Soul spoon (джен)

Гарри с любопытством огляделся. Небольшой кособокий сарай, гордо именуемый мастерской, с головой выдавал пристрастия хозяина. Мистер Уизли всегда вызывал добрые усмешки у домочадцев своим детским восторгом к магловским изобретениям. Гарри помнил, что в кабинете Артура, когда он ещё работал в Отделе обеспечения магического правопорядка в Секторе борьбы с незаконным использованием изобретений маглов, на стене красовался такой же плакат с изображением снятого двигателя автомобиля. Да и схема присоединения проводов к штепселю, судя по всему, был тоже снята со стены кабинета на память. Гарри улыбнулся – картинка с эскалатором метрополитена была вырезана явно из детского журнала.

Молли сердилась на Артура, что он застрял в своей мастерской, и всем приходится его ждать к ужину, поэтому Гарри и вызвался привести мистера Уизли. Они с Джинни гостили с детьми в Норе. Джинни отчитывала Джеймса за очередную шалость, которая удалась, а Гарри решил сходить в сарай, чтобы Молли не успела прийти в боевую готовность – две разъярённые женщины в доме – это уже перебор.

Артур обнаружился в самом углу мастерской, занятый развинчиванием тостера – видимо, пытался узнать, как тот работает.

– Гарри, подай мне, пожалуйста, отвёртку, – с гордостью выдал Артур, заметив Гарри.

Гарри снова улыбнулся. Фишка мистера Уизли – воспользоваться обычным магловским инструментом, считая при этом, что совершил волшебство.

Он прошёлся вдоль стеллажей и попытался найти отвёртку. Это было весьма проблематично, потому что на полках, как и подобает приличной мастерской, наблюдался классический беспорядок. Гарри разгребал завалы, чем-то похожие на склад в Выручай-комнате, пытаясь сконцентрироваться на нужном предмете.

– Гарри, посмотри вон за той чёрной коробкой! – подсказал Артур, пытаясь поставить корпус обратной стороной.

Гарри заметил на средней полке большую бархатную коробку с красивыми вензелями на крышке. Поднял её, увидел, наконец, набор отвёрток и понёс Артуру. Как-то так получилось, что чёрная коробка так и осталась у него в руках. Гарри протянул мистеру Уизли инструменты, сел на колченогий табурет и стал наблюдать. Коробку положил на колени – лень было сто раз ходить туда-сюда, потом положит на место.

Артур неловко закручивал шурупы, пару раз тыкнув себя в ладонь, и рассказывал Гарри новости. Гарри слушал с удовольствием, радуясь, что до мастерской не доносятся воинственные крики его жены и жены Артура, вместе взятых. Артур собрал тостер, с удивлением посмотрел на лишнюю деталь, решил, что она, видимо, запасная, и понёс чудо магловской техники на полку, приговаривая, что тут есть над чем поработать.

Гарри тоже поднялся. Он хотел вернуть таинственную коробку на место, но так и не положил. Что-то в этой коробке было необычно. Во-первых, на ней совершенно не было ни пылинки, тогда как на всей остальной утвари пушистиков хватало. Во-вторых, она была приятной на ощупь, словно живое существо. Тёплый бархат излучал спокойствие, если, конечно, коробки умеют что-то излучать. Но Гарри не первый год был замужем, то есть, давно знал, что в магическом мире даже обычная с виду вещь может хранить много загадок и тайн. Поэтому он не удержался и спросил:

– Мистер Уизли, что здесь?

Артур отложил скоротечное наведение порядка на стеллажах, посмотрел на коробку в руках Гарри, и его взгляд потеплел:

– О! Это удивительная вещь. Однажды на рейде с Перкинсом мы были вызваны на вечеринку в один богатый особняк. Да, да, настоящие аристократы, скажу я тебе – замок, манеры, обстановка. У хозяйки начались галлюцинации, в конце концов, она попала на лечение в Мунго, и ей оказали помощь. Память, конечно, пришлось потом стереть, в общем, дело попалось хлопотное. Когда мы стали искать причину её недуга, наткнулись на эту коробку в старинном серванте красного дерева. Как эта вещь попала к обычным маглам – трудно сказать. На всякий случай мы её изъяли, чтобы не было больше подобных вызовов. По должностной инструкции я должен был сдать артефакт в хранилище, но так уж получилось, что потом сразу навалилась ещё куча дел, и коробка осталась у меня. Когда я спохватился, хозяйка родового поместья уже поправилась, а Перкинс сказал, что у нас могут быть большие неприятности из-за халатности. Я не хотел подставлять коллегу, спрятал эту вещь у себя – так она у меня и осталась. Даже Перкинс не знает о её настоящем предназначении. Иди сюда!

Артур вытер руки о заднюю часть мантии, расчистил место на верстаке – попросту смахнув всё на пол и движением палочки заставив полученную кучу уменьшиться и временно сложиться в углу, а потом положил коробку на поверхность и раскрыл.

Гарри показалось, что из-под крышки заструился свет, хотя день был солнечный, и, возможно, всё это было игрой воображения. Он с удивлением и любопытством разглядывал содержимое. Внутри коробка было обита шёлком цвета шампанского. Драпировка ткани образовала уютные ниши, в которых лежали обыкновенные столовые приборы. Правда, серебряные, но на вид совершенно обычные. Даже не возникало и тени сомнения, что ложки, лежащие здесь, предназначены для прямого использования – для трапезы. Пусть изысканных блюд, но всего лишь для еды. Гарри разглядел, что приборы разложены по мере возрастания. Слева направо лежали чайная ложка, затем десертная, столовая, суповая, вилка, а венчал коллекцию половник с резьбой на ручке, повторяющей орнамент всех других своих собратьев. Странный набор. Обычно столовых приборов по шесть, и это либо чайные ложки, либо десертные, либо и те, и другие. Этот же был эдаким набором на одну персону. Гарри отметил, что серебро совсем не потускнело, а наоборот, выглядело так, словно его только что старательно начистили домовые эльфы.

– Мистер Уизли, почему хозяйка этого набора медленно сходила с ума? Эти приборы заколдованы?

– Сейчас сам всё поймёшь. Я думаю, маглу, который брал в руки эти приборы, трудно было справиться с последствиями. Храни гиппогриф их, но они порой так близоруки, что очевидные вещи вызывают у них панику. Этот столовый прибор действительно наделён магией. Посмотри, видишь на подкладке вот здесь надпись?

Гарри пригляделся. Золотистыми нитками мелкой вязью в самом неприметном месте было вышито: «Soul spoon. GP». Мистер Уизли пояснил:

– Это клеймо старинного мастера серебряных изделий Петреля Густава. Я не могу утверждать, что Густав был волшебником, возможно, этот набор попал в руки выдающегося чародея после мастера и получил своё второе рождение. Но название говорит само за себя. Дословно его можно перевести как «Углубление души».

Игра слов. Сейчас ты поймёшь. Каждый предмет этой уникальной коллекции обладает даром видения диапазона души. Я как-то видел у Гермионы магловскую книгу сказок, она читала Хьюго и Розе перед сном. Там была сказка про волшебное зеркало, которое говорило правду каждому, кто в него гляделся. Так вот, здесь принцип примерно тот же. Человек, который дотрагивается до сервиза, невольно вступает в магическую связь с творением Густава. И это на самом деле так. Как я понял, приборы разложены в коробке по размеру не случайно. Человек бедный душой может заставить, условно говоря, заговорить только чайную ложку. Люди с богатым внутренним миром способны обнаружить связь с десертной, столовой и даже суповой. Поварёшка на моей памяти засветилась лишь однажды. Ты знаешь, никто из моих не знает о чарах. Сначала я просто боялся, что Молли меня отругает, что я храню дома такой опасный предмет. Согласись – узнать своё нутро не всегда приятно, это всё равно что сходить на сеанс к гадалке и узнать, что жить тебе осталось три дня. Будешь потом загоняться и шарахаться от любых знаков. Когда я понял предназначение этой коробки, я испугался. Давным-давно я хотел отдать её Дамблдору, но не успел. Сначала я прятал её в укромных местах, но потом решил, что лучший тайник – самое видное место. Все считают, что это очередной вещдок с моего прошлого рейда, красивая вещица и не более. Ты первый, кому я рассказал. Знаешь, у этих столовых приборов есть и другая функция. Помимо точного детектора чистоты души предметы эти обладают удивительным свойством. Это именно то, что вызвало галлюцинации у последней хозяйки «Soul». Каждый предмет способен показать воспоминания, видения о человеке с определённой широтой души, который знаком тому, кто держит предмет в руках. Иногда это родственники, близкие, иногда просто знакомые. Что срабатывает в момент соприкосновения с предметами, я не знаю. Почему те или иные картинки всплывают в сознании. Я пробовал. Скажу тебе по секрету – это сильное эмоциональное потрясение.

Ложки и вилка призывно поблёскивали тусклым светом серебра. Искушение было столь велико, что Гарри уже протянул руку, но в последний момент одёрнул. Он давно привык к чудесам, сомневаться в том, что всё рассказанное мистером Уизли не плод его воображения, не приходилось. И всё же было что-то пугающее во всём этом. Артур одобряюще кивнул головой, словно подбадривая Гарри. Оба совершенно забыли об остывающем ужине и последствиях их не появления в кухне в ближайшие десять минут.

Столовые приборы манили, и Гарри взял в руки чайную ложку.

Tea–spoon

Мистер Вернон Дурсль по заведённому привычному распорядку вышел в обеденный перерыв в соседнюю булочную, чтобы купить себе на обед пончик. Отчитав попутно нерасторопного подчинённого, который вовремя не сдал отчёт, и важно кивнув охраннику на входе, он вышел на улицу. Лето было в самом разгаре, но вряд ли мистера Дурсля интересовали такие материи, как пушистые облачка на умытом небе или пичуги, беззаботно щебетавшие в яркой зелени ближнего парка. Все его мысли были сосредоточены на большом заказе дрелей. Сделка обещала принести баснословный доход, а ничто не было так важно для мистера Дурсля, как успешно совершённые сделки. В дверях булочной он немного подзадержался – молодая мамаша пыталась впихнуть внутрь лавочки летнюю коляску с младенцем. Вернон поморщился – он не любил младенцев, которые шумно ведут себя в общественных местах и молодых мамаш, которые были уверены, что любой добропорядочный гражданин придержит дверь для того, чтобы они могли попасть внутрь. Чёрта с два! Если ты не справляешься – сиди дома, нечего отвлекать людей от обеденного перерыва. Как законопослушный налогоплательщик, Вернон Дурсль всегда досадовал на армию бездельников, которых и он в том числе вынужден был содержать. Кто придумал все эти пособия по безработице, выплаты неработающим женщинам с детьми и льготы для малоимущих? Настроение вовсе упало, когда обнаружилось, что в булочной заняты все столики. Вернон привык сидеть именно вон за тем столиком, где из окна был виден его офис. В свои годы он был успешным предпринимателем, хорошим семьянином и уважаемым человеком в определённых кругах. Его побаивались подчинённые, а раз боятся – значит, уважают. Мистер Дурсль получил из рук продавщицы бумажный пакет со своим заказом и решил провести оставшееся время в соседнем парке. Слава богу, там полно лавочек, и никто не будет беспокоить дурацкими вопросами, которые всегда вызывали раздражение. «Мистер Дурсль, вам с собой? Сегодня отличная погода!» Можно подумать, ему дело есть до этой продавщицы с её погодой. Стоишь ты на рабочем месте, вот и работай. Ещё раз оглянулся на занятные места. Стайка студентов, сдвинув несколько столиков, непозволительно шумно угощалась прохладительными напитками, сдобой и мороженым. Бездельники! Он в их годы не просиживал штаны в кафе, а был занят делом. Вот попадёт Дадли в такую компанию, не приведи господи. Родители вкалывают, оплачивают их учёбу, а они сидят, прохлаждаются.

Такое чувство, что Вернон Дурсль родился сразу состоятельным мужчиной с пышными сердитыми усами и солидным брюшком. Глядя не него, надо было иметь богатое воображение, чтобы представить его мальчишкой в коротких шортах, пускающим воздушного змея.

Мистер Дурсль перешёл на противоположную сторону дороги по пешеходному переходу. Гневно взглянул на подростка на скутере, который нетерпеливо газовал на переходе, ожидая, когда загорится зелёный свет. Идиоты! Он любил свой автомобиль, гордился им и уж точно не позволял себе выкидывать подобные вещи на дороге. Куда только смотрят полицейские! Им лишь бы выскакивать в неожиданных местах и штрафовать за превышение скорости вместо того, чтобы следить за безопасностью граждан.

В парке было многолюдно, но он быстро отыскал в тени деревьев свободную, никем не занятую скамейку. С удовольствием уселся, вытянув ноги в начищенных ботинках, и принялся за свой пончик. Настроение пропорционально улучшалось по мере поедания пончика и радужных мыслей о сделке. Однако вскоре их равномерный ход нарушила бездомная кошка, которая решила, что мистер Дурсль совсем не против поделиться с ней свои обедом. Мистер Дурсль был против. Сердито пнув кошку ногой, он со вздохом поднялся. Нет, это никуда не годится! Управы нет на всех этих бездомных тварей! Что себе думает мэрия? Кому нужны все эти кошки и собаки – давно надо всех истребить. Нормальному человеку не дают спокойно посидеть в свой законный час отдыха.

А в том, что он абсолютно нормальный, мистер Дурсль не сомневался.

Гарри бестолково таращился на чайную ложку. Мистер Уизли понимающе улыбнулся:

— Ну как? Впечатляет?

Гарри вместо ответа ощупал своё лицо, очень надеясь, что не обнаружит на нём пышных усов. У него было стойкое ощущение, что он только что был дядей Верноном. Причём больше всего его поразило не физическое перевоплощение, а душевная реинкарнация. Если ты хоть раз принимал Оборотное зелье, то изменение роста, веса, цвета волос и формы носа — дело привычное. Сейчас же у Гарри было такое чувство, что на некоторое время его мировосприятие, сознание перескочило в голову дяди Вернона.

Из размышлений о своих ощущениях Гарри вывел Артур:

— Когда я первый раз взял в руки чайную ложку, моё сознание перескочило в личину Аполлиона Прингла — примерзкого человека, скажу я тебе. Первое, что я сделал, когда связь разорвалась, это, как и ты, ощупал своё лицо, чтобы убедиться, что оно моё собственное. Погружение настолько сильное, что для неподготовленного человека это большой стресс. Видимо, незадачливая хозяйка творения Густава увидела нечто подобное, и не смогла справиться с потрясением.

— Я словно был дядей Верноном, — Гарри, наконец, слегка пришёл в себя.

— Всегда знал, что это недалёкий человек, — Артур до сих пор обижался на мистера Дурсля за непозволительно скверное обращение с племянником. — Хуже магла, чем он, и не придумаешь. Ну что, пойдём?

Гарри в нерешительности посмотрел на сервиз. Мистер Уизли проследил за его взглядом и одобрительно похлопал Гарри по плечу:

— Я понимаю твоё состояние. Теперь тебе непременно захочется узнать секреты всех остальных приборов. Обещаю, что после ужина ты сможешь вернуться сюда, если, конечно, пожелаешь.

Гарри положил чайную ложку в гнёздышко из шёлка, Артур бережно закрыл коробку и отнёс её на полку, по пути рассуждая:

— Ты знаешь, когда я исследовал возможности этого чуда, я пришёл к выводу, что деление на диапазон условно. Ну, знаешь, допустим, все мы сдавали в своё время экзамены по СОВ. Оценки, полученные за знания — всего лишь оценки. «Слабо», «Удовлетворительно», «Выше ожидаемого», «Превосходно…» Человек, который тянет лишь на чайную ложку не обязательно плохой. Он видит мир по-другому. Наверное, для него все чудики, которые витают в облаках, спасают вселенную и читают стихи возлюбленным по ночам — ходячее недоразумение, с которым он вынужден мириться. Но, тем не менее, и я рад этому, таких «мелких» людей не много. «Десертных» гораздо больше — людей, которые так и не сумели выползти из ракушки. Этих людей мне лично жалко. Их душевная организация вступает в постоянное противоречие с оглядкой на общественное мнение, устои и принципы. И по большому счёту они глубоко несчастны. Люди, которые найдут связь со «столовой» ложкой, как правило, с глубоким внутренним содержанием. Они умеют любить, им не чужды понятия сострадания и милосердия.

Гарри слушал философские выводы Артура с большим вниманием. На самом деле это очень тонкая материя — человеческая душа. В одних и тех же условиях, при одинаковых обстоятельствах, два человека могут повести себя абсолютно по-разному, при этом каждый будет уверен, что он поступает правильно. Сам Артур, с его альтруизмом, не мог не оправдать действия таких, как Прингл или мистер Дурсль, которые честно заслужили свою оценку «Тролль». Гарри так и подмывало спросить мистера Уизли, какой уровень душевности определил ему сервиз, но тактично засунул свои вопросы куда поглубже. То, что вся семья Уизли получила «Выше ожидаемого» у набора «Soul», сомнению не подлежало.

Они молча вышли из мастерской, погружённые каждый в свои думы. Ещё было светло, но чувствовалось, что день клонится к закату. В буйных зарослях травы беззаботно трещали цикады, сам воздух был пропитан той неспешной торжественностью, которая присуща вечеру. Гарри вдруг подумал, что ничто не меняется в этом мире. Пройдёт сто, тысяча лет, и кто-то другой вот также будет шагать по этим косогорам, размышляя о вечных материях.

Например, как избежать гнева жены, воинственно скрестившей руки на груди — Джинни поджидала их на крылечке.

— Гарри, ну сколько можно? Ладно, папа, но ты-то куда пропал?

— Э, Джинни, мы вроде как уже пришли. Что там у нас на ужин? Есть хочется, — Гарри растерянно улыбнулся.

Артуру пришлось сложнее. Прежде, чем семья уселась за стол, все были удостоены гневной речи Молли про остывший ужин, незадачливых любителей возни в мастерской и рекомендациями в следующий раз остаться ночевать не в доме, а среди того, «…где есть, над чем поработать…» Артур виновато протёр очки, ожидая, когда буря стихнет, сел за стол, усаживая на колени Лили.

— Дедушка, у тебя уши красные!

Молли хмыкнула. Она уже не сердилась.

После ужина и положенных вечерних процедур Гарри улизнул в мастерскую. Он честно помог Джинни убрать со стола, но пока она укладывала детей спать, не смог побороть искушения. Решив, что он долго задерживаться не будет, Гарри шмыгнул в сторону сарая, где его ждал сервиз Густава Петреля.

Оглядевшись в полутёмном помещении, Гарри на ощупь направился к стеллажам, стараясь не зацепиться по пути за какое-нибудь чудо магловской техники. Не хватало ещё наделать шума! Беспрепятственно преодолев расстояние до полок, Гарри уже подумывал засветить палочку, чтобы отыскать коробку с сервизом, но делать этого не пришлось — средний стеллаж струился мягким светом. Значит, Гарри не показалось, что «Soul» излучает особую магию.

Гарри раскрыл коробку, огляделся по сторонам и дотронулся до десертной ложки.

Dessert-spoon

Петуния ещё некоторое время лежала с закрытыми глазами, потихоньку приходя в себя. Во сне она снова была маленькой девочкой. Той Петунией, которая ещё умела мечтать.

Она росла замкнутой и несчастной. Рано поняла, что в этом мире нет справедливости и нечего надеяться на улыбку фортуны. Она отчаянно хотела, чтобы её просто любили. Но почему-то лица родителей всегда светлели при взгляде на Лили, а на себе она ловила в глазах мамы… жалость? Досаду? Печаль? Может, ей это только казалось, но никто не замечал, как она старается понравиться, быть лучше. Все относились как к самому собой разумеющемуся, что Петуния всегда заправляла кровать, чистила зубы перед сном без напоминания и не лезла весной в лужи пускать кораблики. Лили же прощалось всё. Папа подкидывал высоко над головой младшую сестру, которая заливалась безудержным смехом, и обещал отвести её в зоопарк к поросятам, если она в следующий раз сядет за стол с такими грязными ладошками. Лили словно излучала свет. Вокруг неё всё преображалось, она и хмурый ненастный день заставляла быть светлее. А у Петунии отсутствовал ген радости.

Потом выяснилось, что сестра — волшебница. Ох, как же Петунье хотелось хоть мимолётно прикоснуться к чуду! Она стащила украдкой письмо Лили с приглашением учиться в неведомой магической школе, написала незнакомому директору и стала ждать ответ, не особо, правда, полагаясь на удачу. Адрес, выведенный зелёными чернилами на пергаментном конверте, выглядел не очень убедительно. Но ответ пришёл. Петуния несколько недель караулила почтальона, чтобы никто не узнал о её выходке и тайных планах — уметь мечтать и радоваться.

Вежливый отказ Альбуса Дамблдора с пожеланиями всего доброго вызвал злые слёзы, глухую обиду и уверенность, что нечего было ждать, чтобы теперь не было так больно. Ничего. Она справится. Лили уехала в свою чёртову школу, а Петуния полностью ушла в себя. Она не особо хорошо училась, так что вызвать гордость с этой стороны у родителей не удавалось. Лили то, Лили сё… А Петунии словно не было. С годами она превращалась в тень, всё больше теряя веру в чудо.

Потом, в старших классах, когда все девочки из её класса собирались стайками и обсуждали свои победы на личных фронтах, она стала ждать своего принца. Девчонки заводили романы, плакали после очередных граблей, поднимались с колен и влюблялись по новой, а Петуния ждала. Подруг у неё не было — ну кто станет обсуждать свои похождения с замкнутой, хмурой девицей? Она смотрела придирчиво в зеркало и с горечью констатировала, что видит там далеко не красавицу. У неё не было обворожительных ямочек на щеках, как у Синтии, доверчивых распахнутых глаз, как у Поллин. У неё было лошадиное лицо, колючий взгляд и тусклые волосы. Так что принцы скакали мимо.

После окончания школы одноклассницы повыскакивали замуж, занялись карьерой и строили радужные планы. А Петуния перестала ждать чуда.

В тот год, когда Лили заканчивала обучение, в автокатастрофе погибли папа и мама. С Лили они почти не виделись. Петуния осталась совсем одна.

