Жить вопреки (джен)

Себастьян вздохнул и страдальчески уставился в небо, думая, о том, как же тяжела судьба народа — для дворян они были грязью под их начищенными сапогами, на которых можно было неплохо поживиться.

Мнение крестьян никого не интересовало, а они, безграмотные и наивные, не могли ничего предпринять для того чтобы защититься — не в их власти то было.

Множество талантливых детей просто не имели ни малейшего шанса развить свои способности, не могли получить достойного места в жизни, ведь удел их — работать на земле, чтобы Господин был сыт и доволен.

И не сметь роптать.

И замаливать свои грехи.

Славить имя Господина, даже если ненавидишь его всей душой, не позволяя чужим крестьянам злословить про него.

Да, тяжела была жизнь крестьян — мало кто доживал до преклонного возраста, чтобы суметь понянчить внуков, которых, как детей в семьях, было всегда много — Бог, как посылал им счастье в виде продолжения их рода, так и забирал к себе назад — сколько чумазых мальчишек и девчонок так и не дожили до того, чтобы быть названными взрослыми?

Прогневали они, видимо, Господа, что слал он их детям болезни. Ладно, пусть — всё то испытания, что должны пройти они, не ропща. Но, всё же, как печально было видеть плачущих на могилах своих детишек матерей — не понимали они, глупые, что те были намного счастливее живых.

Конечно, поговаривали, что с чужих земель пришла в их страну странная дева, — не молилась она их Богу, не крестилась, но чудесно исцеляла людей, что шли к ней за помощью.

Верить в это хотелось, но уповать на помощь Странницы было глупо.

Да и греховно это было — ясно же как день, что силы девке Дьявол дал, чтобы людей морочить, да людей под грех подводить! Не могла безгрешной быть дева, что путешествовала одна — без мужа, брата или отца.

Да и говорили, что дева эта учёной была! Все черкала что-то в своей книжонке, ведь они, богоугодные люди, не могли ничего из каракулей её прочитать!

И даже господский сын, говорят, прочитать не смог!

Каково! Учёная девка, когда всем ясно, что женщин грамоте учить нельзя, — не положено думать им о делах, ибо дело у них всё одно — детей рожать да за хозяйством следить.

Впрочем, поговаривали, что девушка эта была наоборот — божьей посланницей и могла предсказывать, что пошлёт им их Господь.

Но ясно же как день, что не могла грядущее знать божья дева! Лишь дьявольское отродье способно люду простому головы морочить да на путь греха наставлять.

Где ж это видано!

Им, глупым крестьянам эта ведьма морочить головы могла, а к благородным господам не приближалась — знала, проклятая, что будет предана суду и сожжена за злодеяния свои!

Вот недавно в их деревне предали огню такую ведьму — дьявольская ученица оказалась его невестой, но Бог оберёг его от такого страшного падения, и все видели её преступление — заставила она дикого волка, на детей бросившегося, ей подчиниться!

Люди всё видели.

И на костёр!

Все свидетели тому — не помиловал Господь одну из дочерей своих, явно доказав, что греховна была она, ведьма проклятая! Не тронуло бы её пламя священное, ежели безвинной была она. Всем это известно.

Но ничего!

Найдётся на ведьм проклятых управа!

* * *

Сатин тяжело вздохнула и мягко, аккуратно коснулась рядом с ней спящего дракона.

Точнее, это была самка.

Буря.

Так ее звали.

Это не укладывалось в голове — драконы не дикие, злобные твари, а такая же раса, как и люди. А может, даже ещё более великая.

Так странно было сознавать, что она, Сатин, тоже была не совсем обычной.

И что говорить драконы могут далеко не со всеми.

А с ней смогли.

За те месяцы, которые она выхаживала Бурю, свою новую подругу, самку странного вида драконов — Штормореза, многое изменилось.

На ее красновато-рыжей чешуе кровь видна была не сразу, а потому и рану в первую их встречу девушка не заметила.

Дракониха почему-то тогда сразу ей поверила.

Доверилась.

И это, несомненно, грело душу.

Буря много ей рассказала о драконах, о Стражах, о Небесных Странниках, о Великом Пути.

И о Брате Фурии.

О таинственном человеке, сумевшем оседлать Ночную Фурию и объединить разрозненные группы драконов в одну громадную стаю, и основать собственное гнездо.

