Никому и никогда (гет)

Море, точнее, Чёрное море. Не сказать, чтобы прямо посередине, но почти, не высоко, так, чтобы ноги могли достать до воды, над этой самой водой просто висел ковёр. Большой ковёр, ворсистый, персидской работы, а яркий какой и узорчатый! В центре ковра, над ворсом, висела палатка. Обычная с виду, но необычная изнутри, вполне себе волшебная и комфортабельная: кухонька со столовой, гостиная с патефоном на низком столике, диваном и небольшим книжным шкафом, ну и три спаленки-каморки. По, так сказать, последней магической путешественнической моде. Удобно, привязали заклинанием палатку к ковру — и вперёд, навстречу новому.

Прислуги, конечно, нет, но пассажиры ковра, люди уже опытные, вполне могли сами чего-нибудь сготовить и даже вкусненькое. Вон как раз Артур, сидя на, так сказать, носу ковра-корабля, держа удилище с закинутой в воду снастью, пытался споймать какую нибудь рыбку, хорошо бы "залатую", хе-хе.

Елизар лежал на краю ковра, подложив одну руку под голову, другой держал перед глазами какой-то томик и, свесив ногу за край, болтал ею в воде. Сегодня он грустил.

Андрей полулежал в глубоком кресле с причудливым устройством на голове и "читал" память другого мага. Опыт был новым, и само понятие чтения, наверное, было неуместным и не подходило к данному процессу. Воспоминатель не годился для просмотра чужой памяти как бы со стороны. Андрей, будучи реципиентом, просто переживал воспоминания другого мага. Ощущения были странными, ведь вспоминались не только видимые картины, окружающие донора памяти, но и его мысли, ощущения и эмоции. И это всё вкупе создавало целый комплекс новой памяти реципиента. Из-за возможных проблем с собственной памятью держать подобный артефакт дома в личном пользовании запрещалось, а посему прибор этот был доступен лишь посетителям общественных библиотек, например, библиотеки китежской академии высшей магии, и то по записи и после серьёзных согласований. А воспоминания Злобынина Ратмира Фомича Андрею передал Фрол Игнатич со словами: "Помер Ратмирка. Нет его, вот память только передал через своих, вроде как на суд".

Да, сегодня и впрямь был день грусти, тяжкой, липкой, с примесью безнадёги. Уже пять лет как померла супруга Елизара. Померла плохо, умирала долго, истекая кровью и жизнью, борясь за дитё, отдавая себя, чтобы жил сын. Кричала так, что волосы дыбом вставали у всех, кто был в доме Салазаровых в тот день. Бабка-повитуха, аж из больницы святой Вевиньи, опытная, в общем, бабка, отдавая свёрток с ребёнком в руки деда, Станислава Олеговича, сказала, мол, всю мамку выпил, видать, Богом возвысится. Как убивался Елизар у постели с умершей, укрытой ниже пояса окровавленными простынями жены, и не пересказать. За час выцвел весь. Ратмир хотел подойти и поддержать друга, но рука на плече его удержала: "Его горе, ему и перемочь треба". Говорят, что когда покойника в могиле землёй укроют, родным легче. Только Елизар про это, видать, не знал ничего. И когда гроб холмиком укрыли, вдруг рванулся и убежал в лес. Люди Салазаровых говорили потом, что выл и деревья ломал, будто зверь лютый. А после, когда вконец обессилел, его и подобрали и в дом принесли, беспамятного. После, когда оклемался, Елизар стал ещё жёстче, хотя и так кремень был. Ратмир знал Елизара с училища. Они быстро сдружились, хоть и были, как говорится, разных чертогов служилые. Кто были Злобынины, вчерашние крепостные, а кто Салазаровы, о-го-го. В первую же встречу мальчишки жёстко подрались, стоило учителям оставить класс без присмотра. А потом, как часто бывает, между огольцами возникла дружба. И правда, когда за одно и тоже совместно наказывают... Елизар всегда был резок на слово и дело, и более рассудительный Ратмир стал как бы противовесом и балансиром у друга.

Помнил Ратмир и другого Елизара. Когда они закончили пятый курс, Елизару разрешили погостить на подворье родителей Ратмира. Ребята обосновались на сеновале с остатками прошлогоднего сена. Как-то под утро Ратмир, проснувшись, наблюдал чудную картину. На широкой уже тогда груди друга рожала кошка, а проснувшийся Елизар лежал не шелохнувшись и лишь сдвинул руки так, чтобы получилось что-то вроде корыта, а после родов одним пальцем гладил присосавшихся к мамке котят. Кошка же, развалившись на боку, подставляя детёнышам набрякшее пузо, глядела в глаза Елизара огромными зелёными и влюблёнными глазами.

Сидевший на "носу" ковра-корабля Артур Лермошин, собственно, и познакомил Елизара с его будущей "божичкой". А дело было сразу после окончания академии. Пришли в старый кабак "Хромой знахарь" отметить окончание экзаменов, а там за соседним столом и сидели Артур со своей Нариной и её подружкой, белокурой красавицей, что называется, гренадерского росточка. И всё, пропадай, Елизар, если дурак. В общем, отозвали парня на минутку потрындеть, и ему, мол, друг ситный, подсоби, познакомь. А Лермошин сам невелик ростом и выглядел моложе своего возраста сильно, ну пацан пацаном, а ничего, крепок на нерв. Сказал: "Глаша зовут, Носовская, грустит, росту своего стесняется", а ему в ответ: "Ты, друг, на этого лба глянь: и рост враз какой надо". И вот уже вечером по бережку Светлояра пара до утра гуляла и на закат, а потом и на восход любовалась. А Артур вроде как крёстный у них оказался, да так и сдружились.

Андрей краем сознания, не переставая читать память Ратмира, подумал о том, что и о Лермошиных не плохо было бы разузнать побольше да написать. Ведь грандиозный род в своё время был. А что уехали после революции, так и что с того?

Ратмир смотрел на Салазарова и пытался придумать, как того отвлечь, да так, чтобы Елизар не загрустил ещё больше и не психанул на тему, что ему няньки не нужны. И тут вмешался Артур, вроде как сосредоточенно ловящий рыбу, это на глубине-то полутораста вёрст. Ага, верится, как же. На удочку и без магии?

— Ратмир, вот скажи, чего мы так с Кавказа стреканули? — сказал Артур, полуобернувшись. — Ну, побили мы этих "тёмников" с их упырями, и что? Правда, отец думает, что могут быть проблемы с министерством, намусорили мы там изрядно.

— Не с министерством, — сказал угрюмо Елизар, убирая в нагрудный карман свой томик, то есть маленький фотоальбом, после перевернулся на живот, опершись на локти, — там сложней всё. За этих выродков вступится французское министерство. Франция, она всегда с Турцией вроде как в союзниках, так-то. А наши покричат, ногами потопают, а втихушку наградят.

— Это как и с чего? — Артур аж подпрыгнул от удивления.

— А с того, что упырей привел сам Коркют Курутма Кафасы, он из турецких тёмных, поди, самый сильный и на голову дурной, и прозвище его чего стоит: Собиратель голов. Он головы врагов крепит магией и держит в рабстве. Ну там спросить чего или поунижать, в глаза лишний раз плюнуть. Восток. Если ты силён, значит, должен вести себя так, чтобы тебя все боялись.

