Немного истории (джен)

Драббл переведен на Фэндомную битву-2013

Она поняла, что происходит что-то неладное, когда ее ловчий сокол врезался в другого, рухнул на несколько футов вниз и неуклюже выправил полет.

Кобыла нервно переступила с ноги на ногу, взмахнула хвостом и насторожила уши. Любая другая сорвалась бы с места, но хватило нескольких ласковых слов и энергичного нажатия ноги, чтобы она подчинилась воле хозяйки. Ни Нолли [1], ни Роберт [2] ничего не заметили, так что она отъехала в сторону и стала ждать.

Она даже бровью не повела, когда перед ней возник огромный филин, с которого на время спали скрывающие чары. Елизавета приглашающим жестом протянула руку, словно это был один из ее собственных соколов. С привычной легкостью обнаружив свиток, она развернула его и прочитала:

«Под дубом в половине десятого

Люциус Арман Малфой».

Временами он бывал просто невыносим.

* * *

Не в первый раз она подумала, какой дурой надо быть, чтобы бродить по замку в такую пору, словно влюбленная простушка. Будь она суеверна, могла бы вообразить, что ее завлекает сам дьявол.

— А вот и королева-девственница, — протянул чей-то голос, и она остановилась как вкопанная. Из тени появился высокий джентльмен с золотыми волосами и темными глазами, пронзительностью не уступавшими ее собственным.

Он улыбнулся, словно поясняя шутку:

— Простите, но так вас величают в последнее время.

Она расправила плечи, приподняла брови и протянула руку. Он с молчаливой покорностью опустился на колени и поцеловал ее пальцы.

— Лично я предпочел бы величать вас Астреей. «Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna» [3].

— Вы проделали такой долгий путь, чтобы сказать мне комплимент? — спросила она, позволяя ему подняться.

— Отнюдь. Я подумал, что если вы присоединитесь ко мне, я мог бы немного вас позабавить.

Взмахом руки он указал на дальний холм, где, как она увидела, на фоне ночного неба плясали языки пламени.

Словно прочитав ее мысли, он пригнулся и добавил, щекоча дыханием ее шею.

— Ничего непристойного, могу вас заверить. Никаких оргий и тайных сделок с сатаной.

Она усмехнулась:

— Ежели верить любезной кузине Марии [4], именно так я и коротаю ночи.

Опершись на предложенную руку, Елизавета двинулась за ним по полю. Неважно, сколь диковинное зрелище ей предстоит: страха она не выкажет. Доблести в ней хватит на десяток мужчин.

Приблизившись, она увидела, что в небе, подобно сотням звезд, сверкают свечи, а под ними собралась огромная толпа. Что-то вспыхнуло золотом, и вверх взмыли метлы. Они несли людей так же уверенно, как хорошие лошади. Раздался гулкий удар, словно по кожаному мячу. Она смотрела, как люди на метлах мечутся в воздухе, а толпа под ними радостно кричит.

— Раны Господни! — прошептала она.

— Мы называем это «квиддичем».

Примечания:

1. Нолли (Knollys) — знатное и влиятельное оксфордширское семейство, верно служившее Тюдорам, начиная с основателя династии Генриха VII. Были в родстве разом и с Сесилами, и с Деверо. (Уолтер Деверо, второй граф Эссекс, злосчастный фаворит Елизаветы I и главный враг Роберта Сесила, был сыном Летиции Нолли). При Стюартах и Ганноверах Нолли также сумели отличиться. Вполне могут считаться маггловским аналогом Малфоев. Последний в роду сэр Генри Нолли умер в 1930 году.

2. Роберт Сэсил, первый граф Солсбери — бессменный первый министр Елизаветы I, образец государственной мудрости и преданности монарху. Правда, графом Солсбери его сделал уже Иаков I.

3. Как и положено образованному елизаветинскому вельможе, Люциус Малфой в виде комплимента цитирует четвертую эклогу Вергилия, содержащую прорицание о наступлении золотого века (и пришествии Христа): «Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство» (ст. 6). В строгом соответствии с маггловским придворным ритуалом находится и имя Астрея — так называли греческую богиню справедливости, в золотой век жившую с людьми на земле, и под именем Девы ставшую созвездием Зодиака. Лесть, по просвещенным меркам XVI века, совершенно банальная и заурядная.

3. Любезная кузина Мария — это, понятно, королева шотландская Мария Стюарт. Кузины друг друга сердечно ненавидели по общеизвестным причинам.

Автор — Sera dy Relandrant

Натэль, с благодарностью за портрет Люциуса Армана Малфоя!

1507 год, царствование короля Генриха VII

Пламя в камине вспыхнуло ядовитой зеленью, и из камина в вихре черного бархата и алого шелка выступил мужчина. Кузен Арктурус всегда отличался экстравагантностью. Он побывал при дворе прославленного покровителя сатанинских искусств герцога Падуанского и усвоил обычаи пропитанной вином и охваченной колдовской прелестью Италии. В нем так и остался этот чуждый привкус. Впрочем, кузена Арктуруса едва ли можно было считать англичанином, хотя тот был рожден и вырос в самом сердце острова. Англичане — люди, в них есть хоть что-то человеческое.

А в кузене Арктурусе человеческого не было.

— Кузен Томас, — произнес Арктурус Блэк с ледяной вежливостью и нескрываемым презрением, смешавшимися в его голосе как сахар с молоком. — Уповаю, вы в добром здравии.

— Благодарю, — ответил Томас Болейн, наклонив голову с приличествующей придворному кавалеру любезностью. — Не изволите ли присесть?

Но Арктурус на него не смотрел. Он оглядывал роскошную, увешанную гобеленами комнату, в которой Томас решил провести тайную встречу. И, похоже, не ошибся. Причудливая форма (восьмиугольная комната находилась в одной из башен), богатство обстановки, приятный вид из окна и удачное расположение… Да, похоже, ему впервые удалось впечатлить кузена тем, чего сумел добиться презираемый отпрыск, сквиб, позорящий имя рода. Он наслаждался.

И тут Арктурус рассмеялся:

— Что за пестрота! — воскликнул он. — Что за низменный вкус! Поражаюсь, как ты такое выносишь!

Он помолчал и задумчиво добавил:

— Впрочем, поскольку ты совсем омагглился, тебе, мнится, все равно.

Он улыбнулся:

— Магглы не слишком-то приметливы, верно?

Тонкими, изящными пальцами (полагаемыми признаком высокого рождения в обоих мирах) он провел по гобелену.

— Лани, которые не могут взлететь, чтобы уйти от погони. Нимфы и русалки, которые даже не улыбнутся. И ты считаешь это искусством?

— Они двигаются, — сказала она печальным шепотом. Голос был еле слышен, но сын разобрал. — В моем мире они двигаются.

И она отвела тоскливые черные глаза от картины.

— Благодарю за любезное приглашение, кузен, но рассиживаться мне недосуг. Мы переговорим (тягостный, но необходимый разговор), и я вас покину. Через час собирается Визенгамот и мое присутствие обязательно.

— С чего бы их заинтересовало мнение неотесанного юнца? К тому же из Блэков?

Томас холодно улыбнулся. Благодаря материнским урокам он достаточно разбирался в извивах магической политики, чтобы уязвить кузена.

— Кресло в Визенгамоте вместо жениного приданого? Я слыхал, у Гонтов с родовитостью куда лучше, чем с галлеонами.

Арктурус усмехнулся:

— С родовитостью у них лучше некуда по обе стороны Границы, — небрежно заметил он. — У вас Гонты и Певереллы родня Плантагенетам, а у нас…

— Почти тысяча лет безупречно чистой крови, — сказал Томас. — Ежели бы могли, объявили, что происходят от Юлиев.

— Которые в Риме были чем-то вроде Блэков, — сухо ответил Арктурус.

Блэки были вполне почтенным семейством: уже двести лет род считался чистокровным, им принадлежало несколько маноров, на их землях трудились вилланы-магглы, и они раз или два попадали в Визенгамот. Но с Певереллами, Гонтами или Гэмпами им было не равняться. Годились в женихи дочерям в захиревших младших ветвях, и не более того.

— Блэки, Болейны — разница невелика, — продолжал Арктурус. — Слыхал, ты взял жену из Говардов. Дочка герцога Норфолкского — неплохо для выскочки купеческого рода, верно? — Он изогнул губы. — Впрочем, с материнской стороны это не такой уж мезальянс. Твоя матушка, при всем ее убожестве, как-никак, была из Блэков.

— Сквиб, как и твой первый ребенок, — сказал Томас. — Коли в твоем письме правда. И довольно посылать мне сов.

— Почему же? — невинно поинтересовался Арктурус.

— Слуги, — пробормотал Томас. — Совы… пользуются у них не самой лучшей репутацией. С тем же успехом мог бы прислать ворона. Случился бы такой же переполох.

