Черное сердце (гет)

Южане умеют страдать так, как никто другой. Страдание у них почти что возведено в культ.

Страна, сжатая со всех сторон врагами, со своими бесконечными песками и плодородными долинами, обуриваемыми ветрами, могла порождать только таких людей, кто умеет нести свой крест всю жизнь и не роптать на судьбу.

Своё страдание они расплавили на горячем огне и сковали из них оружие и доспехи.

Вечно гонимые, одинокие, обособленные, они отдавали себя целиком служению стране словно мученики, идущие с высоко поднятой головой под улюлюкание толпы на арену с дикими зверьми, готовыми их растерзать.

Годы войн шли, головы тех, кто их начал, покрылись сединой и легли в сырую землю, столетия проходили, а линия фронта и не думала сдвигаться. Пограничные крепости, рвы, целые подземные города выдерживали удары более совершенной артиллерии западников.

Кровь южан — лава, а их кости — из чистой стали.

Не удивлюсь, если даже в их лёгких пылает пламя.

* * *

Новое место потянуло за собой новые проблемы. Мне пришлось почти что заново постигать язык: своеобразный акцент местных заставлял меня сильно тупить при разговоре с ними, поскольку часть слов просто не удавалось разобрать. Везде приходилось ходить с сопровождением в виде охранника с саблей. Местные, смахивавшие на Лоуренса Аравийского, были не слишком дружелюбными. Общаться мне было не с кем, кроме слуг в доме, которые не отличались разговорчивостью. Северные наряды становились с каждым днём всё жарче.

Моё спасение было сшито, когда я уже сутками могла не выходить наружу и раскручивать маятник мыслей: наряды из более тонкой ткани, но вполне себе северного фасона. Надевать южные костюмы я не рисковала из политических соображений. Женщины здесь носили шаровары, длинные, почти до пола платья с талией, идущей от груди, и широкими рукавами, крепившимися на завязки к кольцам на пальцах рук. Если бы не форма рукава, яркие пояса и тюрбаны, общий облик их напоминал бы силуэт наполеоновской эпохи.

Олли не переваривала южных женщин и то и дело ругала их внешний облик. Ей не нравилось в них всё: от верёвочек, намотанных на кольца, до запаха.

На её фоне лорд Уайтхилл выглядел как истинный фанат Южных Земель. Он довольно тепло отзывался о них и постоянно пропадал в компании вельмож из форта. Также он смог завести полезные контакты среди других послов и посланников. Они часто собирались в тавернах: танцев и пиров в королевском Дворце не устраивали.

Первое время он тоже испытывал сложности с пониманием речи южан, но довольно быстро подстроился под них. Именно от него я и узнавала информацию о Южных Землях.

- Когда южный солдат убивает, он совершает поступок, из-за которого нарушаются баланс и гармония, — использованное им слово я не смогла бы перевести иначе. — Но алый тюрбан проходит особую магическую церемонию и защищает своего владельца от невзгод, — объяснил он мне как-то за ужином смысл красных головных уборов.

Я подумала, что это похоже на некие остатки старой северной веры в духов предков. Только вместо защиты твоих предков тебя защищает от злобных призраков магический артефакт. Это подтверждало в очередной раз исторический факт, что до древних королей с разноцветными глазами Земли были единым государством с одной верой и одним языком. Удивительно, как много схожего у таких формально разных народов. И тем печальнее, как они демонстративно друг от друга дистанцируются и даже, в случае с Западом, кроваво воюют.

Южные исторические книги содержали в себе много интересного, но, как правило, недоступного мне в силу моего ограниченного словарного запаса. Так что в основном я полагалась на лорда.

Я изнывала от безделья. Выяснилось, что в прежнем замке-то было больше возможностей для разговоров, к тому же, меня окружала какая-никакая компания. Здесь же круг общения сузился до неприличия. Никаких дополнительных задач вроде развлечения детей и чтения им книг не вставало.

Всё сильнее погружавшийся в дела лорд Уайтхилл иногда на целые дни оставлял меня одну.

И я оставалась наедине со своими демонами, балансируя на самом краю чёрной дыры, варясь в кипятке, огонь под которым сама же и разжигала.

Мою апатию несколько разбавила подготовка к пиру по случаю Праздника Земли.

Как объяснил лорд Уайтхилл, в Южных Землях исправно празднуют четыре дня, посвящённые четырём стихиям — воде, земле, воздуху и огню. В древности все короли устраивали торжества в честь элементов, но на Севере у местных такая традиция вызывала непонимание, а уж после гибели короля про неё и вовсе все забыли.

Всё свободное время с нашего приезда Олли уделяла моему синему платью, на котором вышивала серебряные узоры, смахивающие на снежинки и лёд. Теперь девушка ускорилась, надеясь успеть до пира. Я крутилась у зеркала, то поднимая сильно отросшие волосы, то опуская их, и повторяла вслух новые фразы, услышанные от служанок-южанок.

На мероприятие мы поехали во всеоружии. Я то и дело уговаривала себя лишний раз не трогать костяной венец на голове, чтобы не испортить причёску. Лорд Уайтхилл беспокойно стучал ногой о пол кареты.

Зал был переполнен людьми самого разного вида. Одних восточников в их причудливых шёлковых одеждах было не меньше десятка. Все южане были подпоясаны зелёными шнурами, многие и вовсе разрядились во все оттенки зелёного и коричневого. Пожалуй, моё платье оказалось не в тему.

На столах стояли маленькие фонтанчики, которые украли всё моё внимание, а также пустые прозрачные сферы, плошки с землёй и большие горящие свечи.

Мы уселись за стол, рядом с каким-то приятным, но сонным на вид старичком.

Вдруг все разом замолкли.

На середину зала вышла фигура в длинных чёрных одеяниях, расшитых зелёными и коричневыми нитями. Фигура подняли руки и возвестила:

- Магия озарила нас землёй! Да придет в наши земли магия!

Все принялись повторять эти слова.