Это очень удивило — человек был драконьим Королем?

Удивительно.

Но ещё больше восторга было, когда Буря полностью оправилась, но и не подумала улетать.

Напротив, она осталась и продолжила наставлять Сатин, как несмышленого птенца.

А потом неожиданно подхватила и усадила себе на шею, коротко попросив держаться за отростки.

И взлетела.

Полет оказался чем-то за пределами человеческого понимания.

Это было просто невозможно описать.

В человеческой речи просто не было таких слов.

С тех пор, когда не было опасности быть замеченными и пойманными, Буря и Сатин летали над островом, под самыми облаками.

И Сатин была почти счастлива.

Только один единственный факт не давал ей быть счастливой по-настоящему.

Ее остров всё ещё убивал драконов.

А, значит, она предала свое племя.

И почему же Буря часто тихо и печально говорит: «История повторяется»?

* * *

Магни, смеясь, догонял сестру — они опять гуляли в лесу.

Чем дети становились старше, тем меньше на них обращали внимание сверстники, тем больше они проводили времени вместе.

Они, в отличие от тех же близнецов Забияки и Задираки, были невероятно дружными, заступались друг за друга, научившись предугадывать слова и даже мысли друг друга.

С тех пор как Инга родила ещё одного ребёнка — сына, которого назвали Викар, и Стоик, и Астрид, и сама Инга стали больше внимания уделять именно младшему, порою забывая о близнецах.

Дети не обижались, прекрасно понимая, что их младшему брату внимание родителей нужно больше.

Им прекрасно хватало компании друг друга.

Мия и Магни любили иногда подшучивать над людьми — они не знали, почему люди не замечали, как они подходили или уходили — они всегда появлялись или исчезали внезапно.

Дети специально носили практически одинаковые одежды, одинаковую длину волос, различаясь, порою, только цветом глаз.

Каково же было удивление детей, когда они впервые сумели связаться друг с другом мысленно!

Аран появлялся на Олухе нечасто, и Магни со странным удовольствием отмечал их внешнюю похожесть.

Мальчик уже давно вспомнил.

Конечно, он заметил невероятную схожесть его снов и рассказов Арана. Отсюда можно было сделать один единственный вывод — его сны были воспоминаниями Иккинга, что было странно, но не страшно.

Это объясняло его странную привязанность к неизвестному и незнакомому старшему брату, якобы погибшему до его рождения.

Смутное подозрение затаилось в сердце мальчика — он осознавал, что дети не могут этого понимать, и что его сознание старше тела.

Это было тоже странно.

Впрочем, ничего не выходило за пределы гениальности.

Сестра, конечно, это замечала, но ничего не говорила, и за это он был ей невероятно благодарен.

Мальчику казалось, что Мия если не знала, то хотя бы догадывалась о дружбе с кем-то не из племени.

Магни не знал, как рассказать ей об Аране, а потому тянул с рассказом.

Впрочем, это не самое страшное, что с ним случалось, — слишком явное внешнее сходство с Иккингом вызывало неудовольствие племени — первенца вождя поминали недобрым словом, его, что не удивительно, не любили.

Злым предзнаменованием люди считали это сходство.

А Мия, всегда шедшая за братом, нередко заступалась за брата и не стеснялась применять в убеждении кулаки.

И если с малых лет начавший наравне с другими детьми тренироваться Магни любил кинжалы и луки, Мия с удовольствием забрала себе боевой топор Иккинга, подаренный тому отцом перед началом тренировок на Арене.

Вдруг раздался протяжный вой сигнального рога.

Трижды.

Драконы…

Налет!

Среди бела дня?!

Ну ладно, уже вечерело, через часок и солнце зайдет, но…

Ох… А ведь пока дети играли в лесу, начало темнеть!

Нет у них этого часа.

Минут десять только, за которые они едва ли успеют добраться до деревни — они опять играли в Овраге и потеряли счёт времени…

В таких случаях близнецам было наказано без промедления мчаться обратно в деревню, нельзя оставаться в лесу ночью — это главное правило.

Магни, недавно заметивший, что неплохо видит в темноте, схватил сестру за руку, и дети бесшумными тенями отправились домой. Мальчик одному ему ведомыми тропинками вывел сестру из леса и…

Сердце застучало так, что, казалось, это стало слышно даже Мие.

