Сестры скорпиона (гет)

Элайв Фернеол

Говорят, что истинную сладость отдыха можно узнать только после долгого бдения, проведенного в шумной, веселой компании. Что ж, теперь я могла с этим согласиться. Не помню, что мне снилось, только сон этот был так приятен, что нарушивший его стук показался карой небесной.

— Кого там носит... — пробурчал Бертран и отвернулся в другую сторону.

Стук повторился. Действительно, кто бы это мог быть? Хм, если бы сейчас к нам ворвались вооруженные воины, мы бы даже сопротивления не оказали... Нет, так не пойдет.

— Бертран...

В ответ раздалось неопределенное мычание.

— Бертран! Нужно открыть.

— А ты не можешь узнать, кто там? Ты же ведьма, наверняка есть какой-то способ...

— Не говори ерунды.

— Жаль... Кто бы там ни был, он скоро уйдет.

Но муж ошибся, спустя минуту из-за двери раздалось тонкое:

— Милорд!

— Что тебе нужно, Оберин?

— Вы просили разбудить вас пораньше, милорд.

Бертран с силой зажмурился, почесал затылок, растрепал себе волосы, но это не помогло:

— Напомни-ка, зачем?

— Вам нужно встретить важных гостей...

Бертран тихо застонал, выругался и с трудом поднялся. Даже открывание двери заняло у него больше времени, чем обычно.

— Заходи, мальчик. Мы еще успеваем?

— Да, если милорд поторопится, то... Ой, доброе утро, миледи!

Я натянула одеяло до подбородка (зачем травмировать ребенка?) и постаралась выглядеть доброжелательно, но вряд ли у меня получилось. Тем временем муж торопливо одевался, окончательно проснувшись.

— Они уже здесь? — спросил он у оруженосца.

— Да, ваше высочество. Прибыли еще затемно. Я был в трактире и попросил, чтобы они дождались вас.

— Вот как! Тогда не будем заставлять их ждать, скорее! — и легко поцеловав меня, муж стремительно выбежал за дверь. Оберин поспешил было вслед за своим господином, но я успела его перехватить:

— А ну, стой!

— Да, миледи?

— Куда это так резво побежал принц? — это и в самом деле было очень интересно. Турнир уже открылся, и все рыцари прибыли, кого же еще он мог встречать?

— Не могу вам сказать, — покачал головой мальчик и попытался улизнуть, но снова был остановлен:

— Действительно? Отчего же?

— Это секрет. Его высочество просил никому не говорить, — сам того не подозревая, он еще сильнее разжег мое любопытство. Меня слегка кольнула тревога: во что еще мог ввязаться Бертран?..

— Никому? Даже собственной жене?

Похоже, четких указаний на мой счет не было, потому что Оберин заколебался.

— Такие люди, как мы с тобой, — продолжала уговаривать я, — должны доверять друг другу. Согласен?

Мальчик напряженно раздумывал, не зная, как поступить. И тогда я решила применить маленькую хитрость, которая всегда работала с Ежиком:

— Ты лучший оруженосец моего мужа, и я полагаюсь на тебя. Как решишь, так и будет.

Оберин серьезно кивнул:

— Хорошо, я провожу вас.

По совету юного оруженосца, я накинула на плечи темный плащ, чтобы не быть узнанной ненужными глазами. Мы прошли до крепостной стены замка, а потом еще немного по городу до неприметного трактира. За весь путь Оберин не проронил ни слова, и я так и не смогла добиться от него никаких объяснений. А что, если это опять что-то опасное?.. Нет, разумеется, муж имеет право на личную жизнь и собственные тайны, но я хочу быть уверена, что эти тайны не угрожают его жизни. Мне хватило Вернера.

— Здесь?

— Да, миледи. Если вы позволите, я предупрежу вашего мужа...

— Не стоит. Веди меня внутрь.

В трактире было темно, и после солнечного утра глазам требовалось время, чтобы привыкнуть. Несколько секунд вынужденной слепоты — и нам представилась интереснейшая картина. Бертран сидел в углу с колоритной компанией, очевидно, небогатых людей... \"Важные гости\"?

Муж сидел спиной к входу, не желая быть замеченным, но это меня не остановило:

— Доброе утро, господа! Не помешаю? — спросила я, положив руку на плечо Бертрану.

Он обернулся с удивлением, но без раздражения или страха, что меня порадовало.

— Вы окажете нам честь, прекрасная незнакомка, — приветливо откликнулся один из молодых собеседников принца. Юноша сидел в тени, и я не могла разглядеть его лица, но голос у него был приятный и сильный. Однако долго оставаться \"незнакомкой\" мне не пришлось. Бертран поднялся на ноги и обратился к собравшимся:

— Позвольте вам представить, господа — моя жена, Элайв Фернеол.

Присутствующие поднялись и не сели обратно до тех пор, пока Бертран не устроил меня рядом с собой.

— Что же вы не предупредили, ваше высочество, что ваша жена тоже придет?

— Для меня самого это стало неожиданностью... Зачем вы здесь, миледи?

— Простите меня, милорд, но разве не должны мы принимать гостей вместе, как супруги? Это наш долг.

Бертран едва сдержал улыбку, а один из незнакомцев неожиданно сказал:

— Вы именно такая, как нам рассказывали.

— Это очень приятно, что вы обо мне слышали, господа, но еще приятней было бы услышать что-то о вас.

Переглянувшись, они представились — правда, их имена ничего мне не сказали.

— Мои друзья тоже прибыли на турнир, — многозначительно улыбнулся муж, — только их ждет соревнование несколько иного рода.

— Вы знаете, ваше высочество, что любой из нас владеет мечом не хуже, чем своим инструментом, — запальчиво ответил один из них.

— Инструментом? Так вы музыканты?

— Именно, миледи. Не желаете ли послушать одну чудную балладу, которая, уверен, придется вам по душе? — спросил юноша, назвавшийся Адельстаном, взяв в руки свою лютню.

— Оставь эту балладу для состязания, — остановил его Бертран. — У нас сейчас мало времени, сегодня первый день соревнований.

— Вы уже знаете, против кого будете сражаться?

— Нет, состав партий решает жребий, и о своей судьбе мы узнаем только перед выходом на ристалище.

— А что, если Эддард будет во вражеском лагере? — спросила я.

— Что ж, придется сразиться. Впрочем, поединок с братом меня ждет в любом случае.

Мне совсем не понравилась эта новость... Бертран был сильным воином, а Эддард еще сильнее — одному богу известно, чем может закончиться эта битва.

— Не бледнейте, ваше высочество, — с улыбкой обратился ко мне один из певцов, назвавшийся Гуртом, — даже если ваш муж будет побежден, он не лишится жизни.

— Разве что случайно...

— По абсолютно нелепому стечению обстоятельств.

— Которое совершенно невозможно, — закончил муж, дав понять, что тема закрыта. — Надеюсь, вы простите, что мне не удалось поселить вас в лучшем месте...

— Мы привыкли к походным условиям.

— К тому же здесь недурно кормят...

— А поят еще лучше.

— Не беспокойтесь, ваше высочество, вы и так много для нас делаете.

— Спасибо, друзья, рад был с вами увидеться. Прошу нас простить, сражение начнется через несколько часов.

— Мы обязательно придем посмотреть на ход битвы.

— Если оно будет того стоить, Адельстан сложит об этом песню.