— Наверно, не все такие, — вставил Ратмир, — есть же и приличные маги.

— Есть, как не быть, — подтвердил Елизар, — только за этого "головохвата" медальку всё одно дадут. Он во время прошлой войны с турком сильно напакостил нашим — при Баязете. Со своими подручными и воду из колодцев отвёл, крепость без воды сидела. И потраву на хлеб наслал. Так что в крепости больше народу от жажды, голода и болезней померло. Хорошо, лекарь у них из полусилков был, а так бы и не разобрались. А лекарь этот сам магией пользоваться-то не может, а видит всё и чует. В общем, судя по его записям и согласно нашим законам, этот самый Коркют наработал себе или посмертное проклятье, или утопление в болоте, или ещё чего похуже наши придумают.

— А в "мёд"?

— В медовой тюрьме нормальный маг свои грехи по новой переживает много раз, от того ему через время всё это адом кажется. А Коркют в "меду" только ностальгировать по прошедшей бурной молодости будет, и что? Вериги и в болото, в Сибирь. Там болота есть со все Европы размером. Да только мы его вовремя приголубили.

— И чего нам, куда кинуться-то, за медалькой в министерство или куда? — спросил Артур, подняв брови.

— Вот отсидимся где нибудь на фронтах и ещё на медальку наскребём, и героями за всеми наградами и заявимся.

— А где наскребать будем? — спросил Ратмир, радуясь, что удалось отвести от друга кручину.

— А Кощей его знает, — Елизар почесал затылок, — думаю, в Новогеоргиевск либо в Осовец. И там, и там большие крепости, народу много, затеряться легко, а германец никуда не денется и мимо не пройдёт.

Ратмир, а теперь и Андрей, помнил, как началась Русско-японская война. Ей даже поначалу значения не придали, чего там, какая-то Япония, мелочь косопузая. Ну, а после Цусимы сколько споров было, мол, одного приличного "ветровика" на "Аслябю" — и войне конец; в каждом кабаке или салоне шли споры на тему: ну, убивают маглы друг друга, а мы-то чего. Можно или своим помочь, или чужим помешать, только как оно, ведь Статут. Против Статута не попрёшь. А потом выяснилось, что их-то маги вовсю своим маглам помогают, а то и вовсе науськивают. Но потом та война кончилась позорным для России миром, и, малость побурлив дерьмами, мысли магического народа потекли в обычные русла.

И вот опять супостат, да какой. Мощь. И к тому же в России много немцев проживает с давних времён ещё, с ними как. А потом очухались. Наших бьют, ну хоть и маглов, но наших же. И многие маги пошли в войска, кто кем. Вот Сергей Валентинович Сычёв, отца бывший сослуживец, в интенданты пошёл по земгусарству. Начальство его ценило, при нём в хлебных складах в Варшаве мышей извели под корень, а он просто привлёк сов со всей округи. И таких довольно много; конечно, стрелять из ружей маглов проблемно, бывало, их патроны рвались прямо в руках магов, но, так сказать, мирные профессии на войне тоже нужны. Вон Артур как целитель цены не имел, так что план, как добираться до фронта, они придумали быстро.

— И что, прямо сейчас и рванём? — спросил Ратмир.

— А зачем? — подбоченясь, гордо заявил Артур. — Сейчас ужин сварганим, повечеряем, и с утреца хоть сигай, а хоть и на ступах. Карта есть, погода что надо, доберёмся.

После чего вынул откуда-то из-под края ковра приличного размера плетёную соломенную сетку, полную некрупной рыбёшки.

— Бички, господа младшие офицеры, — и такая у него была улыбка!

План Артура малость скорректировали. Свернув ковер с палаткой на зорьке в навесную суму, пошли неспешным ходом на ступах. Крым прошли западней, за пару часов, любуясь видами побережья, вышли на каботажную гавань одесского порта. Ступы сунули в сумки и двинули через портовую утреннюю сутолоку к потёмкинской лестнице.

Андрей, впитывая память Ратмира, просто наслаждался путешествием, будто сам шёл вдоль берега Крыма, над разномастными кораблями и суденышками рыбаков, разглядывая всё в мельчайших деталях и подробностях, впитывал запахи и шум порта, протискиваясь мимо биндюжников с их тележками и иного морского люда. А потом была и сама лестница. Н-да, магу и ногами столько ступеней, заметим, вверх, это подвиг! Кстати, с честью выдержанный друзьями.

У памятника на верху лестницы путешественников ждал яркий представитель местной магической общественности. В френче тонкого сукна льняного цвета, охотничьих галифе того же цвета и с соломенного цвета высоком котелке в руке, он был ярким представителем своего народа. Чувственные губы, крупный волевой подбородок с ямочкой посередине, довольно острые скулы, глубоко посаженные карие глаза и чёрные как сажа волнистые набриолиненные волосы пробором на две стороны. В общем, этакий цыганистый греко-еврей, империя, она такая империя.

— О-о, — возопил встречающий, театрально вкинув руки с длинными холёными пальцами, — сколько таки мне не пришлось вас видеть. О, не представите ли вашего друга, господа?

— Легко, — с тем же театральным пафосом ответил Елизар, изобразив рукой что-то заковыристое, — Это наш друг и соратник Аркториус свет Лермошин, — и, обратившись к Артуру, добавил: — А сей пафосный разгуляйкин есть наш одногруппник Савонаролла Жданчик, мот и кутила, и да "прячьте мамки ваших девок", ну и всё такое.

Савва протянул руку Артуру.

— Не слушай его, он плохому научит, — и развернулся к Елизару: — Надолго в Маму?

— Как пойдет, но не больше пары дней.

— Чего так шустро?

— На фронт.

— О-о, — удивление было искренним, — подвигов восхотелось?

— Не особо, но, думаю, нашим надо бы ввязаться и более активно.

— М-м, ладно, пошли, по дороге поговорим, — он повернулся в сторону памятника Дюку Ришелье, — Вишь пальцем грозит, мол, Стату-ут.

Памятник действительно внимательно взирал на компанию магов в полувоенной одежде, явно нахмурив брови. Друзья изобразили учтивые поклоны и прошли за Саввой. Не доходя до памятника Екатерины Великой, свернули направо и оказались на довольно узкой улочке. Побродив малость по дворам, пришли к дому, у которого одно из окон было высоким как дверь и располагалось низко. При этом оно было заклеено театральными афишами и другими объявлениями. Савва, подойдя к этому проёму, постучал по объявлению палочкой и, тронув рукой, исчез. Э-э, портал? Друзья повторили маневр Саввы и оказались в тихом и сильно заросшем виноградом дворике, окружённом ажурной кованой решёткой. Снаружи решётки стояли крупные каштаны, только распустившие листья.

— Господа, — возвестил Савва, — вот мы и пришли. Хоть вы и собрались за подвигами, но вряд ли откажетесь от обеда и отдыха.

— Твоя норка? — спросил Елизар.

— Нет, старшего братца. Он магл и сейчас в море, дня на три. Так что дом в нашем распоряжении.

— Ну, тогда вперед, к обеденному столу.

