Живые и мёртвые (джен)

После первой встречи она регулярно заходила к нам в гости, и интересовал ее явно не дядя Сережа. Баба Тома помогала мне с уроками и — как я поняла позже — уже тогда начала меня понемногу учить быть ведьмой..

Если что-то не можешь найти — повернись трижды через левое плечо, а потом кинь через него же что-нибудь маленькое.

Если кажется, что в квартире вдруг потемнело в одном из углов, нужно зажечь любую свечку. Днем — в том самом углу. Вечером и ночью — возле себя. И поскорее рассказать об этом бабе Томе.

От человека, окруженного невидимой для остальных тенью, стоит держаться подальше. Тем дальше, чем гуще тень.

Первую весеннюю крапиву нужно добавить в суп — хотя бы листик.

В бане избегать третьего пара.

— Мама, не пудри ей мозги! — обычно морщился дядя Сережа. — Двадцать первый век скоро, а все туда же…

— Она мне еще спасибо скажет, — неизменно отвечала баба Тома и рассказывала, как отличить заброшенный дом, в котором можно играть, от того, к которому и близко подходить не стоит.

Довольно скоро я полностью уверилась в том, что бабушка (к тому моменту я считала ее настоящей родной бабушкой) — сказочная колдунья. Детская психика легко принимает то, что может свести взрослого с ума. Так что когда баба Тома впервые показала мне Щель, я ни на секунду не усомнилась в волшебстве происходящего.

Щель имела вид — как я потом поняла, для разнообразия, — настоящей щели между плинтусом и стеной и находилась у дальней стены маленькой угловой комнаты. Надо сказать, баба Тома была единственной, кто не считал мое неприятие этого маленького и темноватого, но довольно уютного помещения блажью. Наоборот, Угловую она не стеснялась при всех называть говенной, регулярно заходила туда одна на полчаса, а то и больше, и как-то подвыпив, советовала маме поменяться «хоть на что». Мама, впрочем, отнеслась к предложению с известным скепсисом — ее двушка в нестарой хрущевке вполне устраивала.

— Пойдем, покажу тебе, как щели конопатить, — сказала мне баба Тома, но вместо шпателя со шпатлевкой или каких-нибудь менее современных материалов зачем-то взяла клубок лиловых шерстяных ниток, немножко риса и восковую церковную свечку.

Я с интересом последовала за бабушкой, предвкушая настоящее колдовство. Надо сказать, с ней в Угловой я чувствовала себя гораздо спокойнее — как будто знала, что в отличие от других взрослых, баба Тома действительно сможет меня защитить.

Солнце клонилось к закату, и Угловая комната как обычно первая во всем доме погрузилась в сумрак. Очень отчетливо я почувствовала нехороший, тревожный запах затхлой земли и услышала легчайший, на грани восприятия, шепот.

Непривычно молчаливая, бабушка дала мне знак оставаться в дверном проеме, плотно задернула шторы и достала батарейку из дешевого электронного будильника. Просыпала тонкую струйку риса у порога, между мной и комнатой. А потом медленно пошла вдоль дальней стены. Затем остановилась и… тоненько, мелодично засвистела. А затем начала монотонно, убаюкивающе приговаривать что-то вроде:

— Темно-в комнате-холодно-деточке. Вылезать-поиграть-не-можется. Позабыла-деточку-матушка-да-ушла-одна-за-околицу…

Что-то громко зазвенело, как будто на кухне упала кастрюля. А потом от Щели начал отделяться клочок черноватого мутного тумана — того самого, что даже днем прятался в закутках Угловой. Только этот был куда больше — он все тянулся из-за плинтуса и напоминал уже целый стог. Баба Тома бесстрашно стояла напротив него, я тоже не двигалась — не потому, что безоговорочно верила в ее непобедимость, просто ноги со страху натурально так отказали. А бабушка стояла и смотрела, и когда стало понятно, что больше черного тумана под плинтусом нет, громко заявила:

— А ведь я сильнее. Со злом пришел, на зло и изойдешь, — и кинула в мутную темноту клубок.

Я не сразу поняла, что это была своеобразная кульминация. Туман мягко, без звука сглотнул подачку, сыто покачался и двинулся к нам. Он тянулся медленно, скорее разрастаясь, чем меня местоположение, и страх окончательно парализовал меня. Баба Тома же стояла совершенно спокойно, как будто дымный темный язык потянулся вовсе не к ней.

— Ну-ка, сгинь! — без злости и даже не повышая голоса, велела она.

Тьма дернулась и слегка посветлела изнутри, будто подернутая ветром. Затем — все быстрее и быстрее — закачалась в воздухе и начала таять. Спустя минуту от нее не осталось и следа. Только шлепнулся на пол выпачканный в чем-то грязно-буром и липком изжеванный и спутанный комок ниток. Бабушка брезгливо подняла его пакетом, не касаясь подозрительной мерзости голыми руками, свернула кулек.

— Слизняк, — объяснила она. — Заводится в нехороших местах и потихоньку начинает проедать щель между нашим миром и Изнанкой. От самого него особого вреда нет, но в брешь начинает сочиться разная пакость оттуда. В этой комнате — не первый. У них с той стороны большое гнездо, чистить надо постоянно. Проще съехать, если честно. Запомнила, что я делала? Чтоб к завтрашнему дню мне наизусть рассказала.

* * *

Когда Санька ушел, я сменила рабочий костюм на мягкие домашние штаны и застиранную футболку с изображением ведьмы на помеле и перебралась из кабинета на кухню. Достала из холодильника так кстати приобретенную бутылку сухого вермута и лед. Ни тоник, ни сок я не добавляла принципиально — была бы охота портить вкус. Кубики глухо и уютно тренькнули в бокале, мягко зажурчал напиток. Нет уж, всех денег не заработаешь, и хотя дневной гонорар в размере средней месячной зарплаты в нашем захолустье приятно греет карман, пожалуй, надо записывать поменьше народу. Это мошенницы-стахановки могут принимать по человеку на каждый час, а то и полчаса. Я — выматываюсь.

Нажала кнопку музыкального центра, впуская в комнату «Меланхолический блюз» бессмертного Фредди, прикурила.

Такого продуманного товарища, каким оказался Сашкин конкурент (или, чем черт не шутит, бизнес-партнер), не следовало выпускать из вида. Так что клиент ушел от меня с заданием — выяснить все о ближайших кровных родственницах своего знакомого и продумать, где и как я могу с ними встретиться в непринужденной обстановке. Ведьма ведьму видит сразу, и мне хотелось бы оценить коллегу и понять, чего от нее ждать. Хорошо, если она просто страхует своего дорого мальчика сорока четырех лет. А если еще и активно гадит его недоброжелательному окружению?!

За окном кричали дети. Я распахнула створки и устроилась на подоконнике, вглядываясь в медленно уходящий в сумерки двор. Сидеть так мне нравилось с детства. Иллюзия пребывания на границе двух миров, уютного домашнего и тревожного, но заманчивого уличного.

Крик был таким пронзительно-жутким, что я покачнулась и едва не упала. Зато выронила из рук бокал. Ледяной мартини немедленно пропитал тонкую ткань на самом интересном месте, и я сама едва не заорала.

На обычный шум разбушевавшихся под вечер детей этот истошный вопль не походил ни капли. В голове мгновенно пронеслись возможные варианты от самого безобидного (одинокий онанист решил явить миру свою пожухлую гордость) до самого жуткого (кого-то из дворовых ребятишек сбила машина).

Нет, не самого…

Словно в подтверждение жуткой догадки в нарастающий гомон вклинился истеричный детский крик:

— Он мертвый! Это привидение!! Я видела!!!

Ленивая идиотка! Решила, что Бывший никому, кроме меня не опасен, потому что никуда ему с Изнанки не деться, и спокойно уселась бухать!

Переодеваться в камуфляж было некогда. Я соскочила с подоконника и лихорадочно схватилась за рабочую куртку — накину и ладно. Что у меня там по карманам. Сушеный мох? Черт его знает, горят ли Бывшие в его пламени, но лишним не будет. Мертвая штукатурка — однозначно да. Она отводит глаза даже той тонкой мелочи, у которой и глаз-то нет… Шокер, баллончик с газом — на живых, но эта пакость даже не знает, что мертва, вдруг поможет.

Стремительно сунула босые ноги в кроссовки и почти скатилась по лестнице вниз. По дороге едва не столкнулась с соседкой со второго этажа. Лицо тетки было искажено ужасом, ее сын был среди гулявших.

Главное, чтобы без трупов… все можно исправить, кроме мертвых детей.

Толпа возле подъезда уже собралась нешуточная и увеличивалась с каждой секундой. Здесь были и родители дворовой гоп-компании, и просто перепуганные жильцы, многие — с тяжелыми подручными средствами в руках. Видимо, тоже подумали об онанисте. Я заработала плечами, пробираясь в сердце плотного людского водоворота. Постепенно он и сам затянул меня и вынес почти в центр, где сбились в тесную кучку дворовые ребята. Судорожно пересчитала детей — вроде бы, все на месте, но это ничего не значит. Мог ведь кто-то из другого двора прибиться!

— Что случилось?!! — первым успел задать вопрос смутно знакомый мужик из первого подъезда. Я подавилась аналогичными словами и прислушалась.

— Там в кустах был… мертвец! Настоящий!

Лицо Алёнки от ужаса стало почти серым, губы тряслись. По лицу катились слезы, но девочка это вряд ли понимала. Я машинально огляделась и поняла, что как раз ее мать в толпе взрослых отсутствует. Быстрый взгляд на темные окна третьего этажа подтвердил мою догадку: мамаша, Нинка, опять ушла в загул. С-скотина.

— Какой мертвец, солнышко? Тебе не показалось?

Я притерлась поближе к девочке и приобняла ее за плечо. Ребенок доверчиво ткнулся лицом мне в живот.

— Страшный! Он грязный, вонючий, он черный весь, он мертвый!

—Тебе наверное показалось, милая, — продолжала заговаривать Алёнку я, перебирая длинные волосы девочки. Оказалось, что они совсем спутанные и порядком сальные: Нинка явно не первый день игнорировала родительские обязанности. — Где он лежал?

Мысленно скрестила пальцы, но все равно приготовилась услышать, что покойник не лежал, а ходил, а из разбитого затылка струилась на спину кровь. О том, как Бывший мог попасть в мир живых с Изнанки, я в тот момент даже не задумалась.

— Он не лежал… — Черт!!! — Он сидел. Там, за киоском! Он мертвый, совсем тухлый, как та крыса с помойки, и все равно смотрел на меня!!!

Я выдохнула. Облегчение оказалось таким весомым и явным, что странно, что его не заметили остальные. Оглядела Алёниных приятелей. Они были далеко не так перепуганы, похоже, сами Егорыча не видели и завелись от реакции подружки. Но как девчонка вообще попала на Изнанку? Или мертвый бомж каким-то образом оказался на нашей стороне реальности?

Взрослые, кажется, тоже успокоились, напряженное молчание сменилось проходящим мимо моих ушей бубнежом. Они искренне верили, что покойников, которые могут стоять, сидеть, смотреть и вообще делать хоть что-то осмысленное, не существует. Я им даже немного завидовала.

— Ну что ты, солнышко… Наверное, там просто сидел вонючий, грязный бомж. Видишь, солнце заходит, темнеет, ему тень на лицо упала, вот тебе и показалось… Он наверное сам струсил, когда ты закричала, и уже ушел. Вот сейчас дядя… — Я искательно глянула на ближайшего мужчину, но тот оказался незнакомым, — кто-нибудь пойдет и проверит. И если бомж еще там, он его прогонит, чтоб больше никого из вас не пугал.

Не то, чтобы мне нужны были свидетели — скорее наоборот. Но если я пойду искать загадочного бездомного одна, мужики увяжутся еще скорее. Что делать, если Егорыч действительно оказался на нашей стороне, я не знала. Книга бабы Томы о таком молчала, и я смутно надеялась, что подобное вообще вряд ли возможно. Тем более остальные дети его вроде не видели… Черт, потом разберусь. В любом случае, у дяди Миши должно было хватить ума спрятаться. Если мозги еще не совсем протухли.

По-прежнему приобнимая девочку, я присела на лавочку у подъезда и потянула малявку за собой. Алёна не сопротивлялась, наоборот, сильнее поднырнула мне под руку и прижалась всем телом. Ее до сих пор колотило. Меня, в общем, тоже — но теперь потому, что страх перед неизвестностью сменился отходняком.

— Никого там нет, даже лежку сделать не успел, — отрапортовал тот же дядька из первого подъезда. В руках у него был здоровенный обрезок сантехнической трубы, и я порадовалась, что Егорыч уже мертв. Нормального живого человека такой инструмент с большой долей вероятности отправил бы на вечное поселение на Изнанке. Сам трубоносец поселением бы не отделался, как минимум, строгий режим.

— Вот видишь, солнышко? — снова погладила по голове Алёнку я. — Он сам испугался и убежал. Ребята, Нину никто не видел?

Общее молчание было не менее красноречиво, чем однозначный отрицательный ответ. Впрочем, нет, кто-то на заднем плане не удержался и прочувствованно отозвался о соседке как о матери. Я была полностью с ним согласна, но сейчас отсутствие девчонкиной родительницы мне было только на руку.

— Пойдем, Алён, чаю попьем с тобой. А маме записку в дверь засунем. Все равно ребята все по домам уже идут.