Деревня горела.

Они никогда не были во время налетов на улице — мать всегда запирала их в доме в такие моменты, боясь скорее не того, что они подвергнут себя опасности, а того, что будут мешать.

Но сейчас до дома, до безопасного укрытия, было слишком далеко — они бы просто не сумели добежать.

Взрослые смогли бы, но они-то дети…

Мия и Магни замерли, как вкопанные, с ужасом глядя на огненное море, страшные силуэты драконов и не менее страшные лица викингов.

Олуховцы бились отчаянно, зло и стремились к одной единственной цели — убить всех драконов в поле их зрения.

От них разило ненавистью.

И это пугало больше всего.

Ведь драконы на разный лад буквально ментально кричали о своем отчаянии и безысходности.

Раздался знакомый и вселяющий ужас в сердца викингов свист.

Ночная Фурия.

Странно, но после рассказов Арана и собственных снов Магни не боялся этого дракона.

Других опасался, а этого — нет.

Вдруг громадная тень мелькнула перед детьми, и прямо перед ними приземлилось изуродованное шрамами Ужасное Чудовище, вспыхнувшее факелом (или же их собственным погребальным костром?).

Дракон оскалился и явно приготовился превратить детей в кучку серого пепла, который и так витал в воздухе, мешая нормально дышать, от которого хотелось кашлять, глаза слезились, и першило в горле.

В его глазах горела такая неописуемая ненависть, какую не встретишь у людей.

Но то была не животная ярость, не звериная жажда крови. Эта пышущая жаром ненависть была совершенно осознанной.

В последний миг Магни сумел отскочить в сторону, рефлекторно дёргая сестру за руку, оттаскивая её подальше от опасности, закрывая Мию собой.

Девочка не пострадала — только охнула, когда заметила на предплечье брата обуглившуюся ткань туники и большой ожог.

Магни же, казалось, даже не почувствовал боли, а она должна была быть страшной — взрослые кричали и ругались, поминая Хель, Локи и всех их сыновей, братьев и сестер и от меньшего.

Он сделал на тот момент поистине безумный поступок — посмотрел Чудовищу прямо в глаза и тихо, но с угрозой зарычал.

Дракон несколько опешил, ровно на те секунды, ставшие роковыми.

Осознав и осмыслив дерзость мальчишки, он тоже оглушительно зарычал в ответ и приготовился новым потоком пламени уничтожить наглеца.

За миг до, казалось бы, неминуемой гибели детей, мелькнула ещё одна тень.

Эта тень набросилась на дракона, утробно рыча.

Ночная Фурия.

— Ты чего, Фурия? Это же человеческие детёныши, они вырастут и будут нас убивать! — зло прошипел дракон.

Магни со смесью ужаса и восторга наблюдал за битвой двух опаснейших драконов, ни капли не сомневаясь в том, кто именно победит.

Но осознание того, что он услышал, как дракон говорил, и даже сумел его понять, поражало мальчика.

Однако услышанная фраза говорила о гораздо большем, чем просто понимание драконьей речи.

Фурия действительно не просто поссорилась с этим Чудовищем — она защищала близнецов.

И это завораживало и пугало.

— Ты даже не представляешь, что с тобой сделает любая из оставшихся в живых Фурий, если хоть волосок с их голов упадёт! — послышался ответ Фурии.

Драконы то сцеплялись, пытаясь ранить противника когтями и зубами, то отступали друг от друга и кружили, рыча и шипя.

Никто не пускал в ход пламя.

Видимо, драконы понимали, что едва ли сумеют причинить вред друг другу огнем.

Или просто они не хотели напоминать друг другу, что есть более быстрый способ всё закончить.

— С каких пор тебя люди интересуют? До этого ты убивал их без малейшего зазрения совести.

Под сей милый диалог дети попытались незаметно отойти в сторону, подальше, но этому не суждено было случиться.

Чудовище увидело неудавшихся беглецов и бросилось в их сторону — Фурия ему на перерез.

Дитя Ночи закрыло собой близнецов, всем своим видом показывая, что не подпустит.

— Не просто так убивал любых — мстил, как полагается по древнейшему священному закону всех Фурий — мстить убийцам собратьев.