— Что взять с деревенщины? — фыркнул Арктурус. — С каких пор у прислуги право на собственное мнение? Что за мерзкий обычай держать маггловских слуг! От домовиков гораздо больше толку. И хлопот с ними меньше. Магглы годятся только для постели.

— Вернемся к делу, — отрезал Томас. Арктурус заманивал к себе деревенских девушек, и зельями и чарами превращал в игрушки для развлечения (в темнице). Говорить об этом было противно. — Ты написал, что моя новорожденная дочь — колдовское отродье. Что она ведьма. Как ты узнал?

— Сразу после рождения ее имя появилось в хогвартских списках, — небрежно заметил Арктурус. — Заглянуть в них нетрудно, во всяком случае для члена Визенгамота. — Он нахмурился. — А моя дочь оказалась сквибом. — Он произнес это слово так, как сказал бы «шлюха». — Лучше бы ей родиться мертвой.

— Утопил бы, как котенка, когда обнаружил правду.

— У жены чересчур мягкое сердце. Мы думали отправить ее куда-нибудь в глушь, а, как войдет в возраст, выдать за какого-нибудь безвестного маггла… как семья поступила с твоей матерью. Но потом появилась гораздо лучшая мысль: мы их поменяем.

Томас приподнял бровь.

Арктурус нахмурился.

— К чему тебе ведьма? Что мне делать со сквибом? Она пошла в меня: хороша собой и крепка здоровьем. Будет рожать сыновей — от магглянок больше ничего не требуется.

— А ведьмам требуется ум, — презрительно заметил Томас.

Аркутурус еле заметно улыбнулся.

— Ум, — согласился он. — А еще умение управляться с палочкой и широкие бедра, чтобы легко рожала. Может, мы будем поразборчивее. Может, поэтому вы до сих пор копаетесь в грязи, а мы ушли далеко вперед.

Томасу это казалось странным.

— И вы на долгие годы отправляете и сыновей, и дочерей учиться магии в Хогвартс? К той поре, как ваши дочери окончат ученье, они, должно быть, слишком стары для первого замужества.

— Восемнадцать лет, или вроде того, — согласился Арктурус. — Староваты, конечно, но в приличных семействах принято устраивать обрученье в одиннадцать лет, до того, как их отсылают в школу. А летом того года, когда им исполняется четырнадцать, устраиваем свадьбу.

— И муж с ней спит?

Арктурус рассмеялся.

— Нет, — признал он. — В Хогвартс принимают детей, а не младенцев. Этим летом, — добавил он, — я выдаю свою младшую сестру Ликорис за наследника Яксли. Ей — тринадцать, ему — пятнадцать. Когда закончат школу, заживут вместе как муж и жена. Мы не считаем поздние роды большой бедой. Наоборот, мать и ребенок от этого только здоровее. Тринадцатилетней девочке трудно выносить ребенка. Может, поэтому леди Маргарет Бофор так и не родила другого сына, кроме скопидома Генриха.

— У моей дочери светлые волосы, — сказал Томас. — Как у ее старшей сестры Мэри. У твоей должны быть черные.

— Все, что потребуется — заклятье на нянек. Старые воспоминания сотрем, новые наложим, — хладнокровно продолжал Арктурус. — Девочки в родстве. Между ними довольно сходства, чтобы моя дочь сошла за твою. А твою жену…

— В этом нет нужды. Госпожа моя супруга не видала дочь с крестин. Вряд ли она помнит, какого цвета у той волосы или глаза.

Арктур приподнял брови:

— Ну да, она же состоит в свите королевы и все время проводит при дворе. Вряд ли дочь заинтересует ее раньше, чем войдет в брачный возраст. Какая чудная жизнь ждет мою дочь в твоем поместье: будет прозябать в деревне, пока не расцветет, после чего ты выдашь ее замуж и отправишь ко двору, растрачивать юность на угождение королю! А когда красота увянет, ее снова сошлют в деревню воспитывать потомство, вести счета и вздыхать о былом. Наши женщины должны на коленях благодарить любого Бога, какой существует, за то, что родились ведьмами.

Томас нахмурился.

— Так что, по рукам?

— Говоришь, словно лавочник, — фыркнул Арктурус. — Стоило бы помнить, кто ты есть — сын Блэков, супруг одной из Говардов.

— Сын той, от кого отреклись Блэки, и супруг самой распутной из Говардов, — ответил Томас, улыбнувшись одними губами. — Может, честная кровь купцов Болейнов стоит не меньше, чем кровь моей жены и матери.

— Так значит, решено, — сказал Арктурус. — Я пришлю домовика с ребенком в любой удобный тебе час. Уверяю, ты не пожалеешь, что пошел на сделку.

— Разве это сделка? — беспечно заметил Томас. — Блондинку на брюнетку, ведьму на сквиба — какая разница, если обе — женщины?

Арктурус улыбнулся:

— И верно, какая разница?

* * *

1536 год, царствование короля Генриха VIII

В марте Министерство стало издавать маленький еженедельный листок. Он назывался «Пророк» и печатался на манер тех листков, что можно было раздобыть в Италии и кое-где в Испании. Вещь нужная и довольно полезная: на одну десятую новости, еще на одну — рецепты и объявления, и на восемь десятых — сплетни.

Андромеда с детьми как раз приехали на неделю погостить. Муж Андромеды, Консус Певерелл, был во Франции, вел там какие-то переговоры, и той наскучило в замке Певерелл с одной только свекровью для кампании. Арктурус яростно, безумно гордился ее браком: первая невеста из Блэков, которая вышла замуж за Певерелла, подумать только! Временами он полностью забывал, что Андромеда вообще не из Блэков: такая она была прелестная, стройная, с золотистыми волосами и то игривыми, то коварными повадками. В дуэлях ей не было равных. Маггловское отродье. Первая красавица колдовского мира.

Младшему сынку Андромеды, шестилетнему Ромулу, было велено читать «Пророк» вслух для дедушки и бабушки.

«Маггловские новости», — важно провозгласил он.

— А зачем нам маггловские новости? — неожиданно спросил десятилетний Меркурий. — Кому интересны эти твари?

— Чтобы знать врага, — серьезно ответила Андромеда, и со смехом добавила, — На будущий год ты столкнешься с отродьем этих тварей в собственном классе. Лучше заранее знать, на какие выходки они способны.

«Казнь Ее Величества, королевы Анны, состоялась…»

Арктурус нахмурился.

— Убил, значит, — тихо пробормотал он, пряча лицо. Его жена закусила губу и низко склонила голову.

— Нашел себе хорошенькую малютку из Уилтшира вместо этой офранцуженной стервы, — небрежно заметила Андромеда, тряхнув длинными золотистыми кудрями. — Будем надеяться, та положит сына ему в колыбель, а не то сложит голову на плахе.

— Он и вправду женится на мистрисс Джейн Сеймур?

— Ходят такие слухи, ежели верить твоему любезному батюшке, сын мой. Ему ли не знать: они с министром магии не разлей вода, а к тому прислушивается сам король.

— Зачем? — внезапно спросил Ромул. — Зачем министру магии, чтобы к нему прислушивался король. Он, конечно, король, но все равно…

— Тварь, — холодно обронил Арктурус. — Тварь он и есть.

Андромеду его слова позабавили:

— А я-то думала, мой батюшка научит внука политичному обхождению! С чего бы этому известию так тебя тревожить ? Все знали, что он изведет королеву, не тем путем, так этим. Разве ж это не милость — призвать французского палача, когда все его поданные мечтали отправить ведьму на костер? — Она фыркнула. — Должно быть, это очень больно! Помнишь историю о Венди Дикой? Или это была Дикка…

— Маггловская королева ведьмой не была, — сказал Арктурус, поднимаясь на ноги. Он смотрел на свою золотоволосую дочь и думал о черноволосой девочке, которую никогда не видел, но о которой много слышал. Глаза черные, волосы смоляные, а душа чернее, чем у ведьмы. Дочь Блэков. — Не была она ведьмой.

* * *

1961 год, царствование королевы Елизаветы II

— Мама, я подменыш?

— Мерлин, Цисси, конечно нет! С чего тебе это в голову пришло?

Шестилетняя Нарцисса забралась к матери на колени и хмуро потянула прядку золотистых волос.

— Это Белла, — сказала она мрачно.

— Не позволяй сестре обижать себя. Ты же знаешь, какая она.

Знаю!

— У меня желтые волосы.

— На мой вкус, они красивее, чем черные. Только не вздумай повторить это отцу.

— Только у меня одной желтые волосы!

— Нет, милая. Я и до тебя видела блондинок. Одну или двух. Может, даже троих.

— То есть я — единственная из Блэков, у кого желтые волосы.

— Как у маленькой пчелки, — нежно сказала мать, целуя дочку в щеку. — Черный и золотой.

