Спасение утопающих (джен)

Выражение лица Мэй Чансу, которого в его столичную резиденцию по возвращении с северной границы внесли на носилках, являло собой полное и бескомпромиссное удовлетворение. Все распоряжения были отданы им ещё до отъезда, и потому он безмятежно взирал на царивший вокруг хаос и периодически перелистывал пожелтевшие страницы рукописи Книги перемен. То, что он пережил возвращение в Цзиньлин, было совершеннейшей случайностью, но Мэй Чансу ни секунды не сомневался, что судьба не замедлит её исправить, и был готов ей покориться.

Если бы только его друзья, близкие, соратники и случайные тревожащиеся принимали его долю с тем же смирением.

На третий день после возвращения Чансу, не выдержав, с усилием вырвал запястье из пальцев Линь Чэня и заявил так громко, насколько хватило его сипящих и сопротивляющихся лёгких:

— Хватит! Хватит! Разве мучить умирающего, растягивая его мучения, — не слишком низко для лекаря?

Чэнь пропустил полсекунды — удар достиг цели, — но тут же вывернулся.

— Не тебе взывать к моей совести! — он невесомо щёлкнул веером перед самым носом Чансу. — Ты мне изрядно задолжал, братец.

Но всё-таки, отметил Чансу, Чэнь оставил его в покое на целый остаток дня — и заявился в комнату только в ночи, проскользнув белой тенью, которую суеверный человек точно бы принял за гуя. И только то, что Чансу уже затягивало в сон, не позволило ему немедленно сообщить об этом неугомонному Чэню.

* * *

На следующий день, однако, всё переменилось.

Во-первых, Чэнь проверил ему пульс три раза — и все три раза промолчал, ограничившись подозрительным бормотанием.

Во-вторых, теперь в проёме его комнаты постоянно стояли то Чжэнь Пин, то Ли Ган, готовые при первом движении Чансу подхватить его под руки и довести хоть до купальни, хоть до отхожего места (никуда больше его просто не пускали).

В-третьих, Фэй Лю обложил его подушками, собранными со всей усадьбы.

Что по-настоящему пугало, Чэнь, увидев эту картину, не заржал, как обычно, а заботливо подсунул выбившуюся подушку ему под голову. Четвёртую по счёту.

Наконец во время завтрака, обеда и ужина ему приносили один и тот же суп, и притом отказывались дать ему ложку.

— Ты умираешь, мышцы у тебя ослабли, нечего их нагружать, — поучительно сказал Чэнь, принёсший ему ужин (завтрак ему скормила тётушка Чжи, в обед эта служба выпала Ли Гану), и зачерпнул бесцветную жидкость. — И да, твёрдую пищу в таком состоянии тебе вредно. Так что переходишь на суповую диету. Исключительно здоровый образ жизни, даром что ты помираешь.

На следующее утро завтрак (ещё одну порцию супа) ему принесла Гун Юй, выражая каждым жестом всю многовековую печаль народа хуа.

— Хотите я вам спою, господин Мэй? — предложила она после того, как Чансу как можно скорее заглотил последнюю ложку и едва не закашлялся. — Говорят, музыка облегчает последующее перерождение души.

Чансу, справедливо рассудив, что на время пения прекрасная Гун Юй хотя бы отвлечётся от помощи ему, благожелательно кивнул.

Из соседней комнаты, как по мановению руки, явился Чжэнь Пин с цинем, и от первого же перебора струна Чансу неистово потянуло сбежать. Гун Юй тем временем перешла от инструментального вступления к основной части и начала петь:

— Коль путника встречу порою под шапкою белой,

а путник от скорби по близким — худой, пожелтелый…

На “скорбью одной воедино мы слиты” в мелодичную тоску Гун Юй, грозящую сорваться в поминальный плач, ворвались рваным аккомпанементом плохо сдерживаемые всхлипы. Вздрогнувший от неожиданности Чансу поёжился и скосил взгляд на дверь: оттуда украдкой выглядывал, утирая рукавом лицо, верный Ли Ган.

— Как говорит Тринадцатый господин, скорбь, разделённая в музыке, утешает обездоленные сердца, а как говорит отец, ещё и умиротворяет неупокоенных духов. Спасибо, барышня Гун, будет некстати, если Чансу задержится в нашем бренном мире страдающим гуем.