Так вот почему эта Фурия убивала их соплеменников — мстила за своего предшественника!

И ведь многие люди вели бы себя в такой ситуации едва ли иначе…

Мальчик не держал зла на дракона за убитых олуховцев — они все до единого очень плохо говорили об их братике, а память Иккинга Магни старательно оберегал, не желая позволять осквернять кому бы то ни было память о погибшем.

— Но это-то просто человечки.

Дракон снова попытался добраться до детей, Фурия снова не позволила ему это.

— Нет, это брат и сестра Арана, Короля Драконьего Края, а он из тех, кто не погнушается развязать войну между двумя гнёздами ради мести за своих! Думаешь, Королева скажет тебе за это спасибо? Заранее предупрежу — их стая раз в пять более многочисленна.

Драконий Край?

Гнездо?

Король Драконов?!

Брат?..

Неужели догадки Магни были действительно верны?

Неужели такое возможно?

Конечно, мальчик чувствовал своим сердцем, что это правда, но…

Сердце радостно пело и трепетало — брат даже на расстоянии заботился: ведь если не по его просьбе (или приказу?), то почему Фурия помогает им?

Магни был совсем не против называть Арана братом, а не только другом.

— Да мне плевать! Люди убили моих мать и брата! И я буду истреблять их! — прорычало Ужасное Чудовище, видимо, понявшее тщетность попыток.

На миг Магни стало даже жалко этого дракона, но потом на него навалился весь страх сестры, ее отчаянье, ее боль — стоять ей было явно неудобно — и жалость мгновенно прошла.

— Я не позволю.

* * *

Радмир с улыбкой встречал рассвет — его сотый рассвет на острове, что на ближайшие годы станет его домом.

Утро было морозным, но ясным — от тяжелых туч, одаривших вчера, казалось, весь мир белым ковром пушистых и мягких на вид хлопьев не осталось и следа — только несколько похожих на перья лёгких облачков мирно проплывали на западной части неба, стремительно исчезая из виду.

Зима в этом крае была суровой и многоснежной — толстый лёд панцирем сковал вечно холодное море, и теперь по нему можно было, не без особых приспособлений, естественно, добираться до находящихся за маленьким проливом островков, а в те моменты, когда ясная, пусть и морозная погода держалась несколько недель, а бывало и такое, можно было без особого труда на санях по вытоптанным дорогам добираться до соседних племён — этот народ, в отличие от некоторых других, даже зимой не оказывался отрезан от остального мира.

Снежные дороги значительно облегчали путь, помогая племени не отставать от событий и доказывая, что зима — не преграда для активной жизни.

А жизнь у племени была с момента вступления в свои права нового Вождя весьма и весьма насыщенной.

Юноша сумел убедиться, что Риг не соврал и когда говорил о том, что в подчинении у его вождя тысячи воинов и громадная армада. Куда уж там князьям его народа и их дружинам!

А про качество и профессионализм солдат и говорить не приходится — разница на лицо.

Здесь, в племени воинов Радмир чувствовал себя по-настоящему своим.

Не было лживости и лицемерия, люди были простоваты и несколько грубы, прямолинейны, но в том была прелесть этого сурового края!

Как покорили юношу, истинного сына земли, бескрайние Степи, так заняли своё место в его сердце бесконечные воды холодных, хмурых морей Варварского Архипелага.

Юноша не скрывал — в первый шторм, который выпал на его век, он боялся по-настоящему, уверенный, что это был конец, что слепая стихия сотрёт их всех с лица мира, и лишь память о сестре, о её непоколебимой уверенности в том, что они ещё встретятся, помогала ему не терять самообладания окончательно.

Синяя бездна завораживала и манила — такие родные его сердцу ветры мчали кораблик, и вместе с ним Радмира, вперед, в новую жизнь.

Там, на тот самом корабле, с которым к концу своего путешествия Радмир справлялся вполне неплохо, юноша познакомился с другим юным воином — своим ровесником, решившим пойти по стопам погибшего в кровавой битве отца.

Лейв Атлисон оказался человеком интересным — он много знал о мире, об островах, на которых успел побывать, и племенах, его населявших. Радмир же в свою очередь поведал своему новому товарищу и, он надеялся, другу о Диких Степях и Сангороде, о князе, о своей семье и родном селении.