— Словно я с Хаффлпаффа. Так Белла сказала.

— Я с ней поговорю. Что случилось?

— Мы с Медой читали «Принцессу и нищего»…

— Что, снова?

— Да, снова, — заявила Нарцисса. — Такая красивая история!

— Она взята у магглов. У них, кажется, она называется «Король и нищенка». Почему бы вам не почитать сказки барда Бидля? В мое время…

— Они такие старые!

— Тут я с тобой не соглашусь. Значит, вы читали книжку и...

— Белла сказала, что это про Андромеду Блэк. Не про Меду, а про одну леди, которая жила давным-давно…

— В шестнадцатом веке. Она приходится тебе родней. Но это же сказка, ты понимаешь. Она не имеет никакого отношения к реальности.

— У нее были желтые волосы.

— Не желтые, а светлые — звучит лучше. Да, так оно и было. И она считалась первой красавицей на свете. Вышла замуж за Певерелла. Надеюсь, ты со временем заключишь такой же удачный брак. Хотя Певереллов больше нет, и теперь мы, Блэки, заняли их место. Так что твой жених в любом случае будет ниже тебя.

— Она была подменышем — принцесса в той книжке. И волосы у нее были желтые, но она стала Блэком, так что…

Мама рассмеялась.

— Бедная моя Цисси, все-то у тебя в голове перепуталось! — сказала она, гладя ее по мягким волосам. — Дурочка ты моя! И ты из-за этого расстроилась?

— Но это же правда?

— Конечно, нет. Разве ты была бы такой красивой, если бы не была моей дочкой?

Цисси благодарно улыбнулась:

— Ты думаешь, я такая же красивая, как ты, мама?

— Гораздо красивее! Хочешь знать, что рассказала мне мадам Малфой? Что ее сын говорил про тебя?

— Люциус? — глаза у Цисси вспыхнули. — Что он сказал?

— Ну…

Оригинал — здесь: http://www.fanfiction.net/s/6806624/1/Changeling

Автор: silverbirch

Четвертый драббл из серии «Мы тоже люди».

Аннотация: Люциус Малфой размышляет о своей жизни. И о том, чему учить внука. «Для истории отдельный человек не значит ничего. Я — только звено в цепи, которая не должна прерываться».

Я много времени провожу в этом кресле. Отсюда открывается лучший вид на поместье. На ту его часть, что осталась после выплаты репараций. Наш род любовался этим видом почти тысячу лет, а тем, что расстилается до горизонта — гораздо дольше.

Историки пишут, что мы появились на острове в свите Вильгельма [1], когда тот прибыл, чтобы заявить права на трон, принадлежавший ему по праву рождения. Это правда, но не вся. Мы вернулись на остров вместе с Вильгельмом, вернулись ровно через тысячу лет после того, как Светоний заставил нас уйти [2]. Тогда мы звались «Маолафвр» — «Великие слуги». В силу чистой случайности, когда прозвище приспосабливали к вульгарной галльской латыни, получилось «Малфой» — «Дурная вера».

Мы всегда были слугами, потому и выжили. Ни один из моих предков не стал Министром Магии, да они и не стремились к этому. Власть — это ответственность и возможность потерпеть поражение. Гонты и Певереллы искали власти, и их имена остались только в учебниках. А Малфои все еще здесь. Мы не стремились на первые роли, и свое влияние — и состояние — прибрели, поддерживая тех, кто поднимался на самую вершину. Такая поддержка по необходимости опирается на трезвый расчет, потому что династии приходят и уходят, политика меняется, даже вера — и та не остается в неприкосновенности.

Когда сегодня рассуждают, стоит ли рисковать своей шеей, речь идет об ущербе для репутации. Когда своей шеей рисковали мои предки, речь шла о плахе и палаче. Мы всегда служили тем, кто имел наилучшие шансы на победу. Мы умели заключать сделки, плыть по ветру и менять лошадей на переправе. Мы оставались живы.

Удача временами нам изменяла, но главное оставалось неизменным. Наши корни уходят глубоко в землю. Мы, и такие как мы — краеугольный камень, без которого не стоит общество. Это то, чего никак не могут понять Уизли и им подобные. Они думают, что общество — это когда люди договорились между собой, как им жить, и могут поменять правила в любой момент, когда сочтут удобным. Они не понимают, что такое кровь. Они не видят разницы между беговым жеребцом и вьючной клячей, породистым псом и дворнягой.

Беговой жеребец выигрывает скачки, потому что его бережно выводили именно для того, чтобы он наилучшим образом соответствовал своему уделу в жизни. У клячи тоже свой удел, но никто в своем уме не выставит ее на беговую дорожку. Мы — хранители традиций. Мы храним чистоту породы против захватчиков, которые стремятся нас ослабить. И да, я имею в виду магглов и полукровок, хотя, вне всякого сомнения, в нашем прекрасном новом мире эти слова скоро запретят произносить. Ведь у нас все равны, и любой выскочка имеет те же права, что и чистокровный колдун.

Я ненавижу магглов не больше, чем ненавижу лис. Но если лисы угрожают моим овцам, я не стану сидеть, сложа руки. Колдуны могущественны, но их мало. Магглы могут гибнуть тысячами, а для нас невосполнима любая потеря. Мы можем выжить, только сохраняя тайну. Хотя мои предки когда-то выступали против Статута Секретности, Статут спас нас всех. И тем не менее мы год за годом позволяем тем самым людям, от которых он призван нас защитить, проникать в наши дома и наши школы. Они понятия не имеют о нашей истории. Нашей подлинной истории. Они не знают, что такое подлинная верность. Им скармливают байки о мудрых волшебницах и коварных злодеях, которые они путают с собственными верованиями, и они готовы жечь нас на костре. Магглорожденные ведьмы и колдуны — это величайшая угроза нашему существованию. Стоит нескольким изменникам пренебречь образованием, которые мы им даем, и те тайны, что мы им открываем, нас же и погубят. Поэтому я, и такие, как я, поддержали Повелителя.

Он был нашей надеждой на то, что удастся сохранить и наше общество, и нас самих. Мы знали, что с одной стороны его происхождение безупречно, и предпочли закрыть глаза на другую сторону. В определенном смысле это даже считалось преимуществом: он разбирался в тех, с кем нам приходилось сражаться. И хотя сам он стремился господствовать в обоих мирах, нас, его последователей, это не беспокоило. Нам нужно было, чтобы он встал на стражу неприкосновенности и чистоты нашего общества. Такова была цель и она оправдывала средства. Мы стояли и смотрели, как он призывает оборотней и великанов, потому что те могли пригодиться для очищения нашего мира.

Не думаю, что бы он долго протянул после этого. Его наемников ликвидировали бы вместе с ним. Повелитель был нужен для того, чтобы достичь победы, а чтобы править после нее, требовались другие, с кровью почище. Были разработаны соответствующие планы, а Малфои, само собой, готовы были оказать им полную поддержку, как это у нас заведено.

Я часто гадал, чем бы занялась в послевоенном мире моя недоброй памяти свояченица Беллатрикс, если бы эти планы удались. Думаю, погибла бы, защищая своего господина: она придерживалась саксонских взглядов на верность. В отличие от нее я не участвую в сражениях, которые уже проиграны. Когда Повелитель исчез в первый раз (и по всем расчетам, погиб), она избрала бессмысленную дорогу славы и поплатилась пятнадцатью годами Азкабана. Считая себя мученицей за великое дело, она вела себя как последняя дура. Не вернись Повелитель, она бы сгнила в Азкабане, не добившись ровно ничего.

Я оставался жив. Мне не стоило большого труда сделать вид, что я действовал по принуждению, а в гринготтской кладовой хватало золота, чтобы придать искренности моему раскаянию. Я остался на свободе, потому что должен был воспитать своего сына так, как подобает Малфою. Конечно, обернись всё к худшему, Нарцисса справилась бы не хуже меня. Она доказала, что является верной и преданной супругой, достойной нашего имени. Она понимает, что мы не владельцы, мы — опекуны, и наша задача — сохранить род. Она честно выполнила свой долг. Пожалуй, дай я волю слабости, я бы сознался, что люблю ее. Я признателен родителям за их безупречный выбор жены.

Меня не слишком взволновала гибель Повелителя. Да, я испытывал некоторое сожаление, что не смогу увидеть триумф чистокровных родов, но то, что сейчас называют первым пришествием Волдеморта, сильно встряхнуло магическое сообщество. Надо было только дождаться, чтобы появился новый вождь, а ждать в нашем роду умеют. Когда я смотрю на наше родовое древо, простирающееся в глубокую старину, я знаю, что нас ждет такое же долгое, а может, и дольше, будущее. Я обеспечил преемственность, и теперь мы можем ждать (если понадобится, ждать поколениями), чтобы появился новый вождь.