— Скорее его вдохновят глаза какой-нибудь прекрасной дамы, чем сражающиеся мужи, — со смехом заметил Гурт.

-Желаем вам удачи, ваше высочество.

— Благодарю, друзья! Идемте, миледи... — и, взяв меня за руку, он вышел из трактира. Оберин следовал за нами неслышной тенью.

Оказалось, что мужу действительно нужно спешить на ристалище, но это не помешало ему проводить меня до замка и по дороге ответить на возникшие вопросы.

— Как давно ты знаешь этих людей?

— Уже и не припомню, сколько лет... Я часто путешествую по королевству, и в самых разных местах сталкивался с этими ребятами. Какими они тебе показались?

— Веселыми и неглупыми.

— Верно, так и есть. Кроме того, они действительно талантливы... На состязании ты сможешь это увидеть.

-Так значит, ты водишь дружбу с бродячими певцами… Не знала. Почему ты мне не сказал? Почему ты держишь это в секрете?

— Родители никогда не одобряли этого моего пристрастия... Они считали менестрелей неподходящей компанией для принца, а я всегда старался помочь этим людям — по-моему, они заслуживают гораздо больше, чем имеют.

— Можешь мне поверить, половина твоих подданных заслуживает больше, чем имеет, — скептически заметила я. — Однако я должна попросить прощения... Мне не стоило так врываться.

— Нет, что ты, я рад, что ты пришла. Я все равно хотел тебя познакомить с ними, но не знал, как ты воспримешь...

И как я раньше не догадалась? Действительно, кто же еще мог быть покровителем искусства в этом королевстве, если не мой муж? А я-то думала, что все о нем знаю!

— Признаться, ты удивил меня... И это приятное удивление.

— Рад слышать. Сегодня первая битва турнира... — неожиданно смутился он. — Ты ведь придешь?

— Разумеется, но все же это так опасно...

— Риск — неотъемлемая часть любого сражения, — гордо ответил Бертран. Почему мне так тревожно? Ничего плохого не произойдет, просто не может произойти...

— Я буду переживать за тебя.

— Ты же обещала не отговаривать меня!

— А я и не отговариваю... — со вздохом я сняла ленту со своего платья. — Вот, возьми. Кажется, у благородных дам принято давать своему рыцарю что-то на удачу.

Бертран принял скромный подарок с искренней улыбкой, не забыв отплатить за него поцелуем:

— Благодарю, миледи. Теперь со мной точно ничего не случится.

До начала сражения все еще оставалось несколько часов. Я отправила свою служанку к королеве с кратким посланием, переданным на словах: сегодня Анна поедет на ристалище со мной, можете не беспокоиться о ней, ваше величество. Что-то подсказывало, что Маргери и не будет беспокоиться, но формальности нужно соблюдать. Кроме того, сестра и так неотлучно находилась при королеве, так что заслужила день отдыха. Ну, или хотя бы утро...

Я нашла Антарес в ее покоях, приводящей себя в порядок. Мне сразу бросился в глаза ее огорченный вид, опущенные плечи... Неужели опять что-то случилось? Отослав слуг, я сама помогла ей одеться, осторожно сказав:

— Прости, что вчера за весь вечер так и не подошла к тебе...

— Это ничего, — спокойно ответила она, — мне с Оберином не было скучно.

Могу себе представить...

— Значит, вчерашний пир прошел хорошо?

— Да, очень.

Стоит ли говорить откровенно? Или проявить тактичность и смолчать? Нет, я не могу не выяснить, в чем дело.

— Мне кажется, или... У тебя очень уставший вид.

— Я посмотрю, какой бодрой будешь ты на последних месяцах беременности.

— Прости, я не то имела в виду... — раз уж начала говорить, нужно высказать все. — Твои глаза... Похоже, будто ты плакала.

— Ты ошибаешься.

— Анна...

— Все в порядке, Эл.

Так я и думала. Она готова помогать мне, и утешать в любую минуту, но о своих проблемах никогда не скажет. Порой мне кажется, что Анна чересчур благородна.

— Если бы я могла чем-то помочь... — но сестра отрицательно покачала головой, и я продолжила наступление. — Впрочем, я догадываюсь о причинах. Это ведь все кронпринц, верно?

— Уж очень ты догадлива сегодня, — с грустной улыбкой ответила она.

После той истории с Вернером мое отношение к Эддарду изменилось, но, кажется, скоро все вернется на круги своя. Неужели его самого не утомляет все это? Неужели он не может, наконец, начать рассуждать здраво? И неужели я не могу с этим ничего сделать?

— Ох, как же мне это надоело...

— Прости?

— Надоело это бессилие. А тебе разве нет? Ты должна понять меня, как никто другой, ты ведь полностью зависишь от королевы...

— Спасибо, что напомнила.

Но я пропустила этот укор мимо ушей:

— Разве тебе бы не хотелось хоть что-то здесь значить?

— Я не понимаю тебя, Эл.

— Нет-нет, ты должна это знать. При дворе существует всего два типа людей: одни подчиняются чужой воле, а другие творят собственную волю сами. Разве тебе не хотелось бы принадлежать ко вторым?

— Не знаю... — задумалась сестра. — Возможно, в Терравирис, но здесь — это может быть слишком опасно. Но почему ты об этом заговорила? Разве тебе плохо живется с Бертраном?

— Нет, дело не в этом... Большинством я мыслюсь как его неотъемлемая часть, а он всегда так предупредителен... Нет-нет, речь о тебе, — громко перебила я саму себя. — Мне не нравится, что я не могу защитить тебя.

Но к моему удивлению, Анна лишь улыбнулась:

— Ох, сестра, поверь, меня нужно защищать разве что от самой себя, а с этим никому не под силу справиться.

Первый турнирный день обещал быть богатым на подвиги. Когда зрители собрались на трибунах, герольд принялся громко вещать правила сегодняшнего состязания: две партии, составленные по жребию, должны сразиться до полной победы одной и поражения другой. Битва закончится только тогда, когда на ристалище останутся лишь представители одной, победившей партии. Прекратить битву может судья, бросив на землю свой жезл. Воин считается побежденным, если он получил ранение, если упал с лошади и не смог самостоятельно подняться, если был загнан в угол врагом и спиной коснулся ограждения. Намеренно убивать всего врага не разрешалось (для чего мечом можно было только рубить, но не колоть), однако несчастных случаев никто не исключал. Наконец, герольды приступили к объявлению имен участников. В каждой партии набралось до сорока воинов, которые выстраивались друг напротив друга. К счастью, Бертран, Эддард и Доран были союзниками, что уже вызвало облеченный вздох с трибун, где мы сидели.

Наконец, бой начался. Из-за большого количества участников первое время было трудно что-то разобрать: все смешалось в столбах пыли, ко всеобщему неудовольствию зрителей. Все же турнир — это прежде всего зрелище, а о каком зрелище может идти речь, когда ничего не видно? Но в первые пять минут на ристалище осталось не больше пятнадцати мужей с каждой стороны — остальные были либо свалены на землю, либо прижаты к ограждениям, либо сдавались добровольно, довольствуясь уже тем, что их имя будет в списке участников.

Когда пыль улеглась, мы смогли увидеть сражавшихся. Я с трудом разыскала среди них мужа: моя зеленая лента была повязана у него на руке, да и его коня я знала отлично — другие признаки мне не помогли. Так же, посовещавшись с Беатрис и Анной, удалось вычислить Эддарда и Дорана. Все трое крепко держались в седле и уверенно поражали своих врагов. Превосходство было на их стороне.