Возникший из воздуха Чэнь с лёгким поклоном передал Гун Юй чашку, но не успел Чансу среагировать на “страдающего гуя” или хотя бы насладиться тонким ароматом чая, как другая чашка оказалась у него под носом, отшибая обоняние чудовищным терпким запахом полыни.

— С твоим лечением я точно стану гуем и буду гулять по Архиву ночами, — мстительно пообещал Чансу, пытаясь отвернуться. Попытку Чэнь пресёк немедленно, цепко ухватив его за подбородок, и повелительным жестом поднёс чашку к губам.

— Я терпел твою гуйскую сущность четырнадцать лет — думаешь, можешь меня чем-нибудь удивить? — проворчал Чэнь, не спуская с него тяжёлого взгляд, пока чашка наконец не опустела. — Барышня Гун, уж простите Чансу как умирающему его отсутствующие манеры, проводить вас он не сможет. Я сообщу вам новости.

— Глава Мэй, — Гун Юй согнулась в прощальном поклоне и посмотрела на Чансу так безнадёжно, будто он уже был поминальной табличкой. Спохватившись, он кивнул в ответ. Гун Юй прошелестела полами платьев и исчезла — и почти тут же Ли Ган почтительно доложил:

— Приехал его высочество наследный принц Цзин. Спрашивает, в силах ли вы принять его.

— Пусть войдёт, — Чансу дёрнулся, пытаясь встать, но Чэнь невозмутимо ткнул его в чувствительную точку, и он рухнул обратно, ловя ртом воздух.

— Постельный режим, — напомнил Чэнь мрачно, перекладывая подушки, и добавил в сторону отъехавшей двери, не обращая внимания на Чансу: — И не позволяйте ему никаких резкий движений. Если попробует двинуться — можете слегка придавить. Если начнёт умирать — зовите меня. Ваше высочество, — он торжественно раскланялся. — Я вас оставлю.

— Мастер Линь, — серьёзно ответствовал Цзинъянь. — Я прослежу за ним, не беспокойтесь.

Чансу внутренне подобрался. В его представлении о мире Цзинъянь, друг Линь Шу, и Чэнь, друг Мэй Чансу, существовали параллельно и не пересекались, а если бы им всё-таки довелось пересечься — сошлись бы с большим скрежетом. Вместо этого они проявляли удивительное единодушие — и это выглядело довольно устрашающе.

— Сяо Шу, — произнёс Цзинъянь, садясь подле постели и тревожно вглядываясь в лицо Чансу. — Так и быть, не буду спрашивать, почему ты, в своём состоянии, всё равно рвался на север, но если бы ты не умирал, я бы вытряс из тебя всю душу, видит Небо.

— Цзинъянь, — произнёс Чансу, добавляя в голос проникновенности, — поверь, это был лучший выход, и я благодарен вам всем за эту возможность.

— И кого из нас это утешит, когда придётся держать по тебе траур? — Цзинъянь стиснул пальцы, явно борясь с собой, и продолжил:

— И потом, сяо Шу, мы победили сейчас, но что дальше? В будущем я не смогу прийти к тебе за советом. Но пока ты здесь — скажи, что мне делать?

Обречённое отчаяние затопило голос Цзинъяня, и Чансу успокаивающе протянул ему руку.

— Я верю, ты справишься, — сказал он. — Цзин-гуйфэй поможет тебе. И Янь-хоу. И министры Цай и Шэнь. Было бы глупо, если бы в моём плане я умирал, бросая тебя без поддержки. Те же дела, что не решить дворцовыми методами… Союз Цзянцзо не забудет твоей борьбы за армию Чиянь, а Линь Чэнь, хоть и говорит слишком много, поможет решить множество проблем…

— И разорить мою казну, — заметил Цзинъянь. — Архив Ланъя не слишком церемонится с теми, кто к ним обращается. А мастер Линь не слишком жалует Великую Лян, о чём не преминул сообщить мне уже три раза.

Чансу вздохнул. Оставалось загадкой, как они всё-таки сговорились с Чэнем, с такими принципиальными разногласиями.

— В твоих словах есть правда, — признал он. — Я поговорю с ним. Даже Чэнь не будет слишком уж противиться воле умирающего.

Цзинъянь опять стиснул едва разомкнутые пальцы, но кивнул.

— И ещё, — он вытащил из рукава ворох сложенных листов, — я тут наметил некоторые преобразования — и надеялся успеть спросить твоего мнения.

Чансу приподнялся и потянулся за бумагой: перспектива заняться хоть чем-нибудь полезным грела и маячила мечтой всех последних дней, но Цзинъянь немедленно отдёрнул руку.