На одном из банкетов их офиса, где Петуния работала мелким служащим, она познакомилась с Верноном. Петуния вообще не хотела идти, но начальник намекнул, что явка строго обязательна, поэтому она и потащилась на скучный, никому ненужный вечер. Всё, как всегда — надо напускать на себя приветливый заинтересованный вид, помогая руководству налаживать контакты с поставщиками и партнёрами по бизнесу. Вернон подошёл к тому углу, в котором скучала Петуния, и предложил ей сначала бокал шампанского, а потом прогуляться. Так завертелся их роман, хотя романом это назвать можно было с большой натяжкой. Вернон был надёжным, правильным и лишённым хоть какого-то намёка на романтизм. Он знал, чего хочет добиться в жизни, не собирался тратить время и силы на всякую ерунду, к которой причислял прогулки под луной, бессмысленные букеты цветов и походы в кино. Петуния понимала, что с таким человеком, как Вернон, она будет как за каменной стеной, а что до того, что он не мастер был говорить красивые слова — она давно отказалась от мысли, что у неё может быть как-то по-другому. Любви не существует. Все эти дамские романы, слезливые истории — уловка для дурочек. Она дурочкой не была. Главное, что Вернон надёжный, как ячейка банковского сейфа. Свадьба прошла тихо и незаметно — Вернон считал, что ни к чему устраивать бессмысленную помпезность — лучше отложить средства на приобретение собственного жилья. Петуния не спорила, решив оставить сказочные девичьи грёзы сериалам. Купили домик в поместье Лондона, в солидном тихом Литтл Уингинге. От Лили редко приходили письма, а поскольку приносили их совы, Петуния радовалась, что связь с сестрой мимолётная, если не сказать, никакая. Вернон, когда узнал про волшебное сообщество, пришёл в ярость, обвинив всех магов в мошенничестве и тунеядстве. Поэтому разговоры о сестре, о волшебном мире находились под строгим табу в семье Дурсль.

Потом родился Дадли, и Петуния всю свою нереализованную любовь и нежность вылила на голову бедного сына. Она совсем не замечала, что Дадли от её сверхзаботы растёт избалованным, инфантильным и давно научился крутить родителями в свою пользу. Стоило ему скривить рожицу, и Петуния неслась выполнять любой его каприз. Но Дадли был её светом, её смыслом, средоточием всех её мечтаний.

Проверку на прочность Петунии пришлось выдержать в то памятное утро, когда на крыльце своего дома она обнаружила подкинутого племянника. Гарри не доставлял особых хлопот, но для неё он всегда был напоминанием о той, другой жизни, в которую её не пустили. Иногда ей хотелось, чтобы Гарри как-то защищался — его покорность и безропотность доводили её до бешенства. Она смотрела в его зелёные глаза, такие же как у Лили, и с двойным усердием делала жизнь мальчика невыносимой. Она обманывала себя. Не признавалась себе в этом. Но чуда не существует. Если жизнь не особо поспешила раскрасить её существование в яркие тона, то она и не собирается ждать чего-то прекрасного, что так и не случилось в её жизни. У неё всё хорошо.

Петуния нехотя поднялась с кровати, стараясь не разбудить Вернона. Всё равно уснуть больше не удастся. На кухне поставила чайник, по привычке смахивая невидимые пылинки с до блеска натёртого стола. Её маниакальная чистоплотность полностью соответствовала жизненной позиции. Ни шагу в сторону. Всё должно быть правильно. Настроение стремительно падало — она не любила свои тайные сны, которые выбивали почву из-под ног. Выход мрачности, как всегда, нашла в диалоге с племянником. Вернее, Петуния кричала, заполняя брешь в душе спасительной злобой, а Гарри покорно отвечал.

— Вставай! Приготовь завтрак! И смотри, чтобы бекон не пригорел!

— Да, тётя Петуния.

— Подстриги розовые кусты! И аккуратнее! Откуда у тебя только руки растут!

— Хорошо, тётя Петуния.

Проводив Вернона на работу, Петуния уселась возле окна. Чужая жизнь не вызывала у неё зависти, но, чёрт возьми, как приятно, когда у соседей что-то не ладится. У соседки дочка завела непутёвый роман — так ей и надо! Полковник напротив вчера разбил фару у машины — нечего было кичиться новым автомобилем! Краем глаза заметила Гарри, который нёс в гараж садовый инвентарь. В глубине души Петуния знала, что мальчик выполнил всю работу превосходно, но хвалить она его не собиралась. Вышла на улицу, чтобы лично убедиться, что придраться, всё же, есть к чему. Придирчиво осмотрела подстриженные кусты, критически оглядела побеленную садовую лавочку.

Когда проходила мимо окон кухни, под ноги из кустов шмыгнула кошка. Рыжая, со смешным чёрным пятном вокруг правого глаза. Кошка испуганно взглянула на Петунию, затем решила, что можно не бояться и жалобно мяукнула. Бока рыжей гостьи сильно выпирали по сторонам — Петуния поняла, что кошка ожидает потомство. Сама она никогда не держала животных в доме — от них столько пыли и грязи. Эта, видимо, забрела в сад Дурслей в поисках съестного. Петуния хотела прогнать кошку, но вместо этого, воровато озираясь по сторонам, взяла с блюдца на подоконнике кусочек бекона и бросила ей. Кошка с жадностью набросилась на угощение. Потом подошла к ногам женщины и, мурлыкая, с благодарностью потёрлась. Петуния быстро зашла в дом. Вымыла тщательно руки, стараясь не думать о минутном порыве.

Маленькой девочки больше нет… Чуда не существует…

— Гарри? Гарри, ты здесь?

Гарри чуть не выронил из рук ложку. На пороге мастерской, вглядываясь в полумрак, стояла Джинни.

— Джинни, я тут. Иди сюда.

— Что ты тут делаешь? Только не говори мне, что папа заразил тебя своими чудачествами!

Гарри положил ложку в гнёздышко, прикрыл коробку и поспешил навстречу жене, пока она в темноте не налетела на одно из чудачеств. Джинни по-прежнему стояла в проёме, не решаясь вступить внутрь.

— Так ты мне объяснишь? Что у вас с папой за секреты?

— Объясню. Но чуть позже.

Грех было не воспользоваться такой возможностью — схватить Джинни в охапку, прижать к себе и поцеловать, вдыхая родной запах её волос.

— Ты пахнешь корицей… — Гарри зарылся носом в копну рыжих локонов, целуя Джинни в ямочку на ключице.

— Гарри…

Судя по всему, Джинни была совсем не против отложить объяснения на потом. Больше того, когда они спустя энное количество времени оказались вновь на пороге сарая, Джинни и вовсе забыла о цели своего появления здесь. Они сидели на ступеньке, смотрели на звёзды и улыбались.

— Гарри, смотри, вон Большая Медведица.

— Ага, я вижу.

— Знаешь, когда тебя нет рядом, когда ты уезжаешь надолго, я иногда смотрю на неё и думаю, что ты тоже сейчас её видишь. Тогда мне кажется, что она посылает тебе от меня полный ковшик любви и тепла. Я люблю тебя.

— И я тебя люблю…

Гарри теснее прижал Джинни к себе. Они ещё немного посидели, с сожалением понимая, что надо вставать, идти в дом. Дети обычно крепко спали, но кто знает. Вот будет переполох, если Лили в своей длинной ночнушке начнёт искать родителей по всему дому.

— Гарри, у тебя футболка наизнанку.

Гарри исправил оплошность и уже поднялся, но тут Джинни вспомнила, наконец, что искала его.

— Да, Гарри, всё же почему ты оказался здесь так поздно? Хотя, если я так буду тебя всегда находить, я согласна — иногда пропадай.

Гарри взял Джинни за руку и потянул совсем не в сторону дома, а вглубь мастерской.

— Иди сюда. Я тебе кое-что покажу. Не думаю, что мистер Уизли рассердится. Я просто не могу скрывать от тебя это чудо.

Гарри подвёл заинтригованную Джинни к стеллажам, отметив, что средняя полка так и струится мягким светом. Снял сервиз, положил его на верстак, где мистер Уизли освободил достаточно места, и раскрыл.

Он рассказал Джинни всё то, что поведал ему Артур о чудесном наборе «Soul spoon», поделился своими впечатлениями о погружении в сознание дяди Вернона и тёти Петуньи. Джинни выглядела одновременно испуганной, ошарашенной и взволнованной.

— Господи, Гарри, и эта вещь столько лет лежит у папы в мастерской? Я видела эту коробку раньше, но даже и не подозревала о её содержимом! Думала, папа прячет там свои любимые отвёртки.

Джинни провела рукой по шёлковой поверхности, которая была прохладной на ощупь.

— Странно. Почему сервиз показывает разным людям не одни и те же видения? Что это значит?

— Не знаю. Мистер Уизли предполагает, что ложки показывают душевную сущность человека, так или иначе связанного с тем, кто берёт их в руки. Он увидел завхоза, которого, насколько я знаю, просто презирал. Твой отец очень лояльный человек и мягкий. Таких, как Прингл, кто стойко вызывает у него неприязнь, не так и много, я думаю. А я увидел дядю Вернона. Не знаю, есть ли тут связь. По мне так её нет.

— Но выглядит всё это очень заманчиво. Представляю, каково это — оказаться в личине тётушки Мюриэль. Брр... — Джинни даже передёрнулась.

— Хочешь попробовать?

— Я… Я боюсь. А вдруг я увижу что-то такое, о чём потом пожалею?

— Не думаю. Когда я увидел мир глазами тёти Петунии, мне её стало жалко. Я не знал, что она настолько несчастлива. Думаю, если бы ей попался кто-то другой, не дядя Вернон, возможно, она и могла бы себе признаться, что она гораздо лучше, чем хочет показаться окружающим. Это не стыдно — делать порой глупости, мечтать и по-детски верить. Родители её очень любили. Это она сама стойко вбила себе в голову, что является вторым сортом.

— Ты думаешь, мне попробовать? Ты не уйдёшь?

— Нет, конечно. Я не знаю, сколько по времени длится погружение, но надеюсь, незначительного слюнотечения у тебя наблюдаться не будет. Я посижу вот здесь, — Гарри повернулся в сторону табуретки, получив чувствительный шлепок пониже спины.

— Это тебе за слюнотечение! И всё равно немного страшно. А что, если этот сервиз не случайно подбирает свои картинки?

— По-твоему у него есть ещё какая-то скрытая функция? Для одного магического предмета чудес и так предостаточно. Сейчас сама убедишься. Какую ложку ты возьмёшь?

— Столовую. Чайную и десертную ты уже брал, надо быть последовательными.

Гарри ободряюще махнул Джинни, сел на табурет и стал наблюдать, как она погружается в мир «Soul». Джинни взяла столовую ложку.

Table-spoon

Они оба делали вид, что ничего не произошло. Словно этот поцелуй был минутным помешательством. Последствия стрессовой ситуации, когда все чувства были скручены в тугую пружину и вдруг вырвались наружу. Смерть Фреда, похороны в Норе отодвинули все размышлизмы на задворки сознания, но каждый вечер, подолгу ворочаясь в кровати, Рон снова и снова вспоминал этот их поцелуй с Гермионой. Что это было? Она по-прежнему находилась рядом, и вроде всё оставалось, как раньше, но, но… Он не мог поговорить об этом с Гарри, да и себе самому не позволял до конца признаться. Зачем себя обманывать? Он знал, как это называется, но извёлся напрочь от сомнений и дум. Он безумно хотел повторить этот поцелуй. Он любит Гермиону, и это пришло не вчера. Но когда настраивался на серьёзный разговор, язык прилипал к нёбу. Он должен ей сказать. Три слова, которые так много значат, которые зачастую бездушно употребляют без повода, которые так трудно произнести. А что, если она посмотрит на него с сочувствием? Кто он такой для неё? Друг, шагающий все эти годы рядом и только. Внезапно нахлынувшее озарение распирало, не давало спокойно дышать.

Гермиона должна была уехать в Австралию, чтобы отыскать родителей и вернуть им память. Рон почему-то прочно связал её отъезд со своим последним шансом признаться. Если он не сможет сказать сейчас, то потом это будет, возможно, и не нужно. Гермиона встретит кого-нибудь, а он, как последний дурак, будет корить себя за то, что не сказал. Всего три слова.

Эта идея стала настоящей пыткой, наваждением. Он настраивался, собирался с духом, но в подходящий момент всё время что-то мешало. То Гарри встрянет, то Джинни утащит Гермиону куда-нибудь по хозяйственным делам. Да и, вообще, в Норе остаться наедине с человеком — практически без вариантов. Рон с тоской отсчитывал дни, оставшиеся до отъезда. Они много говорили — они же были друзья, а он украдкой наблюдал за ней. Иногда казалось, что Гермиона ждёт от него шага, несколько раз он ловил на себе её особенный взгляд, от которого пробирали мурашки. Гермиона, заметив, что Рон на неё смотрит, отводила глаза, краснела и начинала полемизировать о всякой ерунде, безусловно важной, но совсем далёкой от того, что помогло бы Рону подсказать, что тот поцелуй не был случайным.

В последний вечер перед её отъездом он так и не нашёл подходящего момента поговорить. Вместо этого просидел в своей комнате весь вечер, взобравшись с ногами на подоконник, лениво отгоняя палочкой мух с окна. Хорошо хоть домочадцы не приставали со своими вопросами. Мама ходила по дому как тень, и вряд ли она вообще понимала, кого видит, и кто чем занят. Джинни старалась ей помочь, взвалив на свои плечи практически всё хозяйство Норы. Гарри тактично не лез, считая, что Рон, как и все, переживает смерть брата. Конечно он переживал! А ещё только Фред знал, что Рону нравится Гермиона. Проговорился как-то. Брат не стал смеяться и подтрунивать, а посоветовал Рону быть поувереннее. А как он может быть уверен, если он совсем не уверен? Чёрт.

От печальных мыслей его отвлёк Живоглот, неизвестно каким образом оказавшийся на подоконнике. Наверное, ловил птичек на крыше, вот и спустился по карнизу в его комнату — благо окно открыто. Живоглот уставился на Рона. Рон отвечал ему взаимностью. Рон вспомнил, как они после финальной битвы вернулись в Нору. Гермиона в августе оставила кота на попечение Молли, не брать же его было с собой! Когда Живоглот увидел свою хозяйку, выражение его курносой морды было почти человеческим. Живоглот прыгнул Гермионе на руки, обнял её всеми четырьмя лапами и прижал уши. Отодрать его от Гермионы не было никакой возможности. Гермиона гладила своего любимца, плакала и чесала ему за ухом, а тот даже мурлыкать не мог от потрясения — не надеялся, что когда-нибудь она за ним вернётся. Рон тогда даже позавидовал Живоглоту — он совсем не против был, чтобы она почесала его за ухом с такой любовью. Блин, ну куда деться от своих мыслей и желаний? Рон даже замычал от бессилия.

Живоглот продолжал таращиться на Рона, но в его взгляде Рон углядел укор. Кот словно говорил: «Ну? Чего ты сидишь? Поднимай свою чугунную задницу, иди обними её всеми четырьмя лапами, и дело в шляпе!» Рон всегда подозревал, что Гермионин кот не совсем обычный. Сначала у них сложились весьма недружеские отношения, но с годами Рон был вынужден смириться с этой слабостью Гермионы. Может, он ревновал? Бред какой! Это всего лишь кот! А он — молодой симпатичный парень. Вот сейчас пойдёт и скажет Гермионе, что… Никуда он не пойдёт… Она Живоглота любит больше, чем его. Он неудачник. Недоразумение. Надо было маме сразу родить дочку после пятерых сыновей, и не сидел бы он сейчас, не мучился.

Рон вздохнул. Живоглот мягко спрыгнул, взобрался к Рону на колени и заурчал. Рон несмело погладил кота, удивляясь, что от Живоглота исходит спасительная энергетика. Кот урчал: «Спокойствие, Рррональд. Соберррись, тррряпка!» Рон немного успокоился, решив, что если Гермиона вернётся из Австралии сюда, он обязательно ей скажет. Тем более Живоглот тут остаётся. Молли, конечно, сейчас не до кота, но этот вопрос даже не обсуждался — Живоглот вынужденно жил здесь почти год, так что побудет ещё немного.

На улице совсем стемнело. Первые звёзды нечётко стали дырявить бескрайнее полотно сумеречного неба. Но постепенно точки становились всё ярче, словно кто-то регулировал резкость в огромном телескопе. Рон закрыл один глаз и стал смотреть на звёзды сквозь прищуренный второй, немного покачивая головой из стороны в сторону. Звёздочки при этом мерцали и превращались в неведомые яркие цветы. Рон совсем забыл о своих несчастиях, пытаясь угадать, с какого Урана ему сейчас подмигивает такой же волшебник.

Стук в дверь застал врасплох. Рон чуть не выронил Живоглота, который так и лежал на его коленях, вальяжно свесив лапы. Рон поспешил откликнуться, недоумевая, кто это такой вежливый? Обычно все спрашивали разрешение войти уже находясь в комнате. Живоглот поднял одно ухо.

На пороге, робко выглядывая из-за створки, показалась Гермиона. Все лунатики и звёзды мигом выветрились из головы хозяина комнаты.

— Рон? Рон, ты не спишь?

— Нет.

— Я тебя не отвлекаю?

— Нет.

Очень хорошо. Какой богатый словарный запас! Рон с ужасом подумал, что кроме односложных ответов Гермиона от него вряд ли чего услышит сегодня.

— Я Живоглота ищу. Завтра рано утром я трансгрессирую в Лондон, ты же знаешь. Хотела с ним попрощаться. Его нигде нет. Может, в саду за гномами гонялся весь вечер и там и остался?

Рон покрепче прижал к себе кота, лихорадочно соображая, как сделать так, чтобы Гермиона его искала подольше.

— Ну, раз у тебя его нет, я, пожалуй, пойду. Спокойной ночи, Рон.

Гермиона уже почти исчезла за дверью, когда Живоглот предательски мяукнул. И отнюдь не тихо, а так, словно ему прищемили хвост. Гермиона застыла на полпути.

— Гермиона, он здесь. Твой кот. Понимаешь, он, наверное, ловил птичек, заглянул ко мне в гости, вот мы и сидим, — Рон неопределённо махнул рукой, выражая этим жестом важность их посиделок с Живоглотом.

Гермиона теперь уже полностью вошла в комнату, прикрыв за собой дверь.

— Ой, как замечательно! А я и не вижу. Темно, — она очертила в воздухе полукруг.

Гермиона подошла к самому окну. Рон свесил ноги с подоконника, освобождая немного места. Гермиона села рядом, а Живоглот так и остался у Рона на коленях. Он улёгся поудобнее и завёл на своём языке песенку. Рон гладил Живоглота и паниковал. Вот он шанс! Он должен сказать Гермионе хоть что-то! Но челюсти словно склеило ириской Хагрида. Рон, соберись! Ага, сейчас она пошлёт меня куда подальше. Он так и представил, как Гермиона округлит глаза, посмотрит на него с сочувствием и скажет, что они всего лишь друзья, ему что-то померещилось. Гермиона тоже гладила Живоглота, безумолку щебеча про свой отъезд, про планы, про Молли, которой тяжело, и про кота, которого она обязательно заберёт, как только вернётся.

Рон тоскливо слушал её перескакивающие с одного на другое фразы и отсчитывал минуты до того мгновения, когда она поднимется, сгребёт своего кота в охапку и, пожелав ему доброй ночи, удалится.

— Рон? Рон, с тобой всё в порядке? В последнее время ты на себя не похож. Прости, я понимаю, что ты переживаешь смерть Фреда. Правда, прости.

Рон уже собрался кивнуть головой в знак подтверждения её догадок о своём душевном состоянии, но тут они одновременно погладили Живоглота, и их пальцы встретились. Рон вздрогнул. Ему показалось, что в комнате вспыхнул свет и раздался взрыв. На самом деле все эти фейерверки, несомненно, произошли в его голове, и он зажмурился. Прошла доля секунды, достаточная для того, чтобы случайное соприкосновение двух людей разорвалось. Ну, как вы обычно сталкиваетесь с прохожим, просите извинения и шагаете дальше. Сейчас же Рон уловил, что эта миллисекунда растянулась. Его ладонь по-прежнему накрывала пальцы Гермионы.

— Гермиона, мне надо тебе сказать.

Её пальчики дёрнулись, но руку она не убрала.

— Это очень важно. Пожалуйста, только не смейся.

Его собственная ладонь начала потеть. Боже, он идиот!

— Я хочу тебе сказать. Чёрт! Тогда, во время финальной битвы…

Он почувствовал, что её рука ускользает, и буквально вцепился в пальцы.

— Всё нормально, Рон. Я понимаю, что это произошло случайно, — Гермиона произнесла это шёпотом, и Рон не поверил своим ушам — столько боли и его собственных сомнений было в этих словах.

Он развернул её к себе, схватив теперь за плечи. Живоголот кулем свалился на пол, но они этого не заметили.

— Господи… Нет, нет, это не то, что ты подумала! Наоборот! Гермиона… Я люблю тебя!

Слова сорвались с языка в минуту отчаяния. Они уже отзвучали в тёмной комнате, рикошетом отскочив от стен с плакатами квиддичной команды, пролетев над кроватью с оранжевым покрывалом, и вернулись к окну, а Рон только сейчас запоздало сообразил, что… Он сказал. Он сделал это.

Они сидели теперь вполоборота друг к другу — Рон же развернул Гермиону, когда пытался объясниться. Звёздочки отражались в глазах Гермионы, и каждая словно подмигивала Рону, радовалась, что он смог. Гермиона же лишь тихо выдохнула:

— Правда?

И он не сдержался. Он, наконец-то, поцеловал её. Их губы и руки прекрасно справлялись без слов. Да, правда. Я люблю тебя. Так сильно, что не знаю, что с этим делать.

Живоглот поднялся, распушил свой хвост ёршиком и гордо ретировался — сегодня этим двоим он больше не понадобится.

— Ну? Ау, Джинни, ты здесь?

— Всегда знала, что Рон — придурок!

Гарри дурашливо улыбнулся:

— Ты видела Рона?

Джинни утвердительно кивнула, потом бросила, не глядя, ложку в коробку и обвила шею Гарри руками.

— Гарри, я должна тебе сказать.

— Что? Ты меня пугаешь.

— Я люблю тебя.

— Фу! Я уж думал, что-то случилось.

Глаза Джинни сверкнули в темноте:

— По-твоему, моя любовь — это не важно? Ах ты, избранный засранец! Сейчас ты у меня получишь!

Если бы кто-то заглянул в этот поздний час в мастерскую, то он бы ничего не увидел — слишком было темно, зато услышал бы мышиную возню, сопровождающуюся тихим смехом, звуками борьбы, падением предметов неизвестного происхождения и ещё множеством шумовых эффектов, заслышав которые нормальный кто-то несомненно бы ретировался туда, откуда пришёл. Когда Гарри с Джинни, виновато озираясь по сторонам, добрались до дома, уже светало. Слава Мерлину, было тихо, и в спальню удалось прошмыгнуть незамеченными. Зато на утро обоим пришлось напускать на себя бодрый вид, когда, отчаянно зевая, они спустились в кухню к завтраку.

Ближе к обеду, когда все дела были переделаны (Неправда ваша! Всех дел не переделаешь!), Гарри вновь оказался в мастерской Артура. Вообще-то, он пошёл туда по просьбе Молли, которая сетовала на очередное засилие гномов в саду. Гарри хотел найти защитные перчатки, зная, что обезгномывание без оных чревато укусами и ссадинами. Артур возился на этот раз со своим знаменитым радиоприёмником — что-то там усовершенствовал. Гарри подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, пытаясь угадать, на какой полке быстро отыщутся перчатки. Артур радостно излагал свои новые идеи, попутно подсказав, что перчаток здесь нет, так как Рон в прошлый раз их так и не принёс. Наверное, закинул вместе с гномами куда подальше. Гарри потоптался ещё немного, и уже решил уйти, когда Артур отвлёкся от своего занятия.