Они зашли в дом, а Ратмир уселся на кованую скамью, стоявшую у крыльца, и, достав кисет и трубку, с удовольствием истинного гурмана задымил отличнейшим табаком, пуская отнюдь не кольца. Кольца он пускал лет в двенадцать, когда, прячась от отца за сеновалом, смолил первую цигарку, после чего батя крепко потрепал по холке. Причём не за курево, а за сеновал.

Через несколько минут из двери показался радостный Артур.

— Ратмир, представляешь, у них в доме ванна есть и вода горячая, пойдёшь?

Ратмир поглядел на трубку.

— Пойду следующим, — сказал он, демонстрируя предмет задержки, — докурю только.

— Агась, — мотнул головой Артур и исчез за дверью.

За стол уселись часом позже.

Андрей с удовольствием поучаствовал в трапезе, именно так, поскольку такого количества перемен блюд, за одним обедом он и не представлял. Да уж, умели предки получать удовольствие за столом. Только мясных нарезок, блюд восемь. А ещё овощи в нарезке, салаты. А рыбных нарезок сколько? И основные блюда уже, казалось, и не потянуть, а ещё разные десерты и фрукты.

— Н-ну, други мои товарищи, — встав и подняв палец в жесте, возгласил Савва, который, похоже, очень любил театральные жесты и пафосные речи, — а теперь, так сказать, programme culturel, — добавил он, отчаянно грассируя.

— И-и? — спросил Ратмир.

— Идем в заведение мадам Лизи, — проговорил Савва так, будто все именно об этом заведении и мечтали.

— И что, предлагается оставить там своё девство? — спросил со скепсисом Елизар.

— Фи, Зар, ты о чём? — наигранно возмутился Савва, — у Елизаветы Андревны вполне приличный салун. Напитки, закуски, сцена, музыка и танцы. В общем, общество не скажу что высшее, но вполне приличное. Кстати, для желающих есть столы, можно перекинуться в карты.

К заведению прибыли уже в темноте. Когда проходили между двумя многоэтажными домами с вычурной лепниной по фасадам, Савва сказал: "Здесь". Потом, достав палочку, постучал по одному из барельефов. Брусчатка в проулочке ушла вниз, образуя ступени и открывая проход под домами и улицей. Пройдя под землёй, друзья вышли во дворике старого особняка, ограда которого густо заросла виноградом, уже распустившим листья.

У крыльца стоял... великан? Нет, видимо, всё же полувеликан. Чистые дикие, ну, обычно и агрессивные. Рыжие длинные волосы сосульками, как и борода.

Андрей знал, что это дреды, а для Ратмира это выглядело неприглядно, да ещё некоторые сосульки заплетены в косицы, колоритный, в общем, тип. А если учесть, что швейцар был одет в атласную малинового цвета косоворотку, заправленную в чёрные шаровары и опоясанную алым широченным кушаком, ну, и густо смазанные салом сапоги на небольшом каблуке, то...

— Привет, Додо, — сказал Савва, — я с друзьями сегодня.

— Все с друзьями сегодня, — неожиданно высоким и мелодичным голосом заметил Додо, — а у вас заказано?

— Додо, ты о чём, какой заказ?

— Обнакновенный такой заказ, — как бы скучая, заявил Додо, — и правильно оно, — он поднял палец вверх, будто глаголя истину, — ибо нынче сама Сиси Бер на сцене.

Савва, казалось, малость растерялся.

— Слушай, — проговорил Елизар, обращаясь к Савве, — а Сиси эта, часом, не Серафима Березнина?

— Ну да, она, а что, — ответил тот, — ты её знаешь?

Андрей вспомнил Симу, она была одноклассницей Ратмира и Елизара по училищу, но в академию не пошла, магиней она была средненькой, зато девушкой потрясающей красоты и форм.

— Знаю, — ответил Елизар и распорядился, обращаясь к швейцару: — так, братец, передай-ка госпоже Сиси, что к её стопам мечтают припасть два офицера-героя и один зауряд-врач. И передай вот это, — добавил он, отдав полувеликану маленький костяной кругляш.

Через несколько минут из распахнутой двери заведения вышла потрясающе красивая дама. Пристально оглядела присутствующих.

— И впрямь они, — задумчиво пробормотала дива, — а-а-а!

Радостный визг пробил мироздание, и через секунду мадам Сиси как малолетняя девчонка прыгала вокруг Елизара, схватив того за руки. А ещё через секунду они прыгали вместе.

Ратмир рассмеялся от этой сцены и особенно от вида полного ошаления на скучающей несколько минут назад физиономии полувеликана Додо.

А через десять минут все четверо, отказавшись от номера, сидели за столиком недалеко от сцены. И началось. В общем, хорошо погуляли. И, как водится, в хорошей компании время просто летело.

Утро! Кто ж его придумал-то, а?

Андрей внезапно согнулся и скорчился от боли в каждой клеточке. Шок и трепет. Вот они веселятся в общей зале, вот перебираются в малую залу для своих, а вот Ратмир уже на невысокой тахте, в доме Саввы. Правда, не весь, а только нижняя часть, ну, ноги там и всякое другое, а вот голова на полу. Благо пол прохладный, н-да.

В поле зрения проявилась фигура, вверх ногами.

— Ну ты вчера и дал, дружище, — сказала фигура голосом Артура, причём голосом до свинства бодрым, — те-екс.

Артур наклонился, и в приоткрытый рот Ратмира упали несколько капель какого-то зелья, весьма, надо сказать, неоднозначного на вкус. Язык немедленно изморозился, и через несколько минут "изморозь" покатилась по горлу и дальше по внутренностям, смывая всю гадость того состояния, когда вчера всё было просто чудесно, а сегодня наоборот.

Покрутив головой, ориентируясь в пространстве, Ратмир всё же с некоторым трудом водрузил себя в вертикальное положение и, придерживаясь за косяк дверного проёма, вышел в коридор и дальше на веранду, с которой слышался неспешный бубнёж ленивого застольного разговора.

— О, жив, как сам Кощей, — оживился Елизар. — Скажи, друг мой, что подвигло тебя, мужа сурового, сына магического севера и так далее, так блистать вчера, что сегодня, по некоторым данным, половина труппы мадам Сиси лежит не шевелясь с разбитыми сердцами. Нельзя же так, это же вокализ элита, — и все заржали.

— Какие вы прямо излишне живые и бодрые, — пробормотал Ратмир, — аж противно.

— А нам-то что, — заявил Савва, — Артур в помощь. А вот ты невероятно речист оказался, мадам Сиси все планы сломал, её труппа в лёжку, а они сегодня дальше двигаться собирались. И, заметь, Артура у них нет, — все опять засмеялись.

— Артур, может, поможешь девушкам? — спросил Савва. — Останутся благодарны.

— Не, запас конечен, — ответил Артур, — и посмотри на эти морды, боюсь, самим не хватит.

— Слушай, а куда Сима двинуть решила? — спросил Елизар.

— А, — махнул рукой Савва, — на фронт они решили податься, мода у них такая нынче, там к труппе несколько целительниц присоединилось, в госпиталя хотят устроиться.

— Благо хоть воевать барышни не вознамерились, — хмуро заявил Елизар, — но, думаю, и это только пока.

— А чего ты так? — удивился Савва. — Ну, стукнула блажь бабам, и что, пусть попробуют и сбегут с визгами.

— Да нельзя бабам воевать и гибнуть нельзя, — вспылил Елизар, — разве же не понятно? Их война после начнётся.