— Ложись обратно немедленно! — скомандовал он практически императорским тоном, и Чансу замер. — Я тебе всё прочитаю сам, — объявил Цзинъянь. — И потом запишу твои указания, — он выудил откуда-то тушечницу и кисть.

— Итак, — Цзинъянь откашлялся и медленно, с расстановкой, принялся за свой список:

— Первое — оборона северных границ…

* * *

Работа продвигалась медленно. После каждого пункта Цзинъянь непременно интересовался, как Чансу себя чувствует, и когда ему вдруг почудилось, что “сяо Шу охрип от долгих разговоров” (сам Чансу был не согласен, но кто его в последнее время вообще спрашивал?), потребовал у Ли Гана свежезаваренный чай и принялся отпаивать его с неумеренной тщательностью. Чансу, не справившись с напором, поперхнулся и закашлялся. Цзинъянь подскочил на ноги:

— Мастер Линь! Помогите! Сяо Шу умирает!

Чансу замахал руками, пытаясь сказать, что Цзинъянь ошибся и ещё рано ставить весь дом на уши, но, кажется, только ещё больше того напугал. Вдвоём с Чэнем ещё раз переложили Чансу на постели, укутав ещё парой лишних одеял. Пока Чэнь вливал в Чансу поочерёдно горькие снадобья и — между снадобьями — впихивал в него пилюли, Цзинъянь вцепился ему в руку и, судя по сжавшимся на запястье пальцам, напряжённо прощупывал, бьётся ли его сердце.

Чэнь наконец отставил последнюю плошку, проверил Чансу пульс и лоб, и нахмурился.

— Мастер Линь?.. — осторожно спросил Цзинъянь.

— Как я предполагал, — Чэнь, не глядя на него, подоткнул Чансу одеяло. — Всё очень плохо, ваше высочество. Я вас оставлю, но не слишком надолго.

Чансу очень хотелось сделать вид, что он спит или провалился в беспамятство. Но в таком случае у Цзинъяня были все шансы умереть первым от разрыва сердца, а Чансу, рассчитывая, что тот проживёт долго, счастливо — и точно переживёт его самого, не любил, когда его планы летели псу под хвост. Поэтому он как можно более ободряюще улыбнулся Цзинъяню и осторожно похлопал его по руке.

— Сяо Шу, — тот шумно вдохнул, — ты всегда был мне братом, нет, ближе, чем братом! Обещаю тебе, пока я жив, у алтаря твоих предков всегда будут приношения.

— Цзинъянь… — растроганно прошептал Чансу, чувствуя, как внутренности болезненно скручивает.

— ...и я буду молиться о том, чтобы в следующем рождении переродиться вместе с тобой, — продолжал тот неумолимо.

— Цзин…

— И эти два года — даже когда ты был Мэй Чансу, когда ты был Су Чжэ, я так благодарен тебе, что ты был рядом, сяо Шу. Как жаль… — дыхание его сорвалось, — как жаль, что я так многого не успел сказать, и это наша последняя встреча, — тут Цзинъянь сморгнул и, напоследок ещё раз стиснув ладонь Чансу, вылетел из комнаты.

Спустя несколько бесконечно тянущихся минут вернулся смурной и молчаливый Чэнь, сел у жаровни, поправил угли, кликнул Фэй Лю, чтоб тот принёс ещё одну. Фэй Лю, притащив жаровню, придирчиво осмотрелся, натянул на Чансу ещё одно одеяло и ткнул в него пальцем:

— Спи! — приказал он и, подозрительно оглянувшись на Чэня, вылез в окно.

Тот методично ворошил угли.

— Что? — не выдержал угнетающего молчания Чансу. — Тоже хочешь попрощаться?

— Боюсь, что всё, что я хотел бы тебе сказать, будет слишком непочтительно по отношению к умирающему, — усмехнулся Чэнь, глядя на него исподлобья. — Но могу позвать Фэй Лю.

Чансу качнул головой.

— Тогда твою княжну? Последние поручения? Трогательные письма?

— Я уже всё подготовил, — он ещё раз мотнул головой. — И тебе не обязательно здесь сидеть и ждать. Эту ночь я, наверное, ещё переживу.

— Кто и когда назначил тебя твоим лекарем? — Чэнь подгрёб под себя ноги. — Даже Фэй Лю — и тот знает, что тебе нужно, лучше, чем ты сам. Так что слушай Фэй Лю: спи.