— Гарри, подожди.

Он вытер руки по обыкновению о заднюю часть мантии и подошёл к стеллажам.

— Я тут подумал. Эта вещь всё равно не принадлежит мне, а ты, возможно, больше узнаешь, чем я. В общем, Гарри, я решил, что набор Элеоноры Олсопп должен по праву перейти в твоё пользование. Я умываю руки — так, кажется, говорят маглы.

Гарри с вежливым непониманием застрял в дверях.

— Я говорю про сервиз «Soul», Гарри, — пояснил Артур. — Я подумал, что если и есть волшебник, который может хранить эту вещь у себя, то это ты.

Артур бережно взял коробку чёрного бархата в руки и протянул ошеломленному Гарри.

— Понимаешь, Гарри, эта вещь пугает меня. Я много лет не прикасался к сервизу, но после нашего вчерашнего разговора понял, что я не могу хранить его у себя.

Гарри с удивлением взирал на мистера Уизли и слушал его сбивчивые объяснения, приносящие тому, судя по всему, невероятное облегчение.

— Альбус Дамблдор говорил, что случайности не случайны. Я чувствую от этой коробки силищу, которой я не вправе владеть. Ты гораздо сильнее меня.

Гарри пока не сказал ни слова, но всё же улучил момент, чтобы вставить свои пять кнатов:

— Мистер Уизли. Я не совсем понимаю. Эта вещь не может принадлежать мне.

— Сейчас ты всё поймёшь. Иди сюда.

Артур поманил рукой Гарри, так и стоящего в проёме, и открыл коробку. Гарри подошёл поближе.

— Первое время я много раз брал в руки различные столовые приборы, лежащие в этом наборе. Я видел душу людей мелких, глубоко презираемых мною; волшебников и маглов, которым не чужды человеческие пределы; тех, кто прикрывает свою боль стеной и тех, кто смог противостоять всем преградам. Но я так и не понял, не сумел понять сущности. Я всегда знал, что эта вещь таит в себе силу более могущественную, чем дано моему пониманию.

— Мистер Уизли, но почему я? Может, стоит оставить «Soul» в Норе? Да, я не сказал вам, простите. Вчера вечером я рассказал про него Джинни. Так получилось.

— Ничего страшного. Давно пора было вытащить всё это из тени. Гарри, ты запомнил, как называется этот сервиз?

— Конечно!

— А теперь смотри.

Мистер Уизли положил сервиз на верстак и произнёс:

— Soul spoon!

Он вытянул вперёд правую руку и начал плавно её перемещать от прибора к прибору. Все ложки и вилка излучали всё тот же матовый свет, который увидел Гарри ещё в первый раз. Артур задержал ладонь над чайной ложкой. Потом перевёл руку к десертной. После небольшой паузы переместил её к столовой. И тут, к большому изумлению Гарри, ложка засветилась ярче, словно кто-то включил фонарик внизу коробки. Артур подержал ладонь ещё несколько секунд, затем обратился к Гарри:

— Теперь ты.

Гарри не совсем понимал, что ему пытается объяснить Артур, но послушно вытянул руку и произнёс:

— Soul spoon.

Затем он, чувствуя себя немного болваном, так же как Артур, стал проводить над приборами открытой ладонью, не касаясь их. Над чайной, десертной, столовой ложками изменений не обнаружилось. Над вилкой и большой, напоминающей разливательную, тоже ничего. Гарри уже решил, что ничего и не произойдёт, но тут его ладонь дошла как раз до последнего гнезда, где лежал половник. Сияние, вспыхнувшее от него, было таким ярким, что Гарри несколько мгновений просто таращился на свет, не в силах убрать руку. Затем он, всё же, убрал ладонь, наблюдая, как все приборы засветились вновь ровным матовым свечением.

— Помнишь, я говорил тебе, что смотрел все приборы? — обратился Артур к Гарри. — Я сказал тебе, что половник засветился на моей памяти лишь однажды. Это был ты. Ты человек с самой светлой и огромной чистой душой, Гарри. Тебе по праву принадлежит творение Густава.

Гарри даже не знал, что ответить. Вместо комментариев по поводу видений Артура он задал совершенно другой вопрос:

— Мистер Уизли, я хотел спросить, что вы думаете про вилку и суповую ложку?

— О! Это хороший вопрос! Я тебе рассказывал уже своё мнение по поводу людей с диапазоном души с чайную, десертную и столовые ложки. Так вот, я понял, что люди-вилки, если можно их так назвать, это те, кто тщательно маскирует свою боль под личиной брони. Они могут быть злобными, дерзкими, неприятными, но сущность их светлая по большому счёту. Эти люди гораздо сильнее «десертных», но они так и не смогли преодолеть некий барьер. Люди же с диапазоном «суповой», как ты её назвал, тоже выбиваются из общего ряда. Это бунтари. Те, кто готов пожертвовать бездумно даже своим здоровьем и устоями в минутном порыве. Я бы не сказал, что это люди неуравновешенные, но их всегда кидает в крайности — их душа выливается через край. Такие люди как свечи. Они горят ярко, живут жизнь пронзительную, но, как правило, также и сгорают. Около них всегда хочется погреться, но такой огонь иногда опасен для людей слабых. Как-то так. Я понял, что обладать диапазоном столовой ложки весьма почётно. Всё что правее — не доступно обычному человеку с нормальной душевной организацией. Но не забывай, я уже говорил тебе, что вся эта градация весьма условна. Однако, людей «половников», допустим, не так много, я думаю. Это люди с высокими моральными принципами. Те, кто несмотря на все невзгоды судьбы не сломались, не ожесточились и не ищут безрассудных отчаянных приключений, чтобы заглушить свою боль. И ещё эти люди могут ради других обуздать все свои страхи.

При последних словах Артур посмотрел на Гарри с большим уважением. А Гарри себя почувствовал совсем неловко.

— Мистер Уизли, я обычный, — пробормотал он.

— Нет, Гарри. Ты выдающийся волшебник и замечательный человек. Я горжусь, что знаком с тобой. Я всегда чувствовал, что в этом сервизе скрыта неведомая мне сила. Неподвластная. Пожалуйста, ты сделаешь мне большое одолжение, если согласишься приютить у себя эту коробку. Думаю, она не сказала ещё своего последнего слова. И ещё. Я понял, что все видения не случайны. Они о чём-то говорят, словно намекают. Правда, я так и не понял всего.

Гарри задумчиво смотрел на манящие приборы. Почему он увидел мир глазами дяди Вернона и тёти Петуньи? Зачем сервиз показал Джинни неуверенность Рона? «Soul» открывал душу близких и знакомых людей, но как он подбирал свои видения?

Гарри машинально провёл рукой по шёлковой поверхности, пальцы его коснулись большой суповой ложки, и он уже не смог разорвать связь. Творение Густава Петреля снова заговорило.

Spoonful

Это было чистым безумством пускаться в такое опасное путешествие. Дери дементоры все разговоры о безумии! Что ему трудности и опасность после двенадцати лет, проведённых в Азкабане? Впервые за многие годы хотелось жить. Не для себя — до себя ему не было ровно никакого дела. Он нужен был Гарри. Если история с Джеймсом повторится, если он не успеет прийти на помощь, он не станет больше коптить небо. Дважды не умирают. Один раз он уже умер. Тогда, когда примчался в Годрикову Впадину и увидел, что опоздал. Ему было всё равно, что случится с ним самим ещё в этой жизни. Смысла жить больше не было. Потому что Джеймс и Лили погибли по его вине. Ловкий трюк с Хранителем Тайны изначально был обречён на провал.

Сириус ходил между дымящихся развалин и не верил. Сознание отказывалось принять тот факт, что Поттеров больше нет. Он плохо помнил детали. Вроде появился Хагрид, чтобы забрать Гарри. Кажется, сам он просил отдать ему крестника на воспитание и после отказа одолжил Хагриду мотоцикл. Кошмарный сон. Потом, когда первый шок сменился диким отчаянием, вспомнил про Петтигрю. От гнева потемнело в глазах. Крыса… Питер всегда был крысой — как им с Джеймсом пришло в голову, что этот трус сможет быть Хранителем? Хотелось тут же его разыскать, посмотреть в его бегающие глазки, порвать, уничтожить. Но Петтигрю оказался хитрее, чем можно было ожидать от крысы.

Сириус стоял и хохотал над бесформенной кучей камня и щебня, минуту назад бывшей ещё крепким добротным зданием. Ловкий мерзавец разнёс пол-улицы, прежде чем Сириус успел его призвать к ответу. Погиб как крыса. Всё. Какая разница теперь, что будет с ним самим? Приговор без суда и следствия... Пожизненный срок в Азкабане… Искать пути для оправдания? Попробовать разыскать Люпина, объяснить ему, что он не предавал Джеймса и Лили? К чёрту всё. Друзей не вернуть. Ему всё равно, что с ним будет. Он умер. Душа его умерла.

Каждый новый день похож до безумия на предыдущий. Да и самого безумия здесь хватает. Заключённые сходят с ума. Кричат, истерически хохочут, дико вопят по ночам. Ему всё равно. Для чего бороться, если он уже умер?

Ночью снился Хогвартс, их весёлые приключения и опасные похождения. Снились друзья. Джеймс и Римус. И тогда Сириус просыпался, превращался в пса и часами нарезал круги по камере, чтобы не сойти с ума. Бессилие и безнадёга. Наверное, душа его была очень живучей, потому что эти ночные сновидения повторялись с завидной регулярностью, не позволяя забыть. Он думал, что он умер. Зачем же ему эти воспоминания и боль?

После визита Фаджа он словно проснулся. Когда увидел Петтигрю на фото, желание жить вспыхнуло с такой силой, что стенам неприступной тюрьмы его было не остановить. Пролез между прутьев решётки — благо был тощ, как последний бродячий пёс. Бродяга… Он и есть бродяга. Нет ему спокойствия в жизни. Он бродяга по жизни. Он потерял всё. Но сейчас появился смысл. Хитрый Петтигрю должен ответить за то, что Джеймса и Лили нет в живых.

Сириус огляделся. Нашёл время, когда ковырять свои старые раны! Не дай Мерлин, заметит кто. Проверил, надёжно ли привязан Клювокрыл, и, превратившись, чёрной тенью метнулся в ближайшие деревья. В образе собаки легче было ориентироваться на местности. Осталось совсем немного. Ещё пару дней перелётов — и они будут в Европе. Перебираться можно было только по ночам. Днём Сириус отсыпался и совершал вылазки, чтобы разнюхать обстановку и разыскать что-нибудь съестное. В Азкабане он привык к скудному пойку. Голодом его было не удивить. Но за последние три дня не удалось раздобыть ничего более-менее стоящего, не считая пары мышей в лесу. При воспоминании о мышах передёрнулся, но, чёрт, он будет есть мышей, крыс и змей, если понадобится, чтобы только поскорее добраться до Хогвартса. Гарри угрожает опасность. Вся эта история с Кубком Огня не нравилась Сириусу. Он должен быть рядом. Дамблдор не советовал Сириусу срываться с места, но когда он прислушивался к советам безопасности? После того, как Петтигрю улизнул в последнюю минуту, а сам Сириус чудом избежал поцелуя дементоров, он изнывал от бессилия. Он не собирается тихо сидеть и ждать, когда опасность минует.

Двенадцать лет ждал.

Сириус принюхался. Недалеко он него находилась небольшая ферма — несколько аккуратных строений с главным корпусом. Пахло мясом — видимо пастухи готовили себе обед. От голода и дурманящих запахов перед глазами всё закружилось. Сириус помотал чёрной косматой головой и потрусил вперёд. Если удастся раздобыть кусок мяса, завтра можно будет спокойно отсидеться вместе с Клювокрылом на стоянке. Он не боялся за себя. Если его поймают, он не сможет помочь Гарри. А, значит, он будет осторожен, как пёс. Клювокрылу было проще. Гиппогрифы, как выяснилось, спокойно могли обходиться без еды несколько дней. Пару раз Сириус обнаруживал рядом с их дневными стоянками перья экзотических птичек — бедолаги имели неосторожность пролетать рядом с привязанным Клювокрылом. И ещё он объедал листья с деревьев и траву, как нормальная лошадь. Сириус пробовал листья. Ему не понравилось.

Осторожно приблизился к строению, безошибочно определив, откуда сильнее всего разносится запах. Так и есть! На подоконнике стояла тарелка с огромным куском отварного мяса. Людей не было видно — это облегчало задачу. Сириус поднялся на задние лапы, ухватил в пасть добычу и метнулся обратно, стараясь побыстрее преодолеть открытое пространство. Мясо пахло умопомрачительно. Хотелось тут же на месте вонзить зубы в аппетитную мякоть. Но он взял себя в руки, то есть в лапы. Нельзя, чтобы его заметили. Добежал до калды, где мирно паслись коровы, перемахнул через изгородь и понёсся сквозь луговину. Строения фермы закончились. Он в безопасности.

Остановился, чтобы перевести дух. Мясо положил рядом, чтобы перехватить поудобнее. Звериным чутьём почувствовал, что рядом кто-то есть. Шерсть встала дыбом. Из высокой травы на него смотрели глаза. Сириус зарычал. Обладатель глаз продолжал таращиться. Сириус негромко гавкнул. Мерлин! Это всего лишь дикая кошка! Почему-то она не уходила. Сириус прислушался. В высокой траве луговины раздавался писк. Вот в чём дело! Кошка не могла бросить своих детёнышей. Она испуганно смотрела на Сириуса, не двигаясь с места. В какой-то момент поняла, что пёс грозен лишь на вид, и жалобно мяукнула. Сириус осторожно сделал пару шажков вперёд, двигая носом мясо. Кошка недоверчиво наблюдала. Вряд ли она когда-нибудь видела, чтобы собаки вздыхали. Сириус пододвинул аппетитное мясо к самому логову семейства, махнул хвостом, развернулся и неторопливо направился в сторону купы деревьев, где его поджидал Клювокрыл.

Придётся поужинать крысами. Кстати, листья вон того вида деревьев он ещё не пробовал. Может, они не такие противные на вкус, как прежние…

– Гарри? Гарри, ты в порядке?

Гарри изо всех сил старался не моргнуть, чтобы слеза не выкатилась из уголка глаз, а, подумав, спряталась обратно.

– Сириус…

– Ты видел Сириуса? – Артур сочувственно вздохнул, затем, немного помолчав, тихо добавил: – Я знаю, насколько дорог был тебе твой крёстный. Это ужасно несправедливо, что вы провели вместе так мало времени…

– Спасибо, мистер Уизли. Просто я не ожидал.

– Сириус Блэк был бунтарём. Его душа на самом деле переливалась через край, щедро расплёскиваясь для людей, которые ему были дороги.

– Я до сих пор виню себя в его смерти, – признался Гарри.

– Нет, Гарри. Я видел Сириуса на площади Гриммо, когда он вынужден был отсиживаться в стенах родового поместья. Для такого человека, как он, это было равносильно медленной смерти. Рано или поздно он всё равно бы вырвался навстречу опасности – такой уж он был.

Гарри с благодарностью посмотрел на Артура, который отличался удивительной прозорливостью и чуткостью. Многие знали мистера Уизли как законченного чудика, едва ли способного противостоять гневу жены, когда она, размахивая полотенцем, устраивала разбор полётов домочадцам. Но Гарри знал, что Артур, не смотря на всю свою мягкость, всегда был настоящим стержнем и опорой своего многочисленного семейства. Мудрый, тактичный, стойкий противник двурушничества и мелкой суеты ради выгоды. Человек чести и совести – так, пожалуй, можно было его охарактеризовать. Сейчас Артур искренне переживал вместе с Гарри. Гарри улыбнулся:

– Это творение Петреля Густава – те ещё запатентованные чары грёз. Никогда не знаешь, в чьей личине окажешься.

– Вот и узнай побольше. Я уверен, ты сможешь разгадать секрет «Soul».

Гарри не стал спорить. Сам он не был уверен, что сервиз хранит в себе больше, чем уже удалось о нём узнать. Но в любом случае, этот артефакт не может просто валяться на полке в сарае.

Гарри положил в гнёздышко суповую ложку, которую так и держал в руке, убедился, что все приборы мирно лежат на своих местах и бережно закрыл коробку. Тёплый бархат приятно радовал ладони, словно магическое творение хотело что-то сообщить новому владельцу.

Набор «Soul» переместился в Лондон вместе с семьёй Поттер. Джинни поставила чёрную коробку в сервант на верхнюю полку рядом с чайным сервизом тончайшего фарфора, доставаемого в исключительных случаях, какими являлись весьма торжественные поводы. Первое время Гарри часто посматривал на творение Густава, но постепенно привык к чёрной коробке так же, как к любому предмету домашней утвари. Верхняя полка серванта подвергалась опустошению не так часто, а потому чёрная бархатная коробка мирно лежала, не привлекая к себе внимания. Джинни изредка протирала пыль, но, лишённая маниакальной стерильности тёти Петунии, делала это не так часто, так что набор «Soul» долгое время пролежал невостребованным. У Гарри начались длинные летние сборы, Джинни с детьми часто выбиралась в Нору. Чёрная коробка напомнила о себе лишь осенью, когда первый хрустящий ледок стал появляться на лужицах по утрам.

У Рона и Гарри наметились несколько выходных дней, а потому друзья не преминули воспользоваться такой возможностью, чтобы не собраться вместе, как в старые добрые времена. Дети резвились в своей комнате, радуясь свободе, которая всегда благосклонно им предоставлялась, когда родители младших Поттеров и Уизли собирались вместе. Рон досадовал на ранние заморозки в этом году и жаловался, что на последней тренировке у него примёрзла задница к древку метлы.

– Рон, между прочим, не вежливо говорить за столом слово «задница», – Гермиона назидательно нахмурила брови.

– Гермиона, я тебя умоляю! Я правда получил травму! Хочешь, покажу?

Гарри прыснул. Джинни стукнула братца по макушке:

– Рон! Лучше подними свою отмороженную задницу и достань чашки.

Рон, продолжая бубнить про чёрствых жён и нелёгкую судьбу игрока в квиддич, встал из-за стола и направился к серванту. Его рост запросто позволял достать посуду с любой полки, не прибегая к заклинанию левитации. Рон достал четыре фарфоровые чашки, блюдца, передал всё это Гарри, но тут его внимание привлекла чёрная коробка, стоящая в сторонке.

– Раньше у вас не было этого сервиза. Где-то я его уже видел.

Гарри переглянулся с Джинни.

– Э, Рон. Это не то, что ты подумал. Это не сервиз. Вернее, это не для чаепития.

Надо было ожидать, что интерес Рона только подогреется таким заявлением.

– А что там? Приборы для «избранных?» – он усмехнулся, довольный своей шуткой.

Гарри вздохнул.

– Ну ладно. Не вижу смысла скрывать от вас это. Вы наши друзья. Этот сервиз мне отдал на хранение мистер Уизли.

– А! Вот где я его видел! В папиной мастерской! Но почему тебе? Что там?

Гарри поднялся из-за стола, достал коробку, раскрыл и положил на журнальный столик, где были разложены шахматы – пока жёны накрывали на стол, они успели перекинуться с Роном парой партий. Про то, что собрались пить чай, естественно, все забыли. Гарри рассказал теперь уже Рону и Гермионе о чудесном магическом творении Густава Петреля. Рон после поведанного выглядел недоверчивым и ошеломлённым, а Гермиона сосредоточенной и нахмуренной.

– Гарри, ты не свистишь? Разве так бывает? Как можно взять в руки ложку и увидеть чью-то душу?

Отозвалась Джинни:

– Хочешь, я расскажу, как ты трусливо прятался за Живоглота, и если бы не он, ты бы так и не признался Гермионе, что любишь её?

Рон округлил глаза:

– Откуда ты знаешь?

Гарри, вместо ответа, утвердительно кивнул головой, давая понять, что комментарии излишни. Магия набора «Soul» существует.

– Гарри, но это очень опасно! Такие предметы, как правило, живут своей жизнью и подчиняются своим законам. Не волшебник владеет вещью, а вещь волшебником! – Гермиона словно сердилась на Гарри за то, что у него оказался на хранении такой опасный предмет.

– Понимаешь, Гермиона, я сам не до конца ещё понял всего. Но опасен ли «Soul»? Не думаю. В какой-то мере это всего лишь видения, считывание человеческой души.

– Но эти материи настолько тонкие, что к ним нельзя относиться с пренебрежением!

– Так я и не отношусь. Мистер Уизли считает, что «Soul» не сказал ещё своего последнего слова. Хотите попробовать?

Глаза Рона азартно блеснули – когда это он отказывался от приключений? Гермиона же не спешила выказать энтузиазм. Гарри одобряюще кивнул Рону, и тот ухватился за первый предмет, который попался ему под руку, слегка уколов палец острыми зубьями вилки.

Fork

– Северус! Четыре оглушающих заклятия в её возрасте! Боюсь, мы не сможем её спасти, – Поппи Помфри нервно заламывала руки, не представляя, как можно помочь Минерве МакГонагалл, чьё бездыханное тело только что уложили на одну из коек больничного крыла.

Случай был вопиющим. Стены Хогвартса всегда являли собой надёжность и защиту от любого насилия. Поэтому растерянность школьной медсестры, перемешанная с беззащитностью, была понятна.

Северус Снейп, наоборот, едва ли выказывал хоть какое-то волнение происходящим. Его чёрные, как туннели, глаза были непроницаемыми, как обычно. Жестом заставив прекратить мадам Помфри причитания, он ледяным голосом отдал распоряжение:

– Мадам Помфри! Вашими стенаниями вы вряд ли сейчас поможете профессору МакГонагалл. Если ваша компетентность зашла в тупик, нужно срочно связаться с целителями из Мунго. К сожалению, доступ к портрету Дайлис Дервент закрыт – мы не можем проникнуть в кабинет Альбуса Дамблдора без знания пароля. Поэтому вы немедленно пойдёте в совятню и отправите срочно письмо с запросом о разрешении экстренного принятия больной. Я позабочусь о портале, но в Мунго должны знать о положении вещей.

Поппи хотела что-то сказать, но поперхнулась на полуслове. Уверенный вид профессора зельеварения вселял небольшую надежду на благополучное разрешение всей ситуации. Она коротко кивнула головой, шмыгнула носом и проскочила за дверь выполнять поручение.

Северус огляделся. Наконец-то удалось избавиться от докучливой медсестры. Женщины! В минуту стрессовой ситуации начинают вопить, что кликуши. На всякий случай наложил на двери больничного крыла заклинание коллопортус, чтобы никто посторонний не помешал. Затем наклонился над кроватью, где торжественно и бездыханно возлежала Минерва.