— Э-э, когда это позже? — опешил Савва от темперамента друга.

— А вот когда нас повыбивают, хоть магов, хоть маглов, вот тогда их война придёт — новых рожать. Или, думаешь, легче им будет?

— Ну что же, господа, — поручик встал, протягивая Елизару их с Ратмиром бумаги, и это действие открыло, для чего рядом со столом кадровика стояли костыли: левая нога отсутствовала до чуть выше колена, — вот ваши предписания. Дальше к интендантам. Супрунов, — офицер обратился к молодому лопоухому солдатику, стоявшему у двери кабинета, — проводи. Крепость хоть и не особо большая, но обстреливают из пушек часто, нехристи, вот и приходится по каморкам подвалов хорониться, — сказав это напоследок Елизару с Ратмиром, он мотнул головой, — простите, господа, дела, — и, опять усевшись за стол, зарылся в бумаги.

Выйдя за солдатиком, на котором шинель ещё не обвисла толком, прошли через двор. Двор, похоже, не раз пострадавший от бомбёжки, но каждый раз примерно убранный и выровненный, всё одно вызывал необходимость петлять между свежезасыпанными воронками, которые после сильного дождя, хлеставшего полночи, превратились в грязевые ловушки.

Придя к интендантам и, хоть и не без боя, но получив всё им причитающееся, господа младшие офицеры двинули к казармам роты, в которой им предстояло служить.

Крепость состояла из нескольких фортов и прикрывала большой транспортный узел, с шоссе и железной дорогой. По которой, кстати, и маги путешествовали в свои Европы.

После прибытия в Новогеоргиевск Елизар со товарищи всё таки решили перебраться в Осовец. Конечно, новогеоргиевская крепость поболее, чем Осовец, но гнильца там почувствовалась почти сразу. Хоть и река рядом, а крепость на слиянии Вислы и Нарева, но и такая масса текущей воды не справлялась с чернокнижием. Это подтверждало, что германские маги помогали своим маглам. Уже на второй день унылого праздношатания Артур, видимо, как самый чуткий из троих друзей, нашёл костяную погремушку, сработанную из конской кости, с рунным начертанием конским же молоком.

— Ну и на что эта пакость начертана? — спросил Ратмир, крутя в руках небольшую косточку с чем-то гремящим внутри.

— Судя по рунам, уныние и упадок сил, — ответил Артур, — выбросил бы ты её в воду, а то...

— Нет, — сказал Елизар, — дай-ка мне.

Получив погремушку, он выковырнул пробку и вытряхнул на ладонь камешек с надписью.

— Ляхи устроили, — он плюнул под ноги, — думают, поди, что им под германцем лучше будет, — он сунул кость и камешек в разные карманы. — Передать надобно куда следует. И смываться отсюда надо, сами не заметим, как поддадимся.

— А может, поищем? — предложил Артур.

— Не, без толку, — отмахнулся Елизар, — если местные в деле, то замучаемся собирать эту гадость. Передадим в стражу и улетаем.

— Что ж, господа, благодарю за бдительность, — сказал высокий худощавый маг в форме земгусара, пожимая руки "бдительным героям", — это уже восемнадцатая. Спрятаны они очень хорошо. Некоторые зачарованы на неизвлекаемость. В общем, против нас кто-то вдумчиво и серьёзно работает, а, — он махнул рукой, — уезжайте, пока не поздно. Германец и не подошёл ещё, а крепость уже сдать готовы, по крайней мере, штабные, а нижним только приказ отдать, и всё.

Вот и махнули в Осовец, и сразу "причувствовались", а нет здесь упадка ни в мыслях, ни в настроениях. Злые все, бодрые, несмотря на то, что обстрелы почти каждый день. Да и штурмы тоже.

Найдя интендантов в достаточно сильно разбитом не то складе, не то казарме, маги получили всё, что причитается. Хотя поначалу интендант и хотел чего-нибудь придержать, а не отдавать по первому же требованию, его и без палочек взяли в оборот Елизар и Ратмир, да так, что он и рад бы дать больше, но нечего. Артур же подался к госпиталю и встал на довольствие как зауряд-врач.

К вечеру, худо-бедно обустроившись, пошли, так сказать, по местностям, осмотреться. Найдя госпиталь, друзья нашли и Артура, мило беседовавшего с милой же барышней из сестёр милосердия.

— Ну, как устроился? — спросил Ратмир Артура, с интересом разглядывая девушку.

Достаточно высокого роста, худощавая, хотя одежда сестры милосердия мешковатая и что-то под ней разглядеть не особо можно, но было бы желание.

— Здравствуйте, Ратмир Фомич, — сказала девушка и протянула руку, — Оксинья Звякшина, окончила китежское училище, и вот здесь, — она пожала плечами.

— О, сударыня, а какой год выпуска?

— Ратми-ир, — театрально простонал Елизар, — кто же у барышни возраст спрашивает.

— А я что, я ничего, — оправдался Ратмир, и все засмеялись.

— Так как устроился-то?

— А никак, — ответил Артур, — с вами в роте буду, новшество Николая Александровича проводить в жизнь, санинструктором тринадцатой роты, двести двадцать шестого пехотного землянского полка, пятьдесят седьмой дивизии, осовецкого корпуса, западного фронта, — бодро отрапортовал Артур, являя вид лихой и придурковатый.

— О, это надо отметить, — обрадовался Ратмир, — а кто у нас Николай Александрович?

— А это, — сказала Оксинья, — главврач наш, Фёдоров, душевный дядечка,

А после обустройства началась рутина, ну, если регулярные обстрелы и атаки с контратаками можно так назвать.

Андрей с удивлением узнал, что Елизар смог придумать заклятие, маскирующее палочку под "револьверт", и пользовался палочкой в боях с германцем. Узнал, что германец часто специально по наводке бил по лазарету. А когда как-то прорвалась кавалерия германцев, то и санитары, и раненые, из тех, кто мог стрелять из ружей, оборонялись вместе с солдатами. И им троим перепало военной романтики сверх меры, когда кавалеристы с сёдел расстреливали красный крест. Правда, после кто-то из солдатиков удивлялся, мол: "Их благородия ка-ак жахнить с револьверту, а ихова ахфицера ажно вместе с лошадкой по землице кубарём... вон ано что".

А потом, уже к августу, слухи поползли, мол, германец отраву смертную измыслил и на них напустить намерился, и слухи вскоре подтвердились.

* * *

Андрей-Ратмир проснулся резко и сразу разглядел Елизара, толкнувшего его в плечо.

— Вставай, — негромко проговорил тот, — германцы чего-то затеяли, птицы в панике, верещат про какую то "зелень", похоже, с отравой начинается.

Выбежав из блиндажа, Ратмир и Елизар поднялись к железной дороге, которая чуть возвышалась над местностью. Рассмотреть что-то толком не получалось, темно ещё, но с запада как будто надвигалась огромное облако, ползущее по земле, мрачное, чёрно-зелёное, хищное облако. И не сравнить то ни с чем.

Сзади протопали.

— Братцы, — с возмущением заговорил запыхавшийся Артур, — это чего, оно, отрава, про которую Котлинский докладывал? Это же они и впрямь. Людей травить дымом, а...

Его прервал голос подпоручика.