Друг слушал, задавал вопросы и искренне соболезновал в печальные моменты повествования.

Радмир ощущал искренность эмоций юноши и без сомнений доверился ему — у него никогда не было такого друга, чтобы на него можно было положиться, которого можно было называть братом и быть уверенным, что услышишь то же в ответ.

Никогда, до того дня.

Зародившаяся в штормовом ветре дружба, выросшая из товарищества и взаимовыручки в страшную бурю, как станет известно много позже, спустя десятки лет, прошла через всю жизнь юношей, став не кровным, но духовным братством.

Лейв был на хорошем счету у Вождя, начавшего выстраивать собственный Ближний Круг, игнорируя таковой, унаследованный у своего погибшего отца.

Именно потому Вождь ответил согласием на просьбу юноши позволить поселить его друга вместе с ним — в доме его отца, где с ним жили лишь овдовевшая мать, которая и вела хозяйство, да младшие брат с сестрою.

На эту просьбу Вождь лишь усмехнулся со словами, что теперь Лейв — глава рода Атлисон, и только ему решать, кого можно пускать в дом.

Юноша был безмерно благодарен.

А Радмир и вовсе не находил слов, чтобы описать, как он отнёсся к щедрому предложению нового друга. У юного воина, расчувствовавшегося от такого проявления заботы, защемило сердце — никогда прежде никто, кроме той старушки из Сангорода, к которой они сами напросились, не приглашал его жить в своём доме.

И с тех пор Радмир стал внимательнее присматриваться к Вождю.

Конечно, тот миролюбием не страдал, в этом юноша убедился сразу.

Но он сразу проникся уважением к этому человеку — несмотря на все курсировавшие про него слухи, Вождь казался Радмиру человеком, пусть и жестоким, но рассудительным и справедливым.

А его умениям, как воина, лишь дивиться можно было!

В миг битвы Вождь становился воплощением дикой, необузданной стихии — безжалостной, неотвратимой и жестокой.

Великой в своём равнодушии.

Но, несмотря на все заверения некоторых людей из былого ближнего круга прежнего вождя, он не был безумен — наоборот, в каждом действии и слове Вождя просматривалась железная логика и обдуманность, просчитанность и взвешенность решений.

Где импульсивный мальчишка, про которого многие твердили?

Его не было.

Был мудрый и справедливый воин, мужчина, заботящийся о своём народе, карающий виновных и защищающий безвинных.

Радмиру было откровенно плевать на любые слова против Вождя — он выступал целиком и полностью на его стороне, искренне желая идти за этим харизматичным и умным молодым лидером, который, по его собственным словам, решил вернуть величие собственному народу, которое отобрали у него решения и поступки его отца.

Но главной чертой, которая импонировала Радмиру в Вожде, — его забота о сестре, возведенная практически в абсолют братская любовь к ней.

Девушка буквально на глазах юноши «оттаивала», проникаясь теми же чувствами по отношению к своему брату, ревностно следя, чтобы все слухи о его несостоятельности, как лидера их племени, немедленно пресекались.

Вообще, юная красавица, сестра Вождя, медленно и верно становившаяся вторым человеком в племени, правой рукой своего старшего брата, с их первой встречи очаровала Радмира — казалось, он пропал — умная и образованная, по сравнению со многими другими людьми, она казалась практически полной копией Айши, только более молодой, а потому и с поправкой на жизненный опыт.

Вообще, девушке за свою короткую жизнь пришлось перенести немало горестей, и, к злобной радости её брата, виновники хотя бы части её несчастий были прекрасно известны ему.

И именно поэтому Вождь собирал армию.

И именно поэтому с приходом весны, когда сойдёт с морей лёд, они отправятся в первый для Радмира боевой поход.

Карательный.

Берсерки были лишь рады послужить инструментом для мести своего Вождя.

* * *

Когда драконы напали, Астрид была в кузне и точила свою секиру.

Она давно заметила, что поведение близнецов медленно меняется, и Магни все больше походит на Иккинга, и это очень ее пугало.

Мальчик все чаще употреблял словечки и выражения своего старшего брата, все чаще она замечала у него жесты и походку Иккинга, его манеру отвечать обидчикам полными сарказма словами.

Только в глазах Магни не было загнанности, не было и смирения.

В глазах мальчика было что-то глубокое, страшное и таинственное.