* * *

К вящему удивлению Чансу — и ещё большему удивлению окружающих — наутро он всё ещё дышал. И в общем-то не сказать, чтобы чувствовал себя сильно хуже, чем накануне, но в этом Чансу домочадцев убедить не сумел, несмотря на все отчаянные попытки. Ложку ему по-прежнему не давали и кисть с бумагой — тоже.

С обеденным супом пришла Нихуан, украдкой вытирая глаза.

— Только вернулась в столицу — и услышала от Цзинъяня, что тебе совсем плохо, — рассказывала она, — и сразу поспешила сюда. Твой лекарь меня сначала даже пускать не хотел, говорит, тебе вредно волноваться. Ох, братец Линь Шу… Я и не надеялась ещё раз тебя увидеть.

Чансу кончиками пальцев коснулся её запястья, помедлил и убрал руку обратно.

— Я рад, что ты успела вернуться с южной границы, — признался он. — У меня не было сомнений в твоей победе, но если бы Южная Чу стала тянуть время…

— Как будто я бы им позволила, — отмахнулась Нихуан и отставила пустую плошку. — Не беспокойся о нас. Я всё обдумала: Цин-эр женится, его дети унаследуют титул, и тогда я со спокойной душой уйду в Чжуанчжоу.

— Чжуанчжоу? — Чансу ошарашенно заморгал. — Но, Нихуан, ты совершенно не обязана…

— Ты мне обещал следующую жизнь, помнишь? Ты у нас герой и восстановил справедливость для семидесяти тысяч человек, так что, пожалуй, тебе не о чем беспокоиться, а вот мне придётся поработать над своим перерождением, — усмехнулась Нихуан и нежно поцеловала его в лоб. — Но не сомневайся в моей победе, братец Линь Шу.

* * *

Стоило уйти Нихуан, в окне показался суровый профиль Мэн Чжи.

— Сяо Шу! — с облегчением воскликнул он и приземлился у жаровни. — Как ты себя чувствуешь? Чёрт возьми, вся столица только и говорит о том, что ты вот-вот скончаешься!

— Ещё не совсем, — рассеянно отозвался Чансу и глубоко вздохнул. — Брат Мэн, мне срочно нужна бумага и кисть.

— Зачем? — Мэн Чжи нахмурился. — Погоди, а зачем ты просишь бумагу и кисть у меня?

— У Чэня приступ лекарской подозрительности, он считает, что малейшее напряжение меня мгновенно убьёт. Брат Мэн, — повторил Чансу, ловя его взгляд. — Прошу тебя. Княжна Му сошла с ума. Ты её единственная надежда.

—Ох, сяо Шу, — Мэн Чжи схватился за голову. — А если мастер Линь прав? Как я буду смотреть людям в глаза, если случайно стану причиной твоей гибели?

— Брат Мэн, со мной ничего не случится, если я напишу одно письмо…

— Нет, прости, сяо Шу, не могу, никак. И постой — причём здесь княжна Му?..

— Она собралась уйти в монастырь.

— В монастырь?!

— Перечеркнуть всю свою жизнь из-за детской помолвки.

— Сяо Шу… — Мэн Чжи замялся, подыскивая слова, — княжна Му… в общем, перестань, хватит, мы сами со всем разберёмся. Не переживай. И княжна тем более разберётся. Хочет в монастырь… Может ещё передумает.

— Или нет, — с нажимом возразил Чансу, предпринимая отчаянную попытку выбраться из постели, но Мэн Чжи тут же запихал его обратно:

— Или нет! Сяо Шу, у меня чуть сердце в пятки не ухнуло, когда ты свалился с коня, там, на севере! Я не переживу, если ты угробишься на моих глазах!

— Брат Мэн… — начал Чансу, готовясь к долгой тираде, но осёкся, увидев в лице Мэн Чжи бушующую агонию. Противостоять такой искренности было невозможно.

— Ты уж лучше позаботься о себе, хорошо? — Мэн Чжи торопливо разворошил угли и поправил Чансу подушки. — И этот мастер Линь — отлично разбирается в своём деле. Что бы ни говорили злые языки, а вон — ты всё ещё живой!

Чансу почуял запах новостей из внешнего мира.

— И что говорят злые языки?

Мэн Чжи вмиг посуровел.

— Что говорят? Да мечтают о своём, гуевы отродья, — отрезал он. — Всё надеются от тебя избавиться и распускают слухи о твоей смерти.