Его воскрешение стало для меня неожиданностью, хотя и приятной. Появилась надежда, что у увижу победу чистокровных еще при жизни. Мне было столь же нетрудно убедить Повелителя в своей преданности, как Корнеулиса Фаджа. Все властители одинаковы: жаждут верности, но не склонны слишком пристально дознаваться об ее истоках. Изъявления покорности, как правило, оказывается достаточно.

Я вернулся к своему прежнему господину и стал выполнять его волю. Бывают времена, когда самый осторожный человек вынужден рисковать, и я рисковал. Несколько раз мне случилось быть на самой грани, но это было неважно. Важно было, чтобы мой сын оставался в безопасности, пока не достигнет совершеннолетия. Если бы моя смертью обеспечила ему место в рядах победителей, я бы погиб не зря.

Впереди маячило новое сражение, и вынужден признать, что позволил своему влиянию пошатнуться. Мое поведение в Министерстве Магии вызвало нарекания, а неспособность Драко выполнить порученное ему задание еще сильнее ухудшила наши позиции.

К тому моменту, когда мы собрались под Хогвартсом, я полностью утратил веру в Повелителя. Человека меньшего калибра это бы погубило, но я умею находить силы в древности нашего рода. Поражения уже случались в прошлом, и, без сомнения, случатся в будущем. Фортуна переменчива. Для истории отдельный человек не значит ничего. Я — только звено в цепи, которая не должна прерываться. Мой первостепенный долг — зачать наследника и передать ему фамильное достояние, по возможности в полной неприкосновенности. Поэтому было необходимо, чтобы хотя бы один из нас выжил. Иначе все было бы зря. Но Драко оказался замешан в происходящем сильнее, чем я планировал. Это никуда не годилось: я не мог позволить, чтобы мы рисковали оба, и мой сын погиб раньше, чем я сам.

Разумеется, случись такая беда, дело можно было бы поправить, хотя и не без некоторых неудобств. Нарцисса более не способна к деторождению, и чтобы обеспечить род наследником, ей пришлось бы найти замену. Малфои всегда отличались строгостью правил — мы признаем только законных сыновей. Мне было бы жаль расстаться с Нарциссой. Как я уже говорил, она — образцовая супруга. Не сомневаюсь, что она бы все поняла и отступила в сторону, а я, само собой, достойно бы ее обеспечил.

Но я думал, что погибну первым, скорее всего, от руки Повелителя, который к тому моменту совсем себя не контролировал (очевидно, сказывалось отцовское наследие). Мы с Нарциссой приложили все усилия, чтобы найти Драко и убедиться, что он в безопасности. Признаюсь, что та уловка, с помощью которой она обеспечила нам доступ в замок, приводит меня в восторг. Моя покойная матушка никогда не оказывалась в подобном положении, но не сомневаюсь, что, если бы на кону оказалась моя жизнь, она поступила бы также. Наши женщины знают, как выполнять свой долг, и Драко выжил, чтобы продолжить род.

И теперь я провожу дни, сидя в кресле и любуясь землями, которые принадлежат роду уже тысячу лет. Через окно я вижу, как мой сын гуляет по саду с внуком. Драко выполнил свой долг и обеспечил преемственность поколений.

Скорпиус еще очень мал, и ему многое предстоит узнать. В этом моя обязанность, как деда. Я расскажу ему о нашей долгой истории, и о том, чего она требует от него. Я расскажу ему, что сейчас удача нас покинула, но так бывало и раньше, и мы поднимались, и поднимемся снова. Я научу его, что значит зваться Малфоем.

Я расскажу ему, что когда-нибудь настанет день и явится новый вождь, который поведет чистокровных на победную битву. И объясню, что Великие Слуги должны быть готовы выполнить свой долг.

Примечания:

1. Вильгельм — герцог нормандский, он же Вильгельм Бастард, он же Вильгельм Завоеватель, в 1066 году разбивший саксов в битве при Гастингсе. Существуют разные мнения о его действиях: одни считают, что он завоевал чужую страну, другие (как Люциус Малфой) — что он получил трон, на который имел все права.

2. Имеется в виду Гай Светоний Павлин, наместник Римской Британии, успешно изгнавший из нее друидов в 61 г. н.э. С римской администрацией даже волшебникам было не сладить!

Размещено по адресу: https://www.fanfiction.net/s/8186112/4/I-too-am-Human.

Автор: shafiq28

Автору shafiq28 принадлежит замечательный блог с историями об индийской и ближневосточной магии.

Аннотация: Образец постколониальной истории магии. Рассказ о британском владычестве в Индии с точки зрения магов.

Они до сих пор выговаривают слова с запинкой: слоги и звуки неловко ложатся на язык. Латынь. Древнегреческий. Староанглийский, язык островных саксов. Слова, которые имеют смысл, но не вызывают чувств.

Они двигают запястьем, но двигают неверно. Слишком плавно, слишком текуче, когда нужны точные резкие жесты, которые свидетельствуют об четком намерении и едином направлении силы. Без всякого внимания к тонкостям типа «почему» и «зачем».

Чтобы понять, отчего это так, надо помнить, что индийские волшебники стали использовать палочки только с 1829 года [1].

Нет, не так. Вы можете решить, что у них был выбор. Но его не было. В 1759 году [2] им впервые заявили, что они больше не имеют права колдовать так, как им привычно. Им объяснили, что это все из-за новых сахибов. Из-за их магглов. Которые не должны знать, что волшебство существует. Новые господа хотели быть уверенными, что никто не нарушает Статут секретности. И они ввели следящие чары.

Только следящие чары не могли справиться с беспалочковой магией. И с ритуальным колдовством, само собой. Конечно, следящие чары фиксировали, что было применено колдовство. Только вот кем? Этого определить было нельзя.

Все началось в 1759 году. А в 1829 они узнали, что их беспалочковая магия во всем уступает магии, которую творят с помощью палочек. Палочковая магия — скорая, точная, обеспечивающая немедленный результат — это будущее магии. Им предлагался выбор: или застрять в романтическом прошлом или пойти по пути прогресса в прекрасное будущее. Выбор был прост: взять палочки и начать учить новые заклинания. Вот к этому все и свелось: к новым заклинаниям на чужом языке. Их собственный язык был древним. Слишком древним. Не странно ли, что про это рассуждали колдуны и ведьмы, которые превыше всего ценили старинное происхождение и уходящее в глубину веком наследие? Но оказалось, что старинное наследие представляет ценность только тогда, когда оно восходит к древнегреческим царствам.

Двести лет раджа [3]. Много и все же мало. Что-то было не так. Чего-то не хватало. И они не знали, чего.

Некоторые придумывали собственные заклинания. Заклинания, которые можно было чувствовать, потому что волшебство — это когда мысли, чувства и воля сливаются вместе, и бурным потоком текут сквозь кровь чтобы создавать, творить и быть. Эти заклинания не принадлежали ни к одному миру. Как и те, кто их использовал. Их было легче почувствовать и воплотить в реальность. Волшебство творится в сердце, и тот, что не живет волшебством, теряет что-то очень важное.

Другие ломали палочки и творили волшебство без них, вне досягаемости Министерства магии и Международной конфедерации волшебников. Талантливые ведьмы и колдуны, которым не досталось ни капли того почитания, каким были окружены те, кто в Англии и Европе отваживался выходить за пределы «нормальной магии» и обходился без палочки. Они исчезали без следа, и до конца жизни занимались своей неправильной магией, утешаясь сознанием того, что следуют по пути предков.

Третьи отказывались браться за палочки, отказывались прятаться от магглов и возвращались к старым обычаям. Сейчас таких называют преступниками, потому что они не желают подчиняться Статуту секретности.

Но были и те, кто в один прекрасный день взглянул на свои палочки и подумал: а почему бы не отправить маггловских друзей колдунов и ведьм, из-за которых поддерживается секретность и от которых скрывают существование волшебства — почему бы не отправить их обратно за море? Те, кто понял, что палочки из орудия порабощения можно обратить в орудие против поработителей. Кто стал спрашивать себя: почему мы молча терпим, когда наших товарищей карают во имя соблюдения секретности и душевного спокойствия мужчин и женщин, ведущих роскошную жизнь в чужой стране? Мужчин и женщин, которые понятия не имеют, что такое голод, никогда не видели, как умирают люди, и которым никогда не приходилось надевать мятую мантию, чтобы не оскорблять своим видом хорошо одетого английского колдуна.

И когда они это поняли, эти ведьмы и колдуны взялись за палочки, чтобы бороться за волшебство, которое не делится на правильное и неправильное. Всякое волшебство – это волшебство. Оно принадлежит всем. Они хотели, чтобы волшебство вернулось в их страну и соответствовало их обычаям.