— Так, братцы, повязки надеть, к бою готовсь, — командирский окрик привёл в чувство людей, которые зашевелились и начали готовиться к бою, — господин подпрапорщик, ваши как, — обратился он к Елизару, — готовы?

— Так точно, — отрапортовал Елизар и кивнул Ратмиру: — Спустись к каналу и попробуй от воды поддуть эту гадость, может, выше крепости пойдёт, хоть чуток, и то хорошо. А я здесь покомандую, — и Артуру: — Шёл бы ты в лазарет, там всё же попроще схорониться будет.

— Не Елизар, я здесь, — тот крутнул головой, — потом, пока из лазарета прибежишь, так и спасать уже некого.

Ратмир-Андрей в рассветной полутьме пробрался по камням к самой воде и начал творить заклинание, что бы поднять от воды парну́ю прохладную стену навстречу зелёной ползучей дряни. И тут жахнуло. Вот вроде разбили артиллеристы германские "берты", ан нет, новые притащили, нехристи.

Разрывы рвали землю и воду, вздымая огромные столбы не пойми чего, замешивая из всего вокруг ужасную кашу с зелёной приправой, обрушивая на людей всю свою смертоносную ярость.

Дышать стало совсем тяжело, и мало того что не стало воздуха, так ещё и горело всё нутро. Установив, наконец, себя более-менее вертикально, Ратмир-Андрей наложил на себя щитовые чары и дыхательный пузырь, хотя и не с первого раза. Взрывы продолжали болтать из стороны в сторону, да и голова кружилась. Похоже, он наглотался этой зелёной дряни, неприятная, надо сказать, отрава, но вроде не смертельная. Стал выбираться из русла и, поднимаясь, понял, что отрава на самом деле смертельная. Вокруг на позициях роты лежали трупы, много трупов. Все изъеденные язвами, с лицами, замотанными кровавыми тряпками.

Ратмир выбрался на чугунку, всё же повыше, можно осмотреться. Да-а, солдат на позициях почти не осталось, к тому же тут и там ещё парила хищная зелень, задерживаясь в низинах, овражках и, уж конечно, в окопах, всё ещё клубясь и, похоже, высматривая новые жертвы. А на позициях их роты, пытаясь встать или выползти на места что повыше, копошились в грязи изувеченные ядом люди.

— Это, это ж вы чего, — заходясь от ненависти, — это ж вы, нехристи, нас как вшу или клопа вонючего дымом травить удумали?

Ратмир-Андрей осмотрелся в поисках Елизара с Артуром. Не видя их, он пошёл по рядам брустверов, ворочая мертвецов. Некоторые оказались живы и отзывались на вторжение стонами или кашлем. Наконец, на краю воронки увидел Елизара, полузасыпанного землёй. Андрей бросился к другу, но, перевернув его, замер от ужаса. Левой ноги и части левого бока у Елизара не было. Внутренности частью вывалились из ужасной раны, в которой были видны кости таза. Елизар застонал и открыл невидящие глаза.

— Уйми боль, — прошептал одними губами Елизар, наконец-то разглядев Андрея.

Андрей проговорил нужное заклятие, поводя палочкой, снимая боль и затворяя кровь.

— Елизар, держись, — горячечно заговорил он, — я сейчас ковёр найду, и мы в госпиталь наш, мигом.

Елизар поднял голову выше, насколько мог, что-то высматривая.

— Не, не надо ковра, некогда, вон, видишь, офицер лежит, — он указал в сторону присыпанного зелёной пудрой магла в офицерской форме и с замотанным тряпками лицом, фуражки не было видно, зато виднелся золотой погон с голубым просветом и номером полка, — глянь, Котлинский?

Андрей метнулся к офицеру и перевернул его, освобождая от земли. Котлинский, молодой парень двадцати одного года, оказался жив, хотя и ранен. Во взгляде Владимира плескалась боль.

— Тащи его сюда, — прохрипел Елизар.

— Зачем? Его в госпиталь надо, ранен, — ответил Андрей.

— Сюда тащи, — зарычал Елизар.

Андрей подтащил Котлинского к Елизару, и тот, сразу вцепившись правой рукой — левая была изломана — подтянул офицера к себе ближе.

— Братка, надо людей поднять, — проговорил Елизар, глядя в затуманенные глаза.

— Больно, — пожаловался тот.

— Надо поднять людей, — проговорил Елизар настойчивей, — я помогу.

— Э-э, Елизар, — забеспокоился Андрей, — ты чего удумал, тебе к целителям надо.

— Некогда, Ратмирка, надо людей поднять, а то поздно будет, — заговорил Елизар примиряюще, — а ты Артура найди, он на меня успел щитовые накинуть, а сам не успел укрыться, поищи его.

Он рывком приблизил к себе лицо подпоручика, на мгновение они замерли глаза в глаза. И почти сразу же Елизар опал навзничь.

Подпоручик же, покрутив медленно головой, как бы ориентируясь сам в себе, медленно встал, попробовал плечи, пару раз сжал кулаки.

— Пойдет, — проговорил Котлинский красивым мягким, недавно переломавшимся баритоном, — только осколок не к месту.

Он приложил ладонь к ране чуть левей солнечного сплетения и напрягся от боли и усилия. Несколько секунд, и на отнятой от раны ладони лежал маленький, корявый кусочек железа.

— Всё, я пошёл, а ты Артура найди, — и обратился к солдатам, которые там и сям всё таки поднимались, отряхивались, искали оружие, потерянное в панике удушья: — Братцы, эти уроды нас как блох травили, отомстить бы надо супостату, ну-ка, за мной.

"Как эти люди ещё что-то могут? — подумал Андрей. — Они же почти умерли".

Он стал искать Артура, но не нашёл и устремился за солдатами четырнадцатой роты. Выбежав на невысокий бугорок, Андрей увидел сквозь парящую зелень, как им навстречу прогулочным шагом идут шеренги германцев.

— А-а, нелюди, — зарычал Андрей, палочка была в руке, но Андрею было всё равно, увидит ли его кто нибудь, — ненавижу, твари, убивать всех до единого, всё ваше племя, чтобы ни одного на свете не осталось! — последние слова Андрей орал во всё горло, но его никто не услышал из-за стрельбы.

А Андрей, выпуская в крике всю свою ненависть, позвал. И зелень отозвалась. Она начала собираться и приподниматься выше пожухлой травы крутясь мелкой поначалу поземкой, выползая змеями из блиндажей и воронок, струями покидая окопы и распластываясь над землёй, будто подкрадываясь к врагам. Врагам, которые, ничего не боясь, обходили позиции у местечка под названием Сосня, походя добивая изувеченных зелёным дымом русских солдат. Даже маски не надели, думая, что зелень улеглась. И вот хищный дымчатый зверь по приказу почти обезумевшего Андрея кинулся на врагов.

Сколько длилось это безумие, Андрей не помнил, он гонял германских солдат зеленью, пока не обессиливал, после чего падал. После, малость отлежавшись, подняв какое-то количество зелени, бросался в бой опять. Когда же зелёный дым окончательно рассеялся, Андрей подхватывал дорожную пыль и бросался с ней на своих врагов.

А потом вдруг раздался тихий звук лопнувшей струны.

— За-ар!