Не было там страха.

Там была затаенная угроза и некая снисходительность.

Теперь девушка старалась меньше времени проводить времени с Магни, а, соответственно, и с Мией, которая от своего брата не отходила никогда.

Близнецы слишком спокойного это восприняли…

Дети — существа до невероятности жестокие и жутко ревнивые, и истинное чудо, что Мия и Магни не ругались друг с другом, не ревновали родительское внимание друг к другу.

А потому… Близнецы были слишком спокойными, слишком… взрослыми.

Гул сигнального рога разбил мысли девушки и заставил выбежать из кухни, броситься на возвышенность, чтобы посмотреть и оценить ситуацию.

— Астрид! — окликнул девушку голос Инги. — Астрид… Дети ушли в лес днём и еще не вернулись…

— Поняла! Я найду их, не волнуйся!

Астрид действительно испугалась — Иккинг часто тоже встречал налеты в лесу и появлялся потом неожиданно в кузне, а мог и не появиться.

А теперь и близнецы туда же…

Вдруг Астрид услышала рев Ужасного Чудовища.

— Почему я даже не удивлена? — пробормотала Астрид и посмотрела в сторону, откуда раздался рев.

И замерла.

Там, на пригорке, горящее Ужасное Чудовище надвигалось на Мию и Магни…

Мальчик оттолкнул сестру, закрыл ее собой, и все трое замерли.

Дракон оглушительно зарычал и бросился на детей, и…

Что-то чёрное сбило его с ног, и девушка кинулась к детям, с отчаянием понимая, что не успеет.

Почему Ночная Фурия бросилась на помощь близнецам?

Может, здесь дело в том, что дракон как-то узнал об Иккинге и его… дружбе с убитой Фурией?

Однако за своими мыслями девушка не заметила, как прибежала.

Вот только на пригорке, границе леса и деревни, был только труп Ужасного Чудовища.

Где дети?

Взгляд девушки рефлекторно метнулся в сторону дома вождя и…

Дети были там, а Фурия, склонив голову, позволила Магни коснуться своего лба.

* * *

Много месяцев уже Мирослава странствовала по миру в поисках Великой Древней Библиотеки — путешествие неожиданно затянулось, ведь этот самый мир оказался намного интереснее, чем она только могла себе представить!

В каждом посещенном ею месте ей приходилось оставаться на несколько дней, чтобы сделать записи и правильно их оформить.

Поэтому вместо первоначальной схемы, где они с Венту несколько часов летели, а потом отдыхали, получилось, что за неделю они пролетали лишь эти самые несколько часов…

Было безумно интересно узнавать традиции и верования различных народов, подмечая, сколько различных деталей были так похожи друг на друга в их легендах!

Видеть в столь разных людях столько сходства было просто восхитительно!

Венту не отставал от неё по своему любопытству и любознательности, и активно исследовал окрестности тех земель, где они останавливались, заводя весьма полезные знакомства с самыми различными драконами, ведь именно это — друзья и товарищи, было самым важным для них, Фурий.

Молодой дракон прекрасно понимал, что ещё не время ему искать пару себе, что у него на попечении находилась совсем юная и совершенно беззащитная перед лицом опасности человеческая девочка.

Не так давно он узнал о том, что являлся для неё не просто напарником, а Хранителем — для юной Видящей.

Мало кто из Ночных Сияний знал о том, что у Видящих, одарённых невероятной милостью Небесных Странников Разумных, сумевших развить свой дар и успешно пользоваться им, были не просто редки, как они думали, а просто исключительны, и сама суть мира полагала им Хранителей — тех, что защищал их от угроз, всю жизнь находясь рядом.

Связь Видящегося и Хранителя была по своей мощи равна лишь Узам Ученичества.

А потому Венту, пусть и не сразу это осознавший, мог ощущать душевное состояние своей подопечной, он чувствовал, когда ей угрожала опасность, и бросался ей на помощь.

Впрочем, такое случалось исключительно редко — Мирослава была удивительно осторожной, девочка просчитывала каждый свой шаг, каждое своё действие рассматривала с точки зрения их влияния на будущее.

Профессиональная деформация, так сказать, ничего не поделаешь.

Но любознательность девочки и её необычайное умение докапываться до самой истины, до неприглядной сути, располагая к себе любого, даже самого нелюдимого человека, заглядывая ему в прямо душу.