Положение было критическим. Он знал это. Четыре оглушающих заклятия, посланные одновременно, способны нанести урон гораздо более зловещий, чем простая парализация. Четыре заклинания от сильных взрослых волшебников. Раздери их дементор, эту Амбридж и её приспешников, с помешанностью на полукровках. Если бы она не направилась в хижину Хагрида, если бы МакГонаголл с её справедливостью не сунулась им под руку. Трусы. Презренные трусы. Он поморщился, как от зубной боли. Нащупал пульс, быстрыми движениями пальцев поднял веки Минервы, приподняв очки. Он знал толк в заклинаниях. Он понимал в чёрной и зловещей магии достаточно, чтобы признать, что вопли Помфри не были безосновательными.

Минерва МакГонагалл никогда не входила в круг друзей Северуса Снейпа. А, впрочем, у него вообще не было друзей. Не важно. Они всегда подчёркнуто вежливо общались при личных встречах, испытывали здоровое соперничество по поводу соревнований в Кубке Школы. Они были деканами разных факультетов. Но позволить умереть Минерве МакГонагалл вот так? Глупо сражённой невежественными представителями Министерства, тёмной ночью решивших сообщить остолопу Хагриду свой вердикт о его несоответствии занимаемой должности? Он уважал Минерву МакГонагалл. Несмотря на их разность во многих вопросах, он знал, что эта женщина до последнего своего вздоха будет предана Хогвартсу. Горько усмехнулся. Хорошее сравнение. До последнего вздоха. Что делать? Он редко паниковал, с годами научился не выказывать своих эмоций вовсе, но сейчас время явно утекало, пока он предавался размышлениям о душевной характеристике Минервы. Она не выживет. Не справится. Целители из Мунго, будь они неладны, не смогут помочь. Ни один человек не может противостоять смертельным заклятиям. А четыре оглушающих были равносильны одной Аваде Кедавре. Ни один человек… И тут в голове стрельнуло. Он сам не понял хода своих мыслей, но откуда-то из подсознания всплыло: «Заживёт, как на кошке». Что это? Прикрыл глаза, пытаясь привести мысли в равновесие. Через минуту он знал ответ. Кошки – священные животные. Удивительно живучие и способные противостоять многим болезням и напастям. Минерва МакГонагалл – анимаг. Она принимает образ кошки. Это безумство, но лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.

Северус Снейп достал палочку и негромко произнёс:

– Orlando animagus!

Через мгновение с больничной койки исчезла пожилая женщина в чёрной мантии. На её месте, поверх аккуратно заправленного одеяла, лежала теперь полосатая кошка с характерными отметинами вокруг глаз. Кошка не подавала признаков жизни. Можно было сказать, что она просто спит, если бы не странная поза. Кошки так не спят. Вытянувшись в струнку с поднятым кверху лицом. Или мордой, что в данном случае мало интересовало Северуса Снейпа, наклонившегося поближе.

Теперь он ощупывал тельце кошки едва заметными мягкими движениями. Видимо, что-то ему не понравилось, потому что хмурое лицо его стало ещё суровее.

Северус нацелил палочку на кошку:

– To work Bastet from Buba-stis.

Когда последнее слово этого странного заклинания отзвучало, вокруг кошки образовался золотистый шар. Сфера была достаточно прозрачной, чтобы внутри можно было разглядеть и саму кошку, и появившийся образ другого существа. Это была женщина с головой кошки – богиня Бастет. В своём ослепительном одеянии цвета солнца она почти сливалась с матовой оболочкой шара. Бастет села на край кровати, повинуясь движению палочки человека, вызвавшего её сюда. Глаза её, миндалевидные и чуть раскосые, немигающе уставились на Северуса Снейпа.

Профессор зельеварения разговаривал с фантомом без слов. Бастет знала, зачем её вызвали. Она отвела взгляд от Северуса и всмотрелась в бездыханное тельце кошки. Затем подняла обе ладони и стала круговыми движениями вращать над кроватью. После нескольких минут манипуляций Бастет вновь устремила свой взгляд на волшебника, который обладал достаточным могуществом, чтобы она милостиво слушалась его. Северус всмотрелся в глаза женщины-кошки. Сначала зрачки её были огромными, святящимися и круглыми. Затем они стали сужаться. Северус Снейп облегчённо вздохнул. Глаза кошки — два уменьшенных солнца. Глаза кошки — волшебные окна в другие миры, в которых можно увидеть очень много. Солнце Минервы всходит. Поэтому зрачки Бастет сузились.

Северус Снейп поклонился Бастет, по-прежнему отгороженной от больничной палаты сферой, и взмахнул палочкой, разрывая связь. Шар исчез. На кровати лежало лишь тело кошки.

Он рисковал. И здорово рисковал. Но хладнокровие и мастерство сделали своё дело. Кажется, профессор трансфигурации ещё не раз попеняет ему на предвзятое отношение к гриффиндорцам.

Северус ещё раз взмахнул палочкой, произнеся заклинание, обратное анимагическому превращению. Бело-голубая вспышка пролетела над кроватью, заставив тело кошки зависнуть на несколько секунд в воздухе, чтобы через мгновение плавно вернуться на место уже в нормальном, человеческом обличии.

Снейп снял очки с Минервы МакГонагалл, положил ей в карман и усмехнулся:

– Надеюсь, мне не придётся сбривать себе брови.

Со стороны коридора раздались быстрые шаги. Мадам Помфри ворвалась в палату как раз тогда, когда Северус Снейп снял с дверей защиту от вторжения.

Минерву МакГонагалл госпитализировали в Мунго. Через несколько дней она вернулась в родной Хогвартс практически здоровая.

* * *

– Северус! Спасибо тебе за то, что спас Минерву МакГонагалл. Ты сильный могущественный волшебник. Я полагаю, что она ничего не знает? – Альбус Дамблдор сверлил своим проницательным взглядом декана Слизерина, вызванного к себе в кабинет.

– Я не понимаю, о чём вы, профессор Дамблдор. Мы с мадам Помфри вызвали бригаду колдомедиков из Мунго. Положение было критическим.

– Я рад, что у нас есть ты, Северус, – невозмутимо продолжил Дамблдор. – Обстоятельства вынудили меня покинуть на некоторое время школу, но я всегда знал, что ученики и учителя под защитой.

Снейп ответил молчанием.

– Я уважаю твоё решение, принятое когда-то, не являть миру свои лучшие качества, Северус. Но меня тебе никогда не удавалось провести, верно? Да, и я рад, что тебе не пришлось сбривать твои великолепные брови. Увидимся за ужином. Всего доброго, – Дамблдор пожал руку Северусу Снейпу и жестом показал, что не смеет его больше задерживать.

Интересно, откуда старик знает, что в древнем Египете, когда кошка умирала, её хозяин, в знак глубокого траура, сбривал себе брови?

Рон, отложив вилку, с самым сосредоточенным выражением лица ощупал свои брови, а потом расхохотался.

– Рон? Ну? Что там? – Джинни не терпелось узнать, кого показал на этот раз «Soul».

Гермиона опасливо хмурилась, а Гарри недоумевал – слишком неожиданной была реакция Рона.

– Вы можете себе представить незабвенного профессора зельеварения без бровей? – Рон продолжал похихикивать.

– Ты видел Снейпа? – Гарри не мог скрыть волнения.

Рон поведал друзьям обо всём, что увидел. Но никто не спешил разделить его веселья. Первой отозвалась Гермиона:

– Этот сервиз Густава Петреля на самом деле проникает в глубины сознания. Северус Снейп был пренеприятной личностью, но он сам всё сделал для того, чтобы окружающие его не любили. Я никогда не стану оправдывать его мрачного и злобного характера, но должна признать – он на самом деле был выдающимся магом. Жаль, что он так и не позволил вытащить из себя на поверхность всё то доброе, что было у него внутри.

– Гермиона, ты о ком сейчас говоришь? Да, он был умным, двойным агентом и всё такое, но разве ты забыла, сколько неприятностей он всем нам доставил, особенно Гарри? Мне, пожалуйста, отработки в подземелье! – Рон эмоционально вращал руками, чуть не сбив одну из фарфоровых чашек.

– Рон! Какие бы не были его мотивы такого поведения, он заслуживает уважения!

Перепалку супругов остановил тихий комментарий Гарри:

– Северус Снейп был самым смелым человеком, которого я знал.

В его голосе звучала горечь.

Все немного помолчали, даже Рон подрастерял своё веселье. Джинни, обдумывая видение Рона, спросила:

– Как он смог вызвать эту богиню? Как там её? Бастет?

Ответила Гермиона:

– Между прочим, древнеегипетская магия имела большое значение и влияние. Это огромный пласт в истории магии. Мы мало изучаем в Хогвартсе эту отрасль, но современные заклинания составляют лишь малую часть возможностей чародейства. То, что Снейп обладал способностью использовать древнеегипетские заклинания и заговоры, говорит о его выдающихся способностях. Я читала «Книгу мёртвых», там есть описание обрядов. Но чтобы уметь их использовать, недостаточно глупого помахивания палочкой. Этими заклинаниями способен владеть лишь сильный волшебник.

– Поменьше бы ты читала, – пробурчал Рон.

Гермиона закипала:

– Если кто-то слушал бы внимательнее профессора Бинса на уроках, ему тоже было бы интересно узнать побольше!

– Да как можно было слушать Бинса, Гермиона? Я тебя умоляю! Я засыпал уже на третьей минуте его бубнежа.

– Иногда я думаю, Рон, что в твоём роду были тролли!

– Э, кхм, – я как бы тоже Уизли, – Джинни решила немного остудить пыл Гермионы.

В планы Гарри совсем не входило устраивать в гостиной битву друзей. Он не ожидал такого побочного эффекта.

– Давайте не будем спорить, хорошо?

Гермиона продолжала метать на Рона гневные взгляды, но от дальнейших споров воздержалась.

– Гарри, этот сервиз – тончайший детектор человеческих мотивов. Его создатели вряд ли преследовали своей целью просто бестактно залезть в чью-то душу. В любом случае, магия «Soul» – не развлечение.

– Гермиона, я думаю над этим с тех самых пор, когда впервые увидел его в мастерской мистера Уизли. Честно говоря, я надеялся, что вы мне поможете раскрыть все его секреты. Хотя пока вопросов больше, чем ответов.

Гермиона сразу успокоилась. На Рона она старалась не смотреть.

– Я не понимаю, как и по какому принципу «Soul» подбирает свои видения. Есть ли вообще связь между ними?

– Гермиона, пока не попробуешь – не поймёшь. Я не шучу. Брови, конечно, меня слегка выбили из равновесия, но на самом деле это было даже жутко. Я не смотрел со стороны на всё. Я был профессором Снейпом, – Рон не хотел больше спорить.

Гермиона с минуту сидела в полной задумчивости, словно пыталась прийти к какому-то решению. Затем:

– Хорошо, я попробую. Или мы разгадаем загадку этого набора, или его нужно спрятать подальше от невежественных глаз и забыть обо всём.

– Пожалуйста. В твоём распоряжении все шесть приборов. Какой ты возьмёшь? – Гарри был несказанно рад, что Гермиона перестала сердиться.

– Я не знаю. Честно говоря, хотелось бы начать с начала, ведь каждому набор показывает разных людей. Но что-то мне подсказывает, что нужно взять недостающий предмет – половник. Совместными усилиями мы уже знаем о людях мелких, средних, нормальных, бунтарях и изгоях.

– Коротко и ясно, – Гарри усмехнулся. – Ну что ж, бери тогда половник.

– Папа сказал, что увидел в нём Гарри. Был им, – Джинни метнула быстрый взгляд на мужа.

– Ну, для того, чтобы понять Гарри, не нужен никакой половник. Я полностью согласна с его вердиктом.

Гарри покраснел. Он мучительно ненавидел все эти разговоры о своей исключительности. Уже раскрыл рот, чтобы как-то защититься, но его перебил Рон:

– Гарри, лучше ничего не говори! Не скромничай! Давай, Гермиона, расскажешь нам потом каково это – быть избранным.

Гермиона обвела взглядом притихших друзей, словно собираясь с духом, и взяла из коробки серебряный половник.

Ladle

Он вдохнул всей грудью приветливый летний воздух, пытаясь побыстрее заглушить отчаяние, которое неминуемо его настигало после посещения больницы. Старое обшарпанное здание универмага «Чист и лозоход лимитед» по-прежнему щеголяло пыльными витринами, выцветшем объявлением о ремонте и осыпавшейся штукатуркой на стенах, открывающей взору кладку кирпичей, напоминающую рваные раны.

Невилл знал, что такое состояние пройдёт – нужно лишь немного потерпеть. С годами он научился не позволять этой боли долго владеть его сознанием, но приходилось идти на компромисс с душой – несколько минут тоски и отчаяния ему были обеспечены. Полностью избавиться от боли, не думать об этом – не получалось.

Он задумчиво брёл к станции метро, где возле всегда закрытого входа можно было спокойно трансгрессировать домой. Больница Святого Мунго находилась чуть в стороне от шумной магистрали в самом сердце Лондона, за неприметным заброшенным парком. Если срезать путь, то через пару минут он окажется на бойкой улице, полной спешащих по своим делам маглов. В такие минуты Невилл, как никогда, чувствовал себя одиноким. Он пытался вобрать в лёгкие вместе со сладковатым запахом зелени с примесью городской пыли немного всеобщего спокойствия и радости. В такие минуты он выключался из общего ритма жизни.

Бабушка приболела, да и с годами властная Августа всё больше стала походить на печальную жалкую старушку, так что визиты в Мунго были для неё болезненны. Она не показывала виду, но Невилл прекрасно знал, как это тяжело – быть сильной.

Мама и папа по-прежнему никого не узнавали. Последствия Круциатуса, применённые к ним маньячкой Лейстрендж, оказались необратимыми. Невилл знал это. Знал, что душевное здоровье родителей нарушено безвозвратно, что никакая магия не способна вылечить их. Всё, что ему оставалось – это вот эти визиты к родным людям, которые его не узнавали. Которые не видели, как он рос, как поступил в Хогвартс. Не знали, что распределяющая шляпа, надолго задумавшись, отправила его ни куда-нибудь, а в славный Гриффиндор, и это решение вызвало гордость, перемешанную с недоумением, у всех его родственников. Да он и сам тогда не поверил, когда тихий голос вёл свои беседы у него в голове:

– Хм. Я вижу честность, порядочность, преданность. И ум тут есть. Если вам добавить немного смелости и веры в себя, то результат будет не дурен. Куда же мне вас определить? В сердце много любви. Вам надо научиться стоять за себя. Если вы сумеете оставить вашу душу такой же чистой, несмотря на трудности, которых я вижу немало, вы сможете много добиться. Сложное решение. Но позволю себе чуть подтолкнуть вас. Надеюсь, я не ошибаюсь. Итак – Гриффиндор!

Невилл был, наверное, самым нерешительным и несмелым гриффиндорцем, которого знала история школы. Но когда приходилось совсем туго, он всегда вспоминал слова шляпы и приободрялся. И ещё рядом были друзья. И рядом была бабушка, которая прикрывала свою невозможную боль стальной бронёй.

Невилл огляделся. Что-то сегодня он позволил себе дольше обычного предаваться грустным размышлениям. Надо брать себя в руки. Он шёл теперь по узкой аллее, по бокам которой через одинаковые промежутки стояли величественные вязы, из-за достаточного освещения вымахавшие здесь просто гигантских размеров. Попытался сосредоточиться на чём-то другом, вытесняя мысли о Мунго, например, на том, что этот вид вязов называется вяз Давида. Растения всегда его успокаивали. Они были молчаливыми слушателями всех его несчастий, вселяли уверенность, когда он заботился о каких-нибудь редких кустиках. Потому что тогда несмелый Невилл становился сильным. Растения были беззащитными, а он, заботясь о них, чувствовал себя нужным и уверенным.

Оставалось пройти несколько десятков метров до конца аллеи. Невилл с облегчением почувствовал, что его равновесие и на этот раз пришло в норму. Он справится.

Внимание его привлёк детский плач. Возле одного вяза стояла маленькая девочка и безутешно плакала. Вокруг неё уже собралась небольшая толпа – в основном это были молодые мамочки, гуляющие в парке с младенцами и старушки, следящие за внуками постарше. Невилл подошёл поближе, пытаясь понять, что случилось. Может, ребёнок потерялся? Оказалось, у малышки на дерево забрался котёнок и теперь испуганно таращился сверху, боясь спуститься вниз. Девочка в первый раз вынесла любимицу прогуляться. Кошка с перепугу взлетела по широченному стволу вверх, а что делать дальше – не знала. Девочка безутешно растирала слёзы по щекам, а сердобольные женщины её успокаивали. Кто-то уверял, что у кошки это в крови – лазить по деревьям, и она непременно спустится вниз. Одна молодая женщина предложила вызвать спасателей. Девочка продолжала плакать, не очень надеясь на то, что её любимица вернётся к ней живой и здоровой.

Невилл вздохнул. Он панически боялся высоты. Мог побороть в себе многие страхи и комплексы, но высоты боялся до тряски в коленях. Когда ему было восемь лет, его двоюродный дядя Элджи случайно чуть не выбросил его со второго этажа. Злого умысла в действиях дяди не было вовсе – он держал племянника за лодыжки, высунув в окно, тем самым, по-видимому, пытаясь выудить в мальчике хоть каплю смелости. Потянувшись за пирожным, дядя Элджи разжал руки, и Невилл расшибся бы, если бы не умудрился чудесным образом превратиться в некое подобие мячика. Этот инцидент принёс бурю ликований его родственникам, которые в глубине души опасались, что Невилл самый настоящий сквиб, и страх к высоте на всю жизнь у самого Невилла. Он пробовал побороть эту фобию разными способами, но результат всегда оставался одинаковым – только оказавшись твёрдо стоящим на земле, он терял чувство тошноты и предательское подрагивание в коленях.

В кармане его лёгкого летнего пиджака лежала волшебная палочка, и куда как просто было применить заклинание левитации, чтобы спустить перепуганную кошку вниз. Но для начала пришлось бы вежливо убедить всех этих женщин разойтись по домам, или не смотреть в его сторону. Невилл ещё раз вздохнул и сделал шаг вперёд. Он ужасно боялся высоты. Но больше этого всей душой протестовал против детских слёз.

Он молча подошёл к стволу вяза, оценивая его толщину и прикидывая, на какую опору лучше взобраться для начала. Ствол, как назло, внизу был гладким, и ближайшая ветка находилась почти на высоте в человеческий рост. Невилл никогда не был склонен к физическим упражнениям, не считая того памятного раза, когда, повинуясь заклинанию лже-Грюма, продемонстрировал всему классу акробатический этюд. Он подпрыгнул, ухватившись за ветку, потом, перебирая ногами, долез до нужного расстояния, и перехватил ступнями «перекладину». Из такого положения «ленивца» переместить вес на саму ветку было несложно. Невилл аккуратно подтянулся и уселся на ветвь, внимательно выискивая взглядом следующую ступеньку. Девочка внизу притихла. Женщины, задрав головы, подбадривали его и давали бестолковые советы.

Так, ветка за веткой, Невилл перемещался вверх. Вниз он не смотрел, потому что, во-первых, боялся свалиться, а, во-вторых, если он это сделает – спасателей точно придётся вызывать, так как он на манер котёнка усядется в листве и будет таращить глаза. Самоирония придала смелости. Невилл полностью сосредоточился на своём занятии. Один раз, всё же, нечаянно взглянул вниз, когда сучок, на который он наступил, предательски хрустнул. Схватился руками покрепче за ствол, пытаясь унять сердцебиение. Отдышался, посмотрел вверх. Котёнок был совсем рядом. Он продолжал жалобно мяукать, но в лице Невилла, видимо, почувствовал спасителя, потому что смотрел на него явно с надеждой. Невилл подтянулся в последний раз и взобрался на очередную ветку. Протянул руку, чтобы взять котёнка. Тот никак не хотел отдираться от ствола, крепко вцепившись коготками. Невилл стал ласково его уговаривать, потом поделился, что ему тоже страшно, поэтому лучше спускаться. Виновник суматохи, наконец, позволил себя ухватить за тельце. Невилл засунул его за пазуху и пустился в обратный путь. Пустился – громко сказано! Оказывается, взбираться на дерево гораздо проще, чем слезать с него. Приходилось всё время смотреть вниз. Ноги так тряслись уже от напряжения, что минуты, понадобившиеся для спуска, показались ему часами. Котёнок молчал, но больно вцепился в своего спасителя. Невилл терпел, по крайней мере, раз бедолага держится – не вывалится по дороге.

Вот, слава Мерлину, и та самая ветка, с которой он начал своё восхождение. Невилл уселся на неё, опасно балансируя, потом, повиснув на руках, спрыгнул.

Девочка в сотый раз благодарила Невилла, женщины нахваливали его за смелость: «Слава богу, настоящие мужчины ещё не перевелись!», а Невилл только сейчас понял, как же он предательски боялся. Женщины разошлись по своим делам. Девочка крепко прижимала к себе котёнка, который был настолько напуган, что больше не помышлял ни о каких прогулках. По лбу Невилла стекали капли пота – то ли от напряжения, то ли от пережитого стресса. Он нащупал в кармане носовой платок, чтобы привести себя в порядок.

– Дяденька! У вас из пиджака выпало! Какая красивая! – девочка, наклонившись, подняла с земли яркую бумажку, выпавшую из кармана вместе с платком.

Невилл пригляделся. Грустно улыбнулся:

– Хочешь, возьми это себе.

– «Лучшая взрывающаяся жевательная резинка Друбблс», – прочитала она по слогам. – Никогда не видела такой жвачки! Откуда у вас такая?

– Моя мама любит такую. Возьми себе. У меня есть ещё.

– Спасибо! – девочка просияла и стала разглядывать необычный фантик.

Невилл уже сделал несколько шагов вперёд по аллее, когда девочка его окликнула:

– Дяденька! Мистер! Спасибо вам ещё раз за Аишу! И передавайте привет вашей маме!

– Хорошо. Обязательно передам…

Гермиона, казалось, не понимала, где находится. Она дрожащей рукой положила половник в коробку и разрыдалась. Гарри ужасно перепугался, Джинни тут же наколдовала в одну из чашек воды, а Рон подскочил к жене, стараясь отвести её руки от лица.

– Гермиона? Что случилось? Где болит?

Гермиона помотала головой, попыталась что-то сказать, но слёзы буквально душили, и она так ничего и не смогла сказать внятного.

Лишь через полчаса от неё удалось получить разъяснения. Рон сидел на полу возле её стула, обхватив Гермиону за коленки. Она рассказала притихшим Джинни, Гарри и Рону всё то, что показал ей половник. Никто не спешил на этот раз делиться своими впечатлениями. Гермиона, немного придя в себя, высморкалась в платок, который ей подсунул Рон, когда вытирал слёзы:

– Простите меня. Я всех переполошила. Просто это так… Даже слов не могу подобрать. Мне всегда было жалко Невилла. Это так ужасно, всё, что случилось с его родителями.

