Слизеринка (гет)

Почему я помогаю этому убогому придурку? Уже раннее утро, я а так и не смогла заснуть, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Отбить его у Милисенты просто ради того, чтобы доказать всем, что я самая лучшая? Мне это неинтересно. Если я захочу, он будет бегать за мной, как собачонка, бросит Малфоя, пойдет против всего факультета… Но я не захочу. Это слишком просто. Что тогда заставило меня назвать его по имени? Ведь я в упор не замечала его, пока Милисента не сказала, что он — самый лучший. Странно.

Поднимаюсь с кровати и направляюсь в душ — все равно уже не засну. Приведя себя в порядок, медленно спускаюсь в гостиную. Там никого нет, все еще спят. Я сажусь у погасшего камина и подбираю ноги, сворачиваясь калачиком. Миссис Малфой никогда не поступила бы так, но я ведь пока еще не замужем.

Малфой не забыл про мой отказ прогулять Нумерологию и честно отчитал меня за это, когда мы ходили на Астрономическую башню целоваться. В принципе, целоваться можно и в гостиной, но мне больше нравится там, наверху. Это так здорово! Как будто стоишь на вершине горы, а ветер шевелит твои волосы, и кажется, что за спиной вот-вот вырастут крылья… Только я понимаю, что взлететь все равно не смогу: всего один взмах, и грехи утянут меня вниз, в преисподнюю. Как греховны поцелуи Малфоя! Но как сладки!

Незаметно для себя проваливаюсь в полудрему, вспоминая наше свидание. Малфой как удобное роскошное кресло. С ним отдыхаешь телом, с ним устаешь душой.

Просыпаюсь от неожиданно накрывшего меня грохота. Открываю глаза, готовая ко всему… и вздыхаю с облегчением. Посреди гостиной стоит Гойл и неуклюже переминается с ноги на ногу, глядя то на меня, то на поваленный им столик. Я снисходительно киваю головой — все нормально.

— Что это ты не спишь? — спрашиваю я насмешливо. Малфой всегда жалуется, что этих двух оболтусов, Крэбба и Гойла, просто невозможно растолкать.

— Мне нужно сделать Травологию… — понуро отвечает он, глядя на свои огромные ноги.

— Не знала, что ты делаешь уроки, — такое впечатление, что моими устами говорит Малфой.

Гойл смущенно пожимает плечами, и тут я вспоминаю, что Спраут велела ему быть на всех уроках, иначе она поставит вопрос о его отчислении. А он вчера пропустил занятие. И никто даже не сказал, что на то была веская причина. Мне становится неприятно. Это ощущение гриффиндорцы называют совестью, а Малфой — мигренью. Я отворачиваюсь.

Гойл проходит и садится на диван, открывая учебник. Тупо глядит на строчки, но я вижу, что мое присутствие не дает ему сосредоточиться. Но он не попросит меня уйти.

Я встаю и направляюсь к выходу из гостиной. Мне надо развеяться.

Выхожу из подземелий Слизерина и натыкаюсь на Кровавого Барона.

— Доброе утро, мисс Паркинсон! — учтиво приветствует он, снимая свою прозрачную шляпу.

— Доброе утро, — устало прохожу мимо и выхожу на лужайку перед школой. Уж тут-то мне никто не помешает!

Лужайка покрыта снегом. Мне холодно, но морозный воздух освежает и бодрит, придает силы. Я леплю снежок и кидаю его в снеговика, которого сделали малыши. У снеговика отваливается нос, и это меня почему-то очень радует. Настроение резко поднимается. Начинаю вдохновенно обстреливать снеговика, и с каждым попаданием мне становится все лучше.

Довольная, возвращаюсь в гостиную. Гойл по-прежнему сидит на диване, но больше не вчитывается в глупые строчки, а быстро пишет что-то на пергаменте, не обращая на меня никакого внимания. Компенсаторный реферат. Я удивленно смотрю на него. Лицо его приобрело сосредоточенность и серьезность. Видно, что в голове бродят мысли, и, похоже, неглупые. Огромная ладонь смешно сжимает маленькое перо, которое, соприкасаясь с пергаментом, подрагивает, словно говоря: «Отпустите меня!»

Вдруг он перестает писать, откидывается на спинку дивана и критически просматривает свою работу. Похоже, она не очень ему нравится. Он шевелит губами, пытаясь, очевидно, что-то вспомнить, и тянется к учебнику. И тут замечает меня. Неловко улыбаясь, хватает книгу и снова утыкается в нее с бездумным выражением на лице.