Тем временем раненных и поверженных уводили с поля их оруженосцы; я заметила у края поля Оберина, взволнованно наблюдавшего за своим господином. У моего мужа были и другие оруженосцы, но почему-то именно этот мальчик вызывал у меня особые чувства... А ведь его завтра тоже ждет битва: сражение оруженосцев, в котором он захотел принять участие. Вряд ли он победит, но, надеюсь, что хотя бы сумеет избежать несчастных случаев...

От мыслей об оруженосце меня отвлек крик трибун: Дорана кто-то сумел выбить из седла. Беатрис вскочила на ноги и не отрывала глаз от рыцаря, кажется, даже не дыша. Ему удалось самостоятельно подняться на ноги, но стоял он не крепко.

— Что с ним? Анна, что?

— Не знаю, милая, — рассеянно отвечала сестра, сама неотрывно наблюдая за Эддардом. Иронично, однако.

Самой спокойной из нас была королева, которая, кажется, даже немного скучала. Или делала вид.

— Простите, ваше величество, — я пересела поближе к ней, — а что это за пустая трибуна стоит рядом с судейской? Почему там никого нет?

— Эта? О, разве вы не знаете о славном обычае?

— Каком именно?

— Это места для королевы любви и красоты, и ее свиты.

— Та самая, которую коронует победитель?

— Да. Насколько я помню, среди королев еще никогда не было рыжеволосой, — тихо сказала она, указав глазами на Беатрис. — Наша красавица будет первой.

Маргери была так уверена в своих словах, только вот оставалось непонятным, кого тогда она прочила в победители: Эддарда или Дорана?..

А тем временем бой продолжался. Несколько стойких противников все еще оказывали сопротивление нашим рыцарям, но исход битвы был очевиден. Наконец, не желая задерживать измученных жарой зрителей и участников, король бросил на поле свой жезл — битва была закончена. Трибуны взорвались приветственными криками. Люди бросали цветы рыцарям и деньги герольдам. Ослабевший Доран был уведен с поля своим оруженосцем — он шел, тяжело опираясь на мальчика, и Беатрис стоило всей ее силы воли не броситься к рыцарю. Эддард же с Бертраном остались на ристалище. Муж благодарно ловил цветы и раздавал улыбки направо и налево, а Эддард лишь несколько раз взмахнул мечом и мрачно осмотрел трибуны. В эту минуту было трудно представить двух менее похожих людей.

На этот вечер снова был назначен пир, но я не была готова веселиться так же, как и вчера, в отличие от мужа, из которого энергия била, как вода из родника. Извинившись за свой уставший вид, я хотела было укрыться от шума гуляющих в собственных покоях, но внезапно была остановлена. Меня хотел видеть король.

Он сидел во главе стола, как и положено монарху, и несколько мест рядом с ним пустовало. Кажется, для королевы сегодняшний день тоже оказался утомительным.

— Это очень хорошо, что вы пришли, леди Фернеол, — поприветствовал он меня. — А почему здесь нет моей второй невестки? Где Беатрис?

Я слышала, что она приняла живейшее участие в лечении Дорана, но Генриху об этом знать не обязательно:

— Боюсь, его высочество принц Эддард не счел необходимым ее присутствие.

— Возможно, — нахмурился король. — Впрочем, это к лучшему. Я хотел сказать вам одну вещь... Конечно, стоило попросить мою жену поговорить с вами, вы, женщины, лучше понимаете друг друга, однако...

— Вы можете сказать мне все, что считаете нужным, ваше величество.

Король отвлекся от созерцания пирующих, чтобы бросить на меня удивленно-веселый взгляд.

— Вот как? Тогда слушайте... Я мало знаком с вами, но зато слишком хорошо знаю своего сына — вы должны отдавать себе отчет, миледи, в особенности вашего положения, — он снова устремил задумчивый взгляд вдаль. — Жизнь королевской семьи такова, что в ней личное соседствует с государственным. Когда у вас появится ребенок, он будет не только внуком и сыном, но и членом королевского дома, наследником.

— Но ведь Бертран...

— Да, младший сын. Но в жизни всякое бывает, леди Фернеол, и если... Одним словом, наш род не должен прерваться. Вы понимаете меня?

— Конечно, ваше величество.

— Вы говорили об этом с моим сыном?

— Мы... Нет, не совсем. Боюсь, его высочество принц Бертран не думал об этом в таком ключе.

— Я вижу, что вам есть что сказать, миледи. Выскажитесь, не стесняйтесь, пожалуйста, — его спокойный голос тонул в песнях и радостных криках, и мне пришлось сесть поближе, чтобы слышать его и быть услышанной.

— Я очень люблю вашего сына, однако... Должно пройти какое-то время, чтобы он привык к тому, что мы женаты. Пока рано говорить о детях.

Король улыбнулся:

— Боюсь, вы недооцениваете вашего мужа. Вы можете мне поверить, как человеку, который знает его очень давно — он еще удивит вас. Не бойтесь полагаться на него. Не бойтесь доверять ему.

— А вы бы доверили ему государство? — напрямик спросила я.

Генрих задумался на несколько минут, а потом сказал:

— Знаете, иногда я думаю, что небо очень благоволит к нам, ведь оно подарило нам двух таких разных, но смелых и честных сыновей... Хотя они и недолюбливают один другого, и порой не могут найти общий язык, все же их характеры дополняют друг друга. Не знаю, доверил бы я Бертрану трон, но одно я могу сказать точно: будущее правление Эддарда беспокоило бы меня гораздо больше, если бы рядом с ним не было брата.

Антарес

Задавались ли вы когда-нибудь, казалось бы, простейшим вопросом — а что же движет нашими поступками, что заставляет нас принимать те или иные решения? Обстоятельства? Наша собственная воля? Или может быть, судьба, фатум?

Раньше мне казалось, что основное отличие ведьмы от простого смертного — это именно то умение, которое позволяет, образно выражаясь, по своей прихоти поворачивать колеса чужих судеб, дергать за ниточки… Ведьмы всемогущи, ведьмы — повелительницы, ну, или, по крайней мере, они сами так считают. Ведь лишать других свободы выбора это ли не проявление собственной свободы?

Однако в последнее время мне кажется все отчетливей, что истинные марионетки — не слабые люди, а мы сами. Когда в душе корчится темнота, когда ты осознаешь, что, по сути, стал пленником собственных желаний (самый ощутимый минус всесилия — это, пожалуй, то, что ты становишься рабом, но не кого-то извне, а самого себя), когда твое «желаю» разбивает все рамки… что ж, много в таком случае, вы сделаете добра?). Остается творить зло, как неизбежную данность, но считаем ли мы собственные поступки злом? Вопрос, конечно, риторический.

В самом деле, на ведьму косо посмотрели, а она в ответ разрушила полгорода. Сами виноваты? Нужно быть снисходительным к ближнему своему, даже если этот ближний весьма подозрительно выглядит, и к тому же ворожит на глазах у всех. Так нет же, кричат, пугаются, волокут на костер, а потом самым натуральным образом сжигают. Варварство же — почему бы нам не уважать маленькие слабости друг друга? Но увы… Будьте же снисходительны, люди — даже если вас поубивает горстка запутавшихся в сетях собственного эгоизма женщин.