— Да уж, — Чансу улыбнулся. — Пока что они преувеличивают.

— Пока что, — повторил за ним Мэн Чжи, резко мрачнея. — Ох, сяо Шу, сяо Шу. Я простой солдат — и, что уж! — часто говорю не то. Но как мы под твоим руководством разбили юйцев — этого я никогда не забуду!

— Глава, — в двери появилась голова Ли Гана, — там ещё двое пришли. Тоже лекари. Говорят, от князя Му, с личным письмом явились. Пустить?

Мэн Чжи напрягся, готовый ринуться в бой. Чансу прикрыл глаза и мысленно сосчитал до пяти.

— Проводи всех сюда.

Ли Ган выжидающе и с укоризной промолчал.

— Ли Ган, — вкрадчиво напомнил Чансу. — Мало кто лучше Линь Чэня разбирается в ядах. А на все прочие случаи есть Фэй Лю. И даже брат Мэн здесь. Вряд ли мне что-нибудь грозит.

Тот наконец смирился и отправился за гостями.

Юннаньские лекари оказались на редкость разговорчивыми и не желали принимать ничего на веру. Один из них поминутно проверял пульс Чансу, второй истыкал его, словно ежа, иголками и теперь проверял изменения в потоках ци. Чансу страдальчески терпел и пытался воззвать к совести Чэня укоризненным взглядом. Чэнь хмурился, щёлкал веером и комментировал происходящее — чаще не в пользу Чансу. Мэн Чжи сидел поодаль и морщился вместо Чансу на каждую новую процедуру. Фэй Лю сидел рядом с Мэн Чжи и подпихивал ему мандарины с зеленоватыми боками.

— Глава, прибыл наследный принц Цзин! — возвестил Ли Ган сквозь лекарский гвалт: Линь Чэнь как раз добил теорию юннаньцев про кривую потоков ци, и юннаньцы набирали разгон на ответный удар.

— Пусть войдёт! — крикнул Чансу. Юннаньские лекари закопошились и поспешили откланяться, Чэнь раздражённо захлопнул веер и поднёс ему очередную полынную настойку.

— Этот разговор ещё не закончен. Хотя методы этих коновалов!.. До дна, Чансу!

Он послушно проглотил настойку.

— Ваше высочество, — Чэнь развёл руками. — Обнадёжить мне вас нечем. Но, может, хоть развлечёте его напоследок. Если что — шлите Фэй Лю.

— Благодарю, мастер Линь, — Цзинъянь смотрел на него с выражением глубинного безмолвного понимания. — Не беспокойтесь. Сяо Шу, — обратился он уже к Чансу, быстрым шагом пересекая комнату, — я слышал, Му Цин прислал своих лекарей.

— И если ты спросишь Чэня, он нажалуется тебе, что это шарлатаны, но было бы не очень вежливо выгнать их с порога.

— У матушки, — вспомнил Цзинъянь задумчиво, — был знакомый лекарь… Я узнаю, не в столице ли он нынче.

— Ваше высочество, — прервал его Чансу, отчаянно надеясь, что тот забудет про лекарей.

— Опять высочество? — усмехнулся Цзинъянь. — Уж не думаешь ли ты, что брат Мэн тебя осудит за недостаточную почтительность?

— Сяо Шу!.. — Мэн Чжи, кажется, даже испугался.

— Цзинъянь, — уступил Чансу, позволяя себе улыбнуться. — Что-то случилось? Почему ты здесь?

Цзинъянь вытащил из рукава длинный, не дочтённый вчера свиток.

— Прости, сяо Шу, тебе нельзя беспокоиться, но если бы я мог задать тебе ещё хоть пару вопросов, что мне делать, я бы не так боялся навредить великой Лян...

— Я весь внимание, — прервал его Чансу, чувствуя резкий прилив энергии. — Я тебе даже запишу.

— Нет-нет! — тут же встрял Мэн Чжи. — Я всё сделаю! Чтобы вам с его высочеством ничего не мешало разговаривать!

— Хорошо, — подозрительно быстро согласился Цзинъянь. — Вчера мы не успели обсудить реорганизацию управления Сюаньцзин…

Цзинъянь зачитывал вопрос за вопросом, старательно скрипело перо, прерываемое нередкими вздохами — и Чансу усиленно делал вид, что не замечал украдкой вытирающего глаза брата Мэна и периодически срывающийся голос Цзинъяня. Он был в кои-то веки в своей стихии, и щедро пересыпал цитаты из Кун-цзы головоломными притчами из Чжуан-цзы (тлетворное влияние Линь Чэня).

