История одного жиголо (гет)

Из-за встречи с Тео Драко едва не опоздал на Министерский прием. Но вот Малфой, соблазнительный, как Казанова, и невозмутимый, как граф Монте-Кристо, вошел в бальную залу. Горело бесчисленное множество свечей, сверкали россыпью бриллианты, любезные улыбки ослепляли, все блестело, переливалось так, что ничего не было видно. Так, наверно, сияет пустота, — подумал Драко.

— Малфой! — прошипел кто-то сзади. — Что за выходки ты себе позволяешь?! Где ты был? Мне пришлось прийти на прием одной!

— Грейнджер! — усмехнулся мужчина и обернулся.

Это была она.

Черт! Черт! — он же сам советовал ей одеться более сексуально, но не настолько!!

На женщине было классическое черное платье, довольно длинное, но безумно узкое и с таким разрезом, за который стоило бы штрафовать на входе! Тонкий шелк бесстыдно скользил по стройной фигуре Грейнджер, скорее обнажая, нежели скрывая. Окончательно добил Малфоя глубокий вырез на спине. Лучше бы она пришла голой, чем в этом платье! Драко подумал, что ему нужен душ, желательно холодный... очень холодный.

— Танго! — объявил церемониймейстер.

Гермиона по-прежнему метала взбешенные взгляды в сторону Малфоя. Тот окинул взглядом великолепно прорисовывающуюся фигуру, пышные волосы, убранные лишь наполовину — часть локонов небрежно падала на спину, туфли на шпильках — кожаные ремешки обхватывают изящные щиколотки.

— Леди Грейнджер, отчего представительница Магической Британии не танцует? Разве в Англии не любят танго? — спросил министр.

Его улыбка показалась Драко ужасно неприличной и даже похотливой.

— Любят, — сухо ответил Малфой, отвесил легкий поклон Гермионе, и прежде, чем та успела опомниться, они уже сделали первый шаг в танце.

Едва не запутавшись в ногах, женщина хотела возразить, но потом подумала: «Если для блага Британии надо танцевать, то она будет танцевать!»

— Это танго, Грейнджер, расслабься, — раздраженно прошипел мужчина, властно притянув её к себе, — не будь такой бездушной палкой! Это танец любви, хотя нет... танец страсти.

Малфой так её крутанул, что стало страшно и весело, словно она выпила залпом бокал волшебного шампанского.

Это она бездушная?! Кто бы говорил! Лощеный хорек, черствая продажная кукла! Он хочет страсти, он её получит. Гермиона гордо вскинула голову: пристально на партнера не смотреть, только короткие, обжигающие взгляды. Вспомнить проклятые уроки ненавистных танцев. Скользнуть по его телу, коснуться коленом натертого паркета, ощутить рывок вверх. Малфой слишком близко, слишком хорошо ведет, его тело — живой танец, его глаза — спокойный счетчик. Прижимает спиной к своей груди, скользит губами по шее:

— Уже лучше, Грейнджер.

В её крови кипит живой первобытный азарт. Быстрее, ещё быстрее, ноги проворнее мыслей. Его ладони небрежно, собственнически гладят её. Она кружится, кружится, закидывает ногу ему на бедро — чертово платье слишком узкое. Ей показалось, или дыхание мужчины на несколько секунд сбилось, а счетчик в глазах обратился в пламя? Они летают по зале. Гермиона больше не думает о том, что непременно отдавит Малфою ноги, за что он ей уже высказывал, или поскользнется на натертом паркете, партнер слишком крепко держит её. Она хочет этот танец, она хочет этого мужчину, и пусть весь мир летит к чертям!

Малфой обнимал Грейнджер и задыхался, это платье не в меру тонкое, он чувствует женщину, как если бы она была обнаженной. Она слишком страстная, её чувства не затерты великосветскими отношениями, она слишком отчаянная для благоразумной дамы, она так и осталась дикаркой под изысканной маской.

Малфой откинул её, придерживая за талию, волосы Грейнджер подмели пол, а тело выгнулось почти в экстазе, и тут музыка оборвалась.

— Что это было? — думала Гермиона, пока к ним подходили гости выразить своё восхищение прекрасно исполненным танцем.

Племянница министра, прежде не обращавшая на женщину ни малейшего внимания, теперь таращилась на неё, как на звезду мировой величины. А присутствующие мужчины с завистью поглядывали на Малфоя, с небрежным изяществом державшего Гермиону за руку.

— Понравилось? — тихо шепчет он, когда толпа, окружавшая их, потихоньку расходится. — Может, повторим?

— Где? — намеренно сухо спрашивает Гермиона.

И Драко со смехом тянет её на маленький балкон. Они повторяют некоторые па на балконе, но потом Малфой прижимает её к перилам, а она почему-то совсем не сопротивляется...