Будьте же милосердны… и будьте бдительны, господа.

Или вот еще пример — молодая, глупая и наивная ведьма отчего-то решила, что имеет право играть чужими судьбами, решила, что достойна большего, чем имеет сейчас, вообразила, что может, более того, имеет законное право играть чужими судьбами. Едва не свела в могилу юную девушку, которую посмел — видите ли, посмел!— полюбить король. Но как же? Любить? И без ее указки? Нарушать давно распланированные правила игры — позвольте, да как же можно? Ну, да мы же всемогущи — и не вырваться, не сбежать из цепей эгоизма. Только им на деле подчиняется все, к чему себя обманывать?

На деле же короля даже нельзя было обвинить в излишней жестокости по отношению к ведьме (хотя шрамы сестры я не прощу никогда, но это другое) — он лишь отвечал злом на зло, и нельзя сказать, чтобы обмен был равноценным. Ведь помимо всего прочего, Ричард сделал мне поистине королевский подарок — разумеется, я говорю о дочери. Я за это должна быть ему благодарна, ведь дитя — высшее благо, даруемое женщине: могла ли я надеяться на такое? — и я благодарна, от всего сердца, от всей моей испорченной, испачканной души…

Чаша зла переполнилась, когда он кричал мне, коленопреклоненной, о том, что ему не нужна я, не нужна любовь ведьмы… и поделом! Чаша зла переполнилась малой капелькой, и хлынула на землю — в нее же и ушла, да только вот эгоизм мешал это признать.

Раскаиваюсь ли я? Я уже говорила об этом, — несомненно, раскаиваюсь, — но отчего-то мысли раз за разом возвращаются к этому. Страшно становится от зла, которое я причинила Ричарду — которого, между прочим, любила, — и его жене. Но еще страшнее становится оттого, что я никогда не смогу искупить эту вину перед ними, более того, не смогу даже попросить прощения — и жить мне с этим тяжким грузом на душе до конца дней своих.

Прости меня, Ри-Ри — право, лучше бы мне и не знать тебя.

Как бы ни было больно расставаться со своими иллюзиями, впитавшимися, казалось, в плоть и кровь, я все же благодарна провидению за это — и благодарна самому Ричарду.

Но вообще, если сказать по совести, я должна быть благодарна многим — в первую очередь, Элайв, за то, что стала мне, одинокой, настоящей сестрой, к тому же разделив мою боль. Она есть у меня, я всегда могу на нее положиться — и не передать словами, в каком неоплатном долгу я перед ней за это.

Бертрану — за жизнь, ведь если бы не он, я была бы мертва и носилась вместе с ветром давным-давно остывшим пеплом… хотя это не отменяет того факта, что этот крайне везучий и безответственный мальчишка меня крайне раздражает.

Беатрис — за ее доброту, которая, у меня, увы, отсутствует, но как же мне ее не хватает в моей никчемной жизни.

И Эддарду — за возможность дышать с ним одним воздухом.

Наступил третий день турнира — думаю, не следует говорить, как меня утомили все эти ежедневные разъезды? Но уклониться мне в очередной раз не позволили, хотя был в этом и очевидное преимущество — Маргери вновь сделала мне поблажку (вероятно, мой кислый вид попросту ее утомил, как бы ей ни нравилось издеваться надо мною), разрешив отправиться туда вместе с сестрой и ее непутевым мужем. Хотя бы избавлюсь от нравоучений, думалось мне, когда я с тяжким вздохом забиралась в карету.

— Ты бледная, Антарес, — мгновенно заметила Эл. — Возможно, тебе лучше остаться?

Ну да, кто же мне позволит? Я отшутилась:

— Видимо, весь румянец забрала моя девочка — готова поспорить, щечки у нее будут, как розочки, — сестрица улыбнулась, но тут в разговор вмешался Бертран:

— «Девочка»? Хотите сказать, что до сих пор не выбрали для нее имя? Да мы бы с Элайв сразу же…

— Бертран! — возмутилась его супруга. — Тебе не кажется, что следовало бы помолчать?

— Слушаюсь и повинуюсь, ваше высочество!

Нет, ну следовало все-таки оценить комизм ситуации, но скандала мне не хотелось, поэтому, подавив в себе жгучее желание понаблюдать за этой прелестнейшей семейной разборкой, я робко внесла свою лепту в начинающуюся перепалку:

— Незачем спорить — имя для дочери я уже выбрала, но для вас оно будет сюрпризом, ни к чему портить удовольствие, — фраза вышла донельзя ехидной и Бертран фыркнул:

— Удовольствие? Что ж, надеюсь, вы не назовете бедняжку в честь себя — ребенок не вынесет такого странного имени, и прямо в колыбели потребует его переименовать, — заявил он. Я поинтересовалась:

— Чем же вас не устраивает имя Анна? — пропустив грубость мимо ушей, поинтересовалась я.

— О, я не об этом, а об имени, которым вас называет Элайв — Ан-та-рес. Кошмарное сочетание звуков.

— Что за глупость ты несешь? — прошептала Эл, шлепая его по руке тем же движением, каким обычно наносила финальный удар мечом. Бертран ойкнул и принялся потирать руку, бормоча о том, что теперь покалечен навечно, но Эл, судя по всему, уже привыкла не обращать на его нытье никакого внимания. И правильно — иначе как бы она смогла с ним жить? Но все-таки, заметив донельзя обиженное лицо своего «дитяти», она быстро поправилась, постаравшись придать голосу мягкости: — Прошу тебя, Бертран, замолчи, и не рассуждай о вещах, в которых ничего не понимаешь.

— Совершенно необязательно было его для этого бить, леди Фернеол, — со смехом вмешалась я.

— Я согласен с леди Файтер, — пробурчал Бертран. — Если я не стану победителем турнира, это будет целиком ваша вина, миледи!

— Общая черта всех мужчин… — вздохнула Эл.

— … винить в своих слабостях женщин, — докончила я.

— Это навет! — возмутился принц. — Но не уходите от ответа, леди Файтер — я хочу знать, что означает это ваше имечко, и самое главное — не изобретете ли вы для моей Эл что-то еще более устрашающее и заковыристое?

Раздался очередной шлепок, а следом за ним ойканье — как ни печально, «его Эл» снова не выдержала.

— Если уж вы для этого пожертвовали собственной рукой, Бертран, я, пожалуй, отвечу, — окончательно развеселившись, заметила я. — Только прекратите, прошу вас, стонать, как тяжелораненый на поле битвы, я этого не вынесу, и честное слово, сама вас чем-нибудь стукну, только бы вы молчали. Хотя нет, боюсь, эта почетная обязанность целиком и полностью принадлежит моей сестре, так что я не вправе поднимать на вас руку… но надо признать, она и сама с этим неплохо справляется.

— Благодарю покорно, — слегка поклонился он.

Сестра самодовольно улыбнулась:

— Ты и в самом деле ему скажешь?

— А почему бы и нет?

— Брось, Антарес — ты же знаешь Бертрана. Он будет над тобой смеяться.

Судя по всему, паршивец навострил уши, поэтому я подлила масла в огонь:

— Он и так будет, когда узнает, как я назову свою дочь, — возразила я. Пускай теперь мучается от любопытства оставшиеся месяцы.

— Это становится интересным, — протянула сестра, по-видимому, перебирая в уме все возможные варианты. Уверена, что не догадается, хотя именно этим двоим вычислить имя моей дочери просто прямо-таки до невероятия.