— Мастер Линь, — громким шёпотом поинтересовался Мэн Чжи, наполовину высовываясь в коридор, и Цзинъянь замер на полуслове, — в “Благородный муж твёрд, но не упрям” упрям — как погребальная колесница или как холод?

— Как “прощать”, — громко отозвался Чэнь из коридора. — Хотя погребальная колесница больше подходит к случаю.

Мэн Чжи умолк. Цзинъянь вздрогнул. Чансу, чуя неладное, поспешил перевести тему.

— К слову, Цзинъянь, я должен обсудить с тобой дело, не терпящее отлагательств. Нихуан вернулась с южной границы, полагаю, ты уже знаешь.

Тот кивнул.

— Так вот — она собирается уйти в монастырь, как только у Му Циня появятся наследники.

Тот снова кивнул.

— Ты должен её остановить, — заявил Чансу.

— И как, по-твоему, я смогу это сделать? — поинтересовался Цзинъянь. — Заставить её выйти замуж? Ты сам помог ей этого избежать. Издать императорский указ и запретить уходить в монастырь? Неужели ты думаешь, что это её удержит?

— Ваше время истекло, господа, — Линь Чэнь прошествовал по комнате, коршуном глядя поочерёдно то на Мэн Чжи, то на Цзинъяня. — Прибыл лекарь Янь, и хотя я сомневаюсь, что он скажет что-то новое, пусть посмотрит. Чансу, прощайся с гостями, и пусть выметаются.

— Сяо Шу, — Мэн Чжи встал, коротко поклонился и, в последний раз взглянув на него по-щенячьи тоскливо, ушёл в окно.

— Сяо Шу, — Цзинъянь сглотнул, — я буду скучать. Очень.

— Цзинъянь, — Чансу не собирался сдаваться, — когда увидишь Нихуан, пожалуйста...

— О княжне поговорите завтра — если не помрёшь. Ну а помрёшь, будут сами выкручиваться, — обрубил Линь Чэнь, многозначительно буравя взглядом Цзинъяня. Тот мрачно потупился.

— Прости, Сяо Шу, — выдавил он напоследок и исчез в дверях.

— Чэнь… — укоризненно воззвал Чансу к его совести, но тот только опасно взмахнул веером:

— Ты уже дораспоряжался своей жизнью; у тяжело умирающих больных нет права голоса, как с этой жизнью разбираться здоровым окружающим. Лекарь Янь, вот, полюбуйтесь на нашего пациента.

* * *

Цзинъянь взял за обычай приходить ежевечерне и на следующий же день привёз с собой ещё лекаря — как будто Линь Чэня, Яня и юннаньских шарлатанов в одном поместье им было мало. Вместе с лекарем Цзинъянь привёз письмо от Цзин-гуйфэй и от неё же — успокоительный отвар для ослабления боли.

Приходил Цзинжуй, в очередной раз мирился и зачем-то пытался просить прощения.

Приходил Юйцзинь и пытался развлечь байками, а напоследок — горячо благодарил и обещал позаботиться о будущем императоре.

Приходил Янь-хоу — и говорил о неисповедимых путях Дао.

К концу недели пришли буддийские монахи из союза Цзянцзо, читать главе отходные сутры для умиротворения души.

По ночам за тонкой стенкой собирался врачебный консилиум, и лекарь Цзинъяня спорил с Линь Чэнем, сколько ещё осталось их непутёвому пациенту, и лекарь Янь схлёстывался с юннаньскими коллегами о том, ухудшит или облегчит настой из женьшеня страдания умирающего.

Был уже день солнца, и то самое солнце как раз приближалось к зениту, как у ворот началось оживление.

На Ли Гане, ввалившемся в комнату Чансу, не было лица, но взглянув на главу, он всё-таки справился с чувствами и доложил:

— Посланник от министра Шэнь Чжуя! Прибыл выразить соболезнования в связи с кончиной господина Су.

Чансу, которого сегодня кормил супом непреклонный лекарь Янь, закашлялся и сложился пополам.

— Полагаю, стоит послать почтенному министру записку с извинениями, — сказал Чансу, когда лекарь Янь и примчавшийся на шум Чэнь привели его в чувство, в который раз искололи иглами для стимуляции ци и уложили обратно на подушки.

