Носители фонарей (джен)

— Чёрт возьми, Минас! Я должен тебя пять лет ждать, или ты наконец поднимешь зад с дивана?! — кричал мистер Блэквелл на своего сына, что безучастно смотрел в одну точку. И нет, там не было телевизора, картины или чего-либо другого, способного приковать взгляд ребёнка. Имелась там лишь стена нежного горчичного цвета, которую покрасили относительно недавно. 

Минас смог очнуться только после хлёсткого удара по щеке.

— Папа... Мне больно! — начиная плакать, промолвил мальчик. 

— Это твоя проблема. Сейчас же поднимайся и иди одеваться. Надень что-то приличное, хоть один чёртов раз, — процедил в ответ мужчина, моментально удалившись и достав телефон. 

Потерев покрасневшую щеку, ребёнок слез с диванчика и пошёл к себе. Тихо, точно мышь он ходил по дому, чтобы не навлечь на себя гнев отца, что сейчас с кем-то беседовал на повышенных тонах. Из детского любопытства Минас решил подслушать разговор, совсем не подумав о том, что его могли обнаружить. Услышал тот следующее:

— Эта тварь снова меня игнорировала! Как ты его выносишь?! — возмущался мистер Блэквелл.

— ... 

— Нет, это лишняя трата денег. Хоть раз в жизни услышь меня: он не аутист, он просто мелкий гад. Неверно ему диагноз поставили, не находишь?

— ...

— Чего сразу "Дуглас"?! В любой ситуации виноват я! В следующий раз я что-то ему сделаю, абсолютно точно. Либо ты купишь мне сегодня коньяк, либо я придушу его! — именно после этих слов Минас понял, с кем именно и о чём говорил родитель. Он беззвучно заплакал и сорвался с места, чтобы не быть обнаруженным. Страх за собственную жизнь ударил в голову.

Справедливости ради, Блэквелл-младший никогда не чувствовал себя в безопасности, когда оставался наедине с отцом. Помимо агрессивного поведения, что уже являлось веским поводом бояться его, сын считал, что в Дугласе было нечто зловещее. Нечто такое, что малозаметно, но пугающе и ощутимо. Каждый раз когда он повышал голос, Минас дрожал и опасался, что этот день мог стать последним в его короткой жизни. И лишь когда рядом находилась старшая сестра, которую мальчик нежно любил, он переставал страшиться каждого резкого движения. В такие моменты даже отец не казался угрозой.

От нежных воспоминаний мальчонка впал в своеобразную прострацию. Явление это было довольно частым и практически неконтролируемым, к большому сожалению для Блэквелла-младшего. Он, хоть и не воспринимал окружающих в такие моменты, переживал внутри себя бурю эмоций, которую от него порой не удавалось видеть в реальном мире вовсе. Огромный спектр чувств таился в нём, начиная от чистой радости и заканчивая сковывающей тревогой и пронизывающим каждый волосок страхом. Иногда в таком состоянии он ходил, делал что-то, но ничего не осознавал.

Пока его собственные ноги совершали шаги, тот находился в другом месте. Не здесь, но где-то. Пока его голос лепетал что-то, мозг находился на границе между сном и явью. Пока отец злился и верещал, уши словно не слышали. Это туманное ощущение порой совсем не заметно охватывало разум. Так Минас в очередной раз не заметил, как оказался полностью одетым, при этом не в комнате, а уже в машине отца. Немного помотав головой, Минас почувствовал гудящую боль в затылке. Дуглас же бурчал что-то себе под нос, периодически нервно поглядывая на часы. Он сидел до ужаса хмурый, нелюдимый. Пытаясь понять, почему его папа так волновался, мальчишка вспомнил кое-что. Они ведь собирались в гости! К кому, правда, он вспомнить никак не мог. Может, к тётушке? Или к "друзьям" отца?

Минас мало что знал про то, кем являлись все те люди, с которыми его отец то болтал по телефону, то беседовал лично, с радостью выпивая бутылку дорогого коньяка, то контактировал с помощью писем. Слишком уж часто они менялись, постоянных личностей было совсем немного. Но даже их истерзанные алкоголем лица запомнить не выходило. Вместо них в памяти отчётливо рисовалось пятно.

— Приехали! — раздражённо крикнул мальчику Дуглас, расстегнув ремень безопасности. Мужчина тщательно проследил, чтобы мальчик, выбираясь из машины, не испачкал и не помял костюм. 

