Пора возвращаться домой (джен)

Отсутствие снов можно счесть величайшим благом — по крайней мере, для меня и в сложившейся здесь и сейчас ситуации. Встаю я довольно бодрым — относительно, конечно, но всё-таки — только благодаря этому благу. Всё-таки кошмары, особенно когда не свои собственные, а наведённые общей тюремной атмосферой и влиянием дементоров, отравляли меня очень долго. Настолько долго, что вряд ли я когда-нибудь смогу жить без оглядки на это.

Снейп возникает на пороге гостиной, будто из воздуха там сгустился, как раз тогда, когда я наконец заставляю себя сползти вниз и позавтракать — если ночной приём пищи вообще можно назвать завтраком. Не знаю, который час. Старинные часы с фамильным гербом встали, пока меня не было, но мне лень даже произнести короткое простое заклинание, чтобы это исправить. Если честно, всё равно, что будет — и с домом, и со мной. О, видела бы меня сейчас матушка, её бы удар хватил, честное слово: прямо в мятой после сна одежде, с ногами в кресле и за покрытым многолетней пылью столом из красного дерева, вообще-то не предназначенным для трапезы… Но мне так удобнее. Кажется, за столько лет я вообще разучился сидеть нормально и хоть сколько-нибудь обращать внимание на этикет.

Завтрак я готовлю из продуктов, предусмотрительно оставленных тем же Снейпом. Это тоже странно. С него бы сталось оставить меня питаться чем Мерлин пошлёт, но он позаботился ещё и об этом. Впрочем, наверное, можно обосновать такую странную заботу тем, что он волнуется — выйди я из дому, и где шанс, что на глаза никому не попадусь? Решив на этом оставить тему, я набрасываюсь на кое-как приготовленную яичницу с беконом так, будто не ел ни разу в жизни. Ну, в новой жизни так точно: перебивался в основном тем, что приносил Гарри, или объедками, которые после закрытия выносил на задний двор добрый хозяин ресторанчика. Мне не привыкать — в Азкабане так вообще кулинарных изысков ждать не приходилось.

Но, в конечном итоге, я наконец-то ем вкусную горячую еду, а Снейп, аппарировавший прямо в гостиную, стоит на пороге и смотрит так выразительно, что я точно знаю, какую претензию сейчас услышу. И он будет прав, но я всё равно буду отбиваться до последнего; не стал бы ещё месяц назад, но сейчас в теле будто появилась новая чистая кровь взамен отравленной заключением, а вместе с ней и энергия. Силы защищать единственного, кто действительно нуждается в защите.

Я доедаю последний кусочек, и отгородиться от разговора больше нечем. Зато теперь в голове рождается непрошеная и довольно неподходящая для ситуации мысль: что всё это ужасно напоминает школьные годы — когда тебе вроде бы не стыдно за содеянное, но надо убедительно изобразить стыд и раскаяние, просто чтобы наконец отпустили. Интересно, он на своих студентов так же воздействует? Правда, я всё равно рассказываю ему всё, что он хочет знать.

— Ты абсолютный придурок, Блэк, — говорит Снейп таким тоном, что как-то сразу становится ужасно похож на профессора Макгонагалл — только шляпы не хватает. — Поздравляю, теперь весь сраный Аврорат неизвестное количество времени будет пастись около Литтл-Уингинга. Даю тебе шанс самому догадаться о причинах.

Быстро они. Значит, в городе всё-таки были люди Министерства. Правда, почему тогда меня не сцапали сразу же или даже на час позже, когда я уже обернулся — это загадка.

Тем не менее, глядя на его реакцию, я наконец начинаю понимать, насколько всё серьёзно: Снейп, конечно, был когда-то знатным любителем развести драму на ровном месте, но сейчас это уже не кажется просто драмой.

— Я не хотел.

Во взгляде читается вообще всё, что обо мне и моём умственном развитии думают. Правда, кажется, я не собирался произносить именно эту фразу. Но попробовать объяснить Снейпу, ради чего я подставился? Я что, похож на самоубийцу? Впрочем, лучше быть самоубийцей, чем жертвой.

— Я понимаю, что всё плохо, но он сказал…

— Только, блять, не говори, что ты с ним общался, — недобро шипит Снейп. А я-то наивно полагал, что самые ядовитые змеи — к примеру, бумсланги…

Я отставляю наконец в сторону пустую тарелку и выразительно поднимаю на него взгляд. А зачем, он думает, я бы рисковал? Прийти, посмотреть на ребёнка и молча уйти, что ли? Как всё-таки забавно, что правота некоторых людей вызывает у других людей раздражение и скуку. Совсем как в школе. Правда, теперь между нами явно что-то изменилось, и пока из этого списка я понимаю только одно: Снейп стал увереннее. Теперь он ведущий, а не ведомый. Не одиночка против группы и не забитый мальчишка, за которого заступается однокурсница с другого факультета.