Гарри хмурился. Он снова вспомнил треклятое пророчество, согласно которому Волан де Морт решил, что угроза его могуществу исходит от одного из ребёнка, родившегося в конце июля. Таких мальчиков появилось на свет два. Он и Невилл. Ещё в младенчестве они могли поменяться местами. По каким-то неведомым причинам Том Риддл выбрал именно Гарри. Родители Невилла не подверглись тогда опасности. Но судьба уготовила им не менее ужасный путь. Остаться в живых, но какой ценой.

– Невилл – молодец! Я всегда знала, что он настоящий гриффиндорец! – это подала голос Джинни.

Они долго ещё обсуждали градацию набора «Soul», распределение человеческих душ по глубине. Гермиона была совершенно выбита из колеи.

– Это такое эмоциональное потрясение – прав был мистер Уизли. Меня пугает этот сервиз. Я чувствую в нём что-то настолько могущественное, что это настораживает. Это не просто картинки, подсмотренные из чужой головы.

– Гермиона, но мы не должны сдаваться. Мне кажется, что ответ на поверхности, – Гарри полностью понимал состояние Гермионы, но признать, что творение Густава сильнее их, и надо его просто спрятать, он никак не мог.

– Ничего, были переплёты и похуже, – попытался успокоить всех Рон. – В конце концов, ну не поймём мы секретов, спрячем коробку на полку и всё.

Реакция Гермионы была вполне ожидаемой:

– Ну уж нет. Теперь я этого так не оставлю! – в её глазах мелькнула стальная решительность.

Рон улыбнулся – он слишком хорошо знал Гермиону. Она была стойкой поборницей правил и дисциплины, но когда это она отказывалась от разгадок секретов?

– С тобой мы обязательно справимся! – лесть Рона была такой неприкрытой, что даже и сама Гермиона улыбнулась.

– И всё же, хорошо бы без таких пронзительных видений. Я выросла с мамой и папой – не представляю, каково это – жить фактически без родителей и при этом не сломаться.

– Я представляю, – тихо вставил Гарри.

– Прости, Гарри…

– Ну ладно, что вы тут развели сырость? Гарри, у тебя есть мы! – Джинни не могла находиться долго в унынии. – Давайте лучше чай попьём!

Она левитацией ловко расставила чашки, заставила Гарри достать варенье, Рона принести с кухни печенье, а Гермиону проследить за обоими, чтобы они ничего не разбили. Гермиона попутно сбегала проверить детей, убедилась, что они вполне довольны жизнью и тем обстоятельством, что родители заняты собой, а не ходят за ними следом с назиданиями и рекомендациями. Она немного переживала по поводу ужасного беспорядка, но Джинни лишь махнула рукой:

– Да ну, Гермиона, сама знаешь – сколько не убирай, всё это до первых детских проделок. Дай детям спокойно поиграть. Завтра всё уберу.

Наконец, все уселись в гостиной на торжественную чайную церемонию. По этикету полагалось мирно пить чай и вести светские беседы, но сначала Рон уронил вазочку с вареньем, а потом Гарри, задумавшись, поставил чашку мимо стола. Да и разговор не клеился. Все косились на чёрную коробку, оставленную на журнальном столике. «Soul» словно притягивал взгляды. Гермиона, помешивая ложечкой сахар, задумчиво произнесла:

– У меня такое чувство, что я что-то упустила. Все эти предметы в коробке. Что-то тут не так.

Незаметно разговор вновь вернулся к магическому сервизу – ну не могли они сосредоточиться сейчас ни на чём другом! Они в сотый раз высказывали свои предположения, когда Гермиона вдруг изменилась в лице. Она немигающим взглядом уставилась на чайную ложку в своей руке, затем перевернула её, посмотрела и хлопнула себя по лбу свободной рукой:

– Ну конечно! Мерлиновы кальсоны, как же я сразу не поняла!

Рон поперхнулся чаем – ругательства из уст Гермионы говорили о высшей степени волнения. Обычно она сердилась на самого Рона за нечаянно оброненное словечко и обещала применить к нему Экскуро.

Гермиона же подскочила к журнальному столику, склонилась над открытой коробкой, пригляделась и с видом победителя обвела всех взглядом.

– Идите сюда!

Долго уговаривать не пришлось. Гермиона продемонстрировала всем простую чайную ложку, высоко подняв её вверх, и спросила:

– Не замечаете разницы?

– Гермиона, ну убудет от тебя что ли, если сразу скажешь, в чём дело? Невежливо с твоей стороны постоянно напоминать, что ты умнее!

Гермиона пропустила слова Рона мимо ушей, но она, собственно, и не ждала ответа – вопрос был риторическим. Ответила она себе сама.

– Посмотрите! На всех ложках, как правило, есть резьба на ручке. Для красоты, эстетичности, для того, чтобы видно было, что приборы из одного набора. На этой ложке обычный красивый узор – не более. А теперь присмотритесь к предметам из «Soul». Ну? Вы видите?

Рон, Гарри и Джинни склонились над самой коробкой, сталкиваясь лбами. В руки брать приборы никто не стал, так как унестись в новые дали не входило в их планы. Но все шесть приборов прекрасно открывали взору повторяющийся орнамент на ручках. Раньше Гарри не придавал ему значения. Он на самом деле считал, что это всего лишь украшение. Но сейчас, приглядевшись, он рассмотрел, что если это и узор, то весьма необычный. На каждом приборе он был одинаковым. Небольшое углубление по форме напоминающее не то лепесток, не то просто удлинённый овал, в самом контуре которого располагались ещё более глубокие ямки, вроде кружочков. Три штуки, расположенные по диагонали. Эти ямки были темнее самих приборов. Гарри считал, что просто узор потускнел от времени. В центре каждого кружочка были изображены символы. В нижнем значок был похож на две волны, соединённые вертикальной чертой; в среднем закорючка напоминала букву P; а в верхнем явно угадывалась R. Гарри не понимал пока восторга Гермионы. Вся эта красота ему ни о чём не говорила. Гермиона поняла по выражению их лиц, что Гарри не одинок в своих выводах, поэтому воодушевлённо объяснила:

– Это же древние руны! Я не поняла сразу, потому что они вписаны в эти странные углубления, но то, что внутри изображены знаки символики Одина – это очевидно! Самый нижний – перто, средний – вуньо, а верхний – это райдо!

– Ага, и мы сразу всё поняли! Гермиона, не томи – это ты у нас изучала в школе эту ерунду, я хотел сказать – важную дисциплину, – Рон был заинтригован не меньше остальных.

А Гарри вдруг подумал, что творение Петреля Густава всё меньше напоминает обычный столовый набор кухонных приборов. Одни сплошные загадки! Теперь ещё эти руны на их головы.

Гермиона сосредоточенно нахмурилась:

– Я давно не брала в руки «Книгу рун». Надо посмотреть потом будет дома поточнее. Но насколько я помню, знак перто означает кладезь памяти, совершенствование магического опыта; вуньо – это радость, успешное окончание начатого дела; а райдо – символ, предвещающий скорую дорогу домой. Только две первые руны здесь изображены перевернутыми, значит, их значение может оказаться прямо противоположным. И, вообще, толкование рун в сочетании – очень тонкая наука. Тут есть над чем подумать.

– Час от часу не легче! И что мы узнали? – Рон выглядел раздосадованным, словно его в чём-то обманули.

– Мы узнали, что тот, кто создал все эти предметы, оставил знак. Не думаешь же ты, что тебе прямо вот тут на ложечке напишут руководство к действию. Эти вещи – дело рук сильного мага. Не знаю, сможем ли мы проникнуть во все загадки.

Всё, до чего они додумались – это рискнуть дотронуться до углублений в предметах и вслух произнести названия рун. Результат не был совсем нулевым. Оказалось, что если не брать прибор в руки, а просто дотронуться до любого значка на ручке, то никаких галлюцинаций не следовало. И ложки, и вилка с поварёшкой продолжали мирно излучать матовый свет, но ничего не показывали. Сначала сама Гермиона, а затем и Рон с Джинни попробовали эту нехитрую процедуру со всеми приборами подряд от чайной ложки до половника. Выражение лиц было разочаровательным. Казалось, они чуть приблизились к разгадке «Soul», но в последнюю минуту сервиз словно передумал раскрывать свои секреты.

Было уже поздно. Гермиона пообещала Гарри, что завтра же расскажет поподробнее про все значения обнаруженных рун. Они с Роном с трудом уговорили Хьюго и Розу попрощаться со своими друзьями и через камин отбыли всем семейством к себе домой.

Джинни с Гарри навели на скорую руку порядок, уложили детей спать и долго ещё ворочались сами в кровати, обсуждая события сегодняшнего дня. Когда Лили поцеловала Гарри перед сном, он подумал, что нет ничего дороже для ребёнка, чем любящие родители. Он вспоминал про своё детство, про Невилла, про Сириуса, который не нашёл дома понимания. Джинни, наконец, уснула, а Гарри не спалось. Он тихонько выбрался из-под её руки и пошёл на кухню. В горле совсем пересохло от всех этих дум. Попил водички, немного постоял у окна, всматриваясь в бездонную черноту неба, подсвеченную огнями города. Госпожа ночь властвовала безраздельно над мелкими песчинками – людьми, которые в этот поздний час ещё не спали, а были заняты своими меркантильными заботами. Каждый со своей душой. Со своей глубиной. Со своей широтой.

По пути в спальню Гарри обратил внимание на мягкий свет в гостиной. Коробка с набором «Soul» так и осталась лежать раскрытой на журнальном столике. Ноги сами подошли к сервизу. Гарри провёл по шёлковой поверхности рукой, затем, повинуясь непреодолимому желанию, коснулся указательным пальцем нижней руны на ручке половника и тихо произнёс её название.

Pertch

Она совсем не чувствовала холода. Ей было всё равно. Сырой противный снег залеплял лицо, холодными колючками врезаясь в щёки, нос, глаза, но она этого не замечала. Редких прохожих такое положение вещей, наоборот, не совсем устраивало, и они, подняв воротники, старались побыстрее преодолеть открытое пространство. Только и прохожих она не замечала. Словно вокруг неё был вакуум. Мира вокруг не было. Жить не хотелось. Найти в себе желание согреться, или хотя бы понимание, что она замёрзла – тоже. Какая разница? Негнущимися пальцами поправила капюшон своей потрёпанной, никуда негодной мантии и сделала ещё несколько шагов. Сил совсем не было. Мантия набухла от пропитавшего её сырого снега, и каждый шаг давался с трудом. Но она по-прежнему не ощущала ни холода, ни сырости, а просто шла. Сама не зная куда. Быстрее бы всё это закончилось. Ребёнок внутри неё – единственное, что удерживало её на этом свете. Только даже ради ребёнка она не хотела больше бороться за жизнь. В последние дни он почти затих, видимо, поняв, что никакие его толчки и пинания не смогут вдохнуть в неё жизнь.

Меропа совсем выбилась из сил. Вряд ли она отдавала себе отчёт, где находится, да и какой сегодня день на дворе. Очнулась от визга тормозов и гневного крика высунувшегося в окошко водителя:

– Тебе жить надоело, идиотка? Смотри, куда идёшь!

Хозяин красного спорткара сердито газанул и скрылся уже за поворотом, а Меропа всё стояла посередине улицы и плакала. Этот окрик словно вернул её ненадолго в реальность. Она огляделась вокруг, перешла широкую улицу, чтобы не стать виновницей ещё одного недовольства нормальных людей. Яркие витрины расположенных по всей линии магазинчиков призывно сверкали рождественскими огоньками, заманчивыми подарками и весёлыми безделушками. Канун Нового Года. У нормальных людей праздник. И у маглов, и у волшебников. У неё – нет. Она не магла, и не волшебница. Она сама – недоразумение, которое по случайности ещё топчет эту землю. Слёзы душили Меропу. Она вдруг почувствовала, что очень замёрзла. Холод стал пробирать до костей, хотя это было не сложно – кости выпирали, едва натянутые кожей. Она забыла, когда последний раз ела что-то горячее. Кажется, вчера одна женщина в пригороде вынесла ей сандвич. Меропа даже не поняла вкуса – проглотила его тут же.

Маленькая жизнь внутри неё заставляла её держаться. Но не более того. Жить она не хотела. Сейчас она не чувствовала, что ребёнку, собственно, будет тяжело без матери. Если он ещё родится, конечно же. Она смертельно устала. Хотелось лечь вот прямо тут в подворотне и больше не вставать.

Меропа так и поступила. Зашла в ближайшую арку, прошмыгнув мимо призывной витрины из другой, нереальной жизни, убедилась, что тут достаточно темно и относительно сухо, и примостилась в уголке. Согреться не получалось. Меропа закуталась в рваную мантию, но толку от этого не было ровно никакого.

Да ещё слёзы никак не желали сегодня перестать жечь её сердце. Часто она находилась в таком состоянии, что её ничего не трогало. Но вот этот окрик магла выбил её из колеи, с лихвой заставив пережить всё отчаянное положение.

За что? Почему? Что такого она сделала в жизни плохого, что судьба так над ней жестоко посмеялась? Единственным светлым воспоминанием были дни, проведённые с Томом. И ведь она почти поверила, что её тоже можно любить. Что она тоже рождена для счастья. Как же всё горело у неё в руках, как светились радостью её глаза, когда рядом был любимый человек. Она его не винит. Он имел полное право рассердиться, почувствовать себя обманутым и бросить её. Только глупое сердце не смогло пережить его бегства. Ей показали небо, солнце, бабочек вокруг, свет жизни, а потом жестоко это отобрали. Нет ей места больше на этой земле.

Какая-то тень прошмыгнула рядом. Меропа испуганно дёрнулась – она до жути боялась бродячих крыс после того случая, когда в одной из подворотен ночью проснулась от резкой боли. Огромная наглая крыса пыталась грызть её ногу. Меропа от ужаса даже закричать не смогла. Крыса весьма неохотно удалилась, а Меропа с тех пор постоянно боялась этих тварей. То, что можно наколдовать вокруг себя защиту, создать, наконец, хоть какие-то условия – не приходило ей в голову. Том со своим уходом забрал у неё веру в чудо. А, значит, и в волшебство. Она не могла, да и не хотела больше колдовать. Просто ждала, когда же смерть смилостивится над ней и приберёт.

Это была не крыса, а тощая, промокшая кошка. Судя по всему ей было так же холодно и тоскливо. Кошка потянулась к живому существу, к единственному тёплому предмету, который оказался этой ночью у неё на пути. Она забралась к Меропе на руки, стала тереться, мяукать и требовать, чтобы её согрели. Меропа прижала к себе кошку, стала гладить её, и та вскоре громко и благодарно замурлыкала.

Так и сидели они вдвоём, в двух шагах от настоящей жизни, где у людей был праздник. А здесь, в тёмной арке, была отчаянная борьба за выживание. Правда, выжить хотела только кошка.

Меропе удалось задремать, хотя на голодный желудок это было не просто. Но вскоре боль внизу живота и вовсе прервала тревожный сон. Сначала спазмы были редкими, и не такими болезненными. Но спустя пару часов боль стала постоянной. Меропа поняла, что у неё начались роды. Измученная, истощённая, замёрзшая, она терпела схватки и радовалась. Наконец, это закончится. Теперь она спокойно может умереть, дав новую жизнь.

Когда что-либо умирает, это даёт начало новой жизни. Но сама жизнь есть момент между тем, что ещё не умерло, и тем, что ещё не родилось.

Кошка, до этого мирно мурлыкающая на коленях Меропы, почувствовала, что её подруге по несчастью плохо. Она забралась повыше и стала облизывать девушке лицо, словно жалея её. Потом призывно замяукала. Меропе уже было не до кошки. Сознание её стало ускользать. Она то проваливалась в солнечный летний день, где они с Томом лежали на зелёной траве, держась за руки, улыбались, смотрели в девственное небо без единого облачка и мечтали о будущем; то вдруг понимала, что вокруг мрачная сырая декабрьская действительность с новыми приступами дикой боли.

И снова бездонное небо, необъятный луг, и во всём мире только они вдвоём. Том переворачивался на живот, щекотал ей травинкой нос, а она заливалась счастливым смехом:

– Том, прекрати! Щекотно.

Он смотрел в её некрасивое лицо с такой нежностью, что замирало сердце:

– Том, не смотри так. Я страшная.

– Ты самая красивая. Красота в глазах смотрящего. Твоя душа самая чистая и прекрасная…

Меропа не удержалась и застонала, до крови прикусив губы. Кошка вскочила с её колен, продолжая мяукать, и сделала пару шажков в сторону выхода на улицу. Она словно требовала, чтобы Меропа поднялась и следовала за ней. Сил у бедняжки совсем не было, но кошка с удивительной настойчивостью продолжала дефилировать к Меропе и обратно, пока та, наконец, не поднялась. Кошка подняла хвост трубой и засеменила вперёд; при этом она оборачивалась, словно проверяя, не передумала ли Меропа. Та уже плохо понимала, что происходит вокруг, а поэтому послушно следовала за своей странной спутницей. Когда вышли из подворотни, кошка повернула налево и всё так же уверенно побежала по тротуару. Меропа не поспевала за ней, тогда та усаживалась впереди и поджидала. Со стороны эта процессия выглядела весьма странно, только кто обратит внимание в предновогоднюю ночь на серую нищенку в жалких лохмотьях, придерживающую свой живот, и кошку – облезлую и тощую? У нормальных людей были заботы в эту ночь поважнее, да и порадостней, чем попытка понять, как эта женщина вообще оказалась тут в таком состоянии.

Кошка пробежала мимо нескольких домов и, наконец, повернула к одному из крылечек. Меропа не надеялась, что ей будут рады, но послушно поднялась вслед за своей провожатой. Остатками сознания ухватила строгую надпись на табличке: «Детский сиротский приют Вула». Господи, сам Мерлин послал ей кошку в эту ночь! Меропа забарабанила в створку, насколько позволяли силы. Куда делась кошка, она не видела – после того, как ей открыли дверь, Меропа потеряла сознание…

– Но мы вчера сто раз пробовали! Сервиз молчал! Почему же Гарри удалось ночью заставить набор заговорить?

Рон поочередно посмотрел на Джинни, Гермиону и Гарри, пытаясь найти в их глазах ответ на свой вопрос.

Они сидели в гостиной Поттеров. Гермиона держала на коленях «Книгу рун». Гарри только что поведал им о том, что случилось после его прикосновения к первой ямке на орнаменте половника, когда он ночью произнёс название руны перто. Джинни уже слышала эту историю второй раз, но внимание на её лице было не меньше, чем у ошарашенного Рона и сосредоточенной Гермионы.

Потрясение от рассказа перемешивалось с недоумением. Судьба Меропы Мракс, безусловно, не могла не вызвать сочувствия. Несмотря на то, что ребёнок, который появился той ночью в бедном приюте, стал самым Тёмным волшебником столетия… И всё же, почему сервиз показал своё видение только Гарри?

Гермиона нарушила тишину первой после вопроса Рона.

– Вот как раз, почему Гарри удалось увидеть, а нам нет – мне понятно. Меня беспокоит другое. Если бы Меропа боролось за жизнь, если бы Том Риддл рос с матерью, возможно, магический мир не узнал бы Волан де Морта?

Рон округлил глаза:

– Гермиона, уж не хочешь ли ты сказать, что тебе жалко бедного малютку Тома?

– Я – мать! Я не осуждаю бедную женщину, но ничто так не важно в мире, ничто так не поддержит, как доброе сердце матери. Родители должны быть со своими детьми. Она должна была найти в себе силы жить дальше. Мне жаль, что её история настолько печальная.

Рон покачал головой. А Гарри вдруг вспомнил, как однажды он бросил в лицо Ремусу Люпину, что тот трус, потому что родители не должны бросать детей, если только их к этому не принуждают.

Все немного помолчали. Рон сел поближе к Гермионе и обнял её за плечи. Джинни, нахмурившись, скрестила руки на груди. Затем, словно разгоняя мрачные думы, она встряхнула головой и обратилась к Гермионе:

– Гермиона, так что там с Гарри?

Все с облегчением переключились на обсуждение этой странной детали. Размышления о Меропе, о её маленьком сыне, выросшем в детском приюте, были слишком неоднозначными. Гермиона обвела взглядом друзей и пояснила:

– Ну, я подумала, что тут всё как раз логично. Гарри – обладатель самой глубокой души. Гарри, можешь не краснеть, я опираюсь сейчас на факты – только ты один из нас заставляешь светиться половник. Все мы честно застряли на столовой ложке.

Рон и Джинни улыбнулись. Вчера, на самом деле, они все попробовали провести открытой ладонью над приборами и убедились, что помимо Рона, столовая ложка так же светится и при встрече с душевной организацией Гермионы и Джинни. Гарри не улыбался, он предпочёл бы, чтобы разговор уже переключился на что-нибудь другое.

– Так вот. Видимо, творение Густава Петреля до определённого уровня показывает свои видения всем желающим. Но проникнуть вглубь, раскрыть его истинный секрет, способен лишь человек с самым широким диапазоном души. Он подчиняется только людям-половникам.

– Человек-половник! Это звучит гордо! – Рон подмигнул Гарри.

– Я не понимаю, Гермиона. Что ты хочешь сказать?

– Я считаю, что показ просто диапазона души – лишь первый шаг, ступень, если можно так выразиться. Дальше надо познать связь магических рун, которые выбиты на каждом приборе. Ты увидел сущность руны перто – знака совершенствования магического опыта. Но я говорила уже, что знак этот, как и следующий – перевёрнутый. То есть значение обратное. Вообще, руна перто – один из самых ярких и мощных знаков. К сожалению, для Меропы этот знак стал символом морального умирания.

– Чёрт, я уже ничего не понимаю! – Рон, продолжая одной рукой обнимать Гермиону, второй почесал макушку.

– Я сама получила больше вопросов, чем ответов. Не знаю, что ещё выкинет этот набор. У меня такое ощущение, что мы чего-то не учитываем. Словно ответ на поверхности.

– И что ты предлагаешь?

– Для начала я предлагаю Гарри попробовать увидеть две оставшиеся руны. Каждое видение даёт новые вопросы. Кажется, что они не связаны между собой. Но я чувствую, что не достаёт какой-то детали. Может, узнав про вуньо и райдо, мы сможем приблизиться к разгадке?

– Да, кстати, эти вуньо и райдо – чего от них ждать?

– Вуньо, значок в середине орнамента, указывает на сложную кризисную ситуацию, которая вполне может стать хронической проблемой. В нормальном положении это очень успешная руна – символ богатства и радости. Но, так как здесь этот знак перевёрнут, следует ожидать, погодите…

Гермиона открыла книгу на нужной странице и процитировала:

– «Вам даётся возможность понять, что потеря внутренних ориентиров – это способ научиться определять свои границы самостоятельно, не полагаясь на мнение окружающих людей. Процесс выхода из кризисного состояния крайне тяжёл. Свет ещё не отделён от тьмы, мысли путаны, а дорога изилиста…» Ну, и так далее.