Я не очень понимала, почему они используют будущее время, хотя где-то в глубине души интуитивно догадывалась, что это какое-то особое будущее время, поскольку такую форму я слышала только в этой присказке. Всё же магия уже пришла к ним, раз их король умеет вызывать огонь. Наверное, этот факт не смог победить силу привычки.

Внезапно слуги начали один за другим тушить огонь, так что осталось только пламя свечей на столах и свет вечера за окном. Мне пришлось в своё время долго привыкать к темноте на пирах и раннему укладыванию спать из-за невозможности что-либо делать без нормального освещения. Но тут южане переплюнули северян. Я почти не видела ничего вокруг себя, кроме блюд прямо напротив.

Все принялись общаться. Я поморщилась, но от нечего делать принялась за душисто пахнувшее мясо, хотя есть не слишком-то и хотелось.

Лорд Уайтхилл взял инициативу в свои руки и принялся рассказывать какой-то весёлый случай из своей молодости, связанный как раз с темнотой. Мы развеселились.

Заиграла красивая мелодия, и послышался шум поднимающихся из-за стола людей. Пары начали танцевать.

- Танцы во тьме? — удивлённо произнесла я. Видимо, из-за мяса во рту моё произношение стало больше похоже на южное, и сосед-старичок его легко разобрал.

- В этом и есть смысл Праздника Земли. Это день, когда мы думаем о ней, о том, что она хранит в себе, в своей глубине, — в значении этих слов я не была уверена до конца, хотя собеседник явно специально говорил медленнее и чётче, чем принято. — Никто не может разглядеть партнёра в темноте как следует, как и не видно в земле семечка, пока оно не станет ростком.

- А есть какие-то более светлые праздники? — заметила я. — То есть не светлые, а освещённые, прошу прощения.

- Есть, — хмыкнул старичок. — День Воздуха проводят на рассвете вне стен.

- Чудесная традиция!

- Праздник Воды — на море. А в День Огня все прыгают через костры.

- Странно, для меня земля — это растения. Я бы такие праздники отмечала где-нибудь в саду.

- Земля — это не только растения. Это и песок, и кремень, и черви, живущие в ней, и сухие корни. Всё идёт из темноты её лона. Вы знали, что по легенде эфлатун был создан одним из королей древности, кто как раз владел стихией земли?

Необычная южная интерпретация химических реакций. Впрочем, этот камень настолько причудливый, что и впрямь мог быть творением колдуна, а не природы.

— Я хотел бы попросить вас, миледи, оказать мне честь, станцевав со мной, — неожиданное появление какого-то мужчины с едва знакомым голосом у стола застало нас врасплох.

— Милорд, я с Севера и не умею танцевать южные танцы, — ответила я, откровенно испугавшись перспективы выйти танцевать в эту темноту.

— Этот танец довольно прост, уверяю вас.

— Ладно уж, дочь моя, — тихо произнёс лорд Уайтхилл. — Лучше оказывать почтение местным традициям, это поможет нашему делу.

То, что моё дело могло никак не быть связанным с неким “нашим” делом, в расчёт, очевидно, не бралось.

Я встала, обошла стол и подошла к пригласившему, низко присев и опустив голову.

— Милорд, — вежливо сказала я. Музыка сменилась.

— Миледи, — мужчина поклонился в ответ.

На удивление в центре зала было чуть светлее, чем за столом. Тут не было света свечей, зато свет от окон очень удачно концентрировался на танцующих, и я смогла следить за движениями других людей, хотя и не имея возможности рассмотреть их лица.

Пожалуй, я надеялась на более удачный танец, но помня некоторые па на прочих пирах, я поблагодарила небеса за то, что имела.

Сразу множество пар выстроилось в ряд, девушки за девушками, а мужчины — за мужчинами. И те, и другие подняли одну руку, касаясь друг друга только кончиками пальцев. Я тоже подняла руку, которая с непривычки начала дрожать. Пальцы пригласившего меня танцевать, на мой вкус, были слишком горячи.

Неспешная, торжественная музыка заполнила собой весь зал. Периодически руки менялись, но мои умудрялись затекать почти мгновенно.

Неожиданно музыка замолкла и тут же взбесилась, как ретивый конь, вскачь понеслась под сводами. Девушки радостно бросились врассыпную. Я перестала чувствовать тепло пальцев партнёра и опустила руку, не понимая, почему все вокруг меня носятся.

— Что... — я посмотрела на партнёра, оказавшегося намного ближе ко мне, чем во время танца.

— Бегите от меня, миледи, — я не испугалась только благодаря тому, что успела заметить несущуюся на меня из темноты фигуру, хохотавшую во всё горло.

Я с визгом отскочила назад, в кого-то врезалась и оказалась в беспокойной толпе. Сердце бешено забилось, я задохнулась и попыталась выбраться из духоты и тесноты на волю.

Танцующие то и дело грозились сбить меня с ног.

Я зажмурилась.

Музыка загрохотала, кто-то тронул меня за плечо и развернул к себе.

Я распахнула глаза. Партнёр схватил меня за талию и поднял наверх. Сердце подскочило к горлу, а дух захватило. Я заметила, что подняли всех танцующих девушек и закружили их. Они поднимали руки к потолку и даже размахивали ногами. У меня же от высоты закружилась голова, и я закрыла лицо ладонями, моля, чтобы всё это поскорее закончилось.

Толпа, высота, что дальше? Крошечная тёмная коморка? Ящик со змеями?

Едва только мои ноги ощутили под собой твёрдый пол, я сразу же прижала похолодевшие пальцы к горлу, где, казалось, билось сердце.

- Я… — попыталась я было произнести извинения, чтобы уйти на своё место, но тут же замолкла.

Мой партнёр держал перед собой руки, сжатые в кулаки: из-под его пальцев летели искры.

Я уставилась на него, тяжело дыша, стараясь силой воли успокоить сошедшее с ума сердце и нагреть ледяные ноги и руки.

Король?

Он справился с искрами, раскрыл кулаки и сделал шаг ко мне, поклонившись.

