, дышал.

— Кто здесь прячется? — раздался вкрадчивый, но жуткий какой-то голос. — Иди сюда... дяденька тебе конфеток даст...

Макс закаменел, даже забыв, как дышать.

— Ну где ты? — голос зазвучал ближе. — Скажи, как тебя зовут? Коля? Саша? Дима?

— Молчи, — прямо у самого уха прошелестел почти беззвучный мальчишеский голос, — не отвечай ему и не двигайся. Тогда не почует.

Пахну́ло холодом и сыростью — словно крышку погреба открыли.

— Где ты там прячешься? — в страшном голосе переливалось жадное предвкушение. — Я же слышу, как у тебя сердчишко-то колотится! Горячее... кровь горячая, живая, сладкая...

Макс не дышал, а страшный дядька шарил где-то совсем рядом. И вокруг всё стылым стало, даже воздух, словно кисель, загустел.

— Где ты там? Отвечай!!! Холодно мне!

Макс чуть не застонал от страха — но ему опять послышалось беззвучное: — Молчи!

— Ну помоги мне, пацан? — в голосе появились жалобные нотки. — Скажи, где ты?

Макс не знал, сколько он вот так пролежал, скрючившись под курточкой и стараясь не дышать, но шаги послышались вновь, удаляясь от него, пока совсем не стихли.

— Ушёл, — с облегчением выдохнул голос, — но ты всё равно лучше не говори ничего. А то другие могут услышать.

Макс осторожно открыл глаза — он зажмурился, чтобы не видеть того страшного дядьку, будто бы тот его тогда тоже не углядел, — и в почти полной темноте с трудом разглядел рядом с собой фигуру мальчишки. Тоже, как и Макс, класса из пятого. Вот только Макс его не знал совсем.

— Ты сюда зачем пришёл? — спросил мальчишка.

Макс только пожал плечами.

— На спор, что ли?

Макс кивнул.

— Вот и я тогда на спор... — тихо сказал пацан. — Дурак был...

Мальчишка вздохнул и отошёл в сторону.

— Спи, — сказал он, — теперь можно уже. Никто не придёт. И не приходи сюда больше ночью, другой раз так не повезёт.

Он шагнул к стене, прислонился к ней, и — Макс снова чуть не заорал — просто просочился внутрь.

...Заснуть Макс так и не сумел.

* * *

— Ну, как, Титя, не обоссался? — Рыжий захихикал, погано так. Они с дружками принеслись в подвал ровно в восемь, как школу открыли, и при виде Макса были явно разочарованы. Впрочем, Рыжий оправился быстро.

— Это ты обоссался, Рыжий, — спокойно сказал Макс, — сам ссышь здесь остаться, так других подставляешь.

И с удовольствием врезал опешившему от такой борзоты не любящего разборок Макса-Тити Рыжему по ухмыляющейся морде.

Давно об этом мечтал.