Об этих ведьмах и колдунах никогда не говорят в Хогвартсе. Они никогда не попадут в учебники, по которым учат в Хогвартсе. Зульхар Шафик. Парвати Зульхар Шафик (урожденная Чаттерджи). Сиддхант Патил. Рам Чандра Азад. Падма Мукерджи. Рамеш А. Раджкумар. Сунил П. Ядхав. Жозе де Сильва. Шарда Раджагопалочари. Сана М. Саид. Члены «Джадукара Азаади» — Всеиндийской магической ассоциации. Тысячи имен, которые слишком долго перечислять. Имен колдунов и ведьм, которые спрашивали «почему?» и поняли, что ответа не существует. И которые взялись за палочки и боролись за свободу.

Вы скажете, что боролись они зря. Потому что в 1950 году вновь созданное Министерство магии Индии подписало Статут секретности. Но борьба за свободу, борьба против палочек — оно продолжается, и будет продолжаться, пока волшебство не растворится под кожей, и язык не перестанет спотыкаться на словах заклятий, и они смогут двигать запястьем так, как положено по обычаю. И тогда волшебство вырвется на волю и они станут теми, кем перестали быть на двести лет.

Это и есть свобода. Это и есть независимость.

Примечания:

1. В 1829 году генерал-губернатор Индии лорд Бентинк запретил обычай «сати» — самосожжения вдов на погребальном костре мужа и приступил к искоренению секты тугов — душителей. С этой даты принято отсчитывать начало европеизации Индии. С постколониальной точки зрения оба события знаменуют грубое вмешательство в культурную ткань традиционного общества, чем они, безусловно, являлись. Министерство магии тоже включилось в этот процесс.

2. В 1757 году Роберт Клайв при Плесси разбил войска наваба Бенгалии. Бенгалия превратилась в английскую полуколонию. С битвы при Плесси началось завоевание Индии Достопочтенной Ост-Индской компанией.

3. Британское владычество в Индии.

Оригинал: http://shafiq28.tumblr.com/post/97129442976/thepostmodernpottercompendium-they-trip-over

Автор : shafiq28

Аннотация В «Священном списке двадцати восьми», наряду с норманнскими и саксонскими фамилиями, значится восточная фамилия «Шафик». Что значит быть Шафиком? Еще один замечательный отрывок из бенгальской серии. Лучше читать вместе с "Настоящей независимостью", чтобы было понятнее.

Тридцатые годы двадцатого века, Бенгалия

Когда бегума Индрахала Шафик наткнулась на список "Священных двадцати восьми" и обнаружила в нем свое имя, она вздохнула, покачала головой и подумала: «Билати[1], как всегда, ничего не поняли».

Потому что «Шафик» — это не фамилия, как Фоули, Уизли или Эббот.

Чтобы стать Шафиком, недостаточно родиться в семье, обладающей джаду [2]. В крови множества кази[3] текла джаду, но это не делало их достойными списка двадцати восьми. Не так-то легко проследить, откуда кто родом, после столетий войн, ураганов и колониальных интриг. Вместе с Достопочтенной Ост-Индской кампанией прибыли колдуны, которые занялись устройством Шелкового пути на свой лад: с почтовыми кентаврами, лунным семенем и жаброслями, которые разводят на рисовых полях.

Право именоваться «Шафиком» надо было заслужить.

Шафики принадлежали к сословию заминдаров. Как сардары, навабы и чоудхури, они владели землей и обеспечивали кази защитой в обмен на свою долю податей. Имя «Шафик» влекло за собой ответственность: земли должны были плодоносить, традиции — уважаться, а наследие — любовно сберегаться благодарными кази.

Конечно, не все кази отличались благодарностью. Иные толковали об освобождении и праве распоряжаться собственной землей. Они не подозревали, каких усилий стоило поддерживать плодородие этой земли! Мало восседать на коврах в роскошных кафтанах и распивать сдобренный смесью пряностей чай [4], который подносят расторопные буа [5]. Чтобы земля приносила плоды, нужно, чтобы верные тебе джадукары непрестанно творили мантры, чтобы рисовые поля окружали цепи амулетов от сглаза, чтобы заводи были защищены от рыбного духа, охотящегося на плавающую среди саженцев рыбу (потому что иначе твоя часть подати уменьшится). А еще чтобы не забывали умилостивить дайни[6]. Дайни — твои почтенные предки, ты обязан их уважать. Но если поссориться с ними, если не соблюдать свою часть сделки, ты лишишься всего, чем обладаешь.

Говорили, что первые Шафики произошли от дайни. Что именно они даровали это звание тем, кто был наделен джаду и силой, чтобы с ним совладать.

Отец бегумы Индрахала, наваб Шафик Афрул был страстным поклонником Рабиндраната Тагора, но кто в Бенгалии не был? Даже джадунаи, которых билати называли «магглами», были очарованы его творениями, его даром сплетать воедино рассказ, политику, песню и власть для того, чтобы выразить душу страны и людей. Он был достоин Ордена Мерлина, но, насколько могла судить бегума, билатские колдуны не понимали магии искусства. Они жили в мире коротких фраз и резких требований.

А теперь она видела, как ее потомки поступают также со своей джаду: короткие заклятья, быстрый результат. Ни капли уважения к времени, росту и созиданию. Ни капли интереса к отношениям. Никакого терпения. Будь ее воля, ни один из них не звался бы «Шафиком».

Бегума знала, что многие заминдары из джадунаев основывают университеты, библиотеки, культурные центры, чтобы сохранить творения таких людей, как Тагор. Она понимала, что если кази добьются своего, большая часть наследия Шафиков, их культуры исчезнет. Она знала, что ее землю всегда поджидают бедствия: войны, ураганы, новые хозяева. И она не могла позволить наследию умереть. Не могла позволить погибнуть наследию Шафиков.

Она слышала, что у билати есть Хогвартс, и обратилась к дайни с просьбой создать такую же школу на своей земле.

Примечания автора:

1. «Европеец», особенно англичанин, на бенгали.

2. «Джаду» — волшебство. Соответственно, «джадукар» — колдун. Для обозначения магглов автор придумала слово на бенгали «джадунай» — лишенный колдовства.

3. «Кази» — земледелец, простой деревенский житель.

4. Чай, заваренный с пряностями («masala tea») – очень позднее культурное нововведение, обязанное своим появлением англичанам и их пристрастию к чаю (прим. переводчика).

5. «Буа» — слуги.

6. «Дайни» — в бенгальском фольклоре злой дух в образе пожилой женщины, что-то типа Бабы Яги.

Оригинал: http://shafiq28.tumblr.com/post/74370129951/1930s-bidesh-just-before-partition-and-all-that.

Автор: GMW Wemyss

Оригинал: http://wemyss.livejournal.com/?skip=25&tag=fic+links

Утверждение, что Статут Секретности полностью разделил — или хотя бы попытался разделить — маггловский и магические миры, всегда было не более чем прекраснодушной выдумкой, служившей вполне определенным целям.

Сказанное всегда было верно применительно к политике и торговле, и особенно верно тогда, когда они пересекались.

С шестнадцатого по девятнадцатый век, Азия — и в первую очередь Китай — представляла собой бездонную бездну, где бесследно исчезало европейское серебро. Чай, специи, фарфор, сырье и изделия — за все эти азиатские произведения приходилось платить наличными, потому что никакие западные товары не пользовались в Азии спросом.

Так обстояли дела у магглов. Магическая торговля была устроена по-другому, и временами, когда она объединилась с маггловской, ее даже можно было ненадолго заметить.

Боргины прибыли в Британию — точнее, в Англию, а совсем точно — в Лондон — с континента. Кое-кто утверждал, что изначально они звались «Бурженами», и бежали вовсе не от охоты на ведьм, а от охоты на гугенотов. Другие заявляли, что они с самого начала были «Боргинами», и покинули Прибалтику, спасаясь от очередного еврейского погрома. Чего никто не отрицал, это того, что они были несомненными волшебниками и столь же несомненными финансовыми гениями, в основном благодаря полному пренебрежению освященным веками и утвержденным Министерством различием между Светлой и Темной Магией. Для Боргинов существовала только выгода.

Берки, напротив, всегда состояли из двух ветвей (это не считая магглов, носивших фамилию Берк — де Берг). Одну ветвь образовали неприсягнувшие волшебники, отказавшиеся признать Статут секретности 1692 года. Представители второй были помешаны на чистоте крови и отделении от магглов и сохранили некие связи с отбросами Дома Блэков, что позволило им удержаться в магическим мире даже тогда, когда удача их оставила, и из благородных негоциантов они превратились в простых лавочников.

Более тесные связи межбу Блэками и Берками образовались благодаря Флинтам, состоявшими в родстве с обоими. Этому весьма способствовало традиционно двойственное отношение волшебников к торговле: в конце концов, в мире зачарованных котлов и чайников, которые используются для того, чтобы создавать другие колдовские вещи, привычные социальные различия мало значат по сравнению с различием между теми, кто практикует магию, даже зарабатывая на этом деньги, и теми, кто этого не делает и делать не в состоянии.