— Или ты можешь не слишком торопиться и сэкономить на бумаге, — пробурчал Чэнь.

Позади Ли Гана возник Чжэнь Пин.

— Глава, прибыл посланник от министра Цай Цюаня. Выражает соболезнования в связи с вашей кончиной. Ответить им, что вы живы?

— Никому ничего не отвечать, — отрезал Чэнь, не давая Чансу сказать и слова. — Пошлите людей в город, выясните, что говорят и откуда пошли слухи. Министров Цая и Шэня просто так не проведёшь. Докладывать мне лично. Фэй Лю! Отнесёшь наследному принцу Цзину, — Чэнь размашисто начертал пару строк на листке бумаги, сложил и отдал Фэй Лю. — Лично в руки. Будем надеяться, что он не успеет наделать глупостей. Молчи, — предостерёг он Чансу, придавливая его за плечо. — И доешь свой суп.

С часом петуха явился Цзинъянь, запыхавшийся, но владеющий собой.

— Сяо Шу! — воскликнул он с порога. — Хвала Небу, ты всё ещё жив!

— Строго говоря, Линь Шу мёртв уже больше четырнадцати лет, а в то, что жив скромный книжник Су Чжэ, уже тоже, говорят, не очень верят в столице, — сухо отозвался Чансу.

— Не то чтобы для тебя в том была сейчас большая разница, — Чэнь церемонно поклонился и поднял чарку. — Чаю, ваше высочество?

— Благодарю, мастер Линь, мне достаточно воды. — Цзинъянь сел на предложенную ему тут же подушку. — Да, сегодня кто-то послал во дворец донесение, что ты скоропостижно умер, — обратился он к Чансу. — Мне так и не удалось выяснить, кто, но во дворце сообщение вызвало переполох.

— Праздник, — подсказал Чэнь, потягивая чай. Цзинъянь на мгновение переменился в лице, и Чансу уже было понадеялся на перепалку, но тот проявил чудеса выдержки и продолжил:

— Император даже издал специальный указ. О посмертном присвоении Су Чжэ ранга почётного советника и благодарности за службу Великой Лян.

— Смотрите-ка, какие почести ничтожному простолюдину, — протянул Линь Чэнь язвительно. — Не сегодня-завтра объявит по тебе траур, Чансу.

— Не говори ерунды, Чэнь! — дёрнулся неожиданно уязвлённый Чансу. — Я даже не член семьи.

— Сяо Шу! — возмущённо перебил его Цзинъянь. — Разумеется, ты член семьи! И когда ты умрёшь, тебя можно будет объявить Линь Шу и, разумеется, по тебе объявят траур! Я уговорю отца, он не сможет не согласиться!

— А он, пожалуй, прав, — Чэнь налил себе ещё чаю. — Уговорит. Такой случай — император не устоит перед соблазном. Так что, Чансу, можешь быть спокоен, твою кончину оплачут и отпразднуют по всей Поднебесной. Полагаю, в императорском дворце уже начали.

Чансу прикрыл глаза дрожащей рукой. Сосчитал до десяти. Сосчитал до шестидесяти. Вспомнил заповеди Кун-цзы благородному мужу.

— Цзинъянь, спасибо, что приехал, — наконец сказал он. — Прости, сегодня я плохо себя чувствую и не слишком хороший собеседник.

Цзинъянь коротко сжал его плечо через рукав и сосредоточенно засобирался.

— Мастер Линь, прошу вас, пишите мне о любых изменениях. — Напоследок он ещё раз повернулся к Чансу: — Ни о чём не беспокойся, сяо Шу.

— Зови всех лекарей, — сказал Чэнь Ли Гану. — И принесите ему ещё пару одеял!

* * *

За стенкой привычно перекидывался гипотезами и оскорблениями лекарский консилиум. Чансу осторожно покосился на окно и медленно, поминутно замирая, вслушиваясь в спорящие голоса, выбрался из кокона одеял, в который его завернули заботливые домочадцы. Накинув на плечи плащ прямо поверх нижнего халата, Чансу подобрался к окну и высунулся наружу.

— Фэй Лю! — шёпотом позвал он. Фэй Лю тут же свесился с крыши, поглядывая на него подозрительно.

— Тшш, — Чансу умоляюще прижал палец к губам. — Фэй Лю, можешь перенести меня через забор так, чтобы братец Чэнь и все остальные не заметили?

— Братец Су болеет, — мотнул головой Фэй Лю.