Я просто ещё раз присела перед королём и поплелась к себе. Проблема была в том, что я смутно представляла, где именно сидел лорд Уайтхилл. Я угадала место лишь благодаря его голосу: он активно обсуждал традиции Южных Земель с соседом.

Лорд Уайтхилл протянул мне кубок, только я села на скамью.

— Ни за что больше не пойду танцевать.

Лорд печально вздохнул. Интересно, кто видел, что среди танцевавших затесался король? Так ещё и с неместной (благодаря форме платья это было очевидно даже в темноте). Да, сколько времени он потратил на то, чтобы без нормального освещения найти нас? Как он вообще понял, где мы сидели?

— Смысл этого танца в живительной силе земли. В конце, когда женщин поднимают наверх, это символизирует ростки, поднимающиеся к небу, — проговорил старичок.

Ростки да ростки… А этот хаос означал суету уже упоминавшихся им до этого червяков?..

Я вернула кубок на место.

* * *

Сосед по столу на праздничном пиру оказался владельцем множества кораблей. У него была внучка и внук, близнецы, и он был бы рад, если у них появится подруга.

Нас с лордом Уайтхиллом пригласили посетить их дом — красивый особняк почти на линии берега. Роскошный фонтан посреди двора был украшен резьбой по камню, а в воде плескались яркие рыбки. Отделка и мебель были новее, чем в посольском доме, и намного дороже.

Зихер и Кын были похожи как две капли воды: оба высокие, стройные, с длинными тонкими носами и пронзительными серыми глазами. Платье Зихер было расшито жемчужинками по подолу, а тюрбан заколот большой брошью из перламутра. У Кына жемчуг был на ножнах.

Мои ровесники или на пару лет младше, они одинаково наклоняли голову при разговоре и улыбались тоже почти что идентично. У Кына тюрбан был белым.

- Я никогда не была на Севере! — вздохнула Зихер, водя пальцем по воде и распугивая этим рыбок.

- Не могу сказать, что там есть, что посмотреть, — хмыкнула я.

- Просто скучно всю жизнь просидеть в одной стране и нигде не побывать! Кыну легче, он бывал в Восточных Землях.

Кын немного помялся и признался, что действительно плавал туда на дедушкином корабле.

- Странное место, везде храмы в честь многочисленных божков, портреты королевы чуть ли не в каждой лавке и таверне. И много чужеземцев, особенно в столице. Казалось, что там местных меньше живёт, чем иностранцев.

Близнецы мне понравились. С Зихер мы договорились завести переписку и хоть иногда встречаться в городе. В качестве ответной любезности я пригласила её к себе в гости.

Лорд Уайтхилл был не настолько доволен своим знакомством, но тоже узнал немного полезного для своего дела, по его выражению. Против приглашения он ничего не имел.

Зихер впорхнула в посольский особняк, неся за собой душистый шлейф причудливых духов. Особый интерес она проявила к моим северным нарядам и к кольцу с эфлатуном. Венец я показывать не стала, по совету лорда храня его в укромном от местных слуг месте.

Именно благодаря новым связям я узнала о регулярных званых вечерах у двоюродной сестры короля, вышедшей замуж за высокопоставленного вельможу и рано его схоронившей.

— Отличное занятие! С одной стороны, ты развлечёшься, с другой, можешь услышать что-нибудь, что нам пригодится.

Я была в меру рада возможности выйти из особняка и посмотреть на других людей. Мой язык стал чуть исправляться, и хотя я всё ещё переживала, что среди местных буду выглядеть идиоткой, плохо понимающей речь собеседников, чувство одиночества и скука победили сомнения.

Леди Айгюн организовывала вечера для жён дворян Юга, где дамы обсуждали детей, наряды и погоду. Вечер обещался чинным, скучным и благообразным. Главное, без танцев.

Её дом был совсем рядом с фортом и поражал невиданной роскошью. Все потолки и пол покрывала разноцветная плитка-мозаика, а с ламп свешивались хрустальные слезинки. На вид это всё стоило огромных средств, и жила в этом великолепии одна она.

Леди Айгюн встретила нас приветливо и с улыбкой. Тонкая, изящная, в прекрасном тюрбане, расшитом золотом, в тёмном, родственница короля завела неспешную беседу, уделяя внимание каждой леди в зале. Кроме меня, тут было ещё несколько иностранок, но я оказалась единственной северянкой.

- Леди Уайтхилл, очень приятно познакомиться, — светлый взор синих глаз остановился на мне. Я смутилась, чувствуя, как леди внимательно и очень осторожно осматривает меня.

- Это большая честь для меня быть здесь, ваше высочество, — я присела перед королевской родней, чуть сморщившей очаровательный носик от обращения.

Остальные леди, не таясь и не скрывая, откровенно таращились на меня, и я сочла благоразумным уйти в угол, где лежало рукоделие. Я скручивала ленты в кружочки, рассматривала иголки, поглаживала прохладные отрезы ткани. Спустя пару минут к столику подошла низенькая молодая женщина с огромным круглым животом. Было видно, что идти ей тяжело, поэтому она осторожно села в кресло и выдохнула, обхватив живот руками. Я едва не поморщилась: беременные женщины вызывали во мне какое-то неприятное чувство, что контрастировало с моим дружелюбием по отношению к детям. Я стыдилась немного этого, но ничего с собой поделать не могла.

Я отошла. Леди Айгюн степенно разговаривала с полной пожилой дамой, а Зихер изо всех сил старалась отвязаться от шумной леди в ярко-зелёной, чуть коротковатой тунике. Мне было скучно.

Вечер продлился ещё пару часов. Меня все старательно игнорировали. За всё время я смогла пообщаться только с юной представительницей Восточных Земель. Как и я, она страдала от недостатка языковых навыков и выглядела крайне чужеродно в своих блестящих шелках. С грехом пополам мы обсудили море и город. Её говор был невероятно певучим, а тональность намного выше, чем у южан и северян. К тому же она использовала много совершенно незнакомых слов, чьё значение удавалось узнать от неё не всегда: по всей вероятности, это были заимствования из языков других земель, за морем.

