Кубик Рубика (гет)

1

Утром я пью кофе, не чувствуя толком ни запаха, ни вкуса. Просто горьковатый коричневый напиток. На столе две фотографии. На одной мы сидим, обнявшись, оба улыбаемся. На второй ты одна, лёгкое платье развевается от ветра, ты улыбаешься. Улыбаемся, улыбаешься.

Как же мы были счастливы!

Я никогда не прикоснусь к тебе. Никогда не поговорю с тобой. Всё, что осталось — видео с тобой и записи твоего голоса. Твои вещи. Я не смогу убрать их с глаз долой, и тем более не смогу отдать.

Две наши фотографии на кухне, две — в кабинете, две — в комнате. Шесть. На трёх мы вместе: лето влюблённости, наша свадьба, Новый год. Я и не думал, что у нас так мало парных фотографий! Тебя много: я сам фотографировал.

Бесчётное количество раз я пересматривал тот свадебный конкурс. На свадьбе у друзей мы с тобой танцевали и целовались, не могли оторваться друг от друга. Всего год назад. Тамада предложил гостям угадать, сколько лет прожили в браке танцующие пары. Те, кто нас не знал, сказали: они только поженились. А мы были вместе семь лет.

Не хочу жить. Зачем, если тебя нет рядом? Всё потеряло смысл.

2

Ты так и будешь вечно молодой. Тридцать лет — что это за возраст? Мы хотели стариться вместе, строили планы. Всё обернулось прахом. У нас нет детей. Если б были, я знал бы, ради чего жить. Я смотрел бы на них и видел тебя.

Нашёл сайт в помощь тем, кто потерял близких. Прочитал множество утешительных статей. Там есть форум. Регистрироваться в нём не стал: не хватает ещё орать на весь инет о своей боли! Однако сообщения читаю. Пишут в основном женщины. Жёны, потерявшие мужей; матери, чьи дети умерли; дочери, похоронившие родителей. Читаю то, что пишут вдовы. Истории у всех одинаковые — и такие же, как моя. Жили счастливо, любили друг друга, и вот он умер. Каждое сообщение — крик боли. Я чувствую то же самое. Эти женщины всё сказали за меня.

Почему именно ты умерла? Почему? Ты так мало пожила! Мы так мало были вместе! Лучше бы ты меня похоронила, а не я тебя.

В стенке стоят свечи, которые мы купили вдвоём. «Вот начнётся осень, будем жечь» — сказала ты. Осень начнётся, но тебя в ней не будет.

Ты должна быть здесь, со мной, а не лежать в земле!

3

Время неимоверно растянуто. Мне кажется, прошло две недели, а записи в дневнике убеждают: шесть дней.

Я не могу отделаться от воспоминаний.

Я приехал к тебе в больницу, привёз фрукты, рыбу, чистую одежду и шампунь. Ты начала задыхаться, пришла медсестра и сделала укол.

Не беспокойтесь, она сейчас уснёт.

Но ты не уснула. Тебе было всё хуже и хуже, а я не мог найти врача: был обеденный перерыв, на два отделения один доктор. Всё же он пришёл и померил тебе давление. А потом все засуетились, вызвали реаниматологов. Посетителей выгнали из палаты. Я стоял в коридоре, мимо бегали медсёстры с воздушными подушками и какими-то приборами. Потом врачи вышли из палаты, суета прекратилась. Я спросил медсестру, жива ли ты. Она сказала: «Нет». Я кинулся в палату.

Они накрыли тебя до пояса простынёй, руки и ноги связали бинтами. Я опустился на колени рядом с кроватью и обнял тебя, прижал к себе, как мог, и молча зарыдал. У тебя из носа потекла струйка крови, я промокнул бумажным платком. Он и сейчас у меня. Я положил его в пакетик и спрятал в стол. Твоя кровь оказалась и на рубашке. Я так и не смог её постирать, теперь она висит в шкафу.