Что-ж, теперь Минасу предстояло сделать всё, чтобы его весь вечер не замечали. В противном случае отец бы любезно подсветил его мнимым прожектором, сделав из него маленького козлёнка отпущения. Конечно, Дуглас не всегда стремился поведать остальным присутствующим о каждой плохой стороне своего ребёнка, но каждый раз он выказывал пренебрежение и язвительность в его адрес. При этом он и не скрывал того, что не питает особой любви к нерадивому сыночку.

Дуглас и Минас подошли к богато выглядящему дому. Послышался стук.

Дверь отворилась. Хозяин дома предпочёл лично встретить своих

почётных гостей, учтиво заведя ненавязчивую беседу.

— Здравствуйте! — мужчина худощавого телосложения протянул руку Блэквеллу-старшему для рукопожатия, а его заинтересованный взгляд скользнул на младшего.

— Здравия и вам, Оливер, — поприветствовал его Дуглас, уверенно пожав чужую руку.

— Вижу, вы взяли с собой Минаса... Неожиданно, но я не против. Он чудный мальчик, помню, Агния говорила о нём, — добродушно посмеявшись, промолвил Оливер.

— Если бы. Не чудный он, а чудной. Поверьте на слово, — буркнул мистер Блэквелл, пройдя в дом и грубо схватив сына за руку, чтобы он пошёл за ним, и проигнорировав вопрос от владельца дома. Что именно он спросил расслышать, увы, не удалось. Мальчик, в свою очередь, не мог сделать ничего больше, чем подчиниться. Если бы он отказался и стал бы упрямиться, то с лёгкостью бы заработал синяки на руках. Отец всегда отличался сильной хваткой, и Минас не понаслышке об этом знал.

Мистер Оливер, фамилию которого мальчишка никак не мог запомнить, провёл гостей в зал.

— Я скоро вернусь, — после этих слов хозяин дома удалился из комнаты, оставив родственников наедине. Тут же одежду Минаса сильно сжали, заставив его немного вздрогнуть.

— Только посмей опозорить меня. Ты знаешь, Минас, что я могу с тобой сделать. Этот человек — мой партнёр по бизнесу, контракт с ним принесёт мне целое состояние. Подумай трижды своим крохотным мозгом прежде, чем сделать что-то странное. Я же знаю тебя, ничтожество, — злобно прошипел Дуглас, наклонившись к уху мальчика. Рука, что сжимала детский костюмчик, начала трястись. Тут же мистер Блэквелл отпрянул и начал активно разминать кисть, бурча ругательства себе под нос.

До конца Минас не понимал, почему с его папой случилось подобное. От злости? От выпитой им утром бутылки алкоголя? Не важно, почему так вышло, важно то, как это вызывало тревогу у сына, пробуждая погребённую под страхом любовь к родителю.

На счастье Блэквелла-младшего, мистер Оливер не заставил себя долго ждать. Пришёл тот с пачкой бумаг, папкой, ручкой и маленькой упаковкой сока. Он вручил упаковку самому младшему из гостей, а затем обратился к бизнес-партнёру:

— Знаете, Дуглас, нам сейчас не нужны лишние глаза и уши. Не могли бы вы отвести Минаса в другую комнату, пожалуйста? Например, можно было бы познакомить его с моей дочерью, они ровесники. Отвлекать нас не будут, к тому же они ещё и могут стать друзьями! Не идеально ли?

— Отличная идея, — кивнул Дуглас, после язвительно добавив шёпотом — Но я не думаю, что ей понравится его компания. Он, как бы сказать, мальчик особенный. В плохом смысле, к сожалению. Нет на него управы. И не подумайте, я не виноват, я хороший родитель, это у него с рождения...

— Кошмар какой! Бедный мальчик, — с сочувствием покачал головой Оливер, — Однако, мы должны перейти к делу как можно скорее. Моя дочь в комнате, на втором этаже, вы найдёте её сразу, поверьте. Минас даже смог бы найти её сам.

— Хорошо, пусть тогда он сделает это. Время тратить ни к чему. Минас, просыпайся! — прикрикнул на застывшего сына отец. Когда мальчик не отреагировал на просьбу, стало заметно, как Дуглас был раздражён. Он грубо потряс ребёнка, заставив его вырваться из этого практически безжизненного состояния. На глазах льдинками покоились слёзы. Минас не понял, за что ему причинили боль снова. Он моргнул несколько раз, после чего перевёл полный надежды взгляд на мистера Оливера. Однако тот лишь отвернулся, не желая ни видеть эти семейные разборки, ни участвовать в них.