Андрея рвало, рвало страшно и долго, зеленью. Густой, вонючей и крайне прилипчивой зеленью. А в перерывах между постепенно затихающими приступами в проблесках сознания Андрей — э-э или Ратмир, а, да после разберёмся, — лёжа на больничной койке, думал, что мог бы спасти Елизара, если бы... А так он понимал, что, по сути, он убил Елизара, точнее, добил. Он ведь мог настоять или быть рядом с другом и попытаться его как-то спасти, но... Сам полез в драку и про всё забыл.

Правда, доктор Триглавин Велимир Полгневич почему-то говорил, что Елизар погиб давно и спасти его можно, только уйдя в прошлое. Ведь даже тела не нашли после того боя.

"Да как это. Какое же прошлое? Ведь вчера это всё было".

Вот и сейчас, уже который день как придя в себя — м-м, ну да, всё-таки Андрей — лежал и крутил в памяти всё, что с ним — э-э, нет, с Ратмиром — произошло в последние дни и часы жизни Елизара. И да, Елизар и Ратмир не были братьями по крови, но точно побратимами. Уж больно связь между ними была сильная. Магия крови? Но она запрещена и давно, где-то после одной дворянки, изводившей своих крепостных. С ума женщина сошла по причине смерти мужа, а они кровью повязаны были. Мага того, который их на кровь завязал, тоже заточили лет на двадцать в медовой домовине, да перед тем в память её окунули. Дабы прочувствовал.

— ...Трухлявый, жёлудь грызеный, сучок корявый, — доносившиеся из-за двери палаты крики шёпотом, вырвавшие Андрея из очередного неприятного сна, сопровождались звучными шлепками, — лопух жухлый, — шлёп.

Губы невольно расплылись в улыбке.

— Чего это жухлый? — возмущенно, шлёп.

— Ты почему сразу не сообщил? — умудряясь рычать шёпотом, спросила невысокая худощавая старушка с пышной серебристой шевелюрой, угрожающе держа больничный тапок перед носом кряжистого старика.

— Не поверишь, воняло жуть, — с готовностью продолжил оправдываться Фрол Игнатич, — кто ж знал, что Дюша твой так в память Ратмира уйдёт. От него же в какой-то момент хлор пошёл. Андрюшка его выдыхал, и порами шло, да там кошмар был, полбиблиотеки в обмороках, другая половина задыхается. Народ по полу ползает, паника. Хорошо, в читальном зале стажёр из стражи московской, здоровенный такой детина, к доаттестации готовился. Вмиг своих вызвал, и начали они разбираться да порядок наводить. Так что помощь быстро подоспела.

— Постой, — бабушка Анна вдруг будто наткнулась на что-то, — это ж где Андрейка так хлора зацепил?

— Так ведь я, Аня, тебе и говорю, — залебезил Фрол, — он же самую последнюю память о Елизаре просматривал, ну и вот...

— Это что же, — задумчиво произнесла Анна Богумиловна, — он весь этот кошмар с обстрелами и хим-атакой из Ратмировой памяти на себя в полную принял?

— Да, — сдавленно проговорил Фрол, — прости, Аня, сам поздно понял, а потом его отключать нельзя было, сам должен был, а он вот до конца в один присест.

— Господи, ну ты же сам в сорок первом лед Ладоги крепил под бомбёжками, — горестно, похоже, совсем расстроившись, проговорила бабуля, — ты же это всё сам пробовал, зачем ты ему-то?

— И лёд крепили, и туман по озеру пускали, чтобы лодками маглы хлеб в Ленинград провезти могли, всё было, — закивал Фрол, — и правда, прости дурака, они-то не как мы, они-то нежненькие и сла-абенькие, — проблеял Фрол, отдаляясь от собеседницы и потихоньку набирая скорость.

— Слабенькие, — удивлённо переспросила бабуля, — кто слабенькие? Ах ты ж кощеев копчик, это кто тут слабенький, ещё посмотреть, — больничный тапок бумерангом улетел куда-то в коридор, после раздался шлепок и хихиканье.

— Во-от, такая ты мне больше нравишься, — донесся голос Фрола.

Андрей, улыбаясь перепалке стариков, приподнялся на подушке и уселся. Голова ещё малость кружилась, но остальное было в норме, и, похоже, тот кошмар, который он сам натянул себе на голову по глупой неосторожности, кончился.

— Бабуля, я не сплю, заходите.

— Ну вот, мальчик из-за тебя проснулся, — второй тапок росчерком метеора умчался к цели, видимой лишь метательнице.

И началось. С ощупыванием на предмет кровавых ран. Вы видели хоть одну бабушку, что поверит эскулапам в том, что их дитяте ничего не угрожает? С подтыканием одеялка деточке под ножки, не дай бог замёрзнут. С зацеловыванием бедненького, настрадался же. И с запрятыванием, с заговорщицким видом и оглядыванием через плечо на окно в коридор, большого бумажного пакета с просто сногсшибательным ароматом бабулиных пирожков. И куча всего бабулино-домашнего и подушечно-пледово-мягкого.

Андрей сидел, укутанный в одеяло под подбородок, и счастливо блаженно улыбался.

В палату вошёл главный целитель отделения, Триглавин.

— О, Велимирка, — бабуля всплеснула руками и, сложив их на груди в замок, стала разглядывать целителя, — а ты похорошел, солидный мужчина стал, а Диля как поживает?

Солидный мужчина слегка смутился, он ведь помнил, как мама его друга гоняла их с Петькой мокрым полотенцем, когда они тырили у мамы Ани пирожки. Помнил, как его, детдомовца, приняли в её доме как родного. А теперь Пётр Владимирович, будучи морским волком и после многих лет офицером на фрегате "Паллада" перебрался на летающий барк "Северное сияние", уж больно много приборов всяких маглы на свои корабли ставить стали. А он, Велимир Триглавин, пошёл по целительской стезе.

— Спасибо, Дилара только хорошеет, — с легким самодовольством ответил Велими и добавил: — Опять на сносях.

— Это какой уже, — обрадовалась бабуля, — шестой? Вот молодчинки. На-ка вот.

И второй огромный пакет плотной бумаги с умопомрачительными запахами вынырнул из парчового ридикюля и ухнул в руки главного целителя Московского Центрального Магического Госпиталя, мужчины солидного, но в данный момент опять смущённого.

— Тёоть Ань!

— Ничё, — успокоила его Анна Богумиловна, — тут с полезностями для Дили.

Андрей сел на кровати, спустив ноги.

— Андрей!

— Бабуль, нормально я себя чувствую, — и он обратился к целителю: — Мне ходить можно, а то улежался уже дальше некуда?

Триглавин как-то сразу собрался, что-ли, поставил пакет с чудно пахнущими полезностями на тумбочку и, подойдя к Андрею, достал палочку. Одев на правый глаз некий артефакт и взмахом создав какой-то целительско-диагностический конструкт из воздуха, похожий на набор линз, на кончике палочки, глядя через него, забормотал, перемежая относительно понятное типа "радужка в норме... в порах чисто... астральное тело насыщено..." чисто целительской терминологией, которую ни один нормальный маг не в состоянии понимать. Наконец, после достаточно внимательного осмотра Триглавин объявил вердикт.

— Ну, дня три мы тебя подержим, — и успокоил бабулю: — Просто для присмотра, но вот ходить разрешаю и более того — рекомендую гулять, вон парк у нас вполне для этого подходящий.