4

Я не знаю, сколько я обнимал твое тело. Я целовал тебя, перебирал волосы — и всё время думал, что ты больше никогда не откроешь глаза, я никогда не услышу твоего голоса. Помню, что твои соседки плакали в голос. Потом меня тронули за плечо и сказали, что тебя нужно увозить. Я поднялся. Медсестра накрыла тебя простыней, даже волосы были не видны. Я стоял, глядя, как тебя увозят на каталке. Потом кинулся вслед и шёл за каталкой, пока не наткнулся на нянечку. Она совала мне в руки пластиковый стаканчик с лекарством.

Потом я принялся звонить. Деньги кончились на букве К; мне перезванивали, я отвечал. Не могу сказать, что был в полусне: напротив, я отчётливо всё осознавал. Но сейчас не могу вспомнить.

В больницу приехал мой друг Жека. Он сказал: посиди, я сейчас. Пока он ходил в морг, я сидел в вестибюле на первом этаже. Ко мне подошла медсестра и сказала: возьмите кольцо. «Какое кольцо?» — «Кольцо жены, чтобы оно не пропало». Я взял и прицепил к шнуру, на котором ношу крестик. Ещё она отдала мне твой крестик — крестильный, из алюминия, потертый, на веревочке. Ты его всю жизнь носила. Но перестала, когда решила, что Бога нет. В больницу я его привёз и надел на тебя. Теперь он у меня на шее.

5

Выяснилось, что хоронить нужно во всем новом. Я предложил твоё свадебное — вечернее — платье, но твои родственники сказали, что нельзя. Взял твою одежду, поехал на рынок.

Мы же всего месяц назад были здесь, покупали мне брюки! А теперь я один, ищу вещи, в которых буду тебя хоронить! Сразу вспомнил, как мы вдвоем на рынках перед свадьбой искали мне костюм и тебе платье. Тогда у нас в городе еще не было такого обилия шмоточных магазинов и проблема была найти вечернее: ты не хотела свадебное. Его разок наденешь, и всё, ты говорила, бестолковая будет покупка. И мы нашли тебе вечернее платье, очень изящное и красивое… А теперь я покупаю тебе погребальный наряд!

«Вы еще учтите, что ваша покойница меньше будет, чем при жизни», — сказал продавец. «А почему?» — задал я глупый вопрос. «Так всегда бывает» — ответил он.

6

Иногда наступает время безумия: я словно бы забываю, что ты умерла. При том я понимаю: ты больше не позвонишь на работу, я не услышу твой голос из телефонной трубки, ты не откроешь мне дверь. Но всё равно периодически возникает мысль: этого не может быть! Это случилось с кем-то другим! А потом горе обрушивается с новой силой: нет, это случилось с нами! Ты умерла. Умерла!

Горе высасывает все силы — и душевные, и телесные. В иные дни я только и могу, что валяться на диване лицом вниз или шататься по квартире, цепляясь за стены. Никакая еда в горло не лезет. А слёзы изматывают. Я молча рыдаю, всё тело сотрясается, словно бы слёзы не из глаз идут, а откуда-то из живота. Живот — жизнь; это объяснимо. Никого не хочется видеть, я рад бы оказаться на необитаемом острове. А еще лучше — умереть.

7

Ты умерла — и всё? И больше ничего? Только превращение в землю? Тело сгниёт и ничего не останется? Нет за гробом ничего?

Этого не может быть!

Нет ничего? Совершенно нет? А откуда это известно? Как это: научно доказано, что Бога нет? Разве ж физика или химия исследует вопрос о наличии Бога? Нет, у этих наук другие задачи. Естествознание занимается этим миром, а не потусторонним. Значит, нельзя сказать: согласно научным данным, Бога нет. Это примерно так же, как сказать: филологи доказали, что химия — лженаука. Я купил книгу «За порогом смерти» Морица Роолингза, и там же «Душа после смерти» Серафима Роуза. Прочёл.

Жизнь вечная есть! Я уверен.

8

Я не могу без тебя. Зачем писал я учебник? Лучше б я вместо работы над ним провёл время с тобой. Зачем мне эти дурацкие статьи, если ты никогда не узнаешь, что они всё же вышли? Зачем монография? Всё это настолько обесценилось! Жить без тебя бессмысленно.