В 1736 году один мальчик, которому следовало бы учиться в Хогвартсе, некий Джеймс Флинт, оказался сквибом. Его отправили в Макао, где, была надежда, его юные годы могли бы оказаться немалым достоинством при изучении китайского — языка, который в равной степени продолжал ставить в тупик как европейских магглов, так и магов. Флинта нанял Совет директоров Достопочтенной Ост-Индской Компании. К 1759 году он полностью окитаился, освоил северный мандаринский и несколько других диалектов китайского, жил, одевался и заключал сделки исключительно на южный кантонский манер, и числился официальным переводчиком для всех кантонских торговцев, клерков и капитанов Компании. Кроме того, он был официальным лицом Компании в ее переговорах с местными Триадами, за что специальным распоряжением имперских властей в Макао и Нанкине был приговорен к трехлетнему тюремному заключению.

Не прошло и десяти лет после освобождения Флинта из тюрьмы, как стала разворачиваться цепь событий, которым он, сам того не желая, положил начало. Через его посредство Компания сумела нащупать слабое место Китайской империи, и найти товар, способный заменить серебро при обмене на неисчерпаемые сокровища Азии. Это был опиум. Хотя Джеймс Флинт и был сквибом, но, будь у него возможность учиться в Хогвартсе, нет никаких сомнений, что он оказался бы в Слизерине.

Все дальнейшее — Акт об Ост-Индской компании 1773 года, возвышение Уоррена Гастингса, Первая опиумная война и основание Гонконга — в конечном счете проистекло из ряда незначительных на первый взгляд решений, принятых сквибом на службе маггловской Компании. Он был живым воплощением тайных связей между магами и магглами, так что суд над Уоренном Гастингсом и крах Ост-Индской компании, как и многие другие исторические события, можно рассматривать как семейную ссору между Домом Блэков, Флинтами, неприсягнувшими Берками и их компаньонами Боргинами. Не случайно Компания была поставлена под контроль Короны, а Гастингс попал под суд усилиями своего акционера и отпрыска той ветви Берков, которая так и не признала Статут Секретности — усилиями Эдмунда Берка.

Эдмунд Берк стал первым, и одним из величайших Хитрецов, раскольников, которые не признавали Статут Секретности и стремились играть первые роли на маггловской политической сцене. Последним членом Кабинета Министров, занявшим этото пост незадолго до того, как Великий Мятеж Тома Риддла и последовавшая Реставрация изменили Статут Секретности, стал член еще одного старинного слизеринского рода, происходившего из Девоншина, где в долине реки Оттери, неподалеку от деревушки Оттери-Сент-Кэчпоул. Это был министр обороны в правительстве Маргарет Тэтчер Джон Нотт.

Примечание переводчика: Речь идет о реальных исторических и не очень деятелях. Текст плотно насыщен реалиями английской истории и культуры, так что комментарий потребовал бы примерно столько же места. Переводчик попытался, но изнемог. Будет непонятно — спрашивайте.

Автор: GMW Wemyss

Аннотация: Вся правда об одном из величайших ограблений XIX века!

Все стряслось, как всегда в магическом мире, не столько из-за вмешательства, сколько из-за самого существования Благороднейшего и Древнейшего дома Блэков.

Вражда между Малфоями и Уизли уже успела покрыться патиной лет и кажется вечной, но, хотя оба семейства никогда особо не ладили, настоящая и взаимная их ненависть имеет сравнительно недавнее происхождение. Все произошло в июне 1890 года. Лет за сорок до того злополучная привычка Блэков решительно избавляться от случайно появляющихся сквибов, вместе с одной из дочерей семейства перешедшая в младшую ветвь дома Уизли, проявила себя, когда оказалось, что рыжеволосый здоровяк, на которого возлагали такие надежды оба благородных рода, не имеет ни грана магического дара.

Поколением раньше в результате союза Блэков и Малфоев также родилась девушка-сквиб. Ни Блэки, ни Малфои не были готовы смириться с последствиями – и ответственностью – этого вполне предсказуемого результата непрерывных родственных браков, и, не долго думая, отправили девушку справляться как сама знает в маггловский мир. С равнодушной жестокостью, характерной для Блэков, и изощренным злорадством, отличавшим Малфоев, они присвоили ей фамилию «Клей», что было так близко к «грязнокровке», как они сумели измыслить. И выбросили ее вон без гроша в кармане.

Уизли, напротив, постарались сделать для своего сквиба все, что смогли. Они отправили его к магглам под именем, очень похожим на его настоящее имя – «Джабез Уилсон», по возможности обеспечили, следили за его успехами и никогда не порывали с ним связи. Начав карьеру в торговом флоте, он впоследствии стал оценщиком в лавке Берка (еще один неудачный отпрыск семейства Блэков), и получил средства на открытие маленькой ссудной кассы на Кобург-сквер.

О мисс Клей – точнее, мисс Филомене Клей — никто и не подумал проявить подобной заботы. Возможно, то, что ее имя для маггловского уха звучало весьма театрально, помогло ей вступить на путь, обеспечивший ей впоследствии благосостояние. А может быть, и нет. Несомненно одно – как и многие девицы до нее, попавшие в подобные же обстоятельства, она очутилась в Лондоне и поступила в театральную труппу, сочетая участие в представлениях самого низшего разбора с торговлей собственным телом. Однако мисс Клэй быстро добилась значительных успехов как в своей первой артистической, так и во второй древнейшей профессии, которую из вежливости принято именовать «игрой на сцене», и к 1850 году, то есть ко времени, когда Якобус Уизли, будущий «Джабез Уилсон», уже родился, сумела привлечь внимание многочисленных и совершенно бесполезных отпрысков королевского семейства, которых Гановеры так хорошо научились плодить. «Миссис Клей», как ее обычно называли в соответствии с театральными традициями, умерла богатой и почтенной особой, оставив единственного сына по имени Адольф Август. Никто толком так и не узнал, какой именно гановерский бездельник приходился ему отцом, но Адольф Август Клей сумел добиться приличного положения в обществе и, в свою очередь, смог отправить своего единственного сына, Джона Клея, в Итон (откуда того довольно скоро выгнали за многочисленные гнусные пакости), а потом, несмотря на исключение из школы, в Оксфорд (в колледж Линкольн, где он, впрочем, тоже долго не продержался и был изгнан за многие преступления, начиная с воровства и заканчивая содомией). Джон ухитрился сочетать в себе худшие черты Малфоев, Блэков и Гановеров, и к двадцати пяти годам считался одним из самых хладнокровных и дерзких преступников Лондона, в равной мере прославленным своей жестокостью, умом и женственными манерами.

Может, и явилось чистой случайностью то, что Джон Клей увидел в Джабезе Уилсоне инструмент для совершения своего последнего преступления – похищения тридцати тысяч золотых наполеондоров из кобургского отделения Городского и Пригородного банка (ссудная касса Уилсона находилась поблизости от этого учреждения), но нет никакого сомнения, что тот получал дополнительное удовольствие от мысли, что оскорбляет доверие и оскверняет репутацию рода Уизли.

У него были все основания верить, что его ждет удача: он сумел устроиться помощником к Джабезу Уилсону, и, руководствуясь замыслом столь же дерзким, сколь и вдохновенным, сумел добиться, чтобы его ничего не подозревающий наниматель, чья подвал примыкал к подземному хранилищу банка, на несколько недель забросил ремесло скупщика.

Замыслы Клея потерпели поражение благодаря усилиям некоего джентльмена, и, добавим мы, некоей дамы. Если бы Вайолет Шерринфорд, сводная сестра Альбуса и Аберфорта Дамблдоров, не вышла замуж за маггла-помещика из Йоркшира (каким бы неудачным не оказался впоследствии их брак) и не родила ему двоих умненьких, но полностью лишенных магического дара мальчиков – Майкрофта и Шерлока, вполне возможно, что сквиб из рода Блэков-Малфоев еще долго продолжал бы свою преступную карьеру, а сквиб – отпрыск брака между Блэками и Уизли понес бы гораздо больший урон, чем бессмысленная трата времени в конторе пресловутого «Союза рыжих», по праву заслужившего себе дурную славу.

Таковы печальные последствия браков между родственниками.

Источник: http://wemyss.livejournal.com/?skip=25&tag=fic+links

Автор: shafiq28

Полевой отчет агента Спэрроу, 26 октября 2000 года

Леди Патриция Шафик из Эссекса, с 1894 года возглавлявшая Дамский комитет по спасению сниджетов, славилась презрением к человечеству. В отличии от большинства современников, она не проводила грани между магглами и ведунами: она презирала всех, с кем сталкивалась.