Слава девочки шла впереди неё — люди шептались о чудесной Страннице, что могла предсказать будущее или исцелить от болезни, но за всё была своя плата и те, кто пытался силой заставить говорить Мирославу, — очень долго страдали.

Венту заботился об этом как следует.

Слухи о девочке курсировали совершенно разнообразные — от практически правдивых, даже приуменьшающих её таланты, до совершенно диких и даже абсурдных.

Впрочем Мирослава героически на это не обращала внимание, полностью уйдя в собственные исследования.

Девочка постоянно что-то обдумывала и высчитывала, что не мешало ей отвлекаться на общение с местным населением, которое, зачастую с удовольствием делилось подробностями своей тяжёлой жизни, изливая свои горести новому слушателю.

Всё было относительно неплохо, пока Мирослава не оказалась на землях так называемой Европы.

Об этих землях она слышала ещё будучи совсем ребёнком, и отзывы были зачастую совсем не лестными, увы.

Больше ей импонировали честные и так похожие на её родной народ варяги, один из которых был призван ими на княжение. История то мутная, да и не ей, простой дочери гончара, интересоваться подробностями жизни светлейшего Князя.

Впечатление от «великих земель» остались у неё весьма специфические — народ был безграмотный и легковерный, во всём послушный священникам их церкви Одного Бога, улицы городов напоминали отстойные ямы — и содержание, и запах соответствовали.

Откровенная вонь и помои под ногами вызывали неприкрытое отвращение у Мирославы, привыкшей к чистоте и порядку, ведь они были залогом здоровья и долголетия.

И эти люди удивлялись тому, что постоянные болезни косили их, как жнец в конце лета рожь?

Они же уподобились свиньям!

Жили в собственной грязи, а дворяне и купцы недалеко от них ушли — только они были жирными и ухоженными свиньями, явно на убой.

Проходя по узенькой, кривой улочке одного из местных городов, лишь благодаря своему дару успевая уклоняться от неприятного сюрприза в виде помоев на голову, Мирослава с благоговением вспоминала Сангород — чистый, просторный и ухоженный.

Поросший яблонями и березами.

Девочка лишь беспомощно морщилась от отвращения, переполнявшего её, не находя его в людях — они привыкли так жить, не зная, что, оказывается, можно было жить и по-иному.

Эти люди не знали ни бань, ни даже простейших лекарственных отваров, ведь любое знахарство они называли богопротивным и греховным делом, потаканием дьяволу.

Подобное положение вещей вызывало у Мирославы лишь недоумение.

В деревнях дела обстояли лишь чуточку получше — здесь было чище, но люд обитал здесь совсем тёмный и суеверный, боящийся церкви и её преследований.

А священник в таком селении был почти всевластен.

Странная вера странных людей тоже интересовала Мирославу и за неимением иного, она записывала слова людей про их Бога и его законы, впрочем, это не убеждало девочку, как и все слова до этого, в их истинности — Видевшая иные миры, она понимала всю нелепость наивности этих людей.

Но рассказать им правду она не могла.

Ей просто не поверили бы…

* * *

Солнце стояло высоко в зените, припекало черную макушку. Руни хмуро оглядывал горизонт — полсотни силуэтов чужих боевых кораблей кому хочешь настроение испортят.

Впрочем, странные, очень страшные драконы с четырьмя крыльями, пугающие даже не собственными мордами — драконов Руни давно уже не боялся — а фигурками всадников на своих спинах, тоже были аргументом явно в пользу противника.

Мама мальчика стояла за его спиной, держа в руках лук, готовая защищать свой дом. Она положилась на невероятно острое зрение своего сына — тщательно скрываемую его особенность, одну из многих.

Чужаки появились на рассвете и послали своего человека.

Они поставили условие — либо полная и безоговорочная капитуляция их острова и жизни жителей будут сохранены, либо остров будет обращен в пепел.

Конечно, вождь не мог не понимать, что сохранять им жизни никто не будет в любом случае. А гордость не позволяла ему сдать остров.

Оставалось принять бой.

Прогудел сигнальный рог и драконьи всадники обрушились огненным дождем на деревню.

Никто не успел ни увести детей и стариков в безопасное место, ни даже попытаться сделать это.

