Памяти вернувшихся (джен)

В комнате магистра Браги был полумрак, и только несколько резных светильников позволяли разглядеть низкий стол, шайк и две глиняных чашки — неровных, слепленных как будто наскоро. Но смотреть на них хотелось — на игру теней по неровной поверхности, на то, как повторяли друг друга изгибы края и ручки…

— Удивительно красивая вещь, магистр Брага, — сказал Эарлен, — похоже на Ихо Эйка.

Ихо Эйк был мастером, создававшим посуду для чалактанских чайных церемоний. Ему не повезло прославиться на всю Галактику — и теперь он работал по большей части для республиканских богачей, любителей блеснуть утончённостью, пониманием чужих культур и интересом к неантропной философии.

— Это действительно Эйк; подарок малого храма на Чалакте. После Договора им пришлось выйти из состава Ордена, но год назад я уговорил их вернуться. Только встраивать чалактан в нашу систему работы не очень просто: их новое поколение приучили не слишком хорошо относиться к деятельности как таковой, а мы с недавних пор учим молодёжь по большей части воевать.

Эарлен не слишком хорошо умел распознавать мимику неантропоморфных разумных, но ясно увидел: лицо Браги стало печальнее, резко обозначились складки вокруг визоров.

— А ведь мы оба начинали во времена, когда словами про «хранителей мира» Совет распекал рыцарей за каждый промах. Нам обоим и на курсах тактики, и на курсах протокола прожужжали уши о том, что «сохранять стабильность важнее всего». Помните?

Эарлен выбрал говорить, не слишком избегая просторечий — на грани уместного при разговоре с магистром; выбрал сразу показать, что не скрывает от Браги свой настоящий возраст и девятнадцать лет в стазисе. «Я доверяю вам, вижу в вас почти покровителя; и при этом тянусь к вам как к одному из немногих ровесников».

— Я магистр, и я должен помнить не раздражающих преподавателей, а цену бездействия Совета в Мандалорские войны, — сухо ответил Брага.

Странный выходил диалог: Эарлен говорил Браге те слова, которыми обычно сам магистр настраивал самых старых из джедаев против Сатель, Брага возражал словами её сторонников. Немногие знали о дружбе Эарлена и Сатель, ещё меньше разумных знали об их давнем и недолгом политическом союзе против Дар’Налы и Заллоу — но Брага, некогда ближайший сторонник Сатель, догадываться вполне мог, и теперь мог не слишком верить в искренность Эарлена.

— Сейчас мир, уже четырнадцать лет как. Все слишком любят говорить о том, какой он временный и как он постоянно нарушается, и никто не пытается удержать…

— Рыцарь Беатрис, — теперь Брага был снова печален, — не стоит повторять в тысячный раз аргументы для споров в голонете. Мы оба знаем, что беда в том, что наш Орден перестал быть нашим.

— Вы о том, что теперь он подчиняется минобороны?

— Да, рыцарь. Сатель старается всё представить так, как будто она пытается всеми силами вернуть ордену его положение, а злые штатские требуют убивать имперцев, разжигать приграничные войны, а то и ставить опыты над разумными. Но на самом деле… — Брага снова печально вздохнул.

Теперь он выкладывал перед Эарленом свою обычную пропаганду (кажется, именно пропаганду, а не убеждения) — и именно теперь стоило сказать то, что Эарлен давно задумал.

— Я знаком с Сатель много лет, — ответил он тем же тоном, каким вёл всю беседу, — и о том, что происходит на самом деле, знаю от неё самой.

Теперь Брага слушал внимательно, но не слишком — как если бы он был случайным попутчиком в омнибусе и слушал чужой рассказ о том, что не доверишь знакомым.

— Долгое время после знакомства мы были друг другу почти никто, друзья друзей — продолжал Эарлен, — она была нужна мне из-за связей в магистрате и потому, что одна из немногих не видела во мне заводной тангерин, я был ей, кажется, вообще не нужен. А потом был Договор, а после него — гибель грандмастера Зима. И я был в первой десятке тех, кто прилетел к Сатели на Бендомир.

— Помню вас там. Вы ещё прятали лицо, но носили напоказ эту розу из волос.