Подхожу к нему и бесцеремонно беру пергамент. Он протягивает руку, пытаясь забрать его, но я отхожу к камину и начинаю читать. Почерк у Гойла простой и понятный, как у ребенка. Так. Структура изложения приличная. Можно было, конечно, больше внимания уделить описанию Лакколии, но, в принципе, и так тоже неплохо.

— Слово «используется» пишется через букву «с», — скептически уточняю я. — А Лакколия предпочитает болотистую местность, растет в воде, и ее легко спутать с обычной осокой, а не с кувшинкой.

Гойл краснеет. Возвращаю ему пергамент, и он вносит в работу необходимые исправления. Мы молчим. Гойл собирает свои книги и складывает их стопкой на полу. Я считаю — получается шесть. Не так уж мало для непроходимого тупицы! В воздухе витает напряжение, и мне так и хочется что-нибудь сказать, но я никак не могу придумать, о чем бы заговорить с Гойлом.

Наконец в гостиную спускается Монтегю — капитан команды по квиддичу. Он вальяжно разваливается в кресле и протягивает ноги.

— Приветик, Пэнси, детка! Здорово, Гойл! — игриво приветствует он нас.

— Здравствуй, здравствуй, Томми! — в тон ему отвечаю я.

Гойл подходит и пожимает ему руку.

Монтегю потягивается и лениво интересуется:

— А чем это вы тут вдвоем занимаетесь, пока Малфой сны смотрит?! — он хитро прищуривается, и на его губах появляется нехорошая улыбка.

— Не задавай глупых вопросов, Том, — с угрозой в голосе говорю я. У меня такая чистая репутация, что ни один семикурсник не посмеет наложить на нее свои грязные руки.

— Интересно, а что скажет твой парень, если узнает?.. — от удовольствия лицо Монтегю становится похожим на морду сытого кота.

Вот в этом главная проблема Слизерина. Все так и норовят подставить тебе подножку, все будут только рады, если ты упадешь, ибо каждый видит в тебе не друга, а конкурента. Мое хорошее настроение снова улетучивается. Я безразлично хмыкаю и отхожу в сторону, всем своим видом показывая, что разговор окончен и моя совесть чиста.

Неожиданно Гойл, который все это время молчал, поднимается со своего дивана и медленно говорит:

— Я писал работу по Травологии, а Пэнси помогала мне, ясно?

— Тебе самому-то это ясно?! — весело поддевает его Монтегю и заливисто хохочет. — Да ладно тебе, Пэнси, не дуйся. Не такая ты дурочка, чтобы променять Малфоя на Гойла! Уж я-то тебя знаю… — он игриво грозит мне пальцем, и внутри меня вдруг поднимается непомерная злоба.

— Да что ты можешь знать обо мне?! — не выдерживаю я и быстро ухожу в спальню. Мне почему-то жутко хочется, чтобы моя совесть не была такой чистой.

На уроке Трансфигурации Макгонагалл ругает Крэбба за то, что он превратил Гойла в пса только наполовину. Гойл выглядит комично. Он стоит на задних лапах, пытаясь сохранять вертикальное положение, поскольку выше пояса он продолжает оставаться человеком. Над ним все смеются. Над ним нельзя не смеяться. Он даже более убогий, чем Лонгботтом, одну руку которого Поттер умудрился превратить в жабью лапку.

Я успешно превратила Малфоя в кота. В белого, поджарого кота, который теперь удобно устроился у меня на коленях. Но он тоже смеется над Гойлом. Я чувствую, как сотрясается от смеха его тело.

Возвращаю Малфою его человеческий облик и получаю десять баллов для своего факультета. Теперь моя очередь быть учебным пособием, и Малфой взмахивает палочкой. Я превращаюсь в кошку. В черную пантеру. Медленно и неприятно, но как эффектно. Все смотрят на меня. Все восхищаются мной. Именно мной, а не мастерством Малфоя. Я на вершине блаженства. Гордо обхожу класс. Все смотрят на меня и опасливо отходят в сторону. Боятся…

Подхожу к Гойлу и резко оборачиваюсь к нему, показывая ровный ряд опасных зубов. Я хищница, я готова укусить! Он неподвижно стоит и смотрит на меня. В его глазах нет вызова, упрека. Но нет и страха. Он не боится меня! Я со злостью впиваюсь в снова ставшую человеческой ногу. Ощущаю во рту терпкий вкус крови…

Макгонагалл превращает меня обратно и, страшно ругая, снимает со Слизерина тридцать баллов. Я бросаю взгляд на Гойла. Ему больно. Но он спокойно стоит, не глядя на меня. Закусывает губу и отходит в сторону, садясь на свое место. Он ничего не скажет. Я знаю. И это ужасно бесит меня.