– Час от часу не легче, – проворчал Рон. – Какой идиот придумал эти руны?

Гермиона пропустила комментарий Рона мимо ушей и, как ни в чём не бывало, продолжила:

– А вот руна райдо здесь изображена в прямом значении. Это дорога, энергетика и действие в чистом виде. В двух словах это символ объединения усилий, но не завершение процесса в целом. Постичь её нужно для того, чтобы понять, что делать дальше.

Гарри задумался, потом произнёс:

– Ты хочешь сказать, что даже узнав сущность этих двух оставшихся значков, мы так и не придём к конечному результату?

– Гарри, давай решать проблемы по мере их поступления. Мы не можем вступить в магическую связь с «Soul» на данном этапе, поэтому ты сейчас попробуешь наладить контакт, а потом нам всё расскажешь. Осталось немного.

Все выжидательно уставились на Гарри. В глазах друзей он видел знакомый азарт. Всем непременно хотелось узнать, какую тайну скрывал таинственный набор Густава Петреля. Гарри дотронулся указательным пальцем до среднего кружочка, выбитого на ручке половника, с вензелем, похожим на букву Р, и чётко произнёс название.

Wunju

Она радостно рассмеялась и, не в силах сдержаться, громко закричала. Восторг переполнял её, она раскинула руки в стороны, поддаваясь безумному порыву, и, балансируя, приподнялась в «седле». Волосы растрепались, ветер выдувал слёзы из глаз, но даже сквозь их пелену она видела ту, с которой познакомилась несколько лет назад, когда по ночам ещё было страшно.

* * *

Ей было очень страшно. Папа опять не ночевал дома, и, когда тёмные сумерки опустились на их одинокий дом, снова пришлось бороться с жуткими монстрами, выползающими из всех чёрных углов. Она пробовала петь, считая, что этим отпугнёт невидимых тварей. Затем, по обыкновению последних дней, забралась на кровать прямо в одежде, укуталась в одеяло и стала ждать, когда коварная ночь начнёт сдавать свои позиции. Иногда проваливалась в тревожный сон, но ненадолго. С облегчением заснула лишь тогда, когда робкий свет стал пробивать брешь в аспидной ночи где-то там у горизонта, где начинался новый день.

Проснулась Полумна спустя несколько часов. Ослепительный свет беззаботно заливал её маленькую комнату наверху. Всё тело занемело от неудобного положения – она заснула сидя, прислонившись к окошку. Вот и хорошо! Ещё одна маленькая победа. Папа, конечно, будет виновато прятать глаза и обещать, что больше ни за что не оставит её одну. Но неизбежно наступит новый тоскливый вечер, когда отец торопливо пообещает, что он ненадолго, и снова будет тёмная ночь, монстры и зловещая тишина, которую не напугаешь робким пением.

Смерть мамы выбила почву из-под ног. Папа стал ещё чуднее, совершенно не замечая, что его девятилетней дочери он сейчас нужен, как никогда. Но Полумна не сердилась на него, а жалела. Как-то надо жить дальше.

Полумна спустилась в кухню, неловко поставила чайник на плиту и села у окошка. Она не плакала. Страшно – да. Страшно было. Но вот плакать она, наверное, разучилась. Если разрешить себе плакать, то кто будет заботиться о папе? Он совсем пропадёт без неё. Полумна мечтательно подпёрла кулачком щёку, отбросила спутанные волосы за плечи и стала смотреть в окно, поджидая, когда чайник уютно запоёт свою песенку. Сад после смерти мамы совсем зарос, но в его буйстве было что-то успокаивающее. Полумна любила бродить среди зарослей живой изгороди, разросшейся так сильно, что оказавшись в самой гуще, сложно было найти дорогу домой. Тогда Полумна представляла, что она в сказочном лесу, что сейчас непременно повстречается неведомый волшебный зверь, и она с ним обязательно подружится.

Их дом стоял особняком от всех строений. Рядом не было соседей, к которым можно было сбегать за солью или просто поболтать о погоде. Кажется, за холмами находилось чьё-то волшебное поместье, но далеко от дома Полумна боялась уходить. Весь её круг общения сводился к диалогам с выдуманными мифическими созданиями и феями, которые, конечно же, обитали в их заросшем саду. Правда, только днём. Ночью Полумне было страшно.

Взгляд её переместился выше, на голубое беспечное небо, по которому плыли пушистые облачка. Полумна любила облака. Разве вы не замечали, что нет ни одного одинакового? Каждое облако – маленький друг. Вот то похоже на пухлого младенца с кудряшками. А то, что повыше – на прекрасную птицу. Полумна так замечталась, что не заметила, что чайник давно уже поёт не уютную песенку, а сердито свистит, выпуская тревожно пар. Сказав чайнику, чтобы не ругался, Полумна налила себе кружку крепкого чая. Жизнь не так уж и плоха! Прихлёбывала чай, грызла найденную в шкафу печеньку и продолжала разглядывать облака. Одно заинтересовало её больше других. Оно было белоснежным и пушистым. Нежным и воздушным. На фоне других, проплывающих тихо по своим делам, это выделялось своей ослепительностью. У Полумны даже дух захватило. Она восторженно наблюдала за таким чудом, подставив одну руку козырьком к глазам, прикидывая, на что оно похоже. На зверя. Определённо! Вон ушки, лапки, хвост. Да это же белоснежная кошка! Полумне даже показалось, что она видит усы. Может, всё это было лишь игрой воображения, но в какой-то момент облако-кошка стало опускаться. Оно подплыло к самому окошку, и девочка теперь уже чётко разглядела на белоснежной мордочке глазки, носик и улыбку. Кошка ей улыбалась – да,да! Полумна восторженно смотрела на неожиданную гостью, а облачная кошка подплыла совсем близко. И тут в сердце кольнуло.

– Мама?

Кошка улыбалась.

– Мамочка, это ты? Ты пришла ко мне проверить, как мы тут без тебя? У нас всё хорошо, ты не волнуйся! Папа на работе, он скоро придёт. Я научилась готовить. Мы справляемся. Ты не переживай за нас. Только… Мне плохо без тебя. Не уходи, ладно?

Полумна совсем не замечала, что разговаривает вслух с облаком. Голосок её предательски задрожал, и из уголка глаз выкатились запретные слезинки. Она быстро поставила чашку с чаем на подоконник, вытерла слёзы и улыбнулась.

Облако-кошка ещё немного повисело над странным жилищем и поплыло, догоняя своих сотоварок.

Наши близкие никогда не оставляют нас. Они всегда с нами. В сердце. В душе.

* * *

Полумна знала, что в Запретный лес ученикам ходить строго запрещено. Но только здесь она находила успокоение. Её не трогали насмешки школьников. Она давно привыкла к тому, что её считают странной. Но она не обижалась, а даже жалела всех тех, кто находил смешной её внешность, не видел очевидного и прятал порой её вещи. У озера можно было поговорить по душам с кальмаром, а на опушке у хижины Хагрида, как и в детстве, помечтать. Вот и в этот раз она стащила за обедом несколько лакомых кусочков, чтобы сбегать к фестралам. Особенно ей нравился один жеребёнок. Он тыкался своей тёплой мордочкой в её ладонь, подрагивая на нетвердых ещё ногах, а его сородичи стояли поодаль и мирно наблюдали. Она не заметила Хагрида – так увлеклась. Хагрид, казалось, не знал, что ему делать – то ли отчитать ученицу за самовольство, то ли сделать вид, что ничего нет страшного в том, что Полумна вновь нарушила правила.

– Э, Полумна, привет!

– Ой, здравствуй, Хагрид.

– Давай-ка, я тебя провожу. Не след ученикам шататься по лесу. Увидит Снейп, не приведи Мерлин, простой чисткой котлов не отделаешься.

Полумна обезоруживающе улыбнулась.

Они шли к выходу из леса, болтая о фестралах и других животных. Хагрид нашёл благодарного слушателя и с удовольствием пересказывал Полумне повадки некоторых существ, которые совсем не опасны, если знать, как с ними обращаться. Вскоре подошли к самой опушке, где в просвете деревьев виднелась хижина Хагрида. Полумна увидела загон, скрытый от глаз. Раньше она его тут не замечала.

– Хагрид, кто здесь у тебя?

– Э… Ну эта, я припас одних чудных зверушек для своего первого урока. Ты же знаешь, у меня завтра первый урок у третьего курса, – Хагрид гордо выпятил грудь.

– Можно посмотреть поближе?

Было чистым безрассудством показывать гиппогрифов второкурснице. Но Хагриду так хотелось разделить восторг от этих великолепных гордых животных. А Полумна понимала толк в таких вещах. Хагрид подвёл девочку к загону, где паслись около дюжины странных существ. Ближе всех лежал сизый полуконь-орёл. Хагрид вполголоса поведал изумлённой Полумне о гиппогрифах, их повадках и характере. Полумна совсем не испытывала страха. Наоборот, лицо её светилось восхищением.

– Хагрид, а можно я его поглажу? – она указала рукой на Клювокрыла – так звали сизого красавца.

Хагрид почесал свою бороду:

– Не думаю, что ты ему не понравишься. Только запомни – нужно поклониться.

Полумна пролезла между жердей изгороди, смело подошла к гиппогрифу и поклонилась. Тот несколько секунд надменно раздумывал, затем, несомненно, отвесил ответный поклон. Полумна рассмеялась и погладила Клювокрыла. Тот даже зажмурился от удовольствия.

– Ты ему понравилась! – Хагрид радостно хлопнул в ладоши. – Хочешь прокатиться?

Может, Хагрид ещё не успел привыкнуть к тому, что он – учитель и не следует подвергать жизнь учеников опасности, а, может, он просто искренне недоумевал, что эти прекрасные создания могут вызывать иные чувства, кроме восторга. Как бы там не было, он помог Полумне усесться поудобнее и хлопнул Клювика по крупу.

Клювокрыл внезапно вскочил, расправил свои огромные крылья и взмыл вверх. Полумна еле успела схватиться за его шею, чтобы не свалиться. Клювокрыл сделал пробный круг над опушкой и, набрав высоту, устремился к озеру, минуя купы деревьев. Вода так стремительно мелькала внизу, что закружилась голова. И тогда Полумна стала смотреть вверх, на облака. Они неслись прямо к облаку-кошке.

Она радостно рассмеялась и, не в силах сдержаться, громко закричала. Восторг переполнял её, она раскинула руки в стороны, поддаваясь безумному порыву, и, балансируя, приподнялась в седле.

Полумна была счастлива. Страха в её душе не было.

От автора: Мини-фики закончились. Набор "Soul" раскрывает свои секреты...

Гарри едва ли осознавал, что находится в собственной гостиной. Не замечал он и встревоженных взглядов Джинни и Рона с Гермионой. Он всё ещё был там – над озером. В полной тишине подошёл к окну. Только из детской доносились радостные вопли, но сейчас эти звуки были словно из другого измерения. Внезапно Гарри поймал себя на мысли, что с него хватит. Эти погружения в чужое сознание вымывали собственные душевные силы почище уроков окклюменции. Он поделился своими впечатлениями с друзьями. Джинни и Рон промолчали, а Гермиона, нахмурившись, ответила:

– Я понимаю твоё состояние, Гарри. Всё это очень серьёзно и сложно. Я уже немного жалею, что мы взялись за разгадку «Soul».

Все невольно посмотрели на чёрную бархатную коробку, которая излучала сейчас, как показалось Гарри, зловещее матовое свечение.

– Ты пропускаешь всё через себя, Гарри, – Гермиона печально перевела взгляд с сервиза на Гарри.

Гарри покачал головой:

– Давай не будем про меня. Что нам делать дальше, Гермиона?

Гермиона невольно приняла бразды правления всей кампанией в свои руки, как в старые добрые времена, по молчаливому согласию всех присутствующих. Она метнула быстрый взгляд на столовые приборы и произнесла:

– Ну, теперь ты можешь постичь тайну руны райдо. Но, может, на сегодня хватит?

Гарри устало вздохнул:

– Нет, Гермиона, давай уж разберёмся со всем до конца.

Радужная эйфория и азарт, которые подстёгивали четверых друзей, как-то незримо сменились тревожной тяжестью. Даже Рон выглядел удручённым. Он в знак поддержки кивнул Гарри, мол, терпи друг – я с тобой.

Гарри дотронулся указательным пальцем до верхнего значка на ручке половника и, как и в прошлый раз, чётко произнёс название руны:

– Raidho!

Ничего не произошло. Гарри держал палец на углублении, но в этот раз магическая связь с набором не появилась. Он растерянно обвёл взглядом Джинни, Рона и Гермиону, затем попробовал повторить манипуляцию сначала с половником, а затем со всеми предметами, начиная с чайной ложки. Результат был нулевым. Творение Густава молчало.

– Ничего не понимаю, – Гарри убрал руку от коробки и устало опустился в кресло.

– Может, ты неправильно перевела название руны, Гермиона? – Рон вслух пытался найти разумное объяснение неудачи.

– А может, я не вчера родилась, и уж название рун знаю получше некоторых? – Гермиона закипала.

– Ну, тогда, наверное, набор раскрывает свои тайны только ночью, в третьей фазе луны, – Рон брякнул первое, что пришло в голову.

Джинни закатила глаза.

– Мне на самом деле не следовало браться за последнюю руну сегодня. Слишком много впечатлений за один день. Наверное, мой половник слегка обмелел, – грустно пошутил Гарри.

– Нет, Гарри! – Гермиона тут же парировала. – С твоим половником всё в порядке. Я не понимаю, почему третья руна не стала открываться. Мы чего-то не учли.

– Да на кой Мерлин было всё так сложно устраивать? – Рон искренне недоумевал.

– Рон, не мне тебя рассказывать, что волшебные вещи могут попасть в плохие руки. Маг, который запечатлел здесь своё послание, или что там есть, знал, что раскрыть секрет набора сможет только выдающийся сильный волшебник. Светлый волшебник.

– Где ж его взять-то? – проворчал Рон.

– Ничего, Гарри на самом деле устал. Завтра мы подумаем, что делать дальше.

– Вот и правильно. У меня от этих погружений Гарри голова трещит. Давайте лучше пить чай, – Джинни тут же вскочила, увлекая Гермиону на кухню.

Не успели Рон и Гарри перекинуться парой фраз по поводу тренировочного плана, как из кухни донёсся нетерпеливый голос Джинни:

– Ну где вы там? Я чайник пять раз греть не буду!

Гермиона отнесла детям бутерброды и сок, а когда вернулась, обнаружила на столике среди чашек бутылку огневиски.

– Рон! У вас же послезавтра тренировка!

– А что сразу Рон? Это Джинни!

Джинни воинственно разместила на столе теперь бокалы и назидательно прокомментировала:

– Гермиона, иногда нужно снять стресс. Не занудствуй, – Джинни решительно протянула Гарри огневиски.

Разошлись, как и вчера, довольно поздно. Долго сидели и перебирали различные версии тайны набора чёрной коробки, которая не давала покоя. Гермиона пообещала разузнать побольше о самом мастере Густаве Петреле, а Гарри решил, что завтра, на свежую голову, вновь попробует наладить контакт со столовыми приборами.

Но ни на следующий день, ни через неделю, к разгадке тайны не удалось приблизиться ни на шаг. Гарри с Роном пропадали на тренировочной базе в Ирландии, да ещё разболелись дети, так что на время о таинственном наборе пришлось забыть.

Только через месяц, когда земля прочно сковалась панцирем, приготовившись хорошенько выспаться за зиму, Рон и Гермиона смогли выбраться в гости к Поттерам. Первый ласковый снежок накануне покрыл уставшую почву рваным пока одеялом, но в воздухе уже витал особый дух Рождества. Друзья азартно пересказывали друг другу последние новости, делились бытовыми мелочами и планами на новогодние каникулы. Как обычно, собрались в гостиной. Разговор о наборе «Soul» всплыл сам собой, когда Рон полез за чашками в сервант. Гарри грустно констатировал, что не стоило забирать сервиз у мистера Уизли – с таким же успехом он прекрасно хранился бы в Норе. Гермиона и вовсе огорошила всех сообщением, что сервиз этот, возможно, и вовсе не имеет никакого отношения к Густаву Петрелю. На удивлённые возгласы друзей она пояснила:

– Я ходила в магловскую библиотеку, изучила гору литературы о старинных мастерах серебряных изделий. Так вот, мистер Уизли прав – Густав Петрель действительно был известным и уважаемым человеком. Но буквы, вышитые на подкладке коробки, совсем не обязательно являются инициалами мастера. Там написано: «Soul spoon. GP». Но я узнала, что в те времена было принято обозначать серебряные изделия с покрытием "galvano plated".

Повисла пауза.

– И что это значит? – Рон и Гарри задали вопрос одновременно.

– Не знаю. Если набор не принадлежит Петрелю, возможно, он гораздо старше. И ещё. Я много размышляла о руне райдо. Дело в том, что этот знак Одина символизирует собой связь. Является неким "пятым элементом", служащим гармонизации меж собой нескольких элементов. Черное и белое становится единым. Когда человек чист, он может позволить верному действию пройти сквозь него, просто доверившись процессу. Мы должны понять, что общего между всеми видениями, найти эту связь, и тогда райдо укажет путь.

– Но Гермиона! Какая связь может быть между дядей Верноном, Северусом Снейпом или Сириусом? Да и потом. Разным людям открываются различные видения – как их вообще можно объединить?

– Гарри, я только предположила! Сам знаешь, насколько всё может оказаться неожиданным.

– Может, пересмотреть все видения ещё раз? Более внимательно? – Джинни задумчиво покрутила в руках чашку.

– Это не Омут Памяти, к сожалению! – Гарри уже и сам не знал, чему верить. – Нет никакой гарантии, что на этот раз мы не увидим ещё чьи-то души. И тогда ещё больше запутаемся.

– Но попробовать-то можно! По очереди, чтобы не напрягать одну голову.

Они ещё немного поспорили, но, так как всё равно других идей не было, решили на самом деле погрузиться в магию столовых приборов ещё раз. Первой вызвалась попробовать Джинни. Они достали коробку и разместили её в центре стола. Джинни, словно собираясь с духом, обвела взглядом Гарри, Рона и Гермиону и прикоснулась к чайной ложке. Сначала никто даже не понял, что Джинни всё ещё с ними. Только когда она положила чайную ложку в гнёздышко и стала перебирать другие приборы, стало понятно, что что-то пошло не так. Джинни дошла до половника, также дотронулась до него, положила на место и растерянно огляделась.

– Я ничего не вижу.

Рон тут же протянул руку к ближайшему прибору, но через пару секунд его растерянность добавилась к непониманию Джинни.

– Ничего не происходит!

Они снова и снова по очереди перебирали ложки, поднимали вверх, но никому больше не удавалось погрузиться в видения. «Soul» молчал. Только коробка по-прежнему излучала таинственный свет. Все дружно посмотрели на Гермиону, словно она обязана была объяснить, что случилось. Гермиона ненадолго задумалась, а затем медленно произнесла:

– Если я не ошибаюсь, творение Петреля, или чьё бы оно не было, погружало сознание людей до определённого момента. Как только мы разгадали письмена на орнаменте, как только Гарри прошёл следующий шаг – познал руны перто и вуньо, первая ступень закрылась. Набор уже сообщил, всё что нужно. Нет необходимости показывать другие видения новым волшебникам и маглам.

– Мы в тупике? – Гарри не хотелось признать поражение.

– Нет, мы на верном пути. Мистер Уизли долгие годы хранил у себя сервиз Элеоноры Олсопп. Но никому до тебя не удавалось проникнуть так далеко в его тайну. Он терпеливо сообщал что-то, вёл по своему пути. Значит, мы должны постичь руну райдо.

– Гермиона, но мы ходим по кругу и тычемся на удачу, как слепые нюхлеры!

– Нюхлеры, к твоему сведению, хоть и подслеповатые, всегда безошибочно находят сокровища. Надо просто объединить все знания, которые дал нам «Soul», и мы раскроем его секрет. Давайте исходить только из того ряда видений, о которых знаем мы. Так, Гарри, вспомни во всех подробностях свои погружения. Ты видел дядю Вернона, тётю Петунью, Сириуса. Джинни была Роном, – тут Гермиона густо покраснела и метнула на мужа быстрый взгляд, – сам Рон погружался в сознание Северуса Снейпа, а я увидела изнутри переживания Невилла. Давайте искать связь.

И они надолго замолчали, каждый пытаясь в деталях вспомнить все свои ощущения во время контакта с магическим творением. Первым не выдержал Рон:

– Гермиона, у меня сейчас голова треснет. Что ты хочешь, чтобы мы вспомнили?

– Ну, не знаю. Что-то общее должно быть. Например, место, время года.

– Исключено! – голос подал Гарри. – Дядя Вернон и тётя Петунья в моём погружении были в разных местах, да и потом, видение про Меропу было зимой, а первые летом. Надо искать что-то другое.

И они задумались ещё ненадолго.

Джинни разогнала тишину новым вопросом:

– Мы пока вспоминаем видения диапазона души. То есть то, что возникало при прикосновении к вилке и ложкам. А как быть с рунами? Меропа и Полумна. Думаешь, тут тоже есть связь?

– Если мы найдём составляющую, то и последние видения, скорее всего, обнаружат нечто общее. Гарри, попробуй сосредоточиться, – Гермиона ободряюще посмотрела на Гарри.

Гарри кивнул, чувствуя, что все взгляды устремились на его сосредоточение. Он попробовал рассуждать вслух:

– Меропа в моём видении была в полном отчаянии. Она брела по Лондону, потом сидела в этой подворотне, к ней подошла бродячая кошка и…

– Кошка! – Гермиона так громко крикнула, что Рон вздрогнул. Сначала он непонимающе посмотрел на неё, но через секунду замер и шёпотом сказал:

– Профессор Снейп вызвал богиню кошку.

– А Живоглот пришёл к тебе на помощь, когда ты, ну, в общем, когда ты сидел на окошке, – Джинни уставилась во все глаза на Рона.

Они переводили взгляд друг на друга и боялись поверить, что общая составляющая всех видений – всего лишь кошки. Не хватало подтверждения от Гарри и Гермионы.

– Дядя Вернон пнул кошку там, в парке. Тётя Петунья украдкой подкормила кошку. Сириус… Сириус отдал добытый ужин целому семейству.

– А Невилл полез на дерево за котёнком, – подхватила Гермиона.

– Кошки? Но какое они имеют отношение к этому набору и к человеческой душе вообще? – Рон казался совсем сбитым с толку.

Гермиона сосредоточенно задумалась. Когда она заговорила, выглядело это так, словно она рассуждает сама с собой:

– Кошки… Кошки всегда были хранителем домашнего очага. Это только кажется, что человек заводит питомца. На самом деле, это кошка выбирает – станет ли она жить в том или ином доме. Они могут вбирать отрицательную энергетику, отводить ненастье и даже лечить.