Я уже готовилась уйти, но Зихер завозилась с подолом; все как раз покидали комнату. Едва последняя дама скрылась в проходе, леди Айгюн дёрнулась, уронила из рук корзиночку с печеньем и охнула. Зихер бросилась помогать леди. Пришлось и мне присоединиться к ним.

Печенье было собрано.

— Леди Уайтхилл, я хотела бы поговорить с вами, — леди Айгюн выразительно посмотрела на Зихер; та смущённо кивнула и вышла.

Леди Айгюн выпрямилась и твёрдо сказала:

- Миледи, я хотела бы узнать немного о вас.

Сестра короля пригласила меня присесть.

— Насколько я знаю, вы ведь не из Севера? У вас необычная манера речи, заметно, что наш язык — не ваш родной.

Я малость удивилась. Нет, конечно, мой язык оставляет желать лучшего. Но здесь, на Юге, я никому не говорила, что не родом из Четырёх Земель. Особенности речи легче было списать на северную провинциальность или необразованность, чем предположить, что я чужестранка.

— Э… Да, ваше высочество, — я не видела смысла отпираться и отрицать это. — Я была украдена и прибыла на Север не так давно, — что же, в какой-то степени это не враньё: меня действительно украли…

— Лорд Уайтхилл поступил очень благородно, взяв вас под своё крыло, — заметила леди, чуть опустив голову.

Без сомнения. Несмотря на все очевидные его минусы, не то, что для человека со средневековым мышлением, он даже для моего современника обладал чрезвычайным благородством и широтой души.

— А вы верите в магию, миледи? — для второго вопроса выбор был неочевидным.

Я моргнула.

— Вообще нет, но иногда в жизни случаются такие вещи, — как, например, моё попадание сюда, — которые довольно трудно объяснить. Там, где мой дом, люди уже не верят в магию. Они могут придумывать её, но не более.

Леди Айгюн кивнула.

— Появление в нашей стране посла Севера — важнейшее событие. Ваш муж — очень значительная фигура. Я хотела бы снова с вами встретиться, но теперь уже в форте, моем настоящем доме. Я пришлю слугу с приглашением.

— Это огромная честь для меня! — пискнула я, поднимаясь с места вслед за ней.

* * *

Сегодня мы всё же выбрались с Олли посмотреть на море.

Тёмные волны беспокойно ворочались под злым солнцем, барашки пены били по кораблями, кричали чайки. Дух захватило от того, насколько бесконечна морская гладь, простирающаяся до самого горизонта.

Я вдохнула запах, облизала солёные губы и вслушалась в фоновый шум моря, шептавший что-то на своём мягком и нежном языке.

Я ещё раз облизала губы и улыбнулась. Было вкусно, пахло в целом чудесно (несмотря на вонь от рыбы, которой торговали рыбаки).

Подумалось, что было бы чудесно, если бы я могла спуститься к кромке воды, сесть на самом краю берега, сняв обувь, и запустить голые пальцы в мокрый песок. Понятно, что закончилось бы это, возможно, простудой, но знакомое мне ощущение воды, щекочащей кожу, было настолько любимым, что даже будучи на берегу, я зажмурилась от удовольствия и пошевелила пальцами в туфлях, оживляя воспоминания.

Я позволила себе немного расслабиться.

Я не чувствовала себя в безопасности. Я не знала, чего ожидать от мира вокруг, я не доверяла ему, не могла планировать, не могла избавиться от постоянного страха.

В редкие спокойные мгновения, когда получалось закрыть глаза и утонуть в воспоминаниях, я находила частички ощущения безопасности в прошлом; их не хватало, чтобы заполнить пустоту в районе сердца, но всё же было достаточно, чтобы осветить её хотя бы на несколько минут.

Я не знала, где искать чувство безопасности. В рутине, во сне, в одиночестве или в суматохе толпы?

Каждая секунда жизни полна опасности. Будущее темно и туманно, а настоящее — зыбко и вероломно. Земля под ногами плыла, и ты не был уверен, что следующий сделанный тобой шаг не станет последним.

Я смотрела на людей вокруг: напряжённые лица мужчин, лукавые — женщин, и радостно-дурашливые — детей. О чём они все думают? Куда бегут, куда спешат, что у них на уме? Ведь как бы я не строила между ними и собой стеклянную стену, было очевидно, что они все живые, может, даже более живые, чем я.

Мы вернулись обратно уже под вечер. Я взяла графин с вином и ушла к себе, не надеясь на возвращение лорда Уайтхилла к ужину.

Очередной одинокий вечер без дела.

Я принялась скакать по комнате, громко напевая одну из глупых песенок про мышку и птицу, размахивать руками и дрыгать ногами.

- Парам-парам-па-па!

Периодически подбегала к столику и прикладывалась к графину. И всё больше лилось из меня песен, причём все — старые, нежно любимые мамой, заслушенные ею до дыр ещё в подростковом возрасте, сплошь — то и дело врубаемые на полную громкость в нашем доме, что всегда вело к тому, что отец закатывал глаза и уходил к себе. Он любил более современную музыку.

Ревность превращает святых в море...

Почему ты никак не посмотришь на меня?

Поскольку, возможно, что ты именно та, кто спасёт меня.

Я закрашу это небо ярко-красной краской...

Что, черт возьми, я здесь делаю? Мне здесь не место.

Я пела то дурным голосом, то, наоборот, старательно выводила каждую строку, путая разные мелодии и сменяя резко одну на другую.

Рядом со мной будто танцевала мама.

- Это новый рассвет, это новый день, это новая жизнь для меня!

Проорала я и раскинула руки:

- И я чувствую себя ПЛОХО-О-О!

Я осела на пол, уставилась на плитки. Сердце громко стучало в тишине. Никакое пение, никакое море, ничто не может спасти меня от чёрной дыры. Одной ногой я уже была в ней. Я постоянно была в ней, просто смотрела в другую сторону.

Вот и всё.

Зачем сопротивляться? Один шаг — и в пропасть.

Иногда нужно просто отпустить себя, позволить сорвать с тела латы, забыть о контроле.