— Зачем ты укусила Гойла? — спрашивает меня Малфой, когда мы сидим за обеденным столом.

— Я хотела укусить Поттера, но боялась подавиться его костями, — не хочу обсуждать это. И мне противно слышать, как Милисента суетливо бормочет Гойлу на ухо ласковые слова, пытаясь утешить.

— Я как-то не заметила, Гойл, что тебя что-то расстроило, — зло говорю я, с неприязнью глядя на Милисенту. Она замолкает и отворачивается.

— Меня ничего не расстроило, — спокойно говорит Гойл, не глядя на меня, и меня вдруг разбирает истерика.

— А если я разобью вот это блюдо о твою пустую голову, это тебя расстроит?! — почти кричу я. Самообладание улетучивается с каждой секундой.

Гойл вздрагивает, сутулится, пытаясь скрыться от моего гнева, и молчит, тупо глядя на то самое блюдо.

Вскакиваю с места и быстро выхожу из зала. Надо держать марку. В спальне я подбегаю к тумбочке и, схватив графин с водой, швыряю его о стену. Помогает. Действительно, это очень успокаивает, когда ты делаешь кому-нибудь больно. Пусть даже этот кто-то — всего лишь графин.

— Reparo, — мне вдруг очень хочется спать. Я ставлю обновленный графин на место и иду на урок к Хагриду.

Лесник сегодня явно в хорошем настроении, что невероятно плохо влияет на настроение Малфоя: он ненавидит Хагрида. Я бы тоже ненавидела его, если бы мне не было жалко этого большого ребенка. Мне кажется, Гойл, когда вырастет, станет таким же. Снова бросаю взгляд на Гойла, который плетется вместе с Крэббом сзади, не решаясь подойти ко мне. Они о чем-то увлеченно беседуют, поэтому врезаются в нас с Малфоем, не заметив, что мы резко остановились.

Я интуитивно сжимаю руку Малфоя, но тут же отпускаю: все равно защиты от него не дождешься.

Причина моего волнения проста: на полянке нас ожидает сюрприз в виде лохматого носорога.

— Это не просто животное, — поясняет Хагрид. — Это — шерстистый носорог. Этот вид вымер почти два миллиона лет назад, а вот сейчас магам удалось возродить… Их еще только пять во всем мире существует… Вот… и один из них у нас… большая честь Хогвартсу и Дамблдору! Да.

— По-моему, — с хрипотцой в голосе говорит Малфой, — тут два шерстистых носорога, и один из них говорящий.

Он намекает на Хагрида, провоцируя Поттера и компанию. Крэбб и Гойл подобострастно хохочут. Я выдавливаю подобие улыбки и отворачиваюсь: мне все это уже надоело. Гойл стоит рядом и теребит руками мантию, словно не зная, куда их деть. Почему я обращаю на это внимание?

Злость на Гойла уже прошла. Остался неприятный осадок. Глупо получилось: надо же было так сорваться на пустом месте!

После ужина возвращаемся в подземелья Слизерина. Милисента тащит меня в спальню, чтобы показать, какое платье ей прислали к балу. Оно зеленое с красными розочками на рукавах. Почти такое же было на мне на Святочном балу, я тогда училась на четвертом курсе. Это был мой первый бал, на который я пошла с Малфоем. Он эффектно обошел всех конкурентов, и с тех пор я — табу для остальных парней.

Рождественский бал уже меньше, чем через неделю. А мое платье еще не готово. Его просто нет. Такого со мной раньше не бывало. Обычно мои наряды прибывают очень рано, но сейчас не тот случай. Дело в том, что я вообще не заказала себе наряд. Мне просто не хотелось этим заниматься. Мне, у которой больше косметики, чем у всех гриффиндорок вместе взятых! Мне, у которой самый богатый гардероб в школе! Я определенно схожу с ума.

Сажусь на кровать и начинаю активно обдумывать свое платье, односложно отвечая на вопросы Милисенты о том, какую прическу ей лучше сделать. Но в голову ничего не приходит. Совсем ничего.

Расстроенная, ложусь спать, не пожелав Милисенте спокойной ночи. Вспоминаю, что Малфой ждет меня в гостиной. Не без злорадства думаю о том, что мальчикам в девчоночью спальню не пробраться, и спокойно засыпаю, изможденная прошлой бессонной ночью.