После чего забрал пакет с пирожками и, извинившись, мол, дела, ушёл. Но почти сразу в дверь палаты постучали. Андрей посмотрел на окно в коридор и увидел там Фрола Игнатовича, показывающего пантомиму на тему "мол, это не я".

Дверь в палату отворилась и бабуля, на автомате, похоже, подтянулась до уровня смирно. В палату вошёл бывший профессор академии высшей магии и бывший министр магии, сам Салазаров Еремей Елизарович.

— Можно? — спросил он. — О, здравствуйте, Анна Богумиловна, Андрей, я тут в министерстве был, вот зайти решил, ты не против?

— Здрасть.

— Конечно, я уже в норме.

— Читал твои статьи, — Еремей Старый явно волновался. — Ничего так, простенько, но со вкусом, без лишних наворотов и воды, — он достал небольшой свёрток и протянул его Андрею, — здесь от внука гостинец. Евграфка просился к тебе, но потерпит пару дней, сюда только сегодня пускать стали, а то они всем гуртом завалились бы.

— А, спасибо.

— Э-м, Андрей, я поговорить хотел о твоём м-м... исследовании, ты в силах, а то я позже пришёл бы?

— Да я, в общем, в порядке, — Андрей видел, как смущается старый боевой профессор, и предложил: — Только давайте поговорим в парке, мне целитель гулять рекомендовал.

На берегу большого озера, недалеко от деревни Евгора, хотя какая деревня, часовня есть, значит, уже село, хоть и маленькое, стоял большой дом. Ну да, большой, правда, мало кто мог найти этот дом, но только потому, что "и неча шастать кому попало". Когда дед Вова узнал, что его жена ведьма и может так глаза любому от дома отвести, что рядом пройдёт и не увидит, хоть и споткнётся о порог, сильно обрадовался. Старый моряк не особо любил досужих и любопытствующих соседей. А родни уже и не стало: матушка умерла родами, когда младшего брата Вовы рожала, а батя, как и младшенький Витька, погиб ещё в белофинскую. Так что дед Вова гостей не ждал. Зато дом они с бабулей отгрохали на загляденье. Правда, когда украшали как положено домовой резьбой, то в растительные орнаменты странным образом вплелись морские волны и якоря.

Вот на широченном крыльце этого самого дома и стоял большой круглый стол, заваленный с одного края старыми книгами и свитками. На столе в окружении листов и свитков, разбросанных в творческом беспорядке по всей столешнице, лежал свиток пергамента, локтя в три длиной. Один угол свитка был прижат шахматным офицером в виде гордого, но маленького фрегата на поставце, на другом стояла тура, изображавшая маяк, растерянно озиравшаяся в поисках шахматной же доски, периодически почёсывая в затылке и разводя руками. Нижний край прижимала пачка листов магловской бумаги, которую Андрей покупал для черновиков. Над свитком по строкам бегало большое, по виду орлиное перо со слегка истрепанным или погрызенным кончиком.

— Андрюша, — Андрей повернул голову и увидел маленькое сморщенное личико бабулиной не то служанки, не то подруги, домовой эльфы Гликерии, — чай, может, скушаешь чего?

Аппетита не было, но, видя страдающий взгляд домовухи, он согласился на пару бутербродов с сыром. Гликерия, получив согласие деточки поесть, просто исчезла. Андрей посмотрел на висящую в воздухе кружку, парившую ароматным чаем, не особо удивляясь, взял и, отхлебнув ароматного напитка, поставил её на край стола. А через пару минут услышал топоток маленьких ножек, обутых в войлочные чуни с кожаной подошвой. Перед Андреем на стол аккуратно, так, чтобы не коснуться ни одного листа или свитка, встало небольшое блюдо с горкой бутербродов, с не менее чем шестью сортами сыра.

— М-м, спасибо, Лика, — он улыбнулся маленькому существу, — я поработаю?

Домовуха Гликерия закивала так, что чуть не захлопали её большие, украшенные клипсами уши. После чего затопотала в дом.

Дописав последнюю строку статьи, Андрей отправил фигурки на резной шахматный столик, стоявший на другой стороне крыльца, и, взяв свиток с готовой заметкой, стал перечитывать начисто.

В разгар тяжелейших испытаний смутного времени, примерно в 1612 году, в Россию с вторгшимися шведскими войсками пришёл молодой рейтар, Джордж Лермон, лихой шотландский рубака. Позже он перешёл в войско польское. И так сложилось, что после, при осаде крепости Белой, Лермонт и ещё с полсотни шотландцев и ирландцев, "бельских сидельцев", как сами они называли себя в челобитных, перешли на русскую службу. Крестившись в православие и приняв имя Юрий Андреевич Лермонт, данный персонаж обзавёлся семьёй и, как несложно догадаться, стал родоначальником рода Лермонтовых. Кстати, он и сам стихоплетствовал понемногу, но получались как-то больше похабные песни, солдатня-с. Но за ратные подвиги получил бывший наёмник приличные земельные наделы, шестьсот четвертей, что по тем временам неплохо.

В 1633 году, будучи в чине ротмистра, Юрий Андреевич погибнет при отражении атаки польских гусар, оставив новой родине трёх сыновей. Старшие сыновья — Пётр и Андрей. Пётр Юрьевич Лермонт дослужится до чина воеводы в городе Саранске. А вот третий сын Лермонта родился с даром магии. Его матушка, именем Екатерина, испугавшись возможных последствий, отписала в Шотландию, родне мужа, и те незамедлительно забрали мальчика к себе. Ну как же, дикая Московия. Московская же родня юношу не забывала, мать регулярно присылала деньги из выделенного братом Петром содержания.

По достижении нужного возраста Грег Юрген Лермонт поступил в Хогвартс, где его любимым предметом стала травология, и, прилично закончив обучение, поспешил путешествовать. За пару лет поколесив по Англии и Европе, не без приключений проехав через Речь Посполитую, прибыл Грег в Московию. Естественно, он поехал к матери, в Саранск.

Погостив и пообщавшись с матерью и старшим братом, который, собственно, и выделил содержание младшенькому, несмотря на то, что его называли странным, непутёвым и так далее. Выяснив, что Грег колдун, Пётр не особо изумился, оказалось, что у него в поместном войске есть маги и не только целители, но и такие, которые, по словам Петра, вполне могли "бахнуть аки пушка". В общем, братья, несмотря на опасение матери, нашли общий язык.

После Саранска Грег отправился путешествовать по России и, естественно, заехал в Китеж. В Китеже он посетил Розмысловую избу и целую зиму провел в ведовском и травоведческом приделе, а так же почтил своим присутствием местную магическую теплицу и библиотеку, уж больно отличались подходы к изучению магии в Европе и России, а учиться Грег любил и умел.

Во время своего дополнительного образования Грег познакомился с ученицей целительского придела по имени Гюлькутай Балагурова, из Казани, из рода знаменитого бухарского мага, насмешника и смутьяна, Булата Балагура. Молодые люди были без ума друг от друга, но не только Грегу нравилась восточная красавица.

И ладно бы простой любовный треугольник. Но дворянский сын Загорских, Антон, ученик академии, полюбил Гюлькутай, и спор мог разрешиться лишь дуэлью.