Этот шелк под пальцами скользил, дразнил, своей холодностью напоминал о тепле женского тела. Грейнджер, позабыв все, выгибалась в его руках, откидывала назад голову, открывая соблазнительную шею. Драко расценил это, как приглашение, и, обжигая дыханьем, начал покрывать нежную кожу поцелуями. Он слишком часто ломал себя, принуждал себя, а сейчас ему просто хотелось целовать Грейнджер, и он делал это. Он гладил её спину, обнаженную дерзким платьем, обрисовывал контур лопаток, скользил языком по выступающей ключице, с удовольствием внимая одобрительному мурчанию женщины.

Её требовательный стон: «Малфой!» и резкий рывок вверх, к её губам. Поцелуи с Грейнджер взрывоопасны, от них сносит крышу, от них рвутся цепи. Гермиона трется об него, последний самоконтроль исчезает в простых командах: задрать юбку, взять...

— Леди Грейнджер! — голос министра врывается реальностью в эту слишком сладкую, слишком нереальную сказку.

— О, простите, — он ошеломлен. Спешно извиняясь, покидает балкон.

Но их искренность разрушена. Гермиона смущенно одергивает платье, пытается поправить прическу, Малфой молчит, потом быстро приводит в порядок одежду и уходит. Он ненавидит Грейнджер: она слишком нужна ему, чтобы её презирать, и слишком далека от него, чтобы любить...

* * *

Гермиона растеряла свою романтичность, когда рыдала в палатке одна, после предательства Рона..., а может, когда посылала Аваду в грудь Беллатрисе..., и в ней точно уже не осталось сентиментальности после трёх вынесенных смертных приговоров. Почему же сейчас ей хочется заплакать, как глупой девчонке, или завыть, как одинокой волчице?

У Драко Малфоя глаза цвета расплавленного серебра, цвета дождя...

Гермиона так и стоит в вечернем наряде у окна в темном холле, она не плачет, только изредка царапает подоконник ногтями. Она так стоит уже долго, очень долго. Ей больно дышать, она ведь покупает его: каждый день, проведенный с ним, каждую его улыбку. Ей было бы легче, если бы он презирал её, но он слишком реалистичен. Его чувства выглядят такими реальными, он потрясающий мастер своего дела — генератор продажной любви!

Довольно сильный удар в дверь и веселый голос:

— Грейнджер! Открывай! Я пришел!

Гермиона, сжимая палочку, аккуратно приотворяет дверь. Малфой стоит под дождем в одной полураспахнутой рубашке и тонких брюках, с непривычным румянцем на бледном лице.

— Миледи! — шутовской поклон.

— Да ты пьян! — ужасается женщина.

— Относительно, — очень светским тоном заявляет Малфой.

Гермиона потрясенно молчит. Пьяный Драко Малфой! Малфой без галстука! Без насмешливых безупречных манер!

Мужчина смотрит на темный вычерченный силуэт женщины в желтом прямоугольнике света и бесшабашно улыбается. Потом поднимается по ступенькам и оказывается внезапно близко-близко.

— Грейнджер! — шепчет он. — Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя удивительные губы? Такие гордо очерченные, насмешливые и одновременно чувственные, почти развратные.

От него пахнет дорогим алкоголем, дождем и Драко Малфоем. Женщина пытается отстраниться, но внезапно оказывается в кольце цепких рук.

— Нет! — его насмешливое теплое дыханье ласкает её лицо. — Ты не сбежишь.

Поцелуй сладкий, неторопливый, томительный. Гермиона вся плавится, она готова упасть Малфою в ноги, целовать его колени. Кто сказал, что у него дамские изнеженные руки, нет, они сильные, искусные, дерзкие. Пальцы мужчины неспешно рисуют странную вязь на её бедре. Спускает платье с плеч, скользит ладонью по обнаженной груди.

— Грейнджер, делаешь успехи. Носить платье без белья — это первый признак аристократки, — тихий хриплый смех.

— Нет! — Гермиона буквально ударяет его по рукам, быстро одевается, — я ещё не настолько пала, чтобы покупать себе секс!

— Значит я — шлюха?!! — бешено кричит Малфой, брызгая слюной. — Ну, скажи это, Грейнджер, скажи это мне в лицо! Не притворяйся чистенькой! Ты же презираешь меня! Ты не хочешь моих продажных поцелуев! А ведь мне герцогини делали минет, да ещё платили за это золотом!

Гермиона стоит, обхватив плечи руками.

— Да, я — шлюха, Грейнджер! Весьма дорогая шлюха, — злобно прошипел он, и вылетел на улицу, под ледяной дождь.

Гермиону била дрожь, она глядела на его прямую спину, обтянутую мокрой рубашкой.

Драко отошел, а потом резко развернулся и крикнул, срывая голос:

— А тебе не приходило в голову, что у меня есть свои желания?! Что я этого хочу? Что игрушка тоже умеет чувствовать?!

Малфой почти скрылся за деревьями, как вдруг Гермиона, рискуя сломать шпильки, да и ноги тоже, кинулась за ним:

— Подожди! Прости меня! Прости!

— Что? — тихо спросил он.

— Прости меня. Я была неправа..., я испугалась, — едва слышно прошептала она.

— Грейнджер! — зарычал мужчина, сгребая её в охапку и целуя с какой-то особенной жестокостью. — Будь ты проклята!.. Будь я проклят вместе с тобой!