— И ты даже не представляешь, насколько интересным, Элайв, — подзадорила ее я, но тут нас самым невежливым образом прервали.

Оказывается, крошка Берти не любит, когда окружающие на него не обращают совершенно никакого внимания. Надо признать, что у воспитания отпрысков королевских семейств были свои, крайне ощутимые недостатки — у принцев и ведьм есть одна общая черта — они крайне эгоистичны.

— Благородные леди, — помахал рукой этот несносный человек. — Не хотелось бы вас отрывать от вашей интереснейшей беседы, но дело в том, что я все еще здесь.

— И это очень печально, ваше высочество…

— … когда вы начинаете нести глупости. В остальном ваше общество довольно-таки приятно...

— Говори за себя, Элайв. Твой супруг почти вытянул из меня мою величайшую тайну, и я, подумать только, ничего не предпринимаю по этому поводу.

— Как будто вы можете, — нахально заявил Бертран, и тут же втянул голову в плечи. Хвала небесам, бить его на этот раз Элайв не стала, ограничившись яростным взглядом.

— Пока не могу, ваше высочество, — улыбнулась я, — но кто сказал, что я что-то забываю? Кроме того, на этот случай у меня есть сестра.

— Ха! — скептическое восклицание Бертрана говорило само за себя. — И не надейтесь.

— Место надежде есть всегда, — туманно заявила Элайв. Я едва не рассмеялась, увидев, как лицо принца снова обиженно вытянулось. — Так что ведите себя прилично, ваше высочество, — несмотря на суровый тон (мне на секунду даже показалось, что она слегка подражает Маргери), в глазах у Эл прыгали веселые бесенята.

— Да, миледи, все, как вы скажете, — уныло согласился принц.

— Ваше высочество, вы все еще намерены меня слушать? — немало забавляясь, спросила я. — Между прочим, я собираюсь поведать вам факт настолько личный, настолько интимный, что ваше невнимание меня прямо-таки оскорбляет! — добавила я, с притворным возмущением.

— Антарес!

— Он сам напросился, сестрица, я тут ни при чем, — пожала я плечами. — Итак, Бертран, вы все еще намерены слушать, почему меня называют столь неблагозвучно?

— Я весь внимание.

— Может, лучше не надо? — осторожно заметила сестра. — Ему совершенно ни к чему знать…

— Помолчи, Элайв, а то твоя сестра и вправду ничего не скажет, а мне интересно, — досадливо поморщился Бертран.

Нет, у меня и впрямь иногда создается впечатление, что его только вчера отлучили от мамашиной груди. Может, поэтому Маргери такая злобная?

Элайв внезапно тихо рассмеялась — видимо, уловила эту мою мысль:

— Знаешь, почему-то сегодня мне кажется, что ты по его поводу не так далека от истины, как обычно бываешь.

— Да нет, я права всегда, но просто сегодня он даже не пытается притворяться взрослым, разумным человеком, — заспорила я.

Элайв пожала плечами:

— Исключая сегодняшний день… ты знаешь мое мнение о нем.

— Увы, и почти оставила надежду тебя переубедить.

Бертран подозрительно пробормотал:

— Ничего не понимаю…

— А тебе и необязательно, — лукаво улыбнулась Элайв.

— Опять эти ваши штучки? — нахмурился он.

— Помнится, именно про эти «штучки», как вы изволили выразиться, ваше высочество, вы и хотели у меня узнать буквально несколько минут назад, — торопливо вмешалась я, пока дело у супружеской пары не дошло до новой перепалки с применением женой грубой силы.

— Разве я виноват, что вы меня все время отвлекаете? — возмутился Бертран. — Наверное, хотите, чтобы я забыл о предмете нашего разговора?

— А вы не забудете? — уточнила я.

— И не надейтесь — я, как и вы, ничего не забываю.

Произнесено это было таким уморительно-мрачным тоном, ужасно не соответствующим ни облику, ни натуре принца, что большого труда стоило сдержать улыбку. Впрочем, как только я поняла, что Бертран сейчас неосознанно подражает старшему брату (возможно, привычка, оставшаяся с детства), улыбка погасла сама собой.

Видимо, и на лице у меня что-то отразилось, потому что принц полуиспуганно спросил:

— Леди Анна, я сказал что-то не то? Право, я не хотел, не думал…

Не думал? А ты умеешь?

Проницательная Элайв внезапно затараторила:

— Анна, думаю, стоит все же рассказать Бертрану, думаю, ему будет интересно, ведь до ристалища еще довольно далеко… а это нас хоть немного развлечет…

А она, однако, быстро учится. Я вздохнула:

— «Антарес», если уж вам так интересно, Бертран, это самая яркая звезда в созвездии Скорпиона, так называемое Скорпионье Сердце. А еще эта милая звезда ассоциируется с вампирами, — подытожила я, внимательно наблюдая за развеселившейся Элайв, которой прекрасно было известно значение моего имени, но хватало такта над ним не подшучивать, и изрядно позабавленным Бертраном.

— Скорпион, значит? Да еще и вампир? — протянул негодник. — Теперь ясно, кого вы мне напоминаете…

— Вот как? Неужели я действительно напоминаю вам это милейшее существо, ваше высочество? — учтиво осведомилась я.

Он лукаво прищурился:

— Более чем, леди.

— Бертран, что ты говоришь? — простонала бедняга Эл.

— Ничего предосудительного, дорогая — я всего лишь пытаюсь вас понять, — подмигнул он. — И еще один вопрос можно, леди Анна?

— Разумеется, как я могу вам отказать, ваше высочество, — пробормотала я, почти жалея о том, что начала этот разговор.

Принц расплылся в ехиднейшей из улыбок:

— Очевидно, вы по своей натуре кусаетесь, леди Файтер? И, в таком случае, позвольте мне узнать, насколько вы ядовиты?

Элайв издала возглас, полный праведного негодования.

* * *

Когда мы прибыли на ристалище, сестра все еще была несколько обижена на своего мужа-дурака, и я, чтобы не попасть под горячую руку, заняла место подле Беатрис. Надо сказать, что девушка выглядела отчего-то грустной, но спокойной. Вероятно, из-за того, что сегодня она не увидит сэра Ридвелла — сражаться должны были оруженосцы. Победителя должны были посвятить в рыцари, в остальном правила были те же, что и в сражении для взрослых.

Интересного зрелища я и не ожидала, это не более чем любопытная традиция, и, несомненно, честь для юных оруженосцев, которые всегда с нетерпением ждут этого

Словом, сегодня Эддарду не грозила никакая опасность, и я уже была готова скучать эти несколько часов, как вдруг в толпе подростков внезапно заметила яркую огненную макушку. Да ведь это Рыжик-Ридвелл! Но… Он ведь такой крошечный — наверное, самый младший из детей…

Как, как Бертран допустил такое? А если с малышом что-то произойдет? Ведь одного чуть более сильного удара достаточно, чтобы переломить эти тонюсенькие детские ручонки. Только бы ничего не случилось, только бы… иначе Бертрану несдобровать — увидит, насколько сильно я могу кусаться.

Тревога за Оберина меж тем все усиливалась — я волновалась за мальчика гораздо сильнее, чем за кронпринца накануне — да и неудивительно. Кто-кто, а уж Эддард точно не был ни слабым, ни хрупким. Ох, Оберин Ридвелл, кто же тебе позволил?

