Его прощальный поклон (джен)

На окраине средневекового Лондона было много узких и извилистых улочек, оживающих обыкновенно лишь с первыми криками петухов.

В конце лета они пахли отсыревшей за ночь землей, перепрелым сеном душных хлевов и первыми брызгами осени. Иногда, когда рассвет только едва-едва занимался, и петухи еще сонно клокотали подле наседок, пуша перья, на дороге можно было встретить пару пеших путников и кособокую телегу с позевывающим в ней кучером. Значит, наступал базарный день, и бедняки, стаптывая тяжелые деревянные башмаки, постепенно начинали стягиваться к городскому центру.

Тогда узкие окраинные улочки, провожая их, вздыхали взметнувшейся пылью и снова укутывались в сладкую полудрему. Для тех же крестьян, что не имели ни пенса за душой, чтобы что-нибудь купить, и лишней крошки в кармане, чтобы продать, день начинался несколько позднее.

Просыпаясь с первыми петухами, они мозолистыми руками взбивали слежавшееся сено, служившее им постелью, и разводили огонь в очаге, чтобы сварить скудную порцию ячменной каши. Тогда густой удушливый дым наполнял тесное помещение, и люди, спешно заканчивая бедную трапезу, отправлялись работать: чистить яблоки на золотистый сидр, доить исхудалых коз, косить траву, собирать остатки урожая, пожранного зайцами...

К вечеру бедняки уставали так, что валились на жесткое сено, стеленное прямо на земляной пол, словно на пуховые перины, и крепким сном ожидали наступления следующего дня.

Потому-то свидетелям странного спора, развернувшегося на одной из таких окраинных лондонских улочек, стали лишь сонливые куры да дряхлая грязно-белая коза.

Странный мужчина в брюках на подтяжках, съехавшем галстуке-бабочке и твидовом пиджаке, накинутом поверх полосатой рубахи, усиленно доказывал что-то взволнованной светловолосой женщине в черной мантии, не жалея на это запасов ни мимики, ни жестов.

— ...что это? Время? Неопознанная и, вероятно, самая опасная материя во Вселенной? О, почему бы нам не поэкспериментировать с ней! — женщина, нахмурившись, открыла рот, чтобы ответить, но мужчина протестующе приложил к губам палец, издав при этом тренькающий звук. — И с какой целью? Повелевать временем! Время не нуждается в... повелителях, Элоиз.

Элоиз Минтамбл, поджав губы, недоверчиво глядела собеседнику куда-то в область подбородка. Рука ее с зажатой в ней волшебной палочкой была напряжена — не так, как бывает у человека, готового в любой момент ею взмахнуть, но как у человека крайне растерянного и обескураженного, для которого эта самая палочка вдруг стала единственной точкой опоры.

Помолчав, она на мгновение устало прикрыла глаза.

— Это, — она достала из-под мантии круглые золотые часики на цепочке, — наша ниточка в лучшее будущее... то есть, в прошлое. Сколько ошибок она поможет не допустить, скольких бед избежать! Неужели ты готов упустить столько возможностей, имея необходимые средства?

Тут Элоиз на мгновение задержала взгляд на синей будке, стоящей от них в отдалении, и как-то судорожно сглотнула. Доктор снисходительно покачал головой.

— Я могу встретиться со всеми гениальными людьми в мире, сходить на вечеринку к неандертальцам, отпраздновать Пасху около колец Юпитера и Рождество на другой стороне Млечного Пути, пронаблюдать закат на каждой из шести тысяч видимых с Земли звезд, прочитать все книги в самой большой библиотеке во Вселенной, открыть пару сотен новых элементов для таблицы Менделеева, пожать руку марсианину, ровно в шесть утра отправившемуся на прогулку в сиреневой шляпе и зеленых сандалиях... и — что самое важное — совершить миллионы ошибок! Скажи мне, Элоиз Минтамбл, неужели недостаточно такой власти?

— Ты искушенный зритель, Доктор, — Элоиз подняла на него глаза и вдруг ощерилась, — так почему вместо того, чтобы пожимать руку марсианину, ты говоришь со мной посреди безлюдной лондонской улицы? Какую цель преследуешь ты?

Женщина вскинула волшебную палочку. Её мысли и догадки по поводу этого странного человека все это время путались, накладываясь друг на друга, и вот теперь, казалось, сложились в одну общую картину — не слишком, очевидно, радужную.

— Цель? О, у меня очень даже есть цель... Вот сейчас я подумаю и скажу, какая у меня цель, а пока ни взмаха, ни слова, ни единого жеста! И убери эту палку в сторону — отвлекаешь, — Доктор деловито поправил бабочку, со смешливым укором поглядев на Элоиз.

— Ты ведешь себя, словно ребёнок, — женщина не шелохнулась, только удивленно приподняла брови.

— А ты себя — как большой бум. Как огромный барабум, создавший парадокс в материи пространства-времени. Сейчас от одного твоего чиха может разлиться Темза, а королева Виктория сделать... в смысле, завести... — уши мужчины побагровели, и Элоиз спрятала улыбку, — десять детей вместо девяти. Эй, это не смешно. Эффект бабочки! Как можно не знать таких элементарных...

— Твоя бабочка создает не слишком устрашающий эффект, к слову...

— ... вещей! — закончил мужчина, обиженно шмыгнув носом и важно сдув со своего галстука-бабочки несуществующие пылинки.

— Тем не менее, ты свободно путешествуешь, — констатировала Элоиз. Несмотря на странно сложившуюся ситуацию, она чуть расслабилась, осознавая, что сейчас Доктор не только не представляет для нее угрозы, но и сможет, вероятно, вернуть ее назад в будущее.

— Путешествую, — невозмутимо согласился Доктор, — потому что я совершенно точно уверен, что не встречу в будущем, прошлом и настоящем того, кто активирует в материи времени-пространства выброс темпоральной энергии. Обычно это что-то встречает меня само...

— Точно подмечено, — раздался вдруг позади них третий голос.

И Элоиз, и Доктор разом обернулись.

На них смотрел, сияя довольной улыбкой, еще один Доктор.