Терранец (джен)

Примечания:

С наступающим Новым Годом и с Рождеством! С тем, которое будет и с тем, которое у кого-то уже было.

Очередная древняя терранская забава под кодовым названием «Воскресная школа» оказалось внезапно шумной толпой детей, жаждущей бегать, орать и разрушать. Нечестивый вой, гвалт и смех не умолкали ни на миг, детей в фойе было так много, что от этой бегающей и орущей толпы уже рябило в глазах. Альфа-легионер, на ходу поправлял китель, недобро щурился на бьющее в окна солнце и сумрачно созерцал как негромко переговариваются у окна чьи-то матери и бабушки, как сонно копошатся такие же как и он, следящие за порядком студенты. А какой-то приземистый, крепкий старик ворчит, сосредоточенно переплетая непрестанно вертящейся внучке её растрепавшиеся косы. Эти яркие белые ленточки навевали какие-то смутные ассоциации из далёкого прошлого. Залитое светом фойе нестерпимо звенело и грохотало от беготни и детских воплей. Визг и топот стоял такой, что у альфа-легионера уже звенело в голове. Изловив за шиворот какого-то мальца, обеими руками шарящего в аквариуме, астартес поставил его на пол. Но мелкий охламон вывернулся из рук. И ликующе воющим, лохматым, чернявым воробушком помчался прочь. Раскинув руки и изображая самолёт. Где-то за окнами, в полуденном солнечном свете купался храм, горланили заливисто все колокола. А из висящих у входа в храм динамиков доносились зычные, звучные обрывки фраз неизвестных молитв и бравое хоровое пение мужских голосов. Альфа-легионер уныло покосился на снующих по плацу людей и поспешил отвернуться.

— Георгий, смотри, сейчас прозвучит звонок… — чья-то рука опустилась на плечо альфария, — э, Георгий, не спи.

Астартес поморщился на солнце и поднял глаза. Кто-то со старших курсов. Сутулый, чернявый, долговязый, носатый. С синяками от недосыпа под глазами, похожий на грача и нескладный. Неужели так трудно было запомнить хотя бы, варп тебя, Гарин, дери, фамилию? Вот кто это? Северцев, Сиверцев, Сировцев, Сирийцев? Нет, не то… Фамилия, нужно выяснить фамилию.

— Короче. Смотри. Сейчас вахтёр даст звонок и ты идёшь в аудиторию третьего пастырского. Там труды, — старшекурсник окинул Гарина беглым взглядом, — труды ведёт Лоргар, так что проблем с дисциплиной быть не должно. Посидишь там на всякий пожарный. Всё понял?

Альфа-легионер молча кивнул и отлепил поясницу от тёплой батареи. За спиной, за влажно сияющими стёклами, на улице, шумели люди и метались в лазурном небе голубиные стаи. Искаженные динамиками, гремели доносящиеся из храма звуки каких-то религиозных гимнов. Хор женских голосов дрожал, пел и празднично переливался на солнце, под ясным, голубым небом, как узоры древней терранской шкатулки. И было в этом пении что-то такое — отчаянно вольное, широкое, бескрайнее и жизнеутверждающее. Настолько жизнеутверждающее, что где-то внутри альфария заскреблась крамольная мысль, что хорошо бы послать всё в Бездну, сбросить чужое обличие, расправить плечи и вдохнуть сырой и пряный, осенний воздух полной грудью. Задавив недостойные мысли, альфа-легионер педантично расправил белоснежные манжеты и поплыл сквозь толпу орущих детей и их мамаш. Где-то над головой уже трескуче звенел-разливался данный дежурным вахтёром звуковой сигнал. А это значило только одно: пора. Альфа-легионер ускорил шаг и поспешно открыл дверь.

Аудитория третьего пастырского курса встретила его запахом хлорки и чистящего средства. И сплошной зеленью: зелёные шторы, пегий, зелёный линолеум, серо-зеленые стены и зеленые щитки с графиком дежурств и с информацией разной степени полезности. Старое чёрное пианино у входа выглядело весьма обшарпанным. Астартес шагнул вовнутрь и оказался буквально окружён детьми. Примарх нашелся быстро. Заслонив собой половину доски, он поспешно рисовал маркером на её белой, матовой поверхности какие-то схемы. Альфа-легионер сумрачно почесал нос и посторонился, выпуская из класса хлынувших наружу учеников. Аляписто разрисованные поделки в руках и на кусках цветного картона, шуршащие цветные куртки и пуховики, оживленный писк и гомон уже сливались для космоморяка в единый шумный, цветастый ком. И разглядывать это всё пристальнее не тянуло совершенно. Позволив себе пройтись до окна и закрыть форточку, альфарий прилип поясницей к батарее и затаился.