Когда ее дети выросли, а муж (любезно, как записала она в дневнике) скончался от тяжелой болезни, леди Патриция обратилась к старшему сыну, прославленному мастеру чар. Она потребовала, чтобы ее обратили в шхуну. Только море, заявила она, всегда ее понимало, и только море (и стаю сниджетов в своем саду) она готова была терпеть. Но трансфигурация в птичку — дурной тон. Сын леди Патриции, как и можно было ожидать, отказался. Но потом сдался, поддавшись уговорам раздраженных братьев и сестер и не выдержав постоянных «приставаний» (как он выразился) матери.

До конца своих дней леди Патриция плавала по морям, меняя одну ничего не подозревающую команду на другую. Но однажды в шторм она перевернулась, и вскоре были найден сильно поврежденный остов шхуны.

Наследники поместья Шафиков уверяют, что в бурные ночи в гостиной внезапно появляется призрак шхуны (именно бестелесная шхуна, а не шхуна, населенная призраками), на мачтах которой устроилась стая сниджетов.

В Департамент тайн постоянно поступали обращения с требованием расследовать это дело. Но некоторые требования слишком смешны, чтобы рассматривать их всерьез.

На леди-корабль можно посмотреть здесь: http://shafiq28.tumblr.com/image/80597246435

Источник: http://shafiq28.tumblr.com/post/80597246435/departmentsofmysteries-x-agent-sparrow

Автор: R. Donald James Gauvreau

Аннотация: Автор придумал индийскую войну, которая проходила между 1998 и 2019 годами. Настоящее название фика «Stories from the India War» — аллюзия на Киплинга. Переводчик заменил его на другую хрестоматийную цитату — из баллады «Мандалай» («Там, к востоку от Суэца, злу с добром цена одна»). А еще в фике есть аллюзия на «Апокалипсис сегодня».

Веками, пока одно британское правительство за другим захватывало колонию за колонией, Министерство Магии, таясь в тени, пользовалось властью, дарованной секретными соглашениями, и подчиняло себе волшебников в этих колониях. А потом, когда те немногие магглы, которые помнили о соглашениях, умерли и (на редкость удачно) никому о них не рассказали, британские колдуны ускользнули из-под власти Империи, и разорвали обязательства, данные тем, кто больше не помнил об их существовании. Министр Магии представлялся каждому новому премьер-министру магглов, но представлялся как равный, как глава теневого правительства, улаживающий проблемы, о которых лучше не упоминать, как представитель мира, существующего рядом, но не подчиняющегося законам Короны.

А потом восстали американцы, и их колдуны возродили древнее Царство Четырнадцати. Это была чужая земля, холодная и негостеприимная, и волшба у них была извращенная, так что Министерство Магии отступилось. Тем более, им хватало забот с теми, кто не ушел. «Никогда больше» — таков стал их девиз. «Никогда больше». Маггловская империя медленно рушилась, колонии откалывались одна за другой, но Министерство Магии правило твердой рукой от Канады и Австралии до Пакистана и Сомали.

И Индии.

Случайная смерть важного чиновника превратила беспорядки в кровавые столкнования, а гибель ребенка, попавшего в перекрестье заклятий, привела к взрыву. Когда началась война, они бросили клич «Pax Britannica!» [1]. «Империя существует» — говорили они. — «Мы не дадим ей рухнуть. Нам нужен ты».

Так что Алекс пошел на войну, и сражался, а потом ему сказали, что война окончена и можно возвращаться домой.

Он покрыт татуировками, как любой ветеран, побывавший в тафри [2], которую ласково называют «Индийской войной». Татуировки рассказывают его историю лучше, чем он сам. По левой руке вьется виноградная лоза с тринадцатью шипами — по одному за каждого колдуна или ведьму, которые погибли под его командой. Красное пятно отмечает место, куда выплеснулась кровь его друга, когда взрывное заклятье каким-то чудом снесло щиты.

На щеке выжжен номер — его выжгли маратхи, когда на третий год войны он попался к ним в плен. Они бросили его в один из своих лагерей — медленно умирать, чтобы выкачивать из него силу. Маленькие черные царапинки на пояснице — дни, которые он провел в аду.

Все семьсот двадцать дней.

Вернуться домой?

Скорее ад заледенеет.

Его дом там. Он провел там одиннадцать лет (не считая лагеря), убивая, чтобы не быть убитым. А это не его дом. Они думают, он не замечает, как они на него смотрят? Страх — благоговение — отвращение — поклонение.

Может, они и боготворят землю, по которой прошли ветераны. Что ему до них? Чамчи. Он их не понимает, а они, само собой, не понимают его.

Он понимает одно: он дрался, проливал кровь и чуть не умер, пока они спокойно сидели на своих задницах. Они понятия не имеют, что могли потерять.

Это был другой мир, где привычные правила не действовали: древние защитные заклятья могли выдержать любую атаку. Нужны были новые приемы. И заклятья, предназначенные для того, чтобы унимать боль, или вправлять суставы, или просто убирать в доме, стали использовать, чтобы убивать людей как можно более мучительным способам. На свет извлекли древние заговоры, дурные заговоры, чья мощь была сравнима с атомной бомбой, заговоры, которые творили хаос с законами природы, заговоры, которым лучше бы вовсе не существовать. Из-за этих хагга погибло множество людей. Только потому, что их использовали не по назначению, и никто и вообразить не мог, что двумя простейшими заклятьями можно зверски изломать человеческое тело. Заклятья изменились. В лагерях не только выкачивали силу.

Он попал в ад не тогда, когда оказался в лагере, и спасся не тогда, когда они, наконец, его нашли и вытащили вместе с его людьми.

Кто сможет понять, что он делал и что делали с ним? Он не был в зачарованных кварталах Дели, когда маратхи в последние две недели своего владычества насиловали и убивали всех, кто там остался. Все погибли, Куртц-сахиб, а кто не погиб — убивал сам. Но на своей стороне в последние дни войны он видел то же безумие.

Он идет по улице, и порой его спрашивают — не входил ли он в число Семи невидимых? Он всегда отвечает одно и то же: раз не входил, значит, так было надо.

Можно попасть в тюрьму, если окажется, что хранишь колдографии того, что маратхи сделали с тремя англичанами, когда начинали отсчет двух недель. Алекс их видел. Нет ветерана, который их не видел. Если бы не Семерка, они бы не победили, и если потом те отправились прямиком в Ущелье Дайкотов [3] и уничтожили каждого сукиного сына, которого не успели разорвать на куски, и стерли ущелье в порошок…

Вот они были героями. Они вернули тела трех убитых. И у них не было выхода: они должны были показать, что бывает с теми, кто убивает англичан и выставляет их тела на обозрение, как куски в мясной лавке.

Но чамчи этого не понять. Какое он имеет к ним отношение? Они не знают слов, не понимают знаков, им недоступен тот образ жизни, который делает британского ветерана иным, чем обычные британские колдуны.

Так что, когда ребенок подходит и спрашивает, хотел бы он вернуться и сражаться снова, Алекс долго думает. Может, когда-нибудь такое решение придется принимать этому ребенку.

— Если за что-то стоит умереть, ануш, за него стоит умирать снова и снова. Pax Britannica!

Над владениями Министерства Магии никогда не заходит солнце. И ничего, что это правда. Главное, что есть нечто, более важное, чем ты сам, и оно лучше многого другого, за что убивают, мучаются и умирают.

Примечания:

1. «Британский Мир», по аналогии с «Pax Romana».

2. Автор в подражание Киплингу вставляет в текст слова на хинди без пояснения (но понятные по смыслу), чтобы изобразить англо-индийский сленг.

3. Дайкоты – бандиты, разбойники.

Источник: http://www.fictionalley.org/authors/r_donald_james_gauvreau2_/SFTIW01.html

Автор: savithny

Границы бывают разными.

Есть границы, которые бросаются в глаза, как граница между магами и магглами: стена на заднем дворе «Дырявого котла», ряды кирпичей, отделяющие один мир от другого.

Но остались и другие границы. Длиннее, страшнее. Развалины древних, более могучих стен.

Это было очевидно всякому. Как плуг взрывает землю, топор рубит дерево, насос гонит воду, а молот дробит скалу, так магия засеянных полей, усмиренных животных, металлических слитков и свитых нитей подчиняет волшбу топей, волн и пещер, клыков, плавников и перьев.

За римскими колдунами стояла магия прямых линий и мощеных дорог. Они продвигались вместе с водой, текущей по трубам, их путь освещали масляные лампы, согревало вино с пряностями из дальних стран, а отходы спускались в канализацию. Но чем дальше они оказывались от жаркого, могучего сердца Империи, чем севернее они заходили, тем сильнее становилось сопротивление. В этих землях соединенная мощь усадьбы и рынка, дома и конюшни не могла устоять перед вечно меняющейся, вечно бодрствующей силой дикой магии.