Я завопила в полный голос, плача без слёз.

- За что? За что? За что?

Горло драло из-за крика. Я согнулась, касаясь лбом пола.

Мне было больно, жутко больно, перед глазами плыли образы и лица моих любимых, моих друзей, моя улица, мой дом, да даже мой институт. Эти образы были более смутными, чем год назад. Что с ними? Куда привела большая война? Что происходит? Почему я здесь? А если с ними что-то не то?

- За что, за что мне это, что я сделала, что я сделала, — давилась я словами.

Раздался страшный грохот. Дверь распахнулась, ударившись о стену, впуская в комнату свет.

Олли и лорд Уайтхилл в такие моменты меня не трогали. Я оставалась одна. Наверное, это новые слуги, которые не в курсе моих проблем.

- Миледи, что с вами, на вас кто-то напал? — прозвучало совсем рядом.

Я, ещё пьяная и не совсем понимающая, что происходит, подняла голову.

- Что? Никто на меня не нападал, — голос от крика сел и звучал хрипло.

- Прошу прощения, не стоит обращать внимания. У леди Уайтхилл бывают трудные дни, — послышался неожиданно голос лорда Уайтхилла.

Я тихонько выматерилась. Вот поэтому и не надо лезть, не умеют в этом мире люди сочувствовать и лечить проблемы с психикой.

- Уйдите, уйдите все, — я встала, фигура рядом повторила за мной это движение. В дверях явно жался лорд. Я чуть толкнула неизвестного в сторону выхода. — Всё нормально со мной! Кошмар приснился!

- Пойдёмте, милорд, прошу вас, — пролепетал лорд Уайтхилл.

Я отвернулась от них, сжав руки в кулаки. Злость, что кто-то посторонний застал меня врасплох в минуту моего глухого одинокого отчаяния и стал свидетелем моей боли, заслонила собой всё остальное.

Дверь закрылась, и я тяжело вздохнула. Стянула с ног туфли и завалилась на кровать, вернувшись к горьким слезам, но теперь беззвучным.

* * *

Приглашение к сестре короля пришло спустя пару недель; его принёс высокий и худой посланец Дворца.

Конверт пах цветами, а на печати явно проступали очертания какой-то планеты с хмурым ликом.

Я долго смотрела на лист пергамента, где тонким почерком были выведены изящные слова, полные аристократизма и уважения к адресату. Я была крайне уставшей, и пришлось задействовать все свои силы, чтобы собраться в гости. От частого лежания у меня болела шея и голова, и с большой неохотой я переоделась и отправилась на карете к форту, пытаясь массажем предплечья хоть немного облегчить недомогание.

По совету местной служанки, я попросила Олли вытащить из сундуков отрез северной ткани в качестве скромного подарка (дорогие здесь было дарить не принято).

В этот раз карета завернула в иную арку; комнаты родственницы короля находились в невысоком маленьком здании, стоявшем посреди утопавшего в зелени прекрасного сада.

Именно в саду меня и приняла хозяйка. В тени ветвистых кустов, образовавших что-то вроде беседки, прохладу в которой обеспечивал невысокий фонтан, стоял столик с серебряными чашками и чайником и пара кресел с шёлковыми подушками; на одном из них восседала молодая королевская особа в тёмно-бордовом халате.

Напиток в чайнике напоминал чай, но крепче, с каким-то особым горьковатым привкусом.

Разговор шёл ни о чём и обо всём одновременно; иногда мне было сложно уследить за мыслью собеседницы, из-за чего я то и дело переспрашивала или уточняла. Она перескакивала с темы на тему, следуя какой-то своей особой логике.

- Но всё же, леди Уайтхилл... Прошу прощения за своё любопытство, — в лице южной красавицы не было ни капли желания получить моё прощение, — но ваш брак с лордом — всё ли вас удовлетворяет? Это брак же по расчёту?

По правде говоря, я не поняла, зачем такое спрашивать и зачем сестре самого короля в принципе нужен мой ответ по такой сугубо личной теме. Хотя все любят сплетничать. Даже те, кто не является по природе своей сплетниками.

- Я была одна, и лорд Уайтхилл поступил как честный и добрый человек, предложив свою защиту и жизнь в уважении и почёте. Не все могут похвастаться этим.

- А как же любовь? Ведь любовь так важна в браке, поверьте мне как человеку, прожившему в браке без любви много больше вашего, миледи!

- Я никогда не любила, поэтому не знаю, что теряю. Зато хорошо понимаю, что приобрела.

Но я врала.

Я была влюблена раз.

Он был сыном юриста и учился на одном курсе со мной. На второй или третий день он подошёл ко мне, пожал руку и сказал, что запомнил меня по планшету с яркой неоновой обложкой. Самой яркой на всём курсе. Он попросил у меня конспекты. Я могла бы и обидеться, но его широкая, чуть неловкая улыбка была дружелюбной, а в серых тёплых глазах — ни капли злобы.

Конспектами я поделилась, отправив их ему в тот же час.

Всё последующее обучение мы вместе корпели над домашним заданием, обсуждали преподавателей и помогали друг другу. Нам нравилась одна музыка (каким-то чудом он разделял моё увлечение ретро), обоим не нравилась рыба, мы могли часами обсуждать всё на свете. И я чувствовала рядом с ним хорошо. Будто так и надо было.

Наверное, поэтому я и влюбилась в него: он проявлял заботу и был добр, без задней, очевидно, мысли, но много ли надо юной девушке?

А потом появилась она.

Она была сильной и решительной, обаятельной девушкой с отличным чувством юмора. Она была прекрасна. Без шуток. Густые огненные волосы, пухлые губы, изящные черты лица, миндалевидные карие глаза. Когда я впервые увидела их вместе, улыбающихся друг другу белозубыми улыбками, мне малость поплохело. Я многое когда-то была готова отдать, лишь бы поменяться с ней местами, и чтобы это на меня он смотрел влюблёнными глазами и со мной обсуждал туманные планы на туманное будущее.

Мне он продолжал улыбаться, клал руку на плечо, но всё было не то, всё не так.