Вглядевшись, я заметила, что на лице мальчика нет ни капли страха, напротив, оно полно решимости. Наверняка маленький Рыжик надеется на победу — и страстно желает ее, и неудивительно: никого, кроме маленьких принцев, не посвящают в рыцари в столь юном возрасте. Неужели этот мальчик, эта тонкая веточка, надеется быть первым?

Немыслимо. Чудес, добрых чудес на свете не бывает, время сказок давно прошло… Почему ты этого не понимаешь, маленький?

Нет, Антарес, нельзя покидать трибуны, бросаться в толпу юных оруженосцев, хватать Рыжика в охапку, и уносить его подальше тоже нельзя. Впрочем, если бы я знала, что Оберин будет участвовать, я бы непременно упросила Элайв помочь малышу победить (я знала, что он ей тоже симпатичен), наверняка она бы не отказала, — но сейчас, к сожалению, было уже поздно что-либо менять. Мне оставалось только наблюдать, наверное, в десятитысячный раз ругая себя за невозможность повлиять на происходящие события.

Я украдкой взглянула на Беатрис — но, к моему удивлению, выражение ее лица было безмятежным.

Как же так, ведь там ее родственник, да еще такая кроха — но очевидно, симпатии ее распространялись исключительно на сэра Дорана Ридвелла.

Я, неодобрительно вздохнув, хотела было отвернуться, чтобы без помех наблюдать за маленьким Рыжиком, как вдруг она меня окликнула:

— Анна! Вы не могли бы мне уделить несколько минут, пока все заняты состязанием и можно спокойно поговорить, не опасаясь чужих ушей?

Немало удивленная, я кивнула — очевидно, спокойствие было лишь маской, а на самом деле девочка сильно волновалась.

— Да, разумеется, Беатрис, я вас внимательно слушаю.

Она вздохнула, очевидно, собираясь с мыслями, чуть помедлила, а затем выпалила:

— Вы обещаете ответить мне честно на один вопрос?

Начало не предвещало ничего хорошего, однако у меня не было причин отказать ей:

— Да, конечно, вы можете спрашивать все, что угодно — я постараюсь вам ответить, Беатрис.

— Что происходит между вами и моим супругом? — тихо спросила она, внимательно глядя мне в глаза.

Я задохнулась, отвела взгляд.

— А вы обещаете мне поверить, леди Фернеол? — едва выговорила я, как только мне удалось справиться с голосом.

— Да, Анна, я вам доверяю, вы же знаете, — спокойно сказала Беатрис, и я вновь подивилась этой ее выдержке. Разве не должна она сейчас рвать и метать, или хотя бы биться в судорожных рыданиях, заламывая руки. Впрочем, пока — пока?! Что я несу? — у нее не было для этого повода, но тогда непонятно, к чему этот разговор?

— Тогда отвечаю вам честно — ничего, — подняла я взгляд на девочку.

— Значит, вы его не избегаете?

Странный вопрос, однако.

— И снова честно? — поинтересовалась я.

— Пожалуйста.

— Избегаю, — выдохнула я, прикрыв глаза, ощущая себя, по меньшей мере, как на исповеди.

— Но зачем? — мне показалось, или в ее голосе прозвучало неподдельное удивление? Что, черт возьми, происходит?

— Глупый вопрос, Беатрис. Я избегаю его, потому что так нужно, потому что это… правильно.

— Кому нужно? Для кого правильно?

— Нужно мне. Нужно ему — потому что он действительно занимает слишком много места в моих мыслях, а это совершенно лишнее — и простите, Беатрис, я действительно обещала быть честной с вами, и всего лишь держу свое слово.

— Но если вы любите…

— Скажи честно, милый ребенок, чего ты добиваешься? — не выдержала я. — Странные вопросы от добродетельной жены, Беатрис Фернеол!

— Ради бога, тише, Анна! — испуганно воскликнула она. — Поверьте, я спрашиваю не из-за праздного интереса, я действительно хочу понять…

Неожиданно меня озарило:

— Это он вас подослал? — ахнула я. — Он заставил собственную жену… немыслимо, Беатрис, как вы могли… вы что, совершенно сошли с ума?!

— Ничего подобного, — возмутилась девочка. — Я просто…

— Стараетесь быть для него другом? Соратницей? Так вот, это уже слишком, дорогая.

— Раз уж мы говорим начистоту… я надеялась, что если его высочество будет занят вами, то я… и… неважно. Это совершенная глупость, я просто надеялась, что вы мне поможете, и… и все будут счастливы с теми, кого любят… — она отвернулась, очевидно, скрывая слезы.

Я, смущенная донельзя, хотела было успокоить бедняжку, но случайно бросила взгляд на ристалище… и похолодела.

Удар! Белый, как мел, Оберин, неловко взмахивает ручками, и летит на землю… Еще один звук удара — на сей раз бесчувственного тельца о землю.

Я вскакиваю, и, наплевав на все правила, громко кричу…

Элайв Фернеол

И снова сражение... И снова песня оружия, которая уже начинает приедаться своей бесполезностью. Вчера сражались дети, сегодня — взрослые. Какой в этом толк? Что вообще может быть хорошего в том, что детям дают оружие и отправляют сражаться друг против друга? Военные тренировки? Развлечение для благородных господ? Вчерашний день совсем не был похож на развлечение... Я машинально бросаю взгляд на Оберина, мрачно стоящего среди прочих оруженосцев. Печальное происшествие: он был серьезно ранен вчера, но знаете в чем причина мрачности мальчика? Не в боли, нет, он опечален своим позором... Позором! Подумать только, он считает позорным свой проигрыш, хотя в наших глазах он необычайно смел! Тяжело вздохнув, я закрываю глаза и снова вижу вчерашние события. Как мы все перепугались!..

Когда рыцарь, раненный и обессиленный, падает на ристалище, к нему спешит оруженосец, чтобы отвести господина в безопасное место — а кто поможет слуге? К счастью, этот вопрос решился сам собой: как только Оберин оказался на земле, Бертран бросился ему на выручку. Под разговоры вскочивших на ноги зрителей, он вынес его с поля боя, и мы отвезли мальчика в замок, где ему оказали помощь. К счастью, рана оказалась несерьезной, и уже через час он пришел в себя, а к вечеру встал на ноги.

Анна все это время не отходила от мальчика. Она забыла обо всем, помогая лекарям, а в перерывах советуя мне напоить Оберина чем-нибудь магическим, что могло бы ему помочь. Но оруженосец отлично справился сам, а когда стало ясно, что его жизни ничего не угрожает, Бертран, на мой взгляд, проявивший себя лучшим образом, выслушал пламенную речь от Анны. Вы думаете, она отблагодарила его? Ха, вы плохо знаете мою сестру. Со слов ведьмы можно было решить, что он злостнейший, бездушнейший эксплуататор, которому плевать на судьбу своего оруженосца, который чуть ли не силой заставил ребенка принять участие в этой жестокой сече... \"Как вы могли это допустить? Как, я вас спрашиваю? Неужели вы не могли подумать — разве я требую от вас слишком многого? — да, просто подумать и понять, что мальчику не место в битве?\" Напрасно муж пытался объяснить, что он не имел права разрешать или запрещать что-либо своему оруженосцу, напрасно старался иронизировать над словом \"битва\"... В ответ он получил лишь: \"Это абсолютно непозволительно, ваше высочество, абсолютно!\" И каждый остался при своем.