— Я хочу перестать болеть, — объяснил Чансу, — и поэтому мне нужно уйти. Ненадолго. Но так, чтобы братец Чэнь и остальные не заметили. Это будет сюрприз.

Фэй Лю наклонил голову и посмотрел на него внимательно.

— Пожалуйста. Ты ведь хочешь помочь мне разыграть братца Чэня? — пустил в ход ещё одну карту Чансу. Фэй Лю радостно оскалился, бесшумно перелетел в комнату и, подхватив Чансу, как будто тот весил не больше комнатного пекинеса, в два прыжка перемахнул и через павильон, и через забор.

— Спасибо, Фэй Лю! — искренне поблагодарил Чансу, жадно вдыхая холодный свежий воздух. — Теперь можешь помочь мне ещё немного? Знаешь, где раздобыть коня?

Свобода, вырванная с таким трудом из цепких заботливых рук родных и друзей, пьянила, как не бывало и от рисовой водки. Наутро — Чансу был уверен — у него будет болеть всё, если он вообще выживет, но бездействие почти свело его с ума, и он гнал невесть где найденного Фэй Лю коня дальше, на другой край столицы, оттягивая момент, когда его пропажу заметят (и непременно вернут домой, в способностях своих домочадцев он не сомневался).

Его остановил ударивший в нос запах жаркого — из кабака, который он как раз пролетел мимо, и тут Чансу вспомнил, как проголодался и соскучился по настоящей пище за эту неделю вынужденного заточения.

Он осадил коня, привязал его у ворот и шагнул в гостеприимно распахнутые двери.

— Чего желает благородный муж? — немедля подскочил к нему кабачник. — Мяса, дичи, вина или рисовой водки?

Рискнув раз, рискнуть вновь — слишком просто.

— Всего сразу, — бухнул Чансу, чувствуя, как в предвкушении колотится сердце.

* * *

Из гостеприимного кабака его вытолкали последним, хотя Чансу вяло пытался сопротивляться. Обратно на коня без помощи Фэй Лю залезть никак не удавалось, и Чансу, изрядно поразмыслив, отправился пешком.

Пару раз он едва не свалился в канаву — и один раз, кажется, прикорнул у какого-то колодца. Разбудило его медленно поднимающееся солнце, но не успел Чансу пройти и нескольких шагов, как его вывернуло наизнанку.

Он тяжело выдохнул и, опершись на руки, отодвинулся к оказавшемуся тут же забору. В ушах звенело, в горле горчило, на языке чувствовался кислый привкус плохого вина, но в голове как будто просветлело. Чансу поднял взгляд: он сидел прямо под свисающими из-за того забора ветвями цветущей сливы. Ирония была достойна поэмы, но слова ускользали, и Чансу мельком пожалел, что забыл взять кисть и бумагу.

Его скрутил ещё один спазм.

Мимо по пустой улице протрусила безразличная к нему одичалая собака.

Чансу откашлялся и вытер лицо рукавом. Пить хотелось нещадно.

Умирать больше не хотелось.

* * *

У ворот поместья Су его ждал Линь Чэнь, раздражающе безмятежный, и перекидывался с Фэй Лю мандаринами.

— Доброе утро! — Голос Чэня был невыносимо жизнерадостен и бил по ушам. Чансу поморщился и чуть не оступился, пошатнувшись. Чэнь, на удивление, не бросился его ловить — только неспеша подошёл, пощупал пульс и удовлетворённо хмыкнул.

— Бадья с горячей водой, — он ткнул пальцем в сторону коридора, — ждёт тебя. Но сначала выпей, — Чэнь как из воздуха достал дымящуюся чашку чего-то на удивление пахнущего не привычной полынью.

Чансу, не в силах спорить, осушил чашку до дна и почувствовал, как гул в ушах затихает.

— От похмелья, — любезно пояснил Чэнь. — Не благодари. Кстати, Фэй Лю, после моих долгих увещеваний, оставил тебе пару шутк сладостей матушки наследного принца. Надеюсь, ты оценишь нашу заботу.

Чансу остановился, уже занося ногу над порогом, и спросил, не оборачиваясь (больше, конечно, потому, что его всё ещё слегка шатало, но всё-таки и для эффекта тоже):

— Кстати, император ещё не объявил траур?

— Нет, но думаю, принц Цзин не откажется ускорить этот процесс, если ты попросишь, — всё так же безмятежно откликнулся Чэнь. — Я написал, чтобы он приходил к обеду, когда ты проспишься.