Хоть наше взаимодействие и далеко от положительного, я почему-то ему слегка завидую. Правда, вслух сказать об этом не решаюсь: как пить дать проклянет. Или на ингредиенты покромсает — с него станется.

— Ты теперь ненавидишь меня ещё больше? — осторожно спрашиваю я. Это звучит настолько по-детски, что мне даже немного неловко, но хрен бы с ним.

Кажется, Нюнчика этот вопрос, в отличие от всего остального, действительно удивляет.

— Ненавижу? С чего ты взял? — спокойно отвечает он. — Опустим вопрос о том, с какой стати тебя так волнует именно моё мнение… Понимаешь ли, Блэк, ненависть — сильное чувство. Я ненавижу некоторых людей, которые всё ещё по разным причинам живы. Я ненавижу своего отца. В школе я ненавидел вас четверых, но с этим быстро справился. С тобой всё намного проще: мне тебя жаль, и не думай, что в это слово я вкладываю положительный смысл. Жалеть можно только того, кто жалок. В том числе потому, что ты готов рискнуть вообще всем ради сиюминутной прихоти. Это называется слабость.

Речь, конечно, драматичная и торжественная, но нужного эффекта ею он всё равно не добивается. Скорее, прямо противоположного. Репетировал, что ли? Впрочем, главную мысль я всё равно уловил.

— Это называется поддержка, — тихо, но твёрдо возражаю я, хотя Снейп, кажется, не договорил. Пофиг. — Ему стало легче после этого. Знать, что ты не один, дорогого стоит.

— Поттер никогда не бывает один, — ядовито цедит он, сопровождая свой тон соответствующим выражением лица. — То почитатели, то ненавистники, то друзья, то люди, непонятно зачем решающие отдать за него жизнь, будто она сама по себе совсем ничего не стоит… Уверен, он бы легко пережил пару месяцев такого существования — может, после этого даже начал бы ценить то, что у него есть, в чём я очень сомневаюсь.

Я точно знаю, что он не прав. С мальчиком мы толком не знакомы, но не может же Гарри быть на самом деле таким придурком! Иначе Снейп просто не стал бы его спасать, да ещё и с таким риском. Впрочем, он говорил, что связан другим Обетом, но чёрта с два я поверю, что там нет доли его интересов. Что, интересно, между ними такого произошло? Надо будет узнать у Гарри, если он когда-нибудь вспомнит своё прошлое — наверняка это и занимательная информация, и полезная. Но развивать эту тему сейчас становится опасно, поэтому надо с неё уходить.

— Он сказал, что его родители погибли в автокатастрофе и с тех пор у него никого не осталось, — тихо говорю я, пока он смотрит на меня в упор, надеясь, видно, испепелить взглядом. — Он их помнит? Как такое может быть? Ему же стёрли…

Конечно, Нюниус всё ещё злится. Он не сел, и даже позу не сменил — всё так же стоит, скрестив руки и прислонившись плечом к дверному косяку, напряжённый и нервный. Но этот вопрос как будто обрезает какую-то ниточку: вместо властного, не согласного ни на какие компромиссы по придуманному им самим плану, я вдруг вижу человека, настолько уставшего от всей происходящей в его жизни херни, что ещё какие-то проблемы уже не так его волнуют, как могли бы. Впрочем, о том, что могу быть одной из этих проблем, я догадался намного раньше этого момента и этого вопроса.

— Дело в том, что говорить «стёрли память» в корне неверно, — размеренно и без лишних слов поясняет Снейп, кажется, в процессе представляя, как придушит меня голыми руками. — Поттеру не стирали память в общем понимании этого процесса. Но ему её всё же целиком изменили. Переписали. Нельзя полностью убрать очень сильные воспоминания — рано или поздно их владелец сойдёт с ума от того, что начнёт часто задумываться, почему в его жизни не хватает частей, и пытаться их обрести. Например, шрам, сам понимаешь, никуда не денется.

— То есть… Если это смогли сделать один раз, то… Можно будет переписать их ему обратно? — несмело уточняю я. Радоваться рано. Но я не могу не уловить искорку надежды, вспыхнувшую во мне при его словах. Это же всё меняет! Так будет намного проще. Тогда надо будет всего лишь узнать нужные заклинания, а уж подобраться к нему для меня сейчас никакого труда не составит…

Снейп вдруг отводит глаза. На мгновение, но этого мне хватает, чтобы понять.

— Нельзя?

— Видишь ли, в чём проблема — мы ведь не знаем точно, что возвращать, — пожимает он плечами. — Конечно, можно в деталях расспросить его друзей, родственников, сокурсников, преподавателей, Дамблдора, в общем, всех, с кем он был знаком за тринадцать лет, но это ничего не даст. Все видят события по-своему. Если кто-нибудь из его друзей… предположим, если Грейнджер поделится воспоминаниями, например, о Тайной комнате, я могу дать стопроцентную гарантию того, что Поттер видел всё иначе, думал, разумеется, о других вещах, и поэтому даже неоспоримые факты они воспринимали по-разному. Память — сложная штука.