Только это все было вчера, сегодня же нас ждет еще одно волнительное зрелище: сражение рыцарей, победивших в массовом состязании несколько дней назад. Среди участников, конечно, и Эддард, и Бертран, и Доран, который, к слову, довольно быстро был поставлен на ноги — вот что значит любящий взгляд.

Сегодня нас ждало зрелище иного рода. Конные рыцари должны были преломить копье о щит или шлем противника, что было вдвойне опасно: нередко проигравший вылетал из седла, и тогда за его жизнь уже нельзя было поручиться. Это беспокоило меня, но, признаться, я верила в своего мужа. Если он сумел выиграть в прошлой битве, почему бы ему не победить снова?.. Словом, в отличие от своих спутниц, я была почти спокойна, насколько это позволяло окружение, ведь справа от меня сидела сестра, высматривающая... Впрочем, даже имя не стоит называть, вы сами знаете, о ком она могла так беспокоиться. А слева сидела королева, занятая тем же, чем и Анна...

И почему мне кажется, что симпатии Маргери всегда на стороне Эддарда, а не Бертрана? Ведь не просто так королева пренебрежительно относится к победам младшего сына и искренне радуется успехам старшего? Я никогда не заговорю об этом с мужем (зачем трогать старые раны?), но у этого должны быть причины. Посудите сами, она любит Эддарда, души не чает в Катрионе, а Бертран? Что остается ему? Если подумать, в его жизни тоже немало трудностей, хоть Анна упорно твердит об обратном. Судя по рассказам мужа о его жизни, он мало времени проводил дома: все время какие-то путешествия по королевству в составе разных делегаций... Представитель королевской фамилии, это его обязанность, но почему не Эддард?

Почему не наследник? Меня всегда интересовал этот вопрос, но не спрашивать же у Маргери, в самом деле. Кроме того, Бертран постоянно пытался изменить отношение к себе окружающих: стать нужным и уважаемым для Эддарда, более любимым для матери... Это, должно быть, непросто, и хотя он всегда много говорил о том, что сестра и отец — единственные, кто его понимал, почему он тогда решил спасти нас? Мы явно подпортили жизнь Катрионе Тирион, так почему мы здесь, живы и невредимы?.. Слишком много вопросов. Думаю, точнее, предполагаю, что в отличие от остальных Фернеолов, Бертран очень оторван от семьи. И это делает его несколько другим, чем все они... Странный человек мой муж.

Тем временем поединок шел за поединком, и появились уже первые раненые... А жара стояла такая плотная, что почти было видно колебание знойного воздуха. Анна еле дышала, но продолжала послушно сидеть на месте, хотя даже Беатрис, всегда живая и активная, находящаяся с другой стороны от королевы, была явно утомлена. Хм, а почему она сегодня не села рядом с Анной, как обычно?.. Как только выдастся минутка, нужно спросить.

Наконец, на ристалище стали выходить последние рыцари, что означало скорый конец сражения. Среди них были и дорогие нам мужчины, так что и без того горячий воздух накалился еще сильнее... Многое я бы отдала за свежий ветерок, но откуда ему взяться?..

И вот на поле появился Бертран. Не знаю, кто был его противником, но выглядел он внушительно: крепкие доспехи, сильная лошадь и щит с гербом, свернутой в кольцо змеей. Рыцари направили копья в грудь друг другу, пришпорили коней, и понеслись по ристалищу. Тяжело было решить, что лучше: не отрывать глаз от сражающихся, или зажмуриться, не заставлять себя замирать от страха. Я сосредоточилась на острие вражеского копья, которое смотрело уже не в грудь, а в шлем Бертрана. Если он сейчас со всей силы нанесет удар...

Вдруг произошло странное: мир застил белый свет, который стал постепенно исчезать. Послышался отдаленный шум, сознание поплыло, я перестала что-либо видеть и осознавать. Что же это...

Чернота и раздражающий шум — вот то, что я ощутила, когда снова смогла чувствовать. Что это было, черт побери? Потеря сознания? Похоже на то, но не от страха же, в самом деле?! Это, в конце концов, позорно! Ох, и я еще что-то говорила про Оберина...

А тот самый фоновый шум стал оформляться в голоса. Женские голоса, только вот разобрать бы, о чем они говорят...

— Это будет лучшим выходом!

— Нет!

— Я настаиваю, ваше величество! В прохладном замке сестре станет лучше!

— А я вам говорю, что лучше ее не трогать! Вдруг мы навредим?

— Мы скорее навредим бездействием...

Тут вмешался еще один голос

— Простите, ваше величество, но, думаю, обморок был вызван простым испугом, так что леди Анна права…

— Испугом? Леди Элайв не такой человек, чтобы падать в обморок от страха!

Хм, благодарю, ваше величество, очень лестно.

— И все же я настаиваю...

— Довольно! Я все еще королева, и я распоряжаюсь, как поступить! Лучше мы сделаем вот что...

Послышался шум, какие-то неразборчивые разговоры... Вдруг какой-то резкий запах... Ой! Господи, что это за гадость?! Если раньше сознание плыло, не давая возникнуть ни одной оформленной мысли, то теперь стало еще и мутить... Прекрасно. Просто прекрасно. Голова отказывалась думать, но несколько мыслей все же удалось извлечь, с большим трудом. Мы все еще на ристалище. Здесь все еще жарко. И душно. Смогу ли я подняться? Как только я это представила, меня вновь замутило... Нет, рано. Боже, что же со мной происходит?..

Я попыталась открыть глаза, но облегчения мне это не принесло. Хотя мои попытки были замечены.

— Она очнулась!

— Элайв, вы слышите нас?

— Да...

Из-под полуопущенных век я все же смогла увидеть взволнованные лица дам. Но, позвольте, на чем это меня так удобно устроили?.. Похоже, я действительно еще не пришла в себя, если заметила только сейчас, что моя голова лежит на царственных коленях Маргери, как на подушке. Я попыталась подняться, бормоча какие-то извинения...

— Прекратите, леди Фернеол, и лежите смирно! — сказала она и, с силой надавив мне на плечо, заставила лечь обратно.

Когда мне дали выпить немного воды, я вспомнила последнее, что видела перед обмороком:

— Бертран! Мой муж цел?

Когда я произнесла это имя, на лицах женщин отразились разные чувства: Маргери разочарованно отвернулась, Анна скептически прищурилась, а Беатрис торжествующе посмотрела на своих спутниц и ответила:

— С ним все в порядке, леди Элайв, не беспокойтесь. Он выиграл сражение, и видел, что с вами случилось...

Она говорила что-то еще, но я уже не слышала, меня снова поглотила вязкая черная трясина.

Когда сознание вновь вернулось ко мне, я уже была в собственной комнате. Я с опасением вздохнула и... ничего. Все снова было в порядке. Ох... Слава богу, это закончилось. Странное чувство, когда ты сама себя подводишь по неизвестным причинам. Разумеется, волноваться тут не о чем, все позади и, надеюсь, больше не повторится, но...

С каких это пор я падаю в обмороки? Со мной никогда такого не было, никогда! Из-за страха... Боже, какой позор! Может, я скоро начну взвизгивать при виде мышей? Бояться взглянуть на паука? Шарахаться от лошади, потянувшейся ко мне в поисках угощения, как будто это мантикора, или чем там еще отличаются благородные девушки... Неужели это правда, и я тоже становлюсь такой? \"С волками жить — по-волчьи выть\", разве не так?.. Но я не хочу! Нет, это буду уже не я! Нет, не верю, что... Нет и нет!