— Знаете, почему я пошёл именно за ней? Нас ведь тогда было пара десятков, и никто не обещал, что орден восстановим именно мы, а не какая-то ещё группа рыцарей, или кто-то из малых храмов или разумных из корпусов…

— Почему же, рыцарь? — интерес Браги был, скорее всего, искренним.

— Потому что Сатель позвала нас вовсе не восстанавливать орден. Она собрала тех, кто считал себя обязанным пресекать все попытки нарушить Договор и устранить всех провокаторов. А их тогда было множество, начиная с Дар’Налы — армейские, наши соорденцы, даже некоторые разумные из министерств.

Эарлен изображал, что он увлечен рассказом — поэтому иногда говорил то, что Брага и так знал. Но магистр не показывал, что считает поведение Эарлена неуместным.

— Где-то через два года мы стали понимать, что искать больше некого. К тому моменту на Тайтоне собралась самая большая группа выживших джедаев, и тогда же генерал Сутра рассказал Бэле, что может добиться от минобороны финансирования ордена. Сатель решила, что мне следует вернуться на Корусант и возглавить охрану помещений при Храме. Мы прощались, и она, счастливая, говорила мне, что смогла восстановить дух довоенного ордена, только без мерзостей вроде «правнучку Ревана отправляют на Коррибан, чтобы подтолкнуть к падению и отправить-таки в сельхозкорпус». Я не слишком люблю довоенный орден, а для Сатель он был идеалом.

Эарлен выпил немного шаю. Он собирался выдать Браге то, что грандмастер скрывала от магистра — не предупредив Сатель заранее о своих планах.

— А полгода назад она приказала мне допустить в склад при Храме Годеру. Вы же знаете, что он выжил?

— Увы, рыцарь, знаю. А как разлетелось то видео, где он вырезает из-под кожи мультипаспорт и стреляет себе в висок!

— Мультипаспорт, кстати, он вырезал по-настоящему. Но я о Сатель. Я уточнил у неё, насколько быстро нужно подстроить его смерть. В том, что подстраивать её будет необходимо, я не сомневался: я ведь помнил нашу охоту за реваншистами. И оказалось, что Сатель не собиралась его устранять — и даже прямо запретила мне это делать, ведь Годера нужен Сутре, а Сутра — наш покровитель в армии.

— Весьма и весьма любопытные новости, рыцарь Беатрис. И что же Годере у вас понадобилось? — складки на лице Браги немного разгладились, усталость в Силе исчезла.

— Материалы по времени Истребления ситов. Я ему показал всё то, что когда-то сам же вывешивал в открытый доступ, «вот всё, что есть». Он пытался требовать, чтобы я провёл его в хранилища оставшегося химоружия — но мне удалось не пустить его, отговорившись высокой опасностью для неодаренных. Вскоре он от меня отстал.

— Рад слышать это, рыцарь. У вас есть мысли о том, что Сатель от него хочет?

— Увы, магистр Брага, нет. Я не знаю, что задумал Годера, что задумал Сутра, что из их планов знает Сатель, что из их планов знает Бэла. Я только знаю, что Сатель так боится потерять положение ордена, что потеряла себя.

Эарлен не врал Браге ни словами, ни чувствами — но пока не мог понять, насколько тот поверил ему.

— А вы не пытались убить Годеру в обход запрета Сатель? Если у вас это получится, то вы можете рассчитывать на мою защиту в любой необходимой форме.

— К сожалению, это технически невозможно.

— Почему же?

— После Стинтира я не могу нарушать законы ордена и прямые распоряжения грандмастера.

А вот об этом Эарлен говорить Браге вовсе не планировал; есть вероятность, что через некоторое время придётся менять воспоминания магистра — это надо обговорить с Сатель.

— Вот как? Мне очень жаль. — Эарлен был почти уверен, что Брага говорит искренне.

— Не о чем жалеть, магистр. Вы же знаете специфику моей работы: делать всё то, что слишком близко к дарксайду для обычных рыцарей, но нужно ордену. А тут ещё эти заигрывания с армией, из-за которых орден теряет последние тормоза. И последствия Спинтира для меня — нечто вроде гарантии, что я останусь на лайтсайде.

Говорить об этом вслух было непросто, но Эарлен не хотел менять тему разговора: если он готов выдавать секреты Сатель, то должен быть готов выдать и свои.