Ненавистная любовь (джен)

Иногда он позволял себе мечтать: какой была бы его жизнь без Октавии.

Держа в руке уменьшенный паёк, он представлял, каково это — есть столько, сколько хочется?

Слыша, как одноклассники проводят время вместе друг у друга в гостях, он думал, как это — привести домой постороннего человека?

Глядя на искренность и доверие между друзьями, он спрашивал себя — что это за чувство?

Он отчаянно завидовал окружающим, что могли просто жить без оглядки, и ненавидел Октавию.

Одинокий голодный мальчишка вырос в замкнутого голодного подростка, неизменным осталось лишь отношение к ней. Он ненавидел Октавию. И готов был за неё умереть.

— Беллами?

Неуверенный негромкий голос он узнал бы где угодно.

Он не видел её год, и этот год был бы лучшим в его жизни, если бы не обстоятельства. Впервые он ел досыта, впервые он мог не замыкаться, впервые он пригласил к себе другого человека. Впервые он жил.

— Как ты выросла, — крепко обнимая Октавию, он чувствовал лишь нежность.

Последний раз он обнимал её, пытаясь защитить и не дать охране её арестовать. В тот день у него была семья, работа и перспективы, а затем Октавию вырвали из его объятий, и мир рухнул: мать казнили, его выгнали с работы с волчьим билетом, а саму Октавию отправили в тюрьму.

На фоне воссоединения даже эпохальное событие прошло незамеченным.

Но за год изменился не только он, но и она. Или раньше он просто смотрел на неё по-другому? Его Октавия была тихой и послушной девочкой, эта Октавия была агрессивной, безбашенной и отчаянной. Его Октавия не умела общаться — до попадания в тюрьму он и мать были единственными людьми, которых она знала. С этим он бы справился, помог ей, научил. Но новая Октавия не слушала его и отказывалась от его защиты, неловко флиртовала с парнем, которого увидела впервые пять минут назад, задорно улыбалась другому парню…

— Он преступник! — не сдержался он, не в силах смотреть на такое её поведение.

— Они тут все преступники, — отмахнулась она.

Он ненавидел маленькую тихую Октавию, лишившую его нормальной жизни. Новая Октавия раздражала… но она была словно чужой, и та ненависть не имела к ней никакого отношения. Год в тюрьме сильно её изменил, и изменил к лучшему. Больше не было запуганной девочки, прячущейся в подпол при малейшем шуме в коридоре, эта девушка была бесстрашной. И для неё он не был авторитетом, как для той Октавии.

Ради неё его лишили детства, из-за неё казнили мать, для неё он совершил невозможное и без гарантий успеха подверг свою жизни опасности. Но новой Октавии было на это плевать. Ей на всё было плевать: выбравшись из клетки, она не желала строить свою жизнь, даже не думала об этом. Октавия мечтала о яркой вспышке — сгореть мотыльком.

И это лишало его возможности уйти и оставить её одну. Одна она не протянула бы и дня. И тогда… тогда всё было бы напрасно: голод, жизнь в страхе, отсутствие друзей, казнь матери. С самого детства его жизнь крутилась вокруг неё, и хотя теперь они уже не были на Ковчеге, теперь никто не угрожал схватить и наказать их обоих за сам факт её появления на свет, для него главное не изменилось.

Он ненавидел Октавию всей душой. Так же сильно, как и любил.

«Моя сестра — моя ответственность», — привычно пробормотал Беллами и, скрипнув зубами, двинулся вслед за Октавией. Эту девочку нельзя было оставлять без присмотра.