Только одна ночь, или Розовая пижама (гет)

* * *

Я даже не сразу понимаю, что он заговорил. Слишком долго я говорила одна. Он приподнимает спину, и я вытаскиваю руку, но не отстраняюсь, просто снова трогаю лоб. На этот раз рукой. И снова он не отстраняется, но по выражению его лица я не понимаю, раздражает его этот жест или нет.

— Северус, прости меня, — прошу я снова. — Сейчас я закончу и уйду, чтобы ты отдохнул. — Акцио жаропонижающее, акцио снотворное.

— Подожди, успеешь меня усыпить, — усмехается он. Точно усмехается. Обезболивающее начало действовать, и на месте застывшей от боли маски снова появляется знакомое лицо. — Ты обещала розовую пижаму.

Моему изумлению нет границ. Шуточки, да? Ну-ну, какие еще сюрпризы ждут меня этой ночью.

— Кто тебя так? — решаюсь поинтересоваться. — С метлы упал? Или с Дракучей ивой поссорился?

— Всего понемножку. Сначала мои... коллеги, — он кривится, то ли от отвращения, то ли от воспоминаний, — потом... твои.

Я соображаю быстро.

— Попал в засаду после очередного собрания?

— Да, — неохотно признает он.

— А..., — я хотела уточнить, кто так метко в него попал.

— Забудь, — резко обрывает он, и я понимаю, что это мы обсуждать не будем.

Видимо, рана на руке все-таки от аппарации в таком состоянии. Понятно, почему сюда. Прямо в замок аппарировать нельзя, а от ворот он бы не дошел. И, кажется, я понимаю, откуда это выражение лица и трясущиеся руки. Похожее я видела у коллег, только в меньшей степени. Последствия Круцио. Видимо, сегодня Волдеморт был не в духе. Значит, слишком много Круцио, раз даже Снейп потерял голос от крика.

— Ладно, — мирно соглашаюсь я, — давай я обработаю тебе ногу. Сможешь сам снять штаны?

Он бросает на меня уничтожающий взгляд и встает, покачнувшись.

— Я вижу, ты действительно почти здоров, — улыбаюсь я. — Снова готов испепелить меня взглядом. Ничего, еще совсем немного, и ты от меня избавишься... раздевайся, пойду принесу тебе полотенце и... что-то, в чем спать.

Изогнутая бровь служит мне ответом.

* * *

Эта гостевая комната небольшая, но зато в ее задней части есть крошечная ванная комната с подобием душа. Воды в вычурном баке под потолком, конечно, нет. Я зажигаю свечи, наполняю и подогреваю бак и иду в свою комнату за полотенцем. Хватаю со стула первое попавшееся, заодно беру из-под подушки свои пижамные штаны. Розовые. В дракончиках. Что поделать, это мои личные штаны. Немного трансфигурирую их до нужного размера. Начинаю изменять цвет, но потом, ухмыльнувшись, оставляю как есть. Обещания надо выполнять. У двери останавливаюсь и смотрю в зеркало. Там отражаются очумелые глаза, всклокоченные розовые волосы, щеки с пятнами румянца.

— Кошмар, — констатирует зеркало.

— Заткнись, — бурчу я и выхожу.

Перед дверью в его комнату замираю, переступая с ноги на ногу. Мне вдруг кажется — сейчас войду, а окажется, что ничего не было, он просто приморозит меня взглядом к стене и оставит мучаться от ощущения собственного неуместного идиотизма. Как минимум до утра.

Поворачиваю голову чуть влево — вижу темную дорожку, уходящую дальше в коридор. Нет, не показалось.

— Сангиус терджио тоталум, — не хватало еще, чтобы завтра все любовались на это и паниковали.

Поудобнее перехватываю штаны и полотенце и вхожу. Северус так и остался сидеть в кресле. Брюки, правда, снял. Сидит на краешке кресла в одних трусах-боксерах (хм, надо же), вытянув бесконечно длинные, худые, но мускулистые ноги, и смазывает рану на бедре. Черные волосы, испачканные и спутавшиеся, почти достают до груди и странно контрастируют с бледной кожей. От этого невероятного зрелища — ночью рядом со мной в полутемной комнате сидит практически обнаженный Снейп, который, вроде бы, не против моего присутствия — у меня во рту пересыхает, и что-то щекочет в животе. Никогда не представляла его без одежды. Не думала, что он такой... обычный. Просто худой, жилистый мужчина, с белой гладкой кожей, покрытой ранами, порезами и синяками. Он, оказывается, может уставать. И, наверное, иногда ест что-то, кроме кофе. Спит на боку, подложив руку под щеку.

Ощущаю, что мои щеки горят. Он поднимает на меня спокойный взгляд, не прерывая свое занятие. На ручке кресла стоит стакан с водой. Вот черт, я не подумала, что он хочет пить. Я вообще много о чем не подумала, — вспоминаю я, и краснею еще больше.