— Иди и поднимайся по той лестнице. Не убейся там, ты должен познакомиться с девочкой. Ты сразу найдёшь её комнату. Ступай, — командирским тоном приказал Дуглас. Он отпустил плечо ребёнка, после вытерев руку об мебель, будто он прикоснулся к чему-то грязному. Затем же тон мужчины поменялся на более сухой деловой, — Оливер, предлагаю перейти к сути...

Минас ковылял на второй этаж. Был он подавлен и опечален тем, что отец снова грубым способом выдернул его из состояния "транса". Затылок ныл, отзываясь неприятными ощущениями.

Но как только взгляд упал на с любовью украшенную картонными звёздочками и динозаврами дверь, тревоги исчезли. Это была определённо та комната. Как и говорил папа, её получилось узнать сразу.

Так как он был вежливым мальчиком, Минас постучался. Тут же дверцу отворила девочка, хозяйка этого кусочка прекрасного.

— Кто ты? — спросила она, вскинув бровки.

— Я Минас! — радостно воскликнул мальчик, глядя на кареглазую фигуру впереди, — К твоему папе в гости пришёл мой папа. Они отправили меня к тебе. Можно поиграть с тобой? Как тебя зовут?

— Хм-м... — задумчиво протянула девчушка, будто сомневаясь, стоило ли отвечать и впускать гостя, — Да, можно. Я Аманда.

— Какое красивое имя! Сестра мне рассказывала, что оно значит "милая, любимая" или "та, которая достойна любви". Тебе подходит! — Минас шагнул в комнату, окрылённый радостью от нового знакомства. В это время Аманда хлопала глазами, малость удивлённая тем, как её новый товарищ вёл диалог.

Любопытный взгляд Минаса метался по комнатке. С нескрываемым счастьем он рассматривал её интерьер. Также ему стало понятно: с этой девочкой у него было много общего.

— А давай поиграем? Например, в войну между ти-рексом и велоцираптором! — внутри мальчика, казалось, пылало целое пламя идей. Жаль только, что его новоиспечённой подруге они не очень нравились.

— Фу! Ужасно! — возмутилась Аманда, вырвав из рук ровесника мягкую игрушку-дракончика. Он сам, однако, не понял, что же ей не понравилось. Минас мог лишь виновато смотреть на неё, пытаясь додумать, что было сделано не так. Может, костюм помялся? Или же всему виной то, что он говорил слишком громко? Пребывая в раздумьях, мальчик вновь отключился от реального мира, безучастно глядя на шкаф с фигурками. Аманда, завидев подобное, покосилась на Минаса. До чего же причудливым мальчишкой он оказался! То предложил играть в войны, то вовсе стал вести себя как выключенный робот...Чего же ещё он мог бы сотворить такого?

— Уходи, чудак, — не особо вежливо обратилась к нему хозяйка комнаты, схватив за руку. Затем она потащила гостя к выходу, явно не желая больше находиться с ним рядом.

Сопротивления её действия не встретили.

Дуглас обнаружил своего нерадивого сынишку сидящим на лестнице. Как всегда тот безучастно наблюдал за чем-то, заметным лишь для него. До чего же раздражающая, однако, была картина.

— И чего ты застыл опять? Чёрт возьми, я же просто хотел, чтобы ты вёл себя нормально! Ты даже этого не можешь?! — возмущался мужчина, прекрасно осознавая, что его слова едва ли встретили бы ответ. Раздражённо потерев переносицу, он схватил Минаса за плечо и потащил его вниз, что-то бурча. Сделка явно не задалась. Блэквелл даже не захотел лишний раз стукнуть сынишку, лишь бы он пришёл в себя, что говорило о многом.

Чтобы заткнуть пережитое им разочарование и пополнить запасы лекарств, Дуглас заехал в аптеку. Рецепт, как всегда, лежал в кармане, ибо без него препарат никакое уважающее себя и свою репутацию место не выдало бы. Кажется, в первый раз после того, как врач прописал ему антидепрессанты, Дуглас почувствовал, что они реально были нужны для него, и что принимать их стоило не только для галочки.

— Ну, я уже ваш постоянный клиент, вы знаете, что мне надо. Но рецепт вот, — Блэквелл протянул фармацевту бумажку, понуро смотря на то, как она прочитала написанный врачом текст, а после пошла искать лекарство.

Дуглас ушёл из аптеки и вернулся домой. Наконец-то можно было спокойно вздохнуть и сослать Минаса куда подальше, лишь бы это дрянное дитя не мешалось.

