Курлычут журавли (джен)

Теплый апрельский день выдался ветреным: журавлики улетали без всякой магии, на мгновение задержавшись вокруг Арианы. За утро она сложила их несколько десятков — это успокаивало и приводило мысли в порядок. Сложно было заново осознавать себя — понимать, кто ты, узнавать что-то новое. В конце концов, пытаться жить, не обращая внимания на годы, слипшиеся в один странный комок странных эмоций и ощущений. Сколько лет она была и ее одновременно будто бы не было?

Мир изменился от и до. Другой дом, другая местность и — самое грустное — другая она сама. Как привыкнуть, что тебе четырнадцать, а не семь? Впрочем, Ариана не осознавала себя ни на семь, ни на четырнадцать. Она просто заново воссоздавала себя, пытаясь понять, что она любит, что ее раздражает. Пыталась уместить в голове, что произошло за эти годы.

Братья успели вырасти, разругаться и помириться, папы больше нет, а мама будто бы потухла. И все из-за нее. Из-за ее желания сделать сюрприз родным все разрушилось. Она сама разрушилась. Ее последним четким воспоминанием была игра во дворе. А дальше — череда различных образов, которые не получалось расставить по порядку.

Иногда Ариане казалось, будто она смотрит на себя со стороны — в эти моменты ей было одновременно и страшно, и жутко, и весело. Хотя то, что произошло, было ни капли ни смешно — что-то рушилось, что-то взрывалось, кто-то кричал.

Память выдавала нечто странное. Вот Аберфорт и она возятся с козами — это воспоминание удивительное четкое, будто бы относящееся к нормальной жизни. Если не учитывать, что это точно было здесь, в Годриковой впадине.

В ее памяти кто-то горько плачет — возможно, она сама. Кто-то с кем-то ругается. Невыносимо громко стучит маятник часов. Кто-то просит кого-то справиться. Ветер в лицо — хочется смеяться, но это страшно. Аба нет, а она сама что-то ищет в доме. Что-то зовет ее. Огонь в камине — хочется засунуть в него руки, но ей не дают. Мамино лицо, смотрящее с отчаянием. Папа, который что-то обещает. Снова неумолимо стучит маятник часов. Она что-то ищет, но не может найти. Аберфорт уезжает, его торопят, а она плачет. Братья с удивлением смотрят на нее, раскачивающуюся на чемоданах в их старом доме. Она снова что-то ищет. Мама держит ее за руку и водит по двору — неудобно.

Ариана глубоко вздохнула и сложила очередного журавлика. Осторожно посмотрела на волшебную палочку — она принадлежала папиному отцу, дедушке Дамблдору, которого она не застала. Братья — и Аберфорт, и Альбус — уверяли, что ей надо научиться чему-то простому, а потом за лето наверстать все упущенное и... И на этом месте братья расходились; Альбус полагал, что Ариане следует пойти в Хогвартс, Аберфорт же считал такое решение ужасным — лучше домашнее обучение!

Кендра была согласна с младшим сыном, но и с Альбусом, фактически спасшим Ариану, не могла спорить. Ариану же пугала перспектива Хогвартса — далеко от дома, много людей, все непривычное. А вдруг у нее снова случится это замыкание? Тем не менее, Ариана с жадностью зарывалась в книги, пытаясь таким образом заполнить пустоты в своей голове. Она читала и старые учебники братьев, и газеты, и магловскую литературу — папино наследство. Мама грустно говорила, что он хотел познакомиться с миром маглов поближе. Познакомился слишком близко, горько иронизировал Альбус.

Ариана поежилась и плотнее закуталась в мантию. Очередной журавлик улетел, подхваченный ветром. Ариана отложила бумагу, поправила волосы, тоскливо огляделась вокруг — куча упавших журавликов вокруг дома явно не вызовет восторга ни у мамы, ни у соседей.

Особенно будет ворчать миссис Бэгшот — аккуратная, немолодая леди, очень хорошо относившаяся к их семейству. Миссис Бэгшот очень интересно рассказывала то, что в старых учебниках было написано крайне скучно. Например, историю Мерлина и Морганы, или начало раскола в седьмом веке между маглами и магами — Ариана с удовольствием слушала ее объяснения. Но беспорядок, во всех его проявлениях, эта порядочная леди терпеть не могла. Когда она заходила к ним домой, а делала это миссис Бэгшот часто, то всегда обращала внимание на разбросанных журавликов Арианы. Почему-то ее это раздражало, словно в безобидных бумажных птичках таилось какое-то зло.

Журавлики же просто распространялись по комнатам, по всем поверхностям, начиная жить отдельной от Арианы жизнью. Мама относилась к этому достаточно спокойно — чем бы дитя не тешилось, лишь бы не устраивало повторения прежнего состояния. Альбус, кстати, заявил, что то, что случилось с Арианой — обскури — иногда бывает, только вот случай Арианы уникален по двум причинам: она пережила возраст десяти лет и выжила, избавившись от обскура.

Ариана была не согласна со старшим братом: ей просто чертовски повезло; она дожила до четырнадцати лет только благодаря заботе матери и Аберфорта, а пережила обскура опять-таки только благодаря братьям. Теперь бы разобраться с тем, как жить дальше.

Собирать журавликов руками, когда их набралось под сотню, было делом утомительным. Но колдовать — страшно. А с другой стороны, когда-то надо начинать?

Ариана медленно взяла в руки палочку — при Аберфорте это совсем не страшно, но вот одной... Хотелось немедленно положить ее, дождаться мамы или собрать журавликов так, без магии. Ариана сделала глубокий вздох. Руки дрожали, палочка ходила ходуном. Ариана сжала теплое деревянное основание, набрала воздуха и сделала нужный жест, неоднократно отработанный на предметах:

— Вингардиум Левиоса!

Бумажные журавлики медленно поднялись над весенним двором. Ариана несмело улыбнулась уголками губ, еще больше сосредоточилась, вспоминая уроки старших братьев, и произнесла нужное заклинание.

Над двором Дамблдоров парил серый журавль.