Я корила себя за то, что не сделала первый шаг и не пошла ва-банк, боясь потерять его дружбу.

Он остался мне другом.

Воспоминания о том, что могло бы быть, меня приковали к нему кандалами, которые я не могла сбросить. Или не хотела.

Куда как легче любить то, чего не имеешь, чем то, за что нужно каждый день бороться.

* * *

Вероятно, я чем-то зацепила королевскую родственницу, потому что она пригласила меня и лорда Уайтхилла на особенное мероприятие, где дамы должны были показать свои таланты, а мужчины — платить за их показ. Собранная сумма передавалась сестрой короля в специальный фонд (назовём это так), который покупал вещи и продукты сиротам войны. Мне показался такой формат крайне современным и продвинутым, хотя моя сестра обязательно нашла бы пару ласковых слов для организаторов, из которых цензурные образовали бы короткую фразу «Можно было бы передать эти деньги без шоу».

Лорд Уайтхилл был счастлив.

— Асса, горжусь, там можно будет завести столько полезных знакомств!

По правде говоря, для него это действительно было удачным поворотом, но не для меня.

Я никогда не отличалась никакими особыми талантами.

Олли предложила мне спеть, так как я нередко и её «радовала» отрывками из песен моего мира. Она даже раздобыла где-то в доме местный ситар. Похожий инструмент имелся в замке Белых Холмов, и я за долгие месяцы там научилась управляться с ним, наигрывая самые простые из известных мне мелодий.

Главное, теперь было решить, что именно я буду исполнять.

В моей голове было слишком много песен. Почти все — мамины. Сестра не любила музыку, так как она «отвлекала» её от насущных дел. Папе не нравился музыкальный вкус мамы, на его взгляд, она слушала «старьё». Его любимые песни были наполнены басами и лихими битами, я в жизни не смогла бы наиграть их.

Оставалась буквально неделя, когда я вдруг поняла, что именно хочу спеть.

Была одна очень старая группа, чьи песни в оригинале звучали глухо и нечётко, но их тексты и мелодии оказались вне времени, и то и дело выпускались каверы, которые признавались хорошими даже отцом.

Мама и вовсе обожала эту группу и хранила в гардеробе юношеских годов футболку с её лого — ярко-красным ртом с высунутым наружу языком.

Одну из таких песен я вспоминала часто, пока была в Белых Холмах, и даже разучила свою собственную версию популярного кавера. Эта песня словно была мелодией моей души, так точно и ясно она обнажала все её самые потаённые уголки. Мама часто включала её в те дни, когда всё началось.

Потренировавшись, я приняла окончательное решение и принялась ждать мероприятие со странной смесью страха и нетерпения.

С лордом Уайтхиллом мы приехали в форт среди последних из-за его неспособности выбрать подходящий дублет.

— Всё же это благое начинание! — они все называли этот вечер так, видимо, это был их вариант слова «благотворительный». — Я не могу заявиться в дорогой одежде.

Но и в чересчур скромной тоже не мог. Всё же посол.

Лорда Уайтхилла также смутило северное тёмно-зелёное платье, выбранное мной за узкие рукава, и он не сразу внял моим словам о том, что так мне будет удобнее играть на струнах.

Таким образом, одежная дипломатия чуть была не привела к опозданию, которое выглядело бы в глазах довольно педантичных южан ещё хуже роскошного дублета.

К счастью, к вечеру улицы Энчантепе оказались относительно свободны от толпы, и мы без проблем добрались до форта.

Стражи провели нас и парочку богатых купцов к месту сбора.

Это был красивый зал с невысоким потолком, небольшими окнами в резных ставнях и расписанными золотыми цветами ширмами. В нём царила почти что интимная обстановка: горели свечи, едва способные разогнать мрак, пахло чем-то терпким, а помост в глубине зала был засыпан красными лепестками. Чувствовалась рука сестрицы короля.

Многие дамы, к их чести, отказались от роскошных образов, ограничившись редкими доказательствами собственного богатства: то брошка, усыпанная сверкающими каменьями, удерживала чалму, то узоры на ткани переливались от света свечей настоящим золотом.

Моё платье и традиционный северный венец выглядели откровенно скромно. Впрочем, ничего нового, я и в своём мире привыкла к тому, что вокруг меня ходили в большом количестве люди намного богаче и удачливее.

Зихер и её брат Кын также оказались среди приглашённых. Девушка взяла меня за руку и, бледнея прямо на глазах, прошептала, что собралась исполнять народный южный танец. Я не предполагала, что Зихер в принципе способна смущаться или переживать из-за выступления перед публикой.

Мне же было просто дурно: живот крутило, а сердце грозилось выскочить из груди. Но для меня это было нормальной реакцией.

— В прошлом году этот вечер посетил сам король! Если я упаду или забуду танец прямо на глазах у их величества… — от Зихер разило ужасом. Я заметила, как на прекрасном лице Кына тенью застыло неудовольствие.

При плохом освещении я почти не могла разглядеть лиц других присутствовавших, пока они сами не подходили к нам с лордом Уайтхиллом. Лорд Уайтхилл очутился в своей стихии: он увлечённо беседовал, внимательно слушал и задавал правильные вопросы. Я же сжимала в потных ладонях ситар и испуганно кивала невпопад на каждую реплику собеседников.

После небольшой речи сестры короля, в которой она вспомнила о вероломстве западников, оставляющих после себя сотни детей сиротами, начались выступления. Слуга с деревянной шкатулкой ходил вдоль стен и вокруг собравшихся по всему залу компаний, куда мужчины должны были кидать монеты или иные ценные вещи.

Женщины выступали одна за другой: кто-то играл причудливые сложные мелодии, закидывая головы и размахивая широкими рукавами, кто-то, как Зихер, танцевал под музыку, исполняемую сопровождающим лицом (Кын невозмутимо играл, а его сестра выделывала в меру рискованные па), кто-то с выражением зачитывал отрывки из поэм, преимущественно либо любовного, либо героический содержания. Посреди одной такой поэмы дверь в зал раскрылась, и вошли двое мужчин с закрытыми лицами, вызвав целый шторм из недовольных вздохов.