Сладка мысль об огромном автомобиле и велосипеде. Чтобы раз, и всё, гарантированно насмерть. Но я трус, я думаю о мгновенной смерти. Инвалидом быть не хочется.

9

Раз есть жизнь вечная, то надо молиться за тебя. Как я ещё могу выразить свою любовь? Только в молитве. Не хочу, чтобы ты попала в ад, не хочу вечных мучений для тебя. Прочёл о мытарствах души. Я поздно спохватился! Сорок дней — мытарства, молитва помогает душе пройти их. Я потерял столько времени! Вместо молитвы я рыдал и себя жалел, осиротевшего и несчастного!

Купил молитвенник, стал просить Господа, чтобы он избавил тебя от вечных мук. Приобрёл книги Феофана Затворника, Иоанна Крестьянкина и другие.

10

Я в пучине отчаяния. Совершенно не хочется есть. Я даже покупаю иногда еду, которую люблю, но не получаю от нее никакого удовольствия: всё, как трава. Зато кофе пью не только по утрам, как раньше, а весь день. И, кажется, он всё более крепкий.

11

Я оживаю только на работе: общение с коллегами и студентами играет огромную роль. Я даже хожу на корпоративы: дни рождения, юбилеи. И в преподавательском выступлении на «Последнем звонке» я тоже участвовал. Я даже смеюсь, когда слышу хорошую шутку или когда происходит нечто смешное. Но всё это никак не влияет на мою боль и тоску по тебе. Обручальное кольцо я ношу теперь на левой руке, у меня два крестика: твой и мой, и на цепочке с моим крестиком висит твоё кольцо. Платок с твоей кровью лежит в коробочке от наших обручальных колец. Рубашка с пятнами крови висит в шкафу. Для сохранности я надел на неё прозрачный чехол. Я с завистью смотрю на семейные пары! Раздражает, когда они ссорятся, дураки! Дети, особенно маленькие, стали очень привлекать моё внимание. Бывает, я останавливаюсь около детского городка и смотрю на мам с малышами. Смотрю и отмечаю их сходство. У нас могли быть такие же карапузы! Ты продолжилась бы в них! Но нет! Мы так никого и не родили!

Домой хожу тем же путём, каким мы с тобой ходили. Я то и дело бросаю взгляд на свою левую руку и тоскую по твоим пальцам в ней. Я сильно похудел: брюки сваливаются с меня, пришлось покупать новые.

12

Я всё время думаю о том, что лучше было бы умереть вдвоём. Никаких мучений! Никакого изгнания из Рая! «Счастливая семья — это царствие небесное на земле»: вот верные слова! Я жил в Раю с тобой, а теперь попал в ад. Первые сорок дней было, как ни странно, легче: поминки, подготовка к ним, рядом люди. А вот дальше стало всё труднее. У всех продолжается жизнь, только у меня она остановилась. У друзей семьи и дети, семейные радости и трудности. А я застыл в пустоте. «Тебе надо с кем-нибудь познакомиться» — твердит друг. Но у меня нет сил на нормальное знакомство, да и не хочу я никого, кроме тебя! Я только о тебе и мечтаю. Я хочу прикасаться именно к тебе, чувствовтаь твой запах, твою кожу. Я хочу обратно в рай!

13

Рубашки так и висят в гардеробе: ведь это ты их выгладила. Я купил себе другие, которые глажу сам. А на тех — тепло твоих рук. Пришлось приобрести ещё одни джинсы и брюки: я опять похудел. Я был 52 размера, а теперь стал 48-го. Пузо исчезло, я постройнел. Встретил знакомую, которую не видел года два. Она заинтересовалась, как это я так похудел, это ж мечта, какой рецепт? Я ответил. Я не то что есть, я жить не хочу. Но и не хочу медленно мучительно умирать. Вот если б сразу!

14

Вспомнил, как прятался от тяжёлых мыслей. Я пришёл домой, ты полусидя читала. Я посмотрел на тебя, и мне стало страшно. «Она же у меня умирает!» — вот что я подумал. Ты похудела, около глаз образовались морщинки и мешочки, пальцы стали тоньше, кожа бледнее. Я испугался своих мыслей и стал убеждать себя, что мне показалось. Что виновато освещение. Что это шторы дали такой оттенок. Что ты просто села неудачно. Но я знал, что вру себе.