* * *

Мальчик скрылся в комнате. Он, повинуясь приказу отца, спрятался в дальней части дома, чтобы не отвлекать и не надоедать. Безэмоциональный с виду ребёнок играл с куклами, что когда-то принадлежали его сестре. Сегодня она задержалась на работе, чему её брат вовсе не обрадовался. Желая ощутить те же тёплые чувства, которые он испытывал при контактах с сестрой, Минас стал искать что-то, что ассоциировалось с ней.

Перебрав в голове несколько вариантов, он вспомнил о конфетах, что сестрёнка по возможности давала ему. Это были мятные леденцы. После них дыхание ощущалось так свежо и особенно... Именно благодаря этому Минас любил их.

Желание найти конфетки смогло побороть страх перед гневом отца и стать главной целью. Мальчик аккуратно выбрался из комнаты и отправился искать их.

Отворив шкафчик прикроватной тумбочки, ему удалось найти что-то, что было похоже на сладость, если точнее, то баночку с сорванной этикеткой с чем-то белым в крапинку внутри. Решив, что это являлось именно тем, в чём он нуждался, Минас взял упаковку в руки. Немного постаравшись, он смог её открыть. Первая таблетка полетела в рот, вторая следом за ней, а затем и третья. Кажется, это были не те конфеты, к которым мальчик привык. Жаль, что он понял это слишком поздно.

Раздался грохот. Всё тело начало содрогаться от болезненных судорог. Крики эхом отражались от стен. Минас плакал и не понимал, почему ему стало так больно. Ему казалось, что он ослеп, до того смутными были очертания предметов в отцовской комнате. Набивая себе синяки и ломая кости об пол, ребёнок молился о том, лишь бы хоть кто-то пришёл, лишь бы хоть кто-то помог.

— Папа! — смог прокричать мальчик перед тем, как его вырвало чем-то красным. Чем именно, увы, различить не вышло. Но можно было вполне легко догадаться: на полу остались следы крови.

Зрение окончательно поплыло. В ушах зазвенело. Все звуки слились в пронзительный гул. Быстрые шаги отдалённо зазвучали в коридоре.

Минас открыл глаза. Голова побаливала, а зрение немного плыло. Он не знал, где находился. Не знал, жив был он или же мёртв. Мальчик обнаружил, что не дышал.

Сменив положение на сидячее, он понял, что лежал на чём-то мягком. Потрогав поверхность, ему удалось понять: это были перья. Они отличались необычным пурпурным цветом, таким, который вряд ли удалось бы встретить у реальной птицы. Может, он просто спал сейчас и пребывал в своеобразном сновидении?

Вдруг из раздумий вырвало прикосновение. Осторожное, мягкое прикосновение. Чья-то слегка светящаяся ладонь легла на плечо ребëнка. Она давила не слишком сильно, но ощутимо. Зрение тут же прояснилось, будто благодаря волшебству, и Минасу удалось увидеть того, кто был рядом. На корточках перед ним сидел мужчина с довольно тёмной коричневой кожей и чёрными волосами. Одежда же его выглядела весьма причудливо, точно наряд шута, только чёрно-белый. Глядя на это зрелище, Блэквелл младший невольно вспомнил про французских мимов, о которых ему восторженно говорила сестра. Быть может, этот незнакомец тоже не говорил, предпочитая всё показывать жестами? Однако, Минас на этот раз ошибся в своих суждениях. Тишину нарушил хриплый голос.

— Здра-авствуй, дитя, — улыбаясь, мужчина потрепал мальчонку по кудрявым волосам, — Не ожидал, что ты здесь появишься, будучи столь юным. Но раз так вышло... Позволь мне вести тебя. Я — носитель фонарей, один из тех, кто освещает этот мир. Мы превращаем глубокую ночь в сумерки, направляем и заботимся о том, чтобы вы, люди, прошли свой путь без бедствий. Можешь назвать меня так, как пожелаешь сам. У нас нет имён: мы все практически одинаковые. Но это нас не печалит! Я уже знаю тебя, Минас. Мы встречались, поверь мне.

— Где мы встречались? — спросил Минас, склонив голову набок, — И где я? Я уснул навсегда?

— Не всё сразу, Минас. Мы в реальности, что отлична от твоей. Она просто другая. Здесь другие правила, существа, всё другое. В твоём мире, например, света много, очень много. Здесь же его практически нет. Там ты спишь, здесь же ты находишься в состоянии покоя. В твоём мире поддаётся объяснению всё, здесь же — очень немногое. Пойдём со мной, любопытный мой товарищ, — носитель фонарей помог ребёнку подняться, после чего взял его за руку и начал вести сквозь непроглядный мрак. Только сейчас Минас заметил в другой руке нового знакомого палку с крючком и фонарём, что по цвету напоминал лимон. Любопытство же не покинуло ребёнка, подталкивая его задавать всё новые и новые вопросы.