— Я принесла полотенце. И брюки. Прости, рубашку не нашла.

Тут он замечает расцветку штанов, и его брови лезут на лоб от изумления.

— О!

— Я... убрала следы в коридоре и на лестнице. Чтобы никто не пугался с утра.

— Спасибо, — помолчав, отвечает он, вернув лицу обычное неприязненное выражение. Правда, меня оно уже не пугает.

— У тебя... сзади тоже надо обработать. Давай я, тебе же неудобно, — он вопросительно смотрит на меня, но я уже подошла ближе и показываю, прикасаясь, — у тебя на ноге сзади порезы... и синяки.

Он уже не вздрагивает от прикосновений и только смотрит со странным выражением. Потом, неожиданно, с видом «умирать, так с музыкой», встает с кресла, поворачивается лицом к кровати и ложится на нее вниз лицом, раскинув руки. У меня по спине бегут мурашки. Ничего себе ночка, — говорю я себе. Вот он, весь твой. Сказал бы мне кто-то утром, что очень скоро я буду нежно прикасаться к ноге Северуса Снейпа, я бы долго смеялась.

Сажусь рядом, капаю ранозаживляющий экстракт. Когда раны затягиваются, беру мазь и смазываю кровоподтеки. Сначала стараюсь не причинять слишком много боли и едва касаюсь кожи, но потом рука сама просит еще прикосновений. Ноги у него, несмотря на худобу и уродливые раны, вполне крепкие на вид и приятные на ощупь. Прямо ночь страсти, — снова говорит мой внутренний голос, — наслаждайся, пока есть возможность, с твоей работой и твоей дурацкой любовью другой шанс выпадет не скоро. Почему-то мне вдруг становится так спокойно и уютно здесь, в чужом доме, в чужой неуютной комнате, с чужим, израненным, опасным мужчиной с неприятным характером. Я подтягиваю ноги на кровать, сажусь удобнее и наслаждаюсь прикосновениями.

Спина у него тоже худая, жилистая. Я не могу больше бороться с желанием прикоснуться и проверить, какая она на ощупь. Тем более, у меня есть прекрасный повод. Темно-сине-красный. И еще один. И еще. Протягиваю руку и касаюсь его спины без разрешения. Он, вроде бы, не против. Или заснул? Вдруг под пальцами ощущается что-то... Присматриваюсь — старые полосы шрамов, длинные, глубокие и белые. Как будто провели когтистой лапой.

Снейп вздрагивает и поворачивается ко мне лицом. Я тоже вздрагиваю от неожиданности.

— Северус, — почему-то шепчу я, — что это? Это же... не сегодня.

Он вдруг резко садится и отбирает у меня баночку с мазью. Свешивает ноги с кровати. Поддерживает здоровой рукой сломанную. Кожа в свете камина и свечей кажется золотистой, а синяки и раны на ней — как пятна леопарда. Смешно. Он на меня не смотрит.

— Ты вроде бы смазала все, что хотела, — цедит он своим обычным мерзким тоном, — благодарю. Иди спать, я больше не умираю. Или тебе понравилось меня трогать?

Я осторожно сажусь рядом. Догадка уже озарила мое и так пораженное за сегодня сознание. Жестокая догадка. Поэтому его тон меня не обманывает.

— Северус, — я стараюсь говорить твердо и спокойно, но получается как-то устало, — все это ты сможешь сделать завтра. Поблагодарить, оскорбить, наорать, проигнорировать. Показать, как тебе противно принимать мою помощь и как бы ты лучше справился сам. А теперь посмотри на меня и просто ответь — это Ремус?

Он, наконец, смотрит на меня и криво улыбается.

— Да. Это Ремус. Довольна? Это не все, еще на груди есть. Да, было больно. Нет, я не виню его. Иди спать.

Я вздыхаю, пододвигаюсь к нему, легко обнимаю сзади.

— Северус, — тихо говорю я, — мне жаль.

— Забудь, — произносит он, — что ты делаешь? Иди спать, правда. Все будет хорошо.

— Я уйду, только посмотрю на тебя в этих миленьких штанах. Сам понимаешь, такой шанс мне больше не выпадет.

Он фыркает. Я расцепляю руки и встаю.

— Иди в душ. Я горячей воды налила. Полотенце на крючке.

— Ну прямо образцовый домашний эльф, — еще раз фыркает он, встает, и, подобрав розовые штаны, удаляется в сторону ванной.

Пока там шумит вода, я пытаюсь очистить одежду от крови. Бытовые заклинания получаются у меня хорошо, я сумела даже устранить кое-какие большие разрезы, но вот с глажкой и аккуратной укладкой вещей дело у меня обстоит хуже. Ну и ладно. Главное, что относительно чистое, сухое и без больших дыр, пусть сам гладит. А я пока отдохну. Сажусь и смотрю в камин, пытаюсь осознать события последней пары часов.

Вдруг понимаю, что вода уже не течет, а Снейп не выходит. Подскакиваю и врываюсь в ванную.