Нужно сказать, что на Руси из концентраторов до того предпочитали не палочки, а посохи. И вот почему: "концентратор суть магическое устройство, кое дозволяет магику сконцентрировать магическое усилие на определённое действо посредством заклинания. Сии магические устройства подразделяются на малые, сиречь палочки, средние, сиречь жезлы или скипетры и великие, сиречь посохи. Ещё концентраторы различаются по сложности устройства и материалам, пользуемым мастерами, для получения тех или иных свойств. Чем больше размер концентратора, тем более сложным может быть его строение..." (выписка из учебника артефакторики первого курса действительного училища общей магии, от тысяча восемьсот тридцать второго года). Нужно ли говорить, что палочка слабее посоха и вообще — она есть вариант достаточно бюджетный. И на Руси палочкой пользовались лишь в быту, а для боя использовали посохи, ну, не зря же у нас говорят "раззудись плечо, разойдись кулак". Но как оказалось, не всё так просто.

Приняв вызов на дуэль, Грег показал, что для того, чтобы её выиграть, сила ему не очень-то и нужна. Увернувшись от мощнейшего жгута обездвиживающего заклятия, Грег попросту обезоружил соперника, после чего, наколдовав верёвки, замотал его как куколку будущего шелкопряда. Правда, на этом проблемы не кончились, так как родня Гюлкутай не была рада проигрышу Антона. Пришлось молодым искать защиты.

Одним из магов-розмыслов, в Китежской розмысловой избе, служил дядька Гюлькутай с обрусевшей фамилией Балакирев, он-то и заступился за молодых. Денисий Балакирев был из рода опричника Прохора Балакирева, и у его семьи имелись земли в кормлении в ярославской, нижегородской и вологодской землях. Был Бенисий Балакирев, так сказать, государственником и смог разглядеть в молодых парне и девчонке не только красивую пару, но и талантливых магов, могущих впоследствии дать российскому государству много пользы.

В Китеже новые друзья и приятели в шутку переиначили фамилию Лермонт в прозвище Лермоша, и оно так приросло к Грегу, что далее он стал писать в документах Лермошин Григорий Георгиевич. На свадьбу Лермошиным Денисий подарил малое имение в вологодских лесах.

Через имение протекала речка с весёлым названием Выдрейка. Молодые, поселившись в небольшом доме на берегу речки, были счастливы. Но они были слишком деятельными особами, чтобы сидеть без дела. Дело ещё и в том, что недалеко от Великого Устюга, на речке Старой Старице, было небольшое, спрятанное от маглов поселение с тем же названием, и жили там маги. Преимущественно не родовитые. Стоял там и торг, на котором можно прикупить разное интересное. Так вот на том торгу Григорий Лермошин познакомился с Прокопом Игнатовичем Салазаровым. Для молодого Григория, закончившего Хогвардс и воспитанного на легендах о четверых великих магах, встретить потомка самого Салазара Слизерина, страшного змееязыкого волшебника, естественно, было шоком. Правда, потомок "страшного" оказался вполне добродушным и довольно болтливым дедом с причудами, притом влюблённого в свои травы без памяти...

И можно сказать, что дружба и общение с таким магом оказались полезными для молодых травознатцев. Уже через несколько лет речка Выдрейка обзавелась каскадом прудов, в которых молодые Лермошины выращивали всякую интересную магическую растительность. А уж что творилось по берегам... Научная работа Лермошиных по травологии и их работы по искусственному выращиванию целебных растений для нужд аптечного приказа отражено в нескольких томах учебников для магов целителей. Коммерческим делом молодой семьи стало выращивание роговников, паутинковые побеги которых использовались магами для пряжи магических нитей, из которых ткали магические же ткани, например, для пошива мантий-невидимок, скатертей-самобранок и ковров-самолетов. Причём их дети продолжили дело родителей.

А когда внук Петра Лермонта был укушен и заболел ликантропией, то старший дьяк придела травоведения Гюлькутай Аглахнуровна Лермошина впервые провела успешный опыт по выращиванию крапивы зимою в "стекольных теремах" для изготовления крапивных рубах, которыми только и спасали таких больных в те времена.

Работы по улучшению травяного покрова вокруг имения Лермошиных также дали интересный побочный результат. Дело в том, что на рубеже восемнадцатого-девятнадцатого веков магесса, профессор травологии школы Колдовстворец Стефания Станиславовна Лермошина, активно работала с растением, которое у нас называется "АДАМОВА ГОЛОВА", а в европейской традиции корень мандрагоры. Также сей корень звался "ТРАВИЙ ГЕНЕРАЛ" и там, где он произрастал, все другие травы расли гораздо лучше, активней накапливая "соки земныя", и потому сено из этих трав имело уникальные кормовые свойства... А поскольку вся деятельность травологов Лермошиных длилась на протяжении сотен лет, то не оттуда ли слава вологодского маслица?..

Старший сын Григория Лермошина, Павел Григорьевич, прославился работой по созданию государевых малинных садов, при московском аптечном приказе, и впервые создал сорт малины, о котором можно было сказать, что это садовая малина. Более того, потомки их работали и дальше, и создали сорт, который, с доработками уже в советское время, стал известен садоводам как сорт под названием "Новость Кузмина".

Являясь выпускником Хогвардтса, Григорий считал классическое английское образование наиболее продвинутым, и потому половина его детей училась в Англии. Когда же в середине восемнадцатого века в России назрел вопрос об открытии школы для европейцев, в России же проживающих, то именно выпускник Хогвартса и профессор трансфигурации, Лермошин Лев Даниилович, стал её первым директором. После 1918 года Лермошины уехали из страны, сначала они подались в Китай, а после того, как и там в сороковых к власти пришли коммунисты, Павел Тимофеевич и Екатерина Сергеевна с детьми Оксаной и Оксением переехали в Аргентину, вместе с большой группой старообрядцев, а их сады с прудами, почти пришедшие в упадок, после Великой Отечественной войны были официально переданы в распоряжение Колдовстворца, для восстановления и в дополнение к имеющемуся тепличному хозяйству отделения травологии и зельеварения.

В начале нулевых Лермошина Якова Оксеньевича несколько раз видели в Санкт Петербурге туристом, а в прошлом году несколько больших семей старообрядцев переехали из Аргентины в Россию, с ними приехал и Яков Оксениевич Лермошин с семьёй.

— Ну-у, кратенько, но сойдет, — Андрей придирчиво просмотрел свиток на помарки.

После некоторых раздумий он решил отказаться от посылки своих статей в "Центральный магический вестник", редактор которого так и не прислал приглашения на работу в газету, хотя и обещал. Проще оказалось печататься в других, пусть второстепенных, но часто не менее интересных газетах и журналах, например, "Правда с пристрастием". Конечно, журнальчик похоже, выпускался для психов, но тираж, как ни странно, ого-го.

— Эхе-хе, — Андрей встал из-за стола, пора было выбраться в люди, — так до Питера сигану, а там погуляю по редакциям.

Повернувшись к двери, он наткнулся взглядом на так и не убранную стопку дешёвой газетной бумаги, перевитой шпагатом и лежавшей на стенной полке. Это был черновик статьи о похождениях Ратмира.

— Н-да, а вот тебя я печатать не буду, — пробормотал Андрей, чувствуя, как настроение, и без того паршивое, окончательно поползло вниз, — и даже не покажу никому, никому и никогда.