Тем временем, опустевший класс уже снова заполняли дети, с гомоном и с шуршанием. Кто-то грохотал стульями, дети толкались и галдели, кто-то заливисто хохотал, пищал и препирался. Альфа-легионер сумрачно шмыгнул носом и перевел взгляд правее. Примарх сосредоточенно чертил на доске свои схемы, изредко отвечая на вопросы стремительно окружающих его мелких. Дети шумно рассаживались по местам, раскладывали на партах клей и цветной картон, коробки из-под спичек и прочий вздор.

Альфа-легионер прошёлся несколько раз мимо примарха, вглядываясь в то, что ловко и быстро чертят его руки. При ближайшем рассмотрении чертеж оказался поэтапным руководством по сложению из бумаги каких-то фигурок. Альфа-легионер прищурил глаза, внимательно разглядывая заваленный цветными бумажными тюльпанами учительский стол. И успешно пропустил момент, когда все присутствующие встали, а примарх, с щёлканьем закрыл и отложил маркер и, повернувшись лицом к доске, звучно и чуть нараспев начал читать по памяти какой-то архаичный религиозный текст. Лоргар Аврелиан молился, но как-то непривычно, совершенно спокойно, без той экзальтации, которую астартес обычно наблюдал у Несущих Слово. Альфа-легионер не успел даже удивиться этому феномену, как примарх умолк, перекрестился и обернулся и строго нахмурился:

— Садимся. Михеев Андрей! Андрей, я всё вижу, не пинай стул. Ты зачем девочек обижаешь?

— А что она первая обзывается?! — возмущённо взвился какой-то бесцветный, щуплый мальчонка, минутой ранее осатанело пинавший стул сидящей впереди него девчонки, отчаянно рыжей и конопатой. Девчонка ехидно обернулась и, прикрываясь от примарха стопкой цветного картона, скроила смешную рожу.

— Вот и отвечай словами. Зачем пинать-то? Лера, я всё вижу. Вот однажды скорчишь рожу, защемит тебе троичный нерв — и останешься ты такой навсегда, — под детский смех, шуршание, шепот, фырканье и хихиканье примарх стащил с себя китель и, не торопясь, закатал рукава белой рубашки, — все готовы к занятию? Картон, бумага, клей, спичечные коробки…

— Лоргар Юрьевич, а зачем нам коробки из-под спичек? Лоргар Юрьевич…

— Вот сейчас и узнаете, Маша. Сегодня мы будем делать… — примарх обвел притихших детей загадочным взглядом и торжественно объявил, — коров!

Дети сдержанно зашумели. Космоморяк неодобрительно сжал губы в тонкую линию и принялся пристально изучать собственные ногти. Он знал, знал про прошлое демона-принца Лоргара Уризена достаточно, чтобы предположить, с чем именно столкнётся здесь, в другой реальности, на древней Терре, во времена древних правителей, задолго до полного освоения Марса. Но такое… То, что он наблюдал здесь, своими глазами, любой другой астартес счёл бы неприемлемым. Черный Храмовник увидел бы в этом крайне недостойное и низкое употребление способностей сына Императора, Несущий Слово — по меньшей мере святотатство. А кто-то из Детей Императора и вовсе не понял бы, что вообще происходит. И зачем примарх увлеченно лепит с человеческими детьми на безобразные серые спичечные коробки́ не менее безобразные кусочки целлюлозы и цветной бумаги. Хотя, с точки зрения лично альфа-легионера, происходящее ощущалось чем-то правильным и абсолютно органичным, чем-то идеально дополняющим образ юного примарха.

Альфа-легионер внимательнее вгляделся в примаршую фигуру, зависшую над одной из парт, над детскими макушками. И качнул головой, отводя глаза. Другой. Совершенно другой. Такие скорбят молча. Терпеливо и спокойно переносят отцовскую немилость. И упорно, веками, прорубают свой путь через бесконечный мрак бескрайнего космоса. Такие легко находят общий язык с дикими варварами и с грязными бродягами, с царями и полководцами. Правильное, нужное слово для каждого. И это открытие действительно устрашало. Ибо словом можно как убить, так и воскресить. И в том, что этот примарх вполне способен на что-то подобное, альфарий ни минуты не сомневался.