– Ты думаешь, все кошки, которые промелькнули в видениях, не случайны?

– Погодите, дайте мне подумать.

И Гермиона стала думать. Она перебирала столовые приборы, перекладывала их с места на место, что-то бормотала себе под нос, держала палец на углублениях-кружочках с древними рунами, снова брала ложки и снова что-то бормотала. Наконец, она разложила все приборы в их гнёздышки и подняла взгляд на друзей. Гарри, Джинни и Рон всё это время молчали, терпеливо ожидая, когда Гермиона закончит медитировать.

– Моя идея выглядит абсурдной, но тем не менее… – Гермиона помолчала, пытаясь подобрать слова, и продолжила: – По крайней мере, это выглядит логичным. Попробовать можно, что мы теряем?

– Гермиона, не томи! – у Рона уже заканчивалось терпение.

– В общем, так. Некий сильный волшебник создал нечто одновременно могущественное и неподвластное простому пониманию. Я пока не поняла, что это именно. Скорее всего, при жизни он не успел воплотить свою идею, или не захотел, или не представилось случая. И тогда он оставил своё изобретение потомкам. Но скрыл его таким образом, что добраться до сути смог бы далеко не каждый. Я думаю, столовые приборы набора «Soul» – это часть скрытого послания. То, что после прочтения первых двух рун приборы перестали показывать свои видения, подтверждает мою теорию. Дело не в том, что магия выветрилась, выдохлась или закончилась. Гарри, сам того не подозревая, шагнул дальше всех по пути раскрытия загадки.

– Но Гермиона! Если это изобретение такое могущественное и полезное, на кой Мерлин нужно было его так маскировать?

– Рон, я сто раз тебе уже говорила, что это не просто чья-то шалость. Познание человеческой души, попытки заглянуть внутрь – материи очень тонкие. Создатель чёрной коробки знал, что не каждая психика выдержит это. И не каждая душа достаточно чиста, чтобы дойти до конца.

– Погоди, Гермиона, я уже запутался, – Гарри попытался внести ясность. – То есть ты считаешь, что здесь всё же скрыто что-то ещё? Просто мы пока не знаем, с какой стороны к этому подобраться?

– Не совсем так. В смысле, у меня есть одна гипотеза. Кошки в видениях диапазона человеческих душ – не случайны. Думаю, если бы мы расспросили мистера Уизли о его погружениях, хотя бы в личину того же Прингла, там тоже бы фигурировали кошки. Магия сервиза показывает не случайные картинки. Разные люди видят не одно и тоже. Но суть не в тех душах, которые мы видим, а в поведении. Нам нужно объединить кусочки в единое целое. Условно говоря, весь набор – одно целое, а отдельные приборы – лишь составляющие, дополняющие друг друга до целого. Руна райдо, не забывайте, связь элементов, чёрное и белое соединяются. То есть недалёкость и ущербность души «чайного» человека должна присоединиться к глубине «половника».

– Но как? Как ты предлагаешь объединить все эти приборы? – Рон, судя по кивкам Джинни, был не одинок в своём недоумении.

Гермиона терпеливо продвигала в народ свою теорию:

– Знаете, по преданию у кошки девять жизней. Можете считать всё это сказками, выдумками, но легенды и истории говорят сами за себя. Я думаю, что конечный продукт «Soul» – как раз эта, условно говоря, девятая жизнь кошки. Смотрите, приборов шесть: чайная ложка, десертная, столовая, вилка, суповая и половник. Если предположить, что волшебник-создатель магического творения запечатлел послание при помощи реинкарнации души кошки, всё выглядит логично. Седьмой и восьмой путь – это руны перто и вуньо. Девятый, последний – руна райдо.

– Слушай, Гермиона, мне кажется, ты слишком много читаешь сказок Хьюго и Розе. Это всё как-то… Ну, не знаю, – Рон пожал плечами.

Глаза Гермионы светились тем особым блеском, который появлялся у неё в минуты уверенности:

– Рон, я понимаю, что всё это звучит неправдоподобно, но разве сам набор «Soul», все эти погружения в чужое сознание – не чудо? Что касается переселения душ кошек, то таких примеров в истории достаточно. Взять хотя бы корабельного кота Джекоба!

– Так, а поподробнее? Не все, знаешь ли, не выпускают книг из рук, Гермиона, – Джинни, как и всем остальным, было интересно услышать эту историю.

– Ну, кот Джекоб был талисманом одного судна, насколько я помню – голландского. Однажды корабль потерпел крушение. Всё случилось настолько быстро, что моряки в ужасе прыгали в ледяную воду, спасая свои жизни. К счастью, всем удалось спастись кроме всеобщего любимца – шестилетнего кота. Когда судно потряс страшный удар, кот от страха забился в капитанскую каюту, и его просто не успели спасти. На восьмой день корабль вытащили тросами на берег. Капитан пошёл в свою каюту, чтобы забрать вещи и документы, и обнаружил там Джекоба! Кот провёл в ледяной воде больше недели, дышал воздухом из отсеков и чудесным образом дождался спасения.

– Офигеть! – Рон коротко подытожил всеобщие впечатления от услышанного. – Повезло котяре!

– Маглы считают, что Джекобу просто повезло. Я читала и волшебную точку зрения в каком-то журнале. Считается, что Джекоб утонул, но воспользовался своей следующей жизнью. Набор «Soul» вряд ли может кого-то оживить, но в нём скрыто что-то невероятное. Пока мы не откроем руну райдо, мы не узнаем, что именно.

– Ну так как её открыть? Что ты предлагаешь? Мы же не можем отловить всех кошек, которые промелькнули в видениях. Да это и невозможно.

– Никого отлавливать не нужно. Если я правильно поняла, и если человеческие души здесь на самом деле лишь проводники, мы должны соединить не кошек, а самих людей, которых увидели.

– То есть как?

– Ну, в данном случае не самих людей. Будет достаточно предметов, связанных с конкретным человеком. Попробовать-то можно.

Гарри выглядел ошарашенным не меньше других.

– Гермиона… Ты предлагаешь разложить тут личные вещи дяди Вернона и остальных и утверждаешь, что после этого что-то произойдёт?

– Гарри, ничего не делать – верный способ сидеть на одном месте. Каждый предмет обнаружит магическую связь со своим владельцем, а, значит, и с той кошкой, или частичкой души, необходимой для общего объединения.

Все помолчали.

– Бред какой-то. В жизни не слышал ничего более абсурдного, включая рассуждения Полумны о морщерогих кизляках.

Но Гермиону не так-то просто было смутить:

– Кстати, о Полумне. Думаю, её вещь и предмет Меропы тоже понадобятся.

Гарри помотал головой, словно пытаясь стряхнуть мысли, схожие с высказываниями Рона:

– Гермиона, ладно. Допустим, ты права. Где мы возьмём все предметы? Сколько их нужно? Восемь?

– Да. Предмет чайной ложки, десертной, ну, и так далее, плюс руна перто и вуньо. Всё.

– Что вам известно о крестражах? – проворчал Рон.

Гермиона быстро взглянула на Рона и вдруг поддержала его:

– Ты знаешь, мне тоже в голову пришла подобная мысль. Волан де Морт и другие тёмные волшебники дробили душу, пряча её часть в определённый предмет, создавая крестражи. Здесь же, в наборе «Soul», получается наоборот. Каждый предмет будет носителем частички диапазона души, которые, объединившись, создадут единое целое.

– Гермиона, ты так уверенно об этом говоришь, словно мы уже разгадали все секреты! – Гарри немного нервничал.

– Знаешь, Гарри, почему-то я уверена, что всё обстоит именно так. Когда мы узнали про кошек, у меня словно пелена с глаз упала.

– Ну, ладно. Допустим. План у нас теперь есть. А где мы возьмём необходимые вещи?

– Каждый человек оставляет свой след в вещах. В мелочах, в личных предметах. Думаю, мы решим эту проблему.

– Ты предлагаешь Гарри написать письмо на Тисовую улицу и попросить у дяди Вернона личные трусы? – Рон до сих пор отказывался принять идею Гермионы.

– Ну тебя, Рон! Кстати, о трусах, тьфу ты! Гарри, Джинни говорила, что недавно обнаружила в твоём ящике жёлтые носки дяди Вернона. Ты хранишь их все эти годы? – Гермиона приподняла бровь.

Гарри улыбнулся:

– Смешно получилось. Мы разговаривали с Джеймсом и Альбусом про Хогвартс, я достал свой старый школьный чемодан. На дне обнаружил эти старые вытянувшиеся носки, свёрнутые клубочком. Надо было их выбросить.

– Вот они и пригодятся! Считай, вещь чайной ложки у нас уже есть. Как раз суть твоего дяди. Большего он не заслуживает!

Тут уж и Джинни с Роном с азартом включились в поиск необходимых предметов. Рон вспомнил, что у него до сих пор хранится мелкая монетка в пять пенсов, которую получил Гарри на Рождество от Дурслей ещё на первом курсе. Гермиона смело предположила, что монетка вполне может заменить вещь тёти Петуньи:

– В этом она вся. Щедрая тетушка.

Гарри вздохнул. Ему не хотелось сейчас обсуждать свои сложные взаимоотношения с родственниками.

Джинни посоветовала одолжить у Невилла напоминалку, а у Полумны её знаменитые серьги-редиски.

Частичку души Меропы Мракс легко можно было обнаружить в медальоне. После того, как Рон уничтожил крестраж, тот перестал нести свою зловещую функцию и все эти годы хранился у Гарри. Разрубленный мечом Гриффиндора посередине. Медальон, за который Меропа получила десять галлеонов, а случайный албанский крестьянин расплатился жизнью.

Оставались Сириус и профессор Снейп. Когда речь зашла о его крёстном, Гарри молча сходил в спальню и принёс осколок зеркала. Двойное зеркало друзей. Одна половинка была у Сириуса, а другая у Джеймса. В этом осколке Гарри в год поиска крестражей видел глаз Аберфорта. Он не смог выкинуть кусочек зеркала после войны. Это была память.

Надолго задумались о предмете, связанном с Северусом. Рон пожалел, что пропал учебник Принца-полукровки, вот бы он сейчас пригодился. Гарри опять молча сходил в спальню и принёс на этот раз фотографию мамы. Голос его дрогнул, когда он объяснил притихшим друзьям свои действия:

– Я думаю, это то, что нужно…

Гермиона согласно кивнула.

Договорились встретиться здесь же следующим вечером. Джинни обещала наведаться к Полумне, а Гермиона взяла на себя визит к Невиллу.

– Не думаю, что они нам откажут. Невилл и Полумна. Да и вопросов лишних они задавать не будут.

На том и порешили. Утром следующего дня Джинни и Гермиона отправили детей в Нору. На всякий случай. Молли, безусловно, обрадовалась нашествию внуков, а родителям было спокойнее. Пока они занимаются разгадкой тайны чёрной коробки, детям лучше побыть под присмотром бабушки.

Вечером в гостиной Поттеров было непривычно тихо. Джинни освободила стол, разложила все шесть столовых приборов на расстоянии друг от друга. К чайной ложке положили носки, для эстетичности свёрнутые вновь клубочком. Возле десертной сиротливо разместилась мелкая магловская монетка. Около столовой Рон торжественно положил свой знаменитый вратарский шлем. Рядом с вилкой Гарри аккуратно положил фото мамы. Суповая большая ложка нашла себе в пару осколок волшебного зеркала Сириуса. Напоминалка Невилла, покрутившись, улеглась возле ручки половника.

Дружно посмотрели на Гермиону:

– Гермиона, и что теперь?

Гермиона пересчитала взглядом предметы и ответила:

– Наверное, надо после половника положить символы рун перто и вуньо. Давайте положим здесь медальон Слизерина и серьги Полумны.

Выглядело всё это со стороны, мягко говоря, странно. Четверо взрослых людей раскладывали на столе совершенно непохожие друг на друга предметы, двигали их, выравнивали и сосредоточенно разглядывали.

– К Трелони не ходить. Не нравится мне всё это, – проворчал Рон.

Когда все приготовления закончились, Джинни, Рон и Гермиона уселись на диван, предоставляя Гарри совершить главное магическое действие. В глубине души каждый был готов к тому, что ничего не произойдёт – уж слишком абсурдной выглядела идея Гермионы о девяти жизнях кошки, о частичках диапазона, которые должны соединиться. Но что они теряли? Лучше сделать и пожалеть…

Гарри в полной тишине достал волшебную палочку. Может, дело было в освещении, но ему показалось, что сейчас все предметы «Soul» светятся гораздо ярче, чем это было заметно обычно. Чёрная бархатная коробка, раскрытая и пустая, стояла здесь же, на краю столешницы. Гарри поднял палочку, направил её на ручку половника, дотронулся до верхнего углубления с символом и произнёс:

– Raidho!

С секунду казалось, что и на этот раз набор не станет открывать своих секретов. Гарри не перенёсся ни в чьё сознание. Но то, что произошло дальше, не поддавалось никакому описанию. Гарри, Рон, Гермиона и Джинни стали свидетелями удивительного чуда, которое происходило на их глазах. Сервиз «Soul» заговорил.

Гарри и сам не мог сказать, почему на этот раз он воспользовался волшебной палочкой. Наверное, слишком невероятным выглядело всё то, что они собирались сделать, или этот жест получился спонтанно – ведь Гарри был волшебником.

Из конца палочки вырвался ослепительный белый луч. Кружочек с символом райдо засветился по всей окружности рваными зигзагами. Сейчас это был не круг правильного начертания, а форма, напоминающая цветок. Из сердцевины, там, где был выбит значок, взметнулся ещё один лучик – красный. Цветок-руна по-прежнему светился, словно конфорка газовой плиты, а лучик перекинулся на чайную ложку, которая лежала от половника дальше всех. Луч поглотил ложку целиком, нельзя было разобрать, что с ней происходит. Однако спустя несколько секунд стало заметно, что никакой чайной ложки уже нет. Вместо неё над столом зависла матовая ослепительная субстанция, схожая по цвету с лучом, вырвавшимся из палочки Гарри. Никто не успел ничего сказать, да и не мог – настолько всё выглядело завораживающим. Субстанция-шар так и осталась висеть будто подвешенной в воздухе, а из её сердцевины вырвался теперь оранжевый луч, который переметнулся к десертной ложке. Всё повторилось с абсолютной точностью. Сначала ложку заволокло матовым туманом, потом на её месте появилась новая субстанция, из середины которой луч метнулся теперь к столовой ложке. Это походило на иллюминацию в Рождественский вечер. Лучики перескакивали от предмета к предмету, поглощая в ослепительном облаке сам предмет, а затем трассировали дальше. После оранжевого луча десертной ложки был жёлтый к столовой, затем зелёный к суповой, голубой к вилке и, наконец, синий к половнику. Когда синий луч поглотил половник, над столом зависло шесть одинаковых матовых шариков, словно сотканных из самого света. Столовые приборы набора «Soul» исчезли. По периметру столешницы остались разложены лишь вещи, которые друзья разместили возле каждого предмета.

После того, как луч переметнулся к половнику, и на его месте образовалась субстанция, возникла небольшая пауза. До этого лучи скакали строго в хронологическом порядке, с одинаковыми интервалами. Сейчас же некоторое время ничего не происходило. Затем все шесть сфер ослепительного магического света начали соединяться. Шарики плыли навстречу друг другу, формируясь в ещё большую субстанцию, которая была ещё ярче. Глазам было больно смотреть, но Гарри и друзья не отводили взглядов.

Большой шар подплыл к медальону Меропы и стал разгораться. Уже не было видно краёв, казалось, весь стол объят удивительным свечением. Затем свет стал ослабевать, шар-сфера сужаться. В какой-то момент белый окрас его сменился на фиолетовый, и весь шар словно вошёл в медальон. Через несколько мгновений оттуда вырвался сноп чёрного света, тугой и непрозрачный. Он описал дугу и вошёл в стол в том месте, где лежали редиски Полумны. Опять несколько мгновений тишины, а затем новый сноп, мощный и яркий, вырвался из столешницы. На этот раз он был белоснежного цвета. Луч вновь описал дугу и вдруг, по кривой траектории, метнулся в раскрытую коробку. Опять, как и в случае со столовыми приборами, ничего нельзя было разобрать сразу. Затем сияние стало спадать. Новых лучей не было. Не успел Гарри удивиться, что в чёрной коробке на шёлковой подкладке появился новый предмет, которого тут явно не было, как из самой коробки выплыл фантом. Туманное облако выросло над столом, принимая очертания человека. Когда в силуэте стали угадываться контуры и черты, у Гарри перехватило дыхание, хотя и до этого впечатлений хватало.

Над коробкой появилась фигура девушки. Она печально улыбалась, глядя вдаль рассеянным взглядом. На руках она держала кошку. Девушка ласково улыбнулась, а затем её силуэт стал размываться, и фантом словно ушёл обратно в коробку. Теперь можно было разглядеть, что на месте столовых приборов в новом уютном гнёздышке из шёлка цвета шампанского лежит нечто, напоминающее клинок. Руна райдо сказала всё, что могла. Гарри почувствовал, что рука его, до этого сдерживаемая магическим лучом, снова свободна. Магическая связь с набором «Soul» разорвалась.

Они долго ничего не говорили, переваривая всё то, что увидели. Рон выглядел так, словно только что слез с метлы после изнурительного матча. Гарри и сам никак не мог отдышаться. Гермиона была бледнее обычного, а Джинни, наоборот, сидела с красными щеками. Трудно сказать, кому из них удалось зашевелиться первым. Потихоньку все стали приходить в себя. Конечно, в глубине души они надеялись, что что-то произойдёт после их вмешательства в тайну руны райдо, но впечатления были такими сильными, что они никак не могли всё осознать.

Вопросов в голове были десятки. Куда исчезли столовые приборы? Что всё это значит? И что за новый предмет разместился в чёрной бархатной коробке?

Гермиона сидела ближе всех к набору, поэтому она наклонилась, чтобы рассмотреть получше странный клинок. Но тут же вскрикнула:

– Смотрите!

Она указывала рукой на крышку. По всей поверхности её появились письмена. Гарри не знал, на каком это языке написано. Понятно было только, что это некое послание, подписанное внизу тем, кто его оставил – на нижней строчке явно угадывалось имя владельца письма, выведенное более жирными вензелями.

Гермиона взяла в руки крышку, внимательно вглядываясь в строчки. Рон и Джинни, заглядывая ей через плечо, старались не мешать.

Гермиона обвела всех взглядом расширенных глаз и произнесла:

– Это написано на старой готике. Читать трудно, но можно. А вот имя владельца послания я могу вам сказать прямо сейчас, – она провела пальцем по нижней строчке и, чётко чеканя каждое слово, озвучила: – Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм.

Гермиона даже не рассердилась, что это имя не произвело должного эффекта на Рона, Гарри и Джинни. Судя по их реакции, оно им ни о чём не говорило. Тогда Гермиона вздохнула и пояснила:

– Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм при жизни взял себе псевдоним, дословно означающий – превзошедший Цельса. Ну?

Проблески догадок не появились в глазах друзей, тогда Гермиона закончила:

– Парацельс! Творение Густава Петреля на самом деле принадлежит великому Парацельсу. Или как-то связано с ним.

– Гермиона, э, – Рон осторожно поинтересовался, – а этот твой Парацельс, он что, на самом деле такой великий?

– Шутишь? Да это, пожалуй, самый известный алхимик средневековья. Его философские труды изучают до сих пор. Кстати, Парацельс, по преданию, даже пытался создать Философский камень. Мерлин! Неужели это возможно? Как до наших дней дошло послание самого Парацельса? И мы по-прежнему не знаем, что в нём скрыто.

– Ладно, давай поверим тебе на слово. Допустим, это на самом деле творение Парацельса, хотя я не понимаю, причём тут буквы GP?

– Рон, теперь мы узнали гораздо больше. Надо перевести вот это послание на крышке. Видишь, руна райдо указала путь. Послание было скрыто до поры, до времени. Ох, когда эти лучи начали перескакивать из ложки в ложку, я думала, меня Петрификусом пригвоздит.

Их как прорвало. Они стали делиться впечатлениями, описывать в деталях всё то, что почувствовали после того, как Гарри поднял палочку. Когда добрались до финальной сцены с фантомом, Рон почесал затылок:

– Мне показалось, что я знаю эту девушку. Хотя, откуда? На вид ей совсем немного, лет четырнадцать.

Голос Гарри дрогнул:

– Ты не понял кто это?

– Нет. А кто?

– Ариана… – ответила Гермиона.

Повисла новая пауза. Затем Джинни озвучила общую мысль:

– Я не понимаю. При чём тут Ариана? Если это изобретение Парацельса, какое отношение к нему может иметь сестра Дамблдора?

Гермиона пожала плечами:

– Ох, Джин, не спрашивай. Пока нам просто везёт. Мы двигаемся фактически наудачу. Но, думаю, Ариана явилась нам не случайно. Это как подсказка. Или дальнейший путь. Надо перевести поскорее послание. Да, этот клинок. Интересно, его можно брать в руки?

Все дружно посмотрели на клинок, который занимал собой всё пространство коробки. Это был, скорее, наконечник в форме ножа. Длиной сантиметров сорок, в ширину чуть меньше ладони. У нижнего основания клинка в обе стороны расходились острые отростки витиеватой формы. На самом лезвие изображался серебристый луч с тремя чёрными кругами по диагонали. Это был тот же орнамент, который украшал ручки всех столовых приборов, только теперь круги были без названия рун. Гарри понял, почему ему казалось, что серебро на орнаменте потускнело от времени – просто круги были чёрного цвета. Сейчас, на клинке, это было видно чётко. Гарри достал необычный клинок из гнёздышка и покрутил в руках. Он не знал, как правильно называется это оружие, но одно было очевидно – это уже не столовый прибор. Клинок переходил из рук в руки, всем непременно хотелось разглядеть его получше. Когда Рон положил наконечник на место, все невольно посмотрели на Гермиону.

– У меня сейчас голова лопнет, – пожаловалась она. – Такое ощущение, что все эти шарики света словно вытягивали из меня самой частички души.

Они так больше ни до чего и не додумались, кроме того, что клинок этот и есть могущественный предмет, который несёт в себе огромную силищу. Решили разобраться с письменами на коробке, а затем уже решать, что делать дальше. Гарри с почтением закрыл коробку и убрал её на полку в сервант – на сегодня впечатлений с них было достаточно.

Ночью ему снились мама и папа, которые шагали с ним рядом по Запретному лесу; Меропа, которая просила позаботиться его о её маленьком сыне; незнакомая волшебница с глазами Полумны, которая мечтательно улыбалась; и Аберфорт, который с обидой выкрикивал, что его Ариана любила больше всех. Проснулся Гарри совершенно разбитый и ничуть не удивился, когда Джинни поделилась с ним своим состоянием:

– Меня всю ночь мучили кошмары. То Джеймс и Альбус убегали, а я никак не могла их догнать, то Лили тянула ко мне ручки и плакала. И ещё приснился Невилл. Он сидел на дереве и просил ему помочь, потому что он боится высоты. Всё из-за этого набора! Как там дети?