Айгюн объявляла выступающих так, как хотела, и я не могла понять, когда наконец должна была прийти моя очередь. От страха я выпила почти бокал вина, и если бы не лорд Уайтхилл, то, без сомнения, собралась бы на второй круг.

И вдруг Айгюн позвала меня.

Лорд Уайтхилл крепко сжал мою ладонь и ободрительно кивнул. Я на ватных ногах кое-как добралась до помоста и села на его краешек вместо мягкого дивана, который предпочитали другие исполнительницы. Мне было отчего-то удобнее сидеть на жёсткой поверхности (вероятно из-за собственной неопытности в игре).

— Этой песни меня научила мама. Она о том, как из-за смерти дорогого человека весь мир теряет краски. А сердце чернеет, — уточнила я.

Я закрыла глаза, вздохнула и напела мотив.

Все замолчали.

Я вижу красную дверь и хочу, чтобы она стала чёрной

Нет больше красок в мире, я хочу, чтобы они все окрасились в чёрный цвет.

Мой голос не был идеальным, но меня это волновало мало. Перед взором стояли струны, выглядевшие как трещины на дереве. Темнота и выпитое вино позволили легко отключиться от окружавшей действительности. С каждой строчкой я всё больше погружалась в те дни, когда мама врубала музыку на полную мощность, чтобы заглушить собственный ужас.

Когда моя сестра написала заявление об уходе с работы и пошла искать волонтёрский центр.

Когда я уходила мыться в душ и беззвучно рыдала в нём, и вода смывала слёзы с моего лица, унося их с собой под землю.

Я посмотрел внутрь себя и обнаружил, что моё сердце почернело

Я вижу свою красную дверь, и она окрашена в чёрный

Может, тогда мне стоит исчезнуть, чтобы не сталкиваться с действительностью

Это не так-то просто сделать, когда весь твой мир стал чёрным.

В какой-то момент я перешла почти на крик, распевшись, но дальше успокоилась и завершила пение тем же монотонным мурлыканием под нос.

На моих щеках были слёзы.

Чёрное сердце, так оно и было, да. Зачем таить это, зачем прятаться, зачем скрывать.

У меня было чёрное сердце.

Я подняла глаза, и туманный мир вокруг казался лишённым цвета. Как иронично.

Ближайшие ко мне люди смотрели на меня с жалостью и пониманием. Наверняка они слышали истории о погибшем женихе, сыне лорда Уайтхилла, и о том, что я была его невестой.

И вновь ирония: песня ведь пелась от лица молодого человека, чья возлюбленная умерла раньше срока.

Девушка в голубой накидке из первого ряда моргнула и вытерла рукавом глаза.

Пожалуй, мне стоило выбрать что-то из репертуара отца и провалиться, запутавшись в струнах.

Я поклонилась и отошла в сторону, освобождая место для кого-нибудь ещё, кто желал показать свои таланты.

В глазах лорда Уайтхилла виднелись слёзы. Видимо, он тоже вспомнил о своём сыне.

Мне стало стыдно. Моя боль — это моя проблема, и не нужно было напоминать остальным об их собственных бедах.

Остаток вечера пролетел быстро. Айгюн поблагодарила всех за щедрость и отметила разнообразие номеров участниц.

Однако последствия этого дня оказались долгоиграющими. Лорд Уайтхилл, до того момента не слишком беспокоившийся из-за моего психологического здоровья, несмотря на все нелицеприятные вещи, что он от меня слышал, и все некрасивые сцены истерик, свидетелем которых ему приходилось выступать, воспринял моё пение весьма серьёзно.

Следуя логике, что депрессия, дескать, проистекает от безделья, он нанял мне преподавателя по игре на ситаре и преподавателя по литературе, а также возобновил уроки верховой езды. В Южной Гавани мне пришлось научиться сидеть верхом на лошади, но, к счастью, в Белых Холмах необходимость в этом умении отпала. Тут же за меня взялись основательно.

Южанка Эзги, непривычно для этих мест полная, с тонкой кожей, покрытой сеткой морщин, и с пышным пером в белоснежном тюрбане, блестяще владела инструментом. Её пальцы, сохранившие изящность, ловко управлялись с самыми сложными мелодиями, до которым незатейливым песенкам, адаптированным мной под инструмент, было плыть и плыть.

Я занималась с ней два раза в неделю.

Седой старец с трудновыговариваемым именем учил меня литературе Южных и Восточных Земель. Причём, столкнувшись с моим посредственным знанием лексики и письменности, он начал именно с восточного творчества, мотивировав это тем, что на Востоке поэзия де славилась особой краткостью. Конечно, к моему разочарованию, это стихотворения оказались далеки от лаконичности хокку, но от занятия к занятию, от одного выученного наизусть стиха к другому мой словарный запас становился богаче, а письма переставали смахивать на детские каракули.

С филологом на южный лад я занималась три раза в неделю.

На коня меня сажали каждый день.

За домом прятался внутренний двор, надёжно скрытый высоким забором. Прежде мне казалось нелогичным существование массивного забора, когда из кухни прямо на улицу смотрело целое окно, но тут я поняла все преимущества сплошного ограждения. Меньшее количество людей могло наблюдать мои позорные попытки сначала залезть на скакуна без писков и визгов, а потом не упасть с него при движении.

Иногда мы с Олли выходили в город, смотрели на море. Иногда заезжала Зихер, а иногда мы отправлялись все вместе на рынок за покупками.

Можно было подумать, что мне и впрямь стало лучше.

Но это была только видимость.

Я улыбалась, когда того требовал случай, я общалась, я даже почти не пила, но едва оказавшись в своих покоях в одиночестве, я тут же смывала с лица всякое живое выражение и ложилась на кровать, прячась под одеялами и подушками, стараясь лишний раз не ступать на пол, который, как казалось, вот-вот провалится подо мной.

Порой мои проблемы настигали меня посреди дел: слишком душевная мелодия, слишком проникновенный стих, слишком знакомое впечатление или вид, напоминавший чем-то прошлое.