Оказалось, что магия, которой покорились галлы, не может справиться с магией, которая одолела неандертальцев. Римские колдуны пожали плечами и доложили легату. Легат выругался и написал консулам. Консулы обсудили вопрос и обратились к императору.

Император вздохнул и задумался. Он вспомнил, что творилось в пограничных гарнизонах на Дунае и как волхвы из Герцинского леса повелевали драконами с волчьими головами. Силы дикой магии неисчислимы.

— Возведите вал [1], — велел он. — Высотой двенадцать футов, и чтобы по нему могли пройти трое в ряд.

Колдунов набирали по трое (в подражание тройкам ведьм, которых насылали пикты), чтобы они соединяли мудрость старости, ярость медведицы и выносливость юности.

— Возведите вал, — велел он. — На крови и слезах туземных племен, на поте наших солдат. Скрепите его золотом торговцев. И пусть попытаются напасть!

Так они и сделали, и вал стоял сотни лет, пока римских колдунов не отозвали на родину. И когда дикая магия стала подбираться все ближе и ближе, покинутые дети обеих миров принялись выворачивать из вала камни, утаскивать в свои деревушки, и вделывать в стены домов, в надежде, что обломки заклятий дадут защиту от пришельцев с других берегов, жаждущих показать свою силу.

Примечания:

1. «Vallum Hadriani» — построен при императоре Адриане (в начале II века нашей эры) для защиты провинции Британия от набегов с севера. Пересекает остров в самом узком месте (но все равно это 120 километров), высота – 5-6 метров, ширина – 3 метра. Был оставлен в 385 году. У Киплинга в цикле «Пак с холмов Пэка» есть три рассказа про службу на Валу.

Источник: http://archiveofourown.org/works/1735901

Автор: littleredspaces

Все признавали, что миссис Изабелла-Мэй из древнего дома Гринграсс — сама респектабельность и милосердие. Когда Министерства распорядилось, чтобы, пока не закончится маггловский «блиц», все, кто не уехал из Лондона, переселились на Диагон-аллею, она, сохраняя спокойствие и не поднимая суеты, сняла на неопределенный срок лучший номер в «Гостеприимной мальве».

Вместе со всеми она терпела неудобства, когда ослабевали щитовые чары и жуткие маггловские «рэкеты» прорывались внутрь, а министерские чиновники прямо посреди ночи начинали во весь голос выкрикивать охранные и скрывающие заклятья, не затрудняя себя учтивостью и вежливым обхождением.

Как-то за чаем она заметила: «Когда я была молоденькой девушкой, колдуна, неспособного молча накладывать чары, ни за что бы не взяли на министерскую службу».

Но даже такие неудобства были не способны заглушить присущее миссис Гринграсс милосердие. Конечно, когда на Агриппа-сквер стали как грибы расти палатки, в которых находили приют все новые и новые маггловские родственники, она порой толковала о том, что только лучшие семьи сумели оградить себя от притока грязной крови. Тем не менее она любезно одолжила целых два семейных портключа для того, чтобы маггловские семейства могли перебраться в деревню. А в конце января, когда внучатая племянница этой милой Беатрис Буллстроуд привела двух пострадавших магглянок (они оказались ее сводными сестрами, хотя невозможно понять, как ее матери вообще пришло в голову выйти вторым браком за маггла!), миссис Гринграсс по собственной доброй воле пригласила их обедать за своим столом! И эти магглянки провели в «Мальве» целых шесть дней, прежде, чем их удалось переправить за город. (Выход из «Дырявого котла» завалило из-за какого-то уличного происшествия). И все это время миссис Гринграсс поддерживала с ними любезный разговор, хотя магглянки, по своей неотесанности, воротили нос от самого лучшего жаброслевого настоя, и то и дело посреди беседы невоспитанно разражались потоком слез и покидали стол.

Годы спустя миссис Изабелла-Мэй Гринграсс охотно делилась воспоминаниями об этом страшном времени. «Ничто», — любила она повторять вечерами за бокалом коньяка, — «ничто не сравнится ужасом с войной».

Оригинал: http://flourishandblottsstories.tumblr.com/post/82096786847/let-it-never-be-said-that-ms-isabella-mae-of-the.

Автор: memordes

Идут две войны.

Гиттель впервые слышит об этом в Дурмштранге. Она стоит в коридоре рядом с кабинетом зельеварения. Рядом Розалия и Аудра — две другие литовские ведьмы из ее класса. Сова влетает в окно и садится к ней на плечо.

— Это из дома, — говорит она, разворачивая письмо. — От брата, Елиезера. Он пишет… Он пишет, что в Шедуве [1] немцы, и всех евреев согнали в гетто и заставляют работать…

— Ну и хорошо, — отвечает Розалия. — Мама считает, что евреи прогнили насквозь. Они живут чужим трудом. Самое время, чтобы кто-то навел порядок.

— Я — еврейка, — говорит Гиттель, стараясь сохранять спокойствие. — Ты что, забыла? Когда я жила твоим трудом?

— Речь не о тебе лично, — немного смущенно вмешивается Аудра. — Речь о твоем народе.

Возвращайся домой, пишет Елиезер. Твое волшебство может нам помочь.

Мне надо учиться, пишет Гиттель в ответ.

Войн две.

В коридорах шепчутся, что Гриндевальд и его последователи пытают колдунов из маггловских семей, а Гиттель вспоминает лицо отца, когда в окно влетела сова с письмом, привязанным к ноге.

Когда она проходит мимо, какой-то парень хватает ее за плечо и шепчет: «Грязнокровка». И толкает к стене.

Она пытается понять, как он догадался. Может, это из-за того, как загораются ее глаза, когда она видит очередное волшебство, или когда случается что-то, что она считала невозможным?

На стене появляется треугольник с вписанным внутрь кругом, рассеченный пополам прямой линией. Гителль думает — почему люди выражают свои мысли картинками?

Идут две войны.

Снова приходит письмо от Елиезера. Размашисто написанные строки наезжают друг на друга. Гиттель всматривается: с каждым годом вдали от дома ей все труднее разбирать идиш. Он пишет, что из других местечек евреев куда-то увозят на грузовиках.

Он не знает, куда. Но боится, что следующей станет Шедува.

Возвращайся домой, Гиттель.

Ее снова хватают за плечо в коридоре, но на этот раз не для того, чтобы толкнуть. Парень молча сует ей в карман клочок пергамента. Она разворачивает его, только когда остается одна в спальне.

«Борись!»

Я не могу, думает она. Образование важнее, чем любая война.

Войн две.

В пятницу утром всю школы собирают во дворе перед главными воротами.

— Что такого случилось, что нас сняли с урока заклятий? — интересуется Розалия.

Директор творит платформу и поднимается над толпой.

— Во время войны школа сохраняет нейтралитет, — заявляет он. — Но мы не можем позволить магглорожденным ученикам продолжать обучение.

Им говорят, что у них есть неделя, чтобы собраться и приготовиться к отъезду. В Дурмштранге им больше делать нечего.

— Этого и следовало ждать, — говорит Аудра.

— Может, это к лучшему, — утешает Розалия.

Войн две.

За день да отъезда из Дурмштранга и возвращения домой, Гиттель натыкается на парня, читающего маггловскую газету.

— Где ты ее достал? — спрашивает Гиттель.

— Тебе какое дело, грязнокровка? — отвечает он.

Она прячется за деревом, пока он читает приятелям:

— … всех евреев Шауляйского уезда отправили…

Вот так легко и быстро выясняется, что Гиттель некуда возвращаться.

Идут две войны.

— Нам тебя будет не хватать, — говорит Аудра. — Надеюсь, мы еще увидимся.

— Я не надеюсь, — отвечает Гиттель. И она не верит, что им будет ее не хватать.

Вместе с другими магглорожденными учениками она садится на поезд. Первокурсники плачут от страха, и ученики постарше держат их за руки и уверяют, что все будет хорошо.

Поезд въезжает на станцию, и ученики выбираются из вагонов, высматривая своих родственником. Елиезер не писал уже несколько месяцев.

Идут две войны, но обе — из-за ложной веры в то, что одна кровь лучше другой. Обе войны лишили Гиттель дома, и она хочет сражаться в обеих. Она находит на станции газету, читает заголовки, и понимает, что никогда не увидит родных. Но у нее остается волшебство. У нее есть палочка, и на одной из войн нужны бойцы.

Она плачет, сжимая в кармане клочок пергамента. Борись!

Она видит парня, который сунул его в карман, и бежит за ним.

— Погоди!

Примечания:

1. Местечко-штетль в Шауляйском уезде, теперь – в Радвилишкском районе Литвы.

Источник: http://thepostmodernpottercompendium.tumblr.com/post/93251272746/there-are-two-wars-gittel-is-at-durmstrang-when