– Не волнуйся, с ними всё в порядке, они же с Молли. Скорее, Молли требуется помощь, чем им, – Гарри обнял Джинни, как ребёнка, и стал её укачивать, успокаивая.

– Всё равно. Надо наведаться в Нору, узнать, как там у них дела.

– Джин, не переживай. Скоро Рождество, мы хотели с тобой сегодня купить всем подарки. Без детей это даже удобнее. И как Джеймс умудряется каждый год находить подарки раньше времени?

Джинни улыбнулась. В прошлом году они спрятали подарок Джеймса, как им казалось, просто замечательно – попросили Рона и Гермиону приютить коробку у себя. На другой же день Рон виноватым голосом сообщил, что племянник случайно наткнулся на свой подарок, когда играл с Хьюго и Розой в прятки. Так что сюрприза на День Рождения не получилось.

Гарри и Джинни с большим воодушевлением принялись обсуждать, что именно они приобретут для родных. В конце концов, Гарри пожаловался, что много родственников – это большая головная боль, на что Джинни, смеясь, ответила, что давно пора привыкнуть.

Так что день прошёл вполне мирно. О тревожных впечатлениях от набора «Soul» удалось забыть ровно до того момента, пока в окне, уже ближе к вечеру, не появился Сычик с посланием от Гермионы. Гермиона, видимо, очень торопилась, потому что ровные буквы её аккуратного почерка на этот раз вопиюще скакали во все стороны. «Гарри, Джинни. Никуда не уходите вечером. Будем у вас после восьми. Это срочно! Гермиона».

– Ну и что это значит? – спросила Джинни и невольно взглянула на настенные часы.

– Скорее всего, то, что ещё один спокойный вечер нам обеспечен, – вздохнул Гарри.

Они уже безо всякого энтузиазма убрали купленные подарки в шкаф, так и не обернув все коробки в яркую подарочную упаковку – не было настроения. Джинни молча принялась возиться на кухне, а Гарри мешался под ногами, пытаясь хоть чуть-чуть взбодрить Джинни.

– Джинни, ну чего ты? Если не хочешь, я напишу Рону, что мы сегодня заняты. Ну этот набор, в самом деле. Через три дня Рождество, а у нас в доме витает мрачность и уныние.

Джинни подошла к Гарри, вытерла о его футболку сырые руки и обвила шею руками:

– Гарри Поттер! Никаким сервизам не дано испортить наше рождественское настроение. Прости меня, я не должна была сердиться. Ты не виноват. Я люблю тебя… половник, – и Джинни, смеясь, потянула Гарри на диванчик.

Когда Рон и Гермиона ввалились через камин в гостиную в назначенное время, вид у хозяев был слегка помятый. Гарри наспех пригладил свои вихры, Джинни поправила фартук, сбившийся на талии, и они с самым невозмутимым видом уселись в гостиной в кресла в ожидании новостей от Рона и Гермионы. Гермиона окинула взглядом парочку Поттеров и неловко поинтересовалась:

– Кажется, мы не вовремя?

– Мы убирались на кухне. Гарри мне помогал. Рождество, знаете ли. Хочется везде навести порядок, – успокоила Гермиону Джинни.

Рон хмыкнул, а Гарри стал изучать пятно на ковре, чтобы не выдать свою улыбку.

– Так вот. На чём я остановилась? – Гермиона попыталась сосредоточиться.

– Ты ещё ничего не сказала! – к Джинни вернулось её привычное радужное настроение, и она обезоруживающе улыбнулась.

– Да? Ну да. В общем, я сегодня откопала одно полезное заклинание. Оно позволяет перевести многие старинные труды на современный язык. В «Истории средневековой магии» указывается, что работы того времени очень тяжело поддаются переводу. Группа магов-историков специально апробировала это заклинание в научных целях.

– Гермиона! Не томи! – Джинни бесцеремонно прервала лекцию.

– Гарри, мне нужна коробка с письмом, – глаза у Гермионы блестели самым что ни на есть гермионистым блеском.

Гарри достал набор «Soul» и подал Гермионе крышку, на которой вчера появились таинственные письмена, оставленные потомкам Парацельсом. Все затаили дыхание – момент был волнительным.

Гермиона подняла палочку и звонким голосом произнесла:

– To translate!

Старинный готический шрифт, которым было написано послание, засветился и стал на глазах преображаться. Вензеля и завитушки поползли, словно живые, складываясь в новые слова. Когда свечение прекратилось, на крышке появились незамысловатые строчки, которые теперь легко читались. Гермиона отложила палочку, обвела друзей взглядом расширенных глаз и прочитала:

«Все белое имеет в себе свойство жизни и свойства и силу света, и невзначай производит жизнь. Напротив, все черное имеет сродство со смертью, свойства темноты и силы, вызывающие смерть. Земля, ее холодность, являют собой сгусток и закрепление этой твердости. Потому как дом всегда мертв; живы лишь живущие в нем. Если ты способен постичь силу этого примера, ты – победитель. Бог и природа ничего не делают всуе. Вечное положение вещей, независимое от времени, без начала и конца, действует всюду. В особенности там, где нет надежды. И совершает, казалось бы, невозможное. Чудесным способом то, что казалось невероятным, то, на что не было надежды, оборачивается правдой.

Глефа Парацельса пропитана квинтэссенцией.

Дружелюбный читатель! Теперь ты имеешь философские правила, без которых, кто бы ты ни был, не сможешь достигнуть желаемого конца. Употребляй их с благодарным сердцем. Будь благодетелен, благочестив и богобоязнен. Действуй с благоразмышлением и не предпринимай никаких работ, пока не будешь иметь совершенного понимания вещей. Тогда уже, несомненно, в страхе Божием, можешь приступать к делу. Премудрость, которой ты служишь, ни в каком счастье тебе не откажет. Живи счастливо и будь блажен!

Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм».

Гермиона снова и снова вчитывалась в строчки, а Гарри, Рон и Джинни переваривали услышанное. Наконец, Рон не выдержал:

– Гермиона, слушай. Я понял только, что этот, как его, Парацельс, зря старался. Я ничего не понял! Что он там наплёл? Белое, чёрное… Кто такая Глефа? И это… Квинт, квант… – Рон почесал затылок в тщетной попытке припомнить точное название.

Гермиона, на удивление, совсем не рассердилась на Рона за его невежество. Она выглядела задумчивой и сосредоточенной. Джинни и Гарри оставалось молча наблюдать за её действиями, поскольку в своих догадках они забежали ни чуть не дальше Рона.

Гермиона положила крышку и достала из коробки клинок. Она долго крутила его в разные стороны, затем, не выпуская его из рук, медленно произнесла:

– Это невероятно. Я просто боюсь в это поверить. Неужели это возможно?

Никто не ответил. Все просто ждали, когда Гермиона справится с эмоциями и разъяснит, наконец, желающим суть происходящего. Гермиона уложила аккуратно серебряный наконечник в гнёздышко и продолжила:

– Вы ничего не поняли? Я попробую объяснить. Квинтэссенция – это как пятый элемент. Сущность мира, некое вещество, извлекаемое из всех вещей, данных природой и из всего, в чём телесно присутствует жизнь. Оно тонко очищенное от всего нечистого и смертного. Это как природа, сила, целебность. На протяжении веков попытки вытянуть из духа вещей квинтэссенцию можно сравнить разве что с поиском Философского камня. То есть, её просто невозможно создать. Четыре стихии, элемента, составляющих квинтэссенцию, осязаемы. А у неё, получается, нет своей температуры. Она ни холодна, ни горяча, ни влажна, ни суха. Это дух в чистом виде. Он исцеляет все болезни благодаря присущему свойству великой чистоты, которая чудесным образом меняет тело, очищая его. И, получается, сотворить её невозможно…

– Гермиона, а как же Николас Фламель? Ты забыла про Философский камень? – Гарри внимательно слушал всё то, что сбивчиво поведала им Гермиона, и не считал, что они зашли в тупик.

– Всё имеет право на своё существование, если не доказано обратное… – медленно произнесла Гермиона и добавила: – Ты думаешь, Парацельсу удалось обуздать дух? Создать материальный аналог квинтэссенции?

– Я думаю, мы столкнулись с уникальным и великим изобретением, Гермиона. Осталось понять, как это можно использовать и, вообще, что с этим делать?

– Я вот чего не поняла, – голос подала Джинни. – Допустим, этому учёному удалось создать эту штуку. Где она? Куда он её спрятал?

– Глефа…

– Гермиона, ты хочешь сказать, знаешь, кто такая Глефа?

– Не кто, а что. Глефа – это и есть наконечник. GP… Glaive Paracelsus…

– Этот клинок пропитан квинтэссенцией? – глаза Рона округлились.

– Получается, что так. Господи… Это невероятно.

– И что мы можем с ней сделать?

– Пока не знаю, Рон. У нас в руках фактически средство от всех болезней. Во-первых, мы не знаем точно, что глефа на самом деле обладает такой силищей, во-вторых, неизвестно, сколько раз её можно использовать, а в-третьих, мне вообще страшно.

– Погодите, это что же получается? Глефа Парацельса – панацея от всех недугов? Можно вылечить любую хворь? – Гарри и самому было страшновато от могущественности предмета, попавшего в их руки после стольких тайн и поисков.

– Знаешь, Гарри, я думаю, что не от всех. Не забывай, набор называется «Soul spoon». Углубление души. Души разных людей, вещи этих людей соединились в девятую жизнь. Глефу можно использовать для душевных недугов, я думаю.

– Ариана…

– Рон? Ты чего?

– Ариана… Сестра Дамблдора. Ей не смогли помочь.

– Рон, – шёпотом произнесла Гермиона, – ты – гений! Точно! Образ Арианы показался нам не случайно. Это была подсказка. Ещё одна путеводная ниточка. Если бы этот набор попал в руки Дамблдора в молодости, возможно, он смог бы помочь сестре.

Все немного помолчали. И потом ещё немного. Каждый ушёл глубоко в себя, пытаясь разложить в голове такие невероятные вещи. В далёком шестнадцатом веке потомок Гогенгеймов бросил вызов всем законам природы. Его свободомыслия и смелости боялись; отлучали от деятельности; изгоняли и запрещали его труды. А он шёл своей дорогой наперекор всему. Попытка заглянуть дальше очевидных вещей и дотянуться до невероятного. И стойкая вера в чудо.

Тишину гостиной нарушил возглас Джинни:

– Невилл!

Теперь все дружно посмотрели на Джинни.

– Невилл! – повторила Джинни. – Его родители…

Они переводили взгляд друг на друга и больше не произносили ни слова. Все четверо без слов прекрасно понимали теперь, для чего они всё это время разгадывали тайну сервиза «Soul»…

* * *

Невилл вытянул вперёд руку тыльной стороной вверх. Любопытные снежинки опускались на тёплую поверхность и тут же таяли, а на их место опускались другие. Когда ладонь стала сырой, Невилл засунул руку в карман и поднял вверх лицо. Теперь снежинки нашли себе новую посадочную площадку. Мягкие и пушистые, они тихо кружились рождественским хороводом и приземлялись на нос, глаза и губы, чтобы растаять и заодно смыть солёную жидкость, по природе своей совсем далёкой от сущности снежинок.

Он стоял возле универмага «Чист и лозоход лимитед» и не спешил заходить внутрь. Ещё одно Рождество. Ещё один праздник, который просто нужно пережить. Ничего. Сейчас он проведает маму и папу, а потом отвлечётся – ведь он так и не купил ещё подарки. Не было настроения. Конечно, сегодня ничего толкового на распродажах и ярмарках уже не найдёшь, но он что-нибудь придумает. Бабушка с утра гоняла домовых эльфов, придирчиво рассматривая пятна на фамильном серебре. Вчера Невилл застал её за странным занятием – Августа заклинанием ножниц делала из фантиков лучшей жевательной резинки Друбблс снежинки и палочкой развешивала их по всей гостиной. Надо будет уговорить её показаться врачу – в последнее время бабушка совсем сдала.

Невилл вздохнул и направился к витрине. Интересно, зачем Гарри и Джинни понадобилось встретиться с ним сегодня именно в больнице Святого Мунго? Сначала Гермиона попросила у него напоминалку, теперь вот прилетела сова с просьбой о важной встрече. Невилл не отличался особым любопытством – он просто доверял Гарри. Всегда. Раз тот просит – значит, так нужно. Только хотелось бы, конечно, в другом месте. Этот участок души, эту частичку – больницу и родителей – Невилл не любил выставлять на всеобщее обозрение. Это была его боль. И его крест. Жаловаться он никогда не любил, а выносить сочувственные взгляды было выше его достоинства.

В вестибюле Невилл огляделся. На минутку закралась тревога, вдруг с кем-то из друзей что-то случилось? Но когда увидел Гарри и Джинни, а с ними заодно и Рона с Гермионой, сразу успокоился – вид они имели серьёзный, но не траурный, слава Мерлину. В руках у Гарри была большая чёрная коробка.

После рукопожатий, приветствий и рождественских пожеланий, Гарри попросил Невилла разрешения подняться к его родителям вместе. Невилл снова вздохнул, но согласно кивнул головой – друзья хотят, как лучше. Он им благодарен за участие.

В палате, где давным-давно Гарри первый раз увидел Алису Лонгботтом, на этот раз не было других постояльцев, кроме неё и Френка. Дежурная привет-ведьма пожелала счастливого Рождества посетителям, ласково погладила Алису по плечу и унеслась по своим делам. Рон, Джинни и Гермиона разместились, где придётся: Джинни уселась на тумбочку, Рон облокотился на окошко, а Гермиона присела на краешек свободной кровати. Гарри продолжал стоять возле двери, придерживая под мышкой коробку. Невилл устало сел рядом с отцом. Повисла небольшая пауза. Казалось, Френку и Алисе было всё равно, кто к ним пришёл и в каком количестве. Алиса негромко напевала себе под нос, а Френк дружелюбно улыбался. От этой улыбки Гарри пробрал мороз по коже… Он до сих пор помнил колдофото первого Отряда Дамблдора. Люди, к которым они пришли сегодня, даже отдалённо не напоминали тех Алису и Френка, которые тогда, много лет назад, тоже улыбались.

Невилл в очередной раз вздохнул, прикидывая, насколько долго растянется этот визит вежливости. В присутствии Гарри и друзей он чувствовал себя немного скованно. Всё же, хоть родители и не узнавали его, когда он приходил к ним один, ощущения были другими. Он словно на одну предательскую секундочку верил, что сейчас они радостно кинутся ему на встречу, попеняют за то, что им уже надоело лежать в больнице и давно пора возвратиться домой. Эта секундочка проскакивала, зачёркнутая строгим контролем разума, а потерянность и тоска оставались потом ещё на несколько дней. Дом у них есть. Их нет у дома. Им некуда возвращаться. Они сами вне времени и пространства.

Гарри откашлялся, открыл коробку и заговорил. Обращался он только к Невиллу, поскольку Алисе и Френку по-прежнему было абсолютно всё равно, что происходит рядом с ними. Они прочно сидели в вакууме своего безумия. Никаких чувств. Никаких переживаний, памяти и тоски.

– Невилл, послушай… Это всё очень долго объяснять. Скажи, ты доверяешь мне?

Невилл взглянул на Гарри:

– Ты же знаешь, Гарри. Я всегда буду верен тебе. Я доверяю тебе. Зачем ты спрашиваешь?

– Мне нужно было это услышать. В общем, так. У меня в руках необычная вещь. А, впрочем, нет, дело не в этом. Я не знаю, что из всего этого получится. Невилл, дай слово спокойно отнестись ко всему, что может здесь сейчас произойти.

– Гарри… Гарри, что-то случилось?

– Чёрт! – Гарри взлохматил свободной рукой вихры.

Он не знал, как объяснить Невиллу тайну набора «Soul». А если он сейчас вселит в Невилла надежду, а ничего не получится? Ничего страшного, ведь шансов на выздоровление у Алисы и Френка и так нет очень давно… Ничего страшного? Да кто он будет после этого? Гарри решил воспользоваться тем, что Невилл обычно не задаёт лишних вопросов. Лучше до конца всего не рассказывать. Если ничего не выйдёт, по крайней мере, совесть Гарри будет не так мучиться. Такими вещами не шутят. Всё, что они затеяли – было чистой воды безумством. Мерлин! Игра слов. Безумство – вылечить безумство… Soul… Душа, человек, энергия… Что ты таишь в себе, творение Парацельса?

Но отступать было некуда. Гарри скомкал все свои объяснения на полуслове:

– Невилл, просто доверься. Если всё получится, у тебя сегодня будет самое счастливое Рождество. Загадай желание – так, на всякий случай.

Невилл сглотнул. Его самое сокровенное желание уже много лет было одно и то же. Он давно привык к тому, что это желание не осуществимо.

Гарри достал глефу из уютного гнёздышка. В такие мгновения он и сам не знал, откуда появлялась уверенность в своих действиях. Он взял наконечник и провёл острым лезвием по запястью. Затем дотронулся палочкой сначала до пореза, а потом до глефы и произнёс:

– Энервейт!

Следы крови на лезвии клинка-наконечника поползли к чёрным кругам, расположенным по диагонали. Вдоль них капельки сложились в слова, которые словно кто-то вывел невидимыми чернилами. Алыми чернилами из крови: «Pax vivis requies aeterna sepultis». Это были слова девиза Парацельса, размещённые на его гербе. Мир живым, вечный покой умершим. Серебристый луч и три магических чёрных шара.

И тут появилась кошка. Сложно было сказать, откуда она появилась. Из воздуха ли, из лезвия клинка или из надписи. Сначала она была призрачного белого цвета. Рону показалось, что такая же кошка сидела на руках фантома Арианы, хотя утверждать с точностью он бы не стал – кошки ведь так похожи.

В палате неожиданно стало очень жарко. Кошка-призрак теперь казалась созданной из языков пламени. Языки огня лизали воздух вокруг, но не причиняли вреда. Затем огонь стал спадать, и удивлённые друзья наблюдали теперь вторую стихию – воду. Кошка приняла очертания водопада. В воздухе запахло свежестью, послышался шум бунтующей воды. Лап кошки не было видно – водопад вспенил вокруг них целое озеро.

Не успели друзья перевести дух, как водная кошка уступила место земной. Рон поймал себя на мысли, что так пахнет в Норе весной – грязью, сыростью и домом. Хотелось вздыхать этот жирный запах полной грудью. Эта кошка была плотной, совсем не похожей на фантом или призрак. Она будто покрутила головой и стала таять. Сначала показалось, что больше нет никакого призрака. Просто четвёртая, и последняя, была соткана из самого воздуха. Лишь вибрации комнаты показывали очертания. Это облако-кошка легко поплыло по палате. Оно проплыло возле окна, сделало круг возле тумбочки, переместилось к кроватям и зависло над Френком и Алисой, сидящих рядышком и безучастно наблюдавших за всем происходящим. Кошка окутала обоих, словно укрыв белым покрывалом. На несколько мгновений облако стало плотным, непрозрачным. Затем оно исчезло.

Рон сидел на подоконнике с раскрытым ртом. Гермиона прикрыла лицо ладошками. Джинни вцепилась в края тумбочки так сильно, что у неё побелели костяшки пальцев. Гарри не замечал, что из пореза, оставленного острой глефой, сочится кровь. Все смотрели на Алису и Френка. Смотрел на них и Невилл. Он не знал историю набора «Soul», не догадывался о его возможностях, но он видел сейчас глаза мамы, которая смотрела прямо на него. Ласковый и рассеянный взгляд этих родных глаз сейчас исчез вместе с потусторонностью. Алиса смотрела на сына ясным, осмысленным взглядом. В глазах её читалось удивление, когда она нерешительно произнесла:

– Невилл?

– Мама…

Глефа Парацельса после выполненного назначения исчезла. Сначала ни Гарри, ни кто другой из присутствующих не заметили пропажи – все были слишком поглощены происходящим. С эмоциями справились не сразу. Алиса сидела, обнимая Невилла, Джинни и Гермиона рыдали, а Гарри подумал, что сейчас им надо оставить Невилла с родителями наедине – им много нужно рассказать друг другу. Он как раз прикидывал, как поубедительнее объяснить происходящее колдомедикам, ведь если начать вытаскивать на свет историю набора «Soul», можно запросто загреметь в эту самую палату. Слишком всё сложно и удивительно. Он встал, знаками призывая Рона увести Гермиону и Джинни из палаты. Из пореза сочилась кровь, и Гарри машинально вытер руку о штанину. Френк, до этого с удивлением оглядывающийся по сторонам и хранивший молчание, заметил движение Гарри и вдруг подал голос:

– Джеймс? Где ты порезался? Попробуй Эпескеи.

Он похлопал себя по карманам больничной пижамы, явно недоумевая, почему при нём не обнаружилась волшебная палочка. Гарри замер на полпути.

– Я не Джеймс. Меня зовут Гарри. Гарри Поттер, – и Гарри протянул Френку руку.

Френк потрясённо пожал руку Гарри, посмотрел на Невилла и вдруг спросил:

– Какой сейчас год?

* * *

Алиса и Френк были выписаны из больницы Святого Мунго через месяц после Рождества. Они продолжали находиться под пристальным наблюдением колдомедиков и жадных до сенсаций журналистов. Случай в медицинской практике был уникальный – люди, официально признанные безнадёжными пациентами, поправились в одночасье. Совсем адекватным их восприятие мира и действительности не могло быть, ведь они выпали из реальности почти на добрых три десятка лет. Шутка ли – словно проснуться от тяжёлого сна и обнаружить, что твой грудной сын давно уже взрослый самостоятельный мужчина, что лучшие годы прошли в пелене душевного недуга. Но Алиса и Френк достаточно быстро возвращались к нормальной жизни.

Каждое Рождество, Дни Рождения и любой другой семейный праздник на столе в семье Лонгботтом неизменно появляется чёрная коробка тёплого бархата. Люди, непосвящённые в тайну набора «Soul», удивляются такой причуде хозяев, ведь сервиз этот всего на одну персону.

Чайная ложка, десертная, столовая, разливательная, вилка и половник. Коробка всегда раскрывается и неизменно ставится на низенький столик у камина. Никто из гостей точно не знает, зачем старая Августа с таким почтением устанавливает коробку на видное место, ведь пользоваться приборами всё равно никто не будет – на столе их всегда достаточно.

Шесть столовых приборов, вернувшиеся в коробку после исчезновения глефы, не имели больше магической силы. Это была обычная кухонная утварь, правда серебряная, но всего лишь для трапезы. Шесть столовых приборов были живым доказательством того, что человеческая душа безгранична. Душа глубокая, чистая, как родник, способна впитать в себя всю черноту и возродиться заново.