И это приводило мальчика в состояние холодной ярости.

Простой ребенок, конечно, испугался бы и криков боли, и вздымавшегося к небесам стенам пламени, и запаха гари и крови, и кровавой грязи под ногами.

Но Руни был предельно спокоен.

Это его первый настоящий бой, да и кто пустил бы сражаться мальчишку?

Все словно замедлилось, исчезли звуки и запахи, остались только он и противники.

Враги.

За спиной раздался сдавленный вздох и глухой стук.

Эмоции исчезли, осталась ледяная сосредоточенность.

Тугой лук в руках приносил успокоение, наполненный стрелами колчан вселял уверенность.

Там, за его спиной лежало тело его матери, убитой точным попаданием из арбалета.

Лук принадлежал ей.

Отец носился где-то по полю боя, а может, он уже тоже был мертв.

Тихий свист выпущенной стрелы был единственным звуком, который он мог слышать.

Всадник странного дракона покачнулся и безвольной куклой рухнул на вниз со стрелой перебитой шеей, окропляя собственной кровью холодную глинистую землю под собой.

Его участь повторили ещё тринадцать налётчиков.

В рядах захватчиков возникла неразбериха — никто не мог понять, кто выбивает всадников одного за другим.

Руни смутно понимал, что нормальный человек не способен с такого расстояния попасть, но не отвлекался на эту мысль.

Деревня горела.

Всё происходящее почему-то казалось таким знакомым, словно он уже не в первый раз видел эту картину. Словно он уже участвовал когда-то в подобных боях. Просто в несколько иной роли.

Плакали где-то дети, где-то кто-то кричал.

Слышалась молитва, произносимая хриплым, слабым голосом.

Он вдруг увидел обезглавленное тело вождя на главной площади.

Проиграли.

Эта страшная мысль пронзила его разум.

Они проиграли.

Разом навалились усталость, головная боль, бьющий в глаза свет и шум со всех сторон.

Мальчик в шоке уставился на собственные руки, на лук, на зажатую в ладони стрелу…

Он попятился, споткнулся и упал.

Мама…

Она лежала все так же, в ее остекленевших глазах читался странный покой.

Мальчик подхватил лук и колчан, поправил кинжал на поясе и бросился бежать.

В лес, в лес!

Подальше от чужаков!

Подальше от слишком спокойного для покойницы лица матери…

* * *

Дагур задумчиво смотрел вдаль.

Хедер так и порывалась отправиться нанести визит Стоику и его племени вместе с братом, но Дагур решил иначе — девушка осталась управлять островом в его отсутствие.

Конечно, нападать на остров безжалостных воинов было невероятной глупостью, но те же Изгои рассудительностью явно не страдали, а потому вполне могли воспользоваться отсутствием армады и вождя, чтобы попытаться захватить остров.

Потому, скрепя сердце, Дагур оставил во главе деревни сестру — единственного человека, которому доверял безгранично.

Но всё это уже имело мало значения.

На горизонте виднелся Олух.

* * *

Предчувствия у Арана были тревожные, а потому в этот раз он с Алором сам отправился в вечернее патрулирование — облёт территорий Гнезда всегда его успокаивал.

Однако интуиция продолжала кричать о предстоящих событиях, впрочем, не говоря об окраске сих событий: радостные ли они, печальные?

Алор предпринял последнюю попытку помочь Арану отвлечься — поднялся в облака, влетев в клубы подсвеченного заходящим солнцем тумана.

На поверхности наверняка уже были сумерки, и только алые и золотые разводы на небе выделялись в навалившейся серости…

Аран любил наблюдать за закатом отсюда, из-под облаков, с высоты драконьего полета.

Парень в порыве чувств закричал, а потом засмеялся, практически счастливо.

И вдруг навалилась оглушающая тишина, если не считать вой ветра, на который Аран давно научился не обращать внимания.

Промелькнула большая тень, сопровождаемая странно знакомым свистом.

Алор мгновенно напрягся, стал оглядываться, и…

Громадный дракон с четырьмя крыльями вынырнул из облаков, оглашая небеса своим рёвом.

И Аран вспомнил этого дракона.

Конкретно этого, точнее.

Но гораздо более пугающим было не то, что этот Шторморез, фактически, напал на Короля чужого гнезда.

На спине дракона был всадник.