— А почему у вас такой хриплый голос? Вы болеете? А вам нравится имя Лико? А имя Тео? — шквал вопросов беспощадно обрушился на носителя, несмотря на его попытки усмирить мальчика. Что-ж, ему пришлось ответить на всё это.

— Лишь зло молвит сладкими речами, запомни это, — в голосе на несколько мгновений прозвучало опасение, — А насчёт имён... Каюсь, первое мне нравится больше.

— А какой ваш любимый цвет, Лико? — улыбаясь, Минас продолжил задавать вопросы, стремясь узнать нового друга получше. В конце концов, им предстояло пройти вместе долгий путь, не так ли?

До жути однообразен был путь. Спасали от скуки лишь разговоры и наблюдение за тем, как потрескивал огонёк в фонаре. Интересно, гас ли он когда-нибудь? Чем его тогда зажигали? Может, фонарь когда-нибудь терялся? Буйное детское воображение представило весьма абсурдную картинку: Лико носился по пустоте вместе со своими клонами, паникуя, в то время как некоторые из них искали зажигалку. Так Минас и выпал из реальности в очередной раз, доказывая, что он — мальчик с "особенностями".

К счастью, его быстро вывели из этого состояния. Но вместо привычной боли в затылке ребёнок ощутил... Тепло? Оно сосредоточилось во лбу, успокаивая и удивляя одновременно. Мальчик понял: его поцеловали в лоб.

Из-за появившихся на глазах его подопечного слёз Лико нехотя остановился.

— Что случилось, Минас? — он встал на одно колено перед плачущим, чтобы их лица находились на одном уровне, — Посмотри на меня. Тебе плохо?

— Нет... — Минас замер, никак не находя нужных слов, — Папа никогда так не делал. Мне всегда было больно, когда я был "не здесь".

— Ты больше не почувствуешь боль, — в утешающем жесте Лико погладил мальчика по голове. Кажется, ему удалось понять, что забота для его подопечного представляла собой весьма непривычную для него вещь. Роднее был для сына отцовский подзатыльник, чем заботливое отношение. От размышлений мужчину отвлекли звуки музыки. Если точнее быть, нарушило их покой звучание флейты. Нахмурившись, носитель фонарей обратил внимание на подлетевшую к ним на бумажных крыльях даму. Он узнал её.

— Вау, кого я вижу! Снова ты? — насмешливо спросила незнакомка, хитро прищурившись, — Опять с людишками возишься?

— Кармен, ты же знаешь, что я не люблю, когда мне мешают! — возмутился Лико, довольно забавно скривившись.

— Ох, как же та-ак! Я посмела задеть чувства самого носителя фонарей, какой тяжкий грех с моей стороны! — шутливо раскаялась Кармен. Её мелодичный голос не выражал ни капли серьёзности, лишь игривость и лёгкую насмешку. Невольно Минас поёжился, вспомнив слова нового друга про то, что лишь зло молвит красивыми речами. Он подошёл ближе к знакомому, словно прячась от внимания со стороны женщины. Однако, мальчик всё равно почувствовал на себе её заинтересованный взгляд. Это заметил и Лико. Тот попробовал быстро отвязаться от Кармен.

— Нам надо идти, пожалуйста, сгинь, пока не поздно! — в голосе выражалось явное недовольство. Женщина лишь хохотнула на это.

— Так и быть, я уйду, но должна я сперва рассказать этой чистой душе об одной маленькой легенде, спеть одну небольшую балладу... Позволишь, скряга-носитель? — спросила Кармен, доставая флейту, — Ему же будет скучно торчать лишь с тобой весь путь. Этот антракт просто необходим, да и мальчонке нужно на другие оттенки взглянуть. А то затмит твой тошнотворно-жёлтый все нормальные цвета, и что дальше-то будет?

— Ладно, чёрт бы побрал тебя! — буркнул Лико, не желая больше выслушивать то, что несла эта дама. Иногда её речи становились смутными, малопонятными и практически лишёнными смысла, словно она переходила в некий режим абстракции.

— Итак... — начала Кармен, а затем продолжила нежным мелодичным голосом, — Балла-ада эта-а звучать буде-ет сквозь века-а... О то-ом она-а, как Валто-орна с ре-евностью жгу-учей смири-иться не мо-огла! О то-ом она-а как де-евица услыша-ала могу-учий Ро-ояль, до беспа-амятства влюби-ившись в струн его звуча-анье... История эта-а боли и печа-али полна-а-а...