— Северус! Все хорошо?

Он сидит, прислонившись к стене. Помыться, кое-как вытереться и натянуть штаны, как я вижу, сумел, а на большее сил не хватило.

— Что ж ты так врываешься! У меня все отлично. Сижу. Отдыхаю, — он попытался встать, но ноги подвели, и он уселся обратно, пытаясь сделать вид, что так и было задумано.

— Давай руку. Помогу дойти до кровати. Обливиэйт потом наложишь, — я стараюсь не смеяться, но не могу и улыбаюсь. Мокрый, израненный, взъерошенный Северус Снейп в розовых штанах с дракончиками, с гордым независимым видом подпирающий стену ванной — то еще зрелище.

Мы доходим до кровати, и я сваливаю на нее свою ношу.

— Какой тяжелый, — отдуваясь, ворчу я и сажусь рядом. — А на вид такой тощий.

— Но-но. Я нормальный. Это ты слабенькая, — ворчит он в ответ, натягивая на себя одеяло.

— Конечно-конечно. Другие-то девушки каждый день на себе мужчин таскают. Одного на одно плечо, другого на другое и вперед, — ехидно замечаю я.

— Угум, — он пытается удобно устроить руку.

— Я твою одежду почистила и высушила.

— Точно, эльф.

— Да уж получше здешнего.

Он фыркает и вдруг смотрит на меня внимательно и серьезно.

— Тонкс.

— Что?

— Спасибо.

— Э-ээ. Ладно. Ну, я пойду. Тебе надо поспать.

Но я так и не двигаюсь с места. При мысли о своей комнате меня охватывает горькое одиночество и ужас. Не хочу уходить. Хочу свернуться рядом, молчать и держать его за руку. Он как будто слышит мои мысли. Протягивает свою здоровую руку к моей и молча сжимает. Я отвечаю на пожатие. Так и остаемся, держась за руки, он лежит, я сижу рядом. Камин догорел, свечи почти все погасли, а в окно светит кусочек новой луны. Я вдруг ощущаю неимоверную усталость, хочется лечь и не шевелиться. Вдруг он тянет мою руку так, что я оказываюсь почти лежащей на нем. Черные глаза так близко, огромные, обжигающие. Длинные ресницы, тень от них под глазами... или это синяки? Губа прокушена — надо же, и когда успел. Неожиданно он отпускает мою руку, но я не хочу отстраняться и продолжаю рассматривать это странное, некрасивое, но такое притягательное лицо. Он протягивает руку и нежно касается моих губ пальцем. А дальше я уже сама. Я закрываю глаза, убираю его палец от лица и прижимаюсь к его губам своими. Он лежит тихо-тихо, но я ощущаю, как быстро бьется его сердце. Чувствую кровь на губе и облизываю ранку. Он тихо ахает и вдруг обнимает меня обеими руками и целует по-настоящему, нежно, но настойчиво. Когда — спустя час, день, год? — мы отрываемся друг от друга, у меня кружится голова.

— Прости, — вдруг произносит он.

— Почему? — я еще не вернулась в реальность.

— Я знаю, что ты любишь Ремуса. Я вижу, как ты на него смотришь.

— Что?

— И как он на тебя смотрит, когда думает, что ты не видишь.

— Что?

— То. Иди спать. Поздно уже.

Я выпутываюсь из его объятий. Он смотрит взглядом я-понимаю-как-тебе-противно-и-я-виноват. Я улыбаюсь, захожу с другой стороны кровати и ложусь рядом. Смотреть на его изумление очень приятно. Я, наконец, делаю то, что хотела — уютно устраиваюсь рядом, беру его руку и молчу. Он вздыхает непонятно о чем и даже не думает выпускать мою руку.

— Северус?

— Что?

— Ты не будешь слишком против, если я разденусь.

— Что??

— Я не привыкла спать в одежде. А я собираюсь спать. Здесь. Рядом с тобой. Ты будешь очень смущен?

— Эмм.

— Я так и поняла, — я стаскиваю носки и брюки, оставив майку. Одной рукой, потому что вторую он не отпускает. Накрываюсь одеялом.

— Северус?

— Что?

— Ты прав насчет Ремуса. Он вбил себе в голову, что не достоин меня.

— Я знаю.

— Но я докажу ему, что он — как раз то, чего я достойна.

— Кто бы спорил. Спи.

Я улыбаюсь. Придвигаюсь и обнимаю его. Он снова вздыхает и кладет на меня руку. От тепла его тела становится хорошо и спокойно. Наконец организм позволяет себе расслабиться, и все тревоги этой ночи дают о себе знать. Глаза неумолимо закрываются. У него тоже. Перед тем, как провалиться в теплый сон без тревог, я слышу шепот:

— Тонкс?

— Ммм?

— Я рад, что ты бродила этой ночью по коридорам.

— Я тоже... рада, что оказалась рядом.

— Спасибо.

И сон мягко окутал меня.