— Элайв?..

А вот и причина, по которой я оказалась здесь. По которой это, черт возьми, происходит!

— Да, Бертран.

— Как ты?

— Уже лучше, благодарю. Это ты меня сюда перенес?

— Да. Королева пыталась тебя оживить каким-то настоем из трав, но у нее ничего не вышло.

— А что сестра?

Действительно, почему ее нет здесь? Как мужу удалось не пустить ее сюда?..

— Королева заставила ее остаться. Кстати, ты пропустила победу Эддарда. Это было блестяще, всем очень понравилось.

Как слова не соответствовали его интонации!

— Думаю, кронпринца ждет еще много побед, свидетелями которых нам посчастливится быть.

— Лучше расскажи, что с тобой случилось.

— Это все жара, не о чем волноваться.

Да, жара, или мое постепенное превращение в одну из благородных дурочек, которых так много при дворе вашего высочества.

— А Беатрис сказала, что это ты обо мне так переживаешь...

Ох уж этот безудержный романтизм Беатрис! Я хорошо к ней отношусь, но право, ей стоит держать свои догадки при себе!

— Я испугалась за тебя, это правда, но от этого в обморок не падают, правда?

— Да, на тебя это не похоже... В любом случае, я рад, что все обошлось. Если тебе уже лучше, не хочешь вечером пойти на состязание менестрелей?

— Ох, я даже не...

— Это стоит увидеть, Элайв. Уверен, тебе понравится!

Разумеется, я согласилась. День, когда я смогу устоять перед его взглядом, станет моим последним днем, не иначе.

Наверное, мы пришли последними, но ухитрились ничего не пропустить. Анна о чем-то беседовала с королевой, старательно игнорируя взгляд ее старшего сына.

— Добрый вечер, — поздоровалась я со всеми.

— Сестра! Ты все-таки пришла?

— Как я могла такое пропустить?

Удобно устроившись между Анной и Бертраном, я с нетерпением ждала начала. Не зря же об этом столько говорили!

Столы были сдвинуты по периметру зала, на них сидели слуги, а поближе стояли стулья для благородных гостей. Пустой центр образовывал некоторое подобие сцены, куда герольды приглашали участников, которых было не так уж мало. Песни были самые разные: от протяжных баллад о любви, до быстрых походных песенок, прославляющих жизнь воина. Были среди выступающих и наши знакомые. Один из них спел песню про оруженосца, которая заслужила одобрение, особенно у задних рядов.

Давным-давно, в одной стране забытой,

Жил рыцарь, что не ведал поражений,

С друзьями щедр; в пирах и страшных битвах

Не знал он равных, и не знал сомнений.

Но вот однажды рыцарь спохватился:

\"Как жаль, что я такой непобедимый!

Вот был бы кто, кто бы со мной схватился,

Да победил! Мы б стали — побратимы\".

Седлает он коня, и в город выезжает,

Толпу на площадь рыцарь созывает:

\"Ну, кто из вас способен вызов бросить,

Да победить меня? И вот моя рука -

Коль вам удастся из седла меня на землю сбросить,

Я братом назову такого смельчака!»

Но люд молчит. А рыцарь хмурит брови,

И меч из ножен он неспешно достает -

Расправу непокорным он готовит.

Но вдруг его оруженосец — шаг вперед.

\"Что ж, я просить о том не смею,

Но верность, господин, моя крепка,

И я, слуга, — наверное, посмею,

К услугам вашим — вот моя рука.

Смеется рыцарь. \"Что же ты, мальчишка,

Ума лишился? Вызов! ты! и мне?!

Ну, знаешь, мальчик, это все же слишком!

Видать весь разум утопил в вине.

А впрочем, славно! Мне же и потеха,

Слугу пред всем народом посрамить...\"

И рыцарь, уж не сдерживая смеха,

Готов оруженосца проучить.

Но вдруг — удар? И что же наш герой?

Он из седла летит вниз головой!

Оруженосец тут над ним склонился.

— \"Вставай, мой брат... И вот моя рука\".

— \"Ты что, глупец? Совсем ума лишился?\"

\"Но ты мой брат, коль клятва дорога!\"

\"Что стоит клятва, данная для смеха?

Слуге к тому же (замолчал народ).

Упал я, между прочим, для потехи.

А ты знай свое место, идиот!\"

Но рыцарь клялся... клятвами своими

Навлек он на себя правдивый суд -

Ведь от него забылось даже имя,

А про слугу-то — песенки поют.

На этом можно было бы закончить рассказ о состязании, если бы не еще одна песня, которая многое изменила.

Последним выступал Адельстан, высокий и статный юноша, один из друзей моего мужа. По его выражению лица было ясно, что он готовит что-то особенное...

— Дамы и господа! Лорды и леди! — обратился он к собравшимся. — Мои друзья славно потешили вас, но мне выпала честь петь последним, поэтому я хочу попросить вас быть благосклонными к моему творению.

И, ударив по струнам, он запел:

Жила на свете дева,

Румяна и стройна,

И с сыном королевским

Дорога их свела.

Из рук бандитов подлых

Была им спасена,

Судьба свершилась, видно,

О том поет струна.

Ведет он деву в замок,

Домой, за семь морей,

С сестрой их оставляет

В обители своей.

В глазах у девы юной

Любовь к нему видна,

Судьба свершилась, видно,

О том поет струна.

Но, позвольте, это же... Я удивленно посмотрела на Бертрана, но тот в ответ лишь пожал плечами. А певец продолжал...

Но в замке королевском

Лишь ложь суровых лиц,

Повержен был врагами

Тот смелый, статный принц.

Неужто он погибнет?

Смерть руку занесла.

Судьба свершилась, видно,

О том поет струна.

Но нет, в руках у девы

Победно блещет сталь,

Железо в пальцах нежных

Звенит, словно хрусталь,

И яростью святою

Душа опалена.

Судьба свершилась, видно,

О том поет струна.

В деснице ее слабой

Откуда столько сил?

Да все ради защиты

Того, кто был ей мил.

Не ради блеска славы,

А как велит душа.

Судьба свершилась, видно,

О том поет струна.

Избавлен принц от смерти,

И дева весела.

Вновь счастье и улыбки

Увидела страна.

Любовь спасла обоих,

Ей покорился меч,

Судьба свершилась, видно,

Об этом моя речь.

Песня была с энтузиазмом встречена слушателями, и редкий человек не обернулся на нас с Бертраном.

— Что мы должны делать? — шепотом спросила я у мужа.

— Отблагодарить певца, разумеется, — и, взяв меня за руку, он подошел к Адельстану.

Сначала я кивала и полностью соглашалась с благодарственными словами принца, но потом... Что-то затронула во мне эта песня. Та девушка, о которой пел Адельстан, разве она потеряла бы сознание? Нет. Если послушать певца, ей был неведом страх. А разве она не я? Почему она не я?..

Извинившись перед мужчинами, я покинула их и отправилась на поиски одного очень нужного мне сейчас человека... Он обязательно поймет! Только ему я могу доверить свою тайну. Наконец, я заметила среди слуг рыжую макушку.

— Оберин!

Он удивленно обернулся и поспешил мне навстречу:

— Да, миледи?

— Мне потребуется твоя помощь.