Порой бежать мне было некуда.

Как-то раз мы отправились с Зихер, с нашими служанками и Кыном в качестве сопровождающего на центральный городской рынок. Для таких походов у меня и Олли имелись местные наряды, поскольку наши северные платья слишком выделяли нас из толпы. Намотав на головы тюрбаны, подпоясавшись яркими кушаками и взяв в руки складные деревянные зонты (их громоздкость и одновременная изящность вызывали во мне восхищение), мы залезли в карету брата и сестры и поехали развлекаться.

Я любила южные рынки. Они напоминали мне о детстве: хотя мои родители были столичными горожанами, мои бабушки и дедушки — родом из провинции. В детстве мы с сестрой часто гостили у них; маленькие городки славились старомодными рынками: лотки со свежими овощами и фруктами, коробки с сухофруктами и зеленью, рыба, мясо, конфеты в кадках, шум, гам, сногсшибательный во всех смыслах запах. Продавцы, возвышавшиеся над прилавком, где-то высоко-высоко надо мной, рука сестры, крепко сжавшая мою маленькую ладошку, бабушка, то и дело повторявшая, чтобы мы шли за ней и не отставали.

В столице всё было иначе.

Даже рынки отличались чистотой, аппаратами для чтения кредитных карт и яркими лампами вместо естественного освещения.

Мы продвигались медленно сквозь ряды: Зихер рассматривала товары почти у каждого продавца; те, видя красоту южанки, всеми силами пытались привлечь её внимание. Кын шагал за нами мрачнее тучи. Белая ткань его головного убора превращала его в чёрную овцу: почти все торговцы и посетители носили красные тюрбаны. Так, среди народа, можно было понять, насколько глубоко война вросла в жизнь Южных Земель. Кын был молодым богачом, и его дедушка прикладывал немало усилий, чтобы спасти его от солдатской доли. Помогало то, что он остался единственным наследником по мужской линии.

Олли тащила оба наших зонта, так что мои руки были свободны: я могла провести пальцами по тканям, перебирать бусины, крутить безделушки. Но сегодня мне этого не хотелось. На днях я впервые выехала верхом в город и без происшествий прокатилась по улицам. Я была горда собой и с интересом рассматривала окружение не через узкие оконца кареты. А потом мне стало горько. Так горько, что думала, что я зареву прямо там, посреди площади.

Привкус горечи во рту преследовал меня с того самого дня.

Я адаптировалась. Я училась языку, традициям, езде на лошади, игре на местном музыкальном инструменте. Привыкла ходить в многослойных одеждах, которые завязывали или зашивали прямо на мне. Привыкла к нехватке света и раннему укладыванию спать, как и к раннему пробуждению. Привыкла существовать без Интернета. Я менялась, я училась жить в новом месте, и моя прежняя жизнь смотрела на это с немым укором. Как я могла радоваться новому навыку, которому не место дома? Как я могла подумать на секунду, что верхом на лошади мне ехать комфортнее, чем за рулём привычного электромобиля?

Как я, человек середины XXI века, могу спокойно жить как человек глухих Средних веков?

Как?

Это чувствовалось как предательство.

Пока моя сестра развозит медицинские препараты по лагерям беженцев, я радуюсь экзотичному товару на лотках.

Я смотрела на россыпь стеклянных бус всех возможных оттенков, но ничего не видела.

Я вдыхала аромат специй, но мой желудок глухо молчал, несмотря на ощущавшийся голод.

Я видела алые тюрбаны, но вместо них упорно представляла каски.

Пот потёк по спине, и ткань нижней туники прилипла к коже.

Смуглые лица, будто высеченные из камня, гнусавая певучая речь, летящие одежды, духота, никакого воздуха, ни вдоха, ни выдоха.

Я задыхалась. Грудь сдавило, будто моя одежда стала резко мне мала.

В глазах застыл туман.

Сердце колотилось как бешеное.

У меня началась паническая атака.

Олли шла чуть позади, отстав от нас и задержавшись у лотка с сухофруктами. Служанка Зихер и вовсе испарилась.

Брат и сестра маячили впереди, заговорщически склонив друг к другу головы.

Я была одна.

Нужно было действовать.

Я с усилием заставила себя сделать длинный и глубокий вдох всем телом, включая живот.

Я обратилась к союственному телу: слепым глазам, глухим ушам и слабому нюху.

Серебряная лампа, чья крышка была усыпана каменьями всех цветов радуги. Деревянный зонт, расписанный яркими цветами и листьями.

Что ещё? Что ещё?

Лиловый тюрбан Зихер, расшитый белыми нитями.

Глубокий вдох и выдох.

Мягкая тонкая ткань верхнего платья. На удивление прохладная кожа кошелька, прикреплённого к поясу. Ребристая колкая вязь на широких браслетах.

Заливистый смех Олли. Какая-то весёлая мелодия, которую насвистывал продавец.

Что ещё?

Твёрдое нет, сказанное пожилой женщиной капризному ребёнку.

Глубокий вдох и выдох.

Запах специй. Запах масла. Запах пота.

Глубокий вдох и выдох.

Не здесь, не здесь, здесь ничего нет, чего я боюсь. Успокойся, дыши.

Тело расслабилось, уставшее сердце застучало чуть медленнее, и мир вокруг приобрёл более-менее чёткие очертания.

— Миледи, давайте вам купим какое-нибудь новое украшение на голову? А то венец и венец всё время, — Олли выросла рядом со мной, словно появившись из-под земли.

— Мне и его достаточно, — слабо улыбнулась я, приступив к нетерпеливому ожиданию возвращения в посольский особняк, чтобы снять с себя пропотевшую насквозь одежду. Всё моё тело охватила жуткая слабость.

Зихер повернулась к нам и показала необыкновенной красоты веер, покрытый рисунками павлинов. Кын закатил глаза.

Я повторила слабую улыбку. Что-то мне подсказывало, что из-за намерений Зихер скупить половину рынка в особняк я попаду не скоро.