Предаваясь этим невеселым мыслям, альфарий расправил плечи и обвёл взглядом учеников. Какая-то ярко накрашенная девочка, поблескивая дутыми серьгами, презрительно приподняла двумя пальцами спичечный коробок, отбросила и поморщилась. Бдительно наблюдая за понемногу затихающими и готовящимися к занятию детьми, альфарий смотрел, как под руководством примарха какие-то мальчишки кромсают редкую, бесценную, и, в сущности, старинную терранскую бумагу. И обклеивают ею свои коробки́, придавая им отдаленное сходство… с коробка́ми. Смысла в этих телодвижениях альфарий не видел, но монотонная возня терранской детворы успокаивала.

— Георгий, — негромко и как-то рассеянно позвал примарх, не глядя, — не стой в окне. Там сквозит.

— Что? — альфарий приподнял бровь, гадая, всё ли правильно расслышал.

— Что слышал. Спину продуешь, а почки перегреешь. И настигнет тебя, прости Господи, скоропостижно простатит. И будешь ты, бедолага, рассказывать ходить. Как зловредные церковники заставляли тебя морозить в окне твою геройскую тушку, — нехотя отозвался примарх, — не грей почки о батарею. Это не полезно.

— Это моя забота, не твоя, — вырвалось у альфа-легионера прежде, чем он сообразил, что вообще-то говорит это вслух, — разве нет?

— Гарин, включай изредка мозг, — негромко посоветовал Лоргар, отворачиваясь, курсируя по классу и отвечая на вопросы детей.

Альфа-легионер отлепился от батареи, сверля бритый затылок тяжёлым взглядом. И мысленно показывая спине примарха размашистый неприличный жест. Как один из апотекариев Альфа-Легиона, космоморяк имел куда большее представления о том, что полезно, а что не полезно космодесатнику. Явно большее, чем застрявший на древней Терре юный примарх.

Тем временем Аврелиан с хрустом разогнул спину, улыбаясь и согласно кивая какой-то восторженно пищащей девочке. Она, кажется, показывала ему какие-то рисунки. Альфарий смог разобрать только огромного улыбающегося лысого монстра во весь альбомный лист. В одной руке монстр, как дубинку, сжимал ярко-красный тюльпан, а в другой — одноногого и одноглазого полосатого человека в треуголке с черепом.

— Это вы, Лоргар Юрьевич, — сияя синими глазами и хлопая ресницами, застенчиво сообщила юная художница.

— Очень красиво, Лиля, очень красиво, — совершенно искренне похвалил примарх, с улыбкой поднимая повыше рисунок и разглядывая его так, будто видит что-то крайне ценное, — а это кто там, полосатый такой?

— Это пират, — призналась девочка под девчачьи смешки.

Сидящий рядом с ней и подозрительно похожий на неё полноватый, темноволосый мальчуган, с чувством выполненного долга, размазал по оклеенному коробку клей. Наскоро вытер где-то под партой руки и завертелся на месте, пытаясь посмотреть, что получилось у остальных.

— Очень красиво, ты молодец, — совершенно серьёзно покивал примарх, изучая остальные рисунки, — а это…

— А это тайное убежище охотников на пиратов. Летающий остров, — замялась девочка, — я сама его придумала…

— Ого, как здорово…

— Вам действительно нравится?! — оживилась девчонка, разглядывая примарха из-под густой черной чёлки, — я это всё для вас нарисовала, это подарок.

— Спасибо, Лиля, я их обязательно сохраню, — искренне улыбнулся Лоргар. И альфарию на миг показалось, что в аудитории стало на миг ещё светлее, — ты очень красиво рисуешь.

Возня, шуршание, шепот и детский смех тем временем всё усиливались. Альфа-легионер побродил по классу, въедливо наблюдая, как затихают и хитро таращатся друг на друга какие-то вихрастые, шумные близняшки, как возятся за задней партой двое мальчишек, шепотом спорящие, можно ли делать зелёную корову или нельзя. И не приделать ли к ней бумажный пулемёт.