— Кто это — Грейнджер? — уточняю я, надеясь, что это не слишком далеко от темы разговора. Ему же только волю дай — переключится, и я вообще ничего больше не узнаю.

— Сейчас это неважно, — отмахивается он. — Просто уясни: даже если решение существует, сейчас ты ничего не сможешь с этим сделать. На данный момент твоя единственная задача — следить, чтобы у него было всё более-менее хорошо. Включая обстановку вокруг.

Я отворачиваюсь и начинаю бездумно скрести ногтем пыль, чтобы Снейпу не было видно моё лицо. Потому что я злюсь. Звучит всё, конечно, логично и правильно, но мне эта логика совсем не нравится. «Хорошо» Снейпа и моё «хорошо» разительно отличаются друг от друга; если снейповский минимум заключается в том, чтобы Гарри был хотя бы жив и более-менее здоров физически, то меня разрывает от желания рассказать ему, что в школе, которую он даже не помнит, как минимум один человек делает всё, чтобы вернуть его обратно в его мир.

— Ты мне вот лучше что скажи — неужели эти его друзья ему совсем не пишут?

— Пишут, конечно, — отвечает Снейп таким тоном, будто сейчас начал крепко сомневаться в моих умственных способностях. — Но почту перехватывают, да и у границы города, как мы помним, стоит антиаппарационный барьер. Поселение маггловское, никаких проблем с этим не возникло. Собственно, без портключа туда вообще незамеченным не подберёшься, а они Министерством пока не отслеживаются. Считается, что ты… в смысле, что никто из сочувствующих не способен сделать нормальный портключ. А насчёт именно писем — в целом было озвучено, что письма на этот адрес в данном случае являются прямым нарушением закона. Дамблдор добродушно сообщил, что делает всё возможное, дабы вернуть всё как было, но что-то мне подсказывает…

— Ты сказал «ты».

— Тавтология.

— Не нуди. То есть предполагается, что я главный пункт в списке возможных врагов?

— Ну, видишь ли… — Снейп медлит и как будто смущается. Чудны дела твои, Мерлин. — Почему-то считается, что ты сбежал, чтобы найти Гарри и отомстить ему. Опять же, я уверен, Дамблдор в курсе, что это не так и вполне мог бы развенчать слухи, но… Но.

Я всё ещё не знаю, что у них с Дамблдором пошло не так, даже предположить вряд ли смогу. Но у меня к директору свои претензии, и дожить до того, чтобы их хотя бы подтвердить, я уже не говорю об улаживании, звучит довольно неплохо. А ведь Дамблдора, судя по газетам, которые мне удалось достать в бегах, почему-то все обожают — даже после той истории с василиском. Приятно понимать, что у тебя с твоим непопулярным относительно крупной фигуры мнением есть какой-никакой, но союзник.

— Кстати об друзьях, — неловко начинаю я, чтобы перевести тему, но уже предполагая, как далеко он меня с такими вопросами пошлёт. — А как там Ремус?

Вообще-то он и не должен знать ответа на этот вопрос. Но он знает.

— Здравствует, судя по всему.

— Вы видитесь? — удивляюсь я. Мягко говоря, мы все враждовали с Нюниусом, так что мне трудно представить такой исход событий.

— Твой блохастый дружок в этом году по неизвестной мне причине занимает должность преподавателя ЗОТИ, — на Снейпа смотреть страшно. — Угадай, кому выпала великая честь ему об этой новости сообщить. Так что не видеться с ним я физически не могу, хотя и хотел бы этого больше всего на свете.

Ещё некоторое время мы перекидываемся ничего не значащими фразами, только бы не признаваться: важные темы исчерпаны. Мне пора обратно в Литл-Уингинг, а Нюниусу — видимо, в школу. Это странно, но мне кажется, будто нам обоим комфортно и спокойно находиться в доме на площади Гриммо. Снейп встаёт, а затем идёт к двери нарочито медленно, наверное, чтобы оттянуть момент, когда снова придётся быть начеку каждую секунду. Мы не прощаемся. Это деловое сотрудничество, нам ни к чему изображать, будто мы друг другу не глубоко по барабану.

Я смотрю на его спину как заворожённый, думая при этом почему-то о Джеймсе. Интересно, что бы друг сказал, узнай он, что сейчас происходит — и с нами, и с его сыном?..

— Погоди, — Снейп не оборачивается, но останавливается, снова напряжённый как струна. — Ты сказал, что просто поговорил с Поттером? Ничего не делал для этого?

— Нет, он сказал, что дядя с тётей выгнали его погулять на время прихода гостей, — честно повторяю я, всё ещё не понимая, что происходит. — Я просто подслушал и решил, что это шанс.

— Блять, — сквозь зубы цедит Снейп и, не говоря больше ни слова, аппарирует. Только спустя несколько минут я понимаю, что замер, полупривстав с кресла, и мышцы дрожат от напряжения. Что за хрень происходит?