А потом, разбирая твои бумаги, я нашёл маленький стикер. И там ты написала: «Я умираю? Что сохраняет…» — а дальше я не смог разобрать. Ты писала стихи, и это, наверное, был последний.

15

Когда ты заболела, то заново увлеклась ГП и стала читать фанфики. Наверное, так тебе было легче. Я тоже начал писать фанфик, но он оказался «не твоим». Благодаря тебе я познакомился с фандомом и потом стал отыскивать фанфики для тебя, писал рецензии. А закончил свой текст я уже после твоей смерти! Первая часть тебе не понравилась, вторая показалась средней, а вот первые главы третьей ты похвалила. И ты говорила: «Давай, дописывай! Что там будет в конце?»

Но ты так этого и не узнала. Мне надо было наговорить третью часть на диктофон, и ты слушала бы её в больнице. И мой голос был бы тебе утешением. А вместо этого я стал больше работать! Я попал в замкнутый круг: на лечение нужны были деньги, а чтобы они были, необходимо было крутиться больше, чем до того. И я был там с тобой меньше, чем хотел!

16

Вся квартира пропитана тобой. Твоя одежда, косметика, зубная щётка в ванной. В морозильнике котлеты. И там же рыба, которую я купил, чтобы ты могла соблюдать диету. Когда выяснилось, что тебе нужна пища, как диабетикам, я понял, что ничего такого готовить не умею. Меня хватало только на то, чтобы сварить рыбу или мясо с овощами, и всё это было довольно пресным. Интернет в помощь! И я запёк в духовке треску с зеленью и картошкой, запах стоял изумительный! Я принёс тебе еду в больницу, но ты так и не успела её съесть. Теперь она лежит в морозильнике.

17

Как быть с рубашками? Ведь это ты их погладила. Тебе уже было больно ходить, но ты всё равно их все выгладила. И с коротким рукавом, и с длинным. Я смотрю на них, и не могу надеть: ведь если я затаскаю хоть одну, то твой труд пропадёт. Прикосновения твоих рук исчезнут с этих рубашек, а я так хочу сохранить всё! «Я их все перегладила, Антошка, а то вдруг я в больницу надолго? А так у тебя запас будет» — так ты сказала.

18

Я шатаюсь по квартире. Медленно брожу из комнаты в комнату и на кухню. Иногда опираюсь рукой о стены, словно бы они могут меня поддержать хоть как-то. Всё дело в касании: пальцы по обоям — может быть, так легче?

А если бы всё было не так? Если б я переехал к тебе в столицу, а не ты ко мне в провинцию? Может, тогда всё было бы иначе? Тогда я нашёл бы тебе хорошего врача. Сразу отправил бы тебя к доктору, и мы смогли бы остановить болезнь? Столько неверных диагнозов! Как долго ты была без помощи, как долго они гоняли тебя со всеми этими анализами!

Если б я не перетащил тебя сюда, было по-другому? Да. Ты была бы жива.

Это я виноват.

Мне нужно было не слушать твои отговорки, а тащить тебя к врачу. Силком. На руках отнести

Я так больше не могу. Не могу.

Молитвы не приносят облегчения.

И уны во мне дух мой, во мне смятеся сердце моё.

19

Колян разводится. Точнее, жена его ушла к другому. Поразили его рассуждения: «Лучше б она умерла, мне так было б легче! А так я знаю, что сейчас она в Турции с этим козлом!»

Я сказал ему, что он — просто болван! Да лучше б ты меня бросила, чем умерла! Ты была бы жива! Жива!

Был на кладбище и снова испытал раздражение. Кто-то ходит туда к тебе, оставляет еду! Зачем? За всеми этими конфетками, пряниками и баранками прилетают птицы, особенно вороны, и раздербанивают венки и букеты. Позавчера я принёс жёлтые розы — твои любимые! — и поставил в вазу. А сегодня ваза опрокинута, цветы валяются. Написал объявление с просьбой не оставлять на могиле снедь, потому что она привлекает птиц, а те портят памятник.