В окна бил свет, где-то над коробками серых, панельных домов голубело ясное небо древней Терры, носились стаи голубей и темнели полосы-росчерки высоковольтных проводов. Альфа-легионер замер перед окном, сложив руки на груди. А его мысли, само его существо, казалось, плавилось в этой чистой, безмятежной лазури. Яркие отсветы на стекле, бьющий в окна свет, осеннее золото, кипящее между домами: липы, клёны, тополя. Пожары рябин и праздные люди, архаичные терранские машины во дворах: лёгкие, аккуратные, непритязательные. Пёстрые клумбы под окнами, детские площадки. Собачники, выгуливающие своих псов: редкие, совершенно немыслимые древние породы или и вовсе — сохранившиеся исключительно в качестве картинок и описаний. Альфа-легионер неподвижно смотрел, как ребенок бросает палку, а пушистый белый щенок с заливистым лаем самозабвенно бежит за ней, размахивая пушистыми ушами. Задние лапы опережают передние, отчего кажется, что маленький комок щенячьего счастья не бежит, а летит. Простые и абсолютно недоступные обитателям Терры будущего мелочи. Хотелось просто стоять и впитывать. Запоминать. Альфа-легионер чувствовал, будто его окутывает странным благодарным теплом, смутно знакомым, родным и не требующим особых усилий. Он даже подозрительно скосил глаза на примарха, но нет: тот всего лишь помогал какому-то сосредоточенно сопящему чернявому, толстому мальчишке сооружать корове из спичек ноги. Поделки, кстати, действительно отдаленно напоминали теперь каких-то рогатых тварей. Альфа-легионер ещё побродил по классу, вдыхая запах клея ПВА и бумаги, разглядывая разноцветных монстров и их жизнерадостные морды. И побрёл, заложив руки за спину, обратно к окну. Дети, потеряв всякий интерес к бродящему по классу блюстителю порядка, шуршали, шептались и мирно клеили свои поделки.

Занятие закончилось внезапно: где-то снаружи знакомо задребезжал звонок. Глядя, как поднимаются дети, а примарх, повернувшись лицом к доске и к висящей над ней архаичной картине, читает нараспев что-то религиозное и древнее, космоморяк повел плечами и нехотя развернулся в ту же сторону. Гарин-то Гариным, но обыкновенный здравый смысл всё-таки обязывал выполнять принятые в этом обществе нормы поведения. Они не требовали ничего невероятного и были разумны. Останки гаринских воспоминаний выплеснули на поверхность, как гнусную пену, клочья спеси, приправленной раздражением. Но альфа-легионер только гадливо отряхнулся мысленно от этих остатков чужих эмоций. Повторяя за примархом его размашистые, неторопливые движения, космодесантник перекрестился и не ощутил ничего. Только мирное, уже ставшее привычным тепло. И покой.

* * *

— Лор, слушай, — Ева замялась под непонимающим взглядами, встала на цыпочки и, щурясь, попыталась дотянуться пальцем до лица Лоргара, — ты, наверное, не поверишь, но у тебя шрамы изменились…

— Что?

— Действительно. Смотри, Лёха! — Черновец нахмурилась, вглядываясь в сумрачное лицо примарха, — где-то я такое уже видела…

Лоргара хмуро дёрнул щекой и нервно усмехнулся, отворачиваясь.

— Видела, видела. На транспортнике эльдар. И в колоде карт. Я тоже видел. Дай-ка карты, — спохватился Лёха, — да давай, там есть картинки. Хоть расшифруем может быть что-то…

— Не поможет, — Лоргар Аврелиан заложил руки за спину и неторопливо прошёлся туда-сюда по фойе, опустив голову и сосредоточенно разглядывая художественно вмазанный в бетон кафельно-плиточный лом, — Виктор тоже опознал знаки. Не думаю, что мы, с нашими нулевыми познаниями в языке эльдар, сможем расшифровать это. Более того, я не думаю, что это вообще стоит делать: я и без того знаю их источник.

— Что происходит, Лоргар? — Володин нахмурил белые брови и нервно усмехнулся, — только не говори, что это опять какие-то арлекиньи фокусы…

— Я был бы рад сказать что нет, но это не так, — хмуро отозвался Лоргар и, тяжело вздохнув, растёр лицо пятернёй, — я всё ещё втайне надеюсь что всё происходящее — просто очередная шутка варп-сущности в расписных тряпках…

— Подожди, Лоргар, давай ещё раз. На бис. Для всех, — поднял руки в примирительном жесте Володин Алексей, — ты увидел сон. Странный, сумбурный и местами похожий на бред буйнопомешанного.

— Верно.

— И в нём к тебе в руки попал клинок. Арлекиний, здоровенный меч. Так? Так. А, проснувшись, ты обнаружил что клинок настоящий и лежит рядом. А твои шрамы… того…

— Изменились, — кашлянула в кулак Ника и медленно покачала головой, — Лоргар мы же не станем марионетками этого… В смысле, Цегорах же действительно опасен. Я не хочу показаться неблагодарной сволочью, но, как бы… нас ставят перед фактом.

— Вы вообще о ком? Кто такой Цегорах? — не выдержала Ева, — вы про того прикольного парня из статьи? Ну, он же милый…

— Ага, и шутит весело, — пробормотал молчавший до сих пор Мизгирёв и многозначительно поскрежетал сочленениями протезных ног, — особенно — над монке́ями.

— У нас нет выбора, — Володин и Лоргар обменялись понимающими взглядами. И примарх прикрыл лицо пятернёй, очень тихо и отрывисто выдохнув, — Господи, какой идиотизм…

— Да кого вы всё хороните?! — возмущённо взвилась Ева и порывисто сжала кулаки, — серьёзно, ребята, почему эти штуки на лице Лоргара так важны?

— Ева…

— Ну изменились и изменились, подумаешь — проблема! Почему это вообще так важно? Я вообще не понимаю, что в этом такого ужасного, он же и так весь такой волшебный и особенный…

— Эти штуки, Ева, значат, что история сделала виток, а мои видения снова начали сбываться, — очень тихо и глухо отозвался Лоргар, как-то странно покосился на Мизгирёва и его протезы. И ещё пару раз прошёлся туда-сюда мимо окна и мимо скорбно торчащих у аквариума студентов, глядя себе под ноги и сцепив руки за спиной, — а ещё меня кажется… избрали. Вот отец-то обрадуется. Радость-то какая, сын связался с ксеносами. Мечта, а не новость…

— Подожди, Лоргар, — напряжённо заметил Мизгирёв, — я не думаю, что ты стал чемпионом Цегораха или что-то вроде того. Ты же не мутировал…

— Он и не должен был мутировать, гений…

— В конце концов, это всё может быть просто очередной шуткой, — растерянно пожал плечами Володин и озадаченно пожевал губами, — хотя, за меч ему, конечно, спасибо. Меча-то тебе как раз и недоставало. Пиломеч — это хорошо, но мало. У тебя есть идеи по насчет того, кто должен получить последнюю ампулу?

— Кстати, насчёт ампулы. — Аврелиан резко остановился, едва не задев аквариум, — никто не в курсе, где она лежит?

— Что?!

— Подожди, но твоя тумбочка…

— А разве ампулы не… всё?

— Так я и думал, — глядя на перекошенные физиономии горе-астартес, пробормотал Лоргар, нервно улыбаясь, — отлично, у меня прекрасная новость. Я посеял последнюю целую ампулу сыворотки.

Ответом ему были гробовое молчание, вытянувшиеся физиономии товарищей и одинокий разочарованный вздох Володина.

— Ладно, друг, ты, это, главное не переживай так. Может, куда закатилось, ну, или просто не разглядел, — Володин моргнул и подозрительно уточнил, — а ты в носках тоже смотрел?

Лоргар заломил одну бровь и царственно окинул взглядом пустое фойе:

— Я похож на человека, который держит ампулы в носках?

— Ну, справедливости ради, я тоже не похож на человека, который, надравшись, может пойти и сломать все лавочки у подъезда, — интеллигентно кашлянул в кулак Володин и, часто заморгал, взъерошив пятернёй свои волосы, — но я таки да. Как-то того. Сломал. А потом мне вызвали ментов…

— Володин, я уверен, что не храню ничего ценного ни в носках, ни в карманах, ни под матрасом, — нахмурился Лоргар, — если хочешь — посмотри сам.

— А знаешь что? А это мысль! — оживился Алексей Володин и полез в карман, за блокнотом, — одна пара глаз — это хорошо, а три — ещё лучше. Диман, надо перерыть тумбочку Лоргара. Да и комнату в принципе. Сама ампула уйти не могла.

— Факт! — многозначительно поднял палец к потолку Дмитрий.

— Ну-ну, вы ещё инвентаризацию проведите, — фыркнула Ева насмешливо.

— Между прочим, отличная идея, — Лоргар отобрал у Володина густо исписанный блокнот и нахмурился, — это ещё что за…

— Опись зерна, что мы закупали.

— Смотри, не выбрасывай. Нам пригодятся все записи…

— Обижаешь, Лоргар, я каждый ящик посчитал, промаркировал и… Правда извёл на это дело кучу блокнотов и одну общую тетрадь. Но результат того стоил!

— Нет, я, конечно, знала что ты, Володин — монстр, — шокировано отозвалась Ева, заглядывая в блокнот. Но тотчас же умиленно защебетала, с восторгом вцепившись обеими руками в бумагу, — ой, смотрите, тут даже корма́ для моих попугаечек!!! Спасибо-спасибо-спасибо, Лёшенька, ты такой…

— Птицы тоже должны что-то жрать. Должен же кто-то заносить за тобой хвосты, Ева, — раздражённо дёрнул щекой Володин, — Лоргар, мы с этим зверинцем, вообще-то, далеко не улетим. Мы превратили нормальный военный крейсер в цыганский табор пополам с ковчегом. Ты знаешь что нижние уровни оккупировали воробьи?

— Что? Какие ещё воробьи? Ты ничего не путаешь? — нахмурилась Черновец под щебет и хихиканье Евы, препирающейся с Володиным, — там же нечего жрать…

— Есть. Там во всех углах пауки и всякая дрянь, — хмуро отозвался Володин и перевел взгляд на изумлённое лицо примарха, — воробьята оборзели, Лор. Веришь, нет… Техножрецы показательно игнорируют их. Хотя, сначала, вообще-то гоняли. И даже пытались травить. Я не знаю, что там шестерёнкам наговорил Гельман, но воробьи теперь буквально везде. Тотемные животные, честное слово.

— Кстати! А ведь даже Виктор говорил как-то, — кивая, подхватила Ника и встревоженно повела плечами, — ну, знаешь, такое. Везде мусор, пух, перья и чириканье. Может быть стоит что-то с этим сделать?

Лоргар подумал с минуту и отмахнулся:

— Пусть живут. Посуди сама — им есть кем кормиться.

— Хорошо. А как же мусор?

— А мусор — не проблема. Как по мне, лучше пух и перья чем паразиты. А паразиты неизбежны: мы, вообще-то, притащили на крейсер грунт, зерно и живую рассаду, — напомнил Лоргар, — так что, честно-то говоря, пусть едят. Главное чтобы сами не лезли туда, где их поперекрутит в фарш.

И добавил значительно тише:

— Меня больше заботит наше сомнительное положение. С одной стороны, шрамы. Я говорил, что с моими шрамами всегда было что-то не так?

— В каком смысле?

— Коракс утверждал что они в потоках хаотичной энергии горят как мощный варп-маяк, — Лоргар задумчиво почесал нос, изучая блокнот Володина, — и, при всём при этом, мои шрамы вообще-то славили Хаос. Общими словами и весьма обтекаемо. Но славили. И это факт. Они, как бы, всё это время являлись религиозными текстами.

— Скажи, что ты сейчас так пошутил, — побледнел мутно Лёха, — Лор…

— Ну, справедливости ради, я живу с ними всю свою сознательную жизнь. Они не заживают полностью — и это даже несмотря на мою стремительную регенерацию, — пожал плечами Лоргар и рассеянно цыкнул, — то, что мои шрамы больше не славят космических паразитов — это отличная новость. За одно это стоит сказать Золотому Шуту простое, человеческое спасибо. Но, вместе с тем, мы с каждым шагом всё больше зависим от него. А это уже хуже.

Повисло тяжёлое молчание. Студенты переваривали информацию. Кто-то тихо, сумрачно и философски, как Володин, а кто-то и ошалело — как Мизгирёв. Ничего не понимающая, но очень заинтересованная Ева просто преданно таращилась в лицо Лоргару, любуясь эльдарскими рунами и радуясь тому, что в кой-то веки ей что-то вообще объяснили. Где-то хлопнула дверь, и шумную аудиторию библиотеки покинул Гарин. Аккуратно прикрыв за собой дверь и педантично поправив белоснежные манжеты, он окинул нечитаемым взглядом притихших студентов и зависшего над аквариумом примарха. И, прижимая к груди стопку книг, неторопливо поплыл в направлении выхода. С обложек смотрели знакомые фамилии. В руках Гарина по фойе плыло не что-то, а труды Ницше, Кант, «Диалоги» Платона и затесавшийся между ними Флоренский. Зачем эта гремучая смесь Гарину, оставалось только гадать. Лоргар прищурился, провожая щуплую фигуру однокурсника внимательным взглядом. И внутри заворочались уснувшие было смутные подозрения.

Дело в том, что Лоргар хорошо ощущал ложь. Не всегда мог опознать ее первопричину или источник, но ощущать — ощущал. И сейчас, глядя как шагает прочь Гарин, Лоргар готов был поклясться, что недоотчисленный недоборец с религией брешет как дышит. Абсолютно всегда. Когда откликается на своё имя. Когда доверенным до автоматизма движением пренебрежительно листает страницы книг. Когда вежливо, сухо улыбается. Когда молчит. И, хуже того, Гарин не просто лгал, лгал бессмысленно, странно и до безобразия регулярно. Он прекрасно понимал, что Лоргар знает это. Чувствует. И это настораживало. Прежнему, понятному и знакомому Гарину не было дело до того, на чём нельзя навариться. Нет, угроза отчисления, конечно, порой творит чудеса. Но не такие.

Лоргар поджал губы, разглядывая аквариум и сонно плавающих в нём рыбин. Этот вернувшийся Гарин неуловимо отличался от себя прежнего. И, более того, этот новый и убийственно вежливый Георгий Гарин прекрасно понимал: за ним наблюдают. И всё равно невозмутимо отыгрывал свою роль: искренне, почти идеально. Почти с размахом.

— О, подожди… Жорик! — заорала, спохватившись Ника, схватила с окна пухлую стопку конспектов и нагнала остановившегося фойе студента. Гарин с независимым видом переложил книги в другую руку и с абсолютно министерской миной принял у девушки конспекты. Ника засуетилась ещё больше, листая одну из тетрадей и почти нависая над студентом, — вот, смотри, это всё конспекты по старославянскому и истории искусств. Я не знаю, зачем тебе они, но…

— Общецерковная история, — оборвал её Гарин, забирая из её рук конспект, — меня интересуют ранние периоды.

— Ранние? — пробормотала Ника Черновец, рассеянно накручивая на палец локон, — тебе нужны книги. И, однозначно, не Тальберг, там, конечно, доступно и просто. Но мало. Слушай, а возьми-ка ты в библиотеке лекции Болотова. Так и называется «Лекции по истории древней Церкви». Там подробнее чем у Тальберга и рассчитано не на нашу программу, а на курс академии.

Лоргар побарабанил костяшками пальцев по стене, напряжённо разглядывая чересчур собранного и вежливого Гарина. Тот с честью выдержал взгляд, холодно улыбнулся и поднял на девушку глаза. Вежливо-нейтральный, корректный, осторожный…

— Будь добра, повтори, пожалуйста, фамилию автора, — Гарин зябко повёл плечами под пристальным взглядом Лоргара и, прижимая всю стопку к груди, полез в нагрудный карман кителя за химическим карандашом, — Волотов?

— Болотов. Василий Васильевич Болотов.

Гарин издал невнятное мычание, вывел что-то на огрызке чека и сунул его обратно, в одну из книг.

— Не за что, — пожала плечами девушка, спрятала руки за спину и качнулась из стороны в сторону, — ты, это. Обращайся если что. Может быть, тебе ещё что-то нужно?

Гарин завис на минуту, сосредоточенно соображая что-то и вцепившись обеими руками в книги. Простояв так ещё какое-то время, он покачал головой, неизвестно на кой-то чёрт пожал оторопевшей Нике руку и стремительно убрался из фойе.

— О, я ж забыл в классе телефон, спохватился Лёха и зашарил по карманам, — точно… Я мигом, туда — и обратно.

— А мне идти чистить лук. Лоргар, если что — я в пищеблоке, без меня не уходите, ладно? — оживился Мизгирёв.

— Не уйдём, не уйдём, — Лоргар покосился на веснушчатую физиономию откровенно уже скучающей Евы. И лицо его прояснилось, — а скажи-ка, Ева, как хорошо ты знакома с Гариным?

* * *

Альфа-легионер повторял за стариком архаичные формулы отречения от злых духов. Сумрачная тишина крестильного храма пахла свечным воском и сосновой смолой и ладаном. Идея пройти этот архаичный терранской ритуал пришла к альфарию совершенно спонтанно. Лоргар Аврелиан, Золотой Сын Императора Человечества, чуял подлог как собака. Альфарий всё чаще ловил на себе его въедливые взгляды. Даже когда просто думал. И это неимоверно сбивало с толку. Альфа-легионер никогда не верил ни в особую силу имён, ни в древние ритуалы. Но, факты упрямая вещь: Лоргар Аврелиан абсолютно точно знал, что альфарий не то, чем кажется. Чувствовал, видел подмену. И это грозило проблемами.

Космоморяк не привык к такому пристальному вниманию примархов к простым смертным, ведь обычно слишком многое ускользало от их взора. Стоило только подобрать нужную личину. Обычно, но не здесь. Аврелиан был непростительно внимателен. И что имя Гарину не принадлежит он знал, знал, но всё ещё пытался это как-то сам себе объяснить. Сколько ещё продолжатся эти вежливые расшаркивания, и как скоро примарх потеряет терпение и вскроет его мозг, альфарий не знал. И знать не хотел. За эти несколько дней необходимость получить имя Гарина из смутной потребности превратилась в навязчивую идею. Альфа-легионер долго думал и остановил свой выбор на символизме архаичного религиозного ритуала. В конце-то концов, это было логично — пройти осознанно ритуал, который совершали над Гариным в младенчестве, взять его имя и больше не вызывать вопросов у не в меру любопытного примарха. Отпросившись на выходные и уехав вглубь страны, Гарин выбрал какой-то удаленный мужской скит. Собственно, для мужского монастыря здесь было слишком мало монахов. Чересчур высокого, бритоголового, татуированного типа здесь встретили как что-то странное, но, видимо, нужное в общечеловеческих масштабах. Познания альфария позволили ему убедить старика-священника: немолодой, шрамированный тип с повадками отставного военного и с гидрой во всю щёку хорошо разбирается в религии и осознанно желает принять крещение. Кажется, эти люди приняли альфа-легионера за бывшего бандита. Признаться, в этом была своеобразная ирония: никогда не имевший никакого отношения к сброду с днища подульев альфарий обычно прекрасно отыгрывал его вживую.

Альфа-легионеру пришлось преклонить колено чтобы старик смог дотянуться до его лица. Кисть в руке старика неторопливо рисовала маслом и благовониями на лице, глазах и ушах альфария мелкие кресты. Бревенчатый лесной скит, выбранный альфарием за его удаленность, совершенно не походил на монастыри Имперского Культа. Эти немногословные, сухощавые, постоянно занятые чем-то своим бородачи абсолютно не походили ни на жрецов Императора, ни на инквизиторов, ни на боевых братьев воинских орденов. Скит, как понял альфарий, жил натуральным хозяйством и разводил скотину, паломники же здесь бывали очень редко.

Повинуясь необходимости и действиям старика-священника, под звуки архаичных терранских молитв, альфарий позволил трижды погрузить себя в купель, едва её всю не расплескав. Георгий. Имя покойного Гарина мерещилось альфа-легионеру в дыхании сквозняков и в плеске воды, в скрипах, в шорохах бревенчатого храма и в треске свечного пламени. Георгий. Поднимаясь из купели, альфарий рассеянно ощущал как по ногам сбегает вниз вода, оставляя на деревянных ступенях лужи. Что-то неуловимо менялось, перерождалось где-то внутри. Этот процесс ощущался как что-то абсолютно правильное. Но, в то же время, совершенно не поддавался логическому осмыслению. Альфа-легионер позволил себе улыбнуться: оскал вышел кривой и пугающий. Совершая всё необходимые действия, он смотрел в темные лики древних терранских святых. И видел в их глазах недоверие и суровое внимание. Казалось, они ждут от него что-то, ждут невозмутимо. Но грозно. Альфарий прикрыл глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Было стойкое чувство, будто с него содрали старую, ветхую кожу: чехлом, всю разом. Альфа-легионер с недоумение распахнул глаза: он ощущал себя новорожденной змеёй. Зубастой, жилистой тварью покинувшей кладку раньше собратьев. Тварью